Ленин - покушение и последние годы

ПЛАН









Введение
1. ПОКУШЕНИЕ
2. ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ (1922-1924 гг.)
Заключение
Литература




















ВВЕДЕНИЕ


Современные политические взгляды российского общества и отношение людей к историческим личностям, так или иначе повлиявшим на развитие не только одной страны, но и всего мира, претерпели за последние несколько лет серьезные изменения. Однако нельзя забыть и пренебречь историческим опытом тех давних лет хотя бы по тому, что все это было, оставило свой след, а люди, управлявшие огромной страной, добивались определенных результатов, т.е. были достаточно сильными и умными.
Нельзя отрицать и того, что среди всех деятелей, направлявших народы на путь коммунистического развития, Ленин занимает первейшее место по всем позициям. В этой связи особый интерес представляют его взгляды именно в последний период жизни, когда его деятельность уже дала определенные результаты, а сам он уже должен был видеть свои и чужие ошибки и, каким-то образом, должен был попытаться скорректировать курс «революционной борьбы», изменить с учетом практического опыта свои взгляды на пути построения социализма.
Болезни и весьма скорой смерти Владимира Ильича посвящен обширный круг статей, исследований и воспоминаний. Однако данную тему ни в коем случае нельзя считать исчерпанной: многое в довольно внезапно поразившей Ленина немочи даже для историков до сего времени остается непонятным. Для начала необходимо, как принято говорить, поставить все точки над i в отношении официального диагноза так называемой последней болезни Владимира Ильича, приведшей к кончине.
Его установила довольно компетентная комиссия, вскрывавшая тело,  состоявшая из ведущих врачей России: академика А.И. Абрикосова при участии профессоров О. Ферстера, В.П. Осипова, в присутствии А.  Дешина, В. Буйнака, Ф. Гетье, П. Елистратова, В. Розанова, Б.  Вейсброда, Н. Семашко. Все присутствовавшие лица подписали протокол о вскрытии. "Анатомический диагноз: распространенный атеросклероз артерий с резко выраженным поражением артерий головного мозга".[1]
Мозговой склероз, прогрессируя, вызывает расстройства психики, именно поэтому среди лечащих  Владимира Ильича врачей преобладали психиатры. Хочу обратить ваше внимание на одно обстоятельство: особенность психических болезней в  том, что, за небольшим исключением (вроде алкогольных психозов), они  не развиваются в одночасье, а имеют весьма длительный период развития.
Возьмем курс психиатрии, по которому учат врачей, и откроем главу "Течение психических болезней": "Хроническая болезнь протекает длительно и имеет тенденцию к прогрессированию. Сюда же относятся и заболевания, которые могут протекать приступообразно (к ним относится,  например, эпилепсия). В течении этих болезней различают несколько стадий:
 а) "стадию предвестников" с такими общими явлениями, как чувство недомогания, головные боли, раздражительность, тревожность и т.п.;
б) "начальную стадию", в которой проявляются уже симптомы, характерные для данного заболевания. Выражаются в бредовых идеях,  состояниях депрессии, растерянности и т.п.;
в) "развернутая картина", когда психоз может протекать непрерывно либо прерывисто, с периодами улучшения и повторными приступами, после которых психические нарушения также становятся все более тяжелыми.
Таковы прогрессирующие психические болезни, к которым относятся и психические расстройства на почве атеросклероза сосудов головного мозга"
В данной работе автор применил к фигуре Ильича метод, текстуального и психологического анализа, результаты которого с неопровержимостью доказывают: в Ленина не стреляла Фанни Каплан, и, что самое главное - многие его действия подпадающие ныне под многочисленные статьи Уголовного кодекса и осуждаемые самой моралью человеческого общества могут быть объяснены лишь одним - серьезнейшим психическим заболеванием.
Это утверждение разумеется требует доказательств и заслуживает пристального внимания. Ведь Ленин, как и Гитлер, Сталин, Мао, другие диктаторы века, не материал для историка. Это - "вечно живые примеры" политической опасности для целых наций,  которые должны постоянно находиться в поле нашего зрения.


ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПОКУШЕНИЕ

      Принято считать, что “красный террор” явился ответом на террор “белый”, то есть на  террористические вылазки буржуазных элементов против коммунистов. Но на самом   деле красный террор начался с момента захвата власти большевиками.
Официальной же датой начала красного террора принято считать 17 августа 1918  года, когда в Петербурге бывшим студентом - юнкером во время войны, социалистом  Каннегиссером был убит народный комиссар Северной Коммуны, руководитель   Петербургской Чрезвычайной Комиссии — Урицкий. Официальный документ об  этом акте гласит: “При допросе Леонид Каннегиссер заявил, что убил Урицкого не по постановлению партии или какой-нибудь организации, а по собственному  побуждению, желая отомстить за арест офицеров и расстрел своего друга Перельцвейга”.
 Спустя несколько  дней,  социалистка Фанни Каплан покушалась на жизнь Ленина в   Москве.
Сведений о жизни Фанни Каплан почти не сохранилось. У нас нет даже фотокарточки (та, что хранится в деле о покушении на Ленина, вызывает определенные сомнения), поэтому трудно восстановить ее внешний облик. В 1921 году в Москве начал выходить журнал "Каторга и ссылка", так вот в первом номере этого журнала было помещено фото группы каторжанок, отбывавших срок заключения в Акатуе (Забайкалье). Фотография сделана в 1917 году в Чите. Среди этих женщин была и Каплан. Сложность в том, что еще в 20-е годы этот номер журнала был отправлен в спецхран и сегодня получить его невозможно.
Писательница Нина Берберова в романе "Железная женщина" отмечает, что советские исследователи ошибочно называют Каплан Фанни: на самом деле ее звали Дора. Так называет ее в своих воспоминаниях и известный террорист, социалист-революционер Борис Савинков.[2]
В 1918 году на допросе у чекиста Николая Скрыпника она назвала себя Фейга, что по-еврейски означает "фиалка". В еврейской среде двойные имена употреблялись очень часто. Вторые имена-прозвища давались и по занятию родителей, и по месту жительства.
Настоящая фамилия Каплан - Ройдман. На допросе у зампреда ВЧК Петерса она показала: "Я, Фанни Каплан, жила до 16 лет под фамилией Ройдман. Родилась в Волынской губернии, волости не помню. Отец мой был еврейский учитель. Теперь вся моя родня уехала в Америку".[3]
Живя в семье священнослужителя, Фанни не могла не воспринять основ исповедуемого им учения, базирующегося на фанатическом суперкритицизме.
В начале ХХ века семья Ройдманов приезжает в Киев. Здесь девочка-подросток с головой бросается в революционную деятельность. Она переживает свободу, а чуть позднее - погром в Киеве. Событие это подвигает ее к террору. Совершить ничего героического не удалось. Во время сходки на нелегальной квартире из-за неосторожного обращения взрывается бомба.
 С тяжелой контузией Каплан попала в жандармское управление города Киева. Допрашивал ее начальник управления полковник В.Д. Новицкий. Она быстро сломалась - и все подписала, почти не глядя.
Скоро собрался военно-окружной суд. Приговор жесток - высшая мера наказания. Судьи не хотели делать скидок на возраст - в стране революция. Однако военный генерал-губернатор твердой рукой вывел: "Вечные каторжные работы".
В самом конце 1906 года Каплан-Ройдман прибыла в Забайкалье. Мальцевская каторжная тюрьма. Здание деревянное, одноэтажное. Режима почти никакого. Начальник тюрьмы Павловский, как вспоминали каторжники, "человек не злой и стесняющийся". Тюрьма немноголюдна - всего 33 политзаключенных. Жили большой семьей.
Вкушая общий хлеб, Каплан "вкушала" и идеи. После прибытия в феврале 1907 года нескольких женщин из Акатуя, среди которых была знаменитая Мария Спиридонова, возобладали идеи эсеров-террористов.
Для Каплан встряска, вызванная смертным приговором, усугублялась контузией. Это отразилось на здоровье. Она ослепла. Почти три года полной слепоты. Ее возили в Читу в больницу. Лечение не помогло. Зрение частично вернулось лишь в 1912 году, когда всех женщин из Мальцевской тюрьмы перевели в Акатуй.
Весной 1917 года пришла весть об отречении императора Николая. Следом за ней - амнистия. Телеги с бывшими заключенными двинулись в Читу. Здесь и сфотографировались на память.
Зная предыдущую жизнь Фанни Каплан, можно усомниться в том, что это была лучшая кандидатура для теракта такого чрезвычайного значения.
После освобождения из тюрьмы Каплан была совершенно больна. Сильнейшее нервное расстройство плюс слепота делали ее абсолютно беспомощной. Лечилась в Харькове, осень и зиму 1917 - 1918 годов провела в Крыму. Летом приехала в Москву. Поселилась у бывшей каторжанки Пигит в Замоскворечье. Именно там находится завод Михельсона.
 В пятницу 30 августа Ленин должен был выступить на двух митингах: на Хлебной бирже, потом на заводе Михельсона. В 17 часов он обедал в Кремле, в своей квартире. Выехал на митинг в 18 часов. На митинге на Хлебной бирже было несколько ораторов, Ленин выступил с большой речью не первым и покинул биржу после окончания митинга примерно в 20 часов.
Значит, на завод он приехал с большим опозданием, после 20 часов, более часа выступал, потом ответил на многочисленные вопросы. Следовательно, вышел из помещения, где проходил митинг, около 22 часов.[4]
В котором часу темнеет в Москве в конце августа? Ответ в перекидном календаре: заход солнца 30 августа - в 20 часов 15 минут.
Во дворе гранатного цеха было темно. Слабый свет из открытой двери осветил группу военных и милиционеров. Поодаль стоял автомобиль. Ленин направился к нему, и тут прозвучали выстрелы.
Тут же после покушения началось то, что весьма условно можно назвать предварительным следствием.
На допросе у председателя Московского ревтрибунала Дьяконова шофер Ленина С. Гиль заявил: "Когда Ленин был уже на расстоянии трех шагов от автомобиля, я увидел сбоку, с левой стороны от него, на расстоянии не больше трех шагов протянувшуюся из-за нескольких человек женскую руку с браунингом, и были произведены три выстрела, после которых я бросился в ту сторону, откуда стреляли, стрелявшая женщина бросила мне под ноги револьвер и скрылась в толпе".[5] Несколько неловко вышло у Степана Казимировича - и Ленин не дошел до машины трех шагов, и рука с браунингом возникла на расстоянии трех шагов, и выстрелов было три. Как в сказке! И ведь Гиль смог даже рассмотреть, что рука была женской, и точно определил марку пистолета, который тут же называет револьвером. Пистолет браунинг лучше, ибо он - любимое оружие эсеров-террористов...
Создается впечатление, что Гиль произнес заученный текст. В пользу этого говорит и конкретизация марки пистолета, который фактически попал в ВЧК только на следующий день. Если судить по дате, то Дьяконов допрашивал Гиля 30 августа. Возможно ли это?
Первый допрос Фанни Каплан Дьяконов провел в помещении военного комиссариата Замоскворецкого района, куда она была доставлена. Допрос начался в 23 часа 30 минут и продолжался около полутора часов, то есть закончился примерно в 1 час ночи 31 августа. А что делал в это время Гиль? Между 22 и 23 часами ночи он везет Ленина в Кремль, отказавшись доставить его в ближайшую больницу. Почему? Раненый истекает кровью, больница рядом, но... машина едет в Кремль. Потом туда собирают врачей, и шофер находится рядом. Именно Гиль звонит управляющему делами Совнаркома Бонч-Бруевичу. На все это нужно время.
Мария Ульянова просит его сообщить о покушении Крупской. Крупская в это время в Наркомате просвещения. Гиль выполняет поручение. Таким образом, после приезда в Кремль он более двух часов находится рядом с Лениным. Как же Дьяконов мог допросить его 30 августа? Следовательно, протокол допроса Гиля - фальшивка.
Если Гиль стал свидетелем выстрела, то нужен был человек, который видел бы террористку в помещении цеха до начала митинга. Таким свидетелем стал Н. Иванов, предзавкома завода Михельсона, распоряжавшийся подготовкой помещения для митинга. Как заявил он на допросе, женщина эта делала вид, будто рассматривает книги на лотке, но вела себя подозрительно. Все время курила.
Последним звеном заданной схемы стали показания военного комиссара 5-й Московской пехотной дивизии С.Н. Батулина. "В момент выхода народа с митинга, - показал он на допросе 30 августа, - я находился в десяти или пятнадцати шагах от т. Ленина, шедшего впереди толпы. Я услыхал три выстрела и увидел т. Ленина, лежащего ничком на земле. Я закричал: "Держи, лови" - и сзади себя увидел предъявленную мне женщину, которая вела себя странно. На мой вопрос, зачем она здесь и кто она, она ответила: "Это сделала не я". Когда я ее задержал и когда из окружившей толпы стали раздаваться крики, что стреляла эта женщина, я спросил еще раз, она ли стреляла в Ленина, последняя ответила, что она".[6]
5 сентября, находясь в военных лагерях, Батулин пишет дополнение к своим предыдущим показаниям, перечеркивающее все, что он утверждал ранее. Здесь уже есть погоня, арест, основанием которого явилось пролетарское чутье. "Я услышал три резких сухих звука, которые я принял не за револьверные выстрелы, а за обыкновенные моторные звуки. А вслед за этими звуками я увидел толпу народа, до этого спокойно стоявшую у автомобиля, разбегавшуюся в разные стороны, и увидел позади кареты автомобиля т. Ленина, неподвижно лежавшего лицом к земле... Человека, стрелявшего в т. Ленина, я не видел".[7]
Почему стал разбегаться рабочий народ, вполне понятно: кому хочется попасть в ВЧК, а вот почему побежал товарищ Батулин - не совсем ясно. Только побежал он вдоль по Серпуховке и тут вдруг заметил (кто-то должен же был ее заметить) женщину с портфелем и зонтиком в руке, державшуюся за дерево. Несмотря на быстрый бег и полную темноту, Батулин не столько разглядел, сколько "учуял", что это она. Непонятно, почему все обращали в этот вечер внимание на подозрительных женщин?
