Архетипы рыбы и охотничьих тотемов в сновидениях восточных славян.И. А. Зайцева–ПушкашДнепропетровская государственная медицинская академия E–mail: alex@myth.dp.ua — Все психотерапевты делятся на “рыбаков” и” охотников”...Из разговора психотерапевтов. Попытка поделиться накопившимся опытом анализа сновидений с анималистической символикой с точки зрения специфики коллективной psyche продиктована недостатком внимания к этой проблеме в отечественной литературе. Надо признаться, поиск самобытного “этнического лица” в архетипическом материале — дело сомнительное и неблагодарное, если учесть универсальность большинства архетипов и мифологических идей, и, в частности, зооморфных тотемов. А потому в достижении подобных целей особенно бывают важны не только и не столько семантика образов, сколько атрибутивные для конкретной культуры функциональные связи между бинарными оппозициями, объединенные ( в лучшем случае) сюжетной канвой, а также лексические нюансы. Мы ограничились здесь целью показать на небольшом материале те “островки” архаических культур, с которыми часто соотносятся символы сновидений в нашей культуре. Насколько это удалось, можно судить по интерпретации нижеприведенных наблюдений, на наш взгляд наиболее интересных. Несколько непредвиденным “открытием” произведенного отбора демонстрационного материала явилось то, что все три серии сновидений оказались принадлежащими врачам–психиатрам. Однако первое замешательство сменилось осознанием дополнительных преимуществ такого поворота событий ввиду следующего. 1.“Авторы” сновидений обладали профессионально выработанными навыками интроспекции, необходимыми для того, чтобы фиксировать образный видеоряд своевременно и точно. 2. Амплификация сновидений могла бы быть полезной для понимания процессов, происходящих в знаковом пространстве между аналитиком и пациентом, принимая во внимание возможную комплементарность их культурных установок. Кроме того, сознательные культурологические представления дримеров, насколько это вообще возможно проверить, не оказывали прямого влияния на содержание архаических переживаний. Сновидения здесь и ниже приводятся в хронологическом порядке на протяжении ряда лет (с разрешения дримеров).Наблюдение I. Л., русско–украинского происхождения; ко времени первого сновидения 23.06.93 — в возрасте 37 лет. Сновидению предшествовало переживание Л. чувства профессиональной удовлетворенности в связи с успешностью психотерапии одного из пациентов.Сновидение Л. №1. Дример в городе своей юности. Повторяется его последняя встреча с пациентом, где он говорит о жизни и смерти, о том, что прежняя жизнь пациента являла собою “сплошной суицид”. Затем визави исчезает, а появляется его супруга, с которой дример проводит психотерапевтический сеанс. Внезапно Л. озаряет мысль: “да ведь они же белые вороны!”. Для того, чтобы у этой пары было все хорошо, он должен научить их летать! Это кажется так просто. Он демонстрирует полет, машет руками, но пациентка, на удивление, категорически отказывается летать и уходит куда–то в сумерках, навстречу заходящему солнцу.Затем Л., будучи у себя дома, узнает о приходе телеграммы с извещением о чьей–то смерти, он чувствует, — его матери. С тяжелым сердцем он идет на почту и встречает мать. Л. в недоумении: мать жива, но в телеграмме сообщается о ее смерти; более того —прилагается посмертный эпикриз из истории ее болезни — женщины с еврейской фамилией. Он продолжает сознавать, что умерла его мать–еврейка и спешит вместе с реальной матерью на похороны. Наконец его останавливает мысль, что на самом деле умерла чужая ему женщина.Далее Л. оказывается в помещении с куполом, наподобие амфитеатра. Коллега настаивает, чтобы Л. читал лекцию, ведет себя против обыкновения некорректно. Дример в растерянности: он не готов. Выйдя на кафедру, он решается читать главу из своей диссертации, но едва произносит первое слово, как весь текст вылетает у него из головы. Публика шумит, всячески выражая невнимание. Кто–то дерется. Профессор беспомощно разводит руками.