УильямДжеймс (1842-1910) был прежде всего психологом, но он имеет значение какфилософ по двум причинам: он создал учение, которое назвал 'радикальнымэмпиризмом', и был одним из трех поборников теории, называемой 'прагматизмом'или 'инструментализмом'. В дальнейшем он был, как того и заслуживал, признаннымвождем американской философии. Изучение медицины привело его к рассмотрениюпсихологии. Его большая книга, посвященная этому предмету, опубликованная в1890 году, написана с выдающимся мастерством. Но я не буду обсуждать се, таккак она является вкладом в науку, а не в философию.
Философскиеинтересы Джеймса имели две стороны: научную и религиозную. Если брать егофилософские интересы, научную сторону, то изучение медицины направило его мыслив сторону материализма, который, однако, сдерживался религиозными чувствами.Его религиозные убеждения были самыми протестантскими, самыми демократическими,полными тепла, человеческой доброты. Он категорически отказался последовать засвоим братом Генри в лоно утонченного снобизма. Сатана, — говорит Джеймс, — возможно и был джентльменом, как о нем говорят, но каков бы ни был Бог земли инебес он без сомнения, не может быть джентльменом'. Это очень характерноезаявление.
Своимдобросердечием и очаровательным юмором он вызывал почти всеобщую любовь.Единственный известный мне человек, который не чувствовал к нему никакойпривязанности, — это Сантаяна, докторскую диссертацию которого Джеймс назвал'верхом нравственной испорченности'. Эти два человека были противоположны другдругу по темпераменту, и этого различия ничто не могло преодолеть. Сантаянатоже любил религию, но совсем по-другому. Он любил ее эстетически иисторически, а не как помощь в нравственной жизни; естественно что онпредпочитал католичество протестанству. Интеллектуально он не мог принять ниодну из догм христианства, но был согласен, что другие должны верить в них, исам высоко ценил то, что считал христианским мифом. Джеймсу такое отношениемогло казаться только аморальным. От своих предков-пуритан он унаследовалглубокую веру, что самое важное в жизни — это хорошее поведение, и егодемократические чувства делали для него невозможным молчаливое признание того,что для философов существует одна истина, а для простого народа (the vulgar) — другая. Противоположность католического и протестантского темпераментовпродолжала существовать и у неортодоксов: Сантаяна был католическимвольнодумцем, Уильям Джеймс — протестантом, хотя и еретиком.
Доктринарадикального эмпиризма Джеймса была впервые провозглашена в 1904 году в очеркепод названием 'Существует ли сознание?'. Основная цель этого очерка — отрицаниеотношения субъекта к объекту как основного принципа. До этого времени философысчитали не требующим доказательства, что имеется вид явления, называемый'познание', в котором одна сущность, познающий или субъект, познает другуюпознаваемую вещь или объект. Познающий рассматривается как ум или душа;познаваемый объект может быть материальным объектом, вечной сущностью, другимумом или, в самосознании, идентичным с познающим. Почти все в общепринятойфилософии было тесно связано с дуализмом субъекта и объекта. Если не приниматьсуществование различия между субъектом и объектом в качестве фундаментального,то и различие между умом и материей, и созерцательный идеал, и традиционноепонятие 'истины' — все нуждается в радикальном переосмыслении.
Чтокасается меня, то я убежден, что в этом вопросе Джеймс частично прав и ужеиз-за одного этого достоин занять почетное место среди философов. Япридерживался другой точки зрения до тех пор, пока он и те, кто соглашается сним, не убедили меня и истинности его учения. Но давайте рассмотрим егоаргументы.
