--PAGE_BREAK--Трудовые отношения
Стремление трудящихся к свободному от эксплуатации труду объективно, и в истории мы можем найти достаточно много попыток создания социалистических, по сути, производств, где простые рабочие ставили своей целью быть хозяевами. Пока что за такими предприятиями и производствами закрепилось в общем употреблении термин «коллективное предприятие». Толкового профессионального научного исследования о коллективных предприятиях и по опыту коллективного хозяйствования, найти мне не удалось. Во всяком случае – невозможность профессиональных занятий не позволила найти, кроме работы В.Белоцерковского «Самоуправление». Однако, у него очень слаба теоретическая база, неглубока проработка фактического материала, нет анализа неудачного опыта коллективного хозяйствования, анализа деятельности коллективных предприятий на протяжении достаточно длительного времени. Впрочем, эти недостатки вполне оправдываются тем, что и ему приходилось заниматься исследованиями как любителю – в свободное от работы время.
Первые попытки создания коллективных предприятий были предприняты Робертом Оуэном в начале ХIХ века в Англии. Но вернее назвать их следует коммунами, поскольку производственная и социальная жизнь коллектива строилась на уравнительном принципе. Однако, уравнительный принцип жизнеспособен только в условиях диктатуры или полного изобилия. Что такое уравниловка при существовании необходимого труда, мы знаем по практике Советского Союза, в большей степени по Китаю времен «культурной революции», или по нынешней КНДР. Поэтому неудивительно, что коммуны Роберта Оуэна развалились большей частью сами. Тем не менее попытки создания коммун продолжаются до сих пор, но финал у них один — развал. Даже религиозные формы могли удержать уравниловку коммун только на короткое время.
Действенную систему рабочего самоуправления и коллективных форм организации труда в России, можно проследить издавна в артельных промыслах. Артели организовывались на принципах полного самоуправления и самими артельщиками. Все отношения внутри артели определялялись коллективом, и именно этим принципом должны определяться и социалистические трудовые отношения.
В России же, была одна попытка вырвать свободный труд у власть имущих. Во время царствования Екатерины II, забастовавшие рабочие государственной Красносельской бумагоделательной мануфактуры добились, не без помощи императрицы, (немка все же была, наша бы дура солдат послала б, расстрелять бунтовщиков) повышения зарплаты, 20-ти процентной доли в прибыли мануфактуры, выборности непосредственных начальников – старост, и заключения коллективного договора, наверно, самого первого в мире. Однако, система рабочего самоуправления продержалась 20 лет, и ликвидирована была не по желанию рабочих. Кто же из власть имущих не пожелает приватизировать прибыльное государственное предприятие, а потому новый хозяин мануфактуры ликвидировал все завоевания рабочих.
Буржуазная наука и пропаганда относит к коллективным предприятиям кооперативы, и даже акционерную форму собственности. Кооперация, как и акционерная форма, допускает наемный труд, а потому коллективной социалистической формой организации, быть не может. С 1930-х годов на Западе стали появляться истинно социалистические формы коллективных предприятий, однако, и они в большинстве случаев, во всяком случае известных мне, заканчивались разорением или приватизацией.
В дореволюционной России коллективные формы организации труда и производства возникли и в промышленности. Так попалось мне упоминание о колбасном заводе в Самаре. Однако, после Октябрьской революции, несмотря на обещания большевиков, все попытки рабочих взять предприятия в свои руки, пресекались. На все предложения и попытки такого рода, обычно следовал подобный ответ: "…вы сумели производство взять в свои руки, а вы подсчитали, что вы производите, вы знаете связь вашего производства с русским и международным рынком?" (Из выступления Ленина на заседании ВЦИК 29 апреля 1918 года.) Это все равно, что сказать будущему летчику – вот когда научишься летать, тогда и сядешь за штурвал; или будущему министру – вот когда научишься управлять отраслью, тогда и сядешь в министерское кресло. Как будто можно научиться летать, не летая на самолете, или управлять, не управляя предприятием.
Противники коллективной собственности любят кивать на югославский опыт, как пример неэффективности коллективных предприятий. Зная поверхностный подход нашей и западной науки, я долго пытался найти всестороннее исследование югославского опыта, но так и не нашел. Во всех доступных мне научных источниках, всего лишь описывались тенденции и результаты югославского эксперимента, но нигде не было анализа причин отрицательного результата. Поэтому мне пришлось буквально выкапывать причины отрицательного результата из контекста официальных и неофициальных сведений, и из косвенных и прямых упоминаний частного и официального характера. Общая картина югославского эксперимента обрисовалась такой.
