Шмелёв Иван Сергеевич«Иван Кузьмич — — повесть, позднейшая сокращённая редакция1906а) Автограф с правкой. 58 лл. (1 ч.) На об. лл. 53,54 — черновики стихотворений На л. 55 — черновик п-ма к редактору сб. Новое словоб) Автограф без правки, отрывок 6 лл.Обложка надорвана по краям и сгибу. На ряде листов (37 об, 38, 39, 51, 52) чернильные пятна. Прожжены края 2-х листов рукописи «б».Иванъ Кузьмичъ РассказъI.Иванъ Кузьмичъ Громовъ былъ хорошо извѣстенъ «городу». «Кряжъ,1 — говорили о нёмъ в торговомъ мирѣ, —2 Иванъ Кузьмичъ былъ, что называется, стараго закала3. Новый ходъ коммерціи, шикарные магазины и зеркальныя окна были ему не по нутру. — Имъ бы пыли напустить, — вотъ4 и комерція вся,5 — Окна6 въ двѣ сажени вывели, «молодцовъ» въ штиблетки обули, а посмотри-ка имъ въ карманъ… На шинахъ катаютъ7, по заграницамъ швыряются8, всякой голой стервѣ цвѣты да серёжки на честнóмъ народѣ подаютъ… Купцы!…9 Иванъ Кузьмичъ бухгалтера не держалъ и по старому вёлъ своё дѣло.10 Торговалъ близь вокзала, в громадномъ лабазѣ. Лабазъ былъ заваленъ мѣшками съ мукой, кулями овса, и11 соли;12 имѣлъ унылый видъ сарая и не топился зимой. «Молодцы» днями стояли безъ дѣла, или13 играли въ шашки и14, а Иванъ Кузьмичъ сидѣлъ въ стеклянной конторкѣ, при лампочкѣ1, и2 щёлкалъ на счётахъ3. Дѣло49 падала5, старыя фирмы вымирали, всемогущій кредитъ шёлъ и сметалъ купеческія традиціи,6 и рѣже подъѣзжали къ лабазу подводы, рѣже наѣз- // 1жали «иногородніе». Пора бы совсѣмъ прикрыть лавку и жить на капиталъ, но старикъ такъ свыкся съ лабазомъ, въ домѣ была такая7 пустота, что страшно было8 порвать привычную нить. — Сейчасъ и скажутъ,9 вышибли 10… Ну, 1112 бѣжала кипучая жизнь, вертѣлась13 пёстрыми лоскутами, и годъ отъ году угрюмѣй глядѣлъ онъ на эти пёстрые клочья. — По новому, 14 На заграничный манеръ…15 Ну-ну…16 «Заграничный манеръ!» — Это было чужое, совсѣмъ17 изъ другой половины міра. На двѣ половины делилъ Иванъ Кузьмичъ міръ18: мы и «заграница». Что было за предѣлами своего19, неизмѣннаго и потому близкаго сердцу, — всё это было чужое, богопротивное, была «заграница». Это была вѣрная мѣрка:20 по ней онъ жилъ, её принялъ отъ отца, Кузьмы Иваныча, тотъ отъ деда. Онъ вѣрилъ въ «устои». Русь, какою онъ её зналъ21, съ ея ста сорока милліонами населенія, и[]22 царёмъ, необъятнымъ пространствомъ, полями и лѣсами, съ красавицей Волгой, по которой онъ ещё парнишкой гонялъ мокшаны и баржи, — этотъ таинственный и терпѣливый колоссъ былъ въ его глазахъ несокрушимымъ гигантомъ, который, — придётъ время, — всѣмъ покажетъ себя, укажетъ, какъ надо23 устроить всё по правдѣ24. А что «заграница»?25 — []26 всякъ о себѣ только27. Царей28 не слушаютъ, бога позабыли. Ну, и ползётъ всё… А у насъ! Обѣдни — кажный день, политика — уму непостижимо…]29 Народишкѣ какому утѣсненіе, — сейчасъ къ намъ! И сейчасъ всѣхъ къ порядку… Ужь на что французы — вольный народъ, а на поклонъ при-// 2.шли и отраду получили…1 А почему?2 Порядокъ! Единъ гласъ — едина сила!.. Паспорта опять… Всякій, можно сказать, пропечатанъ. А у нихъ!3. Да и вообще… А деньжищъ то что, Господи!… Стройки этой одной4! Дороги повели, всю Сибирь захватили, до Китая добрались… Самъ перстъ божій дорогу указуетъ… Да!.. что ни годъ — растёмъ!… И вдругъ всё зашаталось и заскрипѣло. Маленькій народишка, о существованіи котораго Иванъ Кузьмичъ и не подозревалъ, у котораго и земли то съ горсть, повалилъ и распласталъ,5. «Воля божья, испытаніе»,6 — «Да за что же? Вѣдь побожьи всё, и церкви, и благлѣпіе»… — [думал Ив. К.]7. 8Голова его пыталась разобраться въ хаосѣ слуховъ и предположеній и становилась втупикъ. — Жиды?… Вонъ она заграница то… Помощи не даютъ, вездѣ пушки готовятъ…9Дальше — больше. Онъ10 чувствовалъ въ себе шатаніе, недоумѣніе, тревогу. Его трезвый умъ дѣловитаго человека старался11 разобраться12 въ событіяхъ, отыскать13, причины,14. — Да, непорядки, непорядки…// 3И всё ярче стали выясняться эти непорядки.15Ещё не сознавая вполне положенія, онъ же16 обвинялъ17 всѣхъ,18. А газеты громили, раскрывали язвы,19 —Трепня…!20 что надо… и сами знаемъ… Ты устрой! Никто и не устраиваетъ… мошенникъ то на мошенникѣ… Конецъ войны съ21 потрясъ Ивана Кузьмича.1Обида за позоръ2 закипѣла въ немъ3. Но кого винить — 4. Начались волненія по мѣстамъ, пошли слухи смутные, жуткіе. Иванъ Кузьмичъ чувствовалъ []5, что въ его народѣ, въ этой многомилліонной гущѣ идётъ гулъ, прорывается недовольство. 