Николо Макиавелли: политическая культура средневековья

Николо Макиавелли. Государь/>
  Перевод: МуравьевойГ.
 Оригинальное издание:Макиавелли Н. Избранные произведения. М.: Худ.лит.,1982
  Сканировано с:Макиавелли Н. Государь. М.: Планета, 1990
  OCR: 1998, VV Lab. />
  Николо Макиавели —
  его светлостиЛоренцо деи Медичи
  Обыкновенно, желаяснискать милость правителя, люди посылают ему в дар то, что имеют самогодорогого или чем надеются доставить ему наибольшее удовольствие, а именно:коней, оружие, парчу, драгоценные камни и прочие украшения, достойные величиягосударей. Я же, вознамерившись засвидетельствовать мою преданность Вашейсветлости, не нашел среди того, чем владею, ничего более дорогого и болееценного, нежели познания мои в том, что касается деяний великих людей,приобретенные мною многолетним опытом в делах настоящих и непрестаннымизучением дел минувших. Положив много времени и усердия на обдумывание того,что я успел узнать, я заключил свои размышления в небольшом труде, которыйпосылаю в дар Вашей светлости. И хотя я полагаю, что сочинение это недостойнопредстать перед вами, однако же верю, что по своей снисходительности выудостоите принять его, зная, что не в моих силах преподнести вам дар больший,нежели средство в кратчайшее время постигнуть то, что сам я узнавал ценой многихопасностей и тревог. Я не заботился здесь ни о красоте слога, ни о пышности извучности слов, ни о каких внешних украшениях и затеях, которыми многие любятрасцвечивать и уснащать свои сочинения, ибо желая, чтобы мой труд либо осталсяв безвестности, либо получил признание единственно за необычность и важностьпредмета. Я желал бы также, чтобы не сочли дерзостью то, что человек низкого иничтожного звания берется обсуждать и направлять действия государей. Какхудожнику, когда он рисует пейзаж, надо спуститься в долину, чтобы охватитьвзглядом холмы и горы, и подняться в гору, чтобы охватить взглядом долину, таки здесь: чтобы постигнуть сущность народа, надо быть государем, а чтобыпостигнуть природу государей, надо принадлежать к народу.
  Пусть же Вашасветлость примет сей скромный дар с тем чувством, какое движет мною; если высоизволите внимательно прочитать и обдумать мой труд, вы ощутите, скольбезгранично я желаю Вашей светлости того величия, которое сулит вам судьба иваши достоинства. И если с той вершины, куда вознесена Ваша светлость, взор вашкогда-либо обратиться на ту низменность, где я обретаюсь, вы увидите, скольнезаслуженно терплю я великие и постоянные удары судьбы. СОДЕРЖАНИЕ
  Глава I Сколькихвидов бывают государства и как они приобретаются
  Глава II Онаследственном единовластии
  Глава III Осмешанных государствах
  Глава IV Почемуцарство Дария, завоеванное Александром, не восстало против преемниковАлександра после его смерти
  Глава V Какуправлять городами или государствами, которые, до того как были завоеваны, жилипо своим законам
  Глава VI Оновых государствах, приобретаемых собственны оружием или доблестью
  Глава VII Оновых государствах, приобретаемых чужим оружие или милостью судьбы
  Глава VIII Отех, кто приобретает власть злодеяниями
  Глава IX Огражданском единовластии
  Глава X Какследует измерять силы всех государств
  Глава XI Оцерковных государствах
  Глава XII Отом, сколько бывает видов войск, и о наемных солдатах
  Глава XIII Овойсках союзнических, смешанных и собственных
  Глава XIV Какгосударь должен поступать касательно военного дела
  Глава XV Отом, за что людей, в особенности государей, восхваляют или порицают.
  Глава XVI Ощедрости и бережливости.
  Глава XVII Ожестокости и милосердии и о том, что лучше: внушать любовь или страх.
  Глава XVIII Отом, как государи должны держать слово.
  Глава XIX Отом, каким образом избежать ненависти и презрения.
  Глава XX Отом, полезны ли крепости, и многое другое, что постоянно применяют государи.
  Глава XXI Какнадлежит поступать государю, чтобы его почитали.
  Глава XXII Осоветниках государей.
  Глава XXIII Какизбежать льстецов.
  Глава XXIVПочему государи Италии лишились своих государств.
  Глава XXV Каковавласть судьбы над делами людей и как можно ей противостоять.
  Глава XXVI Призывовладеть Италией и освободить ее из рук варваров. ГЛАВА I
  СКОЛЬКИХ ВИДОВБЫВАЮТ ГОСУДАРСТВА И КАК ОНИ ПРИОБРЕТАЮТСЯ
  Все государства, вседержавы, обладавшие или обладающие властью над людьми, были и суть либореспублики, либо государства, управляемые единовластно. Последние могут бытьлибо унаследованными — если род государя правил долгое время, либо новыми.Новым может быть либо государство в целом — таков Милан для Франческо Сфорца;либо его часть, присоединенная к унаследованному государству вследствиизавоевания — таково Неаполитанское королевство для короля Испании. Новыегосударства разделяются на те, где подданные привыкли повиноваться государям, ите, где они искони жили свободно; государства приобретаются либо своим, либочужим оружием, либо милостью судьбы, либо доблестью. ГЛАВА II
  О НАСЛЕДСТВЕННОМЕДИНОВЛАСТИИ
  Я не стану касатьсяреспублик, ибо подробно говорю о них в другом месте. Здесь я перейду прямо кединовластному правлению и, держась намеченного выше порядка, разберу, какимиспособами государи могут управлять государствами и удерживать над ними власть.
  Начну с того, чтонаследному государю, чьи подданные успели сжиться с правящим домом гораздолегче удержать власть, нежели новому, ибо для этого ему достаточно непреступать обычая предков и в последствии без поспешности применяться к новымобстоятельствам. При таком образе действий даже посредственный правитель неутратит власти, если только не будет свергнут особо могущественной и грознойсилой, но и в этом случае он отвоюет власть при первой же неудаче завоевателя.
  У нас в Италиипримером может служить герцог Ферраский, который удержался у власти послепоражения, нанесенного ему венецианцами в 1484 году и папой Юлием в 1510-м,только потому, что род его исстари правил в Ферраре. Ибо у государя,унаследовавшего власть, меньше причин и меньше необходимости притеснятьподданных, почему они и платят ему большей любовью, и если он не обнаруживаетчрезмерных пороков, вызывающих ненависть, то закономерно пользуетсяблагорасположением граждан. Давнее и преемственное правление заставляет забытьо бывших некогда переворотах и вызвавших их причинах, тогда как всякая переменапрокладывает путь другим переменам. ГЛАВА III
  О СМЕШАННЫХГОСУДАРСТВАХ
  Трудно удержатьвласть новому государю. И даже наследному государю, присоединившему новоевладение — так, что государство становиться как бы смешанным,-- трудноудержать над ним власть прежде всего вследствие той же естественной причины,какая вызывает перевороты во всех новых государствах. А именно: люди, веря, чтоновый правитель окажется лучше, охотно востают против старого, но вскоре они наопыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хужестарого. Что опять-таки естественно и закономерно, так как завоевательпритесняет новых подданных, налагает на них разного рода повинности иобременяет их постоями войска, как это неизбежно бывает при завоевании. И такимобразом наживает врагов в тех, кого притеснил, и теряет дружбу тех, ктоспособствовал завоеванию, ибо не может вознаградить их в той степени, в какойони ожидали, но не может и применить к ним крутые меры, будучи им обязан — ведь без их помощи он не мог бы войти в страну, как бы ни было сильно еговойско. Именно по этим причинам Людовик XII, король Франции, быстро занял Милани также быстро его лишился. И герцогу Лодовико потому же удалось в тот разотбить Милан собственными силами. Ибо народ, который сам растворил передкоролем ворота, скоро понял, что обманулся в своих упованиях и расчетах, иотказался терпеть гнет нового государя.
  Правда, еслимятежная страна завоевана повторно, то государю легче утвердить в ней своювласть, так как мятеж дает ему повод с меньшей оглядкой карать виновных,уличать подозреваемых, принимать защитные меры в наиболее уязвимых местах. Такв первый раз Франция сдала Милан, едва герцог Лодовико пошумел на его границах,но во второй раз Франция удерживала Милан до тех пор, пока на нее не ополчилисьвсе итальянские государства и не рассеяли и не изгнали ее войска из пределовИталии, что произошло по причинам, названным выше. Тем не менее Франция обараза потеряла Милан. Причину первой неудачи короля, общую для всех подобныхслучаев, я назвал; остается выяснить причину второй и разобраться в том, какиесредства были у Людовика — и у всякого на его месте,-- чтобы упрочитьзавоевание верней, чем то сделала Франция.
  Начну с того, чтозавоеванное и унаследованное владения могут принадлежать либо к одной стране ииметь один язык, либо к разным странам и иметь разные языки. В первом случаеудержать завоеванное нетрудно, в особенности если новые подданные и раньше незнали свободы. Чтобы упрочить над ними власть, достаточно искоренить родпрежнего государя, ибо при общности обычаев и сохранении старых порядков ни отчего другого не может произойти беспокойства. Так, мы знаем, обстояло дело вБретании, Бургундии, Нормандии и Гаскони, которые давно вошли в состав Франции;правда, языки их несколько различаются, но благодаря сходству обычаев они мирноуживаются друг с другом. В подобных случаях завоевателю следует принять лишьдве меры предосторожности: во-первых, проследить за тем, чтобы род прежнего государябыл искоренен, во-вторых, сохранить прежние законы и подати — тогдазавоеванные земли в кратчайшее время сольются в одно целое с исконнымгосударством завоевателя.
  Но если завоеваннаястрана отличается от унаследованной по языку, обычаям и порядкам, то тутудержать власть поистине трудно, тут требуется и большая удача, и большоеискусство. И одно из самых верных и прямых средств для этого — переселитьсятуда на жительство. Такая мера упрочит и обезопасит завоевание — именно такпоступил с Грецией турецкий султан, который, как бы ни старался, не удержал быГрецию в своей власти, если бы не перенес туда свою столицу. Ибо только живя встране, можно заметить начинающуюся смуту и своевременно ее пресечь, иначеузнаешь о ней тогда, когда она зайдет так далеко, что поздно будет приниматьмеры. Обосновавшись в завоеванной стране, государь, кроме того, избавит ее отграбежа чиновников, ибо подданные получат возможность прямо взывать к судугосударя — что даст послушным больше поводов любить его, а непослушным — бояться. И если кто нибудь из соседей замышлял нападение, то теперь он проявитбольшую осторожность, так что государь едва ли лишиться завоеванной страны,если переселится туда на жительство.
  Другое отличноесредство — учредить в одном-двух местах колонии, связующие новые земли сгосударством завоевателя. Кроме этой есть лишь одна возможность — разместить встране значительное количество кавалерии и пехоты. Колонии не требуют большихиздержек, устройство и содержание их почти ничего не стоят государю, и разоряютони лишь тех жителей, чьи поля и жилища отходят новым поселенцам, то естьгорстку людей, которые, обеднев и рассеявшись по стране никак не смогутповредить государю; все же прочие останутся в стороне и поэтому скороуспокоятся, да, кроме того, побоятся, оказав непослушание, разделить участьразоренных соседей. Так что колонии дешево обходятся государю, верно ему служати разоряют лишь немногих жителей, которые, оказавшись в бедности и рассеянии,не смогут повредить государю. По каковому поводу уместно заметить, что людейследует либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек можетотомстить, а за большое — не может; из чего следует, что наносимую человекуобиду надо расчитать так, чтобы не бояться мести. Если же вместо колонийпоставить в стране войско, то содержание его обойдется гораздо дороже ипоглотит все доходы от нового государства, вследствии чего приобретениеобернется убытком; к тому же от этого пострадает гораздо больше людей, так какпостои войска обременяют все население, отчего каждый, испытывая тяготы,становится врагом государю, а так же враги могут ему повредить, ибо хотя они ипобеждены, но остаются у себя дома. Итак, с какой стороны ни взгляни,содержание подобного гарнизона вредно, тогда как учреждение колоний полезно.
  В чужой по обычаям иязыку стране завоевателю следует также сделаться главой и защитником болееслабых соседей и постараться ослабить сильных, а кроме того, следить за тем,чтобы в страну как-нибудь не проник чужеземный правитель, не уступающий емусилой. Таких всегда призывают недовольные внутри страны по избытку честолюбияили из страха,-- так некогда римлян в Грецию призвали этолийцы, да и во вседругие страны их тоже призывали местные жители. Порядок же вещей таков, что,когда могущественный государь входит в страну, менее сильные государствапримыкают к нему — обычно из зависти к тем, кто превосходит их силой — такчто ему нет надобности склонять их в свою пользу, ибо они сами охотноприсоединятся к созданному им государству. Надо только недопускать, чтобы онине расширялись и крепли, и тогда, своими силами и при их поддержке, нетруднобудет обуздать более крупных правителей и стать полновластным хозяином в даннойстране. Если же государь обо всем этом не позаботится, он скоро лишитьсязавоеванного, но до того претерпит бесчисленное множество трудностей и невзгод.