В общем, до эксперимента хозяйственный механизм был такой же, как и в СССР. Предприятиям спускались сверху нормативы выпуска продукции, расходов на производственные нужды, величины зарплат работников, фонда оплаты труда, и т.д. Госкапитализм более неповоротлив, чем частнособственнический, результаты хозяйствования были плачевны, и в 1950 году югославский аппарат провозгласил передачу предприятий «в непосредственное ведение рабочих коллективов» на основе самоуправления. Поначалу все условия были весьма социалистичны, люди поверили, что дали им наконец заработать столько, сколько хотят. Производственные показатели коллективных предприятий стали расти, соответственно, стала расти и зарплата. Но какой же капиталист не преминет урезать зарплату рабочим? И государство стало обдирать трудовые коллективы, увеличивая отчисления в пользу государства. Уже через два года всё стало по прежнему – сверху спускались директивы, регламентирующие порядок производственной и финансовой деятельности, размер фонда оплаты труда, а значит, был установлен потолок зарплаты каждого работника, и т.д. Естественно, коллективная форма организации производства, осталась таковой только по названию, и по сути оставалась прежней, госкапиталистической, и так называемое «самоуправление» стало абсолютно невыгодно. Кто же будет работать хорошо и много, если зарплату постоянно срезают? Известный югославский антикоммунист Милован Джилас, в своем интервью сказал, что самоуправление в Югославии, быстро «стало сектором партийной работы». («Рабочий класс и современный мир» №2 1992 г.) И как мы знаем, все почины в общественной и производственной жизни извращались и сводились к пропагандистской кампании после того, как становились «сектором партийной работы».
Везде и всегда аппарат управления и вкупе с ней интеллигенция, понимают рабочее самоуправление однозначно: управление — коллективу, а доход — государству. Но рабочий хоть и «академиев не кончал», а выгоду свою понимает не хуже академиков и начальников, и естественно, что такое «самоуправление» ни к чему хорошему не привело. Но все противники коллективных предприятий, как у нас, так на Западе, не видя того, что самоуправление в Югославии было только в пропагандистских лозунгах, но не на деле, до сих пор твердят о том, что коллективные предприятия «доказали свою неэффективность».
Это стойкое отрицание коллективных предприятий интеллигенцией не то что не имеет какого-либо обоснования, а более того – имеет четко определенную форму бездумного, неосознанного, то есть, физиологически – безусловного рефлекса. Рефлекс, физиологически, представляет собой безрассудочную реакцию на какой-либо раздражитель. Человек без рассуждения принимает то решение, предпринимает то действие, которое подсказывает ему не рассудок, а инстинкт или его рефлекс. Довелось одно время поговорить с некоторыми директорами предприятий, зашел разговор о передаче предприятий трудовым коллективам, один директор, ни секунды не подумав, говорит мне с железной убежденностью в голосе – если завод отдать рабочим, они растащат его по домам! Я ему – ну, хорошо, растащили, что дальше? Молчит. Я не отстаю – что дальше? Молчит. Жду. Поняв свою ошибку, он нехотя признал, что придется коллективу вновь тащит все на завод, налаживать производство, и фактически, признать, что растаскивать свой завод, рабочие никому не дадут. Но выразился он такими неопределенными терминами и заумными словооборотами, что вполне логически заключил все тем же своим мнением – завод рабочим отдавать нельзя. Не каждый может признать свою ошибку, прямо, без обиняков.
Милован Джилас в своем интервью, опять же на мнение о передаче предприятий коллективам привел слова американского консультанта югославских аппаратчиков во времена «коллективистской» кампании:
«Вы, давая на предприятиях рабочим столько прав, пустили лису сторожить кур. Ибо рабочие заинтересованы в доходах, в оплате, а не заинтересованы в функционировании предприятия.» («Рабочий класс и современный мир» №2 1991 г.)
Рефлекторная реакция Джиласа в этом его убеждении видна определенно точно – если бы он обратился к рассуждению, то сразу бы понял, что без нормального функционирования предприятия, доходов не будет. К тому же, где это он видел капиталистов, которые не заинтересованы в доходах, а занимаются своим бизнесом исключительно ради функционирования предприятия, даже если оно не приносит прибыли? Просто смешно – предприятия на то существуют, чтобы получать доход.