Сознание,говорит он, — 'это название несуществующей вещи, оно не имеет права заниматьместо среди основных принципов. Те, кто еще остается верным ему, цепляютсяпросто за эхо, за слабый отзвук, оставляемый исчезающим понятием 'души' ввоздухе философии'. Не имеется, продолжает он, 'никакого первичного веществаили качества бытия, кроме того, из которого сделаны материальные объекты и изкоторого составлены наши мысли о них'. Он поясняет, что вовсе не отрицает, чтонаши мысли представляют собой некоторую функцию познания и что эта функцияможет быть названа 'быть сознательным' (being conscious). To, что ондействительно отрицает, это, грубо говоря, взгляд на сознание как на 'вещь'. Онутверждает, что имеется 'только одно первичное вещество или материал, изкоторого состоит все в мире'. Это вещество он называет 'чистый опыт'. Познание,говорит он, — это частный вид отношений между двумя порциями чистого опыта.Отношение между субъектом и объектом есть производное: 'Я верю, что опыт неимеет внутренней двойственности'. Данная неделимая порция опыта может быть в однихусловиях познающим субъектом, в других — чем-то познаваемым. Он определяет'чистый опыт' как 'непосредственный жизненный поток, представляющий материалдля нашего последующего отражения'.
Можновидеть, что это учение упраздняет различие между умом и материей,рассматриваемое как различие между двумя разными 'видами' того, что Джеймсназывает 'Stuff' (вещество). Соответственно те, кто согласен с Джеймсом вданном вопросе, пропагандируют так называемый 'нейтральный монизм', согласнокоторому вещество, из которого построен мир, — это и не ум и не материя, анечто предшествующее и тому и другому. Сам Джеймс не развивал этого пункта,подразумеваемого в его теории, наоборот, употребление им выражения 'чистыйопыт' указывает на возможный неосознанный берклианский идеализм. Слово 'опыт' — одно из тех слов, которое философы часто применяют, но которому редко даютопределение. Давайте рассмотрим, что оно может означать.
Здравыйсмысл считает, что многие явления, хотя они и происходят, не даны в опыте,например события на невидимой стороне луны. Беркли и Гегель — оба, но по разнымоснованиям, отрицали это, и утверждали, что не данное нам в опыте есть ничто.Сейчас большинство философов считает, и, по-моему, справедливо, что ихаргументы неверны. Если бы мы должны были твердо придерживаться взгляда, чтовещество,, мира — это 'опыт', мы пришли бы к необходимости придумать сложные ине внушающие доверия объяснения того, что мы подразумеваем под такой вещью, как'невидимая сторона луны'. И если бы мы не смогли логически выводить явления, неданные в опыте из явлении, данных в опыте, нам было бы трудно найти основаниядля веры в существование чего-либо, кроме нас самих. Правда, Джеймс отрицаетэто, но его доводы не очень убедительны.
Чтомы подразумеваем под 'опытом'? Лучший способ найти ответ — это спросить: в чемразница между событием, данным в опыте, и не данным в опыте? Дождь, который мывидим или чувствуем, дан в опыте но дождь, идущий там, где нет ничего живого,не дан в опыте. Таким образом, мы приходим к выводу: опыт есть только там, гдеесть жизнь. Но опыт протяжен в пространстве или времени не одинаково с жизнью.Со мной происходят многие вещи, которых я не замечаю. О них едва ли можносказать, что они 'даны в опыте'. Ясно что я переживаю в опыте все, что я помню,но многие события, которых я четко не помню, могли вызвать привычку, все ещепродолжающую существовать. Когда-то обжегшийся ребенок боится огня, даже еслион и не помнит случая, когда он обжегся. Я думаю, мы можем сказать, что событие'дано в опыте', если оно вызвало привычку. (Память — это один из видовпривычки.) Вообще говоря, привычки возникают только у живых организмов. В товремя как кочерга не боится огня, как бы ее часто ни раскаляли докрасна.Поэтому на основании здравого смысла мы скажем, что 'опыт' и 'вещество мира' неравнозначны. А я не вижу каких-либо основательных причин, по которым надо вданном вопросе отступать от здравого смысла.
Заисключением этого понятия 'опыта', я соглашаюсь с радикальным эмпиризмомДжеймса.
По-другомуобстоит дело с его прагматизмом и 'волей к вере'. Мне кажется что последнееособенно предназначено для благовидной, но софистической защиты некоторыхрелигиозных догм — защиты, которую больше того не может принять никакойискренне верующий.