Допросы самой Каплан направлены только на получение признания. О доказательствах совершения теракта нет и речи. Никто из свидетелей, привлеченных к следствию, не видел Каплан стрелявшей. В момент ареста в ее руках не было оружия, а если верить повторным показаниям Батулина, то сам арест произошел на значительном расстоянии от места покушения. Первый и почти единственный вопрос к ней: она ли стреляла? Каплан признается сразу, на первом же допросе у Дьяконова.
Кроме Дьяконова, допрашивали ее еще три человека: зампред ВЧК Петерс, нарком юстиции Курский и завотделом ВЧК по борьбе с контрреволюцией Скрыпник.
Когда формальное признание было получено, следователи попытались разработать отдельные направления и связи арестованной с различными политическими силами. Конечно, активнее всего разрабатывали линию Каплан - ЦК партии эсеров. Занимался этим Петерс. Из протокола допроса:
"Петерс: Расскажите всю правду. Я не могу поверить, что вы это сделали одна.
Каплан: Уходите!
Петерс: Потом. Потом уйду, а сейчас я буду записывать ваши показания".[8]
И он их записал. Правда, пришлось дважды допросить ее.
Усиленно прощупывались связи Каплан с бывшими политкаторжанами, особенно с Марией Спиридоновой. Последняя уже сидела под замком после июльского восстания левых эсеров в Москве.
Параллельно Скрыпник разрабатывает линию Каплан - профсоюз железнодорожников (ВИКЖЕЛЬ).
При неспешном расследовании все эти линии можно было признать перспективными для следствия, но... Что-то не получилось. Виной тому была Каплан. Она не только больше не устраивала следствие, но становилась даже опасной.
После покушения на Ленина набирает силу красный террор. По официальным данным, по всей стране расстреляны 14 тысяч человек. Председатель ВЧК Феликс Дзержинский имел прямое отношение ко многим из них, но только не к Каплан. При внимательном анализе имеющихся документов невольно приходишь к выводу, что для Дзержинского Каплан как бы не существовала.
Под протоколами ее допросов нет ни одной подписи председателя ВЧК, то есть он ее не только не допрашивал, но даже не видел! Или... не мог видеть? Хотел, но не мог? 30 августа Дзержинский едет в Петроград расследовать убийство председателя Петроградской ЧК Урицкого. 31 августа он получает известие о покушении на Ленина и ночью едет обратно в Москву. 1 сентября Дзержинский прибыл в столицу и... не допросил Каплан, которая, если верить официальным данным, еще три дня находилась в заключении.
Вернемся чуть назад. Ночь с 30 на 31 августа. Заместитель председателя ВЧК Петерс сидел у себя в комнате. На место преступления к заводу Михельсона он не поехал сам и не послал никого из руководителей ВЧК: "Мной было дано распоряжение привезти женщину в ВЧК".
Есть все основания не доверять "памяти" Петерса. Обратимся к воспоминаниям коменданта Кремля Павла Дмитриевича Малькова.
"Вызвал меня Аванесов (член коллегии ВЧК) и предъявил решение ВЧК: Каплан расстрелять, приговор привести в исполнение коменданту Кремля Малькову.
- Когда? - спросил я Аванесова.
- Сегодня...
Круто повернувшись, я вышел от Аванесова и пошел к себе в комендатуру".[9]
Почему приговор должен был приводить в исполнение комендант Кремля?
На территории Кремля в Кавалерском корпусе находилась тюрьма для особо опасных преступников. Здесь ожидал своей участи известный разведчик Локкарт. Рядом с ним – Мария Спиридонова и герой мировой войны генерал Брусилов. Сюда же привезли Каплан. Сюда, в Кавалерский корпус, а не в ВЧК!
"По моему приказанию часовой вывел Каплан из помещения, где она находилась". Было четыре часа дня, вспоминает Мальков, 3 сентября. Устному приказанию вывести арестованную мог подчиниться только часовой, непосредственно подчиненный коменданту.[10]
Мальков продлил жизнь Каплан минимум на три дня. Продлил в своих воспоминаниях, подстраивая их под официальное решение о расстреле Каплан 3 сентября.
Последний допрос Каплан датирован 31 августа. После этой даты ее уже не допрашивали. 1 сентября в Москву приехал Дзержинский. За двое суток он не смог сделать главного – допросить Каплан?! Значит, к моменту его возвращения Каплан была уничтожена. Ее не только расстреляли, но и труп сожгли. Никаких следов не осталось. Дзержинский поставлен перед фактом. И он смолчал. Почему? Ответ на этот вопрос не прост.
К лету 1918 года усилилась критика методов работы ВЧК, ставилась под сомнение необходимость ее существования. Тут уже и Ленин не мог помочь. А ведь у ее председателя мечта была. Еще при царском режиме, в тюрьме, он твердо сказал сокамерникам, ругающим жандармов: "...я считал бы за честь быть жандармом революции".[11] Фраза поразила и запомнилась, запомнилось и странное логическое заключение: плохо не то, что жандармы лгут, провоцируют, пытают, плохо то, что делают это они ради карьеры или денег, а не ради идеи. Если бы они делали это искренне, считая свое дело правым, их бы не в чем было упрекнуть.
Его ВЧК работала за идею, искренне защищая Советскую власть и себя, ибо любое государственное учреждение уже в зародыше имеет бюрократическую тенденцию самосохранения и увеличения сферы влияния.
Дело Каплан в свете сказанного выше кажется организованным. Назвать конкретных организаторов пока нельзя. Однако можно уверенно сказать, что в тот момент не было ни одной политической силы, которой было бы выгодно покушение на главу правительства. Нити покушения ведут в Кремль.
Немало ходит легенд о том, что Фанни Каплан не казнили, что ей сохранили жизнь, причем активное участие в ее судьбе принял сам Ленин.
Иван Божко из Запорожья в июне - июле 1945 года на Колыме слышал, что Каплан видели на одном из островов среди колымских болот, где размещалась спецтюрьма.
Научный работник из Киева слышал от отставного офицера внутренних войск, будто бы Каплан до 1941 года находилась в строгой изоляции в тюрьме города Махачкалы. Когда возникла угроза захвата Северного Кавказа немецкими войсками, она была эвакуирована в город Гурьев на Волге.
Если совместить оба рассказа, то они смогут показаться вполне правдоподобными, ибо путь этапа, которым везли Каплан с Волги, вполне мог лежать дальше на Север и на Восток.
Эту версию опровергают некоторые очевидные логические выкладки:
1. Каплан провела в кремлевской тюрьме только несколько часов, и раненый Ленин физически не имел возможности встретиться с ней. Кроме того, маловероятно, чтобы Председатель СНК поставил под сомнение свою репутацию, встречаясь неофициально с безвестной террористкой.
2. Встреча Ленина с Каплан не могла состояться уже по той простой причине, что это не входило в планы организаторов покушения. Умный и проницательный Ленин легко мог понять, что Каплан лишь подставная фигура, маскирующая истинных исполнителей и организаторов покушения. Если таковое было в действительности!
Следствие по делу о покушении на Председателя СНК с самого начала допустило досадную "оплошность": не была произведена экспертиза оружия, из которого стреляли в Ленина.
Орудие совершения преступления не заинтересовало высокопоставленных следователей. Их больше интересовала политическая сторона дела.
3 сентября 1918 года в газете "Известия ВЦИК" опубликовано сообщение о том, что 2 сентября в ВЧК "явился один из рабочих, присутствовавших на митинге, и принес револьвер, отобранный у Каплан. В обойме оказалось три нерасстрелянных патрона из шести". Мелкие, но вполне замечательные неточности: если анонимный рабочий вдруг через три дня после покушения принес револьвер, то как же может идти речь об обойме, ведь последняя использовалась только в пистолетах.
Зато фраза об обойме вполне подтверждает показания шофера Гиля о виденной им женской руке с браунингом - любимым оружием эсеров-террористов. Так косвенные намеки исподволь работают на сверхзадачу - увязать покушение на Ленина с левыми эсерами.
Подобная заданность следствия наводит на мысль об инсценировке покушения, имеющей два варианта:
1. Ленин ничего не знал о готовящемся покушении и был его жертвой. Цель покушения: запугать Ленина, используя страх вождя для усиления роли ВЧК.
2. Ленин сам был организатором инсценировки, а фактически - грандиозной провокации в целях уничтожения партии левых эсеров и дальнейшего развязывания красного террора.
Имеются факты в пользу второй версии.
В истории болезни Ленина описывается пуля, извлеченная из правого грудино-ключичного сочленения, так называемая пуля № 2 типа "дум-дум", имевшая глубокие крестообразные насечки, которые при проникновении в тело должны были развернуться, но, как отмечал академик В.В. Петровский[12], "разрыва пули не произошло". (Это могло произойти только в случае, если пуля не принимала участия в выстреле, то есть была изъята из целого патрона и приобщена к делу.)
Разрывные пули "дум-дум" со свинцовым сердечником и безоболочечной головной частью впервые применены англичанами в англо-бурской войне. Решением Гаагской конференции (1899 г.) они запрещены к применению "как бесчеловечное оружие уничтожения". При попадании в цель пули "дум-дум" сильно деформировались и причиняли смертельные ранения. Именно такое ранение и было у человека, рентгеновский снимок которого видел академик Петровский.
"Это было, - писал Петровский, - опаснейшее, смертельное, очень редко встречающееся ранение. По моим, очень значительным, военным наблюдениям, проникающих травм груди такого рода ранений было только два, все подобные повреждения заканчивались смертью".[13]
Только приняв вторую версию, можно правильно оценить чудесное исцеление Ленина, небрежность следствия и скорую казнь Каплан.

