Раздел 2СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ РОССИИ И УРАЛА А. М. СафроноваПЕРВАЯ ШКОЛА ПЕНИЯНА ГОРНОЗАВОДСКОМ УРАЛЕИ ЕЕ КНИЖНОЕ СОБРАНИЕ (1735—1740-е) Горнозаводские школы Урала с первого года их деятельности стали центрами приобщения учащихся к музыкальной певческой культуре, и инициатором этого начинания, как и многих других, стал начальник заводов В. Н. Татищев. До 1735 г. главной формой обучения детей хоровому пению являлось их участие в церковных службах под руководством церковнослужителей. В наказах заводским комиссарам 1721 и 1723 гг. Татищев предписывал, чтобы учащиеся школ по воскресным дням и праздникам во время утренней, дневной и вечерней служб читали по очереди церковные книги и обучались пению «согласно», т. е. хором. Если учесть что 52 воскресных дня в году дополнялись тогда 37 праздничными, пение должно было стать постоянной практикой в ученической среде. В 1721—1723 гг. этот порядок распространялся на школы, действовавшие при Уктусском и Алапаевском заводах, в слободах, с 1724—1725 гг. на единственные, действовавшие при Екатеринбургском заводе школы — словесную и арифметическую. © А. М. Сафронова, 2009 Во второй период руководства казенными заводами Урала и Сибири по инициативе Татищева словесные школы были открыты при Уктусском, Верх-Исетстком, Каменском, Алапаевском, Сысертском, Полевском, Лялинском, Егошихинском, Пыскорском, Кушвинском, Северском заводах, в городе Кунгуре. По мере обучения письму при ряде заводов стали открываться и арифметические школы. В Екатеринбурге к школам словесной и арифметической с 1735 г. добавились немецкая, латинская, знаменованная (рисования). Годом ранее появления Учреждения (см. ниже), в ноябре 1735 г., опять-таки по инициативе Татищева в Екатеринбурге появилась первая на горнозаводском Урале школа пения, в которой должны были обучаться наиболее способные к этому учащиеся. О ней не упоминалось в штатных расписаниях заводов 1735, 1737 гг., но учитель пения числился в словесной школе наряду с учителями чтения и письма. Заводскими штатами 1737 г. предусматривалось даже два учителя пения, но из-за выявившегося перерасхода годовых школьных сумм второй так и не был назначен. При этом размер жалованья учителю пения был установлен больше, чем учителю чтения и письма: 18 руб. в год против 12 руб.1 Тем самым подчеркивалась особая ценность предмета пения и умения его вести. Примечательно, что все учителя пения были из ссыльнопоселенцев, как и большинство учителей чтения и письма. Школа пения начала действовать осенью 1735 г., 3 ноября в присутствии Татищева состоялось важное решение Канцелярии Главного заводов правления о назначении учителей в екатеринбургские школы. В словесную взамен одного учителя грамоты было назначено сразу четверо: двое для обучения чтению, учитель письма и особый учитель пения. Ссыльный «черкашенин» Федор Корноушенков, до этого на протяжении года обучавший детей чтению и письму, занял первую и единственную на горнозаводском Урале первой половины XVIII в. должность учителя пения. В декабре 1735 г. Татищев составил специальную инструкцию главному межевщику Игнатию Юдину, который от имени Канцелярии Главного заводов правления контролировал деятельность школ. В ней расписывался порядок посещения екатеринбургскими школьниками церковных служб для чтения книг и обучения пению, обязанности учителей по приводу, размещению учеников, контролю за их поведением2. В ноябре 1736 г. Татищев составил инструкцию — Учреждение, коим порядком учители руских школ имеют поступать. Этой инструкцией вводился новый порядок: помимо коллективных посещений церкви в праздничные дни, когда часть подростков участвовала в церковном хоре, предписывалось «каждодневно посылать… в церковь по очереди по 2 или по 3 ученика читать книги и на крыласе петь». Видимо, эта норма Учреждения должна была распространяться на учащихся всех словесных школ, действовавших при казенных заводах Урала. Особая оговорка делалась в отношении церковнослужительских детей, которые, как и дети мастеровых, солдат, подьячих, подлежали обязательному обучению в школах горного ведомства: их предписывалось «учить пению по нотам, дабы в церкви искусными певцы быть могли»3. Согласно расписанию занятий, составленному лично Татищевым и приложенному к Учреждению, все дети, освоившие в словесной школе чтение и письмо букв, по