Проблемы религии

Проблемы Религии
Александр Кудлай
I
Ортодоксия и ее критерий
            Сразу хочу заметить,что слово ортодоксия для меня не является ругательным.Ортодоксия, как мы знаем, означает “правильное мнение” по гречески, или, какчасто это употребляют многие, “правильную (истинную) веру”. Мне очень нравитсяслово! Действительно, что может больше привлекать философа, как не истина,верное знание? Однако все мы понимаем, что мнение отличается от знания,слова эти имеют разные оттенки: мнение о чем-то описывает представление, идею,которая содержит больше сомнения, и допускает больше возможности быть иневерным, чем знание, которое более уверенно и определенно, а в некторыхслучаях используется и без примеси сомнения и вовсе. Теперь, правильноемнение (правильная вера) содержит в нашем понимании более сильноеутверждение, но всеже не доходит до значения знание. Еслимы действительно знаем что-то, то нам нет необходимости говорить: “мне кажется,что у меня болит зуб, или по моему мнению, я потерял руку, врезультате хирургической операции, или я верю, что это золотистоеи теплое солнце взошло этим утром и согревает сейчас меня своими лучами”. Привсем том, что в данном случае слова кажется, по мнению, верю, совершенноправильно бы отражали истинное положение вещей, все же мы обычно говорим:“ я знаю, что у меня болит зуб; я знаю что потерял руку; я знаю, чтосолнце взошло”, или проще: “у меня болит зуб; я потерял руку; взошло солнце”.
Правильное мнение или правильнаявера может соответствовать знанию, но всеже в нашем понимании(психологически) не тождественно состоянию знания. В первом случае(психологически) мы находимся в некоем гадательном состоянии, хотя ипопали в цель, если это мнение действительно оказалось правильным, а вераистинной. А правильность, истинность, определяются знанием реального положениявещей, без какой-либо гадательности. Мы тогда говорим: “Мы знаем, что это так”,- или просто, — “это так”.
            Теперь возникаетвопрос: “Как мы можем знать, действительно липравильно некое мнение или вера?” Мнение обычно подкрепляют своимнепосредственным опытом, некоторыми свидетельствами других людей, которые,кажется заслуживают доверия (по каким-то причинам, которые тоже объясняются).Сторонники своей веры и проповедники обычно как-то объясняют нами подтверждают ее. Для того, чтобы человек изначально неразделявший мнение или веру, стал их разделять, ему нужны эти подкрепления(свидетельства, рассудочный вывод). Мнение или вера тогда стремятсяприблизиться в сознании человека к тому, что мы называем знаниеистинного положения дел.
            Люди веры нередкосовершают подвиги веры, чтобы подтвердить ее правильность или исключитьвозможность существенных сомнений в глазах окружающих “неверующих” или “слабыхв вере”. Так, первые христьянские мученики проповедовали:  “Я верю в Христа…Онбыл мессией и едиственным Сыном Бога...”, — зная наверняка, что будутрастерзаны, людьми придерживавшимися тогда другой веры или мнения. Так ипроисходило. Фарисейские ортодоксы организовали избиение и распятие Иисуса имногих последователей новой ортодоксии. Многим показалось убедительным такоеподтверждение правильности нового мнения, новой веры. Люди говорили: “Есличеловек готов на такие страдания за свое мнение, оно очень вероятноможет оказаться правильным. Нам умнее было бы его разделить, чтобы непромахнуться в важном”. Критерий подвига за веру в подтвержденииправильности этой веры (этого мнения) многим кажется очень убедительным.Почему? Наверно потому, что мы эмоционально сочувствуем, сильным чувствамчеловеческим, а, в случае переносимых пыток и самой смерти, эти эмоциидостигают своего апогея.
            Однако мусульманесотнями взрывающие себя и окружающих за свою “правильную” веру, тоже используютэтот критерий для доказательства своей правоты. Они кричат: “Верую в Аллаха иЕго пророка Мухамеда!” – Бум! Мученическая смерть. Истина доказана!   Доказана?
            Буддист, показываясилу своего убеждения сжигает себя публично. Сила его духа преодолеваетколоссальную физическую боль и естественный страх смерти, свойственный всемживым существам! Истина буддийской веры доказана! Доказана?
            Солдат, воспитанный вдухе материализма, безбожия и веры в идеалы коммунистической парти и ее вождей,бросается на амброзуру, под танк, с криком, подтверждающим его веру  (мнение):“За родину, за Сталина!». Муки приняты, жизнь пожертвована. Истинностьматериализма, и величие Сталина и его партии доказана! Доказана?
            Какая же вера тогдаправильнее? Можем ли мы сейчас уже ответить на этот вопрос, пользуясь толькоэтим критерием мученичества? За разные веры приняты реальныестрадания, проявлен реальный героизм, отданы жизни. Один убил себя за Бога,другой за то что “Бога нет!”. Одного пугали, мучали и убивали за Христа, адругого пугали, мучали и убивали христьяне за то, что он в Христа не верует иливерует “неправильно”. Какой же мученик доказал правоту своей веры? Могут ли этипротивоположные веры, противоположные мнения быть правильными одновременно? Есликритерий героического мученичества достаточно хорош, то необходимо придетсяпризнать, что да. Но звучит это абсурдно. Значит критерий мученичества неможет считаться истинным критерием, и надо поискать чего-то еще.А темлюдям просто посочувствовать, может даже и восхищаясь силой их духа. К сожалению,они не доказали то, что хотели доказать, хотя и доказали своюверность избранному мнению, силу своей веры, но неее правильность (истинность).  
           
            Если теперьпосмотреть только на саму христьянскую веру, отложив все другиеизвестные религиозные учения человечества, можно увидеть противоречияортодоксальностей. Дело в том, что искренние последователи Иисуса Христаразделены в своих мнениях (верах) о христьянской вере, в том, какая же онадолжна быть на самом деле. Таких групп было и продолжает быть много вистории христьянства. При этой множественности и признаваемой самимихристьянами противоречивости определенных “ортодоксальных” доктрин, каждыйсчитает свое “правильное мнение” “по настоящему правильным”, а “правильные”мнения других  христиан неправильными. Интересное понимание возможности правильногобыть одновременно и правильным и неправильным!
            Не оставляет сомненияискренность определенных последователей христьянства в его сектах, номожно сомневаться в том, что все они могут быть одновременно верны, особеннов случае признания всеми сторонами реального разногласия, принципиальногопротиворечия доктрины. Не могут быть правы оба, когда один из них говорит Х, а другой (-Х) одновременно. Тем не менее в традиции обоих есть людиочень хорошие, достойного поведения, выражающие свою любовь к учению Христа исамому Христу, и даже готовые на мученичество за Него и Его учение, идоказавшие крепость своей веры в реальности. Были настоящие всецелопреданные Христу монахи-святые и в православии, и в католицизме, и в лютеранстве,при этом люди-священники этих направлений христьянства, каждое из которых страстноутверждало свою исключительную ортодоксальность (правильность веры), вопределенных частях ее совершенно противоречили друг другу. Как же может бытьправильным то, что противоречиво? Очевидно, что в том именно, в чем онопротиворечит, все “правоверные” не могут быть правоверными с точки зренияистины (абсолютной), т.е в христьянской ортодоксии существует реальнаяпроблема! На факт ее существования есть разные реакции самих христиан, но естьи единство в этом разнообразии. Единство это заключается в том, что каждыйверующий в свою доктрину говорит: “Я прав, а ты дурак! (или мягче, неправ,но иногда и о мягкости выражений не заботятся, а выражаются еще и покруче,обещая друг другу гиенну огненную) ”.  Отсюда очевидно, что проблемаортодоксальности не может быть решена лишь средствами самойортодоксальности. Иначе говоря, просто вера в то, что ты прав, и даже огромнаясила этой веры, не может считаться критерием ее правильности. Не можетсчитаться таким критерием даже и чистая жизнь последователей этой веры, ихподвиги, если последние не принадлежат к подвигам универсальнойразумности .
