С.П. Пыхтин
Введение
Русскимреволюциям, в какую бы эпоху они не происходили, свойственно безжалостнорасправляться с прошлым, с теми отжившими формами существования, которыенаселение страны преодолевает в своем поступательном движении.
Вспомним,с какой беспощадностью были уничтожены порядки, предшествовавшие деятельностиПетра Великого, первой в 1100-летней истории страны революции в научном смыслеэтого слова, а не только переворота, отдающего вульгарным заговором. Еепредпосылки сложились в XYI веке, когда тишайший Алексей Михайлович имеланхоличный Федор Алексеевич Романовы сделали для успеха революции Петра I(1695-1725) гораздо больше, чем Разин, Соляной бунт, Хованщина и стрельцы,вместе взятые. В результате переворота, возглавлявшегося императором, былисозданы новые системы отношений, обеспечившие Россию энергией, которой хватилодля развития страны на протяжении более чем 200 лет, до тех пор, пока не былистрачен ее потенциал.
Неменее радикально происходило преодоление исчерпавших себя условий жизни вначале XX века. Первая русская революция XX века (1905-1935) перевернула всюсовокупность общественных отношений, отбросив в том числе и свой собственныйисточник, открытый реформами, начатыми администрацией императора Александра II.Революция завершилась тем, что был создан новый строй, который традиционнопринято считать “социалистическим”.
Теперьв России осуществляется Вторая революция XX столетия, не менее великая, чемпервая. Ее начало относится к 1989 году, когда генсек Горбачев, подобно королюЛюдовику XVIII во Франции за 200 лет до того, воссоздал русские Генеральныештаты — Съезд народных депутатов СССР. Ее объектом, безусловно, являются всеотношения, которые так или иначе были порождены Первой русской революцией — событиями 1917 года и приходом в государственную власть олицетворенного,ортодоксального коммунизма. Падение коммунистического строя в России, ставшеефактом истории, означает и его всемирное поражение, что, вне всякого сомнения,требует своего объяснения.
Мыне собираемся разрабатывать собственную версию истории советской России иповторять тем самым опыт М.Н. Покровского, известного соратника Ленина. Нашазадача проще. Мы представим в самом сжатом виде политическую экономию советскойРоссии (1918-1991), но не в виде теоретической версии, а политическую экономиюкак реальность.
Этаработа необходима для того, чтобы уяснить, почему возникновение, развитие иуничтожение “социалистических” отношений оказалось возможным, и вследствиекаких обстоятельств русское общество рассталось не только с “советской”общественно-политической надстройкой, но и с “коммунистическим”социально-экономическим базисом.
Приэтом автор нисколько не сомневается, что в “самом сжатом очерке” большая частьэкономических категорий может быть скорее обозначена, чем раскрыта должнымобразом, и в приведенном ниже тексте при желании можно найти больше поводов длякритики, чем убедительных, однозначно понимаемых и принимаемых ответов. Крометого, задача, поставленная автором, состоит не в том, чтобы объяснить, чтособой представляют те или иные экономические категории. Она сводится к тому,как они проявили себя в данной социально-экономической формации.
Поскольку,чтобы разобраться в сути явления “коммунистического экономического механизма”,необходимо найти прежде всего ее внутреннюю логику, различные цифровые данные,столь любимые современными экономистами, по возможности приводятся в самыхминимальных дозах. Кто в логических доказательствах не может обойтись безматематики, тот вряд ли владеет истиной. Кроме того, до минимума сведены ссылкина других авторов, пытавшихся сделать то же самое. Конкуренция в исследованияхпробуждает такие же чувства, как и в коммерции.
Первая русская революция
Сущностьэкономических и политических отношений, сложившихся в России в результатесобытий, охватывающих период первой трети текущего столетия (с 1905 до 1935год) можно более или менее объективно объяснить только на основании правильногопонимания природы первой в XX столетии русской революции.
Дляэтого необходимо подвергнуть критике и отбросить как тенденциозные иантинаучные все представления, которыми пользовались так называемыемарксисты-ленинцы. Они по преимуществу слепо трактовали события русской историипервой трети XX века в категориях исторического материализма, угодничая передполитической необходимостью.
Участвуяв делании истории, официальные идеологи видели ее не в ее собственном свете, ачерез призму вульгарно понимаемого марксизма, рассуждая, подобно католическимсхоластам, о том, чего не было и не могло быть. Экономическая наука оказалась вроли прислужницы господствующей доктрины, повторяя терновый путь философии всредневековой Европе, когда ей, чтобы выжить, пришлось превратиться в служанкубогословия.
ВРоссии отсутствовали общественные противоречия, которое изучались на основеанализа положения в феодальной, а затем и капиталистической Европе. Необразовалось здесь класса пролетариев и класса капиталистов, не развивалсяантагонизм между городом и деревней, не было противоречий между физическим иумственным видами труда.
Экономическиеотношения, сложившиеся в России на рубеже веков, характеризовались сложной,прямо-таки мозаичной многоукладностью, в которой так называемый капитализмразвивался на весьма ограниченной, скромной территории Москвы, СПб, Иванова,Донбасса и Лодзи. На остальных пространствах Империи продолжали существоватьфеодальные порядки, разумеется, в весьма специфических, патриархальных, русскихформах своего проявления. Ничего необычного в этом не было, если принимать вовнимание пространственный масштаб России и разнородность входивших в ее составземель и народов.
Несмотряна 40-летнее реформирование социально-экономических отношений,капиталистическая формация к 1905 году не имела всеобщего в границахгосударства развития. О том, что она исчерпала свои возможности, говоритьвообще не приходилось. Рабочие в собственном смысле слова не составляликакого-то значимого большинства общества, а промышленные работники городов неутрачивали связь с сельским крестьянским бытом. Они оставались по сутикрестьянами-ремесленниками, имевшими и в деревне и в городе свое дело,собственные источники доходов.
Поэтому,во-первых, ни рабочие, ни капиталисты не сложились в самостоятельные иструктурированные классы общества. Россия вошла в XX век не с классовым, а ссословно организованным обществом.
Ноэто общество не развивалось, не усиливалось, а находилось в стадии разложения.В связи с этим пролетарский (босяческий в русском понимании) характер революцииначала века вообще исключался. Это была не пролетарская, акрестьянско-ремесленная революция Она выражала протест абсолютного русскогобольшинства, составлявшего в целом примерно 85 процентов населения страны.
Во-вторых,революция не являлась социалистической в том смысле, который вкладывался в негосоциальной теорией, в частности — научным коммунизмом. Насколько практика несоотвествовала теоретическим догмам, свидетельствуют беспрерывные споры на этотпредмет в среде марксистов как задолго до, так и после 1917 года. Начиная сБернштейна и Каутского и заканчивая разнородными оппозиционными группировками вРКП(б) и в коммунистических партиях разных стран мира, все они возникали какестественная попытка преодолеть противоречия между марксистскими абстракциями идействительностью.
Несоответствовала реалиям и историография революционного процесса. В угодупартийной марксистской догматике официальная наука post festum разделяла его натри “революции”, которые, якобы, следовали одна за другой. “Первой” революциейназывались события 1905-7 годов, “второй” — февраля, “третьей” — октября 1917года. Отдельные фазы общей истории революции искусственно превращали всамостоятельные этапы, не связанные между собой. Чтобы государственномуперевороту 25 октября придать респектабельно-социалистический вид, февральскийантиимператорский заговор истолковали в качестве “буржуазной революции”.
Вэтом контексте фантастический характер приобрела и трактовка Гражданской войны1918-1922 годов, которую интерпретировали как борьбу пролетариата и беднейшегокрестьянства с буржуазией и помещиками, “красных” республиканцев с “белыми”монархистами, революционеров с контрреволюционерами.
Вконце-концов осмысление русской истории свелось при таком подходе к примитивнойподгонке фактов к догматически понимаемой теории. Благодаря тому, что власть вРоссии оказалась в руках схоластов от марксизма, не обладавших способностьюсоздать собственную теорию развития, вне зависимости от того, что они делаликак политики, они вогнали историю Россию в прокрустово ложе доктрины научногокоммунизма, сами родоначальники которой неоднократно заявляли, что к России онанепригодна (см., например, письма Маркса к Засулич).
Ноесли революция не являлась ни пролетарской, ни социалистической, спрашивается,что за революция произошла в России? Наши выводы сводятся к трем тезисам.Русская революция была делом совокупного русского ремесленного крестьянства;русское крестьянство утверждало в стране крестьянский (сельский) идеалсоциально-экономической и общественно-политической жизни; революционный период,начавшийся в 1905 г., победоносно закончился только к 1935 г.
Чтокасается принятия Конституции 1936 г. и очищения общества от “врагов народа” в1937 г., то эти события подвели черту под революционным периодом и позволилипродолжить развитие страны в условиях относительной стабильности, в том числеони обеспечили отпор нашествию Европы на Россию в 1941.
ПосколькуПервая русская революция увенчалась успехом, оказалась победоносной революцией(в отличие от крестьянских революций в Европе, которые всегда беспощадноподавляли), то ее результатом было утверждение нового строя на развалинахстарого. При этом следует подчеркнуть, что революция смела с исторической сценывовсе не капитализм, а частно-помещичий феодализм, не буржуазное, асословно-бюрократическое общество, не демократическую республику, а монархиюсначала абсолютистского, а затем конституционного типа.
Необходимоопределиться и с системой “производственных” отношений, возникшей в Россиипосле революции. Их внутренняя феодальная природа не столько изменилась,сколько модернизировалась. Но разве что-то другое могло получиться вкрестьянской стране после победы крестьянской революции? Преобразования имелисвоим предметом не сущность отношений, а их форму: из частной они превратилисьв обобществленную. Но и этот шаг в пределах одной и той же формации, одного итого же общественного строя был, как показала дальнейшая история, мощнымстимулом развития.
Собственность
Октябрьскийпереворот 1917 года привел к власти в государстве партию, которая исповедовалаклассический марксизм как “непосредственное руководство к действию”.Требования, в общей форме изложенные в заключительной части “Манифеста коммунистическойпартии”, рассматривались ею не иначе как общеобязательная инструкция, пригоднаяк применению при любых обстоятельствах и немедленно.
Дваюридических решения характеризовали новый режим — декрет о земле и декрет орабочем контроле. Первый конфисковал все земельные владения, обратив их вгосударственную собственность. Второй наделил промышленных рабочих правомконтроля за деятельностью частных предприятий. Практически они выражали вбольшей степени сиюминутные требования восставшего населения, нежели догматику“научного социализма”. Прежде всего эти законодательные акты соответствовалипредставлениям крестьян-земледельцев и крестьян-ремесленников о том, какиеэкономические условия должны господствовать как в деревне, так и в городе.
Посколькув России рассматриваемого периода не сложилось еще нации (политическойобщности), а население не представляло собой социума (экономической общности),то насильственная ликвидация всех видов частной собственности не могла, самособой разумеется, носить характера национализации или социализации. Сущностьтого, что было осуществлено, заключалась в механическом обобществлении всехпроизводительных сил в масштабах всей государственной территории. А так каквожди и идеологи революции нисколько не сомневались в ее социалистическомхарактере, то и риторика, лозунги, пропаганда, словом — самоощущение обществаприобрело социалистические формы.
Напротяжении 1918 года режим довел до логического конца экономическую программукоммунизма, в декретном порядке “национализировав” все отрасли хозяйства ипокончив тем самым с какими-либо предпосылками для существования любых иныхформ собственности, кроме государственной. Тем не менее оба первоначальныхдекрета, принятые на волне революционного энтузиазма, не просуществовали и шестимесяцев. Обострение политического противоборства, завершившееся гражданскойвойной, требовали более радикального отношения к материальным условиям победы,милитаризации ресурсов.
Посколькуобъектом последовавшего обобществления явились все естественные богатстваРоссии, включая недра, леса, животный мир и т.д., все наличные производства,золотой запас, принадлежавший даже частным лицам, а также банковское истраховое дело, то тем самым была методом непосредственного насилия созданановая система общественных отношений. Что касается земельных отношений, тодекрет о земле, содержавший, как известно, эсеровскую программу, был вдальнейшем заменен большевистским декретом о ее “социализации”.
