МОСКОВСКИЙ ОРДЕНА ДРУЖБЫ НАРОДОВГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙУНИВЕРСИТЕТ
Французскийкартезианизм XVII века(Куно Фишер)Реферат по философии
ËîáàñòîâàÀëëà
ãðóïïà 201
заочное отделение
Оглавление
I. Декарт и его учение (картезианство).
II. «Психологический историзм» сочиненияКуно Фишера «Спиноза».
III. Французский картезианизм.
1. Церковно-политическое преследование.
2. Классическая эпоха и господствоДекарта.
3. Модная философия и сатира.
VI. Заключение.
I. Декарт и его учение (картезианство).Картезианство (от Cartesius- лат. транскрипция имени Декарт) — учение Декарта иособенно его последователей. Картезианская школе получила большоераспространение среди французских и нидерландских философов в 17-18 вв.
Рене Декарт, в латинском написании Картезий(1596-1650) — французский философ, математик, физик, физиолог. Учился виезуитской коллегии Ла Флеш. После службы в армии переселился в Нидерланды, гдепровел 20 лет в уединенных научных и философских занятиях. Преследованиянидерландских богословов вынудили его переехать в Швецию (1649), где он и умер.
Философия Декарта связанас его математикой, космогонией и физикой. В математике Декарт является одним изсоздателей аналитической геометрии. В механике он указал на относительностьдвижения и покоя, сформулировал общий закон действия и противодействия, а такжезакон сохранения полного количества движения при ударе двух неупругих тел. В космогонии[1]он развил новую для науки идею естественного развития солнечной системы; основнойформой движения космической материи, обуславливающего строение мира ипроисхождение небесных тел, он считал вихревое движение ее частиц. Этагипотеза способствовала в дальнейшем диалектическому пониманию природы.
В зависимости отматематических и физических исследований Декарта сложилось его учение оматерии, или о телесной субстанции. Декарт отождествил материю с протяжением.Это означало, что всякая протяженность телесна и абсолютно пустогопространства не существует, а плотность и геометрические свойства составляютвсю сущность телесности. Бог сотворил материю вместе с движением ипокоем и сохраняет в ней одно и то же общее количество движения и покоя.
Учение Декарта о человекезаключается в следующем: в человека реально связаны бездушный и безжизненныйтелесный механизм с «волящей и мыслящей душой». Разнородные тело и душа, поДекарту, взаимодействуют посредством особого органа — так называемойшишковидный железы.
В физиологии Декартустановил схему двигательных реакций, представляющую одно из первых научныхописаний рефлекторного акта. В животных Декарт видел лишь сложные автоматы,лишенные души и способности мыслить. Вместе с Ф.Бэконом конечную задачузнания Декарт видел в господстве человека над силами природы, в открытии иизобретении технических средств, в познании причин и действий, вусовершенствовании природы человека. Для достижении этой задачи он считалнеобходимым предварительно усомниться во всем наличном существовании. Этосомнение не есть неверие в непознаваемость всего сущего, но лишь прием длянахождения безусловно достоверного начала знания. Таким началом Декарт считалположение «мыслю, следовательно, существую». Исходя из этого тезиса, Декартпытался вывести также существование бога, а затем убеждение в реальностивнешнего мира.
В учении о познании Декарт- родоначальник рационализма, который сложился в результате одностороннегопонимания логического характера математического знания. Так как всеобщий инеобходимый характер математического знания казался Декарту вытекающим изприроды самого ума, он отвел в процессе познания главенствующую роль дедукции,которая опирается на вполне достоверные интуитивно постигаемые аксиомы.
Дуализм учения Декартавызвал ожесточенную критику ортодоксов тоговремени, с одной стороны, и материалистов — с другой. На теорию познанияДекарта нападали церковные ортодоксы, на его учение о духе — последователи Гассенди[2].Однако философ не хотел иметь ничего общего и входить в какие-либо компромиссыни с теми ни с другими. Он порицал всякую попытку приспособить его учение кновой философии. Как отмечает в своей книге «Спиноза» Куно Фишер, Декарт«одобрительно относился к стремлениям примирить его с церковным богословием идаже с аристотелевской физикой. Всякое соглашение между противоречащиминаправлениями новой философии казалось ему грубейшим искажением егособственного учения, тогда как, по его мнению, последнему могло бытьполезно заключение некоторого союза со старыми, укоренившимися игосподствующими в церкви и школе авторитетами.
