Содержание.
Введение.
Ф. М. Достоевский – I часть.
1. Достойное место среди русских философов.
2. Философские взгляды в романе «Преступление и наказание».
В. С. Соловьёв – II часть.
1. Неверующий человек.
2. Своя правда.
3. Гармоническая связь органов.
4. Сущность мира.
Заключение.
Ссылки.
Литература.
Введение.
Между демократами, с одной стороны, и реакционерами, с другой (Победоносцев, К. Леонтьев), находилась третья, как бы средняя линия в русской философии второй половины XIX — начала XX века. Нынешние радикальные реформаторы под русской философией понимают только эту, третью линию, напрочь отбрасывая, например, Чернышевского. В какой-то мере такая реакция объясняется тем, что рУССКИМ революционным демократам в советское время пелась осанна (людьми, которые часто не понимали их и, по сути дела, были враждебными идеям Белинского и Чернышевского), а В. Соловьев, Н. Бердяев, П. Флоренский либо не упоминались, либо предавались проклятию. Усилиями современных сикофантов Чернышевский был превращен в некое подобий «красно-коричневого» чудища, на которого, например, В. Соловьев должен был бы взирать с непреодолимым отвращением.
На самом деле отношение В. Соловьева к Чернышевскому было совершенно иным. Вот какими словами заканчивается заметка В. Соловьева о Чернышевском: «Никакой позы, пряженности и трагичности; ничего мелкого и злобного; чрезвычайная простота и достоинство. В теоретических взглядах Чернышевского (до катастрофы) (то есть ареста и ссылки. — В.А.) я вижу важные заблуждения...Но нравственное качество его души было испытано великим испытанием и оказало полновесным. Над развалинами беспощадно разбитого существования встает тихий, грустный и благородный образ мудрого и справедливого человека»1.
Соловьев, Достоевский и другие русские философы, близкие к ним, отличались от революционных демократов тем, что были убежденными идеалистами, частью даже теологами — и противниками революции. аргументы, которые выдвигает русская религиозно-идеалистическая философия второй половины ХIХ—XX веков против социализма, это аргументы не социально-экономического, а общефилософского и этического порядка.
Ф. М. Достоевский – I часть.
1. Достойное место среди русских философов.
Огромное место в истории русской и мировой философской мысли занимает великий писатель-гуманист Ф. М. Достоевский (1821—1881).
В своих общественно-политических исканиях Достоевский пережил несколько периодов. После увлечения идеями утопического социализма (участие в кружке петрашевцев) произошел перелом, связанный с усвоением им религиозно-нравственных идей. Начиная с 60-х годов исповедовал идеи почвенничества, для которого была характерна религиозная ориентированность философского осмысления судеб русской истории. Вся история человечества с этой точки зрения представала как история борьбы за торжество христианства. Самобытный путь России в этом движении заключался в том, что на долю русского народа выпала мессианская роль носителя высшей духовной истины.
“ Он призван спасти человечество через «новые формы жизни, искусства» благодаря широте его «нравственного захвата»”2. Таким образом, Достоевский делал упор на «русское решение» социальных проблем, связанное с отрицанием революционных методов общественной борьбы, с разработкой темы об особом историческом призвании России, способной объединить народы на основе христианского братства.
Философские взгляды Достоевского приобрели небывалую нравственно-эстетическую глубину (отсюда тезис — «красота спасет мир»), взятую под углом зрения религиозной идеи.”В понимании человека Достоевский выступал как мыслитель экзистенциально-религиозного плана, пытающийся через призму индивидуальной человеческой жизни решить «последние вопросы» бытия”3. Он развивал специфическую диалектику «идеи» и «живой жизни», при этом идея для него обладает бытийно-энергической силой, и в конце концов живая жизнь человека есть не что иное, как воплощение, реализация идеи («идееносные герои» романов Достоевского). Сильные религиозные мотивы в философском творчестве Достоевского противоречивым образом сочетались с определенными богоборческими мотивами и религиозными сомнениями. Достоевский оказал сильное влияние на религиозно-экзистенциальное направление в русской философии начала XX в., а также стимулировал развитие экзистенциальной и персоналистской философии на Западе.
2. Философские взгляды в романе «Преступление и наказание».
Различие между ницшеанскими установками и глубоко нравственным пафосом, изначально одушевляющим большую русскую литературу в решении той же проблемы предстает особенно разительным, когда обращаемся к роману Достоевского "Преступление и наказание".