            Душевно склонный кэмоциональности, ценящий такие качества, как любовь и преданность предметусвоей любви, всеже наверняка будет искать способа ускользнуть отинтеллектуальной проблемы, которую я пытался показать в этой статье. Такойчеловек, сердце которого я очень ценю, но умственной привычки разделить немогу, наверное скажет что-нибудь вроде: “Да, те противоречия ортодоксальности относятсяк тем “плохим”, а мы-то хорошие, и наша ортодоксальность внутри самой себявовсе непротиворечива, а этого мне достаточно”. К сожалению только, что тогда к“тем плохим” он должен будет отнести и всех апостолов Иисуса Христа, которыевидели Его собственными глазами, слушали Его поучения непосредственно, получилипрямой дар Духа Святого после смерти и воскрешения Иисуса, и все же непришедших к консенсусу о том, как следует правильно учить христьянству,и это на долгие годы после того события! Известно горькое расхождение вомнениях между Джеймсом, избранным апостолами своим лидером, и Павлом, который иапостолом-то сначала не считался. Павел и Иисуса-человека то в глаза не видел,а получил откровение духовное по дороге в Дамасск. Изменив свою сначалаортодоксально-фарисейскую позицию после этого великого озарения, он искалвстречи с непосредственными учениками Иисуса-человека, желая научиться у нихвсему, что сам он не имел возможности выучить до того. Павел с трудом добилсявсречи с ними и принятия его в первую общину, выслушал все, что они могли емупередать, рассказал о своем духовном опыте, и отправился проповедывать Христаза границей. Несмотря на то, что он был чрезвычайно успешен, его доктрина несчиталась верной Джеймсом и поддерживавшими последнего тогда другими апостолами.Только спустя долгое время “правильная” доктрина той группы претерпелаизменение в направлении “правильной” доктрины Павла, которого первым поддержалПетр, да и тот сначала не полностью. Петр последовал в форватере новой доктриныуже в самом конце, под впечатлением успешного Павловского подвига враспространении веры, мощь которого перевесила силу позитивного распространенияхристьянства всеми другими апостолами, вместе взятыми.
            Евреи люди оченьэмоциональные и практичные. Эмоциональная приверженность начальной “ортодоксии”уступила практичности новой “отодоксии” Павла. В убеждении этом  не последнююроль сыграл и большой денежный дар, привезенный Павлом голодающим в Иерусалиме апостолам от “неправильно” в их изначальном суждении новобращенных Павлом членов. Получается, что “ортодоксия” даже таких ближайших к Иисусу Христу, иодаренных Святым Духом учеников могла быть не совсем ортодоксией, разони же ее и преобразовали со временем. Значит и для них она не была сама посебе критерием истины.             
            Критерий же разумалежит вне веры, вне мнения, вне какого бы то ни быловнешнего физического действия человека или группы людей. Этот критерийсовершенно не зависит от признания каким-то собранием “правильности” какого-тосвода правил или положений и установления судебного закона, преследующегоотклонения от этих правил. Наоборот, разум обладает правом окончательногосуждения, правильны или неправильны какие бы то ни было веры, своды, решениясоборов и т.д. Сложность здесь состоит в том, что быть понастоящему разумнымилюдям совсем непросто. В нас кипят страсти, и наряду с разумной способностьюесть способность быть совершенно неразумными. Многие из нас пытаются следоватьне страстям, но разумности, но даже те лишь с переменным успехом; даже в случаелучших из нас.
            Всеже в редкихслучаях отдельные философы в истории человечества достигали исключительногоуровня развития интеллекта и контроля над страстями. Чтобы отдать имсправедливость следует заметить, что они всей своей жизнью и смертью доказаливысоту своей души и исключительную “святость” поведения. Пифагор, Сократ,Платон, во многом стоики, греческие и римские, а также сами христьянскиесвятые-философы вроде Августина, Анселма, Абиларда, Боневентуры, Аквинского; атакже такие как Томас Мор, Ляйбниц, Декарт, Ньютон, Кант, Гегель, Баркли, ТомасРид и немало других, преодолев страсти, воздали честь способности разумачеловеческого и были и продолжают оставаться  настоящими просветителямимиллионов людей, прочитавших их сочинения и знающих о примерах их высокогоповедения, достойного человека. Восхищает пример исключительной эрудициии философской интуиции, в соединении с верой в Иисуса Христа, в лицесовременного Ватиканского философа Фредрика Каплстона, слава которого облетелавесь мир. Однако, как я уже показал, никакое поведение не может бытьдемонстративным доказательством правильности какой-либо доктрины.Оно может всеже создать эмоциональный фон уважительного отношения к людямрациональности, которые, как и религиозные святые, могли вести прекрасную жизньи встретить достойно свою физическую смерть. Поведение настоящих философовможет показать практичностьфилософии (т.е. то, чтозанятия ей могут формировать морально высокую личность), для практикующих ее,как и поведение религиозных святых может показать практичностьрелигии, для серьезно относящихся к ней людей.
            Всеже критериемортодоксии, может быть с одной стороны реальный религиозный опыт непосредственногоБожественного вмешательства, как в случае отдельных святых-подвижников (длясамих этих подвижников, и обучаемых ими), а с другой стороны именно философскаядемонстрация идей, относящихся к духовности и самой религиозной доктрине. Такаядоктрина не может по природе своей быть сектанской, но обязана бытьуниверсальной, т.е. непротиворечиво объяснять универсальную сущность всехрелигиозных кредо, которая лишь на поверхности маскируется разнообразием, лишь видимопротиворечивым.
            Несмотря на то, чтонекоторые христьяне были и есть весьма агрессивны, Христос таковым не был, каки не были настоящие святые подвижники христьянства, излучавшие только любовь,кротость и заботу о людях. Те никогда не мучали и не убивали “неверных”, как иИисус не делал этого и не велел делать. Возможность воссоединения идеаловфилософии и христьянства была доказана на примере великих христьянскихинтеллектуалов, которые-то и сделали христьянство понятным, представивего доктрину языком рациональности, свойственным именно философии. Вся философия(и вообще культура)  средневековья, будучи почти исключительно религиозной, какна двух ногах стояла на двух великих основаниях: На традиции веры (Иерусалима)и традиции логики и рассудка (Афин). Когда же возникали проблемы критериевпонимания правды, для решения этой проблемы использовался именно Афинский инструмент.Возможно, нам следует продолжить эту традицию?
 
II
 
О теологической проблеме
            Христос пришел ипринял страдания из-за симпатии к людям. Трудно вообразить симпатиюСовершенного ко злу, греху или пустой суете. Не значит ли это, что в человеке,еще и неискупленном Христовым подвигом, имелся существенный элементпрекрасного, совершенного? Если бы это было не так, жертва Христавоспринималась бы не как жертва любви, а как новотворчество (скажем, подобносотворению из грязи золотой статуи, своего рода чудесное сотворение того, чегораньше там совсем не было). Тогда это противоречило бы любимым сентенциямХристьянского Писания.
            Но, если в человеке,хоть и провинившимся преред Богом, еще имеется нечто совершенное и прекрасное,отсюда логически следует то, что не все совершенство возникает у людейот Иисуса-Сына-Божьего и Его святой жертвы. Значит не всем человек обязан личностиИисуса-Христа, и в нем и без Иисуса есть нечто божественное, т.е. он тоже этимсамым является от Бога-Отца, т.е. сыном Последнего. Значит заявления многих христиан,о том, что Иисус-Христос есть единственный Сын Божий, нельзявоспринимать абсолютно, но лишь только в каком-то особенном смысле.
            Какой же это смысл?Может быть это связанно с  сознанием  Иисуса, которое полностью и актуально чисто, тогда как в случае обычныхлюдей, тоже несущих в себе наследие нашего общего Отца, сознание потенциально,и в лучшем случае активно неполно. Но если природа божества всеже там находитсяи независимо от Иисуса, значит в принципе, она может быть и осознана всилу самой этой природы. Миссия Иисуса тогда должна быть понимаема некак необходимое условие такой реализации божественной сущности, но каксвободный дар помощи, желанный и высоко-ценимый, хотя и не необходимый впринципе. Отсюда следует возможность реализации божественной природы в человекеи до, и после Иисуса-Христа; и тогда Его утверждение: “Я есмь дверь…идущий Мнойспасется…никто не приходит к Отцу Моему иначе как через Меня”, — тоже имеет неабсолютное, но частное, прикладное значение определенного смысла.