Не существовалокартезианского сенсуализма и материализма, но существовало картезианское богословие, идолжна была иметь право существовать даже аристотелевско-картезианскаяфилософия природы. При этом учение Декарта выигрывало в авторитетности иничего не теряло в своем значении. Ибо основные его положения оставлялись впрежнем виде, и противоположные воззрения приспособлялись к ним посредствомсоответствующего их истолкования. Так объявлялась картезиански Библия для того,чтобы учение Декарта казалось библейским, и так же принуждали Аристотелямыслить картезиански, чтобы положить отпечаток аристотелизма на учение Декартаи устранить предубеждение, которое обнаруживала против этого учения стараямедицинская школа.» [2, с. 8]II. «Исторический психологизм»сочинения Куно Фишера «Спиноза».
Ниже, я хотела быразобрать тему «Распространение картезианского учения во Франции в XVII веке», используя материалы книги К.Фишера «Спиноза». К сожалению,я не смогла найти никакой информации, относящейся к автору этой книги. У книгиотсутствуют первые несколько листов, включая титульный. Однако, по внешнемпризнакам: использование букв «ерь», «ять» и «и десятеричной», — а также данным, взятым из самой книги, я могу предположить, что она являетсяпереводом многотомного труда немецкого историка(?) Куно Фишера, опубликованнаяприблизительно в конце XIX — началеXX века в России. В книге имеютсямногочисленные ссылки на немецкое издание этого сочинения. Этот том посвящендетальному изучению личности Спинозы и его философии. В книге используютсясвидетельства людей, знавших великого философа, а также письма самого Спинозы.Большое место в данном труде отведено философским течениям того времени. УчениеСпинозы и его деятельность рассматриваются на фоне эпохи, которой онпринадлежал. Это очень основательный историко-философский труд, дающийпредставление о мировоззрениях и психологии эпохи Спинозы, так как автор нетолько приводит исторические данные и факты, но и рассуждает, делится считателем своими идеями и мыслями по поводу того или иного факта или явления.«Психологический историзм» сочинения Куно Фишера делает его работу чрезвычайнопривлекательной для современного читателя, и является лишним доказательствоммоего предположения о том, что автор жил и работал в XIX веке: «Перелом в сторону психологического историзманаступал только в начале XIXвека. Этому способствовали два обстоятельства: разработка учения о диалектикедуха (прежде всего в философии Гегеля) и появление исторического романа.Философия, обосновав, что во времени изменяется все, в том числе сознание имышление, проложила путь «золотому веку истории». Образованное обществоприобретает вкус к изображениям изменчивости человеческой природы…Историография в первой половите XIXвека по-прежнему является главным гуманитарным занятием. Главные историческиетруды этого времени представляют собой прихологизированные повествования о духепрошлого.» [3, с. 22]
Огромное влияние ученияДекарта на мировоззрение Спинозы было общепризнанным фактом, котороеподтверждал и сам великий философ. «Единственным путеводным светилом, закоторым он следовал, были метод и принципы Декарта, названные «незыблемыми» впроверенном и одобренном им предисловии к его первому труду, с которым онпублично выступил в качестве философского писателя.» [2, с. 274]Поэтому я и выбрала сочинения Куно Фишера «Спиноза» для рассмотрения вопроса офранцузском картезианизме XVIIвека. Ш. Французский картезианизм.1. Церковно-политическое преследование.
Общественные условия неблагоприятствовали распространению учения Декарта на его естественной родине. Вцерковно-политически централизованном государстве, под господством всемогущегокороля, приказаниям которого подчинялись учебные заведения страны и который самподчинялся влиянию иезуитов, при популярности, с которою французский дух тойэпохи воспринимал эпикурейское учение, возобновленное Гассенди и егоприверженцами, имелось много могущественных препятствий, задерживающихраспространение идей Декарта.