Другой директор, находясь под властью интеллигентского рефлекса, в котором рабочее самоуправление предстает в интеллигентском мышлении как перманентный митинг трудового коллектива, на котором работяги только и решают вопросы управления, совершенно не работая, с жаром толковал мне: «Ну что сможет рабочий сделать на моем месте? Развал, хаос!» Я ему говорю – а откуда вы взяли, что на вашем месте будет рабочий? Директор на минуту замолк, понял, что сморозил чепуху – рабочие не глупее него, убытки от неумелого управления терпеть не будут, и потому не поставят, и уж точно не оставят на должности директора работника, без достаточных знаний и опыта. Перевел разговор сразу на другую тему, темп разговора сразу стал спокойным, эмоции в его голосе пропали, поскольку понял он, что рабочие его на лопату и за станок не отправят, так как с его знаниями и опытом, он будет директором и при диктатуре пролетариата, и при капиталистах.
Тем не менее, положительные результаты коллективного хозяйствования нельзя было не заметить, и даже в США в 1974 году Конгресс утвердил государственную программу помощи становлению коллективных предприятий, известную под аббревиатурой ИСОП. Но это определение «коллективное предприятие», многих у нас ввело в заблуждение, поскольку понятие «коллективность» у нас и у них, понимается по разному. У нас коллективность означает, что собственность принадлежит всем, всему коллективу, без определения индивидуальной доли каждого в собственности, тогда как в США в силу традиций, «коллективность» понимается как владение каждым членом коллектива его индивидуальной долей в собственности предприятия. То есть, когда каждый член коллектива имеет индивидальную долю в собственности предприятия, оформленную по закону в акционерной форме. Поэтому «коллективными», предприятия, созданные по программе ИСОП, можно назвать с большой натяжкой. Акционерная форма собственности, предписываемая этой программой, распределение прибыли по капиталу, накладывают ограничения на возможности коллективного труда, однако, даже в этой форме применение программы ИСОП дает на 8-10% более высокие темпы прироста прибыли, чем в аналогичных частных компаниях, где не практикуется привлечение рабочих к собственности и управлению, хотя и взможности рабочих влиять на принятие управленческих решений по этой программе ограничены законодательно.
Главный недостаток программу ИСОП – разделение прав собственника. Провозглашая рабочих собственниками, эта программа не предусматривает реализацию прав собственника, как это было у нас в СССР. Рабочие не имеют права контролировать производственную и финансовую деятельность предприятия, не имеют права выбирать или нанимать руководство предприятия – все это делает специальное формирование госаппарата. Неравенство рабочего и начальника по программе ИСОП сохраняется, поскольку рабочим предоставлено только право совещательного голоса. Принцип голосования также предусмотрен капиталистическим – по величине капитала, по количеству акций, тогда как истинно коллективная собственность, признает только один принцип – один человек, один голос.
Эта капиталистическая американская «коллективность», не могла не проявить себя в деятельности и судьбе предприятий, созданных под эгидой программы ИСОП. Но и многие другие, самостоятельно созданные предприятия, названные коллективными, как у нас, так и за границей, имели те же «родимые пятна» капиталистических отношений в распределении доходов по капиталу, а потому повторяли в своей судьбе одни и те же закономерные превращения в частные предприятия.
В первое время после образования коллективного предприятия, когда все работники полны надежд на справедливое, по их мнению, распределение, когда все ощущают себя более-менее равноправными, не испытав распределения по капиталу, растет производительность труда, повышаются доходы и зарплата. Но поскольку часть доходов собирается в фонде прибыли, которая распределяется обычно после подведения итогов хозяйствования за год, то наступает момент, когда члены коллектива получают свою долю в прибыли. И поскольку принцип распределения прибыли основан на распределении по капиталу, то члены коллектива получают не в соответствии со своим трудовым вкладом, а в соответствии с величиной своей индивидуальной доли в капитале предприятия. Так, один слесарь может работать хорошо и много, а другой хуже и меньше, но получить больше. А потому последстия такого несправедливого распределения предсказать нетрудно.
Нередко возникает такая же ситуация на коллективных предприятиях, но по другой причине. Производственные мощности предприятия не беспредельны, и когда предприятие выходит на максимальную производительность, перед трудовым коллективом встает вопрос – как повысить доход в положении, когда все мощности предприятия загружены под завязку? Естественно — увеличивая производство.