  Римляне, завоевываястрану, соблюдали все названные правила: учреждали колонии, покровительствовалислабым, не давая им, однако, войти в силу; обуздывали сильных и принимали мерык тому, чтобы в страну не проникло влияние могущественных чужеземцев.Ограничусь примером Греции. Римляне привлекли на свою сторону ахейцев иэтолийцев; унизили македонское царство; изгнали оттуда Антиоха. Но, невзирая нина какие заслуги, не позволили ахейцам и этолийцам расширить свои владения, неподдались на лесть Филиппа и не заключили с ним союза, пока не сломили егомогущества, и не уступили напору Антиоха, домогавшегося владений в Греции.Римляне поступали так, как надлежит поступать всем мудрым правителям, то естьдумали не только о сегодняшнем дне, не и о завтрашнем и старались всеми силамипредотвратить возможные беды, что нетрудно сделать, если вовремя принятьнеобходимые меры, но если дожидаться, пока беда грянет, то никакие меры не помогут,ибо недуг станет неизлечим.
  Здесь происходит тоже самое, что с чахоткой: врачи говорят, что в начале эту болезнь труднораспознать, но легко излечить; если же она запущена, то ее легко распознать, ноизлечить трудно. Так же и в делах государства: если своевременно обнаружитьзарождающийся недуг, что дано лишь мудрым правителям, то избавиться от негонетрудно, но если он запущен так, что всякому виден, то никакое снадобье уже непоможет.
  Римляне предвидябеду заранее, тотчас принимали меры, а не бездействовали из опасения вызватьвойну, ибо знали, что войны нельзя избежать, можно лишь оттянуть ее — к выгодепротивника. Поэтому они решились на войну с Филиппом и Антиохом на территорииГреции — чтобы потом не пришлось воевать с ними в Италии. В то время еще былавозможность избежать войны как с тем, так и с другим, но они этого не пожелали.Римлянам не по душе была поговорка, которая не сходит с уст теперешнихмудрецов: полагайтесь на благодетельное время,-- они считали благодетельнымлишь собственную доблесть и дальновидность. Промедление не может обернуться чемугодно, ибо время приносит с собой как зло, так и добро, как добро, так и зло.
  Но вернемся кФранции и посмотрим, выполнила ли она хоть одно из названных мною условий. Ябуду говорить не о Карле, а о Людовике — он дольше удерживался в Италии,поэтому его образ действия для нас нагляднее,-- и вы убедитесь, что он поступалпрямо противоположно тому, как должен поступать государь, чтобы удержать властьнад чужой по обычаям и языку страной.
  Король Людовик вошелв Италию благодаря венецианцам, которые, желая расширить свои владения,потребовали за помощь половину Ломбардии. Я не виню короля за эту сделку: желаяступить в Италию хоть одной ногой и не имея в ней союзников, в особенности послетого, как по милости Карла перед Францией захлопнулись все двери, он вынужденбыл заключать союзы, не выбирая. И он мог бы расчитывать на успех, если бы недопустил ошибок впоследствии. Завоевав Ломбардию, он сразу вернул Франциипрестиж, утраченный ею при Карле: Генуя покорилась, флорентийцы предложилисоюз; маркиз Мантуанский, герцог Феррарский, дом Бентивольи, графиня Форли,властители Фаэнци, Пезаро, Римини, Камерино, Пьомбино; Лукка, Пиза, Сиена — все устремились к Людовику с изъявлениями дружбы. Тут-то венецианцам и пришлосьубедиться в опрометчивости своего шага: ради двух городов в Ломбардии ониотдали две трети Италии.
  Рассудите теперь,как легко было королю закрепить свое преимущество: для этого надо было лишьследовать названным правилам и обеспечить безопастность союзникам:многочисленные, но слабые, в страхе кто перед Церковью, кто перед венецианцами,они вынуждены были искать его покровительства; он же мог бы через нихобезопасить себя от тех, кто еще оставался в силе. И, однако, не успел он войтив Милан, как предпринял обратное: помог папе Александру захватить Романью. И незаметил, что этим самым подрывает свое могущество, отталкивает союзников и тех,кто вверился его покровительству, и к тому же значительно укрепляет светскуювласть папства, которое и без того крепко властью духовной. Совершив первуюошибку, он вынужден дальше идти тем же путем, так что ему пришлось самомуявиться в Италию, чтобы обуздать честолюбие Александра и не дать ему завладетьТасканой. Но Людовику как будто мало было того, что он усилил Церковь иоттолкнул союзников: домогаясь Неаполитанского королевства, он разделил его скоролем Испании, то есть призвал в Италию, где сам был властелином, равного посиле соперника,-- как видно, затем, чтобы недовольным и честолюбцам было у когоискать прибежища. Изгнав короля, который мог стать его данником, он призвал вкоролевство государя, который мог изгнать его самого.
  Поистине страсть кзавоеваниям — дело естественное и обычное; и тех, кто учитывает своивозможности, все одобрят или же никто не осудит; но достойную осуждения ошибкусовершает тот, кто не учитывает своих возможностей и стремиться к завоеваниямкакой угодно ценой. Франции стоило бы вновь овладеть Неаполем, если бы онамогла сделать это своими силами, но она не должна была добиваться его ценоюраздела. Если раздел Ломбардии с венецианцами еще можно оправдать тем, что онпозволил королю утвердиться в Италии, то этот второй раздел достоин лишьосуждения, ибо не может быть оправдан победной необходимостью.
  Итак, Людовиксовершил общим счетом пять ошибок: изгнал мелких правителей, помог усилениюсильного государя внутри Италии, призвал в нее чужеземца, равного себемогуществом, не переселился в Италию, не учредил там колоний.
  Эти пять ошибокмогли оказаться не столь уж пагубными при его жизни, если бы он не совершилшестой: не посягнул на венецианские владения. Венеции следовало дать остраскудо того, как он помог усилению Церкви и призвал испанцев, но, совершив обе этиошибки, нельзя было допускать разгрома Венеции. Оставаясь могущественной, онаудерживала бы других от захвата Ломбардии как потому, что сама имела на неевиды, так и потому, что никто не захотел бы вступать в войну с Францией за то,что Ломбардия досталась Венеции, а воевать с Францией и Венецией одновременнони у кого не хватило бы духу. Если же мне возразят, что Людовик уступил РоманьюАлександру, а Неаполь — испанскому королю, дабы избежать войны, я отвечупрежними доводами, а именно: что нельзя попустительствовать беспорядку ради того,чтобы избежать войны, ибо войны не избежать, а преимущество в войне утратишь.Если же мне заметят, что король был связан обещание папе: в обмен нарасторжение королевского брака и кардинальскую шапку архиепископу Руанскомупомочь захватить Романью,-- то я отвечу на это в той главе, где речь пойдет обобещаниях государей и о том, каким образом следует их исполнять.
  Итак, король Людовикпотерял Ломбардию только потому, что отступил от тех правил, которыесоблюдались государями, желавшими удержать завоеванную страну. И в этом нетничего чудесного, напротив, все весьма обычно и закономерно. Я говорил об этомв Нанте с кардиналом Руанским, когда Валентино — так в просторечии звалиЧезаре Борджа, сына папы Александра — покорял Романью: кардинал заметил мне,что итальянцы мало смыслят в военном деле, я отвечал ему, что французы малосмыслят в политике, иначе они не достигли бы такого усиления Церкви. Какпоказал опыт, Церковь и Испания благодаря Франции расширили свои владения вИталии, а Франция благодаря им потеряла там все. Отсюда можно извлечь вывод,многократно подтверждавшийся: горе тому, кто умножает чужое могущество, ибо онодобывается умением или силой, а оба эти достоинства не вызывают доверия у того,кому могущество достается. ГЛАВА IV
  ПОЧЕМУ ЦАРСТВОДАРИЯ, ЗАВОЕВАННОЕ АЛЕКСАНДРОМ,  НЕ ВОССТАЛО ПРОТИВ ПРИЕМНИКОВАЛЕКСАНДРА  ПОСЛЕ ЕГО СМЕРТИ
  Рассмотрев, какоготруда стоит учреждать власть над завоеванным государством, можно лишьподивиться, почему вся держава Александра Великого — после того, как он внесколько лет покорил Азию и вскоре умер,-- против ожидания не толькораспалась, но мирно перешла к его преемникам, которые в управлении ею не зналидругих забот, кроме тех, что навлекли на себя собственным честолюбием. Вобъяснении этого надо сказать, что все единовластно управляемые государства,сколько их было на памяти людей, разделяются на те, где государь правит вокружении слуг, которые милостью и соизволением его поставлены на высшиедолжности и помогают ему управлять государством, и те, где государь правит вокружении баронов, властвующих не милостью государя, но в силу древности рода.Бароны эти имеют наследные государства и подданных, каковые признают над собойих власть и питают к ним естественную привязанность. Там, где государь правитпосредством слуг, он обладает большей властью, так как по всей стране подданныезнают лишь одного властелина; если же повинуются его слугам, то лишь какчиновникам и должностным лицам, не питая к ним никакой особой привязанности.
  Примеры разного образаправления являют в наше время турецкий султан и французский король. Турецкаямонархия повинуется одному властелину; все прочие в государстве — его слуги;страна поделена на округи — санджаки, куда султан назначает наместников,которых меняет и переставляет, как ему вздумается. Король Франции напротив,окружен многочисленной родовой знатью, привязанной и любимой своими подданнымии, сверх того, наделенной привилегиями, на которые король не может безнаказаннопосягнуть.
  Если мы сравним этигосударства, то увидим, что монархию султана трудно завоевать, но по завоеваниилегко удержать; и напротив, такое государство как Франция, в известном смыслепроще завоевать, но зато удержать куда сложнее. Державой султана нелегкоовладеть потому, что завоеватель не может расчитывать на то, что его призоветкакой-либо местный властитель, или на то, сто мятеж среди приближенных султанаоблегчит ему захват власти. Как сказано выше, приближенные султана — его рабы,и так как они всем обязаны его милостям, то подкупить их труднее, но и отподкупленных от них было бы мало толку, ибо по указанной причине они не могутувлечь за собой народ. Следовательно, тот, кто нападет на султана, должен бытьготов к тому, что встретит единодушный отпор, и расчитывать более на свои силы,чем на чужие раздоры. Но если победа над султаном одержана и войско егонаголову разбито в открытом бою, завоевателю некого более опасаться, кромеразве кровной родни султана. Если же и эта истреблена, то можно никого небояться, так как никто другой не может увлечь за собой подданных; и как допобеды не следовало надеяться на поддержку народа, так после победы не следуетего опасаться.
  Иначе обстоит дело вгосударствах, подобных Франции: туда нетрудно проникнуть, вступив в сговор скем-нибудь из баронов, среди среди которых всегда найдутся недовольные иохотники до перемен. По указанным причинам они могут открыть завоевателю доступв страну и облегчить победу. Но удержать такую страну трудно, ибо опасностьугрожает как со стороны тех, кто тебе помог, так и со стороны тех, кого тыпокорил силой. И тут уж недостаточно искоренить род государя, ибо всегдаостанутся бароны, готовые возглавить новую смуту; а так как ни удовлетворить ихпритязания, ни истребить их самих ты не сможешь, то они при первой же возможностилишат тебя власти.
  Если мы теперьобратимся к государству Дария, то увидим, что оно сродни державе султана,почему Александр и должен был сокрушить его одним ударом, наголову разбиввойско Дария в открытом бою. Но после такой победы и гибели Дария он, поуказанной причине, мог не опасаться за прочность своей власти. И преемники егомогли бы править, не зная забот, если бы жили во взаимном согласии: никогда вих государстве не возникало других смут, кроме тех, что сеяли они сами.
  Тогда как в государствах,устроенных наподобие Франции, государь не может править столь беззаботно. ВИспании, Франции, Греции, где было много мелких властителей, то и деловспыхивали востания против римлян. И пока живо помнилось прежнее устройство,власть Рима оставалась непрочной; но по мере того, как оно забывалось, римляне,благодаря своей мощи и продолжительности господства, все прочнее утверждалисвою власть в этих странах. Так что позднее, когда римляне воевали между собой,каждый из соперников вовлекал в борьбу те провинции, где был более прочноукоренен. И местные жители, чьи исконные властители были истреблены, непризнавали над собой других правителей, кроме римлян. Если мы примем все это вовнимание, то сообразим, почему Александр с легкостью удержал азиатскую державу,тогда как Пирру и многим другим стоило огромного труда удержать завоеванные имистраны. Причина тут не в большей или меньшей доблести победителя, а в различномустройстве завоеванных государств. ГЛАВА V
  КАК УПРАВЛЯТЬГОРОДАМИ ИЛИ ГОСУДАРСТВАМИ,  КОТОРЫЕ, ДО ТОГО КАК БЫЛИ ЗАВОЕВАНЫ, ЖИЛИ ПО СВОИМ ЗАКОНАМ.
  Если, как сказано,завоеванное государство с незапамятных времен живет свободно и имеет своизаконы, то есть три способа его удержать. Первый — разрушить; второй — переселиться туда на жительство; третий — предоставить гражданам право жить посвоим законам, при этом обложив их данью и вверив правление небольшому числулиц, которые ручались бы за дружественность государю. Эти доверенные лица будутвсячески поддерживать государя, зная, что им поставлены у власти и сильнытолько его дружбой и мощью. Кроме того, если не хочешь подвергать разрушениюгород, привыкший жить свободно, то легче всего удержать его при посредстве егоже граждан, чем каким-либо другим способом.
  Обратимся к примеруСпарты и Рима. Спартанцы удерживали Афины и Фивы, создав там олигархию, однакопотеряли оба города. Римляне, чтобы удержать Капую, Карфаген и Нуманцию,разрушили их и сохранили их в своей власти. Грецию они пытались удержать почтитем же способом, что спартанцы, то есть установили там олигархию и не отнялисвободу и право жить по своим законам, однако же потерпели неудачу и, чтобы непотерять всю Грецию вынуждены были разрушить в ней многие города.