ГЛАВА ВТОРАЯ
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ (1922-1924 гг.)

23 апреля 1920 г. Московский комитет партии Пятидесятилетие организовал торжественное собрание в честь дня рождения Ленина. Зал был полон. Каза­лось, выступлениям не будет конца...
В своей обычной академической манере докладывал собрав­шимся Лев Борисович Каменев—старый соратник Ильича, хо­тя и часто с ним споривший, а иной раз и расходившийся. Ленин, говорил Лев Борисович, это человек, который «неодно­кратно оставался один, человек, который неоднократно объяв­лялся сектантом, раскольником, который неоднократно видел, что он как будто оказывается в стороне от широкой историче­ской дороги. И вдруг выяснялось, что эта широкая историче­ская дорога пролетариата лежит там, где стоит Ленин».
Горький сравнил Ленина с Христофором Колумбом. Через несколь­ко недель Горький напишет о Ленине очерк, в котором будут такие слова: «Я начал свою работу возбудителя революцион­ного настроения славой безумству храбрых. Был момент, когда естественная жалость к народу России заставляла меня считать безумие большевиков почти преступлением. Но теперь, когда я вижу, что этот народ гораздо лучше умеет терпеливо страдать, ...чем сознательно и честно работать, я снова пою славу свя­щенному безумству храбрых. Из них же Владимир Ленин — первый и самый безумный».
Блистал парадоксами один из лучших ораторов партии — Луначарский: «Если спросить кого-либо из нейтральных людей, как он представляет себе Ленина, он скажет: Ленин—мате­риалист, человек-практик, человек без иллюзий, человек в практической борьбе жестокий, не останавливающийся ни перед чем, человек хитрый... Между тем, кто знает Ленина ближе, тот должен сказать, что редко когда земля носила на себе такого идеалиста. О своем идеале, о своей слепой вере в человека, о своей бесконечной любви к человеку Владимир Ильич никогда не говорит».
Среди выступавших был и Сталин. Он отметил одну черту, «о которой никто еще не сказал, это скромность товарища Ленина и его мужество признать свои ошибки». Завершая свою краткую речь, Сталин вспомнил осень 1917 г. «Нам казалось, что все овражки, ямы и ухабы на нашем пути нам, практикам, виднее. Но Ильич велик, он не боится ни ям, ни ухабов, ни ов­рагов... Он говорит: «Встань и иди прямо к цели». Мы же, практики, считали, что невыгодно тогда так было действовать, что надо обойти преграды... И несмотря на все требования Иль­ича, мы не послушали его, пошли дальше по пути укрепления Советов и довели дело до съезда Советов 25 октября, до успеш­ного восстания. Ильич был уже тогда в Петрограде. Улы­баясь..., он сказал: «Да, вы, пожалуй, были правы». Это опять нас поразило. Товарищ Ленин не боялся признать свои ошиб­ки. Эта скромность и мужество особенно нас пленяли». В зале захлопали.
Наконец, на сцене Ленин. Он только что приехал: «Должен поблагодарить за две вещи: во-первых, за те приветствия, ко­торые сегодня по моему адресу были направлены, а, во-вторых, еще больше за то, что меня избавили от выслушивания юби­лейных речей». И, желая прекратить поток славословия, Ленин заговорил о партии. «Наша партия может теперь, пожалуй, по­пасть в очень опасное положение... человека, который зазнался.. Это положение довольно глупое, позорное и смешное. Известно, что неудачам и упадку политических партий очень часто пред­шествовало такое состояние, в котором эти партии имели воз­можность зазнаться... Главные трудности еще не могли быть нами решены... Позвольте мне закончить пожеланиям, чтобы мы; никоим образом не поставили нашу партию в положение за­знавшейся партии».[14]
Точно установить, с какого момента Владимир Ильич заболел, трудно, но что болезнь началась раньше марта 1922 года  - на это есть некоторые доказательства. По крайней мере люди, близко к нему стоявшие,  говорили, что временами Владимир Ильич жаловался на небольшое недомогание, а иногда были и более серьезные признаки, заставлявшие задуматься. Партийная цензура не пропустила бы никогда более подробных сведений. Но удалось, совершенно случайно, обнаружить нужные сведения в воспоминаниях младшего брата Ленина, Дмитрия Ильича.
"По официальным данным, Владимир Ильич заболел в 1922 году,  но он рассказывал мне осенью 1921 года, что он хочет жить в Горках, так как у него появились три такие штуки: головная боль, при этом иногда и по утрам головная боль, чего у него раньше не было. Потом бессонница,  но бессонница бывала у него и раньше. Потом нежелание работать. Это на него было совсем не похоже... Бессонница у него всегда бывала, он и за границей жаловался, а вот такая вещь, как нежелание работать, - это было новым".) "С марта 1922 года начались такие явления, которые  привлекли внимание окружающих. Выразились они в том, что у него появились частые припадки, заключавшиеся в кратковременной потере сознания с онемением правой стороны тела. Эти припадки повторялись часто, до двух раз в неделю, но не были слишком продолжительными – от 20 минут до двух часов. Иногда припадки захватывали его на ходу, и были случаи, что он падал, а затем припадок проходил (выделено мной. - ), через некоторое время восстанавливалась речь, и он продолжал свою деятельность".[15]
Описание симптомов дает основание предположить наличие у Ленина не только сосудистого атеросклероза, при котором припадков (в таком виде)  не происходит. Явно проглядываются признаки еще какого-то сопутствующего заболевания. "В начале болезни, еще до марта, его иногда навещали отдельные врачи, но признаков тяжелого органического поражения мозга в то время не было обнаружено и болезненные явления  объясняли сильным переутомлением".[16]
В начале декабря 1921 г. Политбюро решает  «предоставить тов. Ленину десятидневный от­пуск». Это еще не болезнь. Страшная уста­лость навалилась на Владимира Ильича, но он не торопится уезжать. Только с января начинается длительный отпуск. Прав­да, одно только перечисление того, что сделал Ленин за время «отдыха», займет более 20 страниц. Уже в конце марта он вер­нулся в Москву — открывается XI съезд партии. Однако через несколько дней Владимир Ильич договаривается с Орджоникидзе о длительной поездке на Кавказ — врачи советуют горный воздух. С присущей ему основательностью изучает Ленин пу­теводитель по Кавказу, дает согласие на то, чтобы его и На­дежду Константиновну охранял Камо. Извлечена пуля, которая оставалась после покушения 1918 г. Но уехать не удается. Идет конференция в Генуе. В ЦК нет единства по вопросу о монопо­лии внешней торговли. Лишь 23 мая 1922 г. Владимир Ильич уезжает в Горки, а вскоре—первый приступ болезни, паралич правой стороны тела, расстройство речи.
Летом 1922 г. наступило улучшение. Еще нет разрешения ра­ботать, но можно встречаться с товарищами, обсуждать полити­ческие вопросы. О чем же еще говорить политикам!? Почти каждый день беседы с членами ЦК. Наконец-то разрешили чи­тать газеты. Можно читать! И сразу список из почти полутора­ста изданий на пяти языках.
«Я никогда не забуду, — писал профессор Ферстер, лечив­ший Владимира Ильича,—с какой благодарностью и счастьем в конце сентября 1922 г., когда его страдания значительно уменьшились, он принял мое заявление, что он, хотя и в сильно сокращенном объеме, к началу октября может снова приняться за свою работу».[17]
2 октября Ленин вернулся в Москву. Еще весной он понял, что болезнь его будет прогрессировать и времени осталось ма­ло, катастрофически мало. Он набрасывается на работу. Груда дел: создание СССР, монополия внешней торговли, IV конгресс Коминтерна, вопросы пролетарской культуры и люди, люди, по­стоянные встречи, выступления, заседания.
Все встречавшиеся тогда с Владимиром Ильичем отмечали его болезненный вид и оптимизм. Однако это был человек, к которому «смерть уже беспощадно простирала свои костлявые руки».
Когда после первого инсульта Ленин вернулся к делам, он был явно встревожен тем, что Сталин исподволь уже укрепил и власть, и авторитет своего поста, да и свое собственное поло­жение; он впервые оказался ведущей фигурой в партии. Ле­нину не понравилась ни первое, ни второе. В то время он был сильно озабочен ростом бюрократической тенденции в госу­дарстве и в партии; он стал испытывать сильное недоверие к Сталину.
В конце ноября врачи предписали неделю абсолютного по­коя, но только 7 декабря Ильич уезжает в Горки. Перед отъез­дом просит секретаря сохранить в кабинете книгу Энгельса «Политическое завещание». Вернулся 12 декабря. Сразу же встреча с Дзержинским. Двухчасовой разговор со Сталиным. Вско­ре—два приступа болезни. Врачи требуют немедленного отъ­езда в Горки. Категорический отказ. С огромным трудом уда­лось уговорить Владимира Ильича нигде не выступать и совер­шенно отказаться от работы. Состояние ухудшается. Не помо­гают ни компрессы, ни лед. Страшные головные боли. Особенно после бессонных ночей. Надо уезжать. Он ждет—18 декабря Пленум ЦК, где должен решиться один из коренных вопросов — о монополии внешней торговли. Конечно, будет борьба. Боль­шинство ЦК—против монополии. Безоговорочно за нее Ленин, Троцкий, Красин. И вот, наконец-то,—решение Пленума под­тверждает незыблемость монополии внешней торговли. На Пле­нуме на Сталина возлагается ответственность за соблюдение режима, установленного для Ленина врачами.
21 декабря Надежда Константиновна записывает под дик­товку небольшое, всего в 8 строк, письмо Ленина Троцкому. Выражая удовлетворение решением Пленума, Владимир Ильич предлагал не останавливаться и продолжать наступление, по­ставив вопрос о монополии на XII съезде партии. Узнав о пись­ме, взбешенный Сталин вызвал Крупскую к телефону и, грубо обругав ее, угрожал передать «дело» в Центральную Контроль­ную Комиссию (ЦКК). Надежда Константиновна ответила, что знает лучше всякого врача, о чем можно и о чем нельзя гово­рить с Ильичем. Она сама знает, что волнует, а что нет. Во всяком случае, лучше Сталина. Сталин бросил трубку.[18]