Работа'Воля к вере' была опубликована в 1896 году, 'Прагматизм новое названиенекоторых старых способов мышления' — в 1907 году. В последней книгеразрабатываются идеи первой. В книге 'Воля к вере' утверждается, что мы частовынуждены на практике принимать решения, для которых не существует никакихдостаточных теоретических оснований. Ведь даже 'ничегонеделание' уже естьнекоторое решение. Религиозные проблемы, говорит Джеймс, подходят под этурубрику. У нас есть, утверждает он, право принять позицию верующего, хотя 'нашчисто логический интеллект может не быть принужден к этому'. Это, в сущности,позиция савойского викария Руссо, но Джеймс развил ее по-новому.
Намговорят, что моральный долг правдивости состоит из двух одинаково важныхзаповедей: 'верь истине' и 'избегай ошибок'. Скептик неправильно заботитсятолько о выполнении второй, и, таким образом, он не верит в различные истины,которым верят менее осторожные люди. Если верить истинам и избегать ошибокодинаково важно, то, когда предо мной встанет альтернатива, я поступлю правильно,поверив в любую из этих возможностей, потому что при этом у меня будут шансыповерить в истину. Если же я воздержусь от решения, то у меня не будет никакихшансов.
Еслипринять всерьез это учение, то полученная в результате этика будет очень странной.Предположим, я встречаю в поезде незнакомого человека и спрашиваю себя: 'Егозовут Эбенезер Смит?' Если я допускаю, что я этого не знаю, то я, несомненно,не верю в истину относительно его имени. Если же я решу поверить, что его зовутименно так, то у меня есть шанс, что я, может быть, верю в истину. Скептик,утверждает Джеймс, боится быть обманутым и из-за этого страха может потерятьважную истину. 'А кто докажет, что обмануться из-за надежды много хуже, чемобмануться из-за страха?' Казалось бы, следует, что если я многие годы надеюсьвстретить человека по имени Эбенезер Смит, то положительная, впротивоположность отрицательной, правдивость должна побуждать меня верить чтотак зовут каждого встречного незнакомца, до тех пор, пока я и получу решающихдоказательств обратного.
'Но,- скажут мне, — пример абсурдный, так как хотя вы и н знаете имени незнакомца,то отлично знаете, что только небольшой процент человечества носит имя ЭбенезерСмит. Поэтому вы вовсе не находитесь в состоянии полного незнания, котороепредполагалось при вашей свободе выбора'.
Следуетотметить странную вещь, что Джеймс во всей своей работе ни разу не упоминаетпонятия вероятности, хотя почти всегда в связи с рассмотрением любого вопросаимеются легко обнаруживаемые вероятностные рассуждения.
Допустим(конечно, ортодоксальный верующий не смог бы этого допустить), что нет никакихдоводов за или против любой религии мира. Предположим. что вы китаец и имеетедело с конфуцианством, буддизмом и христианством. Законы логики не позволяютвам допустить, что каждая из этих религий истинна. Предположим, что у буддизмаи христианства равные шансы быть истинными, тогда при условии, что эти обаучения одновременно быть истинными не могут, истинным должно быть одно из них,и стало быть, конфуцианство ложно. Если бы все три учения имели равные шансы,то ложность каждого была бы более вероятна, чем истинность. При таком подходепринципы Джеймса терпят крах, как только делаем вероятность предметомобсуждения.
Странно,что Джеймс, несмотря на то, что он выдающийся психолог, позволил себе однунепродуманность в этом вопросе. Он говорит так, 5удто полная вера или полноеневерие — это единственные возможные случаи, полностью игнорируя все оттенкисомнения. Предположим, пример, что я ищу в шкафу книгу. Я думаю: 'Она можетбыть этом шкафу', — и продолжаю искать; но я не думаю: 'Она водится в этомшкафу', — пока я ее не увижу.
Мыобычно действуем согласно гипотезам, но не совсем так, как бы действовалисогласно тому, что считаем несомненным фактом. Ведь когда мы поступаем согласногипотезам, то неустанно ищем вые доказательства.