  Ибо вдействительности нет способа надежно овладеть городом иначе, как подвергнув егоразрушению. Кто захватит город, с давних пор пользующийся свободой, и пощадитего, того город не пощадит. Там всегда отыщется повод для мятежа во имя свободыи старых порядков, которых не заставят забыть ни время, ни благодеяния новойвласти. Что ни делай, как ни старайся, но если не разъединить и не рассеятьжителей города, они никогда не забудут ни прежней свободы, ни прежних порядкови при первом удобном случае попытаются их возродить, как сделала Пиза через столет после того, как подпала под владычество флорентийцев.
  Но если город илистрана привыкли стоять под властью государя, а род его истребили, то жителигорода не так-то легко возьмутся за оружие, ибо, с одной стороны, привыкнувповиноваться, с другой — не имея старого госудря, они не сумеют нидоговориться об избрании нового, ни жить свободно. Так что у завоевателя будетдостаточно времени, чтобы расположить их к себе и тем обеспечить себебезопастность. Тогда как в республиках больше жизни, больше ненависти, большежажды мести; в них никогда не умирает и не может умереть память о былойсвободе. Поэтому самое верное средство удержать их в своей власти — разрушитьих или же в них поселиться. ГЛАВА VI
  О НОВЫХГОСУДАРСТВАХ,  ПРИОБРЕТАЕМЫХ СОБСТВЕННЫМ ОРУЖИЕМ ИЛИ  ДОБЛЕСТЬЮ.
  Нет ничегоудивительного в том, что, говоря о завоевании власти, о государе и государстве,я буду ссылаться на примеры величайших мужей. Люди обычно идут путями,проложенными другими, и действуют, подражая какому-либо образцу, но так какневозможно ни неуклонно следовать этими путями, ни сравняться в доблести стеми, кого мы избираем за образец, то человеку разумному надлежит избиратьпути, проложенными величайшими людьми, и подражать наидостойнешим, чтобы еслине сравниться с ними в доблести, то хотя бы исполниться ее духа. Надоуподобиться опытным стрелкам, которые, если видят, что мишень слишком удалена,берут гораздо выше, но не для того, чтобы стрела прошла вверх, а для того,чтобы, зная силу лука, с помощью высокого прицела, попасть в отдаленную цель.
  Итак, в новыхгосударствах удержать власть бывает легче или труднее в зависимости от того,сколь велика доблесть нового государя. Может показаться, что если частногочеловека приводит к власти либо доблесть, либо милость судьбы, то они же вравной мере помогут ему преодолеть многие трудности в последствии. Однако вдействительности кто меньше полагался на милость судьбы, тот дольше удерживалсяу власти. Еще облегчается дело и благодаря тому, что новый государь, занеимением других владений, вынужден поселиться в завоеванном.
  Но переходя к тем,кто приобрел власть не милостью судьбы, а личной доблестью, как наидостойнешихя назову Моисея, Кира, Тезея и им подобных. И хотя о Моисее нет надобностирассуждать, ибо он был лишь исполнителем воли всевышнего, однако следуетпреклониться перед той благодатью, которая сделала его достойным собеседовать сбогом. Но обратимся к Киру и прочим завоевателям и основателям царства: ихвеличию нельзя ни дивиться, и, как мы видим, дела их и установления не уступаюттем, что были внушены Моисею свыше. Обдумывая жизнь и подвиги этих мужей, мыубеждаемся в том, что судьба послала им только случай, то есть снабдиламатериалом, которому можно было придать любую форму: не явись такой случай,доблесть их угасла бы, не найдя применения; не обладай они доблестью, тщетноявился бы случай.
  Моисей не убедил бынарод Израиля следовать за собой, дабы выйти из неволи, если бы не застал его вЕгипте в рабстве и угнетении у египтян. Ромул не стал бы царем Рима и основателемгосударства, если бы не был по рождении брошен на произвол судьбы и если быАльба не оказалась для него слишком тесной. Кир не достиг бы такого величия,если бы к тому времени персы не были озлоблены господством мидян, мидяне — расслаблены и изнежены от долгого мира. Тезей не мог бы проявить свою доблесть,если бы не застал афинян живущими обособленно друг от друга. Итак, каждому изэтих людей выпал счастливый случай, но только их выдающаяся доблесть позволилаим раскрыть смысл случая, благодаря чему отечества их прославились и обрелисчастье.
  Кто, подобно этимлюдям, следует путем доблести, тому трудно завоевать власть, но легко ееудержать; трудность же состоит прежде всего в том, что им приходиться вводитьновые установления и порядки, без чего нельзя основать государство и обеспечитьсебе безопастность. А надо знать, что нет дела, коего устройство былобытруднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядковновыми. Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает враждебность тех,кому выгодны старые порядки, и холодность тех, кому выгодны новые. Холодностьже эта объясняется отчасти страхом перед противником, на чьей стороне — законы; отчасти недоверчивостью людей, которые на самом деле не верят в новое,пока оно не закреплено продолжительным опытом. Когда приверженцы старого видятвозможность действовать, они нападают с ожесточением, тогда как сторонникинового обороняются вяло, почему, опираясь на них, подвергаешь себя опасности.
  Чтобы основательнееразобраться в этом деле, надо начать с того, самодостаточны ли такиепреобразователи или они зависят от поддержки со стороны; иначе говоря, должныли они для успеха своего начинания упрашивать или могут применить силу. Впервом случае они обречены, во втором, то есть если они могут применить силу,им редко грозит неудача. Вот почему все вооруженные пророки побеждали, а всебезоружные гибли. Ибо, в добавление к сказанному, надо иметь в виду, что нравлюдей непостоянен и если обратить их в свою веру легко, то удержать в нейтрудно. Поэтому надо быть готовым к тому, чтобы, когда вера в народе иссякнет,заставить его поверить силой. Моисей, Кир, Ромул и Тезей, будь они безоружны,не могли бы добиться длительного соблюдения данных ими законов. Как оно ислучилось в наши дни с фра Джироламо Савонаролой: введенные им порядки рухнули,как только толпа перестала в них верить, у него же не было средств утвердить ввере тех, кто еще верил ему, и принудить к ней тех, кто уже не верил.
  На пути людей,подобных тем, что я здесь перечислил, встает множество трудностей и множествоопасностей, для преодоления которых требуется великая доблесть. Но если цельдостигнута, если царь заслужил признание подданных и устранил завистников, тоон на долгое время обретает могущество, покой, почести и счастье.
  К столь высокимпримерам я хотел присовокупить пример более скромный, и думаю, что его здесьдостаточно. Я говорю о Гиероне Сиракузском: из частного лица он стал царемСиракуз, хотя судьба не подарила его ничем, кроме благоприятного случая:угнетаемые жители Сиракуз избрали его своим военачальником, он же, благодарясвоим заслугам, сделался их государем. Еще до возвышения он отличался такойдоблестью, что, по словам древнего автора, «nihim illi seerat ad regnandumpraeter regnum» [для царствования ему недоставало лишь царства (лат.)].Он упразднил старое ополчение и набрал новое, расторг старые союзы и заключилновые. А на таком фундаменте как собственное войско и собственные союзники, онмог воздвигнуть любое здание. Так что ему великих трудов стоило завоеватьвласть и малых — ее удержать. ГЛАВА VII
  О НОВЫХГОСУДАРСТВАХ, ПРИОБРЕТАЕМЫХ ЧУЖИМ  ОРУЖИЕМ ИЛИ МИЛОСТЬЮ СУДЬБЫ
  Тогда как тем, ктостановится государем милостью судьбы, а не благодаря доблести, легко приобрестивласть, но удержать ее трудно. Как бы перелетев весь путь к цели, онисталкиваются с множеством трудностей впоследствии. Я говорю о тех гражданах,которым власть досталась за деньги или была пожалована в знак милости. Такоенередко случалось в Греции в городах Ионии и Гелеспонта, куда Дарий назначалправителей ради своей славы и безопасности; так нередко бывало и в Риме, гдечастные лица добивались провозглашения себя императорами, покупая солдат.
  В этих случаяхгосудари всецело зависят от воли и фортуны тех, кому обязаны властью, то естьот двух сил крайне непостоянных и неприхотливых; удержаться же у власти они немогут и не умеют. Не умеют от того, что человеку без особых дарований идоблести, прожившему всю жизнь в скромном звании, негде научиться повелевать;не могут оттого, что не имеют союзников и надежной опоры. Эти невесть откудавзявшиеся властители, как все в природе, что нарождается и растет слишкомскоро, не успевает пустить ни корней, ни ответвлений, почему и гибнут от первойже непогоды. Только тот, кто обладает истинной доблестью, при внезапномвозвышении сумеет не упустить того, что фортуна сама вложила ему в руки, тоесть сумеет, став государем, заложить те основания, которые другие закладывалидо того, как достигнуть власти.
  Обе эти возможностивозвыситься — благодаря доблести и милости судьбы — я покажу на двухпримерах, равно нам понятных: я имею в виду Франческо Сфорца и Чезаре Борджа.Франческо стал Миланским герцогом должным образом, выказав великую доблесть, ибез труда удержал власть, доставшуюся ему ценой многих усилий. Чезаре Борджа,простонародьем называемый герцог Валентино, приобрел власть благодаря фортуне,высоко вознесшей его отца; но лишившись отца, он лишился и власти, несмотря нато, как человек умный и доблестный, приложил все усилия и все старания, какиебыли возможны, к тому, чтобы пустить прочные корни в государствах, добытых длянего чужим оружием и чужой фортуной. Ибо, как я уже говорил, если основания незаложены заранее, то при великой доблести это можно сделать и в последствии,хотя бы ценой многих усилий зодчего и с опасностью для всего здания.
  Рассмотрев образдействия герцога, нетрудно убедиться в том, что он подвел прочное основание подбудущее могущество, и я считаю не лишним это обсудить, ибо не мыслю лучшегонаставления новому государю. И если все же распорядительность герцога не спаслаего крушения, то в этом повинен не он, а поистине необычайное коварствофортуны.
  Александр VI желалвозвысить герцога, своего сына, но предвидел тому немало препятствий и внастоящем, и в будущем. Прежде всего он знал, что располагает лишь темивладениями, которые подвластны Церкви, но при всякой попытке отдать одно из нихгерцогу воспротивились бы как герцог Миланский, так и венецианцы, которые ужевзяли под свое покровительство Фаэнцу и Римини. Кроме того, войска в Италии,особенно те, к чьим услугам можно было прибегнуть, сосредоточились в рукахлюдей, опасавшихся усиления папы, то есть Орсини, Колонна и их приспешников.Таким образом, прежде всего надлежало расстроить сложившийся порядок и посеятьсмуту среди государств, дабы беспрепятственно овладеть некоторыми из них.Сделать это оказалось легко благодаря тому, что венецианцы, в собственныхинтересах, призвали в Италию французов, чему папа не только не помешал, но дажесодействовал, расторгнув прежний брак короля Людовика.
  Итак, король вступилв Италию с помощью венецианцев и с согласия Александра и, едва достигнувМилана, тотчас выслал папе отряд, с помощью которого тот захватил Романью, чтосошло ему с рук только потому, что за ним стоял король. Таким образом Романьяоказалась под властью герцога, а партии Колонна было нанесено поражение, нопока что герцог не мог следовать дальше, ибо оставалось два препятствия:во-первых, войско казавшееся ему не надежным, во-вторых, намерения Франции.Иначе говоря он опасался, что войско Орсини, которое он взял на службу, выбьету него почву из под ног, то есть либо покинет его, либо, того хуже, отниметзавоеванное; и что точно так же поступит король. В солдатах Орсини он усомнилсяпосле того, как, взяв Фаэнцу, двинул их на Балонью и заметил, что они вялонаступают; что же касается короля, то он понял его намерения, когда послевзятия Урбино двинулся к Таскане, и тот вынудил его отступить. Поэтому герцогрешил более не расчитывать ни на чужое оружие, ни на чье-либо покровительство.
  Первым делом онослабил партии Орсини и Колонна в Риме; всех нобилей, державших их сторону,переманил себе на службу, определив им высокие жалованья и, сообразнодостоинствам, раздал места в войске и управлении, так что в несколько месяцевони отстали от своих партий и обратились в приверженцев герцога. После этого онстал выжидать возможности разделаться с главарями партии Орсини, еще раньшепокончив с Колонна. Случай представился хороший, а воспользовался он им и тоголучше. Орсини, спохватившиеся, что усиление Церкви грозит им гибелью, собралисьна совет в Маджоне, близ Перуджи. Этот совет имел множество грозных последствийдля герцога,-- прежде всего, бунт в Урбино и возмущение в Романье, с которымион, однако, справился благодаря помощи Французов.
  Восстановив прежнеевлияние, герцог решил не доверять более ни Франции, ни другой внешней силе,чтобы впредь не подвергать себя опасности, и прибег к обману. Он также отвелглаза Орсини, что те сначала примирились с ним через посредство синьора Паоло-- которого герцог принял со всевозможными изъявлениями учтивости и одарилодеждой, лошадьми и деньгами,-- а потом в Синигалии сами простодушно отдалисьему в руки. Так, разделавшись с главарями партий и переманив к себе ихприверженцев, герцог заложил весьма прочное основание своего могущества: подего властью находилась вся Романья с герцогством Урбино и, что особенно важно,он был уверен в приязни к нему народа, испытавшего благодетельность его правления.