«Спустя три года послеримского запрещения было не допущено церковное погребение Декарта в Париже, акогда оно было дозволено, то было запрещено чествование его памяти и постановкапамятника (1667). По повелению короля учение Декарта должно было замолкнуть в college royal (1669), в парижском (1671) и анжерскомуниверситетах (1675). Новые воззрения не должны были более распространяться, «car tel est notre bonplaisir». В Каенебогословский факультет лишили картезианцев права принимать участие в дарованииученых степеней (1677), а в парижском университете, двадцать лет послеуказанного королевского повеления, изданного через посредство архиепископа,запрещение было возобновлено. Что подобное повторение было признано нужным, этосвидетельствует, как мало достигло желаемых результатов официальноепреследование, которому подверглось учение Декарта во Франции в течении1670-1690 гг. Идеи оказались сильнее, чем мероприятия против них.» [2, с.9]
Причины, по которымкартезианство подавлялось и так жестоко преследовалось во Франции, носилицерковный характер и обострялись главным образом господствовавшим в то время воФранции церковно-политическим направлением. Поход против янсенистов[3]длился уже годы и достиг той фазы, при которой он направился на уничтожениечленов Порт-Рояля, когда преследование учения Декарта приняло нетерпимыйхарактер. Новая философия считалась союзницей янсенизма. Во французской церквине должны были допускаться никакие центробежные стремления. С этойцерковно-политической точки зрения, на которой твердо стоял Людовик XIV в союзе с иезуитами, приверженцыДекарта по своей опасности не уступали янсенистам, за которыми угрожаликальвинисты и лютеране. Таковы были действительные мотивы всей иезуитскойполемики против учения Декарта. Борьба против его положений старалась доказатьих связь с янсенизмом и тем обнаружить враждебный церкви характер системы.
Уже скептическоеобоснование системы, картезианское сомнение, казалось достаточнымдоказательством, что здесь принципиально отрицается безусловное значениецерковного авторитета. Но главным предметом обвинения служила очевиднаянесогласуемость картезианской метафизики с церковным учением о причастии. «Еслиформам приписывается уже не субстанциальное значение, как у схоластиков, а лишьакцидентальное, если они суть лишь модификации субстанции и должны бытьнеразделимо соединены с последними, то абсолютно невозможно, чтобы форма исвойства сохранялись в то время, как сама вещь изменяется, и потому — вприменении к вопросу, имеющему выдающейся церковный интерес — невозможно также,чтобы в образе и свойствах хлеба и вина являлись тело и кровь Христовы. Декартучит, что при всех условиях субстанция сохраняется, а формы изменяются; церковьучит, что в таинстве эвхаристии формы сохраняются, а субстанция испытываетпревращение. По принципам философа возможна трансформация, но никак нетранссубстанциация; по вероучению церкви в высшем из таинств осуществляетсяобратное положение.» [2, с.10]
Согласно учению Декарта,сущность тела состоит в протяженности, а сущность последней — в пространстве.Поэтому абсолютно невозможно, чтобы одно и то же тело существовало в различныхпространства или местах. Следовательно, реальное или телесное присутствиеХриста в причастии никоим образом не может иметь места. Поэтому основныеположения Декарта о субстанции и ее модификациях, о субстанции и ее атрибутах,о теле и его протяженности безусловно анти-эвхаристичны. Отрицаясубстанциональность форм и утверждая субстанциальность протяженности, они посуществу противоречат именно тому учению римско-католической церкви, в которомнеотделимо слиты культ и догматы. Все эти соображения были указаны самомуфилософу и он тщетно пытался в своем ответе на возражения Арно и в своихписьмах к иезуиту Мелану устранить их и придать своим принципам корректный вцерковном отношении смысл.
Нападки на учение Декартаи стремление обвинить его в янсенизме и даже в кальвинизме носилицерковно-политический характер. Учение о причастии было камнем преткновения,из-за которого разошлись церковные партии XVI века, именно здесь «раскрылась пропасть, оторвавшаяпротестантизм от католицизма и отделившая даже лютеран от реформатов». [2, с. 11] Дело было не в личном образе мыслей и настроении философа, ав принципах его учения. Век Людовика XIV был не только веком расцвета французской литературы, но и периодом,когда Франция стремилась к восстановлению полного церковного единства и всякоеинакомыслие должно было подавляться жесточайшем образом. 2. Классическая эпоха и господство Декарта.
