Баргамот и Гараська. Леонид Андреев
Природа
не обидела Ивана Акиндиныча Бергамотова, именовавшегося официально “городовой
бляха № 20”, а неофициально — “Баргамот”. Обитатели одной из окраин Орла,
Пушкарной улицы — “пушкари — проломные головы”, — почитали городового.
“Высокий, толстый, сильный, громогласный”, он был для них “степенным, солидным
и серьезным человеком, достойным всякого почета и уважения”. “Человек с
возвышенными требованиями назвал бы его куском мяса, околоточные надзиратели
величали его дубиной, но то, что знал Баргамот, он знал прочно”. И если это
была лишь инструкция для городовых, “но зато эта инструкция так глубоко засела
в его неповоротливом мозгу, что вытравить ее оттуда нельзя было даже крепкой
водкой”. А еще “Баргамот обладал непомерной силищей, сила же на Пушкарной улице
была все”. Драки здесь часты, но “война пьяных пушкарей, как о каменный оплот,
разбивалась о непоколебимого Бергамота...”. В семейной жизни Иван Акиндиныч был
строг. Учил жену и двух своих детей, сообразуясь с теми указаниями, “которые
существовали где-то в закоулке его большой головы”. Жена его, Марья, моложавая
и красивая женщина, уважала степенного и непьющего мужа, вертела им “с такой
легкостью и силой, на которую только и способны слабые женщины”.
“Часу
в десятом теплого весеннего вечера Баргамот стоял на своем посту, на углу
Пушкарной и 3-й Посадской улиц”. Настроение у него скверное. Накануне светлого
Христова воскресения выпало ему дежурство. Мимо шли в церковь чисто одетые
пушкари. Баргамот же мечтал о времени, когда он подарит сыну “мраморное яйцо” и
вся семья сядет разговляться. Благодушие Баргамота нарушил пьяный Гараська,
вначале еле оторвавшийся от забора, но тут же прилипший к фонарному столбу.
Баргамот удивился, где Гараська успел так набраться? Никто так не досаждал
городовому, как этот пьянчужка. Душа в чем держится, а скандалист и
правдоискатель отменный. “Трезвым его не видел никто, даже та нянька, которая в
детстве ушибает ребят, после чего от них слышится спиртный запах, — от Гараськи
и до ушиба несло сивухой”. Ночевал он под обрывом, в кустах, на зиму исчезал, а
с первым теплом появлялся опять. Баргамот остановил Гараську, а потом поволок
его в участок. Гараська спросил: “А у Михаила-архангела звонили?” Баргамот
ответил утвердительно. “Христос, значит, воскрес?” — спросил Гараська и
повернулся к Бергамоту, но не устоял и, упав, разбил пасхальное яйцо. Он завыл
жалобно и протяжно, “хотел по-благородному... похристосоваться... ” Баргамоту
вдруг стало невыносимо стыдно. Он поднял пьяного и повел к себе домой. Жена
удивилась, но промолчала. Сидя за чистой скатертью, Гараська обжигался горячими
щами, проливая жир на стол, смущался и еще больше проливал. Хозяева, казалось,
не замечали оплошности гостя. А когда жена Бергамота поинтересовалась, как
отчество Гараськи и приветливо пригласила: “Кушайте, Герасим Андреич”, Гараська
разрыдался: “По отчеству... Как родился, никто по отчеству... не называл...”
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта
http://www.coolsoch.ru/