  Эта часть действийгерцога достойна внимания и подражания, почему я желал бы остановиться на нейособо. До завоевания Романья находилась под властью ничтожных правителей,которые не столько пеклись о своих подданных, сколько обирали их и направляли нек согласию, а к раздорам, так что весь край изнемогал от грабежей, усобиц ибеззаконий. Завоевав Романью, герцог решил отдать ее в надежные руки, дабыумиротворить и подчинить верховной власти, и с тем вручил всю полноту властимессеру Рамиро де Орко, человеку нрава резкого и крутого. Тот в короткое времяумиротворил Романью, пресек распри и навел трепет на всю округу. Тогда герцограссудил, что чрезмерное сосредоточение власти больше не нужно, ибо можетозлобить подданных, и учредил, под председательством почтенного лица,гражданский суд, в котором каждый год был представлен защитником. Но зная, чтоминувшие строгости все-таки настроили против него народ, он решил обелить себяи расположить к себе подданных, показав им, что если и были жестокости, то в нихповинен не он, а его суровый наместник. И вот однажды утром на площади в Чезенепо его приказу положили разрубленное пополам тело мессера Рамиро де Орко рядомс колодой и окровавленным мечом. Свирепость этого зрелища одновременноудовлетворила и ошеломила народ.
  Но вернемся к тому,от чего мы отклонились. Итак, герцог обрел собственных солдат и разгромилдобрую часть тех войск, которые в силу соседства представляли для него угрозу,чем утвердил свое могущество и отчасти обеспечил себе безопасность; теперь наего пути стоял только король Франции: с опозданием заметив свою оплошность,король не потерпел бы дальнейших завоеваний. Поэтому герцог стал высматриватьновых союзников и уклончиво вести себя по отношению к Франции — как раз тогда,когда французы предприняли поход на Неаполь против испанцев, осаждавших Гаету.Он задумывал развязаться с Францией, и ему бы это весьма скоро удалось, если быдольше прожил папа Александр.
  Таковы были действиягерцога, касавшиеся настоящего. Что же до будущего, то главную угрозу для негопредставлял возможный приемник Александра, который мог бы не только проявить недружественность, но и отнять все то, что герцогу дал Александр. Во избежаниеэтого он задумал четыре меры предосторожности: во-первых, истребить разоренныхим правителей вместе с семействами, чтобы не дать новому папе повода выступитьв их защиту; во-вторых, расположить к себе римских нобелей, чтобы с их помощьюдержать в узде будущего преемника Александра; в-третьих, иметь в Коллегиикардиналов как можно больше своих людей; в-четвертых, успеть до смерти папыАлександра расширить свои владения настолько, чтобы самостоятельно выдержатьпервый натиск извне. Когда Александр умер, у герцога было исполнено три частизамысла, а четвертая была близка к исполнению. Из разоренных им правителей онумертвил всех, до кого мог добраться, и лишь немногим удалось спастись; римскихнобилей он склонил в свою пользу, в Коллегии заручился поддержкой большей частикардиналов. Что же до расширения владений, то, задумав стать властителемТосканы, он успел захватить Перуджу и Пьомбино и взять под свое покровительствоПизу. К этому времени он мог уже не опасаться Франции — после того, какиспанцы окончательно вытеснили французов из Неаполитанского королевства, тем идругим приходилось покупать дружбу герцога, так что еще шаг — и он завладел быПизой. После чего тут же сдались бы Сиена и Лукка, отчасти из страха, отчастина зло флорентийцам; и сами флорентийцы оказались бы в безвыходном положении. Ивсе это могло бы произойти еще до конца того года, в который умер папаАлександр, и если бы произошло, то герцог обрел бы такое могущество и влияние,что не нуждался бы ни в чьем покровительстве и не зависел бы ни от чужогооружия, ни от чужой фортуны, но всецело от своей доблести и силы. Однако герцогвпервые обнажил свой меч всего за пять лет до смерти своего отца. И успелупрочить власть лишь над одним государством — Романьей, оставшись на полпути кобладанию другими, зажатый между двумя неприятельскими армиями и смертельнобольной.
  Но столько было вгерцоге яростной отваги и доблести, так хорошо умел он привлекать и устранятьлюдей, так прочны были основания его власти, заложенные им в столь краткоевремя, что он превозмог бы любые трудности — если бы его не теснили с двухсторон враждебные армии или не донимала болезнь. Что власть его покоилась напрочном фундаменте, в этом мы убедились: Романья дожидалась его больше месяца;в Риме, находясь при смерти, он, однако; пребывал в безопасности: Бальони,Орсини и Вителли, явившиеся туда, так никого и не увлекли за собой; ему удалосьдобиться того, чтобы папой избрали если не именно того, кого он желал, то покрайней мере не того, кого он не желал. Не окажись герцог при смерти тогда же,когда умер папа Александр, он с легкостью одолел бы любое препятствие. В дниизбрания Юлия II он говорил мне, что все предусмотрел на случай смерти отца,для всякого положения нашел выход, одного лишь не угадал — что в это время исам окажется близок к смерти.
  Обозревая действиягерцога, я не нахожу, в чем можно было бы его упрекнуть; более того, мнепредставляется, что он может послужить образцом всем тем, кому доставляетвласть милость судьбы или чужое оружие. Ибо, имея великий замысел и высокуюцель, он не мог действовать иначе: лишь преждевременная смерть Александра исобственная его болезнь помешали ему осуществить намерение. Таким образом, тем,кому необходимо в новом государстве обезопасить себя от врагов, приобрестидрузей, побеждать силой или хитростью, внушать страх и любовь народу, а солдатам-- послушание и уважение, иметь преданное и надежное войско, устранять людей,которые могут или должны повредить; обновлять старые порядки, избавляться отненадежного войска и создавать свое, являть суровость и милость, великодушие ищедрость и, наконец, вести дружбу с правителями и королями, так чтобы они сучтивостью оказывали услуги, либо воздерживались от нападений,-- всем им ненайти для себя примера более наглядного, нежели деяния герцога.
  В одном лишь можноего обвинить — в избрании Юлия главой Церкви. Тут он ошибся в расчете, ибоесли он не мог провести угодного ему человека, он мог, как уже говорилось, онмог отвести неугодного; а раз так, то ни в коем случае не следовало допускать кпапской власти тех кардиналов, которые были им обижены в прошлом или, в случаеизбрания, могли бы бояться его в будущем. Ибо люди мстят либо из страха, либоиз ненависти. Среди обиженных им были Сан-Пьетро ин Винкула, Колонна,Сан-Джорджо, Асканио; все остальные, взойдя на престол, имели бы причины егобояться. Исключение составляли испанцы и кардинал Руанский, те — в силуродственных уз и обязательств, этот — благодаря могуществу стоявшего за нимфранцузского королевства. Поэтому в первую очередь надо было позаботитьсякого-нибудь из испанцев, а в случае невозможности — кардинала Руанского, ноуже не как не Сан-Пьетро ин Винкула. Заблуждается тот, кто думает, что новыеблагодеяния могут заставить великих мира сего позабыть о старых обидах. Так чтогерцог совершил оплошность, которая и привела его к гибели. ГЛАВА VIII
  О ТЕХ, КТОПРИОБРЕТАЕТ ВЛАСТЬ  ЗЛОДЕЯНИЯМИ
  Но есть еще дваспособа сделаться государем — несводимые ни к милости судьбы, ни к доблести; иопускать их, как я полагаю, не стоит, хотя об одном из них уместнее рассуждатьтам, где речь идет о республиках. Я разумею случаи, когда частный человекдостигает верховной власти путем преступлений либо в силу благоволения к немусограждан. Говоря о первом способе, я сошлюсь на два случая — один издревности, другой из современной жизни — и тем ограничусь, ибо полагаю, что иэтих двух достаточно для тех, кто ищет примера.
  Сицилиец Агафоклстал царем Сиракуз, хотя вышел не только из простого, но из низкого ипрезренного звания. Он родился в семье горшечника и вел жизнь бесчестную, но смолоду отличался такой силой духа и телесной доблестью, что, вступив в войско,постепенно выслужился до претора Сиракуз. Утвердясь в этой должности, онзадумал сделаться властителем Сиракуз и таким образом присвоить себе то, чтобыло ему вверено по доброй воле. Посвятив в этот замысел ГамилькараКарфагенского, находившегося в это время в Сицилии, он созвал однажды утромнарод и сенат Сиракуз, якобы для решения дел, касающихся республики; и когдавсе собрались, то солдаты его по условленному знаку перебили всех сенаторов и богатейшихлюдей из народа. После такой расправы Агафокл стал властвовать, не встречая нималейшего сопротивления со стороны граждан. И хотя он был дважды разбиткарфагенянами и даже осажден их войском, он ое только не сдал город, но,оставив часть людей защищать его, с другой — вторгся в Африку; в короткоевремя освободил Сиракузы от осады и довел карфагенян до крайности, так что онибыли вынуждены заключить с ним договор, по которому ограничивались владениями вАфрике и уступали Агафоклу Сицилию.
  Вдумавшись, мы ненайдем в жизни Агафокла ничего или почти ничего, что бы досталось ему милостьюсудьбы, ибо, как уже говорилось, он достиг власти не чьим-либопокровительством, но службой в войске, сопряженной с множеством опасностей иневзгод, и удержал власть смелыми действиями, проявив решительность и отвагу.Однако же нельзя назвать и доблестью убийство сограждан, предательство,вероломство, жестокость и нечестивость: всем этим можно стяжать власть, но неславу. Так что, если судить о нем по той доблести, с какой он шел навстречуопасности, по той силе духа, с какой он переносил невзгоды, то едва ли онуступит любому прославленному военначальнику, но, памятуя его жестокость ибесчеловечность и все совершенные им преступления, мы не можем приравнять его квеличайшим людям. Следовательно, нельзя приписать ни милости судьбы, нидоблести то, что было добыто без того и другого.
  Уже в наше время,при папе Александре, произошел другой случай. Оливеротто из Фермо, вмладенчестве осиротевший, вырос в доме дяди с материнской стороны по имениДжованни Фольяни; еще в юных летах он вступил в военную службу под начало ПаолоВителли с тем, чтобы, освоившись с военной наукой, занять почетное место ввойске. По смерти Паоло он перешел под начало брата его Вителлоццо и весьмаскоро, как человек сообразительный, сильный и храбрый, стал первым лицом ввойске. Однако, полагая унизительным подчиняться другим, он задумал овладетьФермо — с благословения Вителли и при пособничестве нескольких сограждан,которым рабство отечества было милее свободы. В письме к Джованни Фольяни онобъявил, что желал бы после многолетнего отсутствия навестить дядю и родныеместа, а заодно определить размеры наследства; что в трудах своих он непомышляет ни о чем, кроме славы, и, желая доказать согражданам, что не впустуюрастратил время, испрашивает позволения въехать с почетом — со свитой из ставсадников, его друзей и слуг,-- пусть, мол, жители Фермо тоже не откажут ему впочетном приеме, что было бы лестно не только ему, но и дяде его, заменившемуему отца. Джовани Фольяни исполнил все, как просил племянник, и позаботился отом, чтобы горожане встретили его с почестями. Тот, поселившись в свободномдоме, выждал несколько дней, пока закончатся приготовления к задуманномузлодейству, и устроил торжественный пир, на который пригласил Джованни Фольянии всех именитых людей Фермо. После того, как покончили с угощениями и спринятыми в таких случаях увеселениями, Оливеротто с умыслом повел опасные речио предприятиях и величии папы Александра и сына его Чезаре. Джованни и другиестали ему отвечать, он вдруг поднялся и, заявив, что подобные разговоры лучшепродолжать в укромном месте, удалился внутрь покоев, куда за ним последовалдядя и другие именитые гости. Не успели они, однако, сесть, как из засады выскочилисолдаты и перебили всех, кто там находился. После этой резни Оливеротто верхомпомчался через город и осадил во дворце высший магистрат; тот из страхаповиновался и учредил новое правление, а Оливеротто провозгласил властителемгорода.
  Истребив тех, кто понедовольству мог ему навредить, Оливеротто укрепил свою власть новым военным игражданским устройством и с той поры не только пребывал в безопасности внутриФермо но и стал грозой всех соседей. Выбить его из города было бы так жетрудно, как Агафокла, если бы его не перехитрил Чезаре Борджа, который вСинигалии, как уже рассказывалось, заманил в ловушку главарей Орсини и Вителли;Оливеротто приехал туда вместе с Виттелоццо, своим наставником в доблести и взлодействах, и там вместе с ним был удушен, что произошло через год послеописанного отцеубийства.
  Кого-то могло быозадачить, почему Агафоклу и ему подобным удавалось, проложив себе путьжестокостью и предательством, долго и благополучно жить в своем отечестве,защищать себя от внешних врагов и не стать жертвой заговора со сторонысограждан, тогда как многим другим не удавалось сохранить власть жестокостьюдаже в мирное, а не то что в смутное военное время. Думаю, дело в том, чтожестокость жестокости рознь. Жестокость применена хорошо в тех случаях — еслипозволительно дурное называть хорошим,-- когда ее проявляют сразу и посоображениям безопасности, не упорствуют в ней и по возможности обращают наблаго подданных; и плохо применена в тех случаях, когда по началу расправысовершаются редко, но со временем учащаются, а не становятся реже. Действуяпервым способом, можно, подобно Агафоклу, с божьей и людской помощью удержатьвласть; действуя вторым — невозможно.