субботам должны были начинать учиться петь в течение двух часов (с 10 до 12)4. Хотя это расписание в связи с введением занятий ремеслами для учеников других школ претворялось в жизнь с большим трудом5, в отношении же учеников словесной школы оно не представляло сложностей, тем более субботним днем, когда учения в школе не было, а все подростки, как и их родители, обязывались присутствовать на церковной службе. По-видимому, этот порядок вошел в повседневную практику. Во всяком случае, в связи с временной нехваткой церковнослужителей уральское начальство стало рассматривать школьников как подспорье в проведении церковных служб. Так, через несколько дней после отъезда Татищева в Самару, в июле 1737 г., старший член Канцелярии Главного заводов правления А. Хрущов, усмотрев, что при церкви в Екатеринбурге дьячка и пономаря нет, предписал избрать их прихожанам, а до определения их обязал приходить к церковной службе «из учителей, определенных к обучению словесного, петь и писать, к чему брать им с собою из школьников для чтения, пения и протчей церковной услуги человек по пяти и к тому приходить им междо собою с переменою…»6. Все без исключения учителя пения (как и подавляющее большинство учителей чтения и письма) рекрутировались из ссыльных. Первый, Корноушенков, был прислан в Екатеринбург с партией ссыльных из Сибирской губернской канцелярии без указания вины7. Более года он проработал учителем пения. В январе 1737 г. Игнатий Юдин, член Канцелярии, отвечавший за деятельность школ, поставил вопрос о его увольнении по той причине, что Корноушенков оказался «по нотам пения недостаточен». Юдину же и поручили подобрать нового учителя8. Выразил желание обучать пению бывший дьякон Семен Иванов. Он недолго проработал в школе: в феврале сменил Корноушенкова, а в мае умер9. Третий учитель, Феофилакт Митенев, оказался самой достойной кандидатурой и успешно проработал в школе с июня 1737 г. по сентябрь 1744 г., т. е. более семи лет. Он был сослан на вечное житье в Сибирь за утрату из московской военной канцелярии, где был у прихода-расхода денежной казны, 1862 рубля; деньги удалось вернуть, но Митенев, битый кнутом, на этом завершил свою карьеру канцеляриста. Он бывший монах, вполне образованный по тем временам человек. Прибыл в ссылку в Екатеринбург в сентябре 1736 г. из Казанской губернской канцелярии вместе с Семеном Ивановым, своим предшественником в учительской должности. В прошении о зачислении учителем чтения, письма и пения в одну из горнозаводских школ в январе 1737 г. указал: «ныне скитаюся ни у какого дела»10. В тот самый день, когда Иванова назначили учителем пения, Митеневу предложили подождать известия, есть ли дети, годные по возрасту в школу на вновь строящихся заводах11. Кандидатура Митенева на должность учителя была предложена Юдиным начальству очень оперативно — 19 мая 1737 г., в тот же день, когда скончался Иванов: «А к тому пению искусство имеет из ссыльных же Феофилакт Митенев, которой ныне обретаетца на время у письма при строении пильной мельницы на речке Кунгурке». Митенева вызвали в Екатеринбург, и 10 июня он приступил к исполнению новых для него обязанностей учителя12. Именно Митенев внес наибольший вклад в обучение детей пению, в развитие музыкальной культуры в Екатеринбурге. Как будет показано ниже, при нем увеличилось число учащихся в школе, он проявил большую активность в пополнении числа учебных пособий, по собственной инициативе занялся перепиской нотных книг, собственноручно переписав более 15 из них. Осенью 1744 г. из центра пришел указ об отпуске Митенева в Военную коллегию, 25 сентября он сдал свои дела учителю грамоты, тоже ссыльному, Семену Иванову13. На освободившееся место сразу же никто не был определен. Только в феврале 1745 г. машинный подмастерье Сусоров, назначенный к надзиранию школ, подал доношение об этом уральскому начальству, и 25 числа последовало распоряжение: «доучить» детей пению Никите Афонасьеву14. О личности этого человека имеется справка в другом деле, составленная в 1735 г. в связи с просьбой Уктусской конторы открыть школу при заводе и определить Афонасьева учителем грамоты. Афонасьев — ссыльный, бывший иеромонах, в Новгородской епархии при Бежецком монастыре был инквизитором (судьей). Сослан «за многие… продерзостные поступки и за пьянство, и за блудодеяние с некакими женками»15. Более 7 лет, с 