6. — А можетъ и не въ этомъ дѣло? Можетъ крамола эта самая? — онъ и этого слова не понималъ ясно, — жиды?… А милліоны то куда ушли?7 Господи! конца-краю не видать… Какъ то въ октябре Иванъ Кузьмичъ, какъ всегда, отперъ лабазъ въ 68 утра, засѣлъ въ конторку, налилъ чайку и сталъ подсчитывать.9 — Затрещалъ телефонъ. Старшій приказчикъ Матвѣичъ сталъ говорить…10. дороги то ведь встали, Ив. К.11// 4— Какъ встали… быть не можетъ! Что-о?… —12 Ахъ ты… — Матвѣичъ снова 13. — … А муку то какъ же?… — Отбой. — Забастовка…14 муку со складовъ15 не выпущаютъ… Иванъ Кузьмичъ ещё наканунѣ читалъ объ ожидавшейся забастовкѣ и не вѣрилъ. — «Да развѣ можно? вѣдь казна!»… —16 — По всей Россіи? Да ну?… Ахъ ты, сила! — Онъ во всѣ глаза смотрѣлъ на Матвѣича и повторялъ:17А Иванъ Кузьмичъ думалъ: «Да какъ же такъ18?… ну, сила!»19.И20, онъ чувствовалъ эту розлитую кругомъ, притаившуюся и заигрывающую силу, которая «вотъ возьмётъ да и вразъ всё»… А тревожная мысль работала: «началось, пошло ползти»… Он хотѣлъ, чтобы ему кто-нибудь объяснилъ всё и успокоилъ. А на него смотрѣло недовольное , с седой бородой21 лицо Матвѣича и тоже, казалось, спрашивало и упрекало. — До-ожили… — желчно сказалъ Матвѣичъ. — Ка-ми-тетъ… — Что? какой ка-ми-тетъ?… — А чортъ его разберётъ… камитетъ и камитетъ… Васька вонъ [] листокъ1 показывалъ… — Ну?… — Ну, и пропечатано, чтобъ вразъ прикончить: и воду припрутъ, и всё!..2 Порядковъ новых требоваютъ… «Порядковъ… гм… гм… ка-ми-тетъ», — думалъ Иванъ Кузьмичъ. — «А!… и стали… и ничего… Вонъ городовой// 5на уголкѣ стоитъ, и ничего… А они приказали, и вразъ всё, и муку не выпустили, и растащить могутъ всё… А тѣ то что смотрятъ, тѣ?» Въ нёмъ подымалась обида. «Чего же начальство смотритъ?» — [] Объявленiе!3 Въ лабазъ вбѣжалъ мальчишка и швырнулъ листокъ [и исчезъ]4. — []Что тамъ?5 Дай-ка, []6, Матвѣичъ. Матвѣич взялъ съ прилавка узкую полоску[]7 бумаги съ краснымъ ободкомъ печати внизу.8— [Да давай что ли!9 [Он взялъ листокъ, надѣлъ большіе очки и сталъ читать. Матвѣичъ покосился на молодцовъ, вздохнулъ и закрутилъ пальцами. Иванъ Кузьмичъ читалъ, и его начиналъ захватывать какой-то подмывающій, жгучій страх: новое, незнакомое раньше проникало въ душу.10 Комитетъ… объявить []11 забастовку… []12 гм… гм… должны закрыться… полный порядокъ… Фу ты… ну, []13 [Он вынул и вытеръ вспотевшую лысину]14. Красный ободокъ печати отвлёкъ было его отъ охватившаго его жгучего страха, напомнилъ мирные приглашенія «пожертвовать» разныхъ благотворительныхъ комитетов, вызвалъ въ мозгу хорошо знакомые «листы», мирно преподносимые околоточным. Воспоминаніе о полиціи толкнуто Ивана Кузьмича на мысль о «порядкѣ», и сущность дрожащаго въ его ру-// 6кахъ []объявленiя1 поразила его своей властною дерзостью. «Закрыть лабазъ? Да что это, позвольте спросить, за «комитетъ»? да какое ему дѣло до моего лабаза? Въ мой карманъ []2… [] Да чего 3 то []4 смотритъ!?.. Гм… гм… дороги встали… — вспомнил онъ, — []5 Онъ []6 понялъ, что они, эта разлившаяся кругомъ сила добралась до него, до его лабаза и тихой конторки; что и онъ, и его лабазъ связаны съ мимо бѣгущей жизнью, что они всё это знаютъ и знаютъ лучше его. «Что же []7 делать[?]8 []9? закрыть?… ай пождать, какъ люди… Вѣдь и имъ [»]10… Съ улицы донёсся шумный говоръ, и въ лабазъ вошёлъ человекъ въ драповомъ пальто, [] въ дверяхъ стояли они11. — Сейчасъ же закрыть12!