Последнее, что видит Л., — его знакомая А. (в действительности одинокая женщина) — в объятиях мужчины, наделенного яркими семитскими чертами лица. Дример заключает, что “она не теряла времени даром”.Ассоциации. Вороны для дримера являются одним из эмоционально значимых символов. Они всегда нравились ему больше других птиц тем, что ассоциировались с мудростью. Пациента, о котором идет речь, отличает очень высокий уровень интеллекта; его можно было бы назвать “белой вороной” за то, что уйдя из научной деятельности в коммерческую, он почувствовал себя “не в своей тарелке”. Ситуация на кафедре ничем не воспроизводит обыденный порядок вещей, а прямо ему противоположна. Что касается знакомой А., то она в сознании дримера в связи с попыткой самоубийства в прошлом персонифицирует собою суицидальное поведение, а также чувство вины за невозможность оказания ей вовремя психотерапевтической помощи.Интерпретация. Итак, историогенетически пара воронов — это демиурги–первопредки, один из которых культурный герой, другой — трикстер (ворона, не желающая летать). Цикл тотемических мифов о вороне присутствует наиболее полно в фольклоре палеоазиатов Сибири и североамериканских индейцев. В мифах ворон выступает главным медиатором между жизнью и смертью, светом и тьмой, верхним миром и нижним; он увязан также с шаманизмом превращенного пола (Е. М. Мелетинский, 1991). Поразительно, но последний мотив возник в сновидениях Л. незадолго до сюжета о воронах. Ему приснилась знакомая девочка 6 лет, обнаженная и с мужскими гениталиями; причем было понимание того, что она стала такой в результате сделанной кем–то пластической операции. Белый цвет ворон соотносится с мифическим временем первотворения, предшествующим главному подвигу ворона — добыванию огня и света. В сновидении о воронах красной нитью проходит тема жизни и смерти параллельно с инверсией функций у носителей этих оппозиций. Возвращение к жизни “символического суицидента” как бы компенсируется (оплачивается) символическим умерщвлением (уходом в сторону заката солнца) его партнерши. В свою очередь этот последний своеобразный “суицид”, связанный с добровольным отказом летать (по Фрейду летать, значит вступить в сексуальные отношения) венчается в конце сакральным браком (иерогамией) между “суициденткой”, хотя и в другом лице, и мужчины другого этноса (иными словами — тотемного). Тем самым достигается смягчение чувства вины дримера по поводу этих двух “смертей”. Очевидно также, что полеты с “белой вороной” носят инцестный подтекст, иначе бы ее мифопоэтически обозначенная “смерть” не видоизменилась бы в “смерть матери”. Налицо сугубо мифологический мотив двух матерей — профанной и тотемной, два аспекта, на которые расщепляется образ пациентки. Если учесть, что ворон выступает всегда в двух ипостасях — орнитоморфной и антропоморфной, то, надо полагать, принадлежность к другому этносу, более древнему, восходящему к библейским праотцам, отождествляется в контексте сновидения с тотемом ворона. А потому мы вправе усматривать в символике финального брака воссоединение разобщенной “пары ворон” — вороны–трикстера и мудрого ворона — культурного героя, утратившей первозданную “белизну” после пребывания в стране смерти (в мифах ворон чернеет после прецедента поедания падали). По словам психотерапевта Л. все проблемы его пациента в прошлом так или иначе сводились к одной — ситуации неравного “брака”, так как все его партнерши обладали слишком высоким социально–материальным рангом. Таким образом, собственное бессознательное аналитика как бы достраивает благополучное завершение основной жизненной коллизии своего пациента, апеллируя к мифологеме тотемного брака: оно “понижает” статус супруги до профанного и “поднимает” статус мужчины, с которым отчасти идентифицируется сам дример, до сакрального, сохраняя их тотемическую общность. Первое достигается расщеплением женского образа на два материнских аспекта — профанный, связанный лишь с угрозой смерти, что переносится на образ А. с ее суицидальной попыткой, и сакральный, этноантропоморфный тотем ворона, маркированный окончательной смертью. По закону парных оппозиций смерть женщины–ворона должна утверждать жизненность и