1735 по 1742 г., вплоть до закрытия школы, Афонасьев учительствовал на Уктусском заводе, после освобождения от должности пожелал остаться в Екатеринбурге. Неясно, «доучивал» ли он детей пению, никаких документов об этом в деле не имеется, в том числе и об определении жалованья. В августе 1745 г., в связи с поиском второго учителя грамоты для Екатеринбургской словесной школы, в уральской канцелярии констатировалось, что учителя пения в ней так и нет. Среди четверых грамотных ссыльных, не определенных к делам, был представлен и Афонасьев. Он согласился учить чтению половину учеников, а если обучать еще и письму всех учащихся (поскольку другой учитель сам писал плохо), то с повышением оплаты с 18 до 24 руб. и с условием: разрешить доучить в школе 25 вольных детей, обучавшихся у него на дому16. Только в феврале 1746 г. вопрос о назначении Афонасьева был решен. Видимо, тот согласился с условиями начальства: с марта за 18 руб. учить чтению половину учеников, письму — всех «приспевших», еще и доучить пению бывших подопечных Митенева, «ибо он в том искусство имеет». Афонасьеву разрешили в помещении школы заниматься и со своими домашними учениками, только не по казенным книгам, а по их собственным17. Вряд ли при такой нагрузке учитель мог должное внимание уделять пению, скорее всего — учить всему понемногу и вряд ли успешно. В октябре 1748 г. Афонасьев скончался18. Назначенный на его место бывший копиист Андрей Семенов, находившийся в отставке «за старостию и болезнями», обучал только чтению и письму в течение 10 месяцев, после его смерти — с сентября 1749 г. — престарелый отставной копиист Иван Ащерин19. Таким образом, после ухода Митенева в 1744 г. школа пения фактически перестала существовать, занятия Афонасьева пением параллельно с обучением грамоте нескольких десятков детей вряд ли были длительными. Специальный учитель пения не назначался: в 1742 г. в связи с хронической нехваткой выделенных штатами школьных сумм пришлось сократить даже сеть словесных школ и категории детей, содержавшихся на жалованье. Берг-коллегия на представления Канцелярии Главного заводов правления о нехватке штатных сумм, сделанные в 1742 и 1745 гг., не отвечала. Только в октябре 1746 г. прибывший в Екатеринбург президент Берг-коллегии В. Томилов на поданный ему «экстракт» о школах внес ряд важных предложений: например, счел нужным учить детей пению и музыке, иметь для этого особого учителя с жалованьем 18 руб. в год20.В декабре 1746 г. Канцелярия постановила: «о музыке, како обучать, требовать наставления», но объемный запрос, касавшийся всей организации школьной жизни, был подготовлен для отправки в Берг-коллегию только в декабре 1747 г.21, последняя на него не отреагировала, как и на повторный запрос 1748 г. Только во второй половине XVIII в. возобновила действие «певчая школа»: в 1757 г. упоминается ее учитель Варокин. Документы содержат очень скудные сведения об учащихся школы пения 1730—1740-х гг. Официального набора в нее не проводилось. Ученики приходили из других школ — словесной, арифметической, латинской. Учитель сам отбирал детей, отличавшихся музыкальным слухом и голосом; возможно, и отцы, любители пения, просили взять их сыновей на обучение. Начальство никак не вмешивалось в этот процесс, поэтому никаких документов на этот счет в делах Канцелярии, делах отвечавшего за деятельность школ Юдина не откладывалось. Внутренняя же документация школ не сохранилась. Ведомостей об успехах своих учащихся по третям года учителя пения в Канцелярию не подавали. Поскольку приходящие к обучению пению подростки официально числились за другими школами, в третных рапортах этих школ упоминалось о продвижении некоторых учеников в певческом искусстве. Но сведения эти были далеко не полными и касались, вероятно, наиболее способных подростков, большее время проводивших у учителя пения. Так, в ведомости о детях духовенства, обучавшихся в школах горного ведомства, составленной в декабре 1739 г. для Генерал-берг-директориума, в словесной школе были показаны в пении 6 человек из 8, а в латинской из 32 — ни одного22. Отдельные упоминания об обучении пению встречаются в документах о «разборе» учащихся в 1742 г. В словесной школе из 14 учащихся, не подлежавших обучению с жалованьем, названы дети копииста Пахотинские Сергей и Иван, 9 лет, первый «пел троеголосную обедню», второй — «греческие двенадесятые праздники». Об ученике арифметической школы сыне лесного надзирателя Андрее Пивоварове, 14 лет, значилось: «в певчей школе»23. Сам учитель пения Митенев дважды приводил сведения о числе своих подопечных: во-первых, в связи с нуждой в новых пособиях сообщал в доношении Юдину о наличии у него 34 учеников (июль 1737 г.);во-вторых, в связи с изъятием певчих книг в пользу Кунгурской школы упомянул в сказке, что у него учится 56 подростков (декабрь 1738)24. Обучение пению было невозможно без специальной литературы. Постепенно при школе было сформировано богатое книжное собрание. Вскоре после назначения Корноушенкова (ноябрь 1735) была введена практика сбора заявок у учителей на приобретение учебных пособий на следующий календарный год. Заявки подавались члену Канцелярии Юдину, который составлял сводную ведомость о припасах для всех школ, рассматривавшуюся на заседании Канцелярии. В словесную школу на 1736 г. Корноушенков затребовал «к пению книг нотных: ермологов числом десять, октаев нотных на восемь голосов числом десять, триодей нотных числом пять, обиходов или трезвонов числом четыре, киевских ермологов нотных числом пять», всего 34 пособия25. Чтобы лучше представить содержание этих книг, те знания, которые они могли дать учащимся, воспользуемся сведениями, имеющимися в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона.Ирмологий содержит молитвы, которые поют при богослужении: ирмосы, песнопения литургий, тропари воскресные, об усопших, песнопения утрени, особые стихи на праздники Господние и Богородичные, песни Св. Писания и др. Ирмологий нотный содержит лишь ирмосы и припевы 9-й песни канонов, причем с нотами для пения по особой, усвоенной церковью с древних времен нотной системе26. Таких книг заказывалось 15, в том числе 5 нотных.^ Октоих нотный (от греч. όκτω — восемь и ήχος — голос, «осьмигласник») — церковно-богослужебная нотная книга, в которой песнопения построены на восьми гласах. По их числу книга разделяется на восемь частей. Первую часть составляют мелодии для песнопений первого гласа, вторую — для песнопений второго гласа, и т. д. Все мелодии песнопений написаны знаменным и киевским распевами27. Таких пособий требовалось 10 экземпляров.^ Знаменный распев — наиболее старинное пение православной церкви, записанное особыми безлинейными знаками, славянскими и греческими буквами в разных положениях, называемых знаменами, отчего и распев, записанный такими знаками, называется знаменным. Знаменное пение называется еще и столповым, потому что на славянском языке знак называется столпом. Первые сохранившиеся записи знаменного распева относятся к XII в. Это пение основано на осмогласии, т. е. на восьми гласах, или музыкальных ладах, заимствованных из греческой церкви. Под словом «осмогласие» не следует подразумевать хор, положенный на восемь голосов, оно обозначает пение церковных мелодий, написанных сообразно требованиям церковных ладов или гласов. На них основаны все песнопения, называемые ангелоподобным пением. Безлинейные ноты знаменного распева бывают черными (тушевыми) и красными (киноварными). Черные знаки, или крюки, изображают звуки неизменные, красные — переменные. Мелодии знаменного распева переведены на линейные ноты28. ^ Киевский распев, имеющий в основе все восемь гласов, появился позже знаменного, он стал известен во второй половине XVII в. и встречается в нотных рукописях безлинейных и линейных, а также в печатных нотолинейных книгах. Мелодия киевского распева разнообразна и легко поддается гармонизации29. Триодь объединяет две богослужебные книги, в которых содержатся каноны не полные, а состоящие чаще из трех песен. Триодь постная содержит песнопения для дней приготовительных к Великому посту, самого Великого поста и Страстной недели, выражающие чувство покаяния. Это песнопения Андрея Критского, Козьмы Маюмского, Иоанна Дамаскина, Иосифа и Феодора Студитов и других авторов. Триодь цветная — это молитвословия от первого дня Пасхи до недели Всех Святых. Начало ее применения в богослужении совпадает с началом весны, временем цветов. Это песнопения, посвященные трем важнейшим событиям — воскресению Христа, его вознесению и сошествию Святого Духа на апостолов. Песнопения цветной триоди, как и постной, — произведения многих неизвестных писателей, а имена известных относятся к V — XIV вв. Знаменитейшие из песнопений принадлежат Иоанну Дамаскину (Златоусту)30. Для екатеринбургских школьников заказывалось 5 экземпляров триодей.