Такимобразом, новый социально-экономический строй в России возник не в результатедлительного естественноисторического периода, а как следствие волевогореволюционного акта, как проявление непосредственного насилия общества надсвоей собственной, но уже отжившей, природой. Потребности организации экономикив условиях Гражданской войны (1918-1922) совпали с требованиями экономическойпрограммы правящей партии и тем самым облегчили задачу. Переворот в отношенияхсобственности являлся, по сути дела, главным результатом революции,предопределившим в большей или меньшей степени все остальные процессы.
Послетого как весь наличный производственный потенциал страны, за исключениемземледелия, оказался практически в собственности общества, его воспроизводство,осуществляемое в расширенном масштабе, не видоизменяло и не могло изменитьприроду отношений собственности, а лишь воспроизводило эти отношения.Собственником выступало общество в целом и никто не мог быть им в отдельности — ни ассоциация граждан, ни самодеятельный гражданин, ни, тем более, иностранныефизические и юридические лица.
Первоначальныерешения относительно городской и земельной собственности, принятые в 1917-1918гг., не отменили фактически частного землевладения в деревне, что по существупредставляло собой объективное противоречие с утвердившейся формой производственного(промышленного) владения. Обобществление средств сельскохозяйственногопроизводства представлялось в этой связи неизбежным. Оно было осуществлено назавершающей фазе революции в виде коллективизации крестьянства. Созданиеколлективных сельских хозяйств в начале 30-х годов явилось эпилогом Первойрусской революции.
Перефразируяизвестную мысль Маркса к отношениям собственности, утвердившейся в советскойРоссии, скажем, что материальное это не что иное, как идеальное, пересаженноеиз человеческих голов в действительность и преобразованное в ней.
Организацияхозяйства
Хозяйственныеотношения, возникшие сразу же после обобществления, превратили всю совокупностьсуществовавших в тот момент и вновь создаваемых производств в однуконсолидированную фабрику, концерн, общество закрытого типа, трест, словом, — единое предприятие в масштабе и границах всей страны. Концентрация производствапроизошла в таком масштабе, которого не знала экономическая история всех времени народов.
Собственноговоря, этот тип организации и возник лишь в силу того, что именно Россия, а никакая другая страна, оказалась его колыбелью. Никакие отдельно взятые“коммунистические” Венгрия, Германия, Болгария или Швеция в капиталистическомокружении были бы попросту невозможны, как невозможно левостороннее движениетранспорта в одном, отдельно взятом городе, когда как вся страна движется поправой стороне.
Представляясобой государство в одну шестую часть суши, Россия, превратившись сэкономической точки зрения в один “концерн”, оказалось в мировом хозяйственаиболее могущественным предприятием, настолько неуязвимым, что оно не могло ниразориться, ни трансформироваться. Это было хозяйство, содержащее свою армию,правительство, разведку и другие средства выживания.
Обобществлениенародного хозяйства видоизменили природу государственных органов власти. Помимовыполнения обычных политических функций, свойственных любому государству, онивзяли на себя и хозяйственное управление. Хозяйственные, общественные игосударственные сферы деятельности, обычно осуществляемые разными институтами,здесь предстали в виде одного института. Произошло фактическое и юридическоеслияние социально-экономических и общественно-политических функций.
Государствов традиционном, привычном смысле этого понятия, государство как таковоепрекратило свое существование, превратившись из преимущественно общественного вхозяйствующий субъект. Его основные функции из области политики переместились всферу экономики.
Рольхозяйственного руководства перешла к чиновничеству, в то время какгосударственные полномочия сосредоточились в аппарате правящей“коммунистической партии”. Партия тем самым утратила признаки политическойорганизации, а ее аппарат превратился в составную часть государственной машиныуправления. Отдельные заводы, тресты, фабрики, колхозы и совхозы, железныедороги, торгово-снабженческие и все иные производства лишились экономическойсамостоятельности и составили функциональные подразделения “всероссийскогонароднохозяйственного концерна”.
Гражданскийоборот, опирающийся на товарный форму производимого продукта, внутри созданного“предприятия” оказался принципиально невозможен. На предприятии, даже если егоразмеры совпадают с размерами самого крупного государства, он абсурден.Общественные отношения по поводу производства приобрели внутрихозяйственный,внутризаводской характер. Чтобы их регулировать, оказалось достаточнымиспользовать административное, внеэкономическое воздействием, не принимая вовнимание объективные законы экономики.
Каждаяпроизводственная единица превратилась в составную часть единого предприятия,обладая в отношении своих основных и оборотных средств не правом собственника,а так называемым правом хозяйственного ведения. Что же касается человека, тородившись на территории этого предприятия, он автоматически оказывался подостижении соответствующего возраста его пожизненным работником, одушевленнойрабочей силой.
Показателенв этом отношении спор в середине 20-х годов относительно монополии внешнейторговли, активную роль в котором принял и Ульянов(Ленин). Вождь, как известно,настаивал на государственной монополии, опровергая доводы своих правыхоппонентов, вроде Пятакова. В действительности дискуссия являласьбеспредметной, поскольку не могло существовать внешней торговли, которую быосуществляли отдельные предприятия, из-за отсутствия ее субъектов, функциикоторых перешли к самому государству.
То,что называли внешней торговлей, представляло собой отношения “всероссийскогоконцерна”, границы которого совпадали с государственными границами, с другимипредприятиями-концернами, находящимися за пределами советской России, то естьна территории других государств. Точно так же, как отдельные цеха обычногопредприятия не могут являться субъектами гражданского права и самостоятельноучаствовать в торговых операциях, так и отдельные предприятия в составе“всероссийского концерна” не могли самостоятельно выступать на внешнем рынке.
Государственнаявнешнеторговая монополия была следствием сложившейся в стране системыхозяйствования в целом. Соответственно торговля внутри “предприятия”, в томчисле обеспечение работников концерна предметами потребления, превращалась изторговли в разновидность снабжения. Снабженческо-сбытовая функция лишь втехнологическом отношении уподоблялась торговле, утратив ее экономическийсмысл, так как сделки купли-продажи приобрели характер фиктивного ритуала, а неактов политического волюнтаризма.
Посколькупроизошло всеобщее обобществление собственности и ее сверхконцетрация в формеодного “предприятия”, вся его деятельность, как и любого обычного предприятия,могла осуществляться лишь в планомерном порядке. План “концерна” от планапредприятия отличался не качественно, а количественно. Государственноепланирование заменило собой организованную в национальном масштабе ”управляемуюстихию рынка”, действие экономических законов приобрело опосредованную, чистоадминистративную форму.
Есливне России в области хозяйственно-экономических отношений произошло сочетаниеплана внутри предприятия с рыночным взаимодействием между ними, то в советскойРоссии рыночные отношения оказались попросту излишними. И вовсе не потому, чтоздесь восторжествовал произвол или “неправильный” политический режим. В Россииэто произошло из-за того, что после проведенного обобществления отсутствовалирыночные субъекты, самостоятельные товаропроизводители, когда как условиемсуществования рынка является наличие массы экономически независимых(независимых в специфическом смысле слова) от государственных институтов властитоваропроизводителей, товаровладельцев.
Единственнымисключением из этого правила представлялся потребительский рынок, создаваемыйтоваровладельцами-гражданами, главным образом крестьянами, обменивающимипродукты личного труда на так называемых колхозных рынках. Попытка властей вначале 60-х ликвидировать этот рынок вовсе не была абсурдной. Она, напротив,должна была устранить последнее противоречие в экономике, где товарная формапредставляла собой очевидный анахронизм.
Каки во всех предыдущих экономических формациях, организованное в единый организмхозяйство подчинило общество своим интересам, вместо того, чтобыфункционировать, удовлетворяя общественные или индивидуальные потребностиобслуживаемой человеческой общности. Бездушная, мертвая сущность оказаласьсильнее, нежели “прогрессивное человечество”, легкомысленно уверовавшее в то,что оно наконец-то овладело тайнами собственного бытия.
Автоматизациясистемы управления, предпринятая в последние 10-20 лет существования“концерна”, являлась отчаянной, абсурдной, фантастической попыткой ееупорядоточения на основе натурализации всей экономической информации. АСУкомпьютеризировала архаичную форму, в которой вращалась и развиваласьхозяйственная деятельность. Электронно-вычислительными машинами предполагалосьесли и не забивать гвозди, то отслеживать судьбу каждого из них.
Продукт и товар
Посколькуотдельные производственные элементы “всероссийского концерна” (заводы, фабрики,дороги, институты и т.д.) производили материальные и интеллектуальные ценности,предназначенные для производственного и личного потребления, но непредполагавшие, что внутри страны они приобретают товарную форму для обмена,они не могли, соответственно, обладать и экономическими качествами товара. Еслипри традиционном феодализме главным субъектом производственных отношенийявлялся экономически несвободный товаропроизводитель, а при капитализме — свободный товаровладелец, то при всеобщем обобществлении эту роль мог выполнитьлишь несвободный нетоваровладелец.
Продуктоставался девственником, если его жизненный путь от производства до потребленияне пересекался с государственной границей, если он не изменял своегогражданства. Но не каждой вещи суждено было “умереть на родине”. Продуктыпроизводства могли стать товаром лишь в результате так называемой внешней торговли,перемещаясь за пределы “предприятия”. Превращение в товар могло произойтитолько в силу того, что продукт пересекал ограду концерна, являвшуюсяодновременно и своей политической противоположностью — государственнойграницей. Товарные свойства просыпались в продукте, произведенном внутри“концерна”, стоило им оказаться в рыночной среде вне России, за границей.
Дотех пор, пока произведенные ценности находились внутри государственнойтерритории, в экономическом отношении они не видоизменяли своей натурально-вещественнойили интеллектуально-невещественной формы. Они являлись качественно инойэкономической субстанцией — продуктами. И поскольку обмена одних продуктов надругие являлся непрерывным, постоянно воспроизводимым процессом, дело моглоидти не о товарообмене, а о продуктообмене. При этом было безразлично, ктофактически выступал в роли изготовителя или потребителя, поскольку все онипредставляли собой экономически несамостоятельные элементы производства.
Когдапроизведенный продукт из сферы производства переходил в иные области — распределения, обмена или потребления, либо создавался как предмет личногопотребления, он и тогда не приобретал товарных качеств, несмотря на то, что всоответствии с законодательством именовался товаром и реализовывался черезторговую сеть. Соответственно и те ценности, которые производились за пределамигосударственных границ советской России и тем самым обладали товарнымикачествами, тут же умирали в них, как только оказывались на ее территории.
Следовательно,ценности, производимые внутри России как продукт, потреблялись вне ее кактовар, когда как любая ценность, произведенная вне России как товар,потреблялась внутри нее как продукт. В этом качестве все элементы, составляющиенепосредственное богатство, обладали двумя оценочными качествами — дляпроизводителя стоимостью, для потребителя — потребительной стоимостью. Что жекасается величины стоимости, ее абстрактного отражения в денежной форме, то вусловиях безрыночных экономических взаимоотношений она фактически исчезла.
Труд и рабочая сила
Производительнаяфункция человека в условиях всеобщего обобществления не отменила и не моглаотменить ни целесообразной производственной деятельности, ни способностичеловека к этой деятельности. Объективные потребности общества и отдельногочеловека должны удовлетворяться и удовлетворялись в своих натуральных иинтеллектуальных формах.
Нообобществление произвело настоящую революцию в характере трудовых отношений.Поскольку обобществление сделало невозможным товарные отношения, упразднилась итоварная форма рабочей силы, а вместе с ней рынок труда и трудовой договор какспособ упорядочения отношений в процессе соединения живого и овеществленноготруда, наимодателя и нанимателя.
Трудовойдоговор, предусматривавшийся законодательством, скорее отражалвнешнеполитическую необходимость в какой-то форме совместить нормыМеждународной организации труда, ориентирующейся на товарно-рыночную экономику,к трудовые отношение в экономике, принципиально несовместимой с рынком итоваром. На самом деле заключение трудовых договоров, а также коллективныхсоглашений в условий всеобщего обобществления либо игнорировалась, либопредставляло пустую формальность.
Общаяпотребность народного хозяйства в трудовых ресурсах рассчитывалась в общемштатном расписании государственного “концерна”. Поскольку страна не имела рынкатруда и, соответственно, конкуренции на таком рынке, обобществленноепредприятие должно было постоянно обеспечивать соответствие наличных трудовыхресурсов с общим количеством рабочих мест.