другие позитивные функции в лице ворона–мужчины. Для большей наглядности трансформации символов сновидения представлены на рисунке 1 а. Приуроченность даты сновидения к середине года (23 июня) и смерть одной из пары ворон наводит на мысль об исторических параллелях этого события с древними царскими ритуалами, в которых один из двойников царицы (царя) — танист, приносился в жертву на закате дня зимнего или летнего солнцеворота (Р. Грейвс, 1992). Ритуалы такого рода сопровождались карнавальными празднествами со свойственными им переворачиваниями норм и табу, сакрализацией искупительной жертвы–трикстера и соответствующей трикстериадой в поведении толпы (фрагмент сновидения — сцена в амфитеатре). Завершение сновидения — восстановление организованного целого из хаоса, достигается путем примирения противоположностей в священном браке. Остановимся подробнее на семиотеческих параллелях между тексом сновидения и древнегреческой мифологией в изложении Р. Грейвса (1992). Согласно последней вороном–титаном у эллинов считался предок всех олимпийских богов — Крон, сын Неба и Матери–Земли; само имя его “cronos” — от слова “corone”, в переводе означало “ворона”. Культ Крона отправлялся в специальных карнавальных празднествах — крониях (у римлян — сатурналиях), сопровождавшихся жертвоприношением мальчика, тело которого скармливалось священным воронам. В этой связи ворона считалась вещей птицей, в которую вселяется душа царя–жреца после принесения его в жертву. Подобно Крону вместе с вороной изображались его героические потомки — Аполлон, Асклепий, Фороней, тождественный кельтскому богу–ворону Врану, служившие также предметом культа врачевания. Покровительница этого культа богиня Афина первоначально не считалась девственицей. Известная под именем Коронида (“ворона”) она была возлюбленной Аполлона, который, отправляясь однажды в Дельфы оставил ее под присмотром белой вороны. Однако в душе Коронида хранила тайную страсть к Исхию (в переводе “ixias” — “омела”, “сила”) и пригласила его в отсутствие Аполлона разделить с нею ложе, хотя к тому времени она зачала от Аполлона. В результате измены ворона от проклятия Аполлона стала черной, а Коронида с младенцем во чреве была убита и сожжена. Аполлон при помощи Гермеса достал дитя уже из пылающего тела матери и, назвав его Асклепием, отнес в пещеру на воспитание кентавру Хирону. Там мальчик научился искусствам медицины и охоты. Р. Грейвс подчеркивает, что Исхий и Асклепий — один и тот же мифический персонаж, одновременно возлюбленный и сын Корониды, олицетворявший целительство. Существовал культ омелы, паразита, растущего на дубах, обладающего магической силой воскрешать умерших. Афина — это реинкарнация Корониды, вновь родившаяся как дочь Зевса и вслед за Аполлоном предавшая проклятию ворону. В дальнейшем возмужавшего Асклепия вместе с его пациентом Зевс убивает молнией, а затем возрождает в божественном, преображенном качестве. На основании вышеизложенных данных правомерно утверждать, что связь Аполлона и Корониды есть не что иное, как брак “белых ворон”, метаморфозы которых в древнегреческом мифе практически идентичны символическим трансформациям в сновидении Л. (рисунок 1б). Пациентка (“Коронида”) уходит в сторону заката — догорающего солнца, что символически равносильно смерти посредством сожжения. Позиция дримера тождественна образу Исхия–Асклепия, возвращающего суицидентов к жизни. В результате знаковых операций сновидения от образа дримера по аналогии с двойственной природой Асклепия —зооморфно-тотемной (змей, ворон) и высшей, магической, отщепляется тотемная, “земная” ипостась “врачевателя одиночества” (одиночество — причина суицида) женщины А. — в лице мужчины–еврея, воспреемника ворона, считавшегося в архаике устроителем брака. В таком случае заключительный брак сновидения (А. и еврей) знаменует еще собою союз Асклепия и Афины, искусства врачевания и Мудрости. Таков промежуточный итог собственной инициации дримера. К числу “мифологических” соответствий остается только добавить, что и мать дримера, и его знакомая А., также как и сам дример, в реальной жизни являются медиками.