Евгений Ельянов Виднейший государственник
Сергей Соловьев, бесспорно, — один из классиков отечественной историографии. Он придавал первостепенное значение не внешним влияниям на историю страны, а внутренним процессам, происходившим в ней. По его мнению, основой исторического процесса было движение от родового строя к государству и развитие самого государства. Соловьев также придавал большое значение географическому фактору.
С.М. Соловьев родился в семье священника при Московском коммерческом училище. Вопреки традиции, Соловьев получил не духовное, а светское образование в гимназии. Он рано увлекся историей и описаниями путешествий, сохранив к ним интерес до конца жизни. Это увлечение подкреплялось его поездками вместе с родителями по старым русским городам.
В 1838—1842 гг. Соловьев учился на историко-филологическом факультете Московского университета. В годы учебы он много читает, в основном фундаментальные труды по истории и философии и посещает историко-философский кружок Аполлона Григорьева. Одно время Соловьев увлекается философией Гегеля. В это время в Московском университете обострился идейный конфликт между старыми профессорами (М.П. Погодиным, С.П. Шевыревым, И.И. Давыдовым), поддерживавшими теорию «официальной народности» и молодыми преподавателями (Д.Л. Крюковым, Г.Н. Грановским, И.Д. Кавелиным, П.Н. Кудрявцевым), ориентировавшимися на прогрессивные либеральные идеи, шедшие с Запада. Соловьев не сразу решил, с кем он в этом конфликте. Вначале он сблизился с поэтом и историком, одним из идеологов славянофильства К.С. Аксаковым. Статьи Соловьева начали появляться в журнале Погодина «Москвитянин», в славянофильских сборниках. Через некоторое время он уже твердо входил в славянофильский кружок Грановского. Сложные отношения были у Соловьева с Погодиным, чей курс отечественной истории не удовлетворял молодого ученого. После окончания университета Соловьев был направлен руководством Московского университета в Западную Европу для знакомства с культурой, образом жизни и наукой западноевропейских стран. Он объездил крупнейшие европейские научные и университетские центры, слушал лекции выдающихся ученых, работал в ряде крупнейших библиотек.
По возвращении в Россию Соловьев защищает кандидатскую, а затем докторскую диссертацию, много публикуется в прессе и в результате всего за три года (1845—1847) становится профессором Московского университета в возрасте 27 лет. К этому времени у Соловьева уже не обнаруживаются славянофильские идеи. В последующем Соловьев долгие годы преподавал на кафедре русской истории Московского университета. Он также избирался в течение ряда лет деканом историко-филологического факультета и ректором Московского университета. К тому же он служил директором Оружейной палаты, а в последние годы жизни председателем Общества древностей Российских.
Сложно складывались отношения Соловьева с университетским начальством. Несколько раз он демонстративно подавал в отставку. Незадолго до его кончины она была принята. Историк очень тяжело воспринял отлучение от университета.
Соловьев вырастил восемь детей. Они стали философами, писателями, художниками. Но никто не продолжил дело отца.
Главным делом жизни Соловьева стала его «История России с древнейших времен». Созданию этого труда он посвятил почти 30 лет своей жизни. В процессе создания «Истории России» Соловьев использовал и ввел в научный оборот огромное количество новых источников. С 1851 по 1878 год он выпустил 28 томов «Истории России» и довел ее до 1774 г. Последний, 29 том, вышел уже после его смерти.
Как при жизни ученого, так и после его смерти не было и не могло быть однозначного отношения к его трудам. Реакционеры видели в нем опасного для себя прогрессиста. Свободолюбивые круги настороженно воспринимали приверженность к государственности, его религиозные и патриотические чувства.
Н.Г. Чернышевский трактовал Соловьева как главного представителя «новой исторической школы», объяснявшей смысл событий и развитие Российского государства. Для народника П.Л. Лаврова Соловьев был «историком гражданской жизни». Авторы славянофильского направления винили историка за недостаточное внимание к народу, за преимущественный интерес к государственности. По их мнению, он будто бы не заметил русского народа.
В то же время Л.Н. Толстой увидел на страницах «Истории России» Соловьева русский народ как подлинного созидателя истории Отечества.