Вэтих условиях принципиально исключалась безработица, так как невозможностьопределиться на работу влекло за собой обязательство государства по отношению ктакому безработному на нетрудовое пособие. Неработающий трудоспособный вобобществленном хозяйстве так же невозможен, как и солдат, не имеющий наряда послужбе, в армии. Неизбежным следствием того и другого будет разложение трудовойи солдатской морали, и следовательно, разрушение хозяйственной и армейскойсреды.
Поэтомувнерыночная форма организации хозяйства создавала ее противоположность — номинальный недостаток трудовых ресурсов по сравнению с утвержденными штатами.Наличие вакансий, впрочем, не увеличивали меру оплаты труда, посколькуотсутствовали и рынок труда, и конкуренция различных его видов.
Заработная плата
Вэкономических отношениях советской России самой мистифицированной,неправдоподобной категорией оказалась заработная плата. Очевидно, что внезависимости от экономического строя и от того, какие стадии развития переживаетобщество, естественные и общественные потребности человека как работника должнынаходить свое удовлетворение. Но в советской России роль зарплаты имелатенденцию постоянно снижаться.
Сфера,которую обслуживала заработная плата, сводилась только к личным потребностямчеловека, связанным с его простым воспроизводством. Она не была рассчитана нина расширенное воспроизводство, ни на создание имущественных накоплений.Повседневная пища, простая одежда, коммунальные, в том числе весьма умеренныежилищные потребности — таков обычный набор продуктов и услуг, которые можнобыло получать за ее счет.
Какбы ни был трудолюбив и талантлив отдельный человек, он не мог рассчитывать нато, чтобы приобрести состояние в результате своей легальной трудовойдеятельности. Голым он приходил в этот мир, голым и должен был уйти из него.
Суммазаработной платы не позволяла работнику-мужчине содержать полноценную семью и,тем более, не давала возможность для содержания многодетной семьи. Величиназарплаты не отражала реальный трудовой вклад работника в процессе осуществлениятрудовой деятельности и не представляла собой определенную долю работника вобщей массе прибавочного продукта, полученного отдельным предприятием, где онтрудился.
Формызаработной платы, повременная или сдельная, в действительности несоответствовали своему названию, поскольку общая суммы заработной платы накаждом предприятии представляла собой фиксированную, заранее рассчитаннуювеличину.
Посколькухозяйство развивалось и функционировало по общему плану, оно болезненновоспринимало все попытки отклонения от него, воспринимая их в качестве сбоя,нежелательного инцидента. Перерасход общего фонда заработной платы в связи сэтим всегда расценивался как одна из наиболее тяжких правонарушений со стороныхозяйственных руководителей. Поэтому, стоило только увеличитьсяпроизводительности труда на отдельном предприятии или в той или иной отрасли,как экономический механизм немедленно реагировала на это снижением сдельныхрасценок.
Общийфонд заработной платы в масштабах “концерна”, его отдельных производств иадминистративных территорий корреспондировался с объемами соответствующихпродуктов или услуг, которые должны были обмениваться на сумму выплаченнойзарплаты. Баланс суммы зарплат на одной стороне и суммы потребительских товарови услуг на другой представляли собой такое соотношение, которое на всех трехуровнях не изменялось по сравнению с тем, что планировалось на год.
Сущностьэкономической политики администрации “концерна” в области заработной платыопределялась не динамикой хозяйственного развития, она отражалась втарифно-окладной системе, которая была столь жесткой и косной, что позволяласебе не изменяться десятилетиями.
Посколькуобщий фонд оплаты труда, выраженный в заработной плате, имел постояннуютенденцию к относительному уменьшению, по мере развития производительных силвсе меньшая часть общественных потребностей могла реализовываться в формахнепосредственных человеческих потребностей. Чем мощнее становилосьобщенациональное хозяйство страны, чем выше оказывался произведенный валовойвнутренний продукт, тем меньшую долю составлял в нем фонд потребления, которыйдолжен был реализовываться через заработную плату.
Потребительскийкризис, характерный для последних десятилетий существования советской России,являлся оборотной стороной мощного развития его хозяйственного потенциала,утратившего связь с человеческими потребностями.
Деньги
Экономическиеотношения в “реальном социализме” не предполагали использование денег какспецифической формы стоимости, то есть категории, выполнявшей роль фиктивнойценности. Потребность в ней возникает лишь при рыночном характере обмена.
Обобществленноехозяйство, функционирующее в масштабе всей страны как одно предприятие,обходилось двумя другими ее формами — стоимостью, которой оперировалпроизводитель, и потребительной стоимостью, которая интересовала потребителя.Потребность в знаках стоимости, в посреднике между производителем ипотребителей, объективно отсутствовала.
Хозяйствов себе самом, являясь одновременно и производителем, и потребителемпроизведенного, не нуждается в институте денег, представляющих стоимость нарынке в форме знака стоимости. Те функции, которые даже при частичномобобществлении и кооперировании выполняют деньги, при всеобщем обобществлениивыполняют волевые акты планирования, конкретно властные институты общества.Поскольку деньги не являются самостоятельным видом богатства, а всего лишьспецифической информацией о нем, то они могут быть заменены иными средствамиинформации — например, властью. Власть заменяет собой деньги, то естьинформацию, становящуюся ее составным элементом, используя в качестве ихзаменителя нормы, лимиты, наряды и т. п.
Попутнонеобходимо заметить, что общественное сознание до сих пор в отношении денегпроявляет редкостное непонимание их действительной роли. Деньги отождествляютсяс внешними формами их проявления, которые в разное время приобретали то видкакого-то универсального товара, то монеты, то ассигнации, то банкноты.Самостоятельное бытие богатства в денежной форме существовало лишь до тех пор,пока в качестве носителя экономической информации выступало материальноебогатство, например, золото или серебро.
Вопрекидействительной роли института денег они рассматриваются так же, как подлинноематериальное богатство, воплощенное в том или ином драгоценном металле,особенно в золоте. Даже русские реформы 20-х и американские 70-х годов,наконец-то представившие деньги в их собственном, ничем не прикрытом,обнаженном виде, не избавили большую часть общества от этих предрассудков.
Насамом деле деньги — это не более чем особого рода информация о стоимости, еезнак. Они, поэтому, не обладают и не могут обладать никакой собственнойстоимостью, кроме той, что относится к самой информации, как таковой. Обладаниеденьгами представляет собой, таким образом, форму, в которой кристаллизованаинформация о стоимости, но не сама стоимость.
Кслову, все спекулятивные рассуждения относительно того, что рубль не являлсясвободно конвертированной валютой, не обладал способностью обращаться на такназываемом мировом валютном рынке, что в отличие от доллара, фунта, марки илииены он был “деревянным”, не имеют под собой никакого основания. Это неконстатация экономического факта, а невежественная, глумливая инсинуация.
СоветскаяРоссия не нуждалась в собственной конвертируемой в мире валюте, чтобысамостоятельно функционировать на рынке других стран или на международномрынке.
Посколькуреальное богатство России, чтобы воспроизводиться, не нуждалось в товарнойформе, оно не имело объективной потребности и в его материально-денежномэквиваленте, используя для внешнеторговых и некоммерческих целей, например, длятуризма, иностранную конвертируемую валюту.
Вотличие от рыночной экономики, которая не может функционировать безиспользования фиктивных стоимостей, то есть денег, безрыночная экономика всостоянии развиваться лишь поскольку, постольку роль денег е ней сводится кминимуму или вообще сходит на нет. Спрос нашел себя в приказах и распоряженияхуполномоченных государством должностных лиц, а гражданский кодекс воплотился внаиболее универсальном средстве общения — “телефонном праве”.
Подобнотому, как внутри отдельного самостоятельного производства, ориентированного насоздание стоимостей, обходятся натуральными измерителями, точно такие же критерииприменяют и предприятия несоизмеримо большего масштаба. От его величины ничегоне меняется.
Обобществленнаястрана-концерн ориентировалась не на производстве денег как мнимой стоимости, ана производстве действительных стоимостей, предназначенных длянепосредственного потребления, то есть являющихся потребительными стоимостями.Производство работало на потребление, не испытывая потребности в посредничестведенег.
Посколькуэкономическая роль денег в условиях рынка сводится к элементарному посредничествумежду отдельными производителями, между производителями и потребителями, междуотдельными потребителями и, поскольку есть рынок, между отдельнымипосредниками, а в обобществленном хозяйстве, строго говоря, функцию свободногопосредника выполняет государственное ведомство (Госснаб), то из всех денежныхфункций экономика оставляет лишь те, которые необходимы для соизмерения и счетастоимостей.
Извсех функций, которыми обладают знаки стоимости в благоприятной для нихэкономической среде, то есть в рыночной среде, для безрыночных экономическихотношений необходимы лишь счетные деньги.
Вовнерыночной экономике, ориентированной на производство потребительныхстоимостей, остальные функции денег (фиктивных стоимостей) оказываютсябесполезными. Не деньги, а административные акты, непосредственно вытекающие изпроизводственных и технологических потребностей, определяют отношения обмена.
Всеметаморфозы, приобретаемые продуктами в процессе их обращения внутри“концерна”, обеспечиваются не благодаря применению денег, а в силу властныхраспоряжений. Достаточно приказа соответствующего полномочного органа, чтобыпродукт пришел в движение.
Посколькудля того, чтобы функционировать, ни хозяйству в целом, ни его отдельнымэлементам не надо вступать в отношения купли или продажи, деньги перестают бытьпокупательным средством. Чтобы тот или иной продукт оказался на том или иномпредприятии, необходим не платежеспособный, обеспеченный деньгами спрос, асоответствующий распорядительный документ — наряд, план прикрепления, титульныйсписок строек и т.п.
Накоплениеденег или превращение их в сокровище становится вообще технически невозможнымактом, а подобные проявления, если бы они могли произойти, были бы признакамиочевидной экономической невменяемости.
Низведениеденег к их примитивной счетной функции без всякого сомнения привело по крайнемере к двум благоприятным последствием.
Национальноерусское хозяйство и национальная экономика избавились от влияния международногоростовщического капитала, следовательно, от проникновения в Россию чуждого ейполитического интереса. Представилась возможность решать собственные задачинационального развития, не обращая внимание на отсутствие или наличие капиталакак денежной массы. Если что и могло сдерживать развитие России, то это былнедостаток наличных материальных, в том числе трудовых ресурсов, а вовсе не ихиллюзорных, чисто информационных отражений.
Прекратиласьэксплуатация русских материальных и трудовых ресурсов извне, ставшей возможнойпосле экономических реформ Александра II, и Россия, таким образом, создаламежду собой и остальным миром более мощный барьер, нежели простыегосударственные границы. Отдельные национальные экономики, до сих поробщавшиеся благодаря использованию одного экономического языка, языка денежныхзнаков, перестали друг друга понимать.
Ноу натурализации экономических отношений существовала и оборотная сторона.Отмена денег в качестве средств, преобразующих стоимость, привела к утратеразличий между спросом и платежеспособным спросом. Отмена денег не моглаотменить спрос, но она лишила его объективно-экономического содержания. Речь,конечно же, не идет об индивидуальном, человеческом спросе. Имеются в виду всеего разновидности — личные и общественные, физиологические и производственные.
Производство, распределение, обмен, потребление
Былобы ошибкой предполагать, что экономические отношения, исключающие свободных,независимых субъектов, рыночную среду, обращающиеся на рынке товары, отсутствиерабочей силы в качестве своеобразного товара, в сущности безденежную формупродуктообмена, словом все то, что отличает классическую капиталистическуюэкономику от экономического механизма советской России, носили неразвитый,примитивный, несовершенный характер. Как раз наоборот.
Производственныеотношения, связанные с удовлетворением всей совокупности разнообразныхпотребностей общества, находили полноценную реализацию именно благодаря своейоригинальной, не имеющей аналогов форме. Стремительный прогресс, которыйохватил все области хозяйствования и различные сферы целесообразнойчеловеческой деятельности после того, как эти отношения вполне утвердились,является наглядным подтверждением их эффективности, прогрессивности.
Производствостоимостей превратилось в единственную двигательную силу хозяйства. Казалось,что наконец-то удалось направить энергию производительных сил в руслоудовлетворения целесообразных человеческих потребностей. Отпала необходимостьрастрачивать ее на расходы косвенного характера, на накладные расходы, напосредническую деятельность, не увеличивающую общую массу стоимости, реальнуюмассу богатства.