Сновидение Л. № 2, спустя год, в мае 1994 года.Дример и его мать (слева от него) спускаются по главному проспекту города. Светлый день. Слева из подъезда дома появляется странная мужская фигура, одетая во все меховое — шапку–ушанку, свитер и даже шорты. У него восточный тип лица. Мелькает догадка, что этот человек — волк, представитель новой породы людей–мутантов, недавно появившихся на земле; они противопоставлены обычным людям. Как бы в подтверждение этому человек–волк подходит к дереву и мочится, подняв по–собачьи ногу.Затем они входят в огромный ангар наподобие крытого рынка. Внутри темно и безлюдно и только откуда–то сверху раздается щебетание и писк. Там под крышей свили гнездо люди–мутанты — их жены с детьми. Слева распахиваются ворота и входят люди. Становится светло. Мутанты мгновенно прячутся под крышу и замолкают. Дример с матерью выходят из ангара и оказываются в толпе людей. На сцене пожилой мужчина с большим воодушевлением разоблачает мутантов, призывая на борьбу с ними. Неожиданно Л. замечает справа от себя того самого человека–волка. Он стоял и с поразительным спокойствием слущал, потом вышел на сцену и начал что–то говорить в духе примирения с толпой. В ответ толпа разъярилась еще больше: его начали пинать, бить и в конце концов убили. Дример не испытал ничего, кроме легкого любопытства. белые вороны пациенты сын возвращенная к жизни А. мужчина- еврей врач, возвращающий к жизни Л. Л. мать Л. Рисунок 1 б. Параллели символики сновидения Л. №1 с древнегреческой мифологией Царство смерти белые вороны Крон / Аполлон Исхий - Асклепий (омела) Коронида культ омелы, воскрешающей мертвых сын-возлюбленный зооморфный Асклепий (ворон, змей) боги- целителиИнтерпретация. Появление человека–волка с левой стороны изнутри материнского символа (проем в доме — “пещера”, “лоно”), который прежде (сновидение №1) был сопряжен с тотемом ворона, согласуется с мифами о вороне — не просто демиурге, родоначальнике, но фратриальном первопредке. Так, у североамериканских индейцев племени атапасков сохранилось архаическое деление племени на фратрию Ворона и фратрию Волка. Причем в цикле о Вороне последний выступает как создатель двух прародительниц этих фратрий (М. Д. Хлобыстина, 1987; Е. М. Мелетинский, 1991). Между фратриями, как известно, существовало соперничество и экзогамный брачный обмен. Дальнейшая динамика сновидения развивает эту мифологему. Поселение мутантов (людей–волков) под крышей “ангара” парадоксальным на первый взгляд образом отражает поведение птичьего гнездования. Само понятие “ангар — дом для самолетов”, представляет собой техногенный эквивалент птичьего гнезда. Сходство с птицами завершается характерной вокализацией. Причем орнитоморфной атрибутикой наделены исключительно женщины — жены “волков”, а также их дети. В сновидении, в отличие от исконного архаического культа, бинарно–оппозиционные отношения строятся не внутри племени — между фратриями, а между так называемым обычным человеческим родом и родом породнившихся фратрий — низшим, тотемным. В связи с этим понятны положение изгоя и жертвенная смерть человека более низкого социального ранга, вступившего на путь испытания. Эту тему развивает сновидение Л. № 3 (спустя сутки).Дример вместе с группой коллег — 6 психотерапевтами — подходят к воинской части, расположенной в лесу. Они оказываются внутри спортзала со множеством людей. Внезапно самый старший из товарищей нападает на присутствующих, сопровождая приемы каратэ боевым кличем. Вскоре вся их группа с блестящим профессионализмом наносит удары и выходит победителем целой толпы. Интерпретация. Вышеописанная сцена коллективной инициации в символическом мире тотемных предков композиционно эволюционирует из содержания предыдущего сна — смерти человека–волка от рук толпы. А потому с полным правом можно свести сущность инициации к достижению тотемической идентичности с волком, мифологическим покровителем военных дружин, а также обретению превосходства дифференцированной личности–одиночки над безликой массой, вычленению ее из толпы. Спустя полгода Л. видит во сне процесс родов, испытывает сильнейшее чувство сопереживания к новорожденному младенцу. Тем самым репрезентируется факт состоявшегося второго рождения “посвященного героя” дримера, предваривший ряд радикальных перемен в личной жизни и успехов в профессиональной деятельности.