…13 Иванъ Кузьмичъ выпрямился и строго оглянулъ всѣхъ. Онъ забылъ о притаившемся въ нёмъ страхеъѣ; онъ видѣлъ только, что въ его лабазъ самовольно вошли незнакомые люди и требуютъ. — Вамъ что угодно? — А… вы хозяинъ…14 закрывайте15 лавку и отпустите16 служащихъ… Господа!.. пожалуйте… — []17. Молодцы переглянулись, ихъ лица потеряли обычную розовую неподвижность и насторожились. И Иванъ Кузьмичъ видѣлъ, какъ его молодцы толкали другъ друга и подвигались къ толпѣ. Онъ хотѣлъ обругать ихъ, [18 схватить19 за воротъ и выбросить изъ лабаза, но не нашёл въ себѣ силы. Онъ хотелъ крикнуть городового, по- // 7требовать протокола и не нашёлся. Возлѣ себя видѣлъ онъ только жолтое лицо Матвѣича, въ волненіи крутившаго пальцами. Онъ встрѣтился глазами съ ему20 человѣкомъ и ничего не сказалъ. Сохраняя своё достоинство, онъ растолкалъ толпу, подошёлъ къ выходу и посмотрѣлъ. Лабазы запирались [21, городовой мирно бесѣдовалъ съ группой рабочихъ. Всё было тихо. — Вы что же, — правительство, а? — глядя въ упоръ на [ 1 человѣка [хозяиномъ2, спрашивалъ3 Иванъ Кузьмичъ. — Я права плачу… Я… — 4Мы просимъ васъ5 прошу васъ… — Ладно, — сердито6 перебилъ Иванъ Кузьмичъ. — Просишь?!7 Онъ прошёлъ въ конторку, разорвалъ объявленiе8, взялъ деньги и потушилъ лампу. — Запирай, Матвѣичъ. Повернувшись къ тёмному образу Спасителя, укрѣплённому къ балкѣ, онъ положилъ, какъ всегда, три малыхъ поклона и, не глядя ни на кого, вышелъ изъ лабаза.9IIПрошло дня три.10. Жизнь замерла. Не выходили газеты, не громыхали конки, ночью всё тонуло во мракѣ.11 Проходили патрули, ночные сторожа и городовые12 кучками толклись на перекрёсткахъ. Иванъ Кузьмичъ не выходилъ из дому.// 8 Жилъ Иванъ Кузьмичъ13 въ глухомъ переулкѣ, въ большомъ каменном домѣ, купленномъ Кузьмой Иванычем у прогоревшаго дворянина. Это былъ старый фамильный особнякъ съ приставными колоннами, съ покосившимися каменными столбами воротъ и чугунной калиткой.14. Послѣ смерти жены Иванъ Кузьмичъ заколотилъ большія комнаты и жилъ въ трёхъ ближнихъ, ни къ кому не ходилъ, и у него никто не бывалъ. Старые пріятели перемёрли, родныхъ было всего — двоюродная сестра, доживавшая вѣк въ Андреевской богадѣльнѣ, да племянникъ Никитушка, горбунъ и юродивый, ходившій по15 монастырямъ16. 17крупными шагами бродилъ онъ18 по спальной, останавливался передъ тёмными ликами иконъ и вопрошалъ: «что же будетъ то, Господи?» — Ну, что? — спрашивалъ онъ Матвѣича: — какъ?… — Неспокойно, — угрюмо отвечалъ тотъ. —19. — Какъ публика? — [Ну, извѣстно какая публика. Такъ, шпанá, чтобы только поскандалить. Только конецъ имъ скоро… Иванъ Кузьмичъ удивился. Они всю жизнь перевернули, всё остановили, всѣхъ перепугали, — и вдругъ имъ, этой таинственной силѣ, — конецъ. Странно! — Войско готовятъ, — понизивъ голосъ, сказалъ Матвѣичъ. — иначе не возьмёшь… безобразіе то какое!… Дела стали, гуртомъ ходятъ, пѣсни поютъ… Вонъ у Красныхъ воротъ я былъ. Какъ повалили съ низовъ, отъ чугунки, — тыщи… Городовой съ улицы убѣгъ… Ужъ и пѣли! И не разберёшь, а за сердце забираетъ. На бульварахъ скамейки постаскали, и какой вскочитъ и говоритъ… Да сгоряча всё… — Вонъ что!.. говорятъ?…// 9— И не разберёшь… что… Про непорядки1… Какъ запуститъ, а народъ и ухаетъ… Всё больше про непорядки… — Про непорядки?.. Гм… — Да. Чтобы легче жилось… жалованья чтобы прибавили. Ну, и про землю… нащот утѣсненія… И чтобы отобрать у кого много… Понятно такъ толковали. — А не грабятъ, ничего?… — Скандальничаютъ, а такъ2… а такъ чтобы…3 — Можетъ и обойдётся какъ, а?… погуляютъ малость, отведутъ душу, а тамъ гляди, и на работу станутъ… вѣдь всѣ люди божьи… — Божьи то божьи, да вѣдь безобразіе. Начальство этто — и-и-и… На Страшнóмъ одинъ костилъ, такъ даже публика уходить начала … «Ну, а полиція то?» — спрашивалъ себя Иванъ Кузьмичъ. Полиція въ его глазахъ до послѣдняго времени представляла силу. Всегда и вездѣ совала свой носъ полиція. Кража ли случится4, человѣка на улицѣ задавили5, — вездѣ являлась полиція. Домъ построить, покойника похоронить — надо дать знать полиціи; всѣ эти окладные листы по разнымъ сборамъ шли через полицію; снегъ съ улицы не свезли6, сажу изъ трубы выкинуло, — опять полиція и за ней протоколъ7. Въ дѣтствѣ Ивана Кузьмича стращали полиціей: «бери его, квартальный!» Въ тѣ далёкіе годы8 полиція въ лицѣ бутаря, мирно чинившаго сапогъ на крылечкѣ будки, была въ его глазахъ9 таинственной, страшной силой10, и страшной силой, которая всё растётъ, всё , и всё 11. Это отраженіе власти въ лицѣ полиціи такъ и осталась въ Иванѣ Кузьмичѣ. Онъ часто видѣлъ, какъ самъ грозный Кузьма Ивановичъ терялся передъ квартальнымъ и давалъ ему взятки; онъ зналъ, что подъ праздники грузили подводу и отправляли къ Мосей Ипатычу въ даръ; онъ помнилъ, какъ всегда //10.