Однако противники, как быверны ни были их выводы, совершенно обманулись, считая картезианскую философиюцерковно-партийным вопросом, судьба которого связана с судьбой янсенистов ипротестантов во Франции. Усматривая в этой философии лишь богословскоеновшество, они совершенно просмотрели ее значение: «оно было новыммиросозерцанием, новой системой познания природы, проникнутой и освещеннойстрожайшим и точнейшим методом мышления, обоснованной на прочнейших принципах иотличавшейся, благодаря ясности и мастерству изложения, такою красотой формы,что влияние ее на восприимчивый дух французской науки и на эпоху, в которойлитература и поэзия этого народа стояла в зените своего развития, должно былобыть в высшей степени могущественным.» [2, с. 11]
Государственные учебныезаведения были закрыты для картезианской философии — она пробила себе тайные ибыстрые пути в литературе, в научных кругах, в образованных и задающих тонобщественных слоях столицы. Так в 1635 году Решелье учредил для развития исовершенствования языка и литературы французскую академию. В следующем годупоявился «Сид» великого Корнеля — произведение, которое с полнейшей оригинальностьюотразило как идею возвышения трагедии, так и гений поэта. Год спустя Декартопубликовал свои первые работы: «Discours sur la methode» во главе своих «Essais». Наступила эпоха классической французской литературы.
Когда, спустя однопоколение, прах философа был перевезен из Стокгольма в Париж, парижские научныекруги и общества были исполнены его идеями. В том же году (1666) Кольберосновал академию наук и таким образом обогатил создание Решелье учреждением,которое по отношению к математическим и физическим вопросам должно было игратьте же роль, что французская академия по отношению к языку и литературе.Последняя достигла в то время высшей точки своего развития: три звезды ее сиялипочти одновременно — Корнель уже сходил со сцены, Мольер был в полном расцвететворчества, Расин, воспитанник Порт-Рояля, впервые обнаруживал свою зрелость — в 1667 году появилась его «Андромаха».
«Между величайшимфилософом и величайшими трагическими поэтоми этой эпохи господствуетсвоеобразное родство и духовная гармония. То, что первый научно изложил в своемпоследнем труде, последние воплотили в драматических образах — с т р а с т и д у ш и. Темой их творений служит не характеристика лиц, а изображениестрастей. Для того, чтобы выразить последние как можно сильнее, они ищутнаиболее пригодный материал, наиболее подходящие события, наиболее резкиепримеры. Действия и характеры, которые они нам предлагают в своих художественнообразцовых произведениях, служат лишь органами для могущественного играндиозного проявления сильных душевных движений. Одну страсть отличал Декартиз всех остальных, считал единственной в своем роде, высшей и чистейшей из всех- он называл ее «magnanimite» и «generosite» — это величие души, аффектсамоуважения, основанный на героическом самоотречении. Эта страсть, вмногочисленных вариациях, живет в творениях Конеля, которого прозвали «великим»за эту возвышенную черту, столь симпатичную в своем риторическом проявлениифранцузскому чувству. Среди остальных страстей души нет более могущественной,чем любовь, и более мучительной, чем ревность: эти аффекты получили у певцаАндромахи и Федры высшее и красноречивейшее выражение. Чтобы представить себеличный образец того душевного движения, которое Декарт прославлял под именем «magnanimite», нужно вспомнить лишь о КорнелевкойШимэн в Сиде, которая, мстя за смерть отца, делает все для гибели своеговозлюбленного, которого она боготворит, и которая видит в таком самоотреченииверх духовной силы и славы: «Я хочу, чтобы голос самой черной зависти вознес кнебу мою славу и оплакал мои страдания, зная, что я обожаю тебя и тебяпреследую.» [2, с. 13]
Духовное направление векастоит, сознательно или бессознательно, под влиянием Декарта. К новой философииприсоединяется новая поэзия, которая чувствует свои превосходство надренессансом, проникнута сознанием своей высоты и оригинальности, хочет неподражать старым мастерам, а совершенствовать их, сама ставить себе правила иметодически следует им, чтобы создать образцовые произведения.«Философствование и поэтическое творчество становится правильным продуманнымискусством. Декарт первый дисциплинировал разум, подчинил его искусствумышления, выполнил выставленные им требования и оставил эпохе в своих творенияхсияющий образец. На его учении основывался новый учебник логики, «L’art de penser, вышедший из Порт-Рояля, произведениеАрно и Николя. Буало дал новый учебник поэзии «L’art poetique», который метко был назван «discours de la methode по этике: в поэзии ничто не должнонравиться, кроме разума и истины — «Любите разум; пусть наши произведения отнего одного получают свой блеск и сою цену»; «Прекрасно только истинное, одноистинное заслуживает любви».