  Отсюда следует, чтотот, кто овладевает государством, должен предусмотреть все обиды, чтобыпокончить с ними разом, а не возобновлять изо дня в день; тогда люди понемногууспокоятся, и государь сможет, делая им добро, постепенно завоевать ихрасположение. Кто поступит иначе, из робости или по дурному умыслу, тот никогдауже не вложит меч в ножны и никогда не сможет опереться на своих подданных, незнающих покоя от новых и непрестанных обид. Так что обиды нужно наносить разом:чем меньше их распробуют, тем меньше от них вреда; благодеяния же полезнооказывать мало-помалу, чтобы их распробовали как можно лучше. Самое же главноедля государя — вести себя с подданными так, чтобы никакое событие — нидурное, ни хорошее — не заставляло его изменить своего обращения с ними, таккак, случись тяжелое время, зло делать поздно, а добро бесполезно, ибо егосочтут вынужденным и не воздадут за него благодарностью. ГЛАВА IX
  О ГРАЖДАНСКОМЕДИНОВЛАСТИИ
  Перейду теперь к темслучаям, когда человек делается государем своего отечества не путем злодеяний ибеззаконий, но в силу благоволения сограждан — для чего требуется несобственно доблесть или удача, но скорее удачливая хитрость. Надобно сказать,что такого рода единовластие — его можно назвать гражданским — учреждается потребованию либо знати, либо народа. Ибо нет города, где не обособились два этиначала: знать желает подчинять и угнетать народ, народ не желает находиться вподчинении и угнетении; столкновение же этих начал разрешается трояко: либоединовластием, либо беззаконием, либо свбодой.
  Единовластиеучреждается либо знатью, либо народом, в зависимости от того, кому первомупредоставится удобный случай. Знать, видя, что она не может противостоятьнароду, возвышает кого-нибудь из своих и провозглашает его государем, чтобы заего спиной утолить свои вожделения. Так же и народ, видя, что он не можетсопротивляться знати, возвышает кого либо одного, чтобы в его власти обрестидля себя защиту. Поэтому тому, кто приходит к власти с помощью знати, труднееудержать власть, чем тому, кого привел к власти народ, так как если государь окружензнатью, которая почитает себя ему равной, он не может ни приказывать, ни иметьнезависимый образ действий. Тогда как тот, кого привел к власти народ, правитодин и вокруг него нет никого или почти никого, кто не желал бы емуповиноваться. Кроме того, нельзя честно, не ущемляя других, удовлетворятьпритязания знати, но можно — требования народа, так как у народа более честнаяцель, чем у знати: знать желает угнетать народ, а народ не желает бытьугнетенным. Сверх того, с враждебным народом ничего нельзя поделать, ибо онмногочислен, а со знатью — можно, ибо она малочисленна. Народ, на худой конец,отвернется от государя, тогда как от враждебной знати можно ждать не толькотого, что она отвернется от государя, но даже пойдет против него, ибо она дальновидней,хитрее, загодя ищет путей к спасению и заискивает перед тем, кто сильнее. И ещедобавлю, что государь не волен выбирать народ, но волен выбирать знать, ибо егоправо карать и миловать, приближать или подвергать опале.
  Эту последнюю частьразъясню подробней. С людьми знатными надлежит поступать так, как поступаютони. С их же стороны возможны два образа действий: либо они показывают, чтоготовы разделить судьбу государя, либо нет. Первых, если они не корыстны, надопочитать и ласкать, что до вторых, то здесь следует различать два родапобуждений. Если эти люди ведут себя таким образом по малодушию и природномуотсутствию решимости, ими следует воспользоваться, в особенности теми, ктосведущ в каком-либо деле. Если же они ведут себя так умышленно, из честолюбия,то это означает, что они думают о себе больше, нежели о государе. И тогда ихнадо остерегаться и бояться не меньше, чем явных противников, ибо в трудноевремя они всегда помогут погубить государя.
  Так что еслигосударь пришел к власти с помощью народа, он должен стараться удержать егодружбу, что совсем не трудно, ибо народ требует только, чтобы его не угнетали.Но если государя привела к власти знать наперекор народу, то первый его долг — заручиться дружбой народа, что опять-таки нетрудно сделать, если взять народпод свою защиту. Люди же таковы, что, видя добро со стороны тех, от кого ждализла, особенно привязываются к благодетелям, поэтому народ еще большерасположится к государю, чем если бы сам привел его к власти. Заручиться же поддержкойнарода можно разными способами, которых я обсуждать не стану, так как онименяются от случая к случаю и не могут быть подведены под какое-либоопределенное правило.
  Скажу лишь взаключение, что государю надлежит быть в дружбе с народом, иначе в трудноевремя он будет свергнут. Набид, правитель Спарты, выдержал осаду со сторонывсей Греции и победоносного римского войска и отстоял власть и отечество; междутем с приближением опасности ему пришлось устранить всего несколько лиц, тогдакак если бы он враждовал со всем народом, он не мог бы ограничиться стольмалым. И пусть мне не возражают на это расхожей поговоркой, что, мол, на народнадеяться — что на песке строить. Поговорка верна, когда речь идет о простомгражданине, который, опираясь на народ, тешит себя надеждой, что народ еговызволит, если он попадет в руки врагов или магистрата. Тут и в самом делеможно обмануться, как обманулись Гракхи в Риме или мессер Джорджо Скали воФлоренции. Но если в народе ищет опоры государь, который не просит, априказывает, к тому же бесстрашен, не падает духом в несчастье, не упускаетнужных приготовлений для обороны и умеет распоряжениями своими и мужествомвселить бодрость в тех, кто его окружает, он никогда не обманется в народе иубедится в прочности подобной опоры.
  Обычно в такихслучаях власть государя оказывается под угрозой при переходе от гражданскогостроя к абсолютному — так как государи правят либо посредством магистрата,либо единолично. В первом случае положение государя слабее и уязвимее, ибо онвсецело зависит от воли граждан, из которых состоит магистрат, они же могутлишить его власти в любое, а тем более в трудное, время, то есть могут либовыступить против него, либо уклониться от выполнения его распоряжений. И тут,перед лицом опасности, позно присваивать себе абсолютную власть, так какграждане и подданные, привыкнув исполнять распоряжения магистрата, не станут втрудных обстоятельствах подчиняться приказаниям государя. Оттого-то в тяжелоевремя у государя всегда будет недостаток в надежных людях, ибо нельзя веритьтому, что видишь в спокойное время, когда граждане нуждаются в государстве: туткаждый спешит с посулами, каждый, благо смерть далеко, изъявляет готовностьпожертвовать жизнью за государя, но когда государство в трудное времяиспытывает нужду в своих гражданах, их объявляется немного. И подобная проверкатем опасней, что она бывает лишь однажды. Поэтому мудрому государю надлежитпринять меры к тому, чтобы граждане всегда и при любых обстоятельствах имелипотребность в государе и в государстве,-- только тогда он сможет положиться наих верность. ГЛАВА X
  КАК СЛЕДУЕТИЗМЕРЯТЬ СИЛЫ  ВСЕХ ГОСУДАРСТВ
  Изучая свойствагосударств, следует принять в соображение и такую сторону дела: может лигосударь в случае надобности отстоять себя собственными силами или он нуждаетсяв защите со стороны. Поясню, что способными отстоять себя я называю техгосударей, которые, имея в достатке людей или денег, могут собрать требуемыхразмеров войско и выдержать сражение с любым неприятелем; нуждающимся в помощия называю тех, кто не может выйти против неприятеля в поле и вынужденобороняться под прикрытием городских стен. Что делать в первом случае — о томречь впереди, хотя кое что уже сказано выше. Что же до второго случая, то тутничего не скажешь, кроме того, что государю надлежит укреплять и снаряжать всемнеобходимым город, не принимая в расчет прилегающую округу. Если государьхорошо укрепит город и будет обращаться с подданными так, как описано выше идобавлено ниже, то соседи остерегутся на него нападать. Ибо люди — врагивсяких затруднительных препятствий, а кому же покажется легким нападение нагосударя, чей город хорошо укреплен, а народ не озлоблен.
  Города Германии,одни из самых свободных, имеют небольшие округи, повинуются императору, когдасами того желают, и не боятся ни его, ни кого-либо другого из сильных соседей,так как достаточно укреплены для того, чтобы захват их всякому показалсятрудным и изнурительным делом. Они обведены добротными стенами и рвами, имеютартилерии сколько нужно и на общественных складах держат годовой запаспродовольствия, питья и топлива; кроме того, чтобы прокормить простой народ, неистощая казны, они заготовляют на год работы в тех отраслях, которыми живетгород, и в тех ремеслах, которыми кормится простонародье. Военное искусство уних в чести, и они поощряют его разными мерами.
  Таким образом,государь, чей город хорошо укреплен, а народ не озлоблен, не можетподвергнуться нападению. Но если это и случится, неприятель принужден будет спозором ретироваться, ибо все в мире меняется с такой быстротой, что едва ликто-нибудь сможет год продержать войско в праздности, осаждая город. Мневозразят, что если народ увидит, как за городом горят его поля и жилища, он невыдержит долгой осады, ибо собственные заботы возьмут верх над верностьюгосударю. На это я отвечу, что государь сильный и смелый одолеет все трудности,то внушая подданным надежду на скорое окончание бедствий, то напоминая им отом, что враг беспощаден, то осаживая излишне строптивых. Кроме того,неприятель обычно сжигает и опустошает поля при подходе к городу, когда людиеще разгорячены и полны решимости не сдаваться; когда же через несколько днейпыл поостынет, то урон уже будет нанесен и зло содеяно. А когда людям ничего неостается, как держаться своего государя, и сами они будут ожидать от негоблагодарности за то, что защищая его, позволили сжечь свои дома и разграбитьимущество. Люди же по натуре своей таковы, что не меньше привязываются к тем,кому сделали добро сами, чем к тем, кто сделал добро им. Так по рассмотрениивсех обстоятельств, скажу, что разумный государь без труда найдет способыукрепить дух горожан во все время осады, при условии, что у него хватит чемпрокормить и оборонить город. ГЛАВА XI
  О ЦЕРКОВНЫХГОСУДАРСТВАХ
  Нам остаетсярассмотреть церковные государства, о которых можно сказать, что овладеть имитрудно, ибо для этого требуется доблесть или милость судьбы, а удержать легко,ибо для этого не требуется ни того, ни другого. Государства эти опираются наосвященные религией устои, столь мощные, что они поддерживают государей увласти, независимо от того, как те живут и поступают. Только там государи имеютвласть, но ее не отстаивают, имеют подданных, но ими не управляют; и однако же,на власть их никто не покушается, а подданные их не тяготятся своим положениеми не хотят, да и не могут от них отпасть. Так что лишь эти государи неизменнопребывают в благополучии и счастье.
  Но так какгосударства эти направляемы причинами высшего порядка, до которых ум человеческийне досягает, то говорить о них я не буду; лишь самонадеянный и дерзкий человекмог бы взяться рассуждать о том, что возвеличено и хранимо Богом. Однако жеменя могут спросить, каким образом Церковь достигла такого могущества, что еебоится король Франции, что ей удалось изгнать его из Италии и разгромитьвенецианцев, тогда как раньше с ее светской властью не считались даже мелкиевладетели и бароны, не говоря уж о крупных государствах Италии. Если меняспросят об этом, то, хотя все эти события хорошо известны, я сочту нелишнимнапомнить, как было дело.
  Перед тем как Карл,французский король, вторгся в Италию, господство над ней было поделено междупапой, венецианцами, королем Неаполитанским, герцогом Миланским ифлорентийцами. У этих властей было две главные заботы: во-первых, недопуститьвторжения в Италию чужеземцев, во-вторых, удержать друг друга в прежнихграницах. Наибольшие подозрения внушали венецианцы и папа. Против венецианцевпрочие образовали союз, как это было при защите Феррары; против папыиспользовались римские бароны. Разделенные на две партии — Колонна и Орсини,бароны постоянно затевали свары и, потрясая оружием на виду у главы Церкви,способствовали слабости и неустойчивости папства. Хотя кое-кто из пап обладалмужеством, как, например, Сикст, никому из них при всей опытности иблагоприятных обстоятельствах не удавалось избавится от этой напасти. Винойтому — краткость их правления, ибо за те десять лет, что в среднем проходилиот избрания папы до его смерти, ему насилу удавалось разгромить лишь одну извраждующих партий. И если папа успевал, скажем, почти разгромить приверженцевКолонна, то преемник его, будучи сам врагом Орсини, давал возродится партииКолонна и уже не имел времени разгромить Орсини. По этой самой причине в Италииневысоко ставили светскую власть папы.
  Но когда на папскийпрестол взошел Александр VI, он куда более всех своих предшественников сумелпоказать, чего может добиться глава Церкви, действуя деньгами и силой.Воспользовавшись приходом французов, он совершил посредством герцога Валентиновсе то, о чем я рассказал выше — там, где речь шла о герцоге. Правда труды егобыли направлены на возвеличение не Церкви, а герцога, однако же они обернулисьвеличием Церкви, которая унаследовала плоды его трудов после смерти Александраи устранения герцога. Папа Юлий застал по вошествии могучую Церковь: онавладела Романьей, смирила римских баронов, чьи партии распались под ударамиАлександра, и, сверх того, открыла новый источник пополнения казны, которым непользовался никто до Александра.
  Все это Юлий нетолько продолжил, но и придал делу больший размах. Он задумал присоединитьБалонью, сокрушить Венецию и прогнать французов и осуществил этот замысел, ктем большей своей славе, что радел о величии Церкви, а не частных лиц. Крометого он удержал партии Орсини и Колонна в тех пределах, в каких застал их; ихотя кое-кто из главарей готов был посеять смуту, но их удерживало, во-первых,могущество Церкви, а во-вторых — отсутствие в их рядах кардиналов, всегдабывавших защитниками раздоров. Никогда между этими партиями не будет мира, еслиу них будут свои кардиналы: разжигая в Риме и вне его вражду партий, кардиналывтягивают в нее баронов, и так из властолюбия прелатов рождаются распри иусобицы среди баронов.