Заповедьправдивости, мне кажется, не такова, как думал Джеймс. бы сформулировал ее так:'Оказывайте любой гипотезе, достойной рассмотрения, столько доверия, сколькоона заслуживает по степени своей обоснованности'. А если гипотеза достаточноважна, то мы обязаны дополнительно искать дальнейшие доказательства. Таковобыденный здравый смысл, который находится в согласии с законами правосудия, ноон сильно отличается от того, что рекомендует Джеймс.
Былобы несправедливо по отношению к Джеймсу рассматривать его положение 'воля квере' изолированно; это была промежуточная доктрина, которая естественным путемразвилась в прагматизм. Прагматизм, по Джеймсу, — это в первую очередь новоеопределение понятия 'истина'. Были еще два других поборника прагматизма: Шиллери доктор Дьюи. Дьюи будет посвящена следующая глава;
Шиллерже сыграл меньшую роль, чем двое других. Между Джеймсом и Дьюи имеется разницав том, что они подчеркивают различные стороны этого учения. Мировоззрение Дьюинаучно, его аргументы чаще всего получены из исследования метода науки, аДжеймс в первую очередь рассматривал вопросы религии и морали. Грубо говоря, онбыл готов защищать любое учение, направленное к тому, чтобы сделать людейдобродетельными и счастливыми. Если это учение выполняет свое назначение, оно'истинно' в том смысле, в каком Джеймс употребляет это слово.
Принциппрагматизма, согласно Джеймсу, был впервые сформулирован Пирсом, которыйутверждал, что для достижения ясности в наших мыслях о каком-нибудь объектенадо только выяснить, какие возможные последствия практического характера этотобъект может содержать в себе. Джеймс поясняет, что функция философии состоит ввыяснении того, какая разница для вас или для меня, если истинна та, а не инаяформула мира. Таким образом, теории становятся инструментами, а не ответами назагадки.
Идеи,говорит нам Джеймс, становятся истинными постольку, поскольку они помогают намвступать в удовлетворительные отношения с другими частями нашего опыта.''Мысль' 'истинна' постольку, поскольку вера в нее выгодна для нашей жизни''.Истина — это одна из разновидностей добра, а не отдельная категория. Идеяслучайно оказывается истинной; истинной делают ее события. Правильно будетсказать вместе с интеллектуалистами, что истинная идея должна находиться всоответствии с действительностью, но 'соответствие' не означает 'копирования'.''Соответствовать' действительности в широчайшем смысле слова может означатьлишь то, что мы движемся (ведомы — guided) или прямо к ней или в ееокрестность, или же что мы приведены в такое активное (working)соприкосновениес ней, что в состоянии воздействовать на нее или на нечто, связанное с ней.лучше, чем если не было бы этого соответствия'. Он добавляет, что ''истинное',говоря коротко, это лишь удобное в образе нашего мышления… в конечном счете ив итоге действия'. Другими словами, наша обязанность искать истину есть частьнашей общей обязанности делать то, что выгодно.
Вглаве о прагматизме и религии он пожинает плоды своих высказанных вышеположений: 'Мы не можем отвергнуть никакую гипотезу, если из нее вытекаютполезные для жизни следствия'. '… Гипотеза о Боге истинна, если она служитудовлетворительно в самом широком смысле слова'. 'Мы вполне можем верить, наосновании факта религиозного опыта, что существуют высшие силы, занятые тем,чтобы спасти мир в смысле наших собственных идеалов'.