Надежда Константиновна тогда ничего не сказала Ильичу— в ночь с 22 на 23 последовал второй удар. Паралич. Понимая реальность угрозы смерти, Владимир Ильич просит врачей раз­решить ему продиктовать в течение 5 минут письмо к съезду. Он начинает последнее сражение—диктует свое завещание партии.
Он начал с опасности раскола между "двумя классами" - рабочими и трудовым крестьянством, на чей союз опиралась деятельность партии. Но эту опасность он видел в отдаленном будущем. В "ближайшем будущем" он предвидел угрозу раскола между членами Центрального Ко­митета; большую опасность такого раскола он видел в отноше­ниях, которые служились между Сталиным и Троцким. Ста­лин, по его словам, "сосредоточил в своих руках необъятную власть"; Ленин не был уверен, сумеет ли Сталин "всегда до­статочно осторожно пользоваться этой властью". Троцкий, который был "самый способный человек в нынешнем ЦК", проявлял "чрезмерную самоуверенность и чрезмерное увле­чение чисто административной стороной дела". Другие веду­щие фигуры в Центральном Комитете также не избежали кри­тики. Зиновьеву и Каменеву он припомнил их сомнения в решающий момент октября 1917 года, что, конечно, не явля­лось случайность, но этот эпизод "также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому". "Бу­харин не только крупнейший, ценнейший теоретик партии", но "он никогда не понимал вполне диалектики", и его взгля­ды "с очень большим сомнением могут быть отнесены к впол­не марксистским"". Это было явно неожиданное суждение о человеке, чьи книги "Азбука коммунизма", написанная в соавторстве с Преображенским, и "Теория исторического материализма" были в то время широко известными партийны­ми учебниками. Но каким бы ни было суждение Ленина о недостатках коллег, единственное, что он смог рекомендо­вать в своем "завещании", - это расширить состав Централь­ного Комитета до 50, до 100 человек; но это вряд ли помогло бы делу.
Осенью 1922 года внимание Ленина привлекли события в Грузии, где включение Грузинской республики в состав СССР вызвало сильнейшее сопротивление со стороны ЦК Грузии. В сентябре в Грузии побывала комиссия, возглав­ляемая Дзержинским; она вернулась в Москву, привезя с собой двух заупрямившихся руководителей. В этот мо­мент через голову Сталина, который занимался этим во­просом, вмешался Ленин; он полагал, что добился компро­мисса. Но он не следил за ходом событий, и отношения с грузинами вновь осложнились. Теперь в Тифлис отправил­ся Орджоникидзе; после яростной борьбы он удалил мя­тежных руководителей и заставил ЦК Грузии принять пред­ложения Сталина. Через несколько дней после того, как было продиктовано "Письмо к съезду", Ленин, непонятно по каким мотивам, вернулся к грузинскому вопросу. Он продиктовал меморандум, в котором признавался, что "силь­но виноват перед рабочими России" в том, что не смог эффек­тивно вмешаться в ход событий на более раннем их этапе. Он осудил недавние события как пример "великорусского шовинизма", упомянул "торопливость и администраторское увлечение Сталина" и подверг его, Дзержинского и Орджо­никидзе жесточайшей критике. Затем 4 января 1923г. опять прорвалось его недоверие к Сталину, и он добавил к своему "завещанию" постскриптум. Сталин, утверждал Ленин, "слишком груб". Поэтому Ленин предлагал "товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и на­значить на это место другого человека, который во всех отношениях отличается от тов. Сталина только одним пере­весом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д." Поясняя причину этой своей рекомендации, он вновь упомянул об угрозе раскола и "о взаимоотношениях Ста­лина и Троцкого".[19]
Комната Ленина в кремлевской квартире Ульяновых была самая маленькая, похожа на пе­нал, да к тому же еще и проходная. Она ста­ла похожа на лазарет. Запах лекарств, полумрак, который всег­да был так ненавистен Ильичу. Неподвижность. Врачи отказа­лись дать разрешение на дальнейшие диктовки. Тогда Влади­мир Ильич поставил ультиматум: или ему разрешат диктовать его «дневник», или он совсем отказывается лечиться. Медицин­ский вопрос превратился в политический.
После совещания с врачами Сталин, Каменев и Бухарин принимают решение: «I. Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5—10 минут, но это не должно но­сить характера переписки и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются. 2. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений».[20]
Читаешь и не перестаешь удивляться: чего же здесь боль­ше—педантизма нечутких людей, стремления сберечь любимого вождя или какого-то тайного политического расчета?
Установленный режим напоминает Ильичу тюрьму. «Если бы я был на свободе» — постоянный рефрен его разговоров с де­журными секретарями. «Владимир Ильич переносил свою бо­лезнь бодро, как раньше он переносил тюрьму»,— пишет Надеж­да Константиновна[21]. Но и в этих условиях Ленин не сдавался. Его изолируют от материалов по грузинскому инциденту. Он за­являет, что будет бороться за них, и получает материалы. Стали­на волнует, откуда Ленин в курсе текущих дел, не говорят ли ему чего-либо лишнего? Откуда ему известны некоторые обстоя­тельства? А о н жадно ищет вестей с воли.
Секретарь—Фотиева записывает один из разговоров:
ДОКУМЕНТ: «Спрашивал, был ли этот вопрос на Полит­бюро. Я ответила, что не имею права об этом говорить. Спро­сил: «Вам запрещено говорить именно и специально об этом?» «Нет, вообще, я не имею права говорить о текущих делах». «Зна­чит, это текущее дело?» Я поняла, что сделала оплошность. По­вторила, что не имею права говорить».[22]
Профессор Ферстер позднее писал, что «болезнь Ленина бы­ла обусловлена в первую очередь внутренними причинами, она развивалась по внутренним закономерностям, независимо от внешних факторов... Дальнейшим полным устранением от вся­кой деятельности нельзя было бы задержать ход его болезни. Работа для Владимира Ильича была жизнью, бездеятельность означала смерть».[23]
В установленном режиме настолько чувствовалась железная рука генерального секретаря, что Владимир Ильич с горечью спрашивал Ферстера, кто же кому дает указания—врачи ЦК или ЦК врачам? И тем не менее Ленин продолжает диктовать. Часто затрудняется речью, вид усталый, забывает мысли и сло­ва. На голове компресс. Многие из последних работ несут на себе следы болезни, но никто не может запретить ему думать и бороться. Нарушая режим, доводит время диктовок до полу­часа, «Ничего другого у меня нет», — говорил он сестре.[24]
Владимир Ильич предупредил секретарей, что ряд диктовок носит секретный характер. Подчеркивал это не один раз. По­требовал все, что он диктует, хранить в особом месте под осо­бой ответственностью. Все статьи и документы переписывали в пяти экземплярах. Один из них оставался у Ленина, три пере­давались Крупской, пятый—в секретариат. Статьи, предназна­ченные для опубликования в «Правде», передавались в ре­дакцию.
Воля Ленина, однако, тогда же нарушалась. Значительная часть секретных писем, где давались характеристики вождей» партии, стала известна через Фотиеву Сталину и другим членам Политбюро. Об этом грубейшем нарушении Ленину не сообщи­ли. Он был уверен, что Завещание будет храниться в тайне до-съезда партии.
С ленинскими статьями поступали не лучшим образом. Статья «О придании законодательных функций Госплану» впер­вые увидела свет... в 1956 г. Из статьи «Как нам реорганизовать Рабкрин» были выброшены слова о том, что «ничей авторитет, ни генсека, ни какого-либо другого из членов ЦК» не должен мешать работе ЦКК. Более того, в ЦК обсуждался вопрос о том, чтобы специально для Ленина напечатать один экземпляр «Правды» со статьей. Но Ильич узнал об этом и настоял на своем. Тогда Политбюро направило в местные парторганизации письмо, в котором указывалось, что Ленину из-за болезни нель­зя читать газеты, что он не принимает участия в заседаниях Политбюро, не имеет информации. Однако, ввиду невыносимости для него умственной бездеятельности, врачи сочли возможным разрешить ему вести дневник, куда он записывает свои мысли. Подписали письмо Андреев, Бухарин, Дзержинский, Калинин, Каменев, Куйбышев, Молотов, Рыков, Сталин, Томский, Троцкий.[25]
Во второй половине февраля 1923 г. Владимир Ильич чув­ствовал себя плохо. Фотиева передала докладную записку о грузинском деле, подготовленную секретарями. 5 марта около полудня Ленин продиктовал два письма. Первое—Троцкому, которого просил взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Троцкий ответил, что из-за болезни не сможет этого сделать. Второе письмо — Сталину.
ДОКУМЕНТ: «Уважаемый т. Сталин!
Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считают сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взве­сить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением Ленин»[26].
Трудно сказать, откуда узнал Владимир Ильич об этой исто­рии. Изолированный от того, что составляло смысл его жизни, окруженный ложью и оскорблениями, умирающий и беспомощ­ный, он защищал то последнее, что у него оставалось—челове­ческое достоинство.
Сталин, видимо, знал многие из данных ему Лениным не­лестных характеристик. Несомненно, что по национальному во­просу Сталин разошелся с Лениным, как разошелся и по вопро­су о монополии внешней торговли. Резко критиковал Ленин ра­боту Рабкрина, которым до весны 22 г. руководил Сталин. Сталин сорвался, накричав на Крупскую.  Наконец, Сталин установил тюремный режим для Ильича.
По свидетельству секретаря, Сталин продиктовал ответ Ле­нину, а в 1926 г. Мария Ильинична писала, что Сталин все-таки извинился. Нигде и никогда не печаталось ответное сталинское письмо. Зато известно, что больше Ленин и Сталин так и не встречались.