            Каково же этозначение? Возможно речь идет о той, общей для нас с Христом, божественнойприроде, с которой Его сознание всегда и полностью отождествляется, тогда какнаше сознание обычно не отождествляется (временно занимаясь чем-то другим), нопотенциально должно отождествиться. Тогда, никто действительно не придетк Отцу, иначе как только через ту форму сознания, о которой говорит Христос, нокоторая потенциально присуща всем, независимо и вообще от существования илинесуществования исторического Иисуса.
            Опять же, отсюдаследует возможность познания Бога через то потенциальное сознание, и до, ипосле, и одновременно с Иисусом, без помощи или с помощью того Сына Человеческого.Логически возможно поэтому существование бесконечного количестваХристов с разными именами, хотя исторически реализовали Христа (это сознание)может и немногие, а знают наверняка о такой реализации Христьяне только вединственном случае, а именно случае Иисуса. Должно ли такое их знаниеограничивать то, что в принципе не имеет ограничения? Кажется, здесь этодело не необходимости, но вкуса. Захотят некоторые христьяне, и признаютправильной концепцию уникальности в истории Христа, а захотят предположат возможностьи других воплощений до, во время и после исторического Иисуса. Христьянскиемистики, например, вроде Экхарта, избрали вторую позицию, тогда как, другаягруппа Христьян, даже вместе с римским Папой, современником Экхарта, избралапервую позицию, назвав Экхарта еритиком. Логически же, позиция Экхарта болееплодотворна, и объясняет гораздо большее, как в самом Христьянстве, так и заего пределами. Может, поэтому его и называли: “Мастер Экхарт, от которогоГосподь не скрыл ничего!”
            Когда же мы вспомнимпредостережение Иисуса, что по плодам следует узнавать людей (от истины лиони), интересно будет проанализировать плоды Экхарта (его жизнь и деятельность)и плоды предавшего его анафеме Папы, а также и многих других христиан, стольсклонных судить и казнить своих собратьев. Экхарт никого не судил и не казнил.Он был ближе к учению самого Иисуса, говорившего: “Не судите, да не судимыбудете”. Может и в своей доктрине он был ближе других христиан к Истине?
            Сам Иисус непроклинал и не казнил людей, не пытал их “для их же пользы”, но жалел, лечил,кормил, воскрешал. Не странно ли, что те кто объявляют себя Его учениками таклюбят судить, проклинать, пытать и казнить других? Здесь тоже получается, чтопо плодам, показанным уже ими, они дальше от Иисуса и Истины, чем те другие,вроде Экхарта. К кому же тогда более разумно прислушиваться?
            Решать это, наверное,надлежит каждому, оценив, что для него важнее: гордое заявление того,что им одним известна правда, и столь характерное для “правоверных” осуждениевсех других, или скромность, симпатия и осторожность,чтобы не противоречить ни логике, ни чувству братской любви. А ведь последнейкак раз и учил Христос. Меня лично больше привлекает Иисус-Христос, а не те“христьяне”, которые по плодам их скорее кажутся далекими от Христа. Мнесимпатичнее христьяне, являвшие скромность, рассудительность, и другие дарыБожьи, включая и настоящую прозорливость. Некоторые из них считали, чтоправильная доктрина искажалась священниками основного направления в их странах.Некоторые любили священство, молились за него, но не принимали “ортодоксии” техсвященников во всей ее конкретности, которая, с их точки зрения, искажалаправду. Примером этого в православии может служить Св. Преподобный СерафимСаровский. Вспомните как он пророчествовал колоссальное наказание, ожидавшееправославное священство за грехи неверного учения христьянской доктрине.Серафим молился даже, чтобы ему пострадать вместо тех виноватых, но Боготказал. Антихрист коммунизма физически уничтожил более 100000священослужителей (только в России!), наряду с оскрвернением храмов и святынь.И Бог допустил это, потому, что сами священники неправильное долго заправильное выдавали. Как же тогда узнавать, какие поучения священников вообщеправильные, а какие нет? Ведь они-то всегдаговорят: вот вам правильное учение! Какое тогда вообще имеетзначение “ортодоксия”? Боюсь, что здесь стоит о многом думать каждомусамостоятельно и обсуждать с друзьями, вырабатывая универсальный, т.е.работающий для всех, критерий, а не поспешно хвататься за то, что тебе подают сярлыками “правильное”и “ортодоксальное”. Это возможно только,если ум всегда сохранять открытым, живым, допускающим “правильное” оказаться инеправильным. Иначе, как же быть если то, чему тебя учила какая-то определеннаядоктрина, взятая на веру, окажется неправильным? Слова: поиск, осторожность,бдительность, вера с сомнением, разумность может быть помогутнам в этом пожизненном предприятии. “Ибо мы отчастизнаем…”,- значит тем более можем иметь мнение, веру, правильными лишьотчасти, а не абсолютно.
 
Разумных модификаций веры следуетбояться не больше чем самой твердой веры, которая в столь многих случаях у конкретныхлюдей (и их собраний) всех кредо, не исключая и христьян, оказывалась инеправильной во многих пунктах, т.е. ими самими со временем в этих пунктахпризнавалась неправильной и переоценивалась. Так, если мы твердо верим вопределенную религиозную идею, а также и верим, что нашей душе может вредитьвера в неправильную идею, то, если случайно это идея окажется неправильной, это,по нашей же вере, повредит нашей душе. Не может быть, чтобы мы хотели этого. Можетоказаться, конечно, что вера, правильная или неправильная, вообще не всостоянии ни вредить, ни помогать душе, но тогда и весь наш религиозный энтузиазм,не имеет оснований. Как же быть? Предлагаю продолжать смотреть, думать,изучать разное, рассматривать разумный элемент во всякой вере и пытатьсяоценивать каждую из них единым универсальным критерием разума, куда входитконечно и интуиция. Последняя, в любом замкнутом случае, сама посебе не может быть критерием истинности универсальной, т.е. относящейся и ковсем случаям. Поэтому интуитивный элемент разума, всегда должен соединяться сконцептуальным, когда мы склонны утверждать что-то правильным.
III
Внутри или во вне
            Если мы уже выбралинекую доктрину, считая ее правильной (ортодоксальной), если у нас уже есть свояправильная вера, обладаем ли мы логической возможностью задать себевопрос: а правильна ли она? Не предполагает ли уже любой вопрос элементасомнения, а значит и отрицания ортодоксии? Не обязаны ли мы по-необходимостиступить, хотя бы временно за пределы нашей ортодоксии, чтобы иметь логическоеправо даже утвердить эту ортодоксию? Но если это так, то выступив за пределызаведомо правильного, мы и не имеем права (не можем) использовать для его оценкито, что внутренне принадлежит только ему. По логике, для такого аксиологическогосуждения мы не можем использовать исключительно внутреннего или неуниверсального критерия. Это очевидно любомучеловеку, который учился логике, или даже любому, который вообще собираетсярассуждать (задавать какие-то вопросы!). Если же “у матросов нет вопросов”,если человек не берется вообще рассуждать о действительности или мнимости своейортодоксии, а уже ее принял твердо и окончательно, независимо ни от чего, тогдалогически он не имеет права и утверждать эту ортодоксию.
            Может быть это ивыглядит страшно для искренне верующего, но таково положение вещей, не так ли?Христос как-то говорит: “Радуйтесь, ибо дорогою ценою куплены!” Это напоминаетнам, что за все надо платить; за право утверждать нечто — тоже. За бескомпромиснуюверу в ортодоксальность своей веры, надо платить отказом от возможностизадавать такого рода вопросы, следовательно отказом от возможности мыслить обэтом, следовательно безмыслием относительно очень важного, может быть самоговажного для искренне верующего.
            Некоторые в историихристьянства очень ругали разум. Один знаменитый священник говорил: “Я верюпотому, что это абсурдно”, — другой: “Разум – это шлюха дьявола”, и т.п. Я неразделяю таких сентенций в их сущности, и привел их только для иллюстрациитого, что искренне верующие понимали справедливость ранее мнойсформулированного: Хочешь верить бескомпромисно, что ты прав, забудь доказательства,ибо даже возможность их твоя позиция уже исключила. Исключила такая позиция иправо оценивать и неправильность любой другой веры.