  Его святейшиствопапа Лев воспринял, таким образом, могучую Церковь; и если его предшественникивозвеличили папство силой оружия, то нынешний глава Церкви внушает нам надеждуна то, что возвеличит и прославит его еще больше своей добротой, доблестью имногообразными талантами. ГЛАВА XII
  О ТОМ, СКОЛЬКОБЫВАЕТ ВИДОВ ВОЙСК,  И О НАЕМНЫХ СОЛДАТАХ
  Выше мы подробнообсудили разновидности государств, названные мною в начале; отчасти рассмотрелипричины благоденствия и крушения государей; выяснили, какими способамидействовали те, кто желал завоевать и удержать власть. Теперь рассмотрим,какими средствами нападения и защиты располагает любое из государств,перечисленных выше. Ранее уже говорилось о том, что власть государя должнапокоиться на крепкой основе, иначе она рухнет. Основой же власти во всехгосударствах — как унаследованных, так смешанных и новых — служат хорошиезаконы и хорошее войско. Но хороших законов не бывает там, где нет хорошеговойска, и наоборот, где есть хорошее войско, там хороши и законы, поэтому минуязаконы, я перехожу прямо к войску.
  Начну с того, чтовойско, которым государь защищает свою страну, бывает либо собственным, либосоюзническим, либо наемным, либо смешанным. Наемные и союзнические войскабесполезны и опасны; никогда не будет ни прочной, ни долговечной та власть,которая опирается на наемное войско, ибо наемники честолюбивы, распущенны,склонны к раздорам, задиристы с друзьями и трусливы с врагом, вероломны инечестивы; поражение их отсрочено лишь настолько, насколько отсроченрешительный приступ; в мирное же время они разорят тебя не хуже, чем в военноенеприятель. Объясняется это тем, что не страсть и не какое-либо другоепобуждение удерживает их в бою, а только скудное жалованье, что, конечно,недостаточно для того, чтобы им захотелось пожертвовать за тебя жизнью. Имвесьма по душе служить тебе в мирное время, но стоит начаться войне, как онипоказывают тыл и бегут.
  Надо ли доказыватьто, что и так ясно: чем иным вызвано крушение Италии, как не тем, что онадолгие годы довольствовалась наемным оружием? Кое для кого наемники действовалис успехом и не раз красовались отвагой друг перед другом, но когда вторгсячужеземный враг, мы увидели чего они стоят на самом деле. Так что Карлу, королюФранции, и впрямь удалось захватить Италию с помощью куска мела. А кто говорил,что мы терпим за грехи наши, сказал правду, только это не те грехи, какие ондумал, а те, котрые я перечислил. И так как это были грехи государей, то ирасплачиваться пришлось им же.
  Я хотел бы объяснитьподробнее, в чем беда наемного войска. Кондотьеры по-разному владеют своимремеслом: одни превосходно, другие — посредственно. Первым нельзя доверятьпотому, что они сами будут домогаться власти и ради нее свергнут либо тебя, иххозяина, либо другого, но не справившись о твоих намерениях. Вторым нельзядовериться потому, что они проиграют сражение. Мне скажут, что тогоже можнождать от всякого, у кого в руках оружие, наемник он или нет. На это я отвечу:войско состоит в ведении либо государя, либо республики; в первом случаегосударь должен лично возглавить войско, приняв на себя обязанностивоенначальника; во втором случае республика должна поставить во главе войскаодного из граждан; и если он окажеться плох — сместить его, в противном случае-- ограничить законами, дабы не преступал меры. Мы знаем по опыту, что толькогосудари-полководцы и вооруженные республики добивались величайших успехов,тогда как наемники приносили один вред.
  Рим и Спарта многовеков простояли вооруженные и свободные. Швейцарцы лучше всех вооружены и болеевсех свободны. В древности наемников призывал Карфаген, каковой чуть не был имизахвачен после окончания перевой войны с Римом, хотя карфагеняне поставили воглаве войска своих же граждан. После смерти Эпаминонда фиванцы пригласилиФилиппа Македонского возглавить их войско, и тот, вернувшись победителем, отнялу Фив свободу. Миланцы по смерти герцога Филиппа призвали на службу ФранческоСфорца, и тот, разбив венецианцев при Караваджо, соединился с неприятелемпротив миланцев, своих хозяев. Сфорца, его отец, состоя на службе у Джованны,королевы Неаполитанской, внезапно оставил ее безоружной, так что спасаякоролевство, она бросилась искать заступничества у короля Арагонского.
  Мне скажут, чтовенецианцы и флорентийцы не раз утверждали свое ладычество, пльзуясь наемнымвойском, и однако, кондотьеры их не стали государями и честно защищали хозяев.На это я отвечу, что флорентийцам попросту везло: из тех доблестныхкондотьеров, которых стоило бы опасаться, одним не пришлось одержать победу,другие имели соперников, третьи домогались власти, но в другом месте. Как мыможем судить о верности Джованни Аукута, если за ним не числится ни однойпобеды, но всякий согласиться, что, вернись он с победой, флорентийцы оказалисьбы в полной его власти. Сфорца и Браччо как соперники не спускали друг с другаглаз, поэтому Франческо перенес свои домогания в Ломбардию, а Браччо — впапские владения и в Неаполитанское королевство. А как обстояло дело недавно?Флорентийцы пригласили на службу Паоло Вителли, человека умнейшего ипользовавшегося огромным влиянием еще в частной жизни. Если бы он взял Пизу,разве не очевидно, что флорентийцам бы от него не отделаться? Ибо перейди он наслужбу к неприятелю, им пришлось бы сдаться; останься он у них, им пришлось быему подчиниться.
  Что же касаетсявенецианцев, то блестящие и прочные победы они одерживали лишь до тех пор, покавоевали своими силами, то есть до того, как приступили к завоеваниям наматерике. Аристократия и вооруженное простонародье Венеции не раз являлиобразцы воинской доблести, воюя на море, но стоило им перейти на сушу, как онипереняли военный обычай всей Италии. Когда их завоевания на суше были не великии держава их стояла твердо, у них не было поводов опасаться своих кондотьеров, нокогда владения их разрослись — а было это при Кроманьоле,-- то они осозналисвою оплошность. Кроманьола был известен им как доблестный полководец — подего началом они разбили Миланского герцога,-- но, видя, что он тянет время, ане воюет, они рассудили, что победы он не одержит, ибо к ней не стремится,уволить же они сами его не посмеют, ибо побоятся утратить то, что завоевали:вынужденные обезопасить себя каким-либо способом, они его умертвили. Позднееони нанимали Бартоломео да Бергамо, Роберто да Сан-Северино, графа ди Питильянои им подобных, которые внушали опасение не тем, что выиграют, а тем, чтопроиграют сражение. Как оно и случилось при Вайла, где венецианцы за один деньпотеряли все то, что с таким трудом собирали восемь столетий. Ибо наемникиславятся тем, что медленно и вяло наступают, зато с замечательной быстротойотсупают. И раз уж я обратился за примером к Италии, где долгие годыхозяйничают наемные войска, то для пользы дела хотел бы вернуться вспять, чтобывыяснить, откуда они пошли и каким образом набрали такую силу.
  Надо знать, что внедавнее время, когда империя ослабла, а светская власть папы окрепла, Италияраспалась на несколько государств. Многие крупные города востали противугнетавших их нобилей, которым покровительствовал император, тогда как городампокровительствовала церковь в интересах своей светской власти; во многих другихгородах их собственные граждане возвысились до положения государей. Так Италияпочти целиком оказалась под властью папы и нескольких республик. Однаковставшие у власти прелаты и граждане не привыкли иметь дело с оружием, поэтомуони стали приглашать на службу наемников. Альбериго да Конио, уроженец Романьи,первым создал славу наемному оружию. Его выученики Браччо и Сфорца в свое времядержали в руках всю Италию. За ними пошли все те, под чьим началом наемныевойска состоят по сей день. Доблесть их привела к тому, что Италию из конца вконец прошел Карл, разорил Людовик, попрал Фердинанд и предали поруганиюшвейцарцы.
  Начали они с того,что, возвышая себя, повсеместно унизили техоту. Это нужно было затем, что, живяремеслом и не имея владений, они не могли бы прокормить большого пешего войска,а малое не создало бы им славы. Тогда как, ограничившись кавалерией, они принебольшой численности обеспечили себе и сытость, и почет. Дошло до того, что вдвадцатитысячном войске не насчитывалось и двух тысяч пехоты. В дальнейшем онипроявили необычайную изворотливость для того, чтобы избавить себя и солдат отопасностей и тягот военной жизни: в стычках они не убивают друг друга, а берутв плен и не требуют выкупа, при осаде ночью не идут на приступ; обороняя город,не делая вылазок к палаткам; не окружают лагерь частоколом и рвом, не ведуткампаний в зимнее время. И все это дозволяется их военным уставом и придуманоими нарочно для того, чтобы, как сказано, избежать опасностей и тягот военнойжизни: так они довели Италию до позора и рабства. ГЛАВА XIII
  О ВОЙСКАХСОЮЗНИЧЕСКИХ, СМЕШАННЫХ  И СОБСТВЕННЫХ
  Союзнические войска-- еще одна разновидность бесполезных войск — это войска сильного государя,которые призываются для помощи и защиты. Такими войсками воспользовался недавнопапа Юлий: в военных действиях против Феррары он увидел, чего стоят егонаемники, и сговорился с Фердинандом, королем Испанским, что тот окажет емупомощь кавалерией и пехотой. Сами по себе такие войска могут отлично и спользой послужить своему государю, но для того, кто их призывает на помощь, онипочти всегда опасны, ибо поражение их грозит государю гибелью, а победа — зависимостью.
  Несмотря на то чтоисторические сочинения содержат множество подобных примеров, я хотел бысослаться на тот же пример папы Юлия. С его стороны это был крайне опрометчивыйшаг — довериться чужеземному государю ради того, чтобы захватить Феррару. И онбыл бы наказан за свою опрометчивость, если бы, на его счастье, судьба нерассудила иначе: союзническое войско его было разбито при Равенне, но благодарятому, что внезапно появились швейцарцы и неожиданно для всех прогналипобедителей, папа не попал в зависимость ни к неприятелю, ибо тот бежал, ни ксоюзникам, ибо победа была добыта не их оружием. Флорентийцы, не имея войска,двинули против Пизы десять тысяч французов — что едва не обернулось для ниххудшим бедствием, чем все, какие случались с ними в прошлом. ИмператорКонстантинополя, воюя с соседями, призвал в Грецию десять тысяч турок, каковыепо окончании войны не пожелали уйти, с чего и началось порабощение Грецииневерными.
  Итак, пустьсоюзническое войско призывает тот, кто не дорожит победой, ибо оно куда опаснейнаемного. Союзническое войско — это верная гибель тому, кто его призывает: онодействует как один человек и безраздельно повинуется своему государю; наемномуже войску после победы нужно и больше времени, и более удобные обстоятельства,чтобы тебе повредить; в нем меньше единства, оно собрано и оплачиваемо тобой, итот, кого ты поставил во главе его, не может сразу войти в такую силу, чтобыстать для тебя опасным соперником. Короче говоря, в наемном войске опаснеенерадивость, в союзническом войске — доблесть.
  Поэтому мудрыегосудари всегда предпочитали иметь дело с собственным войском. Лучше, полагалиони, проиграть со своими, чем выиграть с чужими, ибо не истинна та победа,которая добыта чужим оружием. Без колебаний сошлюсь опять на пример ЧезареБорджа. Поначалу, когда герцог только вступил в Романью, у него былафранцузская конница, с помощью которой он захватил Имолу и Форли. Позже онпонял ненадежность союзнического войска и, сочтя, что наемники менее для негоопасны, воспользовался услугами Орсини и Вителли. Но, увидев, что те в деленестойки и могут ему изменить, он избавился от них и набрал собственное войско.Какова разница между всеми этими видами войск, нетрудно понять, еслипосмотреть, как изменялось отношение к герцогу, когда у него были толькофранцузы, потом — наемное войско Орсини и Вителли и, наконец — собственноевойско. Мы заметим, что, хотя уважение к герцогу постоянно росло, в полной мерес ним стали считаться только после того, как все увидели, что он располагаетсобственными солдатами.
  Я намеревался неотступать от тех событий, которые происходили в Италии в недавнее время, носошлюсь еще на пример Гиерона Сиракузского, так как упоминал о нем выше. Став,как сказано, волею сограждан военначальником Сиракуз, он скоро понял, что отнаемного войска мало толку, ибо тогдашние кондотьеры были сродни теперешним. Итак как он заключил, что их нельзя ни прогнать, ни оставить, то приказал ихизрубить и с тех пор опирался только на свое, а не на чужое войско. Приходит напамять и рассказ из Ветхого завета, весьма тут уместный. Когда Давид вызвал набой Голиафа, единоборца из стана фелистимлян, то Саул, дабы поддержать дух вДавиде, облачил его в свои доспехи, но тот отверг их, сказав, что ему не посебев чужом вооружении и что лучше он пойдет на врага с собственной пращой и ножом.Так всегда и бывает, что чужие доспехи либо широки, либо тесны, либо слишкомгромоздки.