6 марта у Владимира Ильича резко поднялась температура, усилился паралич. Отнялась речь. Через некоторое время при­ступ повторился. Врачи полагали, что смерть может наступить в любой момент. 15 мая Ленина перевозят в Горки.
Чем меньше оставалось времени до начала XII съезда пар­тии (он открылся 17 апреля 1923 г.), тем большее замешатель­ство охватывало членов партии. Кому принять пальму пер­венства, которая по праву принадлежала Ленину на всех пре­дыдущих съездах? Тогда еще верили в выздоровление Ленина. Но выбор даже временной кандидатуры мог повлиять на ход событий в будущем. Троцкий, новичок в партии, с репутацией несогласного с ее линией в прошлом, начиная с 1917 года зани­мал командные посты только благодаря постоянной поддерж­ке Ленина. Лишенный тылов, он оказался в изоляции и не мог да и не был в состоянии претендовать на лидерство в партии. Его ближайшие товарищи относились к нему с ревнивой не­доброжелательностью, он же обращался с ними с некоторой долей надменности; то, что Троцкий в свое время был сторон­ником милитаризации труда, вызывало к нему подозрение в кругах профсоюзных деятелей. Три других выдающихся дея­теля - Зиновьев, Каменев и Сталин - объединили усилия, чтобы помешать Троцкому упрочить свое положение. В этом временном триумвирате Сталин был старшим партнером, и он тонко понимал необходимость преодолеть враждебность Ле­нина к себе, о которой, по-видимому, к этому времени стало известно если не рядовым членам партии, то по крайней мере многим ее руководителям. Каменев был умен, но не обладал достаточной силой характера. Зиновьев, слабый, тщеславный и амбициозный, был бы очень рад захватить опустевший пре­стол. Он председательствовал на съезде, выражая раболепную преданность отсутствующему вождю, в то же самое время стремясь дать понять, что уполномочен быть рупором ленин­ской мудрости. Сталин, напротив, расчетливо предпочел разыгрывать роль скромника. Не притязая ни на что для себя лично, он то и дело называл Ленина "учителем", каждое слово которого ловил и стремился правильно истолковать. Говоря об организационной работе, он повторял критические высказывания Ленина в адрес бюрократии, лицемерно игно­рируя тот факт, что это были стрелы главным образом в его адрес. В докладе по национальному вопросу он с излишним пылом поддержал нападки Ленина на "великорусский шови­низм" и исподволь снял с себя обвинение в "излишней то­ропливости". Троцкий, который явно хотел избежать прямой конфронтации, не присутствовал на дебатах по национальному вопросу. Его роль на съезде свелась к тому, что он пред­ставил солидный доклад об экономическом положении, в ко­тором говорилось о необходимости развития промышленно­сти и разработки "единого хозяйственного плана", но теку­щие политические вопросы прямо не затрагивались. Его скры­тое несогласие с Зиновьевым было тщательно завуалировано.[27]
На протяжении лета 1923 года по мере нарастания эконо­мического кризиса и постепенного угасания надежд на вы­здоровление Ленина зрела скрытая личная взаимная не­приязнь многих партийных руководителей. Хотя Троцкий и не был претендентом на роль официального партийного лиде­ра, сила этой яркой личности, его заслуги в гражданской войне, железная логика аргументации, блестящий дар орато­ра - все это завоевало ему широкую популярность среди ря­довых членов партии и сделало его опасным противником при любых политических дебатах. На партийном съезде в апреле триумвират Зиновьев - Каменев - Сталин преуспел в своей закулисной Деятельности, направленной на то, чтобы поме­шать продвижению Троцкого. Теперь они решили, что настала пора сокрушить Троцкого. Кампанию начали с величайшей осторожностью - частично оттого, что Зиновьев и Сталин уже, вероятно, не доверяли полностью друг другу.
Кампания клеветы на самого Троцкого постепенно наби­рала силу. На заседании ИККИ в начале января 1924 года Зи­новьев, нисколько не сдерживая себя, набросился на его лич­ные качества, партийную биографию, политические взгляды. Троцкий, измученный болезнью, оставил эту неравную борьбу и по совету врачей в середине января 1924 года отправился на Кавказ. Несколько дней спустя партийная конференция по­давляющим большинством голосов (состав делегатов был, без сомнения, тщательно подобран) осудила оппозицию и объяви­ла Троцкого лично виновным в кампании против руководите­лей партии. Эти события разразились как раз накануне смер­ти Ленина.
В середине лета Владимир Ильич начинает ходить, учится писать левой рукой. Надежда Константиновна учила его говорить. В нем жила надежда. Надеялись все. Кубанские крестьяне, приехавшие на сельскохозяйственную выставку, при­несли в Совнарком для Ильича два огромных арбуза, «которые бы освежили простреленные контрреволюционной пулей легкие и восстановили бы своими соками нам дорогое Ваше здо­ровье».
Осенью 1923 г. Ленин чувствовал себя настолько хорошо, что приезжал 18—19 октября в Москву. Был у себя в кабинете отобрал кое-какие книги, посетил сельскохозяйственную вы­ставку.
В Горках часто показывали кинофильмы, и на эти сеансы приходили рабочие соседнего совхоза, крестьяне, дети. Не все фильмы нравились Ленину, но, полагая, что они могут понра­виться другим, он охотно соглашался посмотреть. Его тянуло к людям. Часто в Горках бывали Бухарин, Преображенский, Крестинский. Как-то приехали рабочие, привезли в подарок вишневые саженцы. Прощаясь, Владимир Ильич силился что-то сказать и не мог. Один из рабочих бросился к нему, тряс руку и сквозь слезы все повторял: «Ильич! Владимир Ильич. Мы скуем... Мы скуем завещанное тобой!» И никак не хотел отпу­стить левую руку...
Стоит отметить, что, по свидетельству наркома здравоохранения Н. А. Семашко, "всего за два дня до смерти Владимир Ильич ездил на охоту, ведь он сам организовал все эти поездки". Это подтверждает и Н. К. Крупская:"... еще в субботу ездил он в лес, но, видимо, устал, и когда мы сидели с ним на балконе, он утомленно закрыл глаза, был очень бледен и все засыпал, сидя в кресле. Последние месяцы он не спал совершенно днем и даже старался сидеть не на кресле, а на стуле. Вообще, начиная с четверга, стало чувствоваться, что что-то надвигается: вид стал у Вл. Ильича ужасным, усталый,  измученный. Он часто закрывал глаза, как-то побледнел и, главное, у него как-то изменилось выражение лица, стал какой-то другой взгляд, точно слепой..."[28] Но, несмотря на эти тревожные признаки, на 21 января была запланирована очередная охота для Ильича - да не на какую-нибудь мелкую сошку вроде зайцев, а на волков.
Ну, а последние сутки Ленина один из лечивших его врачей, профессор В. Осипов, описывает так:  "20 января Владимир Ильич испытывал общее недомогание, у него был плохой аппетит, вялое настроение, не было охоты заниматься; он был уложен в постель, была предписана легкая диета. Он показывал на свои глаза, очевидно, испытывая неприятное ощущение в глазах. Тогда из Москвы был приглашен главной врач профессор Авербах, который исследовал его глаза... Профессора Авербаха больной встретил очень приветливо, был доволен тем, что, когда исследовалось его зрение при помощи стенных таблиц, он мог самостоятельно называть вслух буквы, что доставляло ему большое удовольствие. Профессор Авербах самым тщательным образом исследовал состояние глазного дна и ничего болезненного там не обнаружил.
21 января наступило неожиданное ухудшение. «Состояние вялости продолжалось, больной оставался в постели около четырех часов, мы с профессором Ферстером (немецкий профессор из Бреславля, который был приглашен еще в марте 1922 года) пошли к Владимиру Ильичу посмотреть, в каком он состоянии. Мы навещали его утром, днем и вечером, по мере надобности. Выяснилось, что у больного появился аппетит, он захотел осесть; разрешено было дать ему бульон. В шесть часов недомогание усилилось, утратилось сознание, и появились судорожные движения в руках и ногах, особенно в правой стороне. Правые конечности были напряжены до того, что нельзя было согнуть ногу в колене, судороги были также и в левой стороне тела. Этот припадок сопровождался резким учащением дыхания и сердечной деятельности.
Число дыханий поднялось до 36, а число сердечных сокращений достигло 120-130 в минуту, и появился один очень угрожающий симптом, который заключается в нарушении правильности дыхательного ритма (типа чейн-стокса), это мозговой тип дыхания, очень опасный, почти всегда указывающий на приближение рокового конца. Конечно, морфий, камфара и все, что могло понадобиться, было приготовлено. Через некоторое время дыхание выровнялось, число дыханий понизилось до 26, а пульс до 90 и был хорошего наполнения. В это время мы намерили температуру - термометр показал 42,3 градуса - непрерывное судорожное состояние привело к такому резкому повышению температуры; ртуть поднялась настолько, что дальше в термометре не было места.
 Судорожное состояние начало ослабевать, и мы уже начали питать некоторую надежду, что припадок закончится благополучно, но ровно в 6 час. 50 мин. вдруг наступил резкий прилив крови к лицу, лицо покраснело до багрового цвета, затем последовал глубокий вздох и моментальная смерть. Было применено искусственное дыхание, которое продолжалось 25 минут, но оно ни к каким положительным результатам не привело. Смерть наступила от паралича дыхания и сердца, центры которых находятся в продолговатом мозгу".[29]
Н. И. Бухарин, который в это время тоже находился в Горках (на лечении), в статье "Памяти Ленина" вспоминал об этом моменте: "...Когда я вбежал в комнату Ильича, заставленную лекарствами, полную докторов,- Ильич делал последний вздох. Его лицо откинулось назад, страшно побелело, раздался хрип, руки повисли - Ильича, Ильича не стало". [30]