Но увеличение производства может осуществляться двумя путями – в интенсивной форме, и в экстенсивной. Интенсивная форма предполагает увеличение производительности труда, что при всех прочих равных условиях требует сокращения рабочего времени, а значит, часть коллектива становится лишней. И практика перехода на коллективные формы организации труда выявила болезненный для коллективов процесс сокращения численности работников. И при акционерной собственности в этом случае, сокращенная часть коллектива или оставляла у себя свои индивидуальные доли собственности, или, как было предусмотрено уставами большинства предприятий, индивидуальные доли сокращенных работников выкупались предприятием по номиналу, с последующей продажей только членам коллектива. А последующая продажа осуществлялась уже под контролем аппарата управления. Кто-то уходит на другую работу, кто-то на пенсию, кто-то уезжает на другое место жительства, и собственность потихоньку концентрировалась у отдельных лиц из управленческого аппарата. Вдобавок к этому существует множество других условий и способов скупки акций у рабочего коллектива, и в конце концов предприятие оказывалось полностью частным.
Экстенсивная форма увеличения производства предполагает увеличение основного капитала на имеющейся технологической базе. А это означает, что надо принимать новых работников, и тут возникает такая ситуация – если принимать новых работников полноправными членами трудового коллектива, то никто не получает прямой выгоды от этого, кроме усиления устойчивости предприятия на рынке и повышения конкурентноспособности. А если принимать новых работников как наемных, то для трудового коллектива открывается возможность повысить свои доходы за счет эксплуатации чужого труда. Кто же откажется, когда есть возможность получать больше, чем заработал? Тем более, что опыт коллективного хозяйствования на научном уровне не изучался, до сих пор находясь в забвении по причине невыгодности для власть имущих и капиталистов, и трудовые коллективы не имеют представления о последствиях установления тех или иных производственных и трудовых отношений. К тому же весь известный опыт и окружающая действительность показывают только пример капиталистических отношений. Распыленность собственности среди множества владельцев, особенно среди работников предприятия, создает иллюзию коллективной собственности, но только в пропагандистском образе, а не на деле, не в распределении дохода.
Даже получая равную оплату за равный труд, акционеры-рабочие имеют больше, чем наемные рабочие за счет дивидендов и увеличения своей доли в капитале предприятия. Естественно, что на дядю буржуина никто работать хорошо и много не будет, будь он хоть в рабочей спецовке, и на предприятии возникают, мягко говоря, разногласия среди трудового коллектива. Как это получилось на московском вентиляторном заводе, ставшем в 1990 году акционерным предприятием «Мовен». Корреспондент газеты «Известия» М.Крушинский так описывает эту ситуацию: «Я спросил председателя совета акционеров сборщика Михаила Прошина, не возникают ли противоречия между теми, кто больше, кто меньше приобрел акций, или кто их вообще не купил.
— Нельзя сказать, чтобы не возникали. Но подавляющее настроение иное: уравниловка не пройдет! Если кто-то вложил больше средств, его деньги делают больший оборот и приносят предприятию больше прибыли, то он и получит больше. По-моему, это и законно, и справедливо… .» («Известия» 13 марта 1991 г.) Разногласия заставляют людей увольняться, число акционеров сокращается, а число наемных работников увеличивается, и вот у таких, как председатель совета акционеров Прошин, директор, главбух, и концентрируются акции коллективного предприятия. Он, конечно, со временем, бросит рабочую специальность, и станет каким-нибудь погонялой в аппарате управления, так как сразу видно – этот свой кусок никому не отдаст. (Хотя, мне думается – обнесут его начальники, и обдерут как липку, в заводских управах такие волки сидят – палец в рот не клади и акции не показывай.) Ведь при распределении по труду, сборщик Прошин мог бы получить больше только в том случае, если и работал бы больше. Кем выгоднее быть сборщику Прошину? Конечно акционером, поскольку появляется возможность получать больше, чем заработал. Даже вон теорию приплел – оборот денег приносят прибыль, когда на деле прибыль приносит труд. Так что Маркс прав – бытие определяет сознание, был бы Прошин не акционером, он бы говорил другое.
Активист рабочего движения из Волгограда говорил мне о ситуации у них в городе в 1992 году – «Приходишь на тракторный, там говорят – не надо нас агитировать, оружие давай! Пришел на завод „Баррикада“, так там сами рабочие выволокли за проходную и говорят – ещё раз придешь, морду набьем! Завод нефтеперерабатывающий, по бартеру получают заграничные холодильники, телевизоры, видеомагнитофоны, и – в комиссионный магазин, сверх зарплаты такие бабки имеют, им больше ничего и не надо.» Работяг с«Баррикады», конечно, тоже оставили с лапшой на ушах, но в то время они с оружием в руках защищали бы демократический режим, который дал им возможность погреться на грабеже народа. Бытие определяет сознание.