Вот они - основные элементы анализируемой "парадигмы, каждый из которых высвечивает особый аспект сознания индивида, желающего утвердить себя в качестве "Сверхчеловека", находящегося "по ту сторону" нравственных норм и моральных законов, значимых, по его убеждению, лишь для "обыкновенных" людей, но отнюдь не для "необыкновенных" :
1. Предпосылка сознания этого типа - все то же убеждение на счет полнейшего отсутствия "высшей правды", возникающее при виде несправедливостей, творящихся вокруг, и усиливаемое личными невзгодами и неурядицами; иначе говоря, вывод о том, что "правды нет - и выше", делается на основе констатации факта отсутствия ее "на земле".
2. Отсюда стремление утвердить эту "правду" самому, так сказать, на свой страх и риск, и стало быть - как свою собственную, самоличную правду; "мою" правду я хочу предложить взамен отсутствующей - как на земле, так и на небе.
3. Но как только я начинаю размышлять о том, как бы мне осчастливить человечество, утвердив среди людей мою правду, я замечаю, что кое-какая, правда меж людьми все-таки обетается.
4. Итак, я прихожу к заключению, что, с одной стороны, есть я со своей правдой (разумеется, высшей), а с другой - "обыкновенные" люди с их кое-какими правденками, не выдерживающими, на мой взгляд, "строго логического" анализа, например, тоже самое "не убий", которое ведь попирается на каждом шагу, а потому гроша ломанного не стоит.
5. Вот тут и начинается "арифметика", о которой так много говорит Достоевский как в подготовительных работах к "Преступлению и наказанию", так и в тексте самого романа. Моя "высшая" (самоличная) правда сталкивается с общечеловеческими "правденками", и я прикидываю, в какой мере могу принести их в жертву, облагодетельствовав этой ценой человечество.
"Мне надо было узнать тогда, и поскорее узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею..."
Вот она, та потрясающая глубина нравственной рефлексии, которая осталась недоступной экзистенциалистским трубодурам ницшеанского "Сверхчеловека", пытавшимся обрядить в пышную тогу "благодетеля человечества". Вот она, истинная, а не подложная интеллектуальная совестливость, которой никогда не могли достичь ни Ницше, ни Сартр, желавшие представить себя единственно последовательными борцами против "дурной веры" ("нечистой совести") в Х1Х и ХХ столетиях. В свете
интеллектуальной совестливости (не путать с ницшеанской "интеллектуальной честностью": это - ее антипод!) Достоевского становится совершенно очевидным: знаменитые "метафизические опыты", которые производит экзистенциалистское "я" в целях утверждения "абсолютности" своей "свободы", это всегда, на самом-то деле осуществляемые этим "я" не над самим собою, а над "другим": экспериментирую над "другим", чтобы понять, "кто я есть".
“ Так тренируются "высшие натуры", "господа будущего", "законодатели и установители человечества", приучаясь устанавливать различие между - непременно гениальным - "я" и - обязательно бездарным - "другим", привыкая смотреть на этого последнего как на материал истории, объект разнообразных импровизаций ни чем не детерминированной экзистенции»4
В. С. Соловьёв – II часть.
1. Неверующий человек.
У Владимира Соловьева (сына знаменитого историка С. М. Соловьева) мы встречаемся с самой, пожалуй, мягкой оппозицией к грядущей социалистичекой революции, которая ему представлялась неизбежной или, во всяком случае, очень вероятна. Любопытно, что в ранней юности Соловьев вовсе не был верующим человеком, напротив, увлекался териализмом и материалистическим естествознанием. Чернышевский (сын священника) и Добролюбов в юности страстно верили в Бога. Тем не менее зрелые русские демократы — убежденные атеисты. Но вот что писал о так называемых «русских нигилистах» 60-х годов прошлого века, в частности о Н. Добролюбове, их убежденный противник Николай Бердяев: «Это была структура души, из которой выходят святые». И хотя предшественники большевизма, развивает свою мысль Бердяев, «не понимали тайны Креста, но в высшей степени были способны на жертвы и отречение. Этим они выгодно отличались от христиан своего времени, которые проявляли очень мало жертвенности и были соблазном, отталкивающим от христианства»5.