            Остается ли тогдавообще хоть какой-то вид мышления для ортодоксального? Думаю что да. Чтоже этоза вид мышления? Мышление это состоит просто в возможности сравнительногорассмотрения разных доктрин и, если в них замечается противоречие своей (т.е.действительно некая разность), возможность справедливой атрикуляции этогофакта, а именно: Моя (уже заведомо, т.е. еще и до рассмотрения, названнаяправильной!) доктрина отличается от других доктрин, а потому они не суть то,что я считаю (без всякого объективного права) правильным, а значит неправильны.Или, если представить себе ситуацию беседы с верующим в иное, ортодоксу остаетсятолько говорить: “Я прав, а ты дурак!” Тому другому, если он тоже твердоверующий в свое, не остается ничего другого, как только зеркально отразить (стаким же правом, или при таком же отсутствии права): “Прав я, а дурак ты!”. Ниу кого из собеседников нет никакого логического права даже спросить: “Апочему?” Получается, такой вопрос необходимо предполагает факт выступления заграницы исключительно своей позиции, а стало быть элемент сомнения в еезавершенности в истине, а стало быть ее неверность. А на это-то как раз никтоиз ортодоксов пойти не готов. Платить нужную цену никто из них не хочет, азначит им остается только воровать то, что очень обоим приглянулось.Следовательно утверждение каждого из них “Я прав” просто незаконно сворованно.Совершив такую кражу, такое преступление, каждый из них все же обычнопродолжает использовать ум, только не в смысле настоящей рациональности,а в смысле фройдовской “рационализации”, т.е. всяких умственныхпостроений, которые все направлены лишь на оправдание своего преступления. Этоподобно рассуждению детей: “Я съел его порцию варенья, потому что онотвернулся, значит ему и не хотелось есть свою порцию, а я был очень голоден”. “Моявера лучше, потому что она сильнее”. “Конфета полезнее яблока, потому что она слаще!”
            Если мы хотимперестать совершать логические преступления, перестать быть ворами, нам следуетпризнать необходимую возможность нашей ортодоксальности оказаться и несовсем уж ортодоксальной и необходимость поиска внешнего в чем-то критерияоценки и своей, и чужой веры. Этот критерий, однако, должен частью своейпринадлежать и каждой из рассматриваемых вер, т.е. быть универсальнымкритерием. Коммунисты как-то называли гинетику продажной девкой империализма,просто позаимствовав фразу Лютера относительно разума: “Разум — шлюха дьявола”.Для них империализм был синонимом дьявола, а гинетика казалась чем-то оченьплохим и неправильным. Однако, ни гинетика, ни разум не виноваты. Виноватаздесь изначально узурпированное (сворованное) право судить, о том что ты непонимаешь достаточно хорошо, на основании просто веры (привычного мнения овещах).
            Интересно и то, чтодля самого отрицания разума все отрицавшие уже по необходимости признавали егоценность, и отрицали разум средствами разума; приняв часть разума вернойотрицали целое, весь разум. Логическая ошибка их не смущала, т.к. они онидопускали ошибки, которые служили в риторике их собственным целям, и не прощалидаже видимости такой ошибки своим оппонентам. Опять же, поступая подобно всем преступникам,которые считают, что все должны жить по правилам, которые они сами соблюдать недолжны, “потому что очень хочется”. Вспоминается анкдот о несчастном вьетнамце,который утром сеял рис, а к вечеру уже собирал урожай. На вопрос о томсозревает ли рис у него так быстро, он отвечал: “Нет, но кушать очень хочется!”Поспешное принятие ортодоксии может оказаться подобно этому.
            Утверждаю ли я здесь,что какая-либо ортодоксия не может оказаться сама по себе действительноправильным отражением истины? Вовсе нет! Однако, я утверждаю, что в силу самойлогики, ни у одного ортодокса нет законного права утверждать свою ортодоксию, покаон не выступил за ее пределы, т.е. вполне искренно не допустилкакого-то хотя бы элемента сомнения в своей правоте и неправоте другого. Тогдаон задал реальный вопрос, без того, чтобы знать уже ответ на него (т.е. безтого, чтобы быть ортодоксом): “А правильна ли моя вера?”
            Интересно, чтонесмотря на то, что большинство священников боятся самостоятельного применениясуждений среди своих прихожан, но некоторые известные духовные учителя в каждойрелигии, считали такие попытки очень даже полезными, отражающими действительноестремление души к правде, и обеспечивающиее ее подлинную религиозность илидуховность. Излишне и говорить, что именно такая позиция веры с сомнением иобеспечивает возможность действительного общения между людьми разных вер,мнений. Только тогда они могут действительно, а не фальшиво уважать и любитьдруг-друга. Именно тогда они могут и учиться чему-то друг у друга и увидеть элементправды, наверняка присущий каждой вере. Я думаю, что для этого как раз элементаи существует любая религия, и потому-то она так ревностно и поддерживаетсясвоими последователями в сотнях поколений. Возможно, правда хранится во внешнемоблачении часто разных слов и сравнений, как завтрак завернут у каждогошкольника, его заботливой матерью и положен в его портфель. При этом портфели иоберточная бумага, могут быть разного цвета.
            Мне кажется печальнымтот факт, что многие дети начинают драться своими портфелями, вместо того чтобыподелиться их содержимым друг с другом, без того чтобы ругать пищу каждого иметод ее упаковки.
            А ведь что может бытьобиднее для верующего любой религии, чем заявление другого: “Твоя вера ложна, амоя вера правильна!”. Ведь его вера в Бога, в Высшее, это и есть высшее, самоедогорое, что доступно душе верующего, его высшая духовная активность. Ксожалению, такое оскорбление веры одного ортодокса другим, низбежно приводит кострейшей вражде, а, в лучшем случае к отчужденности, а не единству, братству,любви между людьми, которую обычно и проповедуют все религиозные основатели ивеликие духовные учителя. “Получается, за деревьями леса не углядели!”
            Мне кажется, чтоединственный реальный шанс общения между цивилизованными людьми разных вер исостоит в принятии необходимого универсального критерия и признании возможностипостроения универсальной всеохватывающей религиозной формы, т.е. формыполностью отразившей каждый элемент правды в каждой религии, и описывающийдействительное значение всего оберточного материала в ней. “Богу Богово, акесарю кесарево!” Людям надо дать шанс возможности любви, а не неависти,взаимопомощи, а не взаимоуничтожения, настоящей универсальной разумности,рациональности, а не фройдовских рационализаций. Попытки устраивать всемирные конгрессыразных религий, начавшиеся еще в конце XIX века, дают основания предположитьчто именно в наше время Господь вдохновляет всех различно поклоняющихся Емулюдей выступить и за пределы только лишь своей традиции и обрести настоящееуниверсльное понимание религии вообще и вселенского братства. Однако мы ещетолько вступаем на этот путь. Впереди еще долгое путешествие. Наряду с этимновым веяньем интернациональной интенции, которая впервые в истории, отличаетсяот обыкновенного мессионерства, силен и элемент консерватизма среди верующих,особенно называющих себя ортодоксами. Этот элемент традиционности, особенносилен в иудаизме и религиях, возникших на его основе, христьянстве имусульманстве. Божий наказ пророку: “Да не будет у тебя других богов пред лицомМоим”, — воспринимается большинством последователей этих вер буквально, потомучто они не удосуживаются сообразить, что само конкретное лицо Бесформенного иБесконечного, проявленное в конкретный момент бесконечного потока времениконкретному человеку и народу, по необходимости является лишь ограниченнойпроекцией, одной из бесконечного количества возможных таких проекций. Очевидно,что и приложение этот наказ имеет ограниченное, относительное, а не абсолютное.Но это еще предстоит понять столь многим людям, привыкшим к относительности иконкретности.  