После Октябрьского переворота 1917 г. на первый план выходят, естественно, историки-марксисты. Их отношение к концепции Соловьева выработалось в период острых столкновений со «старой буржуазной наукой». Ее неприятие вылилось в стремление противопоставить ее самого выдающегося представителя В.О. Ключевского его учителю Соловьеву. В подходе к научному наследию последнего выявилось две линии: с одной стороны, его рассматривали как носителя «реакционной идеологии правящих классов», с другой — как выразителя ряда прогрессивных тенденций.
Крупнейший историк-большевик М.Н. Покровский четко обосновал такой подход к творчеству Соловьева. В отличие от «буржуазной историографии», он считал Ключевского «эпигоном Соловьева». Покровский подчеркивал превосходство теории Соловьева над схемой исторического развития, выдвинутой другим выдающимся историком Б.Н. Чичериным: «… теория Чичерина объясняет лишь внутреннюю историю, а теория Соловьева захватывает и внешнюю»
/1, с. 61/. Во взглядах Соловьева Покровский находил общее если не с историческим, то с экономическим материализмом. Это подкреплялось таким доводом: «… так же, как в конце XVIII и в начале XIX в. каждый умный человек по природе якобинец, так во второй половине XIX в. каждый умный человек по природе немножко марксист, сознает он это или нет» /1, с. 52/. Однако Покровский не смог дать объективную оценку взглядам Соловьева. По социальному положению и мировоззрению Соловьев был безапелляционно объявлен «представителем крупной буржуазии, собственнического лагеря» /1, с. 53—54/.
В Малой советской энциклопедии (1930 г.) М.В. Нечкина указывает на Соловьева, как на одного «из крупнейших буржуазных историков» /2, с. 177/. Автор статьи считает, что у Соловьева «великодержавная схема отражала интересы блока русских помещиков и буржуазии перед лицом надвигавшейся крестьянской революции середины XIX в.» /2, с. 177/. В то же время Нечкина признает заслуги Соловьева в открытии огромного количества новых источников. Она также считает, что Соловьев «заменил изучение разрозненных фактов широким историческим обобщением» /2, с. 177/.
В начале 1940-х годов исторические взгляды Соловьева исследовал в своем труде «Русская историография» Н.Л. Рубинштейн, который довольно полно раскрыл философские и исторические истоки воззрений Соловьева, назвал его выразителем настроений «буржуазии, идущей вверх под знаком борьбы за реформу». Он пришел к выводу, что освещение Соловьевым таких крупных вопросов, как история возвышения Москвы, внутренняя политика Ивана IV, преобразовательная деятельность Петра I, было «последним словом буржуазной науки». Рубинштейн отмечал, что в рамках буржуазной историографии Соловьев ближе всех подошел к реализации принципа историзма /3, с. 341—342/.
В 1960 г. во втором томе «Очерков истории исторической науки в СССР» В.Е. Иллерецкий осветил исторические взгляды Соловьева. Советский историограф рассматривал концепцию Соловьева в русле становления и развития государственной школы. Расхождения Соловьева с государственниками преподносилось как «разделение труда» в рамках одной школы — теоретические основы школы заложили К.Д. Кавелин и Б.Н. Чичерин, конкретные исторические проблемы разработал Соловьев.
Изучение взглядов Соловьева стало более глубоким и серьезным, благодаря переизданию в 1950—1960-х гг. «Истории России с древнейших времен». Большую вводную статью к этому изданию написал академик Л.В. Черепнин. Автор статьи связал возрастающую роль государства в трудах Соловьева с его отношением к буржуазным реформам. По мнению Черепнина, в самом сопоставлении прошлого России и стран Западной Европы Соловьев шел от практической задачи обоснования «для русского общества (с его неразвитым сословным строем)… реформ, которые приблизили бы Россию к другим европейским буржуазным государствам» /4, с. 16/.
Однако Черепнин ставил в вину Соловьеву то, что он «не поднялся до уровня классового анализа явлений», «не мог понять, что главное в общественном развитии — не географическая среда и не плотность населения, а развитие производительных сил» /4, с. 34—35/.