Однакореальный характер производства постоянно демонстрировал противоположное. Напротяжении всего периода своего существования хозяйственная деятельность былаформой противостояния, в котором сталкивались потребности производственного(индустриального) и личного (человеческого) потребления.
Чемболее высокий уровень достигало производство, тем больше оно требовало ресурсовдля своего воспроизводства, и тем меньше их оставалось для воспроизводствасамого человека, особенно в той части, которая определялась им самим. Постоянноснижавшийся уровень рождаемости был наиболее убедительным опровержениемэффективности экономики, тем более, что недостаток самодеятельного населенияощутимо воздействовал на все стороны жизнедеятельности страны в целом.
Новыепроизводственные отношения, возникшие в условиях гражданской войны, пришли насмену предыдущим отношениям в военной форме, под гром пушек, в обликебезжалостного, беспощадного, фанатичного революционера. “Нет таких крепостей,которые не могли бы взять большевики”. Производственная риторика, такимобразом, оказалась не только насквозь марксистской, она приобрелавоенизированный, милитаризованный стиль, сначала соответствуя реальностямжизни, затем безнадежно отставая от них.
Условия,в которых развивалось народное хозяйство, была ни чем иным, как возведенными встепень, механически умноженными правилами и приемами управлением фабрикой, авсе многообразие общественных отношений свелось к примитивным формам обычногопроизводства, в котором каждый определен начальством на то или иное рабочееместо, являясь очеловеченной производственной функцией. Но лишь в слаборазвитойфазе развития хозяйство может оставаться натуральным. Преобразуясь качественно,оно диктует новые, более совершенные приемы собственного управления, либонесоответствие последних степени сложности первых рано или поздно начинаетсдерживать, препятствовать самому развитию.
Кактолько возникла объективная необходимость в резком увеличении хозяйственногопотенциала, и общество приступило к реализации программ индустриализации,произошел разрыв между наличной, количественно и качественно расширяющейсяматериально-технической базой и методами ее управления.
Обобществлениеупразднило товар и деньги, отсутствие рынка натурализовало все фазывоспроизводства, экономические отношения утратили универсальные ценностныеориентиры. Документооборот, сопровождающий процессы хозяйственной деятельности,гипертрофированно разбух от номенклатуры производимых продуктов и изделий(более 25 млн. единиц), выраженных в штуках, тоннах, метрах, ваттах и т.п.Эквивалентность, выраженная в денежной цене, ничего не сравнивала — у цен былодругое назначение. Чтобы представлять себе картину собственного хозяйства,приходилось в качестве ориентира использовать экономические критерии своихпротивников — так называемый мир капитала, США прежде всего.
Примернос 1965 года деятельность по руководству хозяйством, оставаясь неизменным,превращалось в имитацию. Производство во все большей степени выходило из-подобщественного контроля, превращая его из формы планомерного удовлетворениясовокупных общественных потребностей в форму самоудовлетворения, производствадля производства, производства для расширенного воспроизводства производства.
Кризисхозяйства выразился прежде всего в отношениях распределения. Находясь в пленусобственных представлений о закономерностях производственных циклов, вытекавшихиз марксовых схем расширенного производства, подтвержденных Лениным в одной изранних экономических работ, правящий “нобилетет” все меньше ресурсов направлялна человеческие потребности и все больше на потребности самой промышленности.Чем мощнее становилось хозяйство, тем меньшую долю в нем занимал человек.
Воспринимавшиесядогматически схемы расширенного воспроизводства сводили потребности живоготруда к минимуму, постепенно придавая самому обществу характер обслуживающегоперсонала при хозяйственном кадавре. Хронический кризис потребления, связанныйс очевидными диспропорциями распределения, являлся закономерным результатомэкономической политики. В конце-концов он до такой степени измотал массовоесознание, что обществу ничего не оставалось делать, как отвергнуть самуэкономику.
Обычныехозяйственные циклы, свойственные большим системам, так никогда и нереализовывались в их естественных формах.
Вфазе производства, вместо того, чтобы преобразовывать вещество природы кобщественным потребностям, происходило его приспособление к потребностям самогопроизводства. Если в периоды восстановления после гражданской войны,межвоенного промышленного развития и второго послевоенного восстановленияотмеченный приоритет имел под собой стратегическое, объективное основание, то вдальнейшем она была следствием заданной инерционности. Общество не имеловозможность влиять на производство, поскольку было не заказчиком, непотребителем, а фактором производства, совокупной пассивной рабочей силой.
Посколькулюбое хозяйство, взятое в национальном масштабе, представляет собойсовокупность взаимодействующих отраслей и производств, фаза распределенияоказывается вместе с тем предпосылкой производства, процессом егоорганизационного строения. Прежде, чем функционировать, хозяйство, подобноармии после мобилизационных мероприятий, должно приобрести известную технологическуюопределенность.
Вхозяйстве это выражается в распределении средств производства, предметовпотребления, рабочей и интеллектуальной силы между различными видамипроизводства. Пропорции, в которых выражается это распределение, предопределяет,что, где, когда, сколько будет произведено продуктов, которые затем окажутсясначала объектами обмена, а затем и потребления.
Особенностьхозяйства советской России состояла в том, что его производственные мощностисоздавались не в силу стихийного развития, подчиняясь закономерностямобщественного спроса, а на основе планомерности, в соответствии собщенациональными, государственными, директивными программами.
Каждоеотдельно взятое производство, жилой дом, транспортное или портовое сооружение,научный комплекс или объект, предназначенный для целей обороны, все они, преждечем воплотиться в камне, стекле и металле, должны были появиться в документахгосударственного планирования, найти идеальное воплощение в экономическоммоделировании. Лишь после этого для их строительства, а затем ифункционирования планировались соответствующие мощности и ресурсы, ихтехнологическая связь.
Однако,вместо того, чтобы получить воплощенный в действительности идеал,соответствующий критериям научной объективности, подчиняющей себе субъективнуюстихию, по мере роста количества функционирующих элементов, хозяйство во всебольшей степени сталкивалось с диспропорциями и распределения, и самогопроизводства.
Вобмене оказывались продукты, на которые отсутствовал реальная потребительскаяпотребность, и наоборот, реальная потребность, существующая в обществе, ненаходила своего удовлетворения собственным производством. Даже когдапроизводство номинально изготавливало необходимые потреблению продукты, фазаобмена оставалась равнодушной, поскольку предложение, удовлетворяяколичественный аспект потребления, игнорировал качественные параметры.
Натурализоваввсе критерии, по который участники экономических отношений могли приниматьосознанные решения, система не смогла противопоставить производству ираспределению точно такую же форму потребительского спроса. Натуральноепредложение сталкивалось в области снабжения не с точно таким же натуральныминдивидуальным спросом, а со спросом, выраженным в форме платежных средств.Потребности общества, удовлетворение которых носит лишь персональный илисемейный характер, тем не менее удовлетворялись в обобществленными методами, засчет так называемых общественных фондов потребления. Неразрешимостьпротиворечия, таким образом, была предопределена. Ресурсы тратились, когда какпотребности не удовлетворялись.
Подобныйконфликт между производством и производственным потреблением фактически невозникал, благодаря тому, что как производство, так и потребление этого видасоставляли своеобразный замкнутый цикл, в котором исключалось участиечеловеческого фактора. Здесь напряжение принимало иные формы, выражавшиеся,например, в непропорционально длительных сроках строительства или освоениязапланированных производственных мощностях, в снижении технической надежностипроизводства или изготавливаемого им продукта. Противоречия в этом случае ненаходили своего объективного разрешения, но они накапливались.
Стадияпотребления, взятая в целом, помимо того, что здесь происходил процессфизиологического или производственного присвоения, имел ту важную особенность,что у потребителя не возникало возможности выбора объекта потребления.Поскольку любой вид продукта производился в соответствии с заранееопределенными качественно-количественными характеристиками и в обменераспределялся по конкретным субъектам потребления, то потребить можно было небольше того, что было заранее определено. Действие экономических законовоказалось подмененным интересами действующих в управлении чиновников.
Каждаяиз фаз воспроизводства, приобретая планомерный характер в масштабах всегохозяйства в целом, в принципе исключала конкуренцию как в предложении, так и вспросе. Чеховское “лопай что дают”, написанное в 80-е годы XIX века, оказалосьдевизом потребления. В конечном счете жертвой такого положения оказалсяконкретный продукт, для изготовления которого выделялось все меньше ресурсов.
Проблемазаключалась в том, что и вне товарно-денежных отношений, создающих приоритетстадии производства над потреблением, в условиях натуральных отношений значениефаз воспроизводства не поменялось местами.
Потреблениене превратилось в момент, предопределяющий воспроизводственный цикл. В личномкачестве потребителя как такового вообще не существовало. Он был присвоенпроизводством как его элемент, как рабочая сила. Лишившись способности измерятьспрос общества на те или иные продукты, производство, распределение и обменпревратились в слепое, бессмысленное, зачастую абсурдное преобразованиеприродных и человеческих ресурсов.
Капитал
Наличиеэтого раздела может показаться излишним. Разве может существовать впринципиально некапитализированном экономическом механизме процесс созданиякапитала, то есть самовоспроизводящейся, умножающейся прибавочной стоимости?
Напомним,что обобществление хозяйства в масштабах всего государства, исключившеесамостоятельность отдельных субъектов хозяйствования и заодно самодеятельностьработников как владельцев рабочей силы, упразднило не стоимость и непотребительную стоимость, а знак стоимости. Следовательно, экономика “развитогофеодализма” оперирует категорией прибавочной стоимости и, соответственно,капитала как неизбежного и необходимого следствия последнего.
Ноесли в условиях капитализма капитал является агентом прошлого, овеществленного,более того — выраженного в фиктивной (денежной) форме труда, то при“государственном социализме” прошлый труд, воплощенный в формах различныхпроизводств, оказался агентом капитала.
Посколькусоветская Россия очутилась при своем появлении в капиталистическом окружении,ее экономический механизм вынужден был выступать в двух принципиально различныхипостасях. Для внутреннего потребления он обладал сварливым и скареднымфеодальным характером. Когда же ему приходилось выступать вовне, перебиратьсячерез государственную границу, то он приобретал заправские привычки обычногокапиталиста. В собственном хозяйстве, если воспользоваться образами русскойклассической литературы, он был Троекуровым, обращаясь с внешним миром,становился Штольцем.
Еслидаже предположить, что рождение русской политической экономии было обусловленочисто русскими историческими особенностями, вряд ли по отношению к остальномуэкономическому миру его появление воспринималось как нечто своевременное.Внутри России господствовал мир натуральных, вне ее товарно-денежныхизмерителей. Критерии, по которым управлялся “государственный концерн”, должныбыли переворачиваться с ног на голову, как только на то же самое производствонадо было смотреть под рыночным углом зрения.
Противоречиезаключалось в двойственном характере “концерна”. Его внутренний мир, в пределыкоторого никто не допускался, представлял собой патриархальный мириндустриального поместья. Однако, как только дело касалось его внешнего бытия,он должен был играть, действовать по иным правилам. В количественной пропорциипредприятие с 250 миллионами работников и членов из семей должно былоподчиниться совокупности предприятий, деятельность которых была связана с 5миллиардами.
Государство в собственном смысле слова
Врядли можно найти большее количество противоречий между теоретическим осмыслениемположения государства в условиях “коммунистического строительства”, которымипереполнены работы всех основоположников “вечно живого учения”, и тем, чтополучилось в действительности после того, как в России, по мнению ее вождей итеоретиков, победила “социалистическая пролетарская” революция.
Насколькотеоретики и практики не имели представления о предмете своих схоластическихконструкций и насколько далеки были они от всего того, что составляет сущностьгосударственной власти, говорят как труды Маркса и Энгельса, изучавших этотвопрос главным образов на основе опыта Европы, так и в гораздо большей мереработы Ульянова (Ленина).
Последнийпостоянно попадал пальцем в небо, стоило ему всерьез заняться “государством”.Не будем ходить далеко. Чтобы убедиться в справедливости нашего вывода,достаточно прочитать брошюру “Государство и революция”, написанную “вождеммирового пролетариата” в сентябре 1917 года, когда до наступления вожделеннойпобеды “пролетариата” оставались буквально считанные дни.