            Среднего современногочеловека растягивают в противоположных направлениях две силы, как два дерева, ккоторым он привязан за ноги. Хотелось бы смягчения этого противоборства силновизны и реакции, тедненции к универсализму и традиционной замкнутости,ортодоксальности. Две ценности вполне реальны: ценность универсальногопонимания и универсальной интерпретации каждой традиции, а также ценностьхорошего знания и практики самой традиции, с желание сохранить ее от размыванияновыми свежими водами знаний. Здесь необходим разумный компромис, чтобы ничтоценное не было потеряно. Однако для многих, повторяю, это очень трудно дажепонять, тем более принять, и это по причине привычки, которая так сильна влюдях, а также и легкомыслия, которое побуждает нас с другой стороны иотбрасывать целиком все, что назвали старым. Необходим синтез, и он произойдет.Только вот сколько за него всем нам придется заплатить?  
IV
Сложности от соборного решения считать доктринуперевоплощений неверной
            “Собрались ипостановили переименовать город Петербург в Ленинград”, считать “партию нашимрулевым”, а также и то что “народ и партия едины”. Много люди собирались и многочего принимали и постанавливали. Галилея постонавливали считать еритиком, а егоучение о пятнах на солнце неверным. Отречься также заставляли под влияниемочень авторитетной церковной комиссии и от гелиоцентрической системы, а втелескоп даже и смотреть отказывались, объявивши, что наблюдения через негоприводят к искажению физической реальности, которая и до него была прекрасноизвестна, а выводы Галилея о спутниках небесных тел связаны с оптическимииллюзиями, и т.д. и т.п.
            Людям вообщесвойственна вера в привычные или приятные для них выводы, и веру эту они обычноподтверждают авторитетом и традицией. Однако, ошибки традиции все равно современем вылезают на поверхность – шило в мешке не утаишь – вечно не можетсчитаться истинным то, что истине не соответствует, даже если в какой-то моментвремени людей, указывающих на такие несоответствия, сжигают на кострах, пытают,устрашениями заставляют отречься от правильных доктрин в пользу неправильных,но освященных традицией.
            С теориейперевоплощения, которую принимает Буддизм и Индуизм, а Христьянство теперь непринимает, дело также обстоит непросто. Если в восточных религиях эта доктринапомогаетет ответить на многие вопросы, которые в христьянстве ответа не имеют,если ответом не считать нечто вроде: “Не нашим умом...». Как например объяснитьлюбовь Бога к о всем своим созданиям, человеческим существам и справедливостьЕго по отношению к каждому, при том, что невинные дети умирают в муках, ихубивают, мучают, если у всех нас есть только одна жизнь в этом физическом мире?Как быть со справедливостью, если обратить внимание на совершенно различныеусловия в которых живут люди? Почему любящий Бог одному дал здоровьеблагосостояние, хорошее образование и любовь окружающих, а другому нищету,грубость, побои и ругательства с детства, почти полное отсутствие образования иболезни? Это если все пришли совершенно новенькими и в принципе совершенноодинаковыми. Если у всех физических человеческих существ раньше не было никакихжизней, и не будет других, за что же одним даны обильные физические блага, адругим боль, нищета и страдание? Может быть и будет воскресение когда-то и инаяжизнь для каждого, но единственная физическая жизнь на земле уже прожитаразными людьми в совершенно различных условиях. Как же понять такое разноеотношение к разным своим детям? Так ли поступабют земные любящие своих детейотцы? Почему же тогда Бога называют Отцом, и любящим и справедивым, и лучшеземных отцов? Это очень трудно объяснить христьянской доктриной, не признающейперевоплощения. У восточных религий таких проблем нет. Они говорят: люди живутогромное количество жизней в физических телах, совершая разные поступки,хорошие и плохие. За это и карма их хороша или плоха, и в каждой новой жизниони получают разные блага за хорошее поведение, а несчастные условия за плохое;новая же добродетель и грех уже начинают строить условия последующих жизней вфизических телах будущего. Некоторая часть кармы будет награждена или наказанаи в астральных мирах, между физическими воплощениями, а другая только в новыхфизических телах в этом мире. Таким образом настоящим условиям естьпредшествующее прошлое, и потому они справедливо организованы вокруг каждогочеловека, имеющего свое досье, а также у него есть шансы отработать ивыстрадать содеянное зло, делая добро, улучшая этим свои будущие условия.Невинный ребенок невинен только в этом ограниченном земном промежутке времени,но имеет и долг, принесенный из полного винами прошлого, вот и попал он вусловия, в которых долг этот выплачивается им, другой же невинный ребенокпринес в эту новую свою земную жизнь немало векселей, по которым ему должныдругие, которые и поставлены в условия необходимости выплаты ему своих долгов,зажатых в прошлом. Жизнь первого тяжела и трудна, а второго легка и приятна. Нообе жизни эти продолжаться будут в таком модуле только пока долги не выплачены,а по векселям не получено. Потом все меняется. И это не противоречитсправедливости. Факт же того, что почти всем дается какой-то шанс сделать доброи улучшить и жизнь окружающих и перспективы своей собственной этой илиследующей жизни, говорит в пользу того, что Творец действительно обладетлюбовью к своим тварям.
            Експерты, йоги ибуддисты, утверждают, что непосредственно созерцают души в астрале и помнятсвои собственные перевоплощения, используя телескоп особых техническихпроцедур, в который христьяне смотреть отказываются, говоря им, что “этого неможет быть потому, что этого не может быть никогда”, или потому, что какой-тособор так постановил считать. Ну прямо, как когда-то церковь постановила считать,что на солнце не может быть пятен, а у Юпитера спутников. Как ученых временГалилея очень ругали, в антихристовских терминах, так ругают пособникамидьявола и йогов, и буддистов, обладающих практическими знаниями, которымихристьяне обычно не обладают. Исследованиями же последние не желают заняться,так им уже и без этих исследований все понятно, ведь их доктрина “правильная”,а “священная” традиция так постановила считать. Но, не разумно ли предположитьхотя бы возможность ошибки какого-то элемента традиции и какого-то собраниялюдей прошлого, когда как уже всеми признаны другие ошибки этой же традиции иее соборов более позднего времени?  Если такую ошибку предположить, тогда можнобудет и в “телескоп” начать смотреть и самим все для себя суметь разглядеть, атогда и прийти к окончательному решению о правильности или неправильностикаких-либо элементов христьянской традиции и ее соборов. Кстати говоря, самХристос, считающийся безгрешным, никогда и не говорил, что перевоплощений несуществует. Говорили так люди, сами себя объявлявшие первыми грешниками.При этом согрешить в каких-то таких утверждениях эти грешники почему-то немогли? Странно. Если же окажется, что другие доктрины в тех элементах болееточны, то они смогут помочь преобразовать и саму христьянскую доктрину, очистивее от каких-то ошибок ее “грешников”, сослужив ей и им хорошую службу, очистивдоктрину от ошибки, а “грешников” от греха заблуждения.
Не так ли?   
V
О видимом противоречии между декларируемой скромностьюапостолов и святых и упорством мнения об их принципиальной непогрешимостисуждений
            Почти каждый извышеупомянутых, начиная с Петра и Павла не раз заявляли о слабости человеческойи своих собственных эпизодических промахах в серьезных вещах. Петр отрекался отХриста, апостолы разбегались, даже не присутствуя при Его казни (кроме одногоиз них и женщин). Павел подчеркивал различие между способностями своей личностив проповедывании учения и Иисуса, желая быть инструментом, и не всегда веря всвои способности действительно таковым являться. Примеров этого явления много.Однако последователи их учения, почему-то ревностно считают каждое заявление ислово апостолов правильным, тогда как те сами сомневались в своих способностяхбыть всегда правильными. Не странно ли это? При всем уважении к апостолам, ихтрудам, стремлениям и подвигам, не следует ли иметь ввиду то, что и они самиимели ввиду, а именно их возможность где-то и в чем-то ошибаться? Им многоебыло дано, но и они проводили границу между тем и абслолютной безукоризненностью,безгрешностью, которую приписывали скорее Богу или иногда Его Сыну Иисусу.
