Дон Жуан,
Наполеон, Клеопатра, Данте и другие "любимцы веков" в творчестве А.
Брюсова
Одной из первых
книг, выпущенных книгоиздательством "Скорпион", стал сборник Брюсова
"Tertia vigilia" ("Третья стража"). "Любимцы
веков" — так назвал Брюсов один из основных разделов книги. Этот заголовок
или близкие ему будут встречаться не раз в его последующих сборниках,
практически в каждом из них будет раздел или цикл стихотворений, посвященных
истории. В "Третьей страже" перед нами проходят древняя Ассирия,
Двуречье, Египет, Греция, Рим, европейское средневековье и Возрождение, первые
века отечественной истории и относительно близкое по времени событие —
наполеоновская эпопея. Под пером поэта возникают и реальные исторические лица,
и герои мифов, безымянные персонажи разных эпох, долженствующие выразить
характерные черты своего времени. Все эти стихи меньше всего напоминают
Всех героев
Брюсова объединяет одно свойство — ясность и определенность характера,
дерзновенность мысли, преданность избранному пути, страстность служения своему
призванию и своему историческому предназначению. И ассирийский
царь-завоеватель, и безымянный халдейский пастух, который "первый начертал
пути своих планет", и Данте, "веривший в величие людей", и все
остальные его герои — разрушители и созидатели — при всей несовместимости и, по
существу, противоположности своих поступков, все они прежде всего деятельны.
Брюсова привлекает сила ума и духа этих людей, дарующая им возможность встать
над сиюминутными будничными заботами и мелкими страстями, открыть неведомое,
повести мир к новым рубежам. В них читается тоска автора по героическому.
Правда, герои Брюсова всегда одиноки, ими движет Рок, или личная жажда
познания, или страсть к власти. Никому из них не свойственно чувство служения
людям, никто не идет на самопожертвование, но в то же время сила и страстность
их характеров, устремленность к единой цели неолько поднимают их над
заурядностью, но как бы фокусируют в них силовое поле истории.
Возможно,
ощущение разъединенности героев с людьми их времени, их отчужденность приводили
Брюсова к излишней картинности, определенной риторичности и холодности в
некоторых из этих стихов. Тонко почувствовав эту особенность исторических
картин Брюсова, Горький писал в рецензии на "Третью стражу", что
Брюсов "во всех стихотворениях этого цикла напоминает почему-то о
благополучно здравствующем французском академике—поэте Хозе Марии
Эредиа"'. Сравнивая Брюсова с поэтом-парнасцем Эредиа, Горький намекал на
определенную "отстраненность" Брюсова от геров, холодность его
красок, некоторую музейную глянцевитость и картинную экзотичность его героев.
Не соглашаясь с критикой Горького, Брюсов писал ему: "...отличие их от
сонетов Эредиа важное. У того все изображено со стороны, а у меня везде — и в
Скифах, и в Ассаргадоне, и в Данте — везде мое "я". Право же,
дьявольская разница!".
В этом споре
правда была все же на стороне Горького. Брюсовское "я" действительно
очень ощутимо во многих его стихах, но, декларируя свою близосьб к разным
героям истории, Брюсов, по существу, оставался безразличен к самому существу их
дела.
Я все мечты
люблю, мне дороги все речи,
И всем богам я
посвящаю стих, -
заявлял он в
программном для этого сборника стихотворении "Я". Это поклонение
"всем богам" и оборачивалось бесстрастием, а иногда и сухой
риторикой.
Но одну из
самых замечательных и отличительных черт этого сборника составляют мажорный тон
и оптимистическая убежденность Брюсова в грядущем свете, в обновлении мира.
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://kostyor.ru/student/