В самом деле, проповедуя скромность, смирение i самопожертвование, официальная церковь в России XIX века стояла на страже крепостного права, приветствовала подавление движения «инородцев» за 'вой права (в частности, зверскую расправу с польскими повстанцами в 1862 году) и вообще, как выразился один из «сменовеховцев», А. В. Бобрищев-Пушкин, «вся реакция была пропитана запахом деревянного масла». Этим в немалой степени объяснялся массовый атеизм русской свободомыслящей молодежи 60-х годов XIX века.
Религиозная философия Владимира Соловьева также заключала в себе элементы неприятия официальной православной церкви, тесно связанной с самодержавным государством и его интересами. В ответ на это Соловьеву было запрещено публиковать в России свои произведения по религиозно-церковным проблемам. Соловьев оказался в положении «диссидента» . Критика оголтелого национализма и антисемитизма поздних славянофилов и некоторых представителей официальной церкви, философские и теологические произведения Владимира Соловьева сделали его чрезвычайно популярным среди ищущей интеллигенции. Однако в самый разгар своей напряженной деятельности, когда философ приступил к написанию серии трактатов, в которых излагалась вся его система, он умер в возрасте 47 лет в 1890 году. Владимир Соловьев был не только философом-теологом но и чрезвычайно талантливым поэтом, о котором с восторгом отзывался Александр Блок.
Главное философское произведение В. Соловьева — «Чтения о Богочеловечестве». В самом начале этого произведения Соловьев утверждает, что социализм — более справедливая общественная система, чем капитализм. Капитализм порождает только формальное равенство, а социализм идет дальше, он дает людям равные права на саму жизнь — жилище, образование, здоровье. Соловьев считает, что забота социализма о материальной стороне жизни вполне естественна, справедлива и прогрессивна, ибо, как он пишет, материя тоже имеет свои права. Но человек — это не только материя. В самом деле, как только мы удовлетворим все материальные потребности, то нам становится невыносимо скучно жить. Скучно — и страшно. Ведь что впереди — неизбежная смерть.
Один из русских религиозных философов «серебряного века», В. Эрн так продолжает мысль Соловьева: «Жизнь тогда сведется к ожиданию каждым человеком своей казни... Тогда и земля, превращенная в сад, станет не местом веселия и радостной жизни, а местом уныния, страха, отчаяния и, главное, заключения. Это будет тюрьма, устроенная столь гигиенически и удобно, что людям ничего не останется желать в этом направлении, и в этой тюрьме будут гулять и жить «на свободе» — только приговоренные к смерти»6. Русские религиозные философы знал ответ на этот вопрос Н. Чернышевского, но этот ответ их не удовлетворял. По мнению русского материалиста, богатые, обеспеченные люди томятся от праздности, ибо их жизнь тоже ненормальна, как и существование бедных. Однако если бедные страдают от чрезмерного труда, то богатые — от недостатка труда. Когда все будут заняты интересным и содержательным, но не изнурительным трудом, тогда исчезнет скука и связанные с ней ложные проблемы.
В рассуждениях Чернышевского есть свой резон. Большинство людей тяжелого труда, пожалуй, согласились бы с ним. В самом деле, когда вы, например тонете в воде, то ждете от стоящих на суше прежде всего, чтобы они вытащили вас из воды, а не слов о том, что на суше тоже есть свои проблемы. Чернышевский прежде всего думал о спасении людей нищеты, которая делает их больными, невежественными, даже злобными и мстительными. Между тем русского революционного демократа часто обвиняют в том, что он был ограниченным человеком и высшие философские интересы были ему чужды. Это обвинение несправедливо, Чернышевский — крупный мыслитель. Но все его мысли были подчинены главному делу — избавлению народа от физического и духовного вымирания. Тот же, утверждал Чернышевский, кто считает это дело в настоящий момент второстепенным, глубоко безнравствен.
2. Своя правда.
Но и на стороне В. Соловьева есть своя правда. Условно говоря, человек гибнет не только от воды, на суше его тоже подстерегают многие опасности. Сытость и увлекательный труд — обязательные условия нормального человеческого существования, но недостаточные. Кстати, один из последователей Гегеля, Маркса и Чернышевского, советский философ М. Лифшиц, писал, что в будущем обществе, избавленном от нищеты, человек будет более остро чувствовать трагичность своего существования.