пьяный квартальный грозилъ «упечь Кузьму Иваныча якобы за поджогъ лабаза; и12 какъ грозный Кузьма, чистый, какъ голубь, лишь бы не путаться по судамъ, тоненькимъ голоскомъ переговаривался съ «Ипатычемъ» въ моленной и13 какъ потомъ всемогущій квартальный строчилъ что то и бормоталъ: «выправлю тебя, Кузьма, шельма ты эдакая». И отецъ ходилъ въ спальню, со звономъ отпиралъ чугунный сундукъ и сводилъ «язву» съ крыльца, поддерживая подъ локоть, а потомъ долго ругался и, напившись, плакалъ. А бабушка Устинья Васильевна неслышно скользила по комнатамъ съ кожаной и ладаномъ выкуривала «песій духъ». Когда во дворѣ появлялся приставъ и господа съ портфелями, Иванъ Кузьмичъ чувствовалъ безпокойство1. За послѣднее время взгляды Ивана Кузьмича потерпѣли крушеніе: полиція теряла обликъ силы, уже не имѣла того «духа», который раньше предполагалъ въ ней Иванъ Кузьмичъ. Но всё же, въ затруднительныхъ случаяхъ, онъ обращалъ взоры къ участку и вопрошалъ: «ну, а полиція то чего смотритъ?»2«Нѣтъ, порвалось что-то…3. Эхъ, скорѣй бы ужь выяснилось всё…4 Пятый день лабаза не отпирали». Скучно. Съ фабрики, что стоитъ за домомъ, не слышно гудковъ; рабочіе5 часто проходятъ по переулку куда то. А Матвѣичъ сообщалъ: —6 Пристава 7 то съ фабрики выставили… Такого шейнаго пластыря вставили… хи-хи-хи… Какъ то къ вечеру заявился Матвѣичъ изъ «города».8— Пошли дороги то, Иванъ Кузьмичъ… Вразъ тронули. — Да ну?.. Слава тебѣ…9 Пошли?10 — По всѣмъ мѣстамъ пошли. «Вразъ встали, вразъ тронули… что за штука?»// 11— И сами? — 11Сами…12 На улицѣ то что дѣлается13, —14 праздникъ… 15…16 будутъ, Болтали. 17. — Что такое? — спрашив. c. Ив. К. и в сердцѣ не то надежда, не то тоска18.III.Утромъ онъ отперъ лабазъ и1 въ свою колею2. — Крупчатки голубой двѣсти мѣшковъ… по… До его слуха докатились стройные звуки. Онъ такъ и оставилъ пальцы на костяшкахъ. Молодцы толпились у входа и вытягивали головы; Матвѣичъ съ строгимъ лицомъ смотрѣлъ тоже. А голоса близились, бились въ стёкла конторки перекатывались подъ потолкомъ лабаза. ¶Иванъ Кузьмичъ вылѣзъ изъ будки и подошёлъ къ выходу. Бѣжали мальчишки и махали шапками. Городовой сошёлъ съ мостовой и тёрся около стѣнки. А по переулку двигалась масса.3 волны звуковъ, какъ рокотъ прибоя, заполнили всё. Вольная пѣсня! Ивану Кузьмичу чуялась въ ней широта и просторъ Волги, молодость; сильнѣй заходила4 кровь въ5 старомъ сердцѣ.// 126 — Лабазники стояли на панеляхъ; городового затёрли, и онъ силился выбраться. А толпа всё валила, безконечная, восторженная толпа. — Ахъ ты… на флажкаъх то… а-а-а… — тревожно зашепталъ Матвѣичъ, показывая пальцемъ. — Ахъ, сукины дети… а?!.. Иванъ Кузьмичъ взглянулъ, и ему стало не по себѣ. Бодрое настроеніе пропало, и толпа показалась ему незнакомой, чужой. «Зря…»7Толпа прошла и унесла съ собой свѣтлое чувство мощи и жизни. Городовой выплылъ на мостовую и смотрѣлъ вслѣдъ. Лабазники влѣзли въ свои сараи. Сѣрая тишина ползла по переулку, давно знакомая сонная тишина. Скучно стало Ивану Кузьмичу. Онъ стоялъ у входа, заложивъ за спину руки, и глядѣлъ в небо. Молодцы стояли у мѣшковъ, прислушиваясь къ умиравшимъ отзвукамъ пѣсни. Только Матвѣичъ гремѣлъ посудой и кололъ щипчиками сахаръ: чик.. — круп… чик.. — круп… — Бери что ли стакан то, я говорю… Ну, и народъ!.. Всякому8 скандалу рады9. А ты10, Василья, и шапку снялъ… — Ну, и снялъ. Не съ твоей головы… — Зацѣпило!…11 кошку за хвостъ…12 для ча шапку то снялъ!13 —14 А ежели радъ я… Чай свобода теперь…// 13Матвѣичъ хлопнулъ себя по колѣнямъ и залился дробнымъ смѣхомъ. —1 Свобода2... Ты думаешь,3 не вижу я ничего… Я, братъ, скрозь тебя вижу4… — А чего меня видѣть… Смотри на!... — И смотрю. Листки зачѣмъ таскаешь? — Ну, и что? — Ну, и то!.. возьму да и стащу въ участокъ… — Стащи!.. — И стащу… Ишь пёрья распустилъ — цáцабля… — А ты завяжи языкъ то… Помолчались… лопнешь неравно… — И лопнешь — не велико горе… — Самъ лопни! А я теперь что хочу, то и буду говорить… Иванъ Кузьмичъ слушалъ и не вѣрилъ: Василій, всегда исполнительный, «добрый парнишка», на его глазахъ «грызся»5. — Будешь?.. ладно-сь… А вчера ты каки слова на антрисоли говорилъ, каки? Про правленіе что говорилъ? про 6 что говорилъ?.. — А вы что же-съ… сыщикомъ будите?