Не противоречим ли мы им самим,когда утверждаем, что все, исходящее от них несомненно правильно? Ониделали ошибки, стремились их исправлять и иногда исправляли, как например Петр,сначала испугавшийся мук и смерти и отрекшийся трижды от Иисуса, после пошел намуки и смерть, провозглашая Его. Однако мы не знаем, сколько и каких ошибоккаждый из апостолов так и не исправил. Не так ли? И всеже нам предлагают ортодоксию,выраженную этими людьми. Как же мы можем быть уверенными в абсолютнойправильности каждого элемента этого учения, еще разросшегося и развившегося всвоей доктрине, к которой приложился труд еще сотен и тысяч более позднихписателей и проповедников на протяжении двух тысяч лет, которые еще дальше былиот исторического Иисуса Христа?
            Иногда нам говорят: “Одинчеловек может ошибиться, но собрание поправляет ошибки…” Я не вижу в этомособой логики. Если Х, У …Z, каждый имел элемент ошибкиM наряду с элементом правды N, топри сложении  Х + У +…+ Z этотэлемент М выносится за скобки и получается что-то вроде M(Nx + N2 +… + Ny).Заблуждения отдельных членов общества не обязательно взаимно исключаются присложении всех этих заблуждений наряду с верными знаниями тех членов. Решениесоборов, называемых священными, вовсе не обязаны быть полностью правильными. Авера в эти решения, не есть тоже самое, что вера в Бога. Первой может бытьприсуща ошибка, тогда как второй, если Бог действительно есть, ошибка неприсуща, ибо Бог безгрешен, совершеннен, по самому определению Его, как этосправедливо отмечал Св. Анселм Кентерберийский, который, кстати, предлагалвесьма убедительное доказательство существования Бога, которое многиминтеллектуалам кажется безупречным даже сегодня. Справедливости ради следуетнапомнить, что не всем блестящим интеллектуалам даже онтологическийаргумент Анселма казался логически верным. Верующий христианин Кант называл его“невозможным”, объяснял свою позицию, но предлагал взамен свой, более мягкийаргумент, доказывающий то же самое. Любое доказательство, конечно, базируетсяна изначально принимаемых без доказательства положениях, считаемых очевидными. Многимони таковыми и кажутся, но не всем, и тогда продолжается рассмотрение проблемысредствами разума. Диалог ни с Анселмом, ни с Декартом, ни с Кантом не закончен;и вопросы философии, получая ответы снова и снова, никогда не заканчиваютсяточкой, но скорее многоточием, потому что стремление человеческого разума кистине продолжается и будет продолжаться, пока человек существует и задаетвопросы. Нам, верующим в Бога, кажется, что такова Его воля, так он нас сделал,чтобы мы все время стремились знать истину лучше и лучше и говорить при этом правду.
VI
Кого и от чего спас Спаситель мира?
 
            Другой и очень существеннойпроблемой христьянской религии, ее ортодоксии, является недоумение, естественновозникающее в человеке, когда он слышит от священника или читает в какой-либопочитаемой христьянами книге слова Христос-Спаситель, Иисус, невинный инепорочный, пострадавший за грехи наши, или грехи человеческие, илигрехи мира, илиосвободивший нас от грехов, илиочистивший нас, илиочистивший весь мир...
            То, чтоисторический Иисус-Христос, вел чистую жизнь и был человеком, свободным отгрехов, как мы их обычно понимаем, мало у кого вызывает сомнение (хотя такиелюди и имеются, но об их гипотезах не место говорить в этой главе). Поведениесамого Иисуса скорее всего можно назвать примерным, и оно две тысячи лет иявлялось таким примером для многих христьян и не христьян, слышавшим об Иисусе.Оно являлось часто недостижимым эталлоном, которому с трудом стремилисьподражать многие святые. Однако, кого же спас Иисус? Даже ближайшие его ученикине были спасены от ошибки предательства своего Учителя во время его ареста и передраспятием. Иуда греховно позарился на выгоды, политические и экономические ипросто сдал Спасителя представителям традиционной ортодоксии. Петр, изчеловеческого страха и слабости, трижды отрекся от Спасителя. Другие апостолы разбежались,попрятались, не посмели даже присутствовать при Его казни, а позже не верилиМарие, говорившей им о реальном  воскресении Учителя, которое тот всем им ипредвещал заранее. Не значит ли, что даже тогда Спаситель не упас их (самыхблизких к Нему людей!) от греха, т.е. слабостей человеческих, ошибок и дажепреступлений? И это даже когда Спаситель принял страдания оскорблений, самогоареста, непосредственного предательства Иуды, избиения и глумления придопросе… А если нам скажут, что само страдание на кресте избавило апостоловот грехов, то как же быть с их неверием в воскресение и после распятия, с ихнесогласиями и раздорами даже годы после? Как быть с неисчислимыми расколами вцеркви Христовой? Грех – это ошибочное (неистинное) действие, буть томысль, слово или поступок. Не очевидно ли, что ни до, ни во время, ни послеказни Иисус не уберег даже своих ближайших последователей от хотя бы некоторыхтаких ошибок? Неменьше можно рассказать о последующих в веках миллионах греховвсех прочих последователей этого учения. Не очевидно ли, что сам фактпровозглашения ими своей веры в Иисуса и его учение, верности обоим, не спас ихот ошибок, иногда самых отвратительных и постыдных? Что же значит тогда слово спаситель?Каково его содержание? Как это относится к пространственно-временной жизничеловеческой, которую-то все время подчеркивают учителя этой ортодоксии. Естьли вообще понятие греха за пределами этой пространственно-временной сферы, вкоторой-то едва ли возможно даже помыслить какие-либо изменения, аследовательно и определения (как грех, праведность...)? От чего же и кого же Онспас? Что и в каком объеме предотвратил? Понимают ли священники, что ониговорят? Несет ли эта доктрина Спасителя, пострадавшего за грехиичеловеческие, иИскупившего их, какое-то смысловое значение?Если да, то какое?
            Спросим: Может ониимеют ввиду спасение человечества от страданий – ведь при жизни Иисус исцелял различныеболезни многих (но далеко не всех людей) и т.д.? Однако не страдает ли Его матьи ученики, когда Он принимает незаслуженные муки? Не сострадаем ли и все мы,читая и слыша о тех ужасах и несправедливостях? Многие христьяне до сих порплачут, вспоминая ту историю. Не имеем ли мы и почти повседневно множествоболей, страхов, беспокойств, а порой  даже и сильнейших мук на протяжении всейнашей жизни от рождения и до смерти. Для многих несчастных муки их жизнейсравнимы с теми муками на кресте, но только длятся они часто дольше. Многиепосле Иисуса Христа медленно умирают от страшных болезней, многихпытают-терзают другие люди, часто объявляющие себя христьянами, многих жесточайшимобразом убивают, многих оскорбляют и пытаются лишить чести. Не очевидно ли, чтои от страданий Иисус не спас человечество на протяжении веков? От чего же и кого же спас людей Спаситель?
            Можетсвященники имеют ввиду будущее обещанное спасение некоторых после концасвета? Если так то, свидетельствовать они могут только об обещании, но неосуществлении оного. А мы знаем, что от слова до дела часто большое расстояние.Кроме того, спасены, как они говорят будут не все, а некоторые: грешники будут горетьвечным огнем  и т.д. А так как мы видели, что многих, если не всех,христьян Иисус от греха не освободил, т.е. они продолжают грешить в течениевсей своей жизни, на протяжении всего периода после распятия Иисуса, тонапрашивается вывод-вопрос: Много ли будет спасенных даже и после СтрашногоСуда? Какое же тогда значение имеет термин Спаситель всего мира? Спасительчеловечества? От многих грехов Иисус нас не уберег, грешники должны платитьза свои грехи? Может христьяне надеются, что Иисус опять простит имнепрекращающиеся ошибки, еще и еще искупая в будущем их своими новымистраданиями? Может они молятся об этом и об этих страданиях своего любимогоБога, которому говорят, что служат, а значит и служат-то Его страданию? Но, какойже тогда смысл имеет утверждение, что грешники будут страдать, а праведникибудут блаженствовать? И кто тогда назовется праведником, не тот ли, кто грешити молится о том чтобы Иисус простил ему грехи, т.е. сам пострадал за него еще иеще? Потому что, кто не молится Иисусу, тот обычно уже автоматически признаними грешником и обреченным, ведь только через Иисуса (по их утверждению) испастись то можно, т.е. миллиарды других людей, веровавших по-своему, даже еслиони вели и очень порядочную жизнь, без поклонения Иисусу все попадут в гиенну –ведь только Он (Иисус-личность) есть дверь, идущие которой спасутся.