В самом деле, если человек обречен на смерть, на растворение в страшном океане механических, мертвых сил, то он подобен приговоренному к казни. Единственное спасение из этой трагической ситуации — вера в то, что в мире есть не только материальное и механическое, но и высшее духовное начало, которое заключает в себе Смысл. Этим началом, считали русские религиозные философы, может быть только Бог. Не существует и не может существовать, писал В. Соловьев, разумного доказательства бытия Бога. Но тем не менее вся духовная жизнь человека основана на том, что в мире есть смысл, без этого убеждения человек становится циником, нигилистом, внутренне разрушается и перестает быть человеком в собственном значении этого слова.
Вопрос о смысле — это вопрос о присутствии в мире абсолютного начала, абсолютной истины. Если все истины относительны, как многие сегодня считают, то тогда нет и Смысла. В. Соловьев решительно против философии плюрализма, согласно которой в мире нет абсолютной правды. Философия плюрализма часто отождествляется с духом демократии и свободы. Отрицая присутствие в мире абсолютной истины, утверждая, что истин столько же, сколько людей, и все эти многочисленные истины принципиально равноправны, эта философия, по сути дела, заменяет истину мнениями. Отрицать право человека на свободу мысли, конечно, недемократично. Но одно дело — утверждать свободу мышления, другое — считать, что нет и не может быть единой, абсолютной истины.
Философия плюрализма тоже, конечно, в чем-то права. Представьте себе, что всех нас заставили бы полюбить какую-нибудь одну еду или один цвет. Но, как известно, на вкус и цвет товарищей нет. Почему? Потому, что люди разные и потребности у них тоже» разные. У одного организм требует одних веществ, у другого — других. Выравнивать всех под одну линейку — деспотизм, прямое отрицание свободы. И это, разумеется, прекрасно знает В. Соловьев. Но в защиту своей позиции он приводит другой пример.
Вообразите, что сердце вздумало бы работать не так, как необходимо для легких, печени, почек и так далее, а эти последние органы тоже стали бы действовать произвольно. Такая ситуация — не выдумка, а реальность разрушительной болезни. Разрастание раковых клеток — это проявление их «свободы» oт потребностей организма. Когда все наши органы в клетки начинают тянуть в свою сторону, подобна» лебедю, раку и щуке в басне, то достигается абсолютный плюрализм — тело распадается на более элементарные химические элементы, иначе говоря, гниет. Химические элементы становятся свободными от биологических связей, но органы организма, как и весь
Свидетельствует ли этот пример о необходимости деспотического подчинения разного ради сохранения единого целого? Вовсе нет, считает В. Соловьев. Ведь свобода сердца, как легких и других органов, заключается не в смерти и разложении, а в нормальной деятельности, позволяющей им развиваться и совершенствоваться. Когда нам свободно дышится? Когда наши легкие здоровы, а они здоровы тогда, когда действуют в гармоническом единстве со всеми другими органами. Их не нужно принуждать к гармонической, согласованной деятельности, ибо это согласование заключается в их природе, соответствует внутренним потребностям органов.
3. Гармоническая связь органов
Гармоническая связь органов соединяет их в единое целое, и это целое не есть что-то насильственное по отношению к отдельным органам, а условие их свободной деятельности, развития. Закон органического единства и есть абсолютная истина нашего тела. Условие абсолютности истины — единство, а не произвольная плюралистическая множественность. Но это единство не насильственное, не деспотическое, оно вырастает из действительной свободы органов. Каждый из них действует так, как необходимо, полезно именно для него, но в то же время из этой свободы отдельного вырастает подлинное единство согласования: сердце гонит кровь по всему телу, разнося кислород к другим органам, легкие насыщают кровь кислородом, желудок вырабатывает питательные вещества и т. д. И все это живет, движется, развивается только благодаря единой, абсолютной истине организма — общеобязательной для всех органов тела и вместе с тем свободной.
«Свобода, — заключает В. Соловьев, — есть только один из видов необходимости»7. Но это не софизм, потому что не всякая необходимость может быть свободной, а только та, которую можно назвать органической.
Но и органическое единство еще не есть идеал свободы. Свободным в полном смысле слова может быть человек, но не его отдельный орган. Однако для того, чтобы быть действительно свободным, человек должен найти высшее единство или абсолютную истину. Свое учение Владимир Соловьев называет философией всеединства.
Однако высшее единство, продолжает философ, мы не находим в природе, вообще в материальном мире. Материальная природа не есть единый организм, в ней господствует вражда отдельных, самостоятельных существ и тел. &гот принципиальный, если южно так выразиться, плюрализм материальной природы равносилен для Соловьева эгоизму и злу.