Вэтом учении я нахожу большие трудности интеллектуального характера. Онопринимает, что вера 'истинна', если хороши ее результаты. Если это определениедолжно быть полезным (а 'иначе прагматисты признали бы его негодным), то мыдолжны знать: а) что хорошо, б) каковы результаты той или иной веры, причем мыдолжны это знать до того, как можем узнать, что что-либо 'истинно'; ведь толькопосле того, как мы решим, что эта вера даст хорошие результаты, мы имеем правоназвать ее 'истинной'. В результате получится неправдоподобное усложнение.Предположим, вы хотите знать, переплыл Колумб Атлантический океан в 1492 годуили нет. Вы вовсе не должны, как делают другие люди, посмотреть это в книге. Выдолжны сначала выяснить, каковы будут результаты этой веры и чем они будутотличаться от тех результатов, которые вы получите, поверив, что Колумбпереплыл океан в 1491 или 1493 году. Это уже само по себе достаточно трудно, ноеще труднее оценить эти результаты с этической точки зрения. Ясно, можете высказать, что наилучший результат даст 1492 год, так как такой ответ позволитвам получить на экзаменах высокую оценку. Но ведь ваши конкуренты, которыеперегонят вас по количеству очков, если вы назовете 1491 или 1493 год, будутрассматривать ваш успех на экзамене как прискорбный с этической точки зрения.(Когда дело касается истории, я не могу придумать никаких других практическихрезультатов, кроме экзаменационных отметок.)
Ноэто еще не конец ваших затруднений. Вы должны утверждать, что ваша оценкаэтических и фактических (factual) последствий какой-то веры истинна, ибо еслиона ложна, то ваши аргументы в защиту истинности данной веры ошибочны. Носказать, что ваша вера в последствия истинна, — это значит, по Джеймсу,утверждать, что и она тоже приводит к хорошим последствиям, а это в своюочередь истинно только в том случае, если и это имеет хорошие последствия, и т.д. ad infinitum. Ясно, что это не годится.
Имеетсяи другая трудность. Предположим, я говорю, что существовала такая личность — Колумб; каждый согласится, что я сказал истину. Но почему это — истина? Потому,что 450 лет назад жил некий человек из плоти и крови, короче — из-за причинмоей веры, а н из-за ее действия. По определению Джеймса, может случиться, чтоутверждение 'А существует' истинно, хотя на самом деле А не существует. Явсегда находил, что гипотеза о существовании Санта-Клауса 'служит намудовлетворительно в самом широком смысле слова'. Поэтому и утверждение'Санта-Клаус существует' — истина, хотя он и не существует. Ведь Джеймс говорит(я повторяю): 'Если гипотеза Бога служит нам удовлетворительно в самом широкомсмысле слова, то она истинна'. При этом вопрос, действительно ли есть Бог нанебесах, просто отбрасывается как неважный; если Бог — полезная гипотеза, тоэтого достаточно. Бог, строитель космоса, забыт; остаются только вера в Бога иее воздействие на обитателей нашей маленькой планеты. Не удивительно, что папаосудил ее прагматическую защиту религии.
Здесьмы подошли к основному различию между религиозными взглядами Джеймса ирелигиозными убеждениями людей прошлого. Джеймса интересует религия какчеловеческое явление, но мало интересует тот объект, который рассматриваетрелигия. Он хочет, чтобы люди были счастливы, и если вера в Бога делает ихсчастливыми, пусть они верят. Все это пока лишь благожелательность, а нефилософия. Это становится философией только тогда, когда говорят: если вераделает людей счастливыми, то она 'истинна'. Для человека, который желает иметьобъект почитания, этого недостаточно. Такой человек не скажет: 'Если я поверю вБога, то буду счастлив', — он скажет: 'Я верю в Бога, и поэтому я счастлив'. Икогда он верит в Бога, он верит в Него так же, как он верит в существованиеРузвельта, Черчилля или Гитлера; Бог для него реальное существо, это не просточеловеческая идея, дающая хорошие результаты. И именно эта подлинная вера будетиметь хорошие следствия, а не выхолощенный.эрзац Джеймса. Ясно, что когда яговорю 'Гитлер существует', то я не имею в виду, что следствия веры в то, чтоГитлер существует, будут благоприятны. И для искреннего верующего то же самоеистинно о Боге.
УчениеДжеймса — это попытка возвести надстройку веры на фундаменте скептицизма, и,как все подобные попытки, она ведет к ошибкам. В данном случае ошибкипроистекают из попытки игнорировать все факты вне человека. Берклианскийидеализм в сочетании со скептицизмом привели к тому, что Бога подменили верой вБога и считают, что это ничуть не хуже. Но это только одна из формсубъективистского сумасшествия, характерного для большей части современнойфилософии.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.istina.ru/