            Я всегда недоумевал,как это христьяне себе представляют эту дверь в личностном Иисусе-Христе. Вкаком месте этой личности они видят такой проход, в который собираютсяустремиться, броском оторвавшись от неверных, не признающих личности Иисуса,как единственного спасителя, но жиувущих, даже часто и не ведая того, по слову Иисуса,т.е. в любви и правде, в моральном отношении к ближнему и в почитании Бога, нотолько через свою систему символов? Ведь в сознании ортодоксов-христьянпочитать Иегову, назвав Его как-то иначе, например Х, это значит сотворить себекумира, быть проклятым язычником и т.д., и т.п. Все те “проклятые” Богопочитатели,непременно присуждены христьянскими священниками (еще до Божьего Суда) кгиенне. Они, как правило очень уверены в своем суде, а основанием для этогосчитают фразы вроде: Христос и церковь едины, (чуть не сказал народ ипартия едины. Простите, уж очень похоже!) И тут очевидно не спас ихСпаситель ни от гордыни, ни от отсутствия сострадания, ни от неспосбностипонимать единства за маской множественности, ни от нарушения Его же заповеди: Несудите!  От чего же их спас Спаситель?
VII
Религии, как пути к одному и тому же
            Если мы временновыступим за пределы только лишь своей религиозной формы и посмотрим на разныетакие формы с одинаковым беспристрастием, мы сможем заметить многие общие черты,присущие им всем:
1. Все они знакомят человека с правдой о том, что он есть нечто большее,чем всего лишь физическое существо, снабженное чувствами и умом работающим сматериалом, который те чувства ему поставляют, и потому строящим толькофизические представления о себе и окружающем его мире.
2. Они говорят, что он обладает еще и душой, которая не являетсяпроизводной от физического тела и физического мира, но происходит из некоегоиного Источника, который одновременно является и источником того физическогомира.
3. Они заявляют о долге человека заботиться о своей более фундаментальнойсущности, душе, и получать некоторые представления о том ее Источнике.
4. Они утверждают, что душа важнее тела, а Источник ее и всего мира важнеенее и самого этого мира.
5. Поэтому они предлагают человеку действовать скорее по правилам, исходящимиз этого Источника, а не правилам, которые можно вывести из чувственныхнаблюдений только за телом и физическим миром. Действия на основе инстинктовпредлагается контролировать на основании правил, идущих из некоторого пониманиядуховной природы души и ее духовного Источника.
6. Каждая религиозная форма обычно предлагается исторически некоейвыдающейся личностью, почитаемой в этой религии наивысшим авторитетом, которомуобычно приписывают непосредственную осознанную связь с Источником, огромные таланты,обычно превышающие те, свойственные другим людям, и поведение, в большейстепени основанное на фундаментальной природе души, скорее чем на природе тела.
7. Такое поведение основателя религии считается угодным самому Источнику иставится в пример всем последователям этой религиозной формы.
8. Заявляется, что такая организация своего поведения, приближаетпоследователя и к пониманию природы души и самого Источника ее, и тем самымделает ее более счастливой и менее зависимой от инстинктивной природы и всегофизического мира.
 Общее во всех большихрелигиозных формах заставляет подумать о том, что все они универсальнопостроены, т.е. имеют единый источник и в сущности единые правила.Если спросить любого религиозного человека мира, что является для него самымсвятым, самым главным, он обычно скажет Источник всего мира и его души и тела,назвав это некоторым словом (звуковым символом). В этом все мы совершенноодинаковы. Что же различно? Тот звуковой символ. Но ведь и последователи дажеодной и той же религии, если они говорят на разных языках, называют свой Идеал,Источник, разными звуковыми символами, при этом считаясь законными членами этойрелигии. Почему же люди считают обычно разные имена того Единого для всехИсточника принципиально разделяющими их на группы, каждая из которых идетпринципиально отличным путем к принципиально отличной цели? Я думаю, это естьследствие недоумения, и базируется оно на привычке, знакомстве только со своейформой, эмоциональной привязанности к привычно своему. Это, как большая любовьк своим родителям, в сравнении с чувством к любым другим родителям. Но, любойразумный человек не будет возражать, чтобы другие люди любили своих маму и папубольше чем маму и папу, которых любит он сам.
            Индийский святойРамакришна говорил: «Разные религии подобны разным лестницам, приставленным когромному резервуару с водой. Последователь каждой, желая пить, карабкается посвоей лестнице к воде, которую один называет словом вода, другой water, третий aqua и т.д. Это не меняет ни природы содержимого резервуара, ниприроды жажды каждого стремящегося своим путем, ни универсальности самойсубстанции, утоляющей жажду всех тех, кто достигнет ее и сумеет напиться”. Ценностьлюбой и всякой религии и состоит в способности ее, как лестницы, доставить, идущегоею, к той Сущности. Какого цвета каждая такая лестница, с какой стороныприставлена к резервуару, и какого языка человек лезет по ней, не являютсяпринципиальными. Спорят о таких вещах лишь те, кто не хочет пить, и потому крелигии, как таковой, не имеет никакого отношения. Это люди, отвлеченные отрелигии, даже от своей собственной. Именно потому, что они отвлечены отрелигии, ведущей к Источнику, или единому для всех нас Богу, они и неспокойны,враждебны и полны заблуждений. Те же, кто желают напиться, а не споритьо частных особенностях в конструкции разных лестниц, просто пользуются своейлестницей, и понимают, что и другие люди делают лишь тоже самое. Это нераздражает истинно религиозных людей, понимающих и свои нужды и нужды других, ивидящих в других своих братьев, а не врагов. Ведь даже в каждой религииутверждается, что все люди (а не только лишь все члены частной религии) имеютлишь один общий источник, одного Отца (или Мать). Называем же мы это частопо-разному только в следствии исторически территориальной изолированности исформированности разных культур, в течение долгого времени существовавших безконтактов с другими культурами или при малых таких контактах. Факт существованиявойн в истории человечества, не способствовал взаимному доверию людей разныхкультурных групп, но скорее формировал дух изолированности, приверженностиисключительно своему и принижения позиции активного или потенциального врага.Все, связанное с таким политическим врагом, должно было рассматриваться, каквраждебное. Все, что поддерживало силы врага, укрепляло его дух, развивало егоумственные и иные способности, цементировало его общество, должно былорассматриваться, как опасное и вредное для других групп. Отсюда, отполитического противостояния в истории, и возникла враждебность, а не изсущностного противоречия религиозных форм. Возникла и поддерживалась длительнаяиллюзия, а теперь все мы являемся ее жертвами.
            Понятна и другаяпсихологическая причина фанатизма. Религиозный фанатизм (сепаратизм) обычноподогревают люди пытающиеся использовать его в своих политических целях. Чтобывести людей на войну, политический вождь хочет создать образ чужака, противкоторого нужно воевать. Чтобы собрать больше прихожан и укрепить свое влияние иповысить доход, жрец часто утверждает исключительную верность своей религиознойформы, и исключительную неверность любой другой. Он в этом не слуга Бога, апросто бизнесмен-конкурент. Всякими средствами такие бизнесмены пытаютсяопорочить своих конкурентов (жрецов иного культа) и их товары, подчеркнув приэтом исключительную полезность своих товаров и добрую, надежную репутацию своейфирмы. Какое отношение все это имеет к Богу, нашему общему Источнику? Даникакого. Следует ли разумному человеку принимать все это всерьез? Пусть онрешает сам. Что же действительно серьезно, что важно в любой религии и во всех?Я думаю, что важно само карабканье ближе к воде, всеми средствами, каждому изнас доступными. Едва ли стоит при этом отождествлять себя с конкретнойлестницей, но скорее с тем, к чему она призвана нас поднимать, т.е. с нашейдушевной, духовной природой. Поведение, которое наиболее выражает эту нашуприроду, а не более низкую природу враждующих за кусок пищи животных, иопределяет степень нашего успеха в своей религии. Тот же Рамакришна,подчеркивая человеческую психологию в религиозной практике, говорил: “Господи,я знаю, что Ты бесконечен и можешь предстать людям в любой приятной Тебе форме,однако мой лотосоглазый Рама ближе других Твоих форм моему сердцу”. Будет лиГосподь судить такого скромного Своего поклонника, полного любви? Едва ли.