[2, с. 14]
Направление, которое вовторой половине XVIII века владеетфранцузским духом и вкусом в его величии и односторонности и проявляется внауке и искусстве вплоть до версальских садов, основано на известном образемышления, принципы которого нигде не были выражены более ясно исознательно, чем в учении Декарта. Поэтому легко понять, что последнее стало вПариже и во Франции силой, гораздо более могущественной, чем декреты короля,которого она также как бы incognito подчинила своей власти: этот образ мышления стал модой эпохи, которойнепроизвольно подчинялось все. Мысль облеклась в картезианскую форму.3. Модная философия и сатира.
«Неудивительно поэтому,что и светское общество и женщины того времени воспринимали картезианские идеиили рисовались ими. Герцогиня дю-Мэн, в качестве почитательницы Декарта,сравнивалась с королевой Христиной, ученая Дюпрэ называлась «la Cartesienne». Из любви к своей дочери, мадамде-Гриньян, которая совершенно ушла в изучение творений философа, даже мадамде-Севинье чувствовала себя принужденной разделять эти интересы. Шутя называетее Декарт в письмах к ее дочери «votre pere», а саму последнюю «ma chere petite cartesienne»; она посещает в Бретани родственницу философа,носящую его имя, и пишет дочери: «я нашла частицу моей дочери», — онапользуется терминами картезианства, чтобы с неподражаемой прелестью выразить вних свою материнскую нежность: «я мыслю, следовательно я существую; я мыслю овас с нежностью, следовательно я вас люблю»; она рассказывает дочери офилософском диспуте после обеда, о том, как один из гостей утверждалзависимость мышления от чувств, и как ее сын в духе Декарта доказывал обратное.Одно из ее сообщений метко и остро освещает то значение, которое приобрелановая философия в тогдашнем обществе, и ту форму, в которой мадам де-Севиньесамо отдалась этому движению, имевшему за себя всеобщий интерес и против себя — неодобрение двора; она смотрит на него, как на модный и благородный спор, скоторым нельзя остаться незнакомым. Она пишет: «Корбинелли и Ламусс решиливвести меня в учение Декарта. Я хочу изучить эту науку не для того, чтобыиграть в нее самой, а для того, чтобы смотреть на игру.» [2, с. 15]
Когда философское учениестановится модой, ее особенности легко принимают смешной характер, тем болееесли оно, благодаря кажущимся парадоксам, ставит вверх ногами мнение всего мираи несмотря на эти контрасты многими ещё преувеличенно подчеркивается. Поэтомув остроумном Париже и в эпоху Мольера картезианство, в качестве моднойфилософии, непременно должно было стать предметом сатиры. Между Декартом итрагиками имело место непроизвольное согласие во взглядах на человеческуюприроду и ее страсти; столь же непроизвольно обнаружилось разногласие междуДекартом и Мольером.