Государство,вместо того, чтобы, согласно единственно верного учения, начать передавать разза разом одну свою функцию за другой так называемому обществу, предпринялодлительное плавание в другую, противоположную сторону. Оно уподобилось Колумбу,который отправлялся искать новый путь в старую, добрую Индию, но оказалсяпервооткрывателем Нового Света. Последнее осталось для Колумба такой же тайной,как и природа Российского Государства после гражданской войны для ее победителей.
Приэтом необходимо различать две формы, в которых государство проявляет свое бытие- территориальную организацию и машину власти.
Начнемс территориальной организации. Оно прошло несколько этапов видоизменений.Вначале новый режим легко отказывался от суверенной русской территории,примером чему служат судьба северо-западных (финляндских) и привислинскихземель. Им была предоставлена “независимость”. Большевики нисколько несомневалась, что со дня на день произойдет мировая коммунистическая революция,которая упразднит все политические границы, а государства исчезнут сами собой.
Между1918 и 1922 годами, в период гражданской войны, формально существовалаКонституция, предусматривающая этно-территориальную федерализацию России,образование в пределах ее территории автономий. Эта навязанная стране доктрина,исходившая из гипотезы о естественном праве всех без исключения народов насамоопределение и создание собственного государства, оказалась недолговечной.Она не выдержала проверку перипетиями гражданской войны, по завершении которойвозникла принципиально новая политическая реальность.
Оказалось,что утвердившийся режим исповедывал три начала — русофобствующийинтернационализм, великодержавный космополитизм и безродный патриотизм, чтопредопределило его политическую и экономическую стратегию на все годыгосподства, а заодно и неизбежность разложения и гибели. Социализм здесь былсовершенно не при чем.
Началосьс того, что большевикам удалось одержать победу в гражданской войне над своимиосновными противниками, вступив в союз с элитными группами малых этносов,которые перетянули свои народы на сторону московского режима. Армии белыхпотерпели поражение не только из-за численного и материального превосходства“красных”. Само это превосходство было обеспечено за счет участия на их стороневооруженным формирований инородцев, разрушавших тыл Колчака, Деникина, Юденичаи т. д.
Нополитический союз большевиков с инородцами требовал соответствующей компенсациисо стороны центральной власти. Сделки были оформлены путем создания внутриРоссии квази-государственных этнических образований, превращении в декабре 1922года России в некий СССР, разделенный на 4 союзных республики, затем в ещеболее дробном ее делении на 15 республик. Кроме того, существовало 38 автономныхобразований. Кланы, помогавшие большевикам утвердиться во власти, получили,таким образом, компенсацию. С ними расплатились, как с туземными африканскимивождями.
Очевидноенесоответствие классовой теории марксизма, из которого следовал постулат, что урабочих нет отечества и что они должны быть безразличны квнутригосударственному устройству, с практикой территориальной организациисоветской России нисколько не смущал режим.
Еефеодальная сущность, предполагавшая раздробленность по этническому принципу, неподверглась ревизии даже после того, как в 70-е годы появилась официальнаятеории о новой “социалистической” общности, якобы созданной в границах СССР — неком “советском народе”. Превратив эту теорию в элементпартийно-государственной идеологии, режим тем не менее даже в Конституции 1977года оставил этническую раздробленность страны в ее первоначальном виде.
Ктому времени автономные и союзные фантомы ожили благодаря своему полувековомукомфортному существованию. Туземные кланы преобразились в этно-шивинистические“номенклатуры”, единственной страстью которых явилось выделение из составаРоссии и приобретение государственного суверенитета. Эксперимент в конце-концовзавершился их мятежом против территориальной целостности страны.
Займемсятеперь государством как машиной власти. Здесь самым важным фактором явилисьусловия, при которых оно возникло: соединение марксистскойсоциально-экономической доктрины и технологии властвования, соответствующейособенностям, порожденным гражданской войной.
Точнотак же, как абсурдная теория национального вопроса заложила предпосылки дляразвития в обществе процессов этно-территориального сепаратизма, доктринымарксизма, воплощенные с фанатизмом полуидиотов, породилитоталитарно-олигархический характер режима. Но испортив характер власти,революция не испортила ее конструкции.
Нельзязабывать главного — революция в России являлось делом не кучкифанатиков-марксистов из “запломбированного вагона”. Это была революцияпобедившего ремесленного и земледельческого крестьянства, установившего свойрежим власти, соответствующий его, крестьянства, представлениям о правде, правеи справедливости.
Проведянасильственным путем сплошное обобществление хозяйства в масштабе страны,превратив орудия производства и производственные отношения в собственностьобщества, государство как таковое, государство, отчужденное от общества,представляющее собой некую надстройку над ним, такое государство прекратилосвое существование. Эта форма государства исчезла, ее разрушила гражданскаявойна.
Наего месте возникло новая государственная машина, которая в конкретный условияхРоссии могла быть лишь формой официального патернализма, отеческого отношениявласти к населению. Произошла интеграция государства в общественную среду, вкоторой оно вместо того, чтобы выполнять функцию лишь орудия насилия илиявляться сугубо политическим институтом, возвышающимся над обществом,превратилось в форму общественной самоорганизации.
Никогдане существовавшее в России в чистом виде гражданское общество потеряло послеэтого всякую надежду на самостоятельное, отчужденное от государства,существование. Вслед за всеобщей “национализацией” хозяйства произошла инезаметная “национализация” государственной машины, превратившийся в элементобщественного организма.
Действительнополучился “социализм”, но с неправдоподобно-примитивными, наивными чертами,который не хотел и не мог понять этот способ существования в его научном,объективном, плоско-рациональном виде.
Ипоскольку природа производственных отношений, возникших в результатекрестьянской революции, могла приобрести лишь форму государственногосоциализма, то есть соответствовать высшей стадии феодального развития, то игосударство в таких условиях не могло не быть политической организациейфеодального типа. В правильности этого вывода не может быть никаких сомнений.
Разумеется,ни одна из функций, традиционно свойственных государственной машине власти, небыла утрачена. Более того, они существенно расширились, посколькураспространились на область экономических и духовно-нравственных отношений.Государство, сливаясь с обществом, воссоединяясь с ним, перестает различатькакие-либо границы, за которые оно не может переходить. Русское государствокрестьянского типа занималось всем и во всем видели свой интерес.
Общество-государствотакого типа, каким оно сложилось в советской России, было одновременно инеобыкновенно прочным и невероятно уязвимым. Надежность его существованияоказалась обусловленной работоспособностью двух систем — деятельностью службгосударственной безопасности, которая должна была носить всеобщий,всепроникающий характер, поскольку никаких внутренних перегородок такоегосударство не знало, и невозможностью проникновения во властные институтынекомпетентных, чуждых природе такого государства руководителей.
Последнеепредставляло настоящую ахиллесову пяту, поражение которой могло привести ккатастрофе. Неотвратимость катастрофы государственной машины началась снравственного, а затем и профессионального разложения руководителей страны(процесс возник примерно с 1955, усилился с 1964, приобрел необратимый характерс 1975), после чего падение режима (1991) было вопросом времени, оказавшись всфере, где господствуют уже не объективные, а субъективные факторы.
Общество: государство в широком смысле
Коммунистическаяи либеральная доктрины, расходясь между собой почти что по всем вопросамразвития общества, сходятся в одном. Они рассматривают государство в качествеобособленного придатка общества, одни — в виде некой временной надстройки,которая выполняет функцию орудия насилия, другие в облике ночного сторожа,дворовой собаки при общественном хозяине, так называемом гражданском обществе.
Визвестной мере оба эти взгляда имеют право на существование — но лишьприменительно к закономерностям, имеющим место в Европе. Закономерностиразвития, свойственные как России, так и Азии, исключали появление обоих этихмоментов в их европейской модификации. Фактически лишь благоприятная во всехотношениях Европа обладала чисто внутренней потребностью не интегрировать обществои государство, а развивать оба эти начала, так сказать, параллельно.
Развивавшаясяв принципиально иных условиях Россия не знала ни отделения государства отобщества, ни обособленного от государства общества. Государство и общество вРоссии на всех стадиях ее существования представляли собой единый организм.Российское Государство и было особым образом организованным русским обществом.
Послетого, как существовавшие до Первой революции сословия были уничтожены, и изреальностей гражданской войны русское хозяйство вышло, по крайней мере вгородах, обобществленным, не оказалось и почвы для классовой общественнойорганизации. Даже крестьянство после проведения коллективизации всегоземледелия как класс перестало существовать.
Обществонашло свою новую форму организации в различных отраслях производства.Единственным реальным началом, создающим общность экономических интересов,заключался в производственной деятельности, поскольку только производство имелообщественную значимость. Рабочий, служащий, крестьянин или “партийный работник”могли составлять часть общества лишь благодаря экономическому распределениютрудовых ресурсов между отдельными видами хозяйственной деятельности. Такимобразом, не происхождению и не отношению к средствам производства можно былобыть обязанным, чтобы принадлежать к тому или иному “классу”, а местом трудовойдеятельности, формальной принадлежностью к определенному трудовомупроизводственному коллективу.
Вторымклассификационным признаком являлось отношение индивида к власти. Здесь можнобыло различить лишь две общественные группы — одна составляла собственновласть, организовавшись в правящую верхушку общества, другая находилась вразряде управляемых. Первая составляла “патрициат”, именовалась“номенклатурой”, вторая собственного имени не имела. Фактически большая частьнаселения могла быть названа плебсом. Переход из плебса в патрициат или изпатрициев в плебеи вовсе не исключался. Но номенклатура избегала слишкоминтенсивной ротации, ограничиваясь обычно перемещением своих членов с однойдолжности на другую. До тех пор, пока руководящая часть общества обладалакачествами, пригодными для квалифицированного выполнения своей функции,общество в целом, а значит и его хозяйство развивались. Этот процесс былпостепенно остановлен, как только “патрициат” подвергся сначала эрозии, а затемразложению.
Принадлежностьк патрициату была обусловлена принадлежностью к руководству правящей партии,которая называла себя “коммунистической”. В свое время Сталин совершенноправильно определил характер нового властного слоя как “ордена меченосцев”.Чтобы оказаться во власти, предварительно требовалось специальное посвящение вего члены. Но само по себе это членство являлось всего лишь предпосылкой длясоучастия во власти. Чтобы она реализовалась, надо было достичь необходимойстепени посвящения, оказаться на достаточно высокой ступени партийной иерархии.
Здесьюридическая сторона оказалась в конфликте с действительностью. Формально всяполнота власти принадлежала политическим органам общества — советам. Реальноона оказалась в руках партийного ордена. Согласно конституционным нормам высшиморганом власти был Верховный Совет СССР, в действительности — Политическое бюроЦК КПСС. Главой государства значился Председатель Верховного Совета. На самом делеим был Генеральный Секретарь. После того, как “большевики” одержали победу,страна была превращена ими в Советский Союз, конфедерацию более чем 50“этнических” государственных образований различного правового положения. Посути дела советская Россия являлась единым и неделимымгосударством-предприятием, в котором все его политические, человеческие ихозяйственные элементы подверглись обобществлению.
Спрашивается,зачем режиму потребовалось создавать столь многочисленные декоративныеконструкции, которые могли только усложнять процессы, вместо того, чтобыраскрывать их сущность? Разве власть, установленная более чем радикальным,революционным методом, нуждался в лицемерии?
Скореевсего здесь сыграли свою роль два обстоятельства. Новая коммунистическая Россиядолжна была в понятных образах выступать перед остальным миром. Крах стратегиимировой пролетарской революции, которую в течении нескольких лет ожидали со дняна день, заставил “патрициев” считаться с тем, что России предстояло находитсяво враждебном окружении. Новый, только что утвердившийся в стране режим не могпублично расписаться в своем стратегическом поражении. Он должен былпредставить свое поражение как блистательную победу, как реальное торжество“единственно верного учения”.
Крометого, коммунистическая надстройка была чуждым элементом русской революции,случайностью, никак не вытекающей из предшествующего развития. Стихийнымсоциализмом русского крестьянства, выражавшимся в фактически бездействующихинститутах государства, прикрывалась чуждая России радикальная коммунистическаясущность самой власти, первые десятилетия существования “узкого слояпрофессиональных революционеров”. Противоречие государственной и общественнойформ, в которых должна была существовать страна, с наибольшей откровенностьюпроявлялось в конституциях 1936 и 1977 годов, не имевших ничего общего сдействительных характером организации власти. Являясь по сути крестьянской,власть должна была декорироваться под рабочую или коммунистическую. Конечно,ничего этого не было и в помине.