Позднее Н. К. Крупская в письме к Инессе Арманд писала, что "доктора совсем не ожидали смерти и не верили, когда уже началась агония". [31]
ДОКУМЕНТ: Обращаясь к партии, народу. Надежда Кон­стантиновна говорила: «Товарищи, умер наш Владимир Ильич. Большая у меня просьба к вам: не давайте своей печали по Ильичу уходить во внешнее почитание его личности. Не устраи­вайте ему памятников, дворцов его имени, пышных торжеств в его память. Всему этому он придавал при жизни так мало зна­чения, так тяготился этим... самое главное—давайте во всем проводить его заветы».[32]
На руках несли гроб с телом Ленина от Горок до железно­дорожной станции, а потом с Павелецкого вокзала до Дома Советов вожди партии. Смерть Ильича на время объединила и примирила их. Нес гроб и Сталин. На траурном заседании II съезда Советов СССР он сказал: «Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам держать высоко и хранить в чистоте вели­кое звание члена партии..., завещал нам хранить единство на­шей партии как зеницу ока... Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним эту твою заповедь!».[33]
27 января 1924 г. гроб с телом Ленина вносится в Мавзолей, против сооружения которого возражала Надежда Константи­новна.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Пожилой мужчина правильного телосложения, удовлетворительного питания…". Это сказано о человеке, перевернувшем историю ХХ века. Так начинается протокол вскрытия тела Ленина. Душа его, в существование которой он не верил, предстала перед высшим судом, тоже, по его убеждению, не существовавшим, а тело, которому не суждено было упокоиться, предстало перед судом патологоанатомов. В борьбе с его загадочной болезнью, продолжавшейся почти три года,  врачи потерпели поражение. Они даже не могли установить точного диагноза. С тех пор не утихают споры о заболевании, которое свело Ленина в могилу в возрасте всего 54 лет.
У вождя мирового пролетариата было поражение мозга. Это не оставляло сомнений, и так объявили официально. Но чем было вызвано поражение мозга? С самого начала ходили слухи, что это проявления поздней формы сифилиса. Если в Советском Союзе, где вскоре после смерти  Ленина наступили времена тотального страха, о сифилисе говорили шепотом, а потом и вовсе  надолго замолчали, то в зарубежной печати писали довольно широко.
В ходе проведенного исследования мы установили, что серьезные нарушения в здоровье Ленина стали заметны в 1921 г. Его мучили постоянные головные боли и бессонница. Он сам, близкие, а также и врачи считали, что это результат переутомления.
Течение заболевания ставило врачей в тупик. У Ленина не было гипертонии, способствующей развитию инсульта. При поражении мозга, вызванном тромбозом, болезнь прогрессирует, и поражения бесследно не исчезают. У Ленина же появлялись параличи правой руки или ноги по очереди либо одновременно, но вскоре проходили, регулярно возникали головные боли,  но разной локализации, он утратил способность к запоминанию, но почти до самого конца сохранял интеллект и даже чувство юмора.
21 января 1924 года слово о том, чем болел Ленин и от чего он умер, предстояло сказать патологоанатомам.  Их заключение для лечащих врачей подобно судебному решению. Патологоанатомы определяют,  правильно ли врачи поставили диагноз, установили причину смерти. Из заключения экспертов:  "Основой болезни умершего является распространенный атеросклероз сосудов на почве преждевременного их изнашивания. Вследствие сужения просвета артерий мозга и нарушения его питания от недостаточности подтока крови наступали очаговые размягчения тканей мозга,  объясняющие все предшествовавшие симптомы болезни (параличи, расстройства речи)".
А как же сифилис? Об этом специально говорилось в протоколе микроскопического исследования,  которое должно было подтвердить или опровергнуть результаты вскрытия. Исследование проводил глава патологоанатомической школы академик Алексей Абрикосов: "Микроскопическое исследование подтвердило данные вскрытия, установив, что единственной основой всех изменений является атеросклероз… Никаких указаний на специфический характер процесса  (сифилис и др.) ни в сосудистой системе, ни в других органах не обнаружено".
Разумеется, в заключении о смерти можно написать что угодно, вернее, что прикажут. Например, о самоубийстве Надежды Аллилуевой в печати не было ни слова. Официально сообщалось, что она умерла от болезни. Но все это происходило позже, когда наступила сталинская эпоха. В 1924 г.  медики еще могли себе позволить без смертельного риска высказывать собственное мнение.  Заключение о причине смерти Ленина было опубликовано в газетах. Его подписал Алексей Абрикосов. Один из крупнейших современных отечественных патологов академик Виктор Серов,  лично знавший Абрикосова, говорит, что заставить его написать неправду было невозможно. В начале 20-х годов понятия о профессиональной чести еще не размылись. А Абрикосов к тому же  даже не был членом партии.
Академик Юрий Лопухин подробно проанализировал акт вскрытия. В мозгу обнаружены многочисленные очаги омертвения,  преимущественно в левом полушарии. Картина поражения мозга объясняет течение заболевания:  правосторонний паралич, трудности со счетом (сложение, умножение), что свидетельствует об утрате в первую очередь непрофессиональных навыков. Интеллектуальная сфера пострадала мало.
 Типичных сифилитических изменений (гумм), особых опухолеподобных разрастаний, характерных для сифилиса мозга, не найдено. Мозг Ленина, который хранится в Институте мозга (созданном,  кстати, когда-то специально для его изучения), много раз исследовался, в том числе крупными патологами. Все они считают, что признаков сифилитического поражения нет.
В 1924 г. тогдашний нарком здравоохранения Семашко в статье "Что дало вскрытие тела Владимира Ильича" писал: "Основная артерия, которая питает примерно две трети всего мозга, "внутренняя сонная артерия" при самом входе в череп оказалась настолько затверделой, что стенки ее при  поперечном разрезе не спадались, значительно закрывали просвет, а в некоторых местах были пропитаны настолько известью, что пинцетом ударяли по ним, как по кости".
  Что же привело к такому сильному атеросклерозу всего в 54 года? Юрий Лопухин считает, что роковую роль сыграло ранение во время покушения в августе 1918 г. Одна из пуль, выпущенных Каплан (или не Каплан?), попала в верхнюю треть левого плеча и, разрушив плечевую ость,  застряла в мягких тканях надплечья. Другая пуля, войдя в левое надплечье, зацепила ость лопатки и  сквозь шею вышла с правой стороны под кожу вблизи соединения ключицы с грудной костью. С  уже расщепившейся от удара об ость лопатки зазубренной головкой она прошла через верхушку левого легкого, разорвав покрывающую ее плевру и повредив легочную ткань. В этом участке шеи расположена густая сеть кровеносных сосудов и проходит общая сонная артерия. Это главная  артерия, питающая мозг. По мнению Лопухина, пуля не могла не разрушить густую сеть артерий и вен в этой области и не повредить или не контузить стенку сонной артерии. Затем пуля проскользнула позади глотки, столкнувшись с позвоночником и, изменив направление, попала на правую сторону шеи.
После ранения Ленин довольно быстро поправился. Но через полтора года у него начались головные боли, бессонница, частичная потеря работоспособности. Эти явления были связаны с недостаточностью кровоснабжения мозга.
Атеросклероз, который к этому времени был у Ленина, больше всего поразил наиболее уязвимое место - травмированную левую сонную артерию.
Бытовали слухи о том, что Ленина отравил Сталин, - это, например, утверждал в одной из своих статей Троцкий. Версия отравления до сих пор имеет немало сторонников. Среди них писатель Владимир Соловьев, посвятивший этой теме немало страниц. В беллетристическом произведении "Операция "Мавзолей" он подкрепляет давние рассуждения Троцкого следующими доводами.
1. Вскрытие тела вождя началось с большой задержкой - в 16 час. 20 мин.
2. Под бюллетенем о смерти Ленина не поставил подпись один из медиков - личный врач Ленина и Троцкого Гуэтьер, сославшись на недобросовестность проведенного расследования.
3. Среди врачей, проводивших вскрытие, не было ни одного патологоанатома.
4. Легкие, сердце и другие жизненно важные органы умершего оказались в отличном состоянии, тогда как стенки желудка были полностью разрушены.
5. Химический анализ содержимого желудка не был произведен.
Однако данная версия представляется крайне сомнительной. Смертельно больной, беспомощный, изолированный от политической жизни Ленин уже был неопасен для Сталина, в руках которого сосредоточилась вся реальная власть в стране. Созданные для отстранение вождя от власти уже стало фактом, а условия его существования без сомнения ускорили естественный его финал.
Стало быть, причина болезни и смерти Ленина - не яд, ни пуля, а болезнь. Но что это меняет принципиально? Важен сам факт, что руководитель Страны Советов страдал длительным тяжелым поражением сосудов, а следовательно и психики. И в руках психически нездорового человека находилась судьба многомиллионного государства.
Властвовать на постмонархической Руси вообще вредно для здоровья. Особенно вредно для мозга. Ведь был Ленин вовсе не старым человеком, можно сказать, в расцвете лет, и вот вам - атеросклероз, инсульт,  паралич. У Сталина - мания преследования и тоже инсульт случился в совсем не преклонном по кавказским  меркам возрасте. Брежнев вступив в должность генерального секретаря молодцеватым красавцем и автогонщиком, но вскоре не мог прочитать написанной для него речи. Ельцин на танке в 91-м выглядел, как три танкиста сразу, а через каких-то пять лет напоминал заблудившегося ребенка.  Похоже, атеросклероз - профессиональное заболевание наших правителей.