Но – в начале коллективизации никто, кроме аппаратных волков, предвидеть всех последствий той или иной формы собственности, не мог. И при советской власти у нас постоянно возникали, причем снизу, из рабочей среды, различные почины коллективной организации труда и производства. Можно вспомнить такие из них, как например, бригадный подряд Серикова, щекинский и злобинский метод, и многие другие, которые под руководством ЦК КПСС, министерств, и ведомств, превратились в пропагандистские кампании. Все они были похоронены аппаратом, поскольку шли вразрез с формой и сущностью госкапитализма. Даже артельную форму организации труда, аппарат управления превратил фактически, в госкапиталистическую. Если, например, артель смещала назначенного сверху председателя, то артели просто не давали фронта работ, и она разваливалась, а на её место ставилась уже сформированная под управлением аппарата новая артель, с нужными для аппарата обязательствами перед государством. Но, несмотря на всё, принцип распределения оставался артельным, поскольку без этого принципа распределения, артель, в её традиционной форме, существовать не может.
Несмотря на различие названий, суть всех починов коллективной формы организации труда при советской власти, сводилась к одной форме – особым соглашением оговаривались сроки и суммы оплаты определенного объема работ, все другие необходимые производственные условия, и государство брало на себя обязательство соблюдать договор подряда, не вмешиваясь в организацию труда и распределение фонда оплаты труда внутри подрядного коллектива, и не снижая установленные размеры оплаты труда.
Однако, торжественное обещание государства не урезать размер оплаты труда при повышении выработки, как всегда оставалось на бумаге. Как только подрядный коллектив выходил на повышенную производительность, государство снижало размер оплаты труда до установленного уровня средней заработной платы. Естественно, люди начинали уходить из таких формирований, и почин благополучно умирал.
Между тем, если бы процесс перехода предприятий на коллективные формы организации, начавшийся в более-менее массовом порядке во времена горбачевской перестройки, не был бы подавлен госаппаратом, то тогдашний кризис производства мог бы быть преодолен всего лишь за один год, и жили бы мы сейчас минимум в три раза лучше, чем до демократии. При тех же неизменных ценах, и зарплата, и величина социального страхования, без каких-либо отрицательных последствий, могли бы повыситься, минимум, в три раза.
Немало, как всегда, при Горбатом было и показухи, когда предприятие даже не в угоду директивам, только провозглашалось арендным и коллективным, иключительно для того, чтобы начальство могло повысить себе оклады, тогда как все остальное оставалось «по-брежневу». Но вот действительная аренда и так называемый хозрасчет, давали такие результаты, которые и не снились официальным теоретикам и «специалистам-практикам» из министерств и ведомств.
Два примера из сельского хозяйства: совхоз «Матвеево-Курганский» на Урале. Убытки всегда и везде. Переход на аренду в 1988 году, и через год 2 миллиона рублей прибыли. (Здесь и далее в старых ценах.) Ещё через год – 4 миллиона прибыли. Выработка на одного работника поднялась в 10 раз! (Здесь терминология как в источнике, вернее будет назвать эту прибыль как нераспределенный чистый доход, поскольку оставался он после всех необходимых отчислений по всем направлениям расходов, в том числе и в фонд оплаты труда.)
Колхоз имени Дзержинского в Дагестане. Тоже одни убытки и существовал только на дотации. Внедрение подряда и хозрасчета, и в 1989 году 2,5 миллиона рублей чистого дохода, производство выросло в два раза, себестоимость продукции снизилась в 3 раза, зарплата выросла в 2 раза по сравнению с общесоюзным уровнем. В 1988 году себестоимость мяса в колхозе была 1 рубль 10 копеек. И в том же году, обращаю особое внимание — Горбачев жаловался на какой-то конференции, что один килограмм мяса обходится государству в 12 рублей, а потому, настаивал он прощупывая почву, надо повысить цены. Вот почему у председателя колхоза имени Дзержинского Магомеда Чартаева себестоимость одного килограмма мяса 1 рубль 10 копеек, а у бывшего заведующего сельскохозяйяственным отделом ЦК КПСС Горбачева – 12 рублей? И думать не надо — надо было просто скинуть Горбатого и поставить вместо него Чартаева, и никакого капитализма не надо было бы.