^ Наблюдение II. Ф., 38 лет, украинец.Сновидение Ф. №1.Он ловит спиннингом рыбу в знакомом приморском городке. Со второго заброса вытаскивает рыбку настолько малой величины, что непонятно, как она вообще могла проглотить блесну. Затем Ф. видит, что вода в море начинает прибывать, причем так быстро, что он едва успевает отступать. Карабкается на отвесную скалу, вода следует по пятам. Он устремляется в узкий (очень узкий — акцентирует дример) тоннель, который по мере продвижения изгибается вверх и влево. Навстречу в направлении к выходу выбегает стая птиц (гуси, куры), как бы спасаясь от некой угрозы, исходящей изнутри тоннеля, а затем — невероятно больших размеров темный медведь на задних лапах. Дример спасается от медведя бегством чере отверстие вверху тоннеля — там его поджидают друзья.Интерпретация. Поимка рыбы нерегламентированно малой величины имеет с точки зрения рыболовных норм двоякое значение: с одной стороны, она есть некий чудесный акт, с другой — нарушение запретов, влекущее за собой возмущение морской стихии и угрозу поглощения “материнскими водами” бессознательного. Как досконально исследовал К. Г. Юнг (1997), “мельчайшая рыбка” являет собой классический алхимический символ самости в обширном океане бессознательного подобно человеку наедине с мирским морем. Тавтология: слишком малое чрево рыбы поглощает блесну (фаллический и одновременно астральный символ) и слишком узкий тоннель (лоно матери–земли) поглощает самого героя, указывает на семантическую идентичность рыбака и его удилища с одной стороны, рыбы и пещеры как хтонических символов — с другой. В таком частном контексте рыба персонифицирует собою Великую Мать, а сам акт заглатывания — ритуальный инцест и возврат в эмбриональное и родовое прошлое. В сновидении также наличествует в неявном виде архетип двух разнонаправленых рыб, исходя из архаического тождества ловца и добычи — матери и сына; именно так изображается знак зодиакального созвездия Рыб, представляющего в астрономии две соединенные под углом условные линии. Последнее значимо ввиду того, что среди ихтиоморфных образов коллективного бессознательного часто фигурируют числовые комплексы “2”, “3”, и “1+2” (один из трех; например: Христос, обозначаемый в раннем христианстве символом Рыбы и два сораспятые с Ним разбойника). Согласно некоторым лингвистическим версиям, этимология слова ребенок берет начало от слова “рыба” — “рыбенок” (В. Осипчук, 1992). Согласно верованиям народов Восточной Евразии (алтайцев, айнов и др.) Земля держится на трех рыбах; если потревожить одну из них — наступает наводнение (В. Н. Топоров, 191). Возможно, мы бы рисковали быть уличенными в преувеличении в угоду искомого тождества с этим архаическим мифом, если бы ограничились только констатацией того, что в чудесной рыбке сновидения содержится намек на мифологическую опору земли. Однако, забегая вперед, добавим, что в недавнем сновидении Ф. №4 присутствует та же мифологема, но в более эксплицитном виде: он видит, что поймал на крючок одновременно три рыбы, одна из которых — чудесная (в эпитетах рассказчика — очень редкая, особенная, красивая). Так или иначе, “нумерологический комплекс” “2+1” сохраняет здесь свою убедительность, что будет видно и на материале последующих сновидений. Возвращаясь к праматеринскому аспекту рыбы, следует сказать, что мифы о происхождении человека от рыбы были известны восточным хантам и кетам (енисейским остякам). У кетов наряду с мифологизированными образами медведя и птиц существовал особый культ налима; племенное деление соотносилось с оппозицией двух экзогамных половин, называемых “налимы” и “большие окуни” (М. Д. Хлобыстина, 1987). Сновидение содержит также элементы шаманского путешествия в нижний мир, вход в который лежит согласно языческим воззрениям, через тоннель, пещеру или водный источник (М. Харнер, 1994). Вообще пещера с ее сложной