^ Обиход церковный — книга, в которой церковные песнопения, постоянно употребляющиеся при богослужении, положены на ноты церковных напевов для руководства на клиросе — месте в православном храме, где помещаются во время богослужения чтецы, певчие, а также лица священного сана, если они не принимают участия в богослужении, а лишь помогают в чтении и пении, например дьяконы. В Обиходе нотного пения содержатся главные песнопения вечерни, утрени, литургий Златоуста, Василия Великого, тропари, величания, припевы и пр. Кроме обыкновенного Обихода, есть сокращенный («учебный»), он назначается для обучения церковному пению в духовных училищах, хотя употребляется и в церкви. В нем имеется азбука нотного пения31. Обиходов заказывалось 4 экземпляра. Сам состав и количество затребованных певчих книг подтверждают серьезность намерений в отношении обучения пению школьников. Уральское начальство в лице В. Н. Татищева и А. Хрущова, рассматривая 10 января 1736 г. заявки учителей, согласились с заказанным Корноушенковым составом певчих книг и их количеством32. Комплект из 34 книг предписывалось купить на Ирбитской ярмарке вместе с часословами и псалтырями для словесных школ33. Они вошли в роспись припасов, отправленную для исполнения в Екатеринбургскую казначейскую контору34. Примечательно, что в январе того же 1736 г. в Канцелрию поступило доношение из Сысертской заводской конторы с просьбой приобрести церковную утварь и книги для строящейся при заводе церкви35. Список заказанных книг был довольно широк: «евангелие… вместо октоихов — шестоднев, Апостол, служебник, устав церковной, псалтирей со следованием да малую, часослов, треодей посную и цветную, минею праздничную, ермолог, требник малой, минею общую». Уральское начальство и эти книги распорядилось приобрести на Ирбитской ярмарке36. В марте 1737 г. в реестре недокупленных на ярмарке припасов, поданном в Канцелярию из сысертского заказа, упоминались «Устав церковной», «Евангелие толковое», «октоих на 8 голосов», «минеи месячные во весь год»37, т. е. часть книг для церкви Сысертского завода найти удалось. Для Екатеринбургской же певчей школы не было куплено ни одной (по экземпляру триоди и ирмология, заказывавшихся и в школы, передали церкви). Ясно, что круг певчих книг на Ирбитской ярмарке был весьма ограниченным как по названиям, так и по численности. Несмотря на первый невыполненный заказ, при формировании заказа учебных книг на следующий (1737-й) год в ноябре 1736 г. Корноушенков затребовал 16 новых пособий: по 4 экземпляра октоихов, праздников, триодей (все на 4 голоса); по 2 экземпляра ирмосов «киевских» и «столповых»38. Хотя в отношении этих книг отвечающий за деятельность школ И. Юдин пометил: «Купить», в реестр припасов, подлежащих закупке, начальство включило только октоихи и праздники — 8 книг. «Праздники греческие» — это нотная книга, содержащая песнопения на двунадесятые Господские и Богородичные праздники, расположенные в том порядке, в каком праздники следуют в году начиная с сентября. Песнопения принадлежат в основном большому знаменному распеву, а также малому. Поскольку в печати книга появилась только в 1772 г.39, она должна была приобретаться в рукописи. Уральская Канцелярия в ноябре 1736 г. отправила в московскую контору Коммерц-коллегии промеморию о приобретении припасов с приложением их реестра40. Из невыполненного заказа учебной литературы на 1736 г. в новый заказ включили и 34 певческие книги. Вошли в него и книги, которые не были куплены на Ирбитской ярмарке для церкви Сысертского завода: устав церковный, евангелие толковое, минеи месячные на весь год41. Адресуя заказ певчих книг в Москву, в контору Коммерц-коллегии (а не в Петербург, где действовала сама коллегия), Татищев «с товарищи» исходили, видимо, из того, что на книжных рынках Москвы легче было найти эти книги, чем в столице. Но выполнить заказ контора Коммерц-коллегии не могла: в это время она уже прекратила заниматься делами заводов. В столице для управления горной промышленностью России был учрежден специальный орган — Генерал-берг-директориум, в Москве появилась его контора. Указом директориума от 21 сентября 1736 г. об этом ставилась в известность уральская Канцелярия. 