… Молодцы прыснули7. Матвѣичъ метнулся. — Сыщикъ!!.. я тебѣ покажу… я тебя достану за это самое8… Онъ растерянно9 смотрѣлъ на хозяина, но плотная фигура Ивана Кузьмича не шевельнулась. — Полиціей не стращай! я теперь всё изнаю… «Каковъ подлецъ!»… — думалъ Иванъ Кузьмичъ. При нёмъ оскорбляли близкаго человѣка, и кто же? — безусый Васька. Въ его лабазѣ, гдѣ всегда царила тишина, гдѣ говорили шопотомъ, гдѣ и ходили то съ осторожкой, — теперь на его глазахъ скандалилъ парнишка. — И кому10 захочу правду сказать11, хучь полицмейстеру… Мы себѣ тоже12 хозяева теперь… «Дамъ я ему сейчасъ «хозяина»… — кипѣло въ сердцѣ Ивана Кузьмича. — «Ай, сукинъ сынъ»… — Что намъ хозяинъ то дастъ? — уже кричалъ Василій. — Харчъ// 14сѣрый, жалованье… На грошъ пятаковъ захотѣли! — Да ты что же, а? — крикнулъ Иванъ Куьмичъ и поднялъ руку. Лицо его побагровѣло, голова закинулась. — Сукинъ ты сынъ!..13 — Я не сукинъ сынъ! 14… Вы меня сукинымъ15… — Я… я… я!.. на то я хозяинъ… А ты что супротивъ меня!?… — 1хлѣбъ мой2 жрёшь, сучiй3 сынъ!.. — Самъ сучiй4 сынъ!.. Ты мнѣ хлѣбъ — я тебѣ мѣшки5… Подавай6 разсчётъ, а тамъ я тебѣ скажу, что я за человѣкъ… — Че-ло-вѣкъ!.. Халуй ты… — Какой я халуй, а?.. Ты что за начальство?… — Начальство?… Бей его7, сукинова8 сына! — крикнулъ Иванъ Кузьмичъ, сжимая кулаки. Но молодцы9. [Застѣнчиво смотрѣли они на хозяина, всегда такого спокойнаго, хоть и суроваго]108. — За одно они, — сказалъ Матвѣичъ. — Онъ всё ихъ [настрочилъ]. — Помалкивай, старый чортъ11… Иванъ Кузьмичъ мрачно смотрѣлъ на молодцовъ. Что же это? Ещё недавно стоило бы ему крикнуть «вали!» — и Ваську живо бы отлупили за мѣшками и выбросили бы во дворъ. А теперь стоятъ себѣ и ничего… — Эх—ти, Кузьмичъ12, Старый человѣкъ,13 Въ церкву каждый праздникъ ходишь, а кричишь — «бей!».14 Василій остылъ, возбужденіе прошло, на сердцѣ стало тоскливо и пусто15. — 16. Иванъ Кузьмичъ, забываясь17, прошёлъ въ конторку, хлопнулъ дверью и рѣзкой дробью загремелъ на счётахъ; повалилъ стаканъ, расплескалъ чай на книгу, выругался. Его мутило. Въ нёмъ бушевало ещё оскорблённое хозяйское самолюбіе, а изъ сокровеннаго уголка сердца подымалось// 15 недовольство18 собой19. — Чу-чу-чу… 20. Онъ заглянулъ в лабазъ. Молодцы чинно глотали чай, выпучивъ въ пространство глаза; Матвѣичъ мочилъ в стаканѣ калачикъ, и его лицо было строго; рядомъ Василій сидѣлъ на ящикѣ и смотрѣлъ въ полъ. — Ишь, стервецъ, набрался… «въ церкву ходишь»… гм… гм… Охъ, Господи, грѣха то что… — Крупчатки голубой 200 мѣшковъ по рупь восем гривенъ… Чу-чу-чу-чу… …Не иначе, силу почуяли… Набрался духу то… Вотъ она свобода то… И Матвѣичъ тоже… расшевелилъ добро — завоняло… Че—ло—вѣкъ1… А я и не зналъ… А Кудыкину овса то и не послано… голова кругомъ идётъ…2 Господи!..3 Иванъ Кузьмичъ опять заглянулъ въ лабазъ. Василій всё также сидѣлъ и смотрѣлъ въ полъ. Матвѣичъ корилъ его: рѣдкая бородка подрагивала, а сухой палецъ равномѣрно разсѣкалъ воздухъ. «Утихомирился», — подумалъ Иванъ Кузьмичъ. — А нужно прогнать…для острастки нужно». Онъ порылся въ книгѣ, нашёлъ счётъ «Васьки» и подсчиталъ. …Ишь, чортъ-дуракъ… осьмой годъ служитъ, подлецъ… — Василья!… Василій вскочилъ и бѣгомъ, какъ всегда, подлетѣлъ къ конторкѣ. — Расчётъ тебѣ… вотъ… Пиши въ книжку… Такъ. А всё карактеръ… Языкъ твой — врагъ твой4, — уже мягко говорилъ Иванъ Кузьмичъ. —5 Ощерился… Махонькой человѣкъ, а тоже… гремишь, какъ муха въ каретѣ… Сколько годовъ живёшь, а хозяину уважить не могъ, помолчать… Василій вздохнулъ. — Я — старый человѣкъ… ты предо мной… Какъ съ цѣпи сорвался… Женатъ?6 — Ну, женатъ… — «Ну»… Ишь злости въ тебѣ что… Чай Ребятишки7? — Да8 //16— То-то и есть… — Онъ пристально посмотрѣлъ въ лицо Василія и встрѣтилъ серые довѣрчивые глаза. — Вотъ что, Васька… Держать я тебя не могу9… обидѣлъ ты меня. — Иванъ Кузьмичъ замолчалъ и сталъ играть на счётахъ. — Обидѣлъ ты меня, Васька, шибко обидѣлъ…10 — Что жь делать… виноватъ… — глухо сказалъ Василій. — Иванъ Кузьмичъ опять заигралъ на счётахъ. — То-то и есть… Я по правдѣ живу… На вотъ… на дорогу11… Ты!… по душѣ даю… Василій видѣлъ передъ собой нагнувшуюся надъ книгой сѣдую голову, играющіе на костяшкахъ пальцы; онъ слышалъ, какъ тяжело сопѣлъ носъ Ивана Кузьмича. Теперь онъ забылъ всё, теперь онъ уже любилъ этого хмураго старика. — Ну, вотъ да… На вёсну побывай… да… посмотрю тамъ…12 — И Иванъ Кузьмичъ загремѣлъ на счётахъ13.