системой ходов, лабиринтов являлась весьма типичной ареной в ритуалах посвящения у многих народов. При этом структура мистерии включала набрасывание на неофита других посвященных в зооморфном образе (тигра, волка, грифа), очевидно, символизирующем тотемных предков (Ч. У. Гекерторн, 1994). Институализация особого класса медвежьих шаманов имела место в обширном круге охотничьих ритуалов у палеоазиатов Сибири и их исторически более поздних мигрантов — индейцев Северной Америки. Род Медведя — мифического демиурга, культурного героя и фратриального предка зафиксирован как у обских угров (ханты, манси), ненцев, эвенков, так и у гуронов, ирокезов и других индейских племен (М. Д. Хлобыстина, 1987). Впрочем, данный факт сам по себе не представляет ничего самобытного. “Медведь, как символ матери (их тождественность с Кибелой на сегодня уже доказана), относится к общей группе архетипов и встречается в равной мере как в Европе, так и в Азии.“, — указывает Э. Нойманн (1998). Культ медведя был обнаружен уже у неандертальцев (140–120 тыс. лет до Р.Х.), позднее — в Древней Греции (имя богини охоты Артемиды от слова “артос” — медведица); в средневековой Европе он известен под именем берсеркров. Но Сибирь как уникальный природный изолят очень долго сохраняла доминирующий культ двух наиболее древних в истории человечества тотемов — птицы и медведя. Собственно, в парно–оппозиционном сочетании последних и кроется культуральная особенность зоосемантики сновидения. То, что тотемы эти оппозиционны следует из их очевидной враждебности друг к другу в момент пребывания в пещере. Оппозиция тотемов медведя и водоплавающей птицы (чаще гуся, реже гагары, лебедя) и весь контекст сновидения наиболее точно соответствует дуально–фратриальным отношениям в ханты–мансийском эпосе. Одна фратрия называлась по имени родоначальницы–медведицы Пор, другая — по имени женщины–гусыни (реже женщины–зайца) Мось (Н. В. Лукина, 1990). Любопытно, что эти тотемы мифопоэтически увязаны с третим зооморфным объектом сновидения — рыбой. В сказаниях обских угров фигурирует мотив трех рыбок–усачей (см. сновидение №4), затягивающих женщину Пор в прорубь (Е. С. Новик, 1990). Медведь — дух–охранитель пещеры, хозяин нижнего мира. Скрываемый в силу табуистических условностей под прозвищем “волосатый отец”, он считался покровителем рыбной ловли. В астральной мифологии хантов и манси медведь имеет небесное происхождение, связан с культом созвездия Большая Медведица, называемого еще “домом Медведицы” и “Лосем”. В связи с вышесказанным представляет интерес собственное онтогенетическое объяснение сна дримером, согласно которому возникновение устрашающего образа медведя обязано пережитому в детстве испугу под влиянием рассказов бабушки о созвездии Большой Медведицы. Особое место в пантеоне обских угров занимает культурный герой и демиург, создатель охоты и рыбалки, являющийся сыном Матери–Земли и гусыни, родоначальницы фратрии Мось. В сказаниях он, как правило, воспитывается бабушкой, женится на дочери Морского Хозяина и в облике окуня попадает в морское царство. К его подвигам причисляется похищение у злого духа Куля Солнца и месяца, а также то, что он останавливает потоп. Он известен под разными мифическими и культовыми именами: “Золотой богатырь”, “Золотой гусь богатырь”, “Золотой князь”, “Всадник”, у манси — Эква–пырищ — “бабушкин внук” (Н. В. Лукина, 1990). Характеризующие его эпитеты отражают поклонение ему как солнечному божеству; В. Н. Топоров даже одождествлял этого героя с Митрой, — важная черта, к которой мы еще вернемся в дальнейшем анализе. Для лучшего понимания символики следующих сновидений подведем некоторый итог. Анималистические объекты сновидения №1 полностью подчиняются принципам дуально–фратриальной организации в ханты–мансийской родовой культуре, соотносимой в свою очередь с оппозицией двух миров — верхнего мира (люди птицы и огня) и нижнего мира (стихии земли и воды — люди медведя). В разветвленной системе сибирских мифологий к нижнему миру относятся также и “люди рыбы”.Сновидение Ф. №2.