Парадоксальнымобразом эта маска, которой режим прикрывал себя, оказалась для него роковой. Онуже никогда не смог избавиться от этого образа, заставлявшего его играть роль,вместо того, чтобы после действительно окончательной победы новых производственныхотношений превратиться в естественную часть государства. Благодаря непрерывномулицемерию режим постоянно усиливал степень своего отчуждения от объективноразвивавшегося общества. Когда власть провозгласила в 70-е годы свою“общенародность”, она, ничего не добившись, лишь усилила это впечатление.
Личность
Проблема,которая считалась для теоретиков наиболее простой, для строя “государственногосоциализма” оказалась неразрешимой. Но то, что представлялось делом весьмаотдаленного будущего, была совершена как бы между прочим, наряду с другимитехническими мероприятиями.
Реальноеобобществление средств производства и всех элементов, обеспечивающихобщественное воспроизводство, произошло путем издания серии правительственныхдекретов, обеспеченных политической волей и государственным принуждением.Легкость, с какой общество рассталось с частной формой собственности, нагляднопродемонстрировало, насколько слабо оно было в нем укоренено. Оно еще не успелов нем развиться. Что же касается общественной формы собственности, то онанапоминала либо общинную, либо государственную собственность, виды, традиционнодоминировавшие в русской хозяйственной истории.
Ноновые производственные отношения оказались беспомощны перед индивидуальнымсознанием сотен миллионов, которое оказывало интуитивное сопротивление формамхозяйственной, общественной и политической реальности. Чем дальше от моментаустановления этих отношений оказывалось население, тем яснее становиласьнесовместимость интересов отдельно взятой личности и основного элемента любогообщества — семьи, с господствующими институтами.
Ниинтересы семьи, ни потребности личности не вписывались в хозяйственныеотношения, исключавшие индивидуальную предприимчивость, общественные отношения,не предполагавшие ни классовой, ни корпоративной, ни сословной, ни религиознойидентичности, политические отношения, исключавших в принципе какую-либопартийность, полноценное участие дееспособного человека, мужчин прежде всего, вделах государственной власти.
Личностьпосле всеобщего обобществления должна была умереть в человеке, но ее должен былзаменить собой исполнительный, добросовестный работник, действующий всоответствии с предначертаниями начальства и высшего руководства. От населениятребовалось послушание, примерно такое же, как и от рядовых членов Орденаиезуитов. Только вместо Иисуса им надлежало восхвалять бессмертнее другогоживого Бога, спустившегося с недоступных простым смертным научных высот нагрешную землю. Таким Богом являлся мифологизированный Маркс, которого на землепредставляли пророки, сначала Ленин, затем на некоторое время Сталин.Официальный атеизм, взятый режимом на вооружение, отвергая религию, приобрелвсе ее внешние признаки, разумеется в карикатурном и извращенном виде.
Отчуждениеот всех действительно значимых форм общественного проявления оказалосьнастолько всесторонним, что по мере роста уровня образованности в человекенакапливались элементы неудовлетворенности. Личность в человеке либодеградировала, и он нравственно опускался, либо она возвышалась надповседневностью, и тогда становилась универсальной. Пьянство было внешней,присущей России формой, в которой проявлялась первая тенденция, книжность иобразованность — второй. То и другое было способом преодолениядействительности, один позитивным, другой негативным.
Влюбом случае несоответствие общественного положения личности его самоощущениюприводило к тому, что в жертву приносился профессионализм. Чем выше поднималасьобъективная роль рабочей силы в хозяйственной, научно-производственнойдеятельности, тем меньше оказывалось шансов для проявления персонифицированнойв личности производительной силы труда и интеллекта.
Исходяиз механистических представлений марксизма о человеческом труде какрасходовании человеческого мозга, мускулов, нервов, рук и т.д., политическаяэкономия советской России на протяжении всего периода своего господства так ине смогла отделить от человеческого труда интеллектуальную деятельность, темсамым не использовав огромные возможности нового ресурса — человеческогоинтеллекта — как раз в это время объективно обособившегося в самостоятельныйфактор производства. Тем самым была повторена ошибка, свойственнаяпервоначальному периоду капиталистических отношений в Европе, когдаклассическая политэкономия и, следовательно, практика не были в состоянииотделить фактор рабочей силы от фактора труда, порождая “муки родов” новогостроя, принятого его революционными критиками за предсмертную агонию.
Личностьв этих экономических условиях оказалась в фокусе противоречий. Она была ихолицетворением. Противоречия оживали в человеке, не в силах найти разрешениятам, где их порождали обстоятельства.
Живойтруд оказывался в непрерывном конфликте с овеществленным, мертвым трудом,потребительная стоимость противостояла стоимости, индивидуальное сознаниеподавлялось общественным бытием, динамичное, все более и более богатоесодержание, рождавшееся умножавшимися производительными силами, сковывалось рази навсегда закосневшей формой, не развивавшимися производственными отношениями.
Обобществленноепроизводство, представлявшее овеществленный труд, безразлично относилось клюбым проявлениям потребностей живого труда. Семья как ячейка общества, но непроизводства, перестала выполнять функцию самостоятельной сущности, потребностикоторой должны быть удовлетворены в процессе воспроизводства. В общем объеменакопленного, реально существовавшего богатства доля, приходящаяся на имуществонаселения, не превышала 0,1 процента. Остальные 99,9 составляли обобществленноенациональное богатство, состоящее в государственной собственности и,следовательно, реально находящееся во владении “номенклатуры”.
Воспроизводилсяв лучшем случае отдельный носитель рабочей силы, работник, но не его семья,общественные расходы на существование которой благодаря минимизации заработнойплаты постоянно снижались. Семья из полноценного во всех отношениях первичногосверхчувственного организма постепенно превращалась в примитивный,бесчувственный субстрат производственных накладных расходов.
Естественнымследствием такого экономического отношения к семье оказалось резкое снижениетемпов рождаемости населения, особенно в русском этносе. Последний заплатил заподобный экономический механизм, для которого потребности овеществленного трудабыли неизмеримо выше потребностей живого труда, по крайней мере 200 миллионаминародившихся жизней. Чем больше при прочих равных условиях тот или иной этносоказывался вовлеченным в обобществленное производство, тем меньше оставалось унего шансов на собственное расширенное воспроизводство. Мертвый трудбезжалостно пожирал своих детей, расправляясь с живым трудом.
Междукаждым вновь появляющимся поколением и экономическими отношениями, в сущностине изменявшими своей природы, складывались особые формы взаимодействия. Отвосторженного одобрения, всесторонней комплиментарности они раз за разомтрансформировались сначала в пассивное, а затем и активное неприятие.
Прежде,чем экономическая система оказалась на исторической свалке, она полностьюдевальвировалась в сознании собственных работников, того самого “рабочегокласса”, которому, казалось бы, должна была служить.
Большевизмв конце-концов разбил голову о крепость, которая называется “человек”. Этоторешек ему так и не удалось взять, несмотря на осаду, которая велась в течениепочти что столетней идейной войны.
Когдарежим, окончательно утратив связь с действительностью, предпринял “перестройку”социализма, он всего лишь таким способом засвидетельствовал его кончину.
Внешняя торговля
Длясоветской России внешнеторговые отношения представляли собой монополию, которымобладал представитель собственника, то есть специальные органы государства.
Посколькугосударство лишь в воспаленном воображении предстает в облике некого чудовища,мифологического Левиафана, в действительности являясь совокупностью учреждений,то и функция внешней торговли должна осуществляться определенным,специализированным учреждением. Торговля оказывается предметом деятельности неэкономической, а административной системы.
Благодарясобственным достаточно масштабным внутренним потребностям “концерн” нуждался вовнешних источниках ресурсов гораздо больше, чем внешний мир в русских ресурсах.Пяти шестым гораздо легче приспособится к самостоятельному существованию, чемодной шестой.
Чтобыобеспечивать себя полноценными интеллектуальными и материальными ресурсами,России после того, как она вышла из состояния гражданской войны, потребовалосьустановить торговые отношения с остальным миром. Противоречия, существовавшиемежду отдельными государствами рыночной цивилизации, облегчили задачу.Постепенное восстановление отношений в конце-концов восстановили участие Россиив межгосударственной торговле.
Толькотеперь вместо страны с точно такими же отношениями, какие господствовали вдругих частях земли, мировая торговля обнаружила принципиально нового субъекта.Отныне контрагентом всех сделок выступало само государство, представляющее всеобщество в целом. Более надежного партнера трудно было представить, поэтомуторговать с советской Россией оказалось делом более выгодным, чем страдиционными фирмами, солидность и надежность которых могла подтверждать лишьих собственная репутация. Конкурировать с Россией как участником внешнейторговли были в состоянии лишь транснациональные корпорации, столь же мощные,как и “российская хозяйственная корпорация”.
Вчем могла объективно нуждаться Россия как участник внешней торговли? В том, чтоей было абсолютно необходимо для целей развития. Это были прежде всего новыетехнологии и новые производства, отсутствовавшие у нее в тот момент, когда вРоссии “победил социализм”. Что могла со своей стороны предложить Россия вкачестве объекта своего экспорта? Продукты, потребность в которых имелась вналичном виде у реальных иностранных потребителей. Каким образом могосуществляться товарообмен? Либо по формуле Т-Д-Т, либо по формуле Т-Т.
Впервом случае Россия обменивала свои реально существующий товар на деньги. Вкачестве денег могла выступать лишь валюта, имеющая способность к конвертации вмежгосударственных торговых отношениях. На эту валюту затем в той же или инойстране приобретались необходимые для России реальные потребительные стоимости,которые потреблялись на территории России или для реализации ее интереса где быто ни было.
Вовтором случае способом товарообмена становился бартер, натуральная форма, прикоторой известное количество одного товара обменивалось на известное количестводругого товара. Мерой стоимости выступала ее денежная форма, определяемаясоглашением сторон.
Влюбом случае в качестве средства платежа не могли использоваться знакистоимости, имитируемые государством Россия исключительно для внутреннегопользования, да и то в совершенно суженном, сознательно ограниченном масштабе.Эти знаки не предназначались для обращения в качестве мировой валюты, хотя ибыли реально обеспечены наличным богатством, созданным всей страной.
Еслисвести все виды потребности к общенациональным потребностям, окажется, чтоторговля России с внешним миром состояла не в том, чтобы результатом ее была бычистая выгода, положительное торговое сальдо, исчисленное в денежной форме.Торговля для России имела лишь потребительный, сугубо материальный характер,при котором положительное сальдо использовалось лишь для того, чтобы обращатьобразовавшуюся валютную прибыль для очередных внешнеторговых циклов.
Потребностьмирового хозяйства в экономических отношениях с хозяйством России носила, всвою очередь, вполне объективный характер. Мир испытывает потребность в русскихресурсах прежде всего благодаря тому, что Россия обладает огромнымиестественными богатствами, содержащимися в ее недрах. В гораздо меньшей степенивнешний мир нуждался в продуктах перерабатывающих отраслей, обладаядостаточными собственными мощностями. Здесь Россия и “первый мир” скореевыступали в роли конкурентов, борющихся за экономическое влияние вслаборазвитых в хозяйственном отношении странах.
Самособой разумеется, что на протяжении всего периода существования экономики“социалистического типа” внешняя торговля оказывалась под доминирующемвоздействием политических потребностей, обусловленных так же проявлениемидеологической борьбы. Внешняя торговля была элементом борьбы, в которойперманентно находилась советская Россия, режим которой ни на один день непрекращал либо собственные агрессивные поползновения, либо противостояние агрессиисвоих естественных противников.
Мировой рынок и мировое хозяйство
Послетого, как в мировом хозяйстве возникла своеобразная экономическая аномалия,связанная с появлением нового типа национального хозяйства, функционирующего непо общепринятым правилам, а вопреки им, мировая система экономических отношенийдолжна была подвергнуться решительной трансформации.
Мировойрынок не мог ни пренебречь, ни вступить в конфронтацию с русской национальнойэкономикой. Он должен был к нему приспособиться. Поскольку этой части мировогохозяйства противостояла отделившаяся от него одна шестая часть.