Смысл религии для каждой личностисостоит в совершенствовании природы этой личности до степени, угодной Богу.Религия прежде всего — это личный контакт души и Бога. Все другое второстепенноили вообще не имеет никакого значения. Когда душу приходит учить Сам Бог,Учитель всех учителей, всем прочим надлежит скромно замолкнуть и не перебиватьЕго. Пока же человек не чувствует такого прямого контакта, он можетприслушаться и к тому или иному религиозному учителю, с его той-или иной формойпонимания Бога и души, а также и того, что следует делать человеку, чтобызаслужить милость Всевышнего и Его прямое вмешательство, после которого та илииная лестница уже не будет иметь для него никакого смысла, так как он уже будетплавать в сущности, к которой стремился всю свою жизнь, используя ту или инуюлестницу. Нужно ли спорить, поносить другие пути, или их основателей, говорить:“Моя лестница лучше, мой плотник, ее сколотивший, лучше другого плотника!”,  враждовать?Так нередко ведут себя неотесанные дети, в семье, где их плохо воспитывают. Номы — дети одного Отца, и винить Его в плохом воспитании, скорее было быБогохульстовом. Скорее всего, виноваты мы сами, закрывая глаза на все те знаки,которыми Отец хочет научить нас жить в мире и взаимоуважении, а не во вражде ивзаимных оскорблениях, да еще при гордом заявлении, что нам только и известноправдиво и исчерпывающе все о Нем, тогда как все другие Его дети ни к чему,кроме грехов и заблуждений, не способны. Не кажется ли, что Хороший Отец Своихдетей скорее всего пожурит и накажет нас за такую нескромность и за браньдругих наших братьев и сестер?  Христос говорил: «Блаженны миротворцы!”, — а негордые забияки, думающие, что только им все известно лучше всех.
VIII
Является ли представление об эквивалентных ортодоксияхподобной им ортодоксией?
            В предыдущей главепредложена доктрина о универсальном элементе всех религий и его сущностнойценности, при том, что элемент противоречивости ортодоксий является следствиемвнешних условий и не определяет сущности никакой религии. Если это так, то укого-то может возникнуть вопрос, а не считает ли автор этой доктрины ианалогично мыслящие, что они-то как раз и попали в яблочко, т.е. наконец-товыразили правильное мнение, а значит сами являются ортодоксами. Ответить на этоможно так: автор этой статьи лишь надеется, что пришел к правильномумнению, но понимает, что не имеет права утверждать, что знает это наверняка. Онсчитает, что может оказаться и неправ, и поэтому оставляет этот вопрос открытымдля обсуждения, а не призывает к вере в эту доктрину. Это для него есть лишьпривлекательная гипотеза, которая вроде бы подтверждается рядом соображений инаблюдений. Может оказаться, однако что какие-то наблюдения и начнут противоречитьдоктрине, и тогда надо будет переосмыслить все это снова, задав вопрос: “Адействительно ли то возможное противоречие, которое мы возможнобудем наблюдать, является противоречием той доктрине? В каком именно смысле может существовать это гипотетическое противоречие, какое применение доктрины оноограничивает или исключает и почему?” По закону разума любая доктрина открытакритике, т.е. беспристрастному и внимательному рассмотрению, а стало быть емуоткрыта и выше изложенная доктрина универсальности всех религий. Это отлично отортодоксии, которая предпологает веру в правильность доктрины, независимо ни отчего. Автор принимает эту идею временно, потому, что она кажется оченьнепротиворечивой по отношению ко многим важным идеям, некоторые из которых былиуже представлены в этой работе. Этот инструмент рассмотрения разных вер кажетсяболее разумным и все-включающим, чем какая-либо ортодоксия, взятая в изоляции. Самавозможность сомнения в этой доктрине дает ей право утверждатьсебя, и критиковать другие доктрины, как возможно более слабые. Еслите захотят спорить с ней, им нужно будет ответить на многие сложные вопросы,как например: “Если Бог является Отцом всех людей и любит их как отецболее-менее одинаково, то почему же он учит их разным религиозным формам,принципиально отличным, одни из которых ведут их к истине, а другие к большемузаблуждению? Почему людям, жившим до появления основателя некоей “верной”ортодоксии, которая противоречит “неверным”, знавшим о Боге, их общемИсточнике, и стремившимся к Нему не дано было шанса делать это правильно этимсамым общим им и любимым ими Богом? Чем объяснить аналогичность ученийвеликих основателей, например относительно братской любви, милосердия,сострадания, помощи, преданности Высшему Идеалу...? Чем объяснить вообще самфакт наличия общего элемента в видимо разных верах, из которых толькоодна должна являться “правильной”?”  Список подобных вопросов можно продолжатьи продолжать. Ответить на каждый из них является бременем ортодокса, желающегоутвердить свою ортодоксию не только лишь для себя самого, но и для мира. Уавтора же этой статьи, так как он не ортодокс, а философ, т.е. лишь желающийзнать истину, а не тот кто считает, что она ему уже несомненно известна,позиция намного легче. Он может позволить себе слушать любого и всякого, ктосможет сказать хоть что-нибудь дельное обо всем этом, и учиться у всех, кто непротиворечит по крайней мере сам себе и самой правде. Автор может учиться такжеиз каждой ортодоксии тому самому элементу ее, который, как ему покажется,открывает нечно смысловое и дополняет картину о Бесконечном и Таинственном.Вспоминается индийская притча о слоне и слепых: Один слепой, потрогав хоботслона, сказал, что слон похож на большую змею. Другой, потрогав брюхо, сказал, чтослон похож на бочку. Третий, потрогав хвост, сказал что слон это веревка.Четвертый, потрогав ногу, сказал, что слон похож на колонну. Кто же был прав?Не так же ли разные ортодоксии трактуют Бога? Не является ли внешнеепротиворечие их только видимостью, обязанной своим существованиемограниченности восприятия и способности описывать Бесконечного языкомчеловеческим и его концепциями? Если в этом есть смысл, то мы действительномогли бы расширить свое “знание” о Боге, изучая все возможные концепции о нем,а следовательно оказаться ближе к истине, а не дальше от нее, после выхода из граництолько лишь своей ортодоксии. Но так ли это? Может так, а может и не так.Поэтому такая позиция сама и не является ортодоксальной, хотя и можетоказаться весьма правильной.  Т.е. представление о слоне, как в чем-топодобным змее, в чем-то колонне, в чем-то бочке, а в чем-то веревке, можетоказаться более правильной, чем какое либо одно из перечисленных “правильных”мнений о слоне. Проблема тогда будет в уточнении, где же, в каком же смыслеслон есть то, а в чем он есть другое. Советы же каждой ортодоксии, как “наилучшим”образом ухаживать за слоном, тоже могут дополнить друг-друга и датьпредставление о том, когда пощекотать ему брюхо, когда омыть ноги, а когдапредложить слону-хоботу бананы или охапку травы. Но допустимо ли такое иллюстративноесравнение? Может да, а может нет. Может в каком-то смысле да, а в другом нет.Вопрос этот автор оставляет открытым, желая поучиться сам от других, скорее,чем учить их. Однако учиться скорее всего он намерен используя разум, которыйприменим к каждому возможному учителю и его учению универсально и непредвзято.Т.е., если какой-то учитель скажет, что слон это вервка, а я потрогав брюхослона не смогу полностью с ним согласиться, факт того, наскольно прав каждый изнас будет установлен, при применении критерия разумного суждения и доступногокаждому наблюдения. Если же какой-то учитель захочет просто громче повторить:“Слон это веревка, а не бочка!”, или если он ударит меня при этом и дажеокажется значительно сильне физически, способным даже убить, или, если онгероически убьет себя во славу “правильности” своего мнения о слоне-веревке,разум не сможет принять никакое из этих действий в качестве доказательстваправильности той веры, того мнения.