17 января 1737 г. в контору директориума было направлено новое требование уральского горного начальства о покупке припасов, не присланных конторой Коммерц-коллегии42. Коммерц-коллегия передала новому учреждению нерешенные дела, относящиеся к заводам, и 16 января 1737 г. Генерал-берг-директориум сам приказал подчиненной конторе приобрести припасы для отправки на Урал. Но найти «певчие» книги и в Москве оказалось делом непростым. Только весной удалось выполнить часть заказа, и 28 марта промемория московской конторы об отправке книг с солдатом Екатеринбургской роты Федором Ухиревым была отослана в Екатеринбург, 30 апреля она легла на стол уральской Канцелярии43. В списке припасов числились: «ермологов простых нотных» — 10 экземпляров, столько же «октаев на 8 голосов нотных», «обиходов или трезвонов нотных» — 4 , «треодей посных нотных» — 3, «октаев четвероголосных нотных» — 4, «празников четвероголосных» —1 экземпляр. Далее следовал список некупленных «за скорым отправлением» припасов, среди которых — 10 книг. Не удалось разыскать на книжных рынках Москвы нужное число триодей (приобретено 3 из 5 заказанных), праздников (достали лишь 1 вместо 4), ирмологий киевского распева нотный отыскать вообще не удалось, а затребовано было 5. Примечательно, что промемория прибыла в Екатеринбург без книг — единственный случай, когда припасы, о которых сообщалось, что они «куплены и отправлены», застряли в пути (как оказалось впоследствии, в Нижегородской губернской канцелярии). По указу московской конторы директориума губернское начальство отправило их в Екатеринбург как только установился санный путь, и только 9 января 1738 г. книги вместе с аспидными досками были доставлены солдатом Турсуковым, 20 января о них последовало распоряжение уральского начальства, и через три дня книги принял регистратор школьного повытья Канцелярии Иван Аистов44. История с закупкой «певчих» книг весьма показательна: книги, затребованные учителем осенью 1735 г., не удалось приобрести на Ирбитской ярмарке, только в ноябре 1736 г. старый и новый заказы адресовали московской конторе Коммерц-коллегии, оказавшейся упраздненной, в январе 1737 г. переадресовали его конторе Генерал-берг-директориума. Два месяца у последней ушло на поиск книг в Москве, приобрели только часть пособий, да и те затерялись в пути на две недели. Еще до получения самих книг уральское начальство «поработало» с поступившим 30 апреля списком и, судя по пометам, решило не требовать недокупленные триоди, праздники, киевские ирмосы (10 книг из 42): напротив них выведено: «не надобно» и «нен.». Делопроизводителями Канцелярии был составлен очередной реестр припасов, затребованных из Москвы, в особой графе отмечалось, что куплено и чего не следует покупать. Промемория в московскую контору Директориума с требованием прислать недокупленные припасы и не приобретать часть запрашивавшихся ранее ушла 11 мая 1737 г.45 Еще до ее прибытия служащие московской конторы смогли приобрести по 3 экземпляра праздников и киевских ирмосов «нотных»46. Промемория о их приобретении прибыла в Екатеринбург 16 августа 1737 г., сами же книги пришли позже. Как извещала московская контора, их вручили с прочими припасами капралу екатеринбургской роты Ивану Евтюгину, привезшему в Москву на трех больших стругах деньги для Монетной канцелярии и серебро. Московское начальство сообщало, что струги «за великостию их и за нынешним моловодием никак отсюда спровадить невозможно»47. Только 8 декабря Евтюгин добрался с припасами до Екатеринбурга, подал доношение о их приеме. Примечательно, что и в данном случае уральское начальство не торопилось: лишь 16 января 1738 г. книги были приняты у Евтюгина тем же регистратором школьного повытья Канцелярии Аистовым48. Таким образом, школа пения в январе 1738 г. получила сразу же 38 пособий для обучения певческому искусству. До прибытия литературы из Москвы учителя, по-видимому, использовали свои собственные книги, брали на время книги и из церкви Св. Екатерины, действовавшей в Екатеринбурге с 1726 г. Так, учитель пения Семен Иванов ходатайствовал о выдаче пособий из церкви в марте 1737 г., и «книги певчие шести голосов литоргии казенные» уральское начальство распорядилось отдать на руки главному межевщику Юдину с предписанием: «когда случится петь в церкви, тогда брать из школы»49. По этому поводу был составлен специальный указ в