Сдругой стороны, и русское хозяйство, иначе говоря, советская Россия должна былаили реализовать доктрину мировой революции и обеспечить победу бестоварной, такназываемой коммунистической экономики в мировом масштабе, или же, в своюочередь, приспособиться к реально существующей в мире товарной формынациональной экономики.
Авантюрныефантазии, возникшие в среде русских революционеров на волне революционныхсобытий, охвативших, помимо России, значительную часть стран Европы и Азии,достаточно быстро были отправлены в архив, поскольку волна революции схлынулатак же быстро, как возникли. Их беспочвенность стала очевидной уже к 1920 году,когда стало ясно, что Россию невозможно использовать в качестве материальнойбазы мировой революции, а Красную Армию как ее вооруженную силу, на штыкахкоторой можно было перенести коммунизм, то есть безрыночную форму организацииэкономики, в другие страны.
Попыткиосуществить третью модель взаимоотношений товарной и бестоварной экономическихмоделей, суть которой сводится к автаркии, обособлению национального хозяйстваот мирового хозяйства, принципиально возможная, поскольку любое достаточнокрупное государство, вроде Китая, России или США, могут существовать безмирового обмена, на практике так и не была реализована.
Биполярностьвсемирного хозяйства практически существовала с 1923 по 1991 год, пока “первомумиру”, миру рыночной экономики, противостоял “второй мир”, экономика которогоносила бестоварную форму, борьба которых между собой за мировое экономическоегосподство одновременно являлась и формой экспансии в “третьем мире”, состоящимиз недостаточно развитых в хозяйственном отношении стран.
Наповерхности эта борьба приобрела не столько экономическую, сколько политическуюи главным образом идеологическую форму. Первый мир обвинялся в эксплуатациитрудящихся, второй — в тоталитарности управления и отсутствии гражданскихсвобод. Понятно, что ничего, кроме беспардонной риторики, оба эти иска в себене содержали.
Каждыймир судил своего противника не по его, а по своим законам, которыесоответствовали природе собственной цивилизации и ничего общего между собой неимели. Противостояние цивилизаций для профанов оборачивалась чуть ли не религиознымстолкновением капитализма и коммунизма, прогресса и реакции, дня завтрашнего сднем вчерашним.
Борьба,которую “второй мир” во главе с Россией вел за утверждение коммунистическогорая на двух третях земли имела в XX веке примерно такое же значение, как в IXили X веках организованные Святым престолом Крестовые походы, совершавшиеся,якобы, для освобождения гроба Господня от “неверных”. Выйти из этого не столькобессмысленного, сколько опасного противостояния, которое и было новой формоймировой войны, названной Холодной, Советской России так и не удалось. Первыймир был заведомо более могущественной и гораздо более агрессивной группировкой,чтобы закончить ее, не разгромив противника. Carthfgo delenda est.
ПревращениеРоссии в самый мощный, ни с чем в принципе не сравнимый субъект мирового рынка,особого рода транснациональное предприятие, ускорило процессы созданиятранснациональных хозяйственных систем в “первом экономическом мире”. Чтобы наравных или с позиции силы взаимодействовать с Россией — “вторым экономическиммиром”, необходимо было обладать соответствующим потенциалом, должным образоморганизованным.
Рольцентров такой кристаллизации в условиях рынка мог на себя взять лишьконсолидированный финансовый капитал, то есть международное еврейство,традиционно контролирующее область фиктивных ценностей. Советская Россия, такимобразом, не только противопоставила себя остальному экономически развитомумиру, воспользовавшись идеологическими противоречиями, но и миру объединенногоеврейства, обособившись от него своеобразной экономической преградой,непроницаемой для денег — единственного бога, которому поклоняется еврей.
Формация
Итак,события 1917 года создали в России принципиально новую систему производственныхотношений, не имеющих ничего общего ни с предшествующим периодом русскойистории, ни с экономическими отношениями, господствовавшими за ее границами.
Называяновый строй, возникший в России после 1917 года, социалистическим, политики ипублицисты опирались на теоретические достижения марксизма, теоретическидоказавшего, что вслед за капитализмом неизбежно должен явиться социализм, агосподство буржуазных отношений сменится диктатурой рабочего класса. При этомновый строй может появится лишь в результате пролетарской революции.
Чтобыло самым важным отличием России от других стран? Конечно, не политическийрежим и не форма правления. Диктатурами, олигархиями и тираниями история первойполовины XX века переполняет почти все государства Европы, Америки и Азии.
Чтоже касается так называемой советской власти, то русские большевики напрасноприписали себе привилегию ее открытия, тем более ее изобретения. Они ничегонового не открыли. Эта форма власти практически существовала и продолжаетсуществовать по всему миру, отличаясь от русского варианта только по названию.
Капиталистическаяформа экономики приобретает способность к движению, а следовательно и развитию,поскольку она полна противоречий, колебаний, состоящих из различных циклов,апогеем которого является кризис. Экономическая форма, господствовавшая всоветской России могла развиваться лишь до тех пор, пока она избегалапротиворечий, пока ее развитие не знало каких-либо кризисов. Поэтому, есликапитализму противопоказано состояния покоя, “социализм”, наоборот, несовместимс экономическими скачками.
Кактолько этот строй сделал попытку реформироваться, внести в системуадминистративных отношений рыночные элементы, как только он сделал шаги всторону наделения предприятий или регионов некой самостоятельностью, как толькоон стал кокетливо использовать всего лишь чисто юридическую терминологию,приспособлявшую описание реальности советской России к евро-американской иООНовской риторике, начался постепенный процесс его разложения.
Обобществленномуфеодализму или, что одно и то же, государственному социализму в России наступилконец. Что же касается сравнительно длительного периода, в течении которых онмог существовать, то объяснение следует искать не в силе марксистско-ленинскихидей и не в слабости “первого мира”, а в уникальной мощи самой России.
Буржуазно-капиталистическиеотношения, которые Первая русская революция вышвырнула в дверь, вернулись встрану тихо и незаметно. Но это вовсе не значит, что они проникли в нее черезокно. Просто в историческом развитии России наконец-то пришло и их время.
То,что мы называем Второй русской революцией, является внешне насильственнымутверждением именно этих, капиталистических, а значит и буржуазных отношений.Отвергая на словах, в лучшем случае на уровне идеологии социализм и коммунизм,она в действительности направлена против реальностей феодальных отношений. Темсамым утверждается более прогрессивная, а значит капиталистическая системахозяйствования и буржуазная форма общественной организации.
Норечь не идет об научных абстракциях. И капитализм и буржуазность не существуютв пустом пространстве, лишенном качественных характеристик. Они материальны иконкретны, имея собственную почву, на которой должны вырасти.
Поэтомуновые, складывающиеся в России отношения будут не импортированными извнедоктринами, а русской разновидностью капитализма и русской формой буржуазности,которые будут принципиально отличаться от буржуазно-капиталистическихотношений, существовавших и существующих сейчас в Европе, Азии и Америки.
Ивсе-таки, несмотря на относительно кратковременный период своего существования,форма государственного феодализма в России представляет собой целостную картинуособой, уникальной формации, которую, конечно же, уже никогда не удастсяреконструировать ни на той же, ни в какой-то другой цивилизационной среде.
Ивсе-таки в чем причина столь стремительного ее крушения? Нисколько неприуменьшая внешнего давления на обособленную русскую хозяйственно-политическуюсреду, мы должны искать источник разрушения внутри организма. Можно констатировать,что каждый институт, представлявший собой важный элемент общей конструкции,содержал в себе не только силу, но и ее отрицание. Все рассмотренные вышекатегории обладали двумя важнейшими чертами. Они могли существовать лишь вусловиях статичности, неприкосновенности, покоя. Любое изменение могло вызватьв них необратимую реакцию разложения, коррозии, деформации. С другой стороны,им была свойственна внутренняя неустойчивость. Элементы не только плохоприспосабливались друг к другу, но и сами по себе оказывались ненадежными.
Кактолько хозяйственная кооперация и специализация расширила сферу деятельности“концерна” за пределы его собственной территории и заставила, к примеру,применять собственную рабочую силу за границей, оказалось, что невозможно обойтисьбез собственной “валюты”. Она появилась внутри “предприятия” в форме чековВнешпосылторга. Наличие этих валютных суррогатов потребовало организации особойторговой сети, в которой появились квази-товары и особые цены на них. Магазины“Березка” представляли собой некую экстерриториальную зону “капитализма” внутрисоциализма.
Ввезтив пределы “концерна” иностранной рабочей силы порождал точно такие жепротиворечия, заставлявшие создавать зону отчуждения между “братьями поклассу”. Но если внутри СССР можно было создать “капиталистические анклавы”,вне СССР это уже не представлялось возможным.
Выполнявшаясягражданами СССР одна и та же работа, тождественная по форме, ноосуществлявшаяся внутри СССР и вне его, рассматривалась то как уголовнонаказуемое преступление, то как общественно-полезная деятельность. Валютныеоперации и экономические спекуляции вне границ СССР поощрялись, внутри страныпреследовались.
Неразрешимойпроблемой оказалось правовое совмещение интеллектуального продукта,создаваемого в “обобществленной” и “рыночной” экономиках. Если материальные итрудовые компоненты производства можно было изолировать между двумя системами,то осуществить то же самое в отношении информационных носителей оказалосьпринципиально невозможным. Они, подобно дикой природе, не признавали нигосударственных границ, ни несовместимости экономических систем.
Словом,в продуктах и рабочей силе дремали качества товаров. Денежные суррогаты мечталипревратиться в деньги. Отрасли производства грезили конкуренцией, преувеличиваясобственные способности. Фонды стремились преобразиться в капитал.Сберегательные кассы и счетные конторы мечтали о банковской деятельности.Директоры, управляющие и министры видели себя на внешнеторговом оперативномпросторе. Всем было тесно в старомодной шинели времен очаковских и покореньяКрыма.
Цивилизация
Особымобразом организованная экономика России, созданная в результате Первой русскойреволюции, закономерности развития которой коренным образом отличалась от того,что имело место в других частях мирового хозяйства, могло существоватьсравнительно продолжительное время лишь вследствие одного обстоятельства — благодаря тому, что эта система возникла не в малом или среднем государстве, ав России, на одной шестой части земли, в масштабах особой мировой цивилизации.
КогдаМаркс и Энгельс утверждали, что коммунизм как формация может одержать победулишь в масштабе всего мира и что развитие этого процесса должно начаться снаиболее развитых стран, они были принципиально правы. Не важно, что “коммунизм”,созданный в России, оказался не похожим на картину, нарисованную классикамидиалектического материализма. Главное, это был принципиально иной, абсолютновраждебный миру капитализма строй жизни, многими, даже чисто внешними чертамипохожий на схемы, изложенные в “Критике Готской программы”.
Дляобщественного сознания, что бы кто ни пытался доказывать, это был настоящийсоциализм, о котором в будущем будут слагать легенды и мифы. И, разумеется, онмог существовать лишь при условии действительного распространения в достаточношироком масштабе. Наверное, Россия была тем пространственным минимумом, гдестоль оригинальная, совершенно самобытная система отношений могла, развиваясь,существовать несколько десятилетий.
Онасуществовала бы гораздо дольше, если бы ее закономерности учитывалисьобществом, если бы общество, которое им владело, использовало его преимуществаи особенности не интуитивно, не стихийно, не под воздействием административногопринуждения, а действительно со знанием дела.
Русскомуобществу как раз этого знания и недоставало. чтобы можно было превратить“развитой феодализм” в его естественное продолжение без мучительного процессановой революции, новых мук родов.
Русскийэксперимент позволяет сделать некоторые общие предположения. В сущности каждаяцивилизация, а их границы теперь можно обозначить достаточно точно, обладаетесли и не собственной, только одной ей присущей политической экономией, тонаверняка она имеет ее собственную версию, разновидность, органично ейприсущую.
Мыпривыкли смотреть на экономические отношения с естественноисторической точкизрения, словно они представляют собой то же самое, что и совокупностьхимических элементов. Все гораздо сложнее.
Политическаяэкономия имеет в качестве своей естественной, объективной основы неусредненную, а конкретную природу, не безжизненный ландшафт, а землю,заселенную конкретными нациями и народами, обладающими неповторимыми чертами,традициями, привычками и образом жизни. Каждый из них по-разному трудится,иначе организован, обладает не абстрактной общечеловеческой, а конкретнойнациональной или цивилизационной моралью.