  Карл VII, отецкороля Людовика XI, благодаря фортуне и доблести освободив Францию от англичан,понял, как небходимо быть вооруженным своим оружием, и приказал образоватьпостоянную конницу и пехоту. Позже король Людовик, его сын, распустил пехоту истал брать на службу швейцарцев; эту ошибку еще усугубили его преемники, итеперь она дорого обходится французскому королевству. Ибо, предпочтяшвейцарцев, Франция подорвала дух своего войска: после упразднения пехотыкавалерия, приданная наемному войску, уже не надеется выиграть сражение своимисилами. Так и получается, что воевать против швейцарцев французы не могут, абез швейцарцев против других — не смеют. Войско Франции, стало быть,смешанное: частью собственное, частью наемное — и в таком виде намногопревосходит целиком союзническое или целиком наемное войско, но намногоуступает войску, целиком состоящему из своих солдат. Ограничусь уже известнымпримером: Франция была бы непобедима, если бы усовершенствовала или хотя бысохранила устройство войска, введеное Карлом. Но неразумие людей таково, чтоони часто не замечают яда внутри того, что хорошо с виду, как я уже говорилвыше по поводу чахоточной лихорадки.
  Поэтому государь,который проглядел зарождающийся недуг, не обладает истинной мудростью,-- нововремя распознать его дано немногим. И если мы задумаемся об упадке Римскойимперии, то увидим, что он начался с того, что римляне стали брать на службунаемников — готов. От этого и пошло истощение сил империи, причем сколько силыотнималось у римлян, столько прибавлялось готам. В заключение же повторю, чтобез собственного войска государство непрочно — более того, оно всецело зависитот прихотей фортуны, ибо доблесть не служит ему верной защитой в трудное время.По мнению и приговору мудрых людей:" Quod nihil sit tam infirmum autinstabile, quam fama potentiae non sua vi nixa". [«Нет ничегоболее шаткого и преходящего, чем обаяние не опирающегося на собственную силумогущества». Тацит. Аналы, XIII, 19, т. 1. Л.,1970, с. 232. перевод А. С.Бобовича.]. Собственные войска суть те, которые составляются из подданных,граждан или преданных тебе людей, всякие же другие относятся либо ксоюзническим, либо к наемным. А какое им дать устройство, нетрудно заключить,если обдумать действия четырех названных мною лиц и рассмотреть, как устраивалии вооружали свои армии Филипп, отец Александра Македонского, и многие другиереспублики и государи, чьему примеру я всецело вверяюсь. ГЛАВА XIV
  КАК ГОСУДАРЬДОЛЖЕН ПОСТУПАТЬ  КАСАТЕЛЬНО ВОЕННОГО ДЕЛА
  Таким образом,государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела,кроме войны, военных установлений и военной науки, ибо война есть единственнаяобязанность, которую правитель не может возложить на другого. Военное искусствонаделено такой силой, что позволяет не только удержать власть тому, кто рожденгосударем, но и достичь власти тому, кто родился простым смертным. И наоборот,когда государи помышляли больше об удовольствиях, чем о военных упражнениях,они теряли и ту власть что имели. Небрежение этим искусством является главнойпричиной утраты власти, как владение им является главной причиной обретениявласти.
  Франческо Сфорца,умея воевать, из частного лица стал Миланским герцогом, дети его, уклоняясь оттягот войны, из герцогов стали частными лицами. Тот, кто не владеет военнымремеслом, навлекает на себя много бед, и в частности презрение окружающих, аэтого надо всемерно остерегаться, как о том будет сказано ниже. Ибо вооруженныйнесопоставим с безоружным и никогда вооруженный не подчинится безоружному подоброй воле, а безоружный никогда не почувствует себя в безопасности среди вооруженныхслуг. Как могут двое поладить, если один подозревает другого, а тот в своюочередь его презирает. Так и государь, не сведущий в военном деле, терпит многобед, и одна из них та, что он не пользуется уважением войска и в свою очередьне может на него положиться.
  Поэтому государьдолжен даже в мыслях не оставлять военных упражнений и в мирное времяпредаваться им еще больше, чем в военное. Заключаются же они, во-первых, вделах, во-вторых — в размышлениях. Что касается дел, то государю следует нетолько следить за порядком и учениями в войске, но и самому почаще выезжать наохоту, чтобы закалить тело и одновременно изучить местность, а именно: где икакие есть возвышенности, куда выходят долины, насколько простираются равнины,каковы особенности рек и болот. Такое изучение вдвойне полезно. Прежде всегоблагодаря ему лучше узнаешь собственную страну и можешь вернее определитьспособы ее защиты; кроме того, зная в подробностях устройство одной местности,легко понимаешь особенности другой, попадая туда впервые, ибо склоны, долины,равнины, болота и реки, предположим, в Таскане имеют определенное сходство стем, что мы видим в других краях, отчего тот, кто изучил одну местность, быстроосваивается и во всех прочих. Если государь не выработал в себе этих навыков,то он лишен первого качества военначальника, ибо именно они позволяют сохранятьпреимущество, определяя местоположение неприятеля, располагаясь лагерем, идя насближение с противником, вступая в бой и осаждая крепости.
  Филопемену, главеахейского союза, античные авторы расточают множество похвал, и в частности зато, что он и в мирное время ни о чем не помышлял, кроме военного дела. Когда онпрогуливался с друзьями за городом, то часто останавливался и спрашивал: еслинеприятель займет тот холм, а наше войско будет стоять здесь, на чьей сторонебудет преимущество? как наступать в этих условиях, сохраняя боевые порядки? какотступать, если нас вынудят к отступлению? как преследовать противника, еслитот обратился в бегство? И так, продвигаясь вперед, предлагал все новые и новыеобстоятельства из тех, какие случаются на войне; и после того как выслушивалмнение друзей, высказывал свое и приводил доводы в его пользу, так постояннымиразмышлениями он добился того, что во время войны никакая случайность не моглабы застигнуть его в расплох.
  Что же до умственныхупражнений, то государь должен читать исторические труды, при этом особоизучать действия выдающихся полководцев, разбирать, какими способами они веливойну, что определяло их победы и что — поражения, с тем чтобы одерживатьпервые и избегать последних. Самое же главное — уподобившись многим великимлюдям прошлого, принять за образец кого-либо из прославленных и чтимых людейдревности и постоянно держать в памяти его подвиги и деяния. Так, по рассказам,Александр Великий подражал Ахиллу, Цезарь — Александру, Сципион — Киру.Всякий, кто прочтет жизнеописание Кира, составленное Ксенофонтом, согласится,что, уподобляясь Киру, Сципион весьма способствовал своей славе и что вцеломудрии, обходительности, человечности и щедрости Сципион следовал Киру, кактот описан нам Ксенофонтом. Мудрый государь должен соблюдать все описанныеправила, никогда не предаваться в мирное время праздности, ибо все его трудыокупятся, когда настанут тяжелые времена, и тогда, если судьба захочет егосокрушить, он сумеет выстоять под ее напором. ГЛАВА XV
  О ТОМ,  ЗАЧТО ЛЮДЕЙ, В ОСОБЕННОСТИ ГОСУДАРЕЙ,  ВОСХВАЛЯЮТ ИЛИ ПОРИЦАЮТ
  Теперь остаетсярассмотреть, как государь должен вести себя по отношению к подданным исоюзникам. Зная, что об этом писали многие, я опасаюсь, как бы меня не сочлисамонадеянным за то, что, избрав тот же предмет, в толковании его я более всегорасхожусь с другими. Но, имея намерение написать нечто полезное для людейпонимающих, я предпочел следовать правде не воображаемой, а действительной — вотличие от тех многих, кто изобразил республики и государства, каких вдействительности никто не знавал и не видывал. Ибо расстояние между тем, каклюди живут и как должны бы жить, столь велико, что тот, кто отвергаетдействительное ради должного, действует скорее во вред себе, нежели на благо,так как, желая исповедовать добро во всех случаях жизни, он неминуемо погибнет,сталкиваясь с множеством людей, чуждых добру. Из чего следует, что государь, еслион хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра ипользоваться этим умением смотря по надобности.
  Если же говорить нео вымышленных, а об истинных свойствах государей, то надо сказать, что во всехлюдях, а особенно в государях, стоящих выше прочих людей, замечают те или иныекачества, заслуживающие похвалы или порицания. А именно: говорят, что одинщедр, другой скуп — если взять тосканское слово, ибо жадный на нашем наречииэто еще и тот, кто хочет отнять чужое, а скупым мы называем того, кто слишкомдержится за свое — один расточителен, другой алчен; один жесток, другойсострадателен; один честен, другой вероломен; один изнежен и малодушен, другойтверд духом и смел; этот снисходителен, тот надменен; этот распутен, тот целомудрен;этот лукав, тот прямодушен; этот упрям, тот покладист; этот легкомыслен, тотстепенен; этот набожен, тот нечестив и так далее. Что может быть похвальнее длягосударя, нежели соединять в себе все лучшие из перечисленных качеств? Но раз всилу своей природы человек не может ни иметь одни добродетели, ни неуклонно имследовать, то благоразумному государю следует избегать тех пороков, которыемогут лишить его государства, от остальных же — воздерживаться по мере сил, ноне более. И даже пусть государи не боятся навлечь на себя обвинения в техпороках, без которых трудно удержаться у власти, ибо, вдумавшись, мы найдемнемало такого, что на первый взгляд кажется добродетелью, а в действительностипагубно для государя, и наоборот: выглядит как порок, а на деле доставляетгосударю благополучие и безопасность. ГЛАВА XVI
  О ЩЕДРОСТИ ИБЕРЕЖЛИВОСТИ
  Начну с первого изупомянутых качеств и скажу, что хорошо иметь славу щедрого государя. Тем неменее тот, кто проявляет щедрость, чтобы слыть щедрым, вредит самому себе. Ибоесли проявлять ее разумно и должным образом, о ней не узнают, а тебя все равнообвинят в скупости, поэтому, чтобы, распространить среди людей славу о своейщедрости, ты должен будешь изощряться в великолепных затеях, но, поступая такимобразом, ты истощишь казну, после чего, не желая расставаться со славой щедрогоправителя, вынужден будешь сверх меры обременить народ податями и прибегнуть кнеблаговидным способам изыскания денег. Всем этим ты постепенно возбудишьненависть подданных, а со временем, когда обеднеешь,-- то и презрение. И послетого как многих разоришь своей щедростью и немногих облагодетельствуешь, первоеже затруднение обернется для тебя бедствием, первая же опасность — крушением.Но если ты вовремя одумаешься и захочешь поправить дело, тебя тотчас же обвинятв скупости.
  Итак, раз государьне может без ущерба для себя проявлять щедрость так, чтобы ее признали, то небудет ли для него благоразумнее примириться со славой скупого правителя? Ибо современем, когда люди увидят, что благодаря бережливости он удовлетворяетсясвоими доходами и ведет военные кампании, не обременяя народ допонлительныминалогами, за ним утвердится слава щедрого правителя. И он действительноокажется щедрым по отношению ко всем тем, кого мог бы обогатить, а такихединицы. В наши дни лишь те совершили великие дела, кто прослыл скупым,остальные сошли неприметно. Папа Юлий желал слыть щедрым лишь до тех пор, покане достиг папской власти, после чего, готовясь к войне, думать забыл ощедрости. Нынешний король Франции провел несколько войн без введениячерезвычайных налогов только потому, что, предвидя дополнительные расходы,проявлял упорную бережливость. Нынешний король Испании не предпринял бы и невыиграл стольких кампаний, если бы дорожил славой щедрого государя.
  Итак, ради того,чтобы не обирать подданных, иметь средства для обороны, не обеднеть, не вызватьпрезрения и не стать по неволе алчным, государь должен пренебречь славойскупого правителя, ибо скупость — это один из тех пороков, которые позволяютему править. Если мне скажут, что Цезарь проложил себе путь щедростью и чтомногие другие, благодаря тому, что были и слыли щедрыми, достигали самыхвысоких степеней, я отвечу: либо ты достиг власти, либо ты еще на пути к ней. Впервом случае щедрость вредна, во втором — необходима. Цезарь был на пути кабсолютной власти над Римом, поэтому щедрость не могла ему повредить, новладычесту его пришел бы конец, если бы он, достигнув власти, прожил дольше ине умерил расходов. А если мне возразят, что многие уже были государями исовершали во главе войска великие дела, однако же слыли щедрейшими, я отвечу,что тратить можно либо свое, либо чужое. В первом случае полезна бережливость,во втором — как можно большая щедрость.
  Если ты ведешьвойско, которое кормится добычей, грабежом, поборами и чужим добром, тебенеобходимо быть щедрым, иначе за тобой не пойдут солдаты. И всегда имущество,которое не принадлежит тебе или твоим подданным, можешь раздаривать щедройрукой, как это делали Кир, Цезарь и Александр, ибо, расточая чужое, тыприбавляешь себе славы, тогда как расточая свое — ты только себе вредишь.Ничто другое не истощает себя так, как щедрость: выказывая ее, одновременнотеряешь самую возможность ее выказывать и либо впадаешь в бедность, возбуждающуюпрезрение, либо, желая избежать бедности, разоряешь других, чем навлекаешь насебя ненависть. Между тем презрение и ненависть подданных — это то самое, чегогосударь должен более всего опасаться, щедрость же ведет к тому и другому.Поэтому больше мудрости в том, чтобы, слывя скупым, стяжать худую славу безненависти, чем в том, чтобы, желая прослыть щедрым и оттого по неволе разоряядругих, стяжать худую славу и ненависть разом. ГЛАВА XVII
  О ЖЕСТОКОСТИ ИМИЛОСЕРДИИ  И О ТОМ, ЧТО ЛУЧШЕ: ВНУШАТЬ ЛЮБОВЬ  ИЛИСТРАХ
  Переходя к другим изупомянутых выше свойств, скажу, что каждый государь желал бы прослытьмилосердным, а не жестоким, однако следует остерегаться злоупотребитьмилосердием. Чезаре Борджа многие называли жестоким, но жестокостью этой он навелпорядок в Риманье, объединил ее, умиротворил и привел к повиновению. И, есливдуматься, проявил тем самым больше милосердия, чем флорентийский народ,который, боясь обвинений в жестокости, позволил разрушить Пистойю. Поэтомугосударь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считатьсяс обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит большемилосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку. Ибо отбеспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогдакак от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица. Новый государьеще меньше, чем всякий другой, может избежать упрека в жестокости, ибо новойвласти угрожает множество опасностей. Виргилий говорит устами Дидоны:
  Resdura, et regni novitas me talia cogunt
 Moliri, et late fines custode tueri.