Не самый впечатляющий пример из строительства, где нередки были повышение показателей в 3-5 раз: трест «Кубаньсантехмонтаж». За год аренды производительность и заработки поднялись в два раза. Перенести хотя бы даже этот опыт на всю страну, и уж за десять-то лет, как минимум, все семьи были бы обеспечены отдельными квартирами, а раз повелись на демократическую лапшу, так теперь и при жизни внуков, отдельное жилье работягам даже не светит.
Также не самый впечатляющий пример из обрабатывающей промышленности: Днепропетровский трубопрокатный завод. За один год аренды производительность и зарплата поднялись на 30%, снизилась себестоимость продукции за счет только экономии ресурсов. Вопреки заверениям «вученых» противников коллективизма в том, что трудовые коллективы «проедают» свои предприятия, коллектив трубопрокатного завода (как и на всех, и я этот аспект отмечаю особо), увеличил в 2 раза капвложения в обновление оборудования, что никак не получалось под руководством министерства и Госплана.
Такими примерами из перестройки можно исписать целую книгу, по всем отраслям производства, был бы толк. Главное, что показала весьма недолгая практика коллективных форм организации труда и производства, они дают более выские результаты при минимуме затрат, чем все известные формы, включая все капиталистические, и отрицать их может только шизофреник, продажный пропагандист, и корыстно заинтересованный в приватизации аппаратчик.
Кроме высоких возможностей коллективных форм организации труда и производства, этот процесс заострил старую проблему производства – некомпетентность многих директоров и министров, а также ничем неоправданную многочисленность аппарата управления. В совхозе «Матвеево-Курганский» из 32 управленцев осталось 8; в тресте «Кубаньсантехмонтаж» аппарат управления сократили на 109 человек. И так на всех предприятиях. Если бы процесс пошел дальше и выше, то сколько бы аппаратчиков, директоров, и министров остались бы без работы? Что же им – в рабочие идти? Нельзя будет жить на взятки, нельзя будет воровать, деньги придется получать не за должность, а за труд. Поэтому процесс перехода на коллективные формы организации труда и производства был подавлен. Кое-где это сделали административным путем, не позволяя уйти на аренду, подряд, и хозрасчет, а остальных подавили экономическими мерами, как это сделали в Югославии.
Строительное управление СМУ-205 московского треста, какого – неважно, так было везде, перешло на аренду. Люди поверили, что позволят им заработать столько, сколько смогут, стали вкалывать, и вместо 160-180 рублей, стали зарабатывать по 500-600 в месяц. Решив не кормить захребетников из вышестоящего треста, постановили коллективом выйти их треста, став самостоятельной организацией. Аппаратчики как всегда ушлые в аппаратных процедурных играх, и трест делает ход конем – весь трест «переходит на аренду», и тем самым юридически, строительное управление СМУ-205 становилось рядовым подразделением единого предприятия, и по закону не могло выйти из строительного треста. Дальнейший ход – трест накручивает отчисления со своих СМУ в свою пользу, и зарплата у трестовских начальников выросла, а у рабочих в СМУ сократилась. Как всегда кстати, здесь и «социалистическое» государство подоспело со своими новыми налогами.
Госаппарат, увидев значительные результаты коллективного хозяйствования, чисто по-капиталистически, стал также накручивать отчисления в пользу государства. Стали множиться предписания и директивы, которые отбирали во все возрастающем масштабе чистый доход коллективов. Академик Абалкин был главным пропагандистом введения «налога на прирост фонда оплаты труда», за что и прозвали этот налог «абалкинским». И вместо 500-600 рублей, стали получать как прежде, 160-180. Естественно, после таких глубоко «навучных» новаций «социалистического» производства, результат может быть только один: «Теперь на стройке перекуры стали длиннее. Точат неизвестность и сомнение. Куда девался тот подъем, тот „кураж“, с которым набрасывались на дело? Все из рук валится. Могли бы сдать объект в августе этого года, а теперь думают – во имя чего стараться?» (Газета «Рабочая трибуна» 28 февраля 1990 г.)
С завода подъемно-транспортного оборудования в г.Гороховец в 1988 году министрество снимало 55% чистого дохода, в общем понятии — прибыли. В 1989 году – 62%, а в 1990 году уже 76%. Кому нужно такое «ускорение», «перестройка», и «новое мышление»? Только Горбатому, чтобы закрыть за счет работяг убытки своего бездарного управления. А здесь и демократы подоспели – вот он, коммунизм, кричат, — при капитализме все будут иметь квартиры и машины!
продолжение
--PAGE_BREAK--