--PAGE_BREAK--
2.1 Роль региональных объединений в обеспечении безопасности
Стратегии безопасности в Центральной Азии
На формирование системы безопасности в Центральной Азии ориентированы проекты России, США и Китая.
Вопросы безопасности являются основными для таких организаций, действующих на постсоветском пространстве, как СНГ, ОДКБ и ШОС. Эти объединения являются для Москвы механизмом координации и сотрудничества в выполнении совместно принятых решений, и, несмотря на то, что формально организации преследуют разные цели, на деле их функции часто совпадают. Обращает на себя внимание и тот факт, что органы управления организаций также схожи. Представляется, что разделение «зон ответственности» между ОДКБ, СНГ и ШОС способствует более действенному решению проблем безопасности в Центральной Азии.
Говоря о конкретных проектах в области безопасности, разработанных в рамках организаций, стоит заметить, что они также часто дублируются в других форматах. Например, в СНГ существует три проекта обеспечения безопасности в Центральной Азии: единая система ПВО, миротворческая деятельность и Антитеррористический центр СНГ. Между тем Региональная антитеррористическая структура также была создана и в ШОС, а в рамках ОДКБ действует общая система ПВО. Данное обстоятельство позволяет сделать вывод о том, что функции СНГ в сфере обеспечения безопасности частично переходят к другим организациям. И, несмотря на то, что уже действующие под эгидой СНГ проекты свернуты не будут, решение вопросов безопасности в центральноазиатском регионе, по-видимому, перейдет к ОДКБ и ШОС[[6]]
Шанхайская организация отражает стратегию безопасности в Центральной Азии не только России, но и Китая. Это и стало причиной внутренних противоречий, существующих в ШОС. Изначально организация имела своей целью борьбу с «тремя злами»: сепаратизмом, экстремизмом и терроризмом. Постепенно эти проблемы утратили актуальность для большинства стран Центральной Азии. Общей для всех членов «шанхайской пятерки» остается только проблема религиозного экстремизма. Однако организация оперативно реагирует и на новые вызовы безопасности и демонстрирует готовность взять на себя ответственность и за обеспечение безопасности в Центральной Азии, и за общее развитие региона.
В частности, ШОС развивает проект создания Энергетического клуба, который должен стать составной частью системы безопасности на пространстве Центральной Азии.
Активные усилия прилагает организация и к борьбе с наркоторговлей и контрабандой наркотиков из Афганистана. Однако решение столь масштабной проблемы вряд ли возможно усилиями одной организации.
Еще не вполне окрепшая Шанхайская организация, в целом добивается определенных успехов в области обеспечения безопасности в регионе. На данном этапе ей необходимо укрепиться, разрешить внутренние противоречия и сделать ставку не на расширение, а интеграцию. Принятие в ряды ШОС новых членов, о чем так много говорят в последнее время, способно лишь раскачать и без того хрупкий баланс сил в организации и привести к дестабилизации обстановки в центральноазиатском регионе со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В отличие от ШОС, соединяющей функции и экономические, и военно-политические, ОДКБ является своеобразным институтом безопасности, в зону ответственности которого входят как традиционные, так и новые угрозы и вызовы в Центральной Азии. Помимо решения пограничных проблем и предотвращения внешнеполитической угрозы, ОДКБ решает такие важнейшие проблемы, как борьба с наркотрафиком, для чего ежегодно проводит спецоперацию «Канал».
США, для которых Центральная Азия является стратегически важным регионом, также заинтересованы в сохранении стабильности на ее территории. Стратегией безопасности США в Центральной Азии стало размещение военных сил НАТО в центральноазиатских государствах после 11 сентября 2001 года. И хотя Центральная Азия является центром пересечения геополитических интересов США, России и Китая, эти государства понимают опасность дестабилизации обстановки в регионе и, пусть отдельно друг от друга, но предпринимают шаги к решению проблем безопасности в Центральной Азии.
Роль ШОС в обеспечении безопасности ЦА
В странах ЦА активно развивается законодательство по борьбе с терроризмом, незаконным оборотом наркотиков, торговлей оружием и людьми. Таджикистан принял все 12 международных документов ООН, нацеленных на борьбу против терроризма, кроме того, подписал Соглашение по Объединенным действиям на войне против терроризма, политического и религиозного экстремизма, международной организованной преступности и т.д. Был также подписан протокол по объединенным антитеррористическим мерам в СНГ, все документы ШОС. Хорошая законодательная база и эффективные институты сформированы в области борьбы с незаконным наркотрафиком. Тем не менее практика показывает, что государства не могут справиться с экстремизмом, терроризмом, незаконным наркооборотом и другими угрозами изолированно и только с помощью специализированных мер. В этом смысле взаимодействие в рамках ШОС является одним из наиболее перспективных направлений внешней политики Республики Таджикистан, поскольку расширяет границы и перспективы торгово-экономического, политического сотрудничества, а также в области безопасности страны за рамки ЦА, и охватывает глобальные вопросы сотрудничества страны как с азиатскими, так и с европейскими странами.
Наиболее важными для Таджикистана проблемами обеспечения безопасности являются: борьба с незаконным наркотрафиком, обеспечение охраны границ, противодействие экстремизму и терроризму.[][7] Таджикистан будет поддерживать любые инициативы, которые направлены на решение этих проблем. Такая позиция является базой для равноправного и активного сотрудничества Таджикистана со всеми ключевыми акторами, способными обеспечить безопасность Центральной Азии. В этом смысле представляет интерес позиция Таджикистана по отношению к США и к ШОС в свете изменения внешнеполитического курса Узбекистана, который отказался от присутствия американской базы в Ханабаде, и общая позиция стран ШОС по отношению к американскому присутствию в ЦАР. Однако Таджикистан продемонстрировал стремление найти баланс между глобальными и региональными центрами силы — Россией, США и Китаем.
В то же время Таджикистан активно поддерживает деятельность Региональной антитеррористической структуры ШОС, а также в рамках ШОС принял на себя обязательства не поддерживать исламские политические движения других стран, не предоставлять им убежище, экстрадировать членов сепаратистских и экстремистских движений исламской ориентации в страны происхождения.
Высоко оценил Таджикистан деятельность Объединенной группы по контролю за сокращением войск ШОС. Ее эксперты внесли важный вклад во всестороннее выполнение Договора о сокращении войск в районе границы и Договора об укреплении мер доверия в военной области. Всестороннее и глубокое претворение в жизнь этих договоров отвечает интересам развития отношений между странами региона, создает самые благоприятные условия для межрегионального сотрудничества. В целом позиция Таджикистана заключается во всемерной поддержке деятельности ШОС по противодействию новым угрозам, но в то же время поддержании баланса во взаимодействии с ключевыми игроками, способными обеспечить безопасность региона[[8]].
2.2. Методы решения внутренних проблем.
Альтернатива — устойчивое развитие
Исходя из представленного понимания природы конфликтов в Центральной Азии и на Кавказе, следует искать новые пути их решения. Как показывает опыт многих стран, особенно мусульманского ареала, выйти из системных кризисов невозможно, лишь внедряя подходящие для развитых постиндустриальных стран либеральные политические институты и экономические отношения. Накладываясь на матрицу местных социальных связей и хозяйственной культуры, они не приносят ожидаемого эффекта, а подчас, напротив, тормозят общественное развитие. Наблюдающиеся сейчас попытки разрешить конфликты в южных регионах СНГ лишь политическими и военными методами обречены на неудачу. Насилие и войны не устраняют накопившуюся в них массу взаимосвязанных и очень схожих проблем. Они лишь загоняются вглубь, усугубляются и таят опасность еще более обширных и неконтролируемых процессов. Борьба ведется с последствиями конфликтов и кризисов, а не с их причинами.
Выход видится в применении общих принципов устойчивого развития и выработке отдельных вариантов для разных стран и регионов. Сейчас назрела крайняя необходимость в подготовке долгосрочных стратегических программ одновременного комплексного решения проблем демографии, поселенческой политики, государственного устройства, гармонизации хозяйственной деятельности с окружающей средой. При этом должны учитываться стабилизирующие культурные устои мусульманского мира, оберегающие духовное и физическое здоровье человека, поддерживающие бережное отношение к природе. Концепция и критерии устойчивого развития, направленные на установление гармоничных отношений между современной цивилизацией и природой, разработаны мировым научным сообществом достаточно основательно. Теперь дело только за учеными стран СНГ. Разработка и внедрение моделей устойчивого развития в горячих точках Содружества — фундаментальная задача нашей науки. Серьезные теоретические и практические наработки в этом направлении имеются. Необходимо лишь объединить разрозненные усилия. Другая, пожалуй, более сложная задача — убедить политическую и хозяйственную элиту в необходимости перехода на новые схемы развития. Но и это возможно, поскольку дивиденды от долгосрочной стабильности перевешивают сиюминутные выгоды и успехи. Сейчас идеология и практика устойчивого развития становятся единственной альтернативой национальному и религиозному радикализму, а также унаследованным от советской эпохи социально-экономическим моделям для Центральной Азии и Кавказа.
В конце девяностых годов научное сообщество и независимые комиссии экспертов приступили к разработке важных исследовательских проектов и стратегических рекомендаций, касающихся жертв внутренних конфликтов и жизнеспособности и полезности превентивной дипломатии. Ряд исследований был посвящен конкретно ООН, ее реформированию и ее способности реагировать на конфликты и сложные чрезвычайные ситуации
важно подчеркнуть несколько пунктов, которые имеют отношение к усилиям, направленным на предотвращение конфликтов.
1. Не существует простых объяснений причин конфликта и того, каким образом они способствую эскалации насилия. Чтобы понять динамику внутренних конфликтов, необходимо принять во внимание множество конкретных факторов, таких как нищета и быстрый рост населения, скудость ресурсов, дискриминация и лишение меньшинств и других групп общества властных полномочий, военная угроза и источники опасности. Определенное сочетание этих факторов может привести, но не обязательно приводит, к напряжению в обществе, насилию и войне.
2. Важно проводить различие между структурными причинами, лежащими в основе конфликта, и непосредственными причинами, вызывающими эскалацию конфликта. Именно поэтому сегодня проводится различие между структурным и краткосрочным предотвращением конфликтов. К структурным причинам, в первую очередь, относятся факторы, связанные со слабостью государства, нищетой, политической несправедливостью или экономическими лишениями. Таким образом, структурное предотвращение должно осуществляться по трем главным направлениям: экономика, потребности населения и управление; оно должно сочетать помощь в развитии и создании возможностей на местах с помощью в организации выборов и контроле за соблюдением прав человека.
3. Непосредственные причины конфликта часто бывают результатом принятия определенными руководителями или политическими демагогами продуманных решений о применении насилия при разрешении спорных вопросов. «Плохое руководство» может воспользоваться причинами отсутствия безопасности, уязвимостью определенных групп, социальным и экономическим расслоением в такой степени, что насилие становится средством укрепления власти демагогов. Стивен Стедман утверждает, что сегодняшние гуманитарные трагедии были вызваны в основном лидерами, которые не были заинтересованы ни в ненасильственном разрешении конфликтов, ни в компромиссах. Понимания непосредственных причин или событий, которые приводят к насилию, в отличие от понимания структурных причин, еще нет, и этот вопрос требует дальнейшего изучения.
4. Нет согласия относительно пользы раннего предупреждения для предотвращения конфликтов. Некоторые аналитики сегодня утверждают, что возможности предотвратить конфликт упускались не из-за недостатка времени для реагирования, а из-за отсутствия политической воли прореагировать на предупреждение. Комиссия Карнеги по предотвращению смертоносных конфликтов одной из первых сделала попытку связать раннее предупреждение с восприимчивостью к предупреждению и ранним реагированием. Однако, как указывалось в Докладе по Руанде 1999 г., раннее предупреждение имеет смысл только в том случае, если предупреждающие сигналы правильно анализируются и передаются соответствующим властям, принимающим решения. В данном случае способность собирать и анализировать информацию для ООН пала жертвой «усилий по сокращению штатов». В 1992 г. ООН упразднила Управление исследований и сбора информации и передала некоторые из его функций Департаменту политических дел, и в результате, в Докладе Комиссии по глобальному управлению в 1995 г. предлагалось ООН разработать новую систему для сбора информации о тенденциях и ситуациях, которые могут привести к конфликтам насильственного характера или гуманитарным трагедиям.
5. Вопрос использования силы имеет большое значение для обеспечения эффективного предотвращения конфликтов или успешного выполнения мирных договоренностей. Если учесть дурную славу плохих руководителей и намеренное воспрепятствование предотвращению конфликтов и завершению конфликтов, перед международным сообществом стоит важнейший вопрос о том, должны ли принудительные меры являться составной частью предотвращения конфликтов. Однако такие примеры, как Сомали, к огромному сожалению, показывают, что угроза внешнего силового вмешательства не является панацеей для разрешения случаев насилия на национально-религиозной почве и эскалации конфликта.
6. Наконец, тот факт, что подавляющее большинство конфликтов являются внутренними, сильно влияет на то, как международное сообщество может реагировать на эти конфликты. Для внутригосударственных конфликтов действительно требуются методы раннего предупреждения и предотвращения, отличные от тех, которые используются в традиционных межгосударственных противостояниях. Такие вопросы, как суверенитет, местное соперничество и плохое соседство, могут весьма осложнить использование превентивной дипломатии по отношению к государствам, чреватым гражданской войной[[9]].
Из вышеизложенного ясно, что предотвращение конфликтов сегодня может успешно осуществляться при участии многих сторон и многодисциплинарном подходе.
2.3 Роль и место Центральной Азии в мировой геополитике
Продолжающиеся изменения геополитической картины мира, обусловленные распадом СССР и образованием Новых Независимых Государств, уже привели к формированию кардинально новой геополитической ситуации в Центрально-азиатском регионе, включающем Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан. В настоящее время, в активной стадии находятся процессы трансформации Центральной Азии из периферийного региона (где геополитические тенденции вообще не проявлялись), в регион, в котором все настойчивее пересекаются интересы ряда крупных держав и других секторов международной жизни.
Находясь в «сердце» континента, Центральная Азия является своеобразными «вратами » в ряду стратегически важных регионов Евразии. На востоке расположены Китай и страны Азиатско-тихоокеанского региона; на юге — Афганистан, страны Ближнего Востока и ряд других исламских государств; на западе и на севере — Кавказ, Турция, Европа, Россия.
От того, в каком направлении будет развиваться обстановка в государствах Центральной Азии во многом будет зависеть баланс сил на обширном пространстве планеты. Любые события, происходящие в странах Центральной Азии, будут иметь свое отражение не только на региональном уровне, но и могут вызывать изменения в геополитическом балансе сил на всем евразийском континенте, который признанно остается осью мирового развития.
Видимо, не случайно бывший советник президента США по национальной безопасности США Збигнев Бжезинской определил регион, куда входят страны Центральной Азии, Кавказ и Афганистан, как «Евразийские Балканы», рассматривая потенциал влияния на процессы в Евразии. Первый заместитель госсекретаря США Строуб Тэлботт также, придерживаясь в своем анализе важности региона, отмечает сильное влияние ситуации в Центральной Азии не только на обстановку на постсоветском пространстве (в первую очередь в России и Украине), но и на страны Китая, Турции, Ирана и Афганистана, т.е. по сути дела на большую часть Евразии[[10]]
Одним из важных факторов, влияющих на процессы в Центральной Азии, как уже было отмечено выше, остается внешнеполитическая активность ведущух мировых региональных держав.
Дальнейшее усиление стратегического соперничества, элементы которого уже проявляются сегодня в центрально-азиатском регионе, рождает новые противоречия, но уже не на идеологической, а на геополитической и экономической основах. Кроме того, по целому ряду оценок, имеются серьезные основания считать вероятным возможность региона конролировать центральную часть Евразии в геополитическом плане, ресурсный потенциал и транспортные связи — в геоэкономическом. Среди мировых региональных держав, оказывающих существенное воздействие на формирование геополитической ситуации в Центральной Азии, особо выделяются Российская Федерация, Соединенные Штаты Амерки, Китайская Народная Республика, также Турция, Иран, Пакистан, Индия, государства Европейского Союза.
К оценке внешнеполитической активности в регионе.
Характерно, что среди факторов, влияющих на ход развития центрально-азиатского региона, выделяются принципы геополитического регионализма. Это предполагает рассмотрение данного региона как единого геополитического пространства, расположенного между основными центрами Евразии; территории с объективно общими политическими (включая приоритеты в сфере безопасности), экономическими (в том числе транспортными) интересами. Кроме того, данные страны следуют специфической политической, экономической линии поведения в регионе, осуществляемой с учетом своих внутренних ресурсов в контексте имеющихся стратегий общественных интересов.
Российская Федерация
Россия еще не имела возможности выработать новую полноценную стратегию в Центральной Азии. Москва следует в большей степени советским стереотипам, оставаясь поглощенной своими внутренними проблемами. Поведение РФ в регионе характеризуется элементом противоречивости, приоритетом кратковременных интересов над долгосрочными. В этой связи, ставки на военное присутствие остаются более приемлемым для России подходом, как менее дорогостоящим (по сравнению, например, с развитием экономических и политических связей) и достаточно эффективным. Предпосылки его предпочтения, возможно, кроются в исторических основах развития российского государства, а именно — в исламско-мусульманской экспансии, которая неоднократно угрожала его суверенитету целостности, распространяя нестабильность вдоль границ.
На современном этапе стратегически важным для Москвы остается необходимость противодействия афгано-исламскому фактору (стоящим за ним определенным силами в ИРП, Саудовской Аравии, также ИРИ). Создание российской военной базы на территории Таджикистана уже однозначно свидетельствует о выборе данного государства в качестве страны для представления российских геополитических интересов в регионе Центральной Азии и вокруг него. Данный выбор вовсе не означает признания Таджикистана в качестве ключевого государства в Центральной Азии, но свидетельствует о том, что эта республика остается звеном в системе региональной безопасности. Россия, исходя из соображений геополитической целесообразности, пользуется удобным случаем, чтобы без существенных материальных и политических затрат, стратегически закрепиться в регионе. Кроме того, Россия продолжает демонстрировать заинтересованность в транспортировке энергоресурсов региона. Для нее, как и для других стран, участвующих в освоении нефтегазовых месторождений, строительстве, эксплуатации трубопроводов, транспортировки энергоресурсов является не столь экономическим, сколько политическим вопросом, в первую очередь через призму обеспечения эффективного контроля над развитием ситуации в регионе. В экономическом плане регион Центральной Азии сейчас не является приоритетным направлением для России. Жизненно заинтересования в инвестициях, «живых» деньгах, РФ не может быть удовлетворена бартерным характером торгово-экономических отношений с регионом, сложившимся в последнее время. По многочисленным оценкам, в том числе мнению известного французского эксперта проблема Центральной Азии Оливье Ру, российское влияние в регионе имеет тенденцию к уменьшению.
Согласно его анализу, миф о военной мощи РФ исчез с провалом операции в Грозном в 1996. Отныне ясно, что Москва не имеет ни средств, ни желания осуществить неоколониальную экспансию в регионы, также ориентировать военную защиту в случае агрессии извне. Не исключается, что именно по этой причине страны региона вступили в ОБСЕ и развивают связи с НАТО, как бы страхуя себя от «неспособности нежелания» России помочь им в кризисной ситуации. Стремление РФ играть особую роль в отношениях со странами региона, в том числе как гарант стабильности безопасности, продолжает идти в разрезе с тенденцией ослабления российского влияния в Центральной Азии. Сложность социально-политической, экономической ситуации в настоящее время отвлекает Москву от формирования новой стратегии развития отношений с государствами региона, где стержневым моментом, по многим оценкам, могло бы стать именно взаимовыгодное экономическое сотрудничество. Рост понимания российской политической, экономической, элитой, наличия новых реалий в регионе, координальности произошедших здесь изменений, стремление максимально дистанцироваться от элементов имперского подхода, безусловно, будет продолжать оставаться мощным стабилизирующим фактором геополитической обстановки в Центральной Азии.
Соединенные Штаты Америки
Внешнеполитическая стратегия США в отношении стран Центральной Азии основывается преимущественно на геополитических соображениях, прямотечном подходе, учитывающем собственные стратегические приоритеты и интересы. Данные подходы остаются доминирующими в системе многочисленных оценок региона со стороны Соединенных Штатов. Это обуславливается широким набором элементов взаимоотношений с Россией, Китаем, Ираном, исламским миром, связано, в первую очередь, с необходимостью поддержания формирования в выгодном для Соединенных Штатов направлении баланса сил, как на региональном, так и на глобальном уровнях. Безусловно, США в отдаленной перспективе хотел бы видеть Центральную Азию в сфере своих жизненных интересов, однако, на современном этапе, с учетом существующих реалий, Вашингтон стремится не допустить появления государств, которые, в силу своего потенциала обнаружившихся политических тенденций, могли бы ограничить или ослабить влияние США, подразумевая под данными странами, скорее все РФ, КНР, ИРИ. США продолжают поощрять активность Турции в регионе, в первую очередь, через призму транспортировки энергоресурсов в турецком направлении. Это в определенной степени обусловливается следующими причинами: внутриполитического характера — сложная ситуация в Турции, возможность усиления позиций здесь клерикальных сил ослабления прозападной ориентации; геостратеческого — рассмотрение Турции, как одного из надежных союзников США в евроатлантической кооперации, в том числе и НАТО, попытки закрепить за Анкарой роль ключевого государства в регионе проводника политики Вашингтона. Кроме того, реализация других транспортных проектов (за исключением афганского, кавказского) будет означать усиление позиций одного из трех региональных лидеров в лице РФ, КНР ИРИ, что, как уже было отмечено, не входит в планы США. Кроме того, в определенной степени политика Америки в регионе является заложником противоречивости внутренних тенденций, развивающихся в политикоформирующих кругах самих Соединенных Штатов. С одной стороны, в США сильные позиции тех сил, чьи подходы основываются на приметочной оценке выгодности или невыгодности для страны каких-либо действий за рубежом. С другой — в Америке, как в государстве, считающим себя оплотом демократии в мире, большое влияние имеет либеральный подход, основанный на стремлении поддержать расширить демократические ценности повсеместно, построить отношения с внешним миром исходя из принципа т.н. «демократического стандарта». Данные подходы порой странным образом находят свое отражение во внешнеполитической стратегии США. Это обстоятельство нередко вызывает справедливые международные обвинения и критику в адрес Вашингтона. Одним из отражений этих внутренних течений в США является т.н. политика «двойного стандарта», казалось бы, находящиеся в схожих, в том числе «демократических» условиях страны, рассматриваются нередко с диаметрально противоположных позиций. Важный элемент подхода Соединенных Штатов проявляется в контексте задачи обеспечения американской конкурентоспособности в глобальной экономике, в том числе в международных финансах, что на региональном уровне обуславливается формированием условий для беспрепятственного экономического, финансового доступ в Центральную Азию. Главным объектом данной политики остается энергоресурсный потенциал. США проявляют большую заинтересованность в развитии транспортной инфраструктуры региона в западном направлении (евроазиатский коридор, маршрут Восток-Запад), теоретическое обоснование значения которого дано в законопроекте «Стратегия Шелкового пути: XXI век», одобренно о Сенатом (март 1999 .) находящеегося на рассмотрении Палаты Представителей Конгресса США. Необходимо отметить, что, в целом, согласно многочисленных оценок в самих странах Центральной Азии, американская политика здесь играет достаточно прогрессивную роль в направлении поддержания геополитического баланса, интегрирования региона в международное сообщество. Вместе с тем, отдельные подходы в современной политике Вашингтона, в частности форсирование уже идущих в большинстве стран региона процессов либерализации, вызывают некоторый скептицизм. Как представляется, идеалистические желания «построения демократий западного образца в короткий срок», бытующее у некоторых представителей политикоформирующих кругов Соединенных Штатов, не учитывают наличия целого ряд угрозы вызовов безопасности в регионе, являются деструктивным для стабильности в Центральной Азии и всем евразийском пространстве. Безусловно, что в этой связи США необходимо следовать намеченному курсу в отношении региона, больше учитывать специфику обстановки здесь, что может существенно укрепить авторитет Вашингтона в Центральной Азии.
Китайская Народная Республика
Китай, проявив присущий ему реалистичный подход, предпочитает осторожную политику на центральноазиатском направлении. Внешне стратегические интересы КНР в ЦЕнтральной Азии проявляются несущественно (что вовсе не означает их отсутствия). В геополитическом плане Китай осознает нежелательность преждевременность демонстрации своих амбиций в регионе.
Достаточно пассивная позиция Китая в Центральной Азии, прежде всего, связана с тем, что его основные интересы продолжают находиться в АТР. К тому же, усиление «внимания» КНР к региону могло бы повредить крепнущему российско-китайскому сотрудничеству, которое по ряду вопросов международной жизни некоторым сферам взаимодействия приобретает характер стратегического. Китайское руководство неоднократно подчеркивало, что выступает в поддержку сохранения с центральноазиатскими странами дружеских отношений между собой и Россией, не стремится заполнить какой-либо вакуум, образовавшийся в результате распада Советского Союза. Отсутствие значительной вовлеченности Китая в дело Центральной Азии также во многом обуславливается сохранением такой проблемы для КНР как нестабильная ситуация в восточной части Синьцзяно-Уйгурского Автономного района, что без того доставляет Пекину неприятности ростом исламских националистических настроений. С появлением же по другую сторону границы заразительно о примере создания национально-государственных образований, ситуация возможным усилением сепаритстских тенденций в самом Китае. Вместе с тем, существует точка зрения, что одним из центральных элементов, обуславлевающих пассивность КНР в данном регионе, является не заинтересованность Пекина в привлечении международного внимания к проблемам СУАР. Так, ситуация в ряде других регионов Китая, таких как Тибет, сложность по рыночным вопросов уже достаточно подрывают международный авторитет стабильность КНР, являются причиной западного «вмешательства » во внутренние дела страны. Как представляется, обстановка на востоке Китая пока не позволяет использовать данную территорию для активного геополитического проникновения в центральноазиатский регион. Пекину трудно прогнозировать возможные последствия (межэтнического, межцивилизационного, межконфессионального плана т.д.), способные возникнуть после глубоко не продуманных внешнеполитических шагов в Центральной Азии. Однако, имеются иные оценки относительно китайского влияния на Центральную Азию. В большинстве своем он характерны для некоторых казахских кыргызских политологов, которые утверждают, что в отношении их стран со стороны Китая осуществляется т.н. «ползучая экспансия», сопровождаемая высокой миграционной активностью населения КНР. В то же время, представляется, что миграционное давление Китая, наблюдающееся по всему периметру КНР, связано преимущественно с внутренней ситуацией в стране, пока не возведено в ранг государственной политики. Кроме того, важным моментом понимания центральноазиатской доктрины Пекина является тот факт, что в последнее время все-таки прослеживается некоторая тенденция усиления активности КНР в регионе. Растущий китайский интерес заметен, в первую очередь, в экономической сфере, на фоне относительного роста объемов инвестиций торговли, повышенного внимания к транспортным проектам, в том числе строительству сети топливопроводов из Центральной Азии, также урегулирования по рыночных вопросов. Представляется, что в основе данного интереса КНР на внешнеполитическом уровне лежит стремление обезопасить свои восточные тылы для более активной линии в АТР, предотвратить возможность возникновения на своих очагах напряженности, сформировать устойчивые предпосылки для дальнейшего развития отношений с новым государствами региона, во внутреннем плане — стабилизировать ситуацию в СУАР, самой слаборазвитой провинции страны, сильнее привязать Синьцзян к Китаю с помощью прокладки трубопроводов интенсификации е о экономики. Кроме того, растущая заинтересованность КНР во взаимодействии с набирающей силу объединенной Европой уже сейчас диктует необходимость поиска формирования надежных коммуникационных связей с ЕС. В этой связи, развитие Китаем элементов транспортной инфраструктуры с Центральной Азией в будущем способно послужить фундаментом широкого взаимодействия КНР (как АТР) с европейскими странами. В целом, подход Китая к Центральной Азии является по своей сути стратегическим долгосрочным, не сориентированным ни сиюминутные приоритеты. Анализ последних тенденций в китайской политической линии дает основание предположить, что в настоящее время уровень влияния КНР в регионе будет продолжать обуславливаться широким спектром взаимоотношений, в первую очередь, с самим странам Центральной Азии, РФ, США, также потенциально ЕС. Роль Пекина в регионе, похоже, будет постепенно возрастать в ближайшее время пропорционально ослаблению здесь российского влияния, усилению китайско-европейского взаимодействия. В более отдаленной перспективе укрепление позиций Китая в АТР (в том числе, не исключено, за счет решения в китайскую пользу ряд территориальных споров), улучшение социально-экономической ситуации в восточных регионах страны, как представляется, будет иметь далеко идущие последствия для будущего стран Центральной Азии всего континента.
Европейский Союз
Европейская позиция в отношении Центральной Азии характеризуется как осторожная сдержанная, что связано во многом с продолжающимся осмыслением в политикоформирующих кругах ЕС перемен на еврозийском пространстве. На современном этапе геополитический интерес ЕС к региону, как таковой, отсутствует. В экономическом плане основным моментом, препятствующим активному развитию отношений ЕС региона, является не столько удаленность Центральной Азии от Европы, сколько наличие многочисленных препятствий в виде высоких транспортных тарифов на всем протяжении европейско-центральноазиатского маршрута, небезопасность отдельных его участков, сохраняющиеся здесь противоречия между рядом стран держав. ЕС продолжает демонстрировать повышенный интерес к идеям интеграции кооперации стран Восточной Европы, Кавказа Центральной Азии. Вместе с тем, заинтересованность Европейского Сообщества в выходе к Тихому Океану, усиливающееся взаимодействие со странами АТР, происходящее на фоне ослабления коммуникационного значения РФ, диктует для европейских стран целесообразность более полноценного задействования территории центральноазиатских государств в качестве транспортного коридор. Следует особо акцентировать внимание на том, что главным гарантом (в том числе финансовым) успешной реализации транспортных (причем, не только энергетических) проектов «Восток-Запад» остается именно их европейская напраленность. Большинство инфраструктурных проектов в Центральной Азии сопредельных государствах, также на Кавказе, уже органично встроено в комплексную программу Комиссии Европейского Сообщества по созданию транспортной информационной магистрал Европа — Кавказ — Азия (ТРАСЕКА), что закрепляет за ЕС особое место во взаимоотношениях с центральноазиатскими республиками. Кроме того, способность ЕС играть превелегированную роль в регионе также связан с тем, что европейско-центральноазиатские отношения не отягощены прошлым амбициями. Они имеют в своей основе более продуманный реалистичный подход в отличие от отношений с другими странами. На политическом уровне, в первую очередь в сфере безопасности, важность отношений ЕС с регионом определяется уже тем фактом, что все страны Центральной Азии являются членами ОБСЕ. Данный момент позволяет им иметь развивать непосредственные связи с европейским государствами, минуя каких-либо посредников. По ряду оценок, дальнейшее расширение отношений с Центральной Азией будет однозначно полезным для ЕС в плане экономического политического процветания. По мнению ряда европейских аналитиков, более сильная экономическая, политиеская дипломатическая вовлеченность ЕС в Центральной Азии, особенно в регионе Каспия, воспрепятствовала бы чрезмерной исключительности здесь РФ, США, потенциально, КНР, тем самым, способствуя укреплению элементов стабильност не только в данном регионе, но Евразии в целом.[[11]]
Исламская Республика Иран
В условиях сохранения элементов изоляции давления, в первую очередь со стороны США, ИРИ все настойчивее демонстрирует попытки усилить свое экономическое, политическое культурное влияние в регионе Центральной Азии. Даные устремления, по-прежнему, основываются на трезвой оценке выгодности своего географического расположения, относительно стабильной внутриполитической обстановки, в т.ч. для транспортировки энергетических ресурсов региона на мировые рынки. Кроме того, по отдельным оценкам, (для Таджикистана) экспорт исламской революции также остаются в числе инструментов, используемых в подходах к региону со стороны клерикальных кругов ИРИ. Характерным элементом улучшения положения Ирана, возможного усиления его влияния на Центральную Азию, продолжает оставаться формирование партнерских связей с Россией, европейскими странами, КНР, Индией. Кроме того, стала просматриваться вероятность нормализации ирано-американских отношений. Необходимо отметить, что, вместе с тем, определенным конфликтным потенциалом для Центральной Азии является тенденция сохранения, в некоторых случаях усиления противоречий между Ираном его традиционным региональным соперниками — Пакистаном, Саудовской Аравией, также, в определенной степени, Турцией. Так, Иран продолжает опасаться возможности развития идей пантюркизма с лидирующей ролью Турции или суннитского фундаментализма, поддержаваемого саудитским движениями, что делает его политику в регионе сориентированной на краткосрочные моменты, в этой связи трудно прогнозируемой. Как представляется, главной задачей для ИРИ на современном этапе остается выход из политической экономической изоляции, что подтверждается усиливающейся челночной дипломатией Иран, недавним в этом руководство страны в государствах Ближнего и Среднего Востока, Европы. В Центральной Азии Иран будет продолжать стремиться сохранить геополитический баланс, построенный на противовесе стратегических интересов США, России, Китая европейских стран. Вместе с тем, не исключено, что нарастающий идеологический раскол в иранском обществе, сохраняющиеся противоречия с США, рядом соседних стран (как Саудовская Аравия, Пакистан, Турция), будут мешать ИРИ сосредоточиться на проведении долгосрочной политики в Центральной Азии.
Исламская Республика Пакистан — афганский фактор.
ИРП продолжает вынашивать амбиции регионального лидера, что на фоне обладания ядерным оружием и средствами его доставки является серьезным фактором в азиатской части континента. Государства Центральной Азии представляют для Пакистана большой интерес, как с экономической, так и с политической точки зрения. Усиление влияния Исламабада в регионе может повысить его роль в Южной Азии, обеспечить поддержку молодых «братских мусульманских государств» в конфронтации с Индией, существенно укрепить позиции в борьбе с другими региональными конкурентами — Ираном и Турцией.
Пакистан заинтересован в интеграции с центрально-азиатскими государствами, интенсификации всесторонних политико-экономических отношений с регионом. В связи с этим, одним из приоритетов для ИРП остается
формирование транспортных связей с Центральной Азией, где особое внимание Исламабад обращает на создание магистральных путей сообщения через Афганистан.
Однако осуществлению желания ИРП проводить активную политику в регионе мешают материально-финансовые трудности, отсутствие внутриполитической стабильности, продолжающаяся конфронтация с Индией, значительная вовлеченность в афганский конфликт. Кроме того, данные моменты подрывают и международную репутацию Пакистана, не позволяя заручиться поддержкой мирового сообщества для осуществления крупных политических шагов в центрально-азиатском направлении
В этих условиях ИРП, похоже, продолжает демонстрировать выбор идеологической и силовой политики в регионе, что является деструктивным фактором, как для самого Пакистана, так и для региона в целом.
Важным элементом внешнеполитической активности ИРП в Центральной Азии является афганское направление, которое напрямую связано с ролью Движения Талибан, антииндийской линией, а также в некоторой степени политикой США по изоляции Ирана.
В этой связи, определенные круги в Пакистане, следующие логике геополитических интересов, продолжают использовать талибов в качестве основного и перспективного инструмента своего влияния в регионе. Наиболее активная поддержка ДТ со стороны ИРП была заметна до 1997 г. В настоящее же время Исламабад стремится не афишировать своей помощи талибам, т.к. последние дискредитировали себя в глазах мирового сообщества (права человека, экстремизм, торговля наркотиками и оружием).
Необходимо отметить, что интересам Исламабада отвечает создание на территории ИГА дружественного, относительно стабильного, но слабого в экономическом и политическом плане, а значит управляемого государства (что, в связи с имеющимися территориальными претензиями Афганистана к ИРП, является важным). Однако, данные мечты трудновыполнимы ввиду наличия глубинных внутренних противоречий и сохраняющегося конфликта интересов в Афганистане со стороны целого ряда держав и стран.
Более того, не следует рассматривать процесс влияния ИРП на талибов как односторонний. Глубинные общественные корни Движения в Пакистане, его тесные связи с исламскими националистическими организациями, военными структурами и спецслужбами, наглядно свидетельствуют о высоком воздействии талибов на развитие общественно-политической ситуации в ИРП.
По различным оценкам, намечается тенденция утраты Пакистаном контроля над ДТ, что грозит ИРП широким спектром проблем безопасности, вплоть до его т.н. талибанизации и распада. На фоне этого, справедливо возникает вопрос об уровне управляемости талибов, рассмотрении их уже как главной силы, определяющей внешнеполитическую активность всего афганского государства, «превращающегося в самостоятельного игрока на региональной сцене».
Возможность конфронтации между Ираном и талибами, что отчетливо было заметно в ходе недавнего противостояния на ирано-афганской границе, также не может быть игнорирована Пакистаном. Исламабад не имеет право позволить себе быть вовлеченным в любого рода конфликт с Ираном, как по причинам стратегическим, так и экономическим
Кроме того, современная обстановка в Пакистане продолжает характеризоваться тенденцией возрастания исламского влияния в стране, чему в немалой степени способствуют афганские радикалы. Причем, исламский подход получает свое развитие в качестве альтернативы существующим кризисным явлениям не только в экономике, но и в политической жизни ИРП на фоне дискредитации идеи построения светского государства и размаха коррупции в структурах госуправления.
Представляется, что поощряя Движение Талибан, ИРП тем самым, образно выражаясь, как бы «выдергивает коврик из-под своих ног», не имея средств для ведения подобного рода политики, а тем более контроля над процессами в ИГА и за его пределами, продолжая компрометировать себя не только в глазах стран Центральной Азии, но и всего мирового сообщества.
Нынешняя кризисная ситуация в Афганистане остается серьезным барьером на пути установления прямых связей между Пакистаном и центрально-азиатскими государствами. Сохраняющаяся здесь нестабильность и усиливающееся исламско-экстремистское давление на страны Центральной Азии препятствуют налаживанию полноценных пакистано-центральноазиатских связей, обрекают их на застой, делают неясной перспективу и угрожают ИРП изоляцией.
Поэтому активное участие Исламабада во внутреннем и международном диалоге по афганской проблеме (в первую очередь, в рамках формулы «6+2»), оказание посильного влияния на ДТ с целью достижения мирного соглашения по ИГА, нейтрализации тенденции экспансии идей исламского радикализма в регион Центральной Азии максимально отвечало бы национально-государственным интересам ИРП.
Безусловно, стремление Пакистана разрешить проблемы Афганистана будет адекватно воспринято в столицах всех стран региона, способствовать росту двусторонних связей, повышению международного имиджа Исламабада, решению его внутренних проблем. Однако, вопрос, — есть ли политическое мужество и воля у руководства ИРП для столь серьезных стратегических шагов, а также, — какие силы и как управляют Пакистаном, — все еще остается на повестке дня.[[12]]
Турция
Целый комплекс как внутренних, так и внешних проблем, в первую очередь в отношениях с соседними странами, свидетельствуют, что центральноазиатский вектор политики Анкары призван способствовать решению приоритетных внешнеполитических задач, стоящих перед Турцией. На современном этапе основным аспектом активности Турции остается ее стремление стать полноправным членом западного сообщества, а в настоящий период времени — войти в состав Европейского Союза. Политическая линия Турции в регионе во многом (хотя не в первую очередь) обуславливается ее желанием укрепить свой международный имидж, наглядно показать Западу целесообразность своей посреднической роли в Центральной Азии, доказать необходимость своего включения в западные структуры, в первую очередь ЕС.
Данные выводы также можно сделать на основании программного заявления председателя нового турецкого правительства Б. Энджевита, в котором среди приоритетных направлений внешнеполитического курса названы: укрепление трансатлантической кооперации, связей с США и НАТО, интеграции в ЕС и развитие всесторонних отношений с регионом Центральной Азии и Кавказа.
Однако такие проблемы как курдский вопрос, внутренняя борьба между сторонниками исламского и светского пути развития, а также растущие противоречия с ЕС по поводу принятия в европейские структуры, отвлекают значительные материально-финансовые и политические ресурсы Анкары от активных действий в регионе.
Вместе с тем, похоже, что в настоящий момент внешнеполитическая активность Анкары становится все менее существенным фактором и для самой Центральной Азии. Продемонстрированная в свое время Турцией неспособность оказать государствам региона достаточную финансово-экономическую и политическую поддержку существенно ограничила ее присутствие в Центральной Азии. Турецкие амбиции (особо не афишируемые в правительственных кругах) на лидерство в регионе, ассоциируемые с этно-идеологическим лозунгом пантюркизма, также не находят соответствующего отклика в государствах Центральной Азии.
Кроме того, в последнее время получают распространение факты участия некоторых представителей Турции в исламско-экстремистской и религиозно-пропагандисткой деятельности в отношении граждан Центральной Азии, как на турецкой территории, так и в названном регионе. К тому же имеется информация о том, что отдельные организаторы февральских террористических актов в Ташкенте также определенное время находились (а, по некоторым данным, находятся до сих пор) в Турции. Все это определенно, свидетельствует о том, что на пути развития центральноазиатско-турецких связей могут возникнуть дополнительные барьеры, в чем не заинтересованы ни страны региона, ни сама Анкара.
Как представляется, реализация проекта транскавказского транспортного коридора, в первую очередь его нефтегазового элемента, и превращение Турции в перекресток Азии, Европы и Ближнего Востока, все же поддерживает в Анкаре надежду на увеличение в перспективе своего экономического и политического влияния в регионе, а значит значения для Запада.
Индия
Вслед за первой вспышкой интереса к Центральной Азии внимание Индии к региону снизилось. Дели стремится не дать Пакистану разыграть свою антииндийскую карту. Поэтому Индия демонстрирует поддержку выбора центральноазиатскими государствами светского пути развития, опасаясь попыток определенных сил сформировать исламско-радикальный блок от Босфора до Пенджаба и Кашмира.
Определенным показателем центральноазиатско-индийских отношений стал майский 1999 г. визит в регион министра иностранных дел Индии Дж.Сингха, в ходе которого неоднократно подчеркивалась общность подходов по целому спектру вопросов региональной безопасности, афганского урегулирования, борьбы против религиозного экстремизма, терроризма и наркобизнеса.
Важным моментом центральноазиатской политики Индии является то, что Дели будет и впредь продолжать использовать недостаточную солидарность мусульманских стран, делая один из основных акцентов в развитии отношений с регионом на Иран, в том числе и в транспортном плане. В этой связи характерным является то, что в ходе своей поездки по региону Дж. Сингх неоднократно делал акцент на целесообразности использования странами региона и Индией транзитных возможностей ИРИ.
Принимая во внимание, что Индия де-факто является мировой ядерной державой, второй по численности населения страной, обладающей, к тому же, современными технологиями, а также с учетом возможного усиления транспортного взаимодействия с ней, предполагается, что в среднесрочной перспективе влияние индийского фактора на ситуацию в Центральной Азии будет возрастать. Не исключено, что Индия еще сыграет свою роль в поддержании баланса интересов в регионе между такими странами как РФ, КНР и США.
Уникальность расположения Центральной Азии на пересечении евразийских геополитических связей, тенденция усиливающегося взаимодействия здесь мировых и региональных держав предопределяет, что регион можно справедливо считать одним из главных звеньев безопасности на постсоветском пространстве и, в целом, выделить в качестве своеобразного элемента стабильности в Евразии.
Как представляется, подходы к Центральной Азии со стороны РФ, США, КНР, ЕС, Турции, Пакистана, Ирана и Индии будут продолжать в определенной степени основываться на принципе геополитического регионализма, а также стремлении максимально использовать свои внутренние и внешние ресурсы для закрепления в регионе. К сожалению, отдельные факторы будут продолжать демонстрировать выбор непопулярных в современном мире, но действенных инструментов политики, таких как силовой (военный) и идеологический подходы.
Практически все названные факторы проявляют повышенную заинтересованность в транспортировке в выгодном им направлении энергоресурсов региона. Причем, необходимо понимать, что данная стратегия преследует конкретные геополитические цели. Так, контроль за топливно-энергетическими ресурсами и средствами их транспортировки играет все возрастающую роль в определении геополитических позиций той или иной страны.
При анализе и планировании энергетических маршрутов, отдаче предпочтения какому-либо из них, следует отчетливо понимать, что именно их маршрут, как ничто другое будет определять региональные союзы, внешнее влияние и геополитическую ситуацию в Центральной Азии и Евразийском пространстве в целом.
Определенно, что динамичность и устойчивость развития Центральной Азии, возрастание ее ценности для мирового сообщества могут происходить только в условиях сохранения стабильности и геополитического равновесия. Среди приоритетов по улучшению геополитического положения всего региона будет оставаться стремление к нейтрализации неблагоприятных для Центральной Азии процессов: угрозы вхождения стран региона в орбиту влияния держав, вынашивающих какие-либо региональные или глобальные амбиции и, безусловно, распространения идей исламского радикализма.
Одним из главных условий стабильности в регионе является тенденция к дальнейшей внутри- и межрегиональной интеграции и сотрудничеству (в том числе в таких сферах, как проведение согласованной политики в области транспорта и коммуникаций, использования топливно-энергетических и водных ресурсов; усиления внимания к проблеме религиозно-нравственного воспитания населения, борьбы с исламским экстремизмом и др.). Это неоднократно подчеркивалось на саммитах Центрально-азиатского Союза (куда, как известно, входят Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан и Узбекистан), в том числе в ходе последнего (г.Бишкек, июнь 1999 г.), а также двусторонних встречах руководителей региона.
Этой же цели отвечает дальнейшее формирование и диверсификация полноценных связей стран Центральной Азии с внешним миром, в том числе восстановление «Шелкового пути», что придаст региону былое коммуникационное значение в рамках всего Евразийского континента.
Хотелось бы верить, что именно согласованные действия государств Центральной Азии во взаимодействии со всеми заинтересованными сторонами, в первую очередь такими, как РФ, США, ЕС, а также региональными лидерами в лице Китая, Турции, Ирана, Пакистана, Индии и др., позволят достичь необходимых результатов для стабильности и процветания народов региона и Евразии в целом[[13]][[14]]
ГЛАВА 3. ЦЕНТРАЛЬНОАЗИАТСКИЙ ВЕКТОР ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ РЕСПУБЛИКИ КАЗАХСТАН
Отношения Казахстана со своими центральноазиатскими партнерами с периода распада СССР испытывали на себе воздействие комплекса факторов, обусловленных экономическими, политическими и шире международно-политическими вопросами и проблемами.
Страны Центральной Азии во внешнеполитической стратегии Казахстана объективно занимают одни из ведущих позиций. Как известно, другие страны СНГ, прежде всего Россия, а также Китай, США, Европейский Союз, Иран, Турция также относятся к числу важнейших партнеров Казахстана и других центральноазиатских стран. Государства Центральной Азии хотя и не занимали во внешнеэкономическом плане для Казахстана того места, которое занимает Россия и на которое в настоящее время и в перспективе претендуют КНР, США, а также Иран и Турция, тем не менее, играют, а в потенциале способны сыграть еще более существенную роль.
Объективно это обусловлено очевидным фактом — географической смежностью территорий государств Центральной Азии и вытекающих из этого факторов взаимозависимости, прежде всего, в транспортно-коммуникационной сфере, а также схожестью целого спектра внешнеполитических и внешнеэкономических задач и проблем. В исследовательской литературе, посвященной этим проблемам, сравнительно подробно рассмотрена значительная часть из указанных вопросов.
Вместе с тем ответ на вопрос: «Какое место занимают государства Центральной Азии во внешнеполитических приоритетах Казахстана?», с одной стороны, однозначен, а с другой — требует пристального анализа всего комплекса отношений и противоречивого процесса двустороннего и многостороннего взаимодействия. В силу многих причин различные интеграционные проекты, которые возникали на протяжении 1990-2000 гг. в Центральной Азии, оказались не реализованными. К примеру, одна из видимых причин связана с тем, что часто менялись приоритеты в рамках региональных инициатив.
В стратегических документах, отражающих казахстанское видение решения проблем безопасности и внешней политики, взаимодействие со странами Центральной Азии названо одним из ключевых способов решения этих задач. Очевидным фактом является то, что в условиях Центральноазиатского региона эффективное решение целого ряда проблем возможно на многосторонней основе. Этим и были в первую очередь продиктованы различные многосторонние инициативы по региональному сотрудничеству.
В январе 1993 г. в Ташкенте на встрече лидеров стран был принят ряд решений по скоординированной экономической политике, предполагалось, что они также учтут экономическую специализацию стран и другие особенности. В рамках встречи была подтверждена необходимость создания межгосударственных многосторонних отраслевых комиссий: по зерну и нефти — в Алматы, хлопку — в Ташкенте, газу — в Ашгабаде, электроэнергии — в Бишкеке и водным ресурсам — в Душанбе. Было принято решение о создании Международного фонда спасения Арала*Исполнение этих решений было осложнено комплексом проблем, так как страны Центральной Азии начали реализацию национальных экономических реформ. Не были согласованы единые принципы таможенной и налоговой политики, соответственно, торгово-экономические связи регулярно сталкивались с этими вопросами.
Тем не менее, идея региональной интеграции государств Центральной Азии не теряла популярности, как в среде политиков, так и экспертов. В январе 1994 г. главами Казахстана и Узбекистана был подписан Договор о создании единого экономического пространства. 30 апреля этого же года к договору присоединился Кыргызстан (с этого периода ведет отсчет первое региональное объединение). Позднее 26 марта 1998 г. было принято решение о вступлении в организацию Таджикистана.
Объединение предусматривало свободное перемещение товаров, услуг, капиталов, рабочей силы и должно было обеспечить согласованную расчетную, бюджетную, налоговую, ценовую, таможенную и валютную политику государств-участников. Для выработки общих подходов в решении региональных проблем и основных направлений сотрудничества в различных сферах в июле 1994 г. были образованы Межгосударственный совет, Совет премьер-министров, Совет министров иностранных дел и постоянно действующий рабочий орган Межгоссовет и Исполнительный комитет. Тогда же были подписаны соглашения об информационном обеспечении межгосударственных договоров и соглашений в области экономического и социального развития государств-участников, об учреждении Центральноазиатского банка сотрудничества и развития, о военно-техническом сотрудничестве и другие важные документы. В августе 1994 г. было принято Положение об Исполнительном комитете Межгосударственного совета. В апреле 1995 г. на заседании Совета Премьер-Министров стран — участниц интеграционного процесса была принята Программа экономической интеграции на 1995-2000 гг. В июне 1995 г. на Иссыккульском саммите глав центральноазиатской «тройки» была принята Декларация о региональном сотрудничестве. В числе наиболее важных документов в политической и военной областях: Договор о вечной дружбе, подписанный между Казахстаном, Кыргызстаном и Узбекистаном в Бишкеке 10 января 1997 г., и Договор о совместных действиях по борьбе с терроризмом, политическим и религиозным экстремизмом, транснациональной организованной преступностью и иными угрозами стабильности и безопасности, подписанный в Ташкенте 21 апреля 2000 г.
Для стран Центральной Азии после получения независимости важнейшими задачами в сфере внешних связей являются следующие: создание благоприятного внешнеполитического, экономического климата вокруг страны и формирование основ для стабильного и безопасного развития на международной арене. С небольшими вариациями, внешнеполитический инструментарий большинства государств региона является сходным.
Казахстан также обозначил свои международные приоритеты. Различные аспекты внешнеполитической стратегии нашли отражение в концептуально-программных документах, отражающих стратегические ориентиры Казахстана, таких, как программа «Казахстан-2030», где первым основным приоритетом определена национальная безопасность; концепция внешней политики Республики Казахстан, которой придерживается внешнеполитическое ведомство страны, и ежегодные послания Главы государства. Как считает официальная Астана, Казахстан в силу своего геополитического положения и экономического потенциала не вправе замыкаться на узкорегиональных проблемах и, соответственно, многовекторная дипломатия — это «разумная и рациональная внешняя политика». С многовекторной дипломатией связывается нейтрализация угроз безопасности Казахстана. Многовекторность была обусловлена следующими факторами: формирующейся геополитической конфигурацией на евразийском пространстве, нарастанием геополитического и геоэкономического соперничества традиционных и вновь образовывающихся центросиловых полюсов, распадом старых экономических и политических связей, увеличением вероятности потенциальных региональных и этнических конфликтов. Позиция Казахстана в вопросах регионального и макрорегионального взаимодействия обусловлена поиском компромиссов, которые видятся в виде многостороннего сотрудничества.
Очевидно, что во внешнеполитических подходах стран Центральной Азии было много общего. К примеру, узбекские исследователи считают, что внешней политике Узбекистана присуща многосторонняя дипломатия, где нет жесткой иерархии приоритетов. Многовекторность, сходная с казахстанским видением внешнеполитических приоритетов, есть и у Кыргызстана с поправкой на ряд особенностей страны.
Геополитические тенденции в 1990-2000-х гг. в Центральной Азии свидетельствуют о нарастающем интересе держав и крупных стран к ситуации в регионе. Интерес, с одной стороны, был обусловлен увеличением поставок энергоресурсов из Центральной Азии на мировой рынок, а с другой — проблемами международной безопасности. К активным действующим игрокам в регионе, а именно России, США, КНР, Турции и Ирану, добавились Пакистан, Индия и целая группа стран, реально и потенциально причастных к транспортным маршрутам из Центральной Азии на внешние рынки, а также заинтересованных в новых рынках и региональной стабильности.
Вопросы региональной стабильности и безопасности в Центральной Азии, связанные в том числе с нетрадиционными вызовами и угрозами, стали одними из ключевых в ходе подписания различных межгосударственных соглашений и создания международных организаций. Различные страны, как известно, демонстрировали альтернативные модели развития и решения возникших трудностей. Разнообразие и широкий спектр международных организаций в СНГ, и в частности в Центральной Азии, свидетельствуют как об их разной функциональной направленности, так и о размытости их платформ, ряд из которых если не альтернативен, то, по крайней мере, смежен. Попытки стран Центральной Азии усилить военно-политическое сотрудничество приводили к подписанию соглашений и иного рода документов, в которых слабым местом неизменно оставался механизм их реализации.
Стороны не были удовлетворены ни динамикой интеграционных процессов, ни спектром обсуждаемых вопросов. Как отмечали наблюдатели, товарооборот между Казахстаном и Узбекистаном сократился с $22 млн в 1995 г. до $212 млн в 2000-м, а объем торговли с Кыргызстаном за тот же период упал с $202 млн до $90 млн. Это наглядно продемонстрировало насколько эффективно экономическое сотрудничество в рамках ЦАЭС. В области региональной безопасности каждая сторона подтвердила свою готовность участвовать в совместном решении проблем в случае внешней угрозы. Сравнительно успешнее шло сотрудничество по созданию Центразбата — коллективного миротворческого батальона, но и его судьба, в конце концов, оказалась схожей с судьбой экономических проектов ЦАЭС.
С начала 2000-х гг. точки зрения стран-участниц — Казахстана, Таджикистана, Кыргызстана и Узбекистана — на ЦАЭС существенно изменились. Так, один из последних саммитов ЦАЭС прошел в Алматы в январе 2001 г. На нем было сказано немало слов об ощутимых результатах экономического сотрудничества, а также об инициативе Астаны по разработке специальной программы для экономик региона (СПЕКА). Говорилось и о стратегии интеграционного развития ЦАЭС до 2005 г., утвержденной в июне 2000 г. на саммите в Душанбе. Вместе с тем Алматинский саммит глав государств — членов ЦАЭС в очередной раз продемонстрировал противоречивость интеграционных ожиданий его участников. Была предложена новая институциональная реформа ЦАЭС, подразумевающая смену названия и расширение круга межгосударственных вопросов, решаемых организацией. По признанию И.Каримова, «за время своего существования Центральноазиатское сообщество приняло 254 документа, большинство из них не работает». По мнению лидера Узбекистана, общий центральноазиатский рынок во многом остается благим пожеланием, и государства региона пока объединяет только внешняя угроза, а это достаточно зыбкая база для интеграционных процессов.
Среди специалистов распространено мнение, что основной причиной ликвидации ЦАЭС стал разный уровень экономического развития стран-членов и, как следствие, различие их интересов и целей в функционировании организации. Показательно, что в период функционирования межгосударственных объединений в Центральной Азии, начиная с 1994 г., удельный вес внутрирегиональной торговли в экспортно-импортных операциях стран ЦАС/ЦАЭС с каждым годом уменьшался. К примеру, если в 1994 г. доля стран ЦАС во внешнеторговом обороте Казахстана составляла 8,6%, то в 2001 г. — уже 2,7%, т.е. этот показатель уменьшился более чем в три раза. Для Узбекистана этот показатель был 18,7% в 1994 г. и 11,0% в 2001 г. У двух других участников ЦАС также произошло снижение этого показателя, но торгово-экономическое взаимодействие в региональном масштабе является для них более существенным. В 1994 г. удельный вес внутрирегиональной торговли для Кыргызстана составлял 39,6%, в 2001 г. — 25,2%. Для Таджикистана в 1994 г. — 35,1% и в 2001 г. — 25,2%. Снижение внутрирегиональной торговли стало следствием неэффективного использования потенциала взаимовыгодного сотрудничества государств ЦАС, было обусловлено несогласованностью экономической политики, существенными различиями и противоречивостью в проведении реформ, установлением барьеров в движении товаров и услуг. Это было характерно не только для зоны ЦАЭС, но и для СНГ. К примеру, доля стран вне СНГ в суммарном внешнеторговом обороте государств ЦАЭС с 37,4% в 1994 г. увеличилась до 60,3% в 2001 г.[[15]][[16]]
продолжение
--PAGE_BREAK--