ЛИТЕРАТУРА



1.    Бек А. Юбилейный вечер. // Огонек. № 45. 1987
2.    Горбачева А. Властвовать на Руси вредно для мозга. История болезни и смерти Ленина. // Независимая газета. 22.04.2000
3.    Данилов Е. Тайна смерти Ленина. // Огонек, 12.02.2001
4.    Долуцкий И.И. Материалы по изучению истории СССР 1921-1941 гг. М.: 1989
5.    Капустин М. Конец утопии М.: Новости, 1990
6.    Карр Э. Русская революция от Ленина до Сталина. М.: Интер-версо, 1990
7.    Ленин В.И. Полное собрание сочинений
8.    Смерть Ленина. // Хроника Хорона. Энциклопедия смерти. М.: 2001
9.    Фельштинский В. Тайна смерти Ленина. // Новый журнал, 2001. № 210
10.    Яковлев Е. Портрет и время. М.: Знание, 1987



[1] Горбачева А. Властвовать на Руси вредно для мозга. История болезни и смерти Ленина. // Независимая газета. 22.04.2000

[2] Данилов Е. Тайна смерти Ленина. // Огонек, 12.02.2001 с. 16

[3] там же с. 17

[4] Карр Э. Русская революция от Ленина до Сталина. М.: Интер-версо, 1990 с. 26

[5] Капустин М. Конец утопии М.: Новости, 1990 с. 44

[6] Фельштинский В. Тайна смерти Ленина. // Новый журнал, 2001. № 210 с. 30

[7] там же с. 31

[8] Фельштинский В. Тайна смерти Ленина. // Новый журнал, 2001. № 210 с. 31

[9] там же с. 32

[10] Фельштинский В. Тайна смерти Ленина. // Новый журнал, 2001. № 210 с. 31

[11] Карр Э. Русская революция от Ленина до Сталина. М.: Интер-версо, 1990 с. 17

[12] Правда. 1990. 25 ноября

[13] Правда. 1990. 25 ноября

[14] Бек А. Юбилейный вечер. // Огонек. № 45. 1987 с. 45-47

[15] Смерть Ленина. // Хроника Хорона. Энциклопедия смерти. М.: 2001 с. 4

[16] там же

[17] Долуцкий И.И. Материалы по изучению истории СССР 1921-1941 гг. М.: 1989 с. 22

[18] Долуцкий И.И. Материалы по изучению истории СССР 1921-1941 гг. М.: 1989 с. 25

[19] Карр Э. Русская революция от Ленина до Сталина. М.: Интер-версо, 1990 с. 38

[20] ПСС, т. 45, с. 710

[21] Карр Э. Русская революция от Ленина до Сталина. М.: Интер-версо, 1990 с. 38

[22] Долуцкий И.И. Материалы по изучению истории СССР 1921-1941 гг. М.: 1989 с. 27

[23] там же

[24] там же с. 28

[25] Капустин М. Конец утопии М.: Новости, 1990 с. 52

[26] ПСС, т. 54, с. 329—330

[27] Карр Э. Русская революция от Ленина до Сталина. М.: Интер-версо, 1990 с. 40

[28] Горбачева А. Властвовать на Руси вредно для мозга. История болезни и смерти Ленина. // Независимая газета. 22.04.2000

[29] Смерть Ленина. // Хроника Хорона. Энциклопедия смерти. М.: 2001 с. 78-80

[30] Данилов Е. Тайна смерти Ленина. // Огонек, 12.02.2001 19

[31] там же

[32] Долуцкий И.И. Материалы по изучению истории СССР 1921-1941 гг. М.: 1989 с. 31

[33] там же