Однако и сама природа рассыпалась бы в прах, просто перестала бы существовать, если бы реально не существовало более высокого, чем вражда и эгоизм, принципа всеединства, который равнозначен для Соловьева Добру. Что же представляет из себя принцип всеединства — абстрактно общее или реально существующее общее (вспомним здесь о средневековом споре номиналистов и реалистов)? Для Соловьева, разумеется, реально существующее общее. Но это реально общее не есть платоновская идея — тут русский философ солидарен с Аристотелем, его критикой платоновских идей. Если общее существует реально, то оно должно быть не некоей тенью, а существом. Так, например, единство и абсолютная истина человека есть сам человек, а не некая бесплотная абстракция, имя.
Точно так же, если вся природа, весь мир имеют абсолютную истину, всеединство, то оно должно заключаться в некоей высшей, но действительно существующей личности. Это и есть Бог. Разумеется, Бог, при всей его реальности, не может быть материальным телом, иначе он был бы только частью материального мира и подчинялся бы его законам. Бог не материален, но, как абсолютная истина бытия, он более действителен, чем материя. Ибо он образует то, что спасает материю от распада и зла, от энтропии эгоизма: «когда же мировая душа перестает объединять собою всех, — все теряет свою общую связь, и единство мироздания распадается на множество отдельных элементов, всемирный организм превращается в механическую совокупность атомов»8.
Выходит, что именно разум приводит нас к мысли о необходимости Бога, и следовательно, бытие его разумно доказуемо? Нет, Соловьев прекрасно понимает, что это не так. Бог — личность, но трансцендентная, то есть потусторонняя, не имеющая ни атома материи. Поэтому, собственно, мы ничего можем сказать о Боге, не можем о нем судить, выше нашего разумного понимания. Единственным действительным доказательством бытия Бога является не разум, а вера.
Иначе говоря, разумом мы можем понять, природа требует всеединства, абсолютной истины, предполагает это всеединство, но разумом открыть это всеединство мы не в состоянии. Поэтому мы можем только верить в абсолютное единое начало бытия, но раскрыть это начало в самом бытии не можем. Оно для нас запредельно, разумно не постигаемо.
Связующим звеном между запредельным и материальным миром является человек. Как единственное материальное существо, которому доступна абсолютная истина и свобода, он принадлежит одной своей стороной к запредельному, трансцендентному миру. Вместе с тем он материален, он часть природы. Больше того, природа нуждается в человеке, ибо только он может привнести в природу начало подлинной свободы и смысла. Человечество в своем развитии выполняет миссию по преображению природы, оно поднимает ее на ступень абсолютной истины и всеединства. Эта свобода и истина не могут быть дарованы природе свыше, ибо «это для нее явилось бы только как внешний факт, как что-то роковое и насильственное»9.
Ничего в мире и сама природа не может существовать без свободы и истины. Но первоначально «свободным актом мировой души объединяемый ею мир отпал от Божества и распался сам в себе на множество враждующих элементов; длинным рядом свободных актов все это восставшее множество должно примириться с собою и с Богом и возродиться в форме абсолютного организма»10, то есть стать истинной, настоящей, преображенной, а не унылой и прозаической природой.
Для того чтобы осуществить свою высокую миссию, человек не должен ограничиться одной только материальной деятельностью, практикой преобразования природы. Ведь его подлинная задача — создание необходимого природе для ее преображения трансцендентного единства. Следовательно, материальную практику человечество должно органично совмещать с трансцендентной деятельностью. Социализм, как считает Соловьев, предполагает материальное объединение людей, имеющее вполне материальную цель — достижение равенства и сытости. Этого недостаточно для преображения природы. Необходимо такое единство людей, которое связывало бы материальный мир с запредельным. Этот союз свойственен всем религиям мира, но только христианство создает подлинное единство божественного и материального. Сначала это единство выступает в форме Человеко-бога — Христа. Затем человечество осуществляет свою миссию и становится Богочеловечеством.
4. Сущность мира.
Сущность мира — всеединство, абсолютная истина. Сущность человечества — не эгоистическая раздробленность, злоба и вражда, а солидарность: «человеко-бог необходимо есть коллективный и универсальный, то есть всечеловечество, или Вселенская церковь. Богочеловек индивидуален, человеко-бог универсален » 11.