Каждыйнарод, нация и цивилизация владеет и наследует не всеобщую историючеловечества, а историю жизни собственных предков. Такова фаза, в которойнаходится человечество в данный момент своего развития.
Наэтом историческом фундаменте возникает и развивается система отношений, котораяизучается политической экономией. Следовательно, как предмет, изучаемый наукой,и как объективная реальность, существующая независимо от того, изучается она еюили нет, она столь же индивидуальна, как и отдельный элемент, являющийсяпредметом другой, например, химической науки, только гораздо более сложный дляизучения и понимания. Это целый мир, который неисчерпаем для того, чтобы открыватьего бесконечные, скрытые от человечества тайны.
Номир экономических отношений, в отличие от естественного мира химическихэлементов и физических энергий, находится в постоянном изменении своихпервичных категорий и внешний условий их взаимодействия. Состояние покоя так жечужды экономике, как и самой жизни.
Когданачинают исчезать предшествующие экономические отношения, возникают предпосылкидля появления новых экономических отношений. Случай, который породилпредпосылки для возникновения “государственного социализма” в России, являетсяисключением из общего процесса развития. Он появился совершенно неожиданно,словно искусственный организм.
Вторая русская революция. Пролог
Особенностьюрусской цивилизации является то странное обстоятельство, что несмотря на еесравнительную зрелость мир так и не знает секрета ее происхождения. Древний Римимел традиционную начальную точку на шкале времени год основания легендарногоГорода. Египетские жрецы вели исчисление, состоящее из нескольких тысяч лет. НоРоссия — продолжая римскую традицию — все еще сохраняет эту загадку, избегаяпостижения даты своего рождения. А то, что не возникало, не может и умереть.Разумеется, это всего лишь метафора, которую можно позволить лишь в эпилоге.
Системафундаментальных экономических и политических отношений, составляющих реальныйбазис для развития русского национального хозяйства после Первой русскойреволюции, теперь не существует. Она безжалостно и беспощадно разрушена. Как бысерьезно не повлияли на русскую историю внешние воздействия и как бы решительноне боролся мир капитализма, возглавляемый США с миром социализма, эта формацияпогибла вследствие своих собственных причин. Значит, в ее собственных недрахвозникли новые материальные условия, для которых формы существования оказалисьтесными.
Закат марксизма. Продолжение Истории
Былобы по меньшей мере странным в работе, посвященной политической экономии“социализма”, не упомянуть марксизм, доктрину, под знаменем которой онасуществовала. Но речь конечно же не может идти о классическом марксизме,научных разработках, которые Маркс и Энгельс предприняли на протяжении 50 летсвоей творческой деятельности. Для России не таким страшным оказался марксизм,как его истолкователи, отличавшиеся ортодоксально-невежественным, вульгарнымподходом к применению политической теории к русской действительности.
Существуетанекдот или, возможно, правдивая история о Наполеоне I, который, разбираяпричины военной неудачи одного из своих маршалов, потребовал объяснений. Тотзаявил, что имеется по крайней мере 14 оправданий. “Какие же?”- спросилимператор. “Во-первых, начал маршал, у артиллерии не было снарядов”. “Довольно.Этого достаточно”, — остановил его Наполеон.
Нечтоподобное произошло с марксизмом в русском эксперименте. Из множествапредпосылок, которые должны были иметься в наличии, чтобы новый экономическийстрой (коммунизм) смог прийти на смену капиталистической системе, главныезаключались в следующем. Материальные производительные силы общества должнынаходится в противоречии с существующими производственными отношениями и изформ развития превратиться в их оковы. Тогда лишь наступает эпоха социальнойреволюции, которая может увенчаться успехом, если произойдет не иначе какодновременно во всем мире.
Марксисты,пришедшие к власти в России на гребне подходящего стечения обстоятельств, имелив наличии лишь революционную ситуацию. Но она ничем не напоминала тех условий,о которых говорила теория. Теория, наоборот, предупреждала, что природа русскойреволюции ничего общего с коммунистической революцией не имеет. Во всякомслучае Маркс, добросовестный исследователь, об этом неоднократно заявлял,например в письмах к Засулич.
Небыло ни исчерпавших себя капиталистических отношений производства, нивысокоразвитого буржуазного общества, ни всемирного характера “пролетарскойреволюции”. К тому времени Европа избавилась от класса пролетариев, САСШнаходились на гребне экономического подъема, вызванного горячкой мировой войны,что же касается России, то здесь никогда босяки не являлись носителямипрогрессивных идей, а буржуазно-капиталистические отношения только начализавоевывать жизненное пространство.
Итем не менее режим радикальных коммунистических революционеров, называвших себябольшевиками, счел исторический момент подходящим для мировой коммунистическойреволюции. Авантюризм был очевиден и его последствия предсказаны тогда же, кпримеру, Плехановым.
Конфликтмежду теорией и практикой наступил уже к 1921 году. Новая экономическаяполитика была паллиативом, тем не менее спасавшим новую систему в политическомотношении. Но теория еще делала вид, что вынужденный маневр носит частный,временный характер. Уже тогда “учение” превратилось из науки в пропаганду, изобъективного исследования в апологетику.
В1925 теоретикам режима стало окончательно ясно, что коммунистическая революция,начатая в России, окончилась крахом. Чтобы убедиться в этом, достаточнопознакомиться с протоколами партийный конференций и съездов той поры. Споры наэтот счет тогда велись достаточно откровенно. Но откровенность, допустимая вузком кругу “ордена”, не была предназначена для общественного внимания.Общество удовлетворялось легендами и мифами о врагах и героях борьбы с ними.
Началосьприспособление теории к практике, попытка сохранить теоретическую респектабельностьпри ее практической бесперспективности. При этом идеологи первого призыва так ине смогли увидеть истинный смысл революции, ее действительный характер. Делаянеоднократные попытки объяснить ситуацию в рамках старых марксистскихпредставлений, Сталин лишь приспосабливал теорию к потребностям того или иногопериода. В качестве науки политическая экономия даже в ее марксистскойинтерпретации не могла развиваться. Она опустилась до уровня служанкиновоявленного атеистического богословия под названием “марксизм-ленинизм”.
Междудвумя мировыми войнами дело свелось к попытке создать новую версию “вечноживого учения”, согласно которому коммунизм можно было создать в “отдельновзятой стране”. Такой страной являлась Советская Россия, к тому временипереименованная в СССР. Коллективизация, индустриализация, культурнаяреволюция, модернизация военного потенциала, превращение научного производствав непосредственно материальную силу, словом все объективно необходимыепроцессы, которые и так были бы реализованы страной, зачислялись в активстроительства социализма.
Послевоенныйпередел мира великими державами-победительницами оказался подходящим поводом,чтобы придать “коммунистической пропаганде” новую энергию. Она интерпретировалаоткровенно империалистическое соперничество США и СССР, ставшее очевидным, какборьбу “двух социальных систем”, превратив зону политического влияния России вВосточной Европе, Азии, некоторых странах Африки и Латинской Америки в“социалистический лагерь”.
Капиталистическаясистема в этом отношении была более реалистичной. Она без обиняков считаласложившиеся отношения между двумя системами “холодной войной”, объявив ееРоссии в известной речи Черчилля в 1948 г.
Немирная борьба двух систем, а война двух систем, вот что получила Россия из-засоздания принципиально новой экономической модели отношений и предельноагрессивной на словах политической доктрины, являвшейся формально официальнойгосударственной политикой. Но к тому времени режим утратил динамизм и вместотого, чтобы по-настоящему вести войну, старательно боролся за мир во всем мире,демобилизуя прежде всего общественное сознание в собственной стране,культивируя в нем из поколения в поколение настроения пацифизма.
В1961 режим расписался в своей окончательной теоретической несостоятельности,предприняв откровенно рекламную акцию с принятием программы построенияматериально-технической базы реального коммунизма к 1980 году. Вдействительности оказавшаяся несостоятельной доктрина таким способом пыталасьотсрочить свое банкротство.
Последнимгосударственным деятелем, который искренно верил в продукцию собственногоагитпропа, тем самым став его жертвой, был Хрущев. В дальнейшем, после егосмещения, уже никто из “советских лидеров” не употреблял марксистскую риторикув чистом виде, рискуя в противном случае стать вселенским посмешищем.
Невозможностьполноценного развития оказалась столь очевидной, что всясоциально-экономическая статистика оказалась уподобленной государственнойтайне. В течении всего периода “социализма” ни общество, ни научная корпорацияне были допущены к объективной информации о состоянии дел. Какой бы справочник,предназначенный для открытой печати, ни взять, в нем невозможно обнаружитьполный свод данных, характеризующих хозяйственные параметры национальной экономики.
Придавсостояние секретности статистике, режим таким образом отдал экономическую наукуна откуп схоластике, научному лицемерию. Избавив себя от обслуживания наукой,режим лишился способности ориентироваться во времени и пространстве.
Экономическиереформы, обычно приписываемые правительству Косыгина (1965), пытавшиесяиспользовать те или иные элементы товарно-денежных и рыночных методовуправления, могли только ухудшить положение дел. Они были органическинесовместимы с иными принципами управления, исходившими из прописей“Коммунистического манифеста”.
Рыночнаясреда могла существовать лишь при одном условии — если бы началасьденационализация индустрии, но последнее было бы невозможным без одновременногодемонтажа всей социально-политической системы. Свертывание реформ являлосьединственно возможным способом сохранения “политической экономии социализма”.Но их последствия не прошли даром.
Врусском обществе появились метастазы в лице так называемых “шестидесятников”,которые от критики системы постепенно дошли до ненависти к самой России. Режимысоциалистических стран Востока были откровенно напуганы попыткой ревизии“марксизма”, постепенно свертывая с отступниками экономические и политическиеотношения. Восточноевропейские государства, находившиеся в орбите СССР лишьвследствие Ялтинских и Потсдамских деклараций, воспользовавшись прецедентом,делали одну за другой попытки покинуть мир натурально-вещественной экономики.
Венгрия1956, Берлинская стена 1961, Чехословакия 1968, Польша 1981, старый конфликт сЮгославией и целый рад других, менее громких, но аналогичных событий составлялибесспорные признаки несостоятельности экономического эксперимента иполитических форм, в условиях которых он мог проводиться.
Осуществив,воспользовавшись моментом, насилие над естественных ходом развития, русскиймарксизм сам себя поставил в безвыходное положение. Экономическая система,созданная ими, могла на первых порах существовать, лишь отгородившись отостального мира непроницаемыми государственными границами.
Вдальнейшем эти отношения должны были распространиться на весь остальной мир,либо национальное хозяйство России, признав поражение, должно было принятьправила игры своего противника. Либо натуральный продуктообмен исоответствующая ему социальная структура общества, не признающая национальных ицивилизационных особенностей, либо товарно-денежный рынок, развивающийся внациональных и цивилизационных границах.
Нисосуществования двух систем, о которой безостановочно толковала официальнаякремлевская пропаганда, ни их конвергенции, придуманной Гелбрейтом и охотнотранслированной Сахаровым, не были возможны. То и другое относилось к досужимиллюзиям, предназначенным разве что в для применения в идеологической войне.
Несмотряна то, что последние двадцать лет (1969-1989) внетоварного существованияхозяйство России отнюдь не находилось в так называемом застое, а наоборот,накапливало мощный потенциал для нового рывка вперед, осознание обществом этогоположения стало совершенно невозможным. Повторилась ситуация, которая ужесоздала однажды в России предпосылки для начала Первой русской революции.
Никакиетемпы роста народного хозяйства, никакой его подъем не способны были тогдапереубедить население в приближении экономического краха. Как в 1904, так и в1988 годах общественное сознание, разочаровавшись в реалияхобщественно-политического строя и социально-экономической системы, требовалоперемен.
Иточно так же, как в начале века, в его конце режим оказался не в состоянииотделаться реформами сверху от предрассудков и фантазий общества. Тогданаступило время действовать массам. Реформы, если их делают низы, называютсяреволюциями.
Различнуюширину колеи можно терпеть на железной дороге, да и то, если это имеет хотькакое-то разумное объяснение. Но двух экономических систем современное мировоехозяйство вынести не смогло. Главное, оно стало непереносимым и для самогорусского общества. Русский эксперимент с марксизмом закончился. История русскойцивилизации продолжается.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта invest.antax.ru/