----------Идя домой, Иванъ Кузьмичъ поразился небывалымъ оживленіемъ. Встрѣчались процессіи съ флагами; толпы рабочихъ и чистой публики часто останавливали движеніе экипажей. На бульварѣ, гдѣ ежедневно проходилъ Иванъ Кузьмичъ, громадная толпа пѣла знакомую пѣсню1. — «Что делаится», — думалъ Иванъ Кузьмичъ, — «чистая Пасха… Дай то, Господи, чтобы по-хорошему пошло»…2Встрѣтилась3 толпа 4 несли бѣлые флаги5.6 — услыхалъ Иванъ Кузьмичъ позади себя рёвъ.// 17Мимо него пробѣжалъ человѣкъ съ поднятыми руками; за ним бѣжала кучка людей7. — Ихняго никакъ, — сказалъ Матвѣичъ. — Перехватили… — Впереди копошилась съ гуломъ чорная кучка8, слышались глухіе удары, — точно стучали цѣпы. — Господи, бьют то какъ… а-а-а… — 9 Иванъ Кузьмичъ и топтался на мѣстѣ. — 1011Близко-близко слышалась знакомая пѣсня, прорывались12, хриплые раскаты «ура»… На рысяхъ промчались казаки. — Извозчикъ! Извозчикъ!! — кричалъ Иванъ Кузьмичъ. — Да садись, Матвѣичъ… чего смотрѣть… своего переулка было совсемъ 13. Городовой дежурилъ на углу, у ворот сидѣлъ дворникъ съ бляхой. Дома Иванъ Кузьмичъ засталъ Никитушку.------- IV.Никитушка сидѣлъ у стола и вынималъ изъ котомки священныя вещи. На столѣ были рядками разложены образки и ладанки, пояски и пузырёчки со святой водой изъ разныхъ мѣстъ. Блѣдное лицо Никитушки было почти закрыто свѣтлыми, какъ мочала, длинными прядями волосъ. Маленькое худое тѣльце подёргивалось, встряхивалась голова, нервно двигались руки. — А, божій человѣкъ объявился… Никитушка вздрогнулъ, вскочилъ и бухнулсяъ в ноги. — К вамъ, дяденька… На зиму къ вамъ, дяденька… — Ну, здравствуй… Живи, живи… Мощóй сталъ, горе ты человѣкъ… Мытаришься по свѣту… горе ты 1! Мало ль святынь то у насъ!… Ну, ну… заморгалъ… Не неволю я тебя… — Богъ милости прислалъ, дяденька… Водица святая… съ// 18гробика2 Серафима препод.… орѣшекъ святой отъ пещернаго древа3… отъ напрасныя смерти, дяденька… — Спасибо, братикъ, спасибо… Якъ тебя носило то!… — Туфельки, дяденька, изъ Шамордина вамъ нёсъ, да взяли у меня… попустилъ Господь, дяденька… а?… Старушка Акулина подала ужинать и присѣла въ уголку4. — Складывай образки то, Никитушка… Ужинать пора… — А хлѣбца бы мнѣ, дяденька… водицы бы… а? — Да ѣшь щи… чево тамъ… ссохся весь… — Уж дозволь ему хлѣбца, батюшка… святой человѣкъ… — Запѣла!…5… Такъ украли, говоршиь?… — Взяли, дяденька… и побили, дяденька… по горбику били… — Ахъ, сердешный, — вздохнула Акулина. Да кто жь это тебя?.. — А люди съ пуговицами… власти… Богъ съ ними, дяденька, а?...6 — Чортъ съ ними, а не богъ,… прости мой согрѣшеніе… Никитушка заёрзалъ7 и сталъ креститься. — Въ ночь пришли. Зашёлъ я въ деревнюшку у города… трубы все, какъ свѣчки стоятъ… дымятся… Ла-асковые хозяева такіе… хлѣбца дали… Про землю всё пытали…8 дяденька… про землю… А я то ничего не знаю… Полегли спать… а я на молитвѣ стою… Стою на молитвѣ, дяденька… Никитушка говорилъ пѣвучимъ тоненькимъ голоскомъ9. Было ему лѣтъ тридцать. Ясные10 глаза его довѣрчиво смотрѣли, отражая чистый душевный міръ больного11 человѣка. — И таково мнѣ сла-адко было… Старичокъ на печкѣ спалъ… Вдругъ какъ стукнетъ въ оконце… А бываетъ это, дяденька, на молитвѣ… Искушаетъ онъ… искушаетъ, дяденька… — И-и-и… болѣзный ты мой… — всплакнула Акулина. — Сту-у-чи-итъ… А я стою, всё-о стою… не могу съ молитвы сойтить12… И вошли они, великое множество… на боку мечи, и оружіе всякое, и знаки… За воротъ меня взя-// 19ли… Сумочку мою… всё повыкинули… иконки, водичку… листочки порвали… А старичокъ въ уголокъ забился… А я молитву сотворилъ и сказалъ: «за что святыню такъ»… А они палкой… по спинѣ, дяденька… да чорнымъ словомъ всё… и ушли… А туфельки то бисерные пропали… — Полынный ты человѣкъ, — вздохнулъ Иванъ Кузьмичъ. — Сидѣлъ бы въ теплѣ… Ну, а по деревнямъ какъ?.. — Что пчёлка божія… гудё-отъ тамъ, дяденька, гудётъ… — Ну, чево ты, божья душа, чево?… Никита!