  [«Молодоцарство у нас, велика опасность; лишь это
  Бдительно такрубежи охранять меня заставляет.»
  Вергилий. Энеида,кн. I, 563-564.
 М.,«Художественная литература», 1971.
  Перевод С. А.Ошерова.]
  Однако новыйгосударь не должен быть легковерен, мнителен и скор на расправу, во всех своихдействиях он должен быть сдержан, осмотрителен и милостив, так чтобы излишняядоверчивость не обернулась неосторожностью, а излишняя недоверчивость неозлобила подданных.
  По этому поводуможет возникнуть спор, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись.Говорят что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохоуживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбратьстрах. Ибо о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны,склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива: покаты делаешь добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: никрови, ни жизни, ни детей, ни имущества, но когда у тебя явится в них нужда,они тотчас от тебя отвернуться. И худо придется тому государю, который,доверясь их посулам, не примет никаких мер на случай опасности. Ибо дружбу, котораядается за деньги, а не приобретается величием и благородством души, можнокупить, но нельзя удержать, чтобы воспользоваться ею в трудное время. Крометого, люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, нежелитого, кто внушает им страх, ибо любовь поддерживается благодарностью, которойлюди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страхподдерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно.
  Однако государьдолжен внушать страх таким образом, чтобы, если не приобрести любви, то хотя быизбежать ненависти, ибо вполне возможно внушить страх без ненависти. Чтобыизбежать ненависти, государю необходимо воздерживаться от посягательств наимущество граждан и подданных и на их женщин. Даже когда государь считаетнужным лишить кого-либо жизни, он может сделать это, если налицо подходящееобоснование и очевидная причина, но он должен остерегаться посягать на чужоедобро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества. Тем более чтопричин для изъятия имущества всегда достаточно и если начать жить хищничеством,то всегда найдется повод присвоить чужое, тогда как оснований для лишениякого-либо жизни гораздо меньше и повод для этого приискать труднее.
  Но когда государьведет многочисленное войско, он тем более должен пренебречь тем, что можетпрослыть жестоким, ибо, не прослыв жестоким, нельзя поддержать единства ибоеспособности войска. Среди удивительных деяний Ганнибала упоминают иследующее: отправившись воевать в чужие земли, он удержал от мятежа и распрейогромное и разноплеменное войско как в дни побед, так и в дни поражений. Чтоможно объяснить только его нечеловеческой жестокостью, которая в купе сдоблестью и талантами внушала войску благоговение и ужас; не будь в немжестокости, другие его качества не возымели бы такого действия. Между темавторы исторических трудов, с одной стороны, превозносят сам подвиг, с другой-- необдуманно порицают главную его причину.
  Насколько верноутверждение, что полководцу мало обладать доблестью и талантом, показываетпример Сципиона — человека необычайного не только среди его совремнников, но исреди всех людей. Его войска взбунтовались в Испании вследствии того, что посвоему чрезмерному мягкосердечию он предоставил солдатам большую свободу, чемэто дозволяется воинской дисциплиной. Что и вменил ему в вину Фабий Максим,назвавший его перед Сенатом развратителем римского воинства. По тому женедостатку твердости Сципион не вступился за локров, узнав, что их разоряетодин из его легатов, и не покарал легата за дерзость. Недаром кто-то в Сенате,желая его оправдать, сказал, что он относится к той природе людей, которымлегче избегать ошибок самим, чем наказывать за ошибки других. Со временем отэтой черты Сципиона пострадало бы и его доброе имя, и слава — если бы онраспоряжался единолично; но он состоял под властью сената, и потому этосвойство его характера не только не имело вредных последствий, но и послужило квящей его славе.
  Итак, возвращаясь кспору о том, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись, скажу, чтолюбят государей по собственному усмотрению, а боятся — по усмотрениюгосударей, поэтому мудрому правителю лучше расчитывать на то, что зависит отнего, а не от кого-то другого; важно лишь ни в коем случае не навлекать на себяненависти подданных, как о том сказано выше. ГЛАВА XVIII
  О ТОМ, КАКГОСУДАРИ ДОЛЖНЫ  ДЕРЖАТЬ СЛОВО
  Излишне говорить,сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклоннаячестность. однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавалисьлишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвестивокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те,кто ставил на честность.
  Надо знать, что сврагом можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой.Первый способ присущ человеку, второй — зверю; но так как первое частонедостаточно, то приходится прибегать и ко второму. Отсюда следует, чтогосударь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Не этоли иносказательно внушают нам античные авторы, повествуя о том, как Ахилла ипрочих героев древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, дабы ониприобщились к его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставникиполучеловека-полузверя, как не тот, что государь должен совместить в себе обеэти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы?
  Итак, из всех зверейпусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса — волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, ильву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметитькапкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не долженоставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпалипричины, побудившие его дать обещание. Такой совет был бы недостойным, если былюди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и тыдолжен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегданайдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашенийне вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали своеслово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуруэту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером, люди жетак простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегданайдет того, кто даст себя одурачить.
  Из близких повремени примеров не могу умолчать об одном. Александр VI всю жизнь изощрялся вобманах, но каждый раз находились люди, готовые ему верить. Во всем свете небыло человека, который так клятвенно уверял, так убедительно обещал и так малозаботился об исполнении своих обещаний. Тем не менее обманы всегда удавалисьему, как он желал, ибо он знал толк в этом деле. Отсюда следует, что государюнет необходимости обладать всеми названными добродетелями, но есть прямаянеобходимость выглядеть обладающим ими. Дерзну прибавить, что обладать этимидобродетелями и неуклонно им следовать вредно, тогда как выглядеть обладающимими — полезно. Иначе говоря, надо являться в глазах людей сострадательным,верным слову, милостивым, искренним, благочестивым — и быть таковым в самомделе, но внутренне надо сохранить готовность проявить и противоположные качества,если это окажется необходимо. Следует понимать, что государь, особенно новый,не может исполнять все то, за что людей почитают хорошими, так как радисохранения государства он часто бывает вынужден идти против своего слова,против милосердия, доброты и благочестия. Поэтому в душе он всегда должен бытьготов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборотили в другую сторону задует ветер фортуны, то есть, как было сказано, повозможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и зла.
  Итак, государьдолжен бдительно следить за тем, чтобы с языка его не сорвалось слова, неисполненного пяти названных добродетелей. Пусть тем, кто видит его и слышит, онпредстает как само милосердие, верность, прямодушие, человечность иблагочестие, особенно благочестие. Ибо люди большей частью судят по виду, таккак увидеть дано всем, а потрогать руками — немногим. Каждый знает, каков ты свиду, немногим известно, каков ты на самом деле, и эти последние не посмеютоспорить мнение большинства, за спиной которого стоит государство. О действияхвсех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают порезультату, поэтому пусть государи стараются сохранить власть и одержатьпобеду. Какие бы средства для этого ни употребить, их всегда сочтут достойнымии одобрят, ибо чернь прельщается видимостью и успехом, в мире же нет ничего,кроме черни, и меньшинству в нем не остается места, когда за большинством стоитгосударство. Один из нынешних государей, которого воздержусь назвать, только иделает, что проповедует мир и верность, на деле же тому и другому злейший враг;но если бы он последовал тому, что проповедует, то давно лишился бы либомогущества, либо государства. ГЛАВА XIX
  О ТОМ, КАКИМОБРАЗОМ ИЗБЕГАТЬ  НЕНАВИСТИ И ПРЕЗРЕНИЯ
  Наиважнейшее изупомянутых качеств мы рассмотрели; что же касается прочих, то о них я скажукратко, предварив рассуждение одним общим правилом. Государь, как отчастисказано выше, должен следить за тем, чтобы не совершилось ничего, что могло бы вызватьненависть или презрение подданных. Если в этом он преуспеет, то свое дело онсделал, и прочие его пороки не представят для него никакой опасности. Ненавистьгосудари возбуждают хищничеством и посягательством на добро и женщин своихподданных. Ибо большая часть людей довольна жизнью, пока не задеты их честь илиимущество; так что недовольным может оказаться лишь небольшое числочестолюбцев, на которых нетрудно найти управу. Презрение государи возбуждаютнепостоянством, легкомыслием, изнеженностью, малодушием и нерешительностью.Этих качеств надо остерегаться как огня, стараясь, напротив, в каждом действииявлять великодушие, бесстрашие, основательность и твердость. Решение государякасательно частных дел подданных должны быть бесповоротными, и мнение о немдолжно быть таково, чтобы никому не могло прийти в голову, что можно обманутьили перехитрить государя. К правителю, внушившему о себе такое понятие, будутотноситься с почтением; а если известно, что государь имеет выдающиесядостоинства и почитаем своими подданными, врагам труднее будет напасть на негоили составить против него заговор. Ибо государя подстерегают две опасности — одна изнутри, со стороны подданных, другая извне — со стороны сильных соседей.С внешней опасностью можно справиться при помощи хорошего войска и хорошихсоюзников; причем тот кто имеет хорошее войско, найдет и хороших союзников. Аесли опасность извне будет устранена, то и внутри сохранится мир, при условии,что его не нарушат тайные заговоры. Но и в случае нападения извне государь недолжен терять присутствие духа, ибо, если образ его действий был таков, как яговорю, он устоит перед любым неприятелем, как устоял Набид Спартанский, о чемсказано выше.
  Что же касаетсяподданных, то когда снаружи мир, то единственное, чего следует опасаться,-- этотайные заговоры. Главное средство против них — не навлекать на себя ненавистии презрения подданных и быть угодным народу, чего добиться необходимо, как отом подробно сказано выше. Из всех способов предотвратить заговор самый верный-- не быть ненавистным народу. Ведь заговорщик всегда расчитывает на то, чтоубийством государя угодит народу; если же он знает, что возмутит народ, у негоне хватит духа пойти на такое дело, ибо трудностям, с которыми сопряжен всякийзаговор, нет числа. Как показывает опыт, заговоры возникали часто, но удавалисьредко. Объясняется же это тем, что заговорщик не может действовать в одиночку ине может сговориться ни с кем, кроме тех, кого полагает недовольными властью.Но открывшись недовольному, ты тотчас даешь ему возможность стать одним издовольных, так как, выдав тебя, он может обеспечить себе всяческие блага. Такимобразом, когда с одной стороны выгода явная, а с другой — сомнительная, и ктому же множество опасностей, то не выдаст тебя только такой сообщник, которыйявляется преданнейшим твоим другом или злейшим врагом государя.
  Короче говоря, настороне заговорщика — страх, подозрение, боязнь расплаты; на стороне государя-- величие власти, друзья и вся мощь государства; так что если к этомуприсоединяется народное благоволение, то едва ли кто-нибудь осмелится составитьзаговор. Ибо заговорщику есть что опасаться и прежде совершения злого дела, нов этом случае, когда против него народ, ему есть чего опасаться и после, ибоему не у кого будет искать убежища.
  По этому поводу ямог бы привести немало примеров, но ограничусь одним, который еще памятен нашимотцам. Мессер Аннибале Бентивольи, правитель Болоньи, дед нынешнего мессераАннибале, был убит заговорщиками Каннески, и после него не осталось другихнаследников, кроме мессера Джованни, который был еще в колыбели. Тотчас послеубийства разгневанный народ перебил всех Каннески, ибо дом Бентивольипользовался в то время народной любовью. И так она была сильна, что когда вБолонье не осталось никого из Бентивольи, кто мог бы управлять государством,горожане, прослышав о некоем человеке крови Бентивольи, считавшемся ранее сыномкузнеца, явились к нему во Флоренцию и вверили ему власть, так что он управлялгородом до тех самых пор, пока мессер Джованни не вошел в подобающий правителювозраст.
  В заключениеповторю, что государь может не опасаться заговоров, если пользуетсяблаговолением народа, и наоборот, должен бояться всех и каждого, если народпитает к нему вражду и ненависть. Благоустроенные государства и мудрые государипринимали все меры к тому, чтобы не ожесточать знать и быть угодными народу,ибо это принадлежит к числу важнейших забот тех, кто правит.
  В наши дни хорошоустроенным и хорошо управляемым государством является Франция. В ней имеетсямножество полезных учреждений, обеспечивающих свободу и безопастность короля,из которых первейшее — парламент с его полномочиями. Устроитель этой монархии,зная властолюбие и наглость знати, считал, что ее необходимо держать в узде; с другойстороны, зная ненависть народа к знати, основанную на страхе, желал оградитьзнать. Однако он не стал вменять это в обязанность королю, чтобы знать не моглаобвинить его в потворстве народу, а народ — в покровительстве знати, и создалтретейское учреждение, которое, не вмешивая короля, обуