“Суд” для декабристов

Сразу же после восстания на Сенатской площади, в ночь на 15 декабря в Петербурге начались аресты. Декабристов возили на допрос непосредственно к самому Николаю I в Зимний дворец из которого, по меткому выражению Декабриста Захара Чернышева, в эти дни “устроили съез­жую”. Николай сам вступал в роли следователя и до­прашивал арестованный (в комнатах Эрмитажа). После допросов “государственных преступников” отсылали в Петропавловскую крепость, в большинстве случаев с лич­ными записочками царя, где указывалось, в таких усло­виях должен содержаться данный арестант. Декабрист Якушкин был, например, прислан со следующей царской запиской: “Присылаемого Якушкина заковать в ножные и ручные железа; поступать с ним строго и не иначе содержать, как злодея”.

Следствие было сосредоточено не на идеологии декабристов, не на их политических требованиях, а на вопросе цареубийства.

Поведение декабристов на следствии было различно. Многие ив них не проявили революционной стойкости, по­теряли почву под ногами, каялись, плакали, выдавали то­варищей. Но были случаи и личного геройства, отказа да­вать показания и выдавать заговорщиков. В числе стой­ких и державших себя с достоинством были Лунин, Якушкин, Андреевич 2-й, Петр Борисов, Усовский, Ю. Люблинский и другие. Пестель сначала отвечая на все вопросы полным отрицанием: “Не принадлежа к здесь упоминаемому обществу и ничего не знав о его существо­вании, тем еще менее могу сказать, к чему стремится истинная его цель и какие предполагало оно меры к до­стижению оной”, — отвечал он, например, на вопрос о цели тайного общества. Позже, многими выданный, он был вынужден давать, подробные ответы.

“Я никем не был принят в число членов тайного об­щества, но сам присоединился к оному, — гордо отвечает следователям декабрист Лунин. — Открыть имена их [чле­нов] почитаю противным моей совести, ибо должен бы был обнаружить Братьев и друзей”.

Замечательно одно место следственного дела Михаила Орлова. Даже под арестом, во время допросов, прорва­лась у него внезапно мысль о том, что восстание могло бы победить при других обстоятельствах. На вопрос, по­чему он не выдал заговорщиков, хотя знал об их планах и даже в самое последнее время, Михаил Орлов ответил: “Теперь легко сказать: “Должно было донести”, ибо все известно и преступление совершилось. Но тогда не позво­лительно ли мне было, по крайней мере, отложить на не­которое время донесение. Но, к нещастию их, обстоятель­ства созрели прежде их замыслов и вот отчего они про­пали”. Набранные курсивом слова Николай I дважды под­черкнул, а над словами “но к нещастию” поставил одиннадцать восклицательных знаков, причем справа, на полях около этого места поставил еще один, дополнитель­ный — двенадцатый — восклицательный знак огромного размера.

Но вместе с тем многие следственные дела декабрис­тов содержат многочисленные покаянные обращения к ца­рю и членам комиссии, слезливые письма раскаявшихся “преступников”, клятвы заслужить, прощение. Почему так много членов общества не проявили стойкости? Ответ представляется ясным. За заключенными в Петропав­ловской крепости участниками восстания 14 декабря не стояло революционного класса. За стенами тюрьмы они не чувствовали опоры, и многие упали духом. В тюрьме про­исходили и случаи самоубийства (так, разбил себе голову о стену тюремной камеры декабрист Булатов). Заковы­вание “в железа” было формой физической пытки (дру­гих форм, по-видимому, не применяли), но не менее тяжелы были и моральные пытки — запугивание, обнадеживание, влияние на семью, угрозы смертной казни и пр.

Царские власти были заинтересованы в широком опо­вещении дворянского общества о якобы “глубоком рас­каянии” заключенных, признающих-де ошибочность выступления и восхваляющих милосердие царской власти. Между прочим, для этой цели широко распространялся через полицию и губернскую администрацию один доку­мент, представлявший собой объединение трех писем — предсмертного письма Рылеева к жене, письма декабри­ста Оболенского к отцу и покаянного письма Якубовича, также к своему отцу. Все три письма распространялись правительством официальным путем: об этом ярко сви­детельствует особое “дело” канцелярии петербургского гражданского губернатора, в котором эти покаянные пись­ма аккуратно подшиты к официальным сообщениям о следствии и суде, выдержкам из сенатских ведомостей и пр.

Во время следствия очень быстро — при первых же вопросах — прозвучало имя А. С. Пушкина. Открылось, ка­кое огромное значение имели для декабристов его стихи. Немало вольнодумных стихов — Рылеева, Языкова и дру­гих известных и безвестных поэтов -- нашлось при обыс­ке и было записало при допросах. Открылись неизвест­ные армейские поэты (Жуков и др.) сочинявшие стихи в подражание Пушкину и Рылееву.

Николай I особенно боялся стихов; они могли легко распространиться, их могли списать или запомнить на­изусть даже писцы Следственной комиссии. Поэтому во время следствия царь отдал приказ, который никогда не забудет история русской литературы: “Из дел вынуть и сжечь все возмутительные стихи”. Приказ был выполнен, стихи были сожжены; среди них, вероятно, было много произведений, так и оставшихся нам не известными, не­мало и пушкинских стихов. Случайно уцелела запись лишь одного пушкинского стихотворения “Кинжал”. Его записал на память по требованию следствия декабрист Громнитский (член Общества соединенных славян). Бе­стужев-Рюмин, показал он, “в разговорах своих выхвалял сочинения Александра Пушкина и прочитал наизусть од­но... не менее вольнодумное. Вот оно...” Далее следовал записанный наизусть текст пушкинского “Кинжала”. Его не удалось “вынуть и сжечь” согласно царскому приказу: он расположился на двух смежных страницах показа­ний, обороты которых были заняты важными текстами допроса, не подлежавшими уничтожению. Тогда военный министр Татищев, председатель Следственной комиссии, все же нашел выход из положения: он густо зачеркнул текст пушкинских стихов, в начале и конце поставив “скрепу” следующего содержания: “С высочайшего соиз­воления вымарал военный министр Татищев”.

“В теперешних обстоятельствах нет никакой возмож­ности ничего сделать в твою пользу, — писал Жуковский поэту, томившемуся в ссылке в Михайловском. — Ты ни в чем не замешан, это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой спо­соб подружиться с правительством”.

Никакого суда над декабристами в сущности не было. Пародия на суд происходила при закрытых дверях, в глу­бокой тайне. Вызываемым декабристам спешно предлагали засвидетельствовать их подписи под показаниями на след­ствии, после чего читали заранее заготовленный приговор и вызывали следующий “разряд”. “Разве нас судили? — спрашивали потом декабристы. — А мы и не знали, что это был суд...”

Пятеро декабристов были поставлены “вне разрядов” и приговорены к четвертованию. Но Николай заменил чет­вертование повешением.

Выписка из протокола Верховного уголовного суда от 11 июля 1826 г. гласила: “Сообразуясь с высокомонаршим милосердием, в сем деле явленным... Верховный Уго­ловный суд по высочайше предоставленной ему власти при­говорил: вместо мучительной смертной казни четвертова­нием, Павлу Пестелю, Кондратию Рылееву, Сергею Мура­вьеву-Апостолу, Михаиле Бестужеву-Рюмину и Петру Ка­ховскому приговором суда определенной, сих преступни­ков, за их тяжкие злодеяния, повесить”.

В ночь на 13 июля на кронверке Петропавловской кре­пости при свете костров устроили виселицу и рано утром вывели заключенных декабристов из крепости для совер­шения казни. На груди у приговоренных к повешению висели доски с надписью: “Цареубийца”. Руки и ноги были у них закованы в тяжелые кандалы. Пестель был так изнурен, что не мог переступить высокого порога калитки, — стража вынуждена была приподнять его и пе­ренести через порог.

Утро было мрачное и туманное. В некотором отдале­нии от места казни собралась толпа народа.

Начальник кронверка позже рассказывал: “Когда от­няты были скамьи из-под ног, веревки оборвались и трое Преступников... рухнули в яму, прошибив тяжестью своих тел и оков настланные над ней доски. Запасных веревок не было, их спешили достать в ближайших лавках, но было раннее утро, все было заперто, почему исполнение казни промедлилось. Однако операция была повторена и на этот раз совершилась удачно”. К этому страшному рассказу можно добавить цинически лаконичное “всепод­даннейшее донесение” санкт-петербургского генерал-гу­бернатора Голенищева-Кутузова, где указаны имена сор­вавшихся с виселицы: “Экзекуция кончилась с должной тишиной и порядком, как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного. По неопытности наших палачей и неумению устраивать виселицы при первом разе трое, а именно: Рылеев, Ка­ховский и Муравьев — сорвались, но вскоре были опять повешены и получили заслуженную смерть. О чем ваше­му величеству всеподданнейше доношу”.

Всех прочих заключенных декабристов вывели во двор крепости и разместили в два каре: в одно — принадле­жавших к гвардейским полкам, в другое — прочих. Все приговоры сопровождались разжалованием, лишением чи­нов и дворянства: над осужденными ломали шпаги, сры­вали с них эполеты и мундиры и бросали в огонь пылаю­щих костров.

Моряков-декабристов отвезли в Кронштадт и в то утро исполнили над ними приговор разжалования на флагман­ском корабле адмирала Кроуна. Мундиры и эполеты были с них сорваны и брошены в воду. “Можно сказать, что первое проявление либерализма старались истреблять все­ми четырьмя стихиями — огнем, водою, воздухом и зем­лею”,— пишет в своих воспоминаниях декабрист В.И. Штейнгель.

Свыше 120 человек декабристов было сослано на раз­ные сроки в Сибирь, на каторгу или поселение. Разжа­лованные в рядовые были сосланы на Кавказ. Были де­кабристы, побывавшие и в Сибири, и на Кавказе (Лорер, Одоевский и др.): по отбытия известного срока наказания в Сибири они в качестве “милости” были определены ря­довыми в Кавказскую армию где производились военные действия. Их посылали под пули.

К числу казненных надо прибавить насмерть запо­ротых солдат-декабристов, иные из которых были про­гнаны сквозь строй 12 раз, т. е. получили 12 тысяч шпиц­рутенов. В числе этих солдат были рядовые Саратовского пехотного полка (из бывших семеновцев) Федор Николае­вич Анойченко и Федор Николаев, солдаты Черниговского полка Алимпий Борисов и Дрокопий Никитин, фельдфе­бель Черниговского полка Михей Шутов и другие.

Часть солдат-декабристов была прогнана сквозь строй меньшее количество раз, менее активнее были лишены знаков отличия и сосланы на Кавказ; туда же был от­правлен и весь штрафной Черниговский полк. Существо­вало мнение, что на каторгу в Сибирь солдаты — участники восстания не ссылались, но не так давно в сибирских архивах были отысканы документы, показывающие, что некоторые солдаты были сосаны в Сибирь, причем на­чальство принимало все меры, чтобы они не столкнулись там с сосланными декабристами.

Список литературы

М.В. Нечкина “Следственное дело декабристов”, изд. Мысль, М., 1982г.

М.В. Нечкина “Кризис Южного общества декабристов”, изд. Историк-марксист, 1935 г.

3. М.В. Нечкина “Декабристы”, изд. Наука, М., 1983.