Дример — один из троих волков, преследующих всадника. Он первым настигает добычу и впивается зубами в лошадиный круп. Лошадь тотчас вспыхивает огнем, а дример в этот момент осознает себя уже не волком, а всадником.Интерпретация. Чудесный элемент сновидения — воспламенение добычи раскрывает солярный метакод содержащейся в нем мифологемы Космической охоты. И если уж следовать до конца проверенной выше декодирующей матрицы сибирской мифологии, то необходимо указать, что в мифе о Космической погоне в роли охотника за Солнечным Лосем выступает Медведь Манги, мифический первопредок. На первый взгляд может показаться, что в данном сновидении действуют совсем иные персонажи. Но вспомним, что в образе солнечного всадника, восседающего на белом восьмикрылом коне и объезжающего мир на высоте облаков, в угорском эпосе фигурирует основной культурный герой фратрии Мось, маркированный тотемом птицы, тогда как волк в этом же эпосе — порождение злого духа Куль, похищающего светила. Сравнительный анализ позволяет предположить в образе всадника славянско–мифический аналог — огневого коня–птицу (Мифы..., том 1, с. 439). Таким образом, феноменология бессознательного сохраняет главную функциональную канву мифа, но трансформирует действующие персонажи без ущерба их семантическому содержанию: Солнечный Лось замещается огненным крылатым всадником, а медведь — другим классификатором нижнего мира — волком. Число волков — 3, равно как и число рыбок, которые ловятся на крючок дримеру (солнечному герою), а также рыбок–усачей, которых запрягает медведица, окунающая солнце в воду. Архаическому творчеству вообще свойственен синкретизм в животном культе. По–видимому, подобный синкретизм в палеокультурах Евразии был особенно характерен в отношении медведя и волка. Так, в числе наскальных петроглифов Енисея, датированных рубежом каменного и бронзового веков, нередко встречается образ химерического существа с головой медведя, телом волка и лапами птицы. А на экспонатах более позднего периода — зооморфных фигурках рогатой женщины, изображенный волк пытается проглотить крупный астральный знак внизу ее живота, возможно, само солнце (М. Д. Хлобыстина, 1987), У удэгейцев существовало поверье, что на солнце периодически нападает небесная собака чтобы проглотить его (А. И. Крушанов, 1989). Очевидно, хищник, охотящийся за солнцем — универсальный архетип Космической погони. Как отмечают В. В. Иванов, В. Н. Топоров (1992), наиболее древняя форма названия оборотничества состояла из соединения названий волка и медведя (волкодлак — от прусского tlok — медведь). Сочетание способностей становиться волком и медведем описано в древнерусской книге “Чаровник” как единое действо в ряду 12 превращений. Вероятно, не случайно и то, что в кетской мифологии имя сына человека и медведицы Койотбыль (в переводе “медведь”) содержит корень “койот” как намек на волка. У племени тлингитов род медведя входил во фратрию волка. О взаимопереходности символов волка и медведя свидетельствует следующее наше наблюдение III. Дример П., 35 лет, русская. Сновидение, возникшее в бытность работы над статьей по ликантропии. На операционном столе лежит средних лет мужчина после произведенной лапаротомии. Он поднимает голову и видит у себя во вскрытой брюшной полости медведя, в связи с чем издает изумленный возглас. Возвращаясь к предыдущему наблюдению, стоит особо отметить, что в сновидении с мотивом Космической погони осознание дримером своего Я переходит от волка к всаднику, что выражает явный отзвук первобытного тотемистического тождества охотника и его добычи. Сновидение Ф. №3.Он находится в комнате с прямоугольным столом посередине, сознавая себя ее владельцем, хотя обстановка комнаты и дома не соответствует действительности. Смутно угадывается невидимое присутствие двух или трех человек, партнеров по карточной игре. Внимание дримера привлекает неизвестно как появившийся за окном кролик с длинной белой шерстью и рыжими подпалинами. Сидя на узком карнизе, он стучит и царапает лапами по стеклу. С удивлением и страхом за животное дример открывает окно: восьмой или девятый этаж, внизу — асфальт — кролик легко может упасть и разбиться. Он берет кролика на руки, но тот ведет себя глупо: упирается, царапается. Ф. в растерянности: ему неловко обнаружить перед присутствующими свою сентиментальность, некуда деть кролика, но и жаль, если кролик разобьется. В конце концов он снова водворяет кролика на карниз и закрывает окно.