екатеринбургскую полицию. При промемории, подписанной главой полиции Карлом Брандтом, 6 книг, содержащих литургию, были доставлены Юдину, который при письме передал их в словесную школу. На последнем — роспись учителя Семена Иванова, отвечавшего с этого дня за сохранность пособий50. Согласно счетной выписке из приходо-расходных книг екатеринбургской церкви за 1733—1735 гг. (составлена в связи со сменой церковного старосты), сама церковь приобрела эти книги в ноябре 1735 г. у частного лица: «куплены певчие книги шести голосов литургии капитана командора за секретаря Ивана Селиванова» за 62 коп. Это, кстати, единственная покупка книг за эти годы. В том же году зафиксирована выдача денег за переплет (вероятно, этих же книг): «к переплету книг певчих дано за работу 75 коп.»51. Вероятно, после прихода в церковь нового священника взамен арестованного в мае 1737 г. и высланного к следствию протопопа И. Фроловского порядок передачи церковных певчих книг в школу упростился. Во всяком случае, Феофилакт Митенев через месяц после назначения учителем уже по собственной инициативе, без посредничества начальства взял книги, причем значительное число. В июле 1737 г. он сообщал главному межевщику Юдину: «Понеже имелося в школе пения книг шестиголосная обедня только одна, а ныне взял я из церкви великомученицы Екатерины у свещенника Иякова с росписью деветь книг певчих, а имянно: обиход во весь год киевского роспеву четвероголосно, празники греческого роспеву четвероголосные, ирмологий столповского роспеву во весь год, а по скаске Козьмы Федосеева, которой был у той церкви дьячком, что те книги государевы…»52 Но и этой литературы для хорошей подготовки певчих, по мнению учителя, было мало. Митенев заявлял: «…надлежит быть у науки книг одноголосных и четвероголосных и штиголосных и осмиголосных, ибо оная наука бес того состоять не может, чего ради и ныне есть не без нужды, понеже школьных учеников в пении у науки имеетца тритцеть четыре человека»53. Он просил вынести определение о взятых в церкви книгах и решить вопрос о недостающих. По прошествии месяца начальство распорядилось: «оные книги приняв, записать в приход, а ежели вознадобятца к пению в церковь, то брать из оной школы и паки возвращать во оную школу»54. Таким образом, постоянным пользователем взятых из церкви книг, а по сути — и фактическим обладателем стала Екатеринбургская словесная школа. Учитель пения Митенев за недостатком пособий пытался организовать переписку нотных книг. Об этом свидетельствует его доношение, поданное на имя Юдина 15 июня 1737 г. (обратим внимание, уже на пятый день после вступления в должность). Митенев просил выдать ему «для письма нотных книг бумаги книжной доброй 3 дести, для линевания купоросу 15 золотников, для писания ноты чернил орешковых бутылку, камеди 5 золотников, киновари 5 золотников, губку в киноварницу, облетуру зделать иконнику»55. Через три недели в Канцелярии рассматривали доношение Юдина об этом (согласно субординации, именно он обращался к начальству). Поскольку при Канцелярии этих припасов не оказалось в наличии, кроме чернил, предписывалось все необходимое купить казначейской конторе, а чернила орешковые брать «к сочинению книг», когда понадобятся, из Канцелярии56. Перечень припасов, составленный учителем, показывает, что он хотел начать переписку в небольшом объеме: 3 дести бумаги — это всего 72 листа, при этом соблюсти красоту: использовать киноварь, облечь книгу в красивую обложку. В справке казначейской конторы о выдаче бумаги учителям за 5 месяцев 1738 г. находим: требовано на 1738-й г. «к пению для писания нотных книг книжной доброй одна стопа», писчей — полстопы. Выдано Митеневу с расписками — «доброй перваго номеру» стопа (это 480 листов)57. В декабре 1738 г. учитель представил замещавшему Юдина в надзоре за школами механику Бахореву 15 «написанных» книг: 4 октоиха на восемь голосов, «киевский» и «греческий» обиход, «обедни шестиголосны», «канцерты троеголосные партесные», «праздники греческие» (число отдельных книг, за исключением октоиха, не указывалось)58. Таков был итог полуторалетней самоотверженной деятельности Митенева, дополнительной к его каждодневному труду по обучению школьников. К переписке книг его никто не принуждал, не оплачивал этот дополнительный труд. Он занимался перепиской книг по собственной инициативе, движимый