В 1971 г. в «Вестнике Московского университета» вышла статья А.М. Сахарова «История России в трудах С.М. Соловьева». Автор статьи особо останавливается на диалектическом методе Соловьева, применение которого, хотя и в рамках идеализма, выводило исторические исследования в середине XIX в. на качественно новый уровень /4, с. 78/. Сахаров раскрыл объективное, антидворянское содержание концепции складывания и роста государства в трудах Соловьева. Сахаров также обосновал противоречивость мировоззрения выдающегося историка: «… противник крепостничества, он был и противником его насильственного свержения, враг и обличитель духовенства, он был религиозным человеком, убежденный западник, гегельянец, он вместе с тем разделял и некоторые славянофильские воззрения относительно значения «допетровской Руси» /5 с. 77/.
Интересную точку зрения на творчество Соловьева выдвигает в своей книге «Историография, мемуаристика, эпистолярия» М.М. Богословский. По его мнению, явления, происходившие до Ивана IV включительно, которые у предшественников Соловьева казались непонятными и скучными, становились у него интересными и полными смысла. Однако Богословский считает, что гармония таланта исследователя и мыслителя слабеет, когда Соловьев обращается к описанию XVIII в., причем при освещении петровской эпохи это уже становится особенно заметно. А «далее наступает полный диссонанс. Внешние события — войны, в особенности, дипломатические переговоры, — господствуют над внутренними, сырой материал в слишком обширных, только механически между собой связанных выписках подавляет обобщающую мысль» /6, с. 21/.
С 1988 г. в издательстве «Мысль» начало издаваться новое, самое полное собрание сочинений Соловьева (вышло 18 томов). Вступительная статья «Историк Сергей Михаилович Соловьев. Его жизнь, труды, научное наследство» написана академиком И.Д. Ковальченко и С.С. Дмитриевым. Они дали широкую панораму мнений и выводов своих предшественников об исторической и философской концепции Соловьева.
Авторы статьи отмечают, что «патриотизм характерен для жизни и творчества историка» /7, с. 47/. Однако «это монархический патриотизм либерала-западника, объективного носителя буржуазной идеологии» /7, с. 47/. Ковальченко и Дмитриев отмечают у Соловьева стремление к прогрессу и преобразованиям «в духе буржуазных реформ 60—70-х годов, проводимых твердо и последовательно сильной властью монарха, как ему искренне казалось, ради общего блага» /7, с. 47/. Они обращают внимание также на религиозность Соловьева, сочетавшуюся у него с критическим отношением к Церкви.
Авторы статьи считают несомненной заслугой Соловьева «комплексное рассмотрение роли природно-географических, демографическо-этнических и внешнеполитических факторов в историческом развитии России» /7, с. 29/. Вместе с тем они обнаруживают у Соловьева ряд «существенных изъянов» в трактовке этих факторов. «Главный из них в том, что он не мог показать опосредованный социально-экономическими условиями характер влияния этих факторов» /7, с. 29/.
Ковальченко и Дмитриев, проанализировав творчество Соловьева, делают вывод: «Таким образом, с одной стороны, Соловьев в своих исторических взглядах ушел далеко вперед сравнительно с дворянскими историками — его предшественниками и современниками. С другой стороны, его взглядам присуща теоретико-методологическая ограниченность, обусловленная общими позициями Соловьева как умеренного либерала» /7, с. 32/. В 1993 г. в Санкт-Петербурге вышел курс лекций А.Л. Шапиро «Историография с древнейших времен до 1917 г.». В лекции, посвященной творчеству С.М. Соловьева и К.Д. Кавелина, автор указывает на то, что Соловьев и Кавелин считали главным в истории России движение от рода к государству. Шапиро доказывает, что «Соловьев не мог быть объективным, когда доходил до истории народных движений» /8, с. 417/. По мнению Шапиро, «если мы откажемся от мысли об идентичности развития в живой природе и в обществе, если мы отбросим теорию детства, юности и старости как необходимых фаз жизни общества, то основоположником общественного развития России, как и всякого другого общества выступит С.М. Соловьев» /8 с. 418/.
Мы постарались показать, как складывалось в советской историографии отношение к историческому творчеству Соловьева. Оно всегда было двойственным. С одной стороны, Соловьева записывали в буржуазный и даже буржуазно-помещичий лагерь. С другой — признавали прогрессивность методологии Соловьева и даже видели в нем «немножко марксиста».
Позднее отношение к Соловьеву стало более научным, менее эмоциональным и детерминированным марксистской идеологией. Критика сместилась в плоскость конкретных недостатков государственной школы. Роль же Соловьева в отечественной исторической науке никогда не ставилась под сомнение.