Ассоциации на тему сновидения. Сны прошлых лет: 1. Ф. висит над пропастью глубиной 6 км., держась за какой–то шарф. 2. Он изгоняет через калитку своего сада маленькую собаку–уродца. 3. Знакомая О. не может удержать равновесие и падает с моста. Факты: 1. Незадолго до этого сновидения Ф. подарил своему 2–х летнему крестному сыну похожего игрушечного кролика. 2. Накануне сновидения №3 Ф. полушутя назвал себя “волком”. Эти два факта Ф. не мог самостоятельно вспомнить. 3. Примечательно, что сновидения о волке и кролике относятся ко времени инкорпорации дримера в группу психотерапевтов, возгавляемую Л. (см. сновидение Л №2 и №3).Интерпретация. Карточная игра, происходящая внутри дома — смягченный вариант мужской инициации, имеющий отношение к категории психической целостности. Кролик — несомненно солярный знак. Об этом свидетельствует семиотика его как объекта, проникающего с наружной стороны окна, также специфические особенности шерсти — “длинная светлая с рыжими подпалинами”. Геометрия перемещения кролика вовнутрь дома и обратно согласуется с календарной цикличностью в мифологеме о волке — поглотителе светила. Кстати сказать, абсурдность сцены с кроликом (имеется в виду место приземления и как бы “ниоткудость”) могла бы получить рациональное объяснение только в случае скрытой орнитоморфной семантики этого зоосимвола либо в контексте метафоры “солнечный зайчик”. И здесь уместно будет вспомнить, что родственный кролику заяц, а именно женщина–заяц являлась тотемической альтернативой гусыни, родоначальницы фратрии Мось. Водоплавающим птицам в сибирских мифах всегда отводится функция добывания света и земли из мирового океана. Очевидно, светоносные функции свойственны и их тотемическим эквивалентам. Анализ ханты–мансийских текстов показывает, что между фратриями Пор и Мось существовало соперничество. В них, в частности, говорится, что “женщина Пор съела женщину Мось” (медведь/волк поглощает Солнце); “брата Мось затягивает в землю”; в тот момент, когда женщина–Пор окунает Солнце в воду, брат Мось (заяц) исчезает и появляется с предсказанием о скором появлении Солнца; “Пор зла, но умна, а Мось добра, но глупа” (последнее качество не всегда постоянно) (Е. С. Новик, 1990). Подводя итог всему вышесказанному можно заключить, что образ кролика ассоциирован, с одной стороны, с женским символом в матриархальной мифологии Сибири — Солнцем, сакральным тотемным миром, фаллическим культом, “летучестью”, с другой стороны — с жалостью, страхом, инфантильностью (“глупостью”), жертвенностью — субъективно неприемлемыми, вытесняемыми качествами. Не исключено, что вышеперечисленные признаки аккумулирует в себе Тень. Символом кролика маркировано также крещение — инициация мальчика самой младшей возрастной группы. Тогда как аутоидентификация самого дримера, а это видно из динамики сновидений и трансформации их символов (таблица 1), направлена от полюса смысловых значений верхнего мира к полюсу таковых нижнего мира. Хотя перспектива индивидуации дримера лежит, видимо, в сфере примирения этих противоположностей.^ Таблица 1. Трансформация символов в наблюдении II. № сновидения 1 2 3 4 Фратрии Бинарные оппозиции сновидений Мось ипостаси: птица водоплавающая (гусь); заяц; огненный крылатый всадник.^ Верхний мир: воздух, огонь Гуси, куры Огненный всадник “Кролик–птица”, “солнечный зайчик” Дример–рыболов Пор ипостаси: медведь / волк.^ Нижний мир: земля, вода Медведь 3 волка 3 (?) игрока 3 рыбы Фратриальный тотемизм, характерный для Сибири, и мифологический мотив творения земли и света из первозданного океана водоплавающей птицей представлен и в III наблюдении, хотя в отличие от первых двух, его символика, возможно, не гарантирована от преформирующих влияний сознательной деятельности, связанной с культурологией и аналитической психологией.Сновидение П. №1.Дример и