… Никитушка трясся всѣмъ тѣломъ; волосы совсѣмъ закрыли лицо, голова упала въ колѣни, и обтянутый полинявшей ряской горбъ встряхивался и ходилъ. — Уходился онъ, батюшка, измаялся…1— Опять нашло! — глухо сказалъ Иванъ Кузьмичъ.2 — Онъ нагнулся надъ Никитушкой и взялъ его за голову. — Никита! — твёрдо сказалъ онъ: — смотри на меня! Онъ зналъ, какъ надо поступать въ такихъ случаяхъ съ племянником. Вотъ уже лѣтъ двадцать Никитушка былъ у него на призорѣ. Его отецъ, родной братъ Ивана Кузьмича страдалъ припадками и пилъ. Въ бѣлой горячкѣ, когда Никитушкѣ было года четыре, онъ швырнулъ его объ пол, и съ техъ поръ у Никитушки сталъ расти горбъ. Болѣзнь отца передалась сыну. С раннихъ летъ Никитушка боялся людей, забивался въ углы и молчалъ. Онъ пугался всего, что двигалось, кричало, стучало3. Его тянули къ себѣ тёмные своды храмовъ, пустынные скиты, печальные звуки монастырскихъ напѣвовъ.4 Появленіе Никитушки всегда наводило на Ивана Кузь-// 20мича тоску и какой-то смутный страхъ5. Несчастный уродецъ напоминалъ ему брата, мрачнаго, всегда молчаливаго Савву, зарезавшагося въ припадкѣ «падучей»; вызывалъ въ памяти тяжолые годы одиночества и пустоты. Сѣрой полосой проходила передъ нимъ жизнь, и онъ не могъ отыскать въ ней ничего, что стоило бы вспомянуть и пожалѣть. Жена, — онъ плохо жилъ съ ней. Дѣти, — ихъ не было, если не считать прижитаго отъ модистки ребёнка, отданнаго на воспитаніе какой то торговкѣ и умершаго по третьему году. Этотъ ребёнокъ былъ мимолётнымъ лучомъ въ тёмной жизни6. Ребёнокъ умеръ, — и опять пустота, тоска стараго дома. Уродецъ Никитушка одинъ остался живымъ воспоминаніемъ прошлаго, наслѣдникомъ когда то крѣпкой семьи. Иванъ Кузьмичъ прошёлъ въ спальню. Два кіота съ старинными образами стояли въ углахъ у оконъ. Широкіе, чорные, пропитанные тяжкимъ запахомъ регальнаго масла и кипариса, эти кіоты были ещё при дѣдушкѣ самого Кузьмы Иваныча. Старинные образа, въ кованыхъ ризахъ, почернѣвшіе, покрытые жирной копотью, глядѣли суровыми ликами черезъ стёкла. Сотни образковъ, крестиковъ и поясковъ, принесённыхъ Никитушкой со всѣхъ концовъ Руси, помѣщались внизу, между вѣнчальными свѣчами. Иванъ Кузьмичъ снялъ длиннополый кафтанъ, распоясался и сталъ молиться. Онъ помолился на правый кіот, гдѣ помѣщались иконы громовскаго дома; потомъ помолился на лѣвый кіот, сторонній: тамъ висѣли иконы взятыхъ въ домъ женъ. На молитвѣ онъ вспомнилъ Василія, его добрые сѣрые глаза. «Прогналъ… а за что? за что выгналъ парнишку на улицу, къ зимѣ?» — Господи! Не вмѣни мнѣ грѣха сего! Владыко милостивый! Избави душу отъ злобы и гордыни!…// 211— Господи! Научи мя, наставь! Научи мя идти путём Твоимъ! Взглядъ Ивана Кузьмича упалъ на вѣнчальныя свѣчи, и стало грустно. А въ головѣ стояло: «скоро придётъ она… смерть, и надо дать отвѣтъ за всё2. Образки и ленточки навели мысль на Никитушку, въ головѣ всплыли печальныя рѣчи уродца. …Непорядки, непорядки… Какіе же это порядки, что3 Божьяго человѣка палкой да бить?… О , о и душев смятеніи4 Иванъ Кузьмичъ вышелъ въ столовую потушить лампу, но лампа уже была потушена. Онъ едва различилъ нагнувшуюся къ полу фигурку съ выпятившимся горбомъ и тонкими, какъ палочки, ногами опять стало ему 5 Онъ затворился въ спальнѣ и сѣлъ на постель6. Тихо горѣли лампады передъ иконами, тысячи золотых] звѣздочекъ дрожали за стёклами, и стояли венч.7 свѣчи8, отзвукъ ушедшей молодости. «Эхъ, поговѣть надо»… — подумалъ Иванъ Кузьмичъ и перекрестилъ постель.----------VНачались страхи. Газеты говорили о погромахъ9, пожарахъ, грабежахъ. Иванъ Кузьмичъ силился уяснить, что же въ самомъ дѣлѣ творится, и не могъ. Матвѣичъ добывалъ вѣсти и передавалъ такіе слухи, что Иванъ Кузьмичъ положительно терялся. …Вотъ тебѣ и свобода! Да кто же это всё?… Матвѣичъ увѣрялъ, что они. Газета путала что то, и выходило совсѣмъ непонятно.// 22— Къ концу идётъ, — зловѣще говорилъ Матвѣичъ. — Вонъ мыши соль ѣдятъ… Сколько кулей перепортили.10// 23— А вчера отъ1 Ивана2 Спиридоныча убили… — Что ты!.. да какъ такъ?..3 — Налетѣли сзаду у проулка то да по шеѣ гирькой… Ужь это ихъ дѣло!.. почуяли слободу то… Повыпускали изъ остроговъ то… Иванъ Кузьмичъ задумался. Господи… Господи. …4 По дорогѣ домой, возлѣ своего переулка, онъ наткнулся на кучку прохожихъ. Какъ то идя из своего лабаза, близъ своего же5… — Что такое, а?.. — Да скрючило одного, бьётся всё...6 Стояли вплотную. Фонарь тускло освѣщалъ нрзб.7 — Съ нáпугу это8... Бываютъ которые порченые... —9 малость помяли одного10 наши... съ лентой шёлъ... а энтотъ то и спужался... А здорово вложили!.. — Здорово!.. нрзб.11 —12 Ну, а13 этотъ вотъ и нрзб.... и заверещалъ... махонькой такой, странникъ...14 Иванъ Кузьмичъ вздрогнулъ 1 и пробрался къ городовому. 