В трагической икомической поэзии тогдашней Франции, в Корнеле и Мольере, можно подметитьотражение двух течений французской философии того времени, картезианского игассендистского. «Нельзя только относиться к делу педантично и думать о числошкольной зависимости. Даже не учась у Гассенди, как это действительнобыло, и не зная Лукреция, философское стихотворение которого они перевели,Мольер симпатизировал сенсуализму здравого смысла, в противоположностьдуалистическому и спиритуалистическому учению Декарта. Не нужно было такжеличной злобы и даже партийного озлобления, чтобы выставить в смешном видеаффектированных и эксцентричных картезианок. Эти фигуры сами просились вкомедию. Я оставляю нерешенным, взял ли он мишенью своих непадок в лицеМарфуриуса в «Mariageforce» картезианскоесомнение или, наоборот, общие, издавна известные фразы скептицизма. Но в «Femmes savantes» он затронул если не исключительно, тов некоторых наиболее сильных местах, те нелепости, к которым привелакартезианская мода у женщин. Его фигуры не типичные картезианки, а простосумбурные женщины, которые восхищаются всем, что пахнет ученостью: одна хвалитПлатона, другая — Эпикура, третья находит «частицы» прелестными, «пустоту»отвратительной и себя самою — очень тонкой в своей любви к «тонкой материи».Все это картезианские понятия, которые для женщины являются делом вкуса иобъектом склонности, подобно другим предметам моды. «Я люблю его вихри,» — говорит Арманд, а мать его продолжает: «А я — его падающие миры». В наиболеесмешном виде Мольер выставляет спиритуалистическую манию, которая считает телос его потребностями и влечениями, чувственную человеческую природу, за презреннуюмишуру, иметь сношения с которой дух должен считать ниже своего достоинства.Глава семьи Хризаль иного мнения и отвечает своей супруге, совсем в стилеГассенди: «Мое тело — это я сам, и я хочу заботиться о нем, хотя бы оно быломишурой; это я сам, и я хочу заботиться о нем, хотя бы оно было мишурой; этамоя мишура мне дорога». [2, с.16]
Еще в 1690 году появилисьсатирические произведения, направленные против картезианской моды — сочиненияиезуита Даниэля «Voyage du monde de Descartes». Автор утешает себя изменчивостью моды. Вся сатира исходитиз того сенсуалистического образа мыслей, в котором иезуиты сходились сГассенди, в особенности в оппозиции к учению Декарта. Своими возражениями,обвинениями, шутками они преследуют в последнем на свой лад его спиритуалистическийхарактер. «Чтобы сделать его смешным, Даниэль заставляет философа быть как бымагом своего учения, который обладает способностью действительно отделять своюдушу от тела, откладывать в сторону последнее, как платье, и в форме чистогодуха пускаться в странствия; во время такого духовного отсутствия в Стокгольмепохоронили философа, а теперь он пребывает на третьем небе, занятый построениеммира из тонкой материи, запасы которой он там нашел. Кто хочет легко разгадатьвсе загадки мира, должен посетить этого миростроителя наверху, в егомастерской; нужно только снять с себя тело и пуститься в странствование души,что легко можно сделать при содействии картезианца, ибо учитель снабдил своихучеников чудесным даром, которым он обладал.» [2, с. 17]
Спиритуализмкартезианского учения — вывод из дуалистического его воззрения на отношениемежду душой и телом, и в этом воззрении содержатся вопросы, вызвавшие первыепопытки дальнейшего развития системы.
В заключении, я бы хотела сказать, что мне оченьпонравилась мысль Куно Фишера (хотя вполне возможно, что не он первый ееизложил) о том, что, несмотря ни на какие, даже самые строжайшие, запреты, новая философия, если она прогрессивна, ясно, точно и красиво изложена,начитает овладевать умами передовых людей эпохи как бы подпольно или, каквыразился Фишер, «подсознательно». Новую систему познания природы, новоемиросозерцание, если они уже были сформулированы и изложены и с нимиознакомилось какое-то количество людей, невозможно скрыть от пытливых и жаждущихзнаний умов. Если «новое знание» удобно и понятно, оно начинает охватывать всебольшие и большие пространства применения, уже выходящие за рамки просто науки.Именно таким образом «новое мышление» может стать модой, проникнуть в сферуобихода и превратиться в «модный беспредметный спор», практически теряя своюсуть. И такое происходило и происходит не только с Декартом. Любое учение можетбыть взято и адаптировано, приспособлено для определенных нужд. Оставляетсяканва — слова, фразы, выражения, отдельные аксиомы, и ими объясняется все, чтоугодно. Не думаю, что Марксу понравилось бы то, как его учение было «развито»до Марксизма-Ленинизма, а затем превратилось в «Учение Маркса-Ленина-Сталина».Любая, даже самая прогрессивная идея, насколько я понимаю, может быть низведенадо полнейшего абсурда. Вот здесь мы и наталкиваемся на проблему существованияфилософии и ее практического применения. Именно на уровне практики и происходитисторический отбор любого научного учения и знания. История выбирает лучшее,дающее результаты, прогрессивное, и отсеивает все утопичное и не прошедшеепроверку.
Библиография
1. Философский словарь под ред.Фролова, Издательствополитической литературы, М, 1987.
2. Фишер, Спиноза, (данные издания утеряны)
3. Шкуратов В.А., Историческая психология, ИздательствоАОЗТ «Город N», Ростов-на-Дону, 1994.