единственным желанием — хорошо выполнять порученную ему обязанность, обучить своих подопечных всем тонкостям церковного пения. Обратим внимание на термины греческий обиход, праздники греческие. Их употребление означает, что в Екатеринбурге имелись линейные нотные книги, написанные современным греческим распевом, введенным в России юго-западными певцами, особенно благодаря иеродьякону Мелетию, приглашенному в 1655 г. Алексеем Михайловичем для обучения русских этому пению. Ревностным приверженцем греческого распева, проникнутого замечательной мелодичностью, и его активным распространителем был и патриарх Никон. Отметим, Митенев переписал и светские партесные 3-голосные концерты, которые исполнялись, как правило, по торжественным случаям, будь то исторические события или тезоименитство монархов, рождение наследников. Партесное пение — это многоголосное хоровое пение, разделенное на голоса, или партии. Оно пришло в Россию с Запада в XVII в., его любителем был Петр I, сам исполнявший на клиросе басовую партию. Неугомонный Митенев не хотел останавливаться на этом, готов был продолжить роль переписчика книг. Он сообщал: «к тому ж потребно еще писать нотных книг, на что и бумага есть», и хотя указом Канцелярии казначейской конторе полагалось дать краски камеди и чернил китайских, но «по се время не дают», просил записать книги в приход и решить вопрос с краской и чернилами. Митенев подал доношение надзирателю школ в декабре 1738 г., помета же механика Бахорева, замещавшего отсутствовавшего Юдина(о красках — представить, о книгах — записать), появилась лишь 26 марта 1739 г., по прошествии четырех месяцев! В отпуске доношения в Канцелярию Бахорев вычеркнул два слова о Митеневе, что он «непрестанно просит» о выдаче припасов, но указал, что из-за отсутствия нужных книг происходит остановка в учении59. Это еще один яркий пример замедленной реакции со стороны школьного начальства, резолюции же членов Канцелярии на доношение Бахорева в деле нет. Как ясно из документов, приобретенные казной певческие книги из школьного повытья Канцелярии передавались в школу и подлежали учету как материальная ценность вместе со школьными документами. Отвечал за их сохранность учитель пения, который передавал их с описью при увольнении новому учителю. Подлежали учету как собственность школы и книги, взятые из церкви, переписанные Митеневым, купленные взамен утерянных. Об этом свидетельствуют распоряжения начальства: «приняв, записать в приход», «записать в приход»60. Постоянным же местом их хранения являлась словесная школа. Осенью 1737 г. именно учитель пения Митенев доносил «словесно» надзирателю школ, что надо в школу к окнам изготовить 16 затворов и к ним 32 петли, под кровлею «по концам» забрать досками или горбылем, «дабы оттого наносу в школу течи не было». Для хранения книг «к пению» просил сделать ящик с петлями и два висячих замка61. Ясно, что книги пения хранились в словесной школе отдельно от азбук, часословов и псалтырей, за которые отвечали учителя, обучавшие грамоте. Благодаря сказке Митенева, данной в декабре 1738 г. в Канцелярии в связи с требованием начальства поделиться книгами с Кунгурской словесной школой, становится ясна последовательность обучения пению. Сначала дети овладевали октоихом (это были самые ходовые книги), потом приступали к изучению праздников, ирмосов и других: «Книг в учении октаев одноголосных 15, четвероголосных 4, к тому же за неимением октаев многие по своим учатся. Праздников четвероголосных 6, из них учатся ныне по двум, ирмосов одноголосных 11, из них учатца ныне по двум. И те праздники и ирмосы, которые не в учении, к учению надобны по выходе из изучения октаев, и потому излишних в школе пения как октаев, так и праздников и ирмосов не имеетца»62. Примечательна оговорка Митенева о том, что «многие» дети за недостатком казенных октоихов учатся по своим книгам, т. е. в семьях жителей Екатеринбурга имелась певческая литература, дети не случайно становились продолжателями семейных традиций, а под руководством учителя могли продвинуться и дальше отцов в овладении культурой пения. Из доношения Митенева мы получаем интереснейшую информацию о любителях церковного пения, имевшихся в Екатеринбурге, располагавших собственными книгами, и временных пользователях школьного собрания. В 1737 г. какие-то книги «в Преображеньев день брали для пения