2. 3 было прикрыто; ноги и руки его двигались4 и размазывали грязь тротуара. По 5 движеніямъ Иванъ Кузьмичъ понялъ, что припадокъ кончался. — Мой6, — сказалъ онъ городовому, 7 Припадокъ кончился. Худое лицо Никитушки осунулось, и боль-// 24шіе ввалившіеся глаза смотрѣли неподвижно, точно таили8 тяжёлую боль9. Иванъ Кузьмичъ сидѣлъ въ головахъ и молчалъ. На сердцѣ была муть, всё сильнѣе овладѣвавшая имъ послѣднее время. ...Какъ всё хорошо было, тихо: привозили мукý, ходили въ храмы божіи, жизнь шла черезъ-пень-колоду... Война эта окаянная! ну, что дѣлать, — не привёлъ Господь... А тутъ эти штуки, жульничество, непорядки... А люди то всё какіе!10... Бунты, стачки, бю-ро-кратія!... и слово то какое окаяное... зловѣщее слово!11... Вотъ и живи12... Иванъ Кузьмичъ посмотрѣлъ на блѣдное лицо Никитушки. "Божій человѣкъ...13 Какъ птица небесная... чисто младенец... и весь онъ чистый..."14 — Никитушка вытянулъ руки и отталкивалъ что то. — Никитушка, что ты... что съ тобой?.. — Боюсь... боюсь...15 Дя-аденька, боюсь! возьми меня, дяденька... возьми…16 Страхъ охватилъ Ивана Кузьмича. Въ замиравшемъ багрянцѣ лампады тонули углы, выплывали и снова тонули. Онъ почувствовалъ, какъ Никитушка плотно прильнулъ къ нему, какъ въ его рукахъ билось измождённое тѣло. Онъ охватилъ его крѣпче, прижалъ: жалость томила его. — Голубь ты мой... родненькій мой... Никитушка!... — Пойду я, дяденька... на Афонъ пойду... Солнышко божіе, главки позлащённыя... А котомочка моя, дяденька? гдѣ котомочка, а?... — Итить то некуда... зима!... На-ка вотъ, выпей. Когда Иванъ Кузьмичъ поднялся, чтобы итти спать, Ники-// 25тушка стоялъ на колѣняхъ и молился.17 Онъ тихо прошёлъ въ спальню. Тамъ онъ зажёгъ лампу, зажёгъ ещё свѣчку и взялъ Четьи-Минеи, но ему не читалось. Въ забитыхъ комнатахъ мягко ходило Похрустывало1 что то. Строго смотрѣли чорные лики; лампады недвижно излучали разноцвѣтные лучи. Въ окна глядѣла чорная ночь2.-----------VI.Бывало Иванъ Кузьмичъ встанетъ въ воскресенье часовъ въ пять и къ ранней обеднѣ пойдётъ, а потомъ и къ поздней — пѣвчихъ послушать. Придёт от обѣдни, а на столѣ уже пирогъ съ вязигой, Матвѣичъ заявится, и такъ хорошо чайку попить. Потолкуютъ, — хорошо ли басá выводилъ Евдокимычъ въ апостолѣ, почему паникадило не зажигали, отчего у о. дьякона голосъ какъ будто "поистёршись". А потомъ часокъ-другой соснуть передъ обѣдомъ... А теперь! На сердцѣ смурá какая-то, на улицу выйти жутко. Никитушка по угламъ хоронится, головой дёргаетъ, плачетъ, всё въ "божью пустынь" собирается. Подошёлъ рождественскій постъ. "Надо поговѣть, надо... а тамъ что Господь дастъ"... На третій день говѣния, къ вечеру, явился встревоженный Матвѣичъ и сообщилъ: — Почта остановилась... на всю3 встала... Иванъ Кузьмичъ напѣвалъ "Христосъ рождается — славится, когда услыхалъ о почтѣ. — И телеграфъ прекратили... По фабрикамъ шумъ4 идётъ5... — Часъ отъ часу не легче... Господи!... Одно слово — всему конецъ6... // 267— Да не каркай ты то!... — Чего тамъ "каркай"... Я что слышалъ, то и сказываю 8... Забастовка почты и телеграфа разрасталась. Тамъ и сямъ начинались и кончались забастовки по фабрикам. Во всей странѣ росъ скрытый протестъ, нащупываемый, смутный. Организмъ государства замиралъ. Отдельные очаги бурлили и кипѣли, чтобы вспыхнуть. Шумѣли митинги. Заревомъ пылали пожары. Подымалась крестьянская волна, и въ широтѣ полей и степей, уже закрытыхъ покойной пеленой снѣга, зрѣла вѣчная, голодная дума. Въ эту широту докатывались бурные крики изъ городовъ, и широта всасывала ихъ, и они претворялись въ ясныя, дорогія слова: "земли и воли!" Иванъ Кузьмичъ весь отдался говѣнью. Никитушка// 27съ ранняго утра ходилъ1 по монастырямъ и возвращался послѣ вечеренъ — усталый, "сумный". Вечерами, сидя съ ногами на старомъ диванѣ, перебиралъ онъ свою котомку и начиналъ говорить о тихихъ обителяхъ и пещеркахъ2 Пришла пятница. Иванъ Кузьмичъ положилъ поклоны передъ "родительскими" образами, оправ