История христианства есть история борьбы узко-материальных и высокодуховных начал в самой церкви. Западная христианская церковь пыталась вывести человечество из заблуждения посредством насилия и обмана (инквизиция), и потому сама впала в ложь и неверие. Современный западный мир подчинен рационалистическому и материальному началу, в нем практически ничего не осталось от истинного учения Христа. (Вот почему, заметим, кстати, многие на современном Западе рассуждают по принципу: если ты такой умный, то почему такой бедный?) «Восток же, то есть Византия и воспринявшие византийскую культуру народы с Россией во главе, остался в стороне»12.
Но Запад развил деятельное начало в человеке, и хотя результаты его развития отрицательны, они, считает русский философ, были необходимы для человечества. «Теперь же сохраненный Востоком божественный элемент христианства может достигнуть своего совершенства в человечестве, ибо ему теперь есть на что воздействовать, есть на чем проявить свою внутреннюю силу, именно благодаря освободившемуся и развившемуся на Западе началу человеческому»13. Будущее человечества, да и всей преображенной природы, — в синтезе Запада и Востока, причем, России в этом синтезе суждена далеко не последняя роль.
Этот вывод Владимира Соловьева был подхвачен и развит русской религиозной философией конца XIX — начала XX века. Разумеется, каждый философ придавал мысли о соединении Запада и Востока свой, иногда очень отличный от духа философии Соловьева, оттенок. Так, например, в годы первой мировой войны Николай Бердяев писал, что захват Россией Константинополя и Дарданелл и есть необходимый духовный синтез Запада и Востока. Вообще, когда говорят о философии Н. Бердяева, то вспоминают его главную идею — идею творчества. «...Истинная национальная политика может быть лишь творческой»14, — доказывал он. В чем же заключается это национальное творчество России, согласно Бердяеву? «Дело идет о мировом духовном преобладании славянской расы. Мне неприятен весь нравственный склад германца, противен его формалистический пафос долга, его обоготворение государства, и я склонен думать, что славянская душа с трудом может переносить самые нравственные качества германцев, их нравственную идею устроения жизни»15.
Как видим, и русский философ, по крайней мере в годы первой мировой войны, отдал дань расовой идее. И наше счастье, что не на долю России в XX веке выпало воплощать ее в жизнь. Но Бердяев был прав, когда писал, что «мировая война должна вывести Россию из замкнутого провинциального существования в ширь мировой жизни... Это, во всяком случае, должно произойти если не путем победоносной силы и прямого возрастания мощи, то путем жертвенного страдания и даже унижения... Самые страшные жертвы могут быть даже нужны народу, и через великие жертвы возможны достижения, которые невозможны были для самодовольного и благополучного прозябания»16.
Бердяев имел в виду жертвы в борьбе России за жизненное пространство, за Константинополь и проливы. Однако русской идеей в XX веке стал не расизм, а братство народов.
Заключение.
Россия в начале XX века выжила благодаря синтезу западного и восточного принципов, но этот синтез оказался совсем не таким, каким его представляли Владимир Соловьев и его последователи. Хотя религиозные философы Н. Бердяев, К. Леонтьев, братья С. Н. и Е. Н. Трубецкие, С. Булгаков, Н. Федоров, П. Флоренский, Н. О. Лосский размышляли прежде всего о так называемых метафизических проблемах (о Боге, смысле жизни, абсолютной истине), их мысль была разбужена предощущением катаклизмов в России, неизбежность которых чувствовалась задолго до 1917 года.
России суждена особая историческая судьба — эта идея является лейтмотивом взглядов всех представителей русской религиозной философии. Какую же роль она призвана сыграть в этом мире? Ни много ни мало как полностью преобразовать не только общество, но и всю Природу, Космос ?
Ссылки:
1 Соловьёв В.С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С.650.
2 Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991.С. 341.
3 Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991.С. 408.
4 Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991.С. 456.
5 Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.,1990. С.41,39.
6 Эрн В.Ф. Соч. М.,1991. С. 193.
7 Соловьёв В.С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С.24.
8 Соловьёв В.С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С.133.
9 Соловьёв В.С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С.137.
10 Соловьёв В.С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С.137.
11 Соловьёв В.С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С.169.
12 Соловьёв В.С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С.167.
13 Соловьёв В.С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С.168-169.
14 Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990. С. 189.
15 Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990. С. 182.
16 Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990. С. 128.
Список литературы:
1. Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991.- 567с
2. Соловьёв В.С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2.- 678с.
3. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.,1990. – 631с.
4. Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990. – 490с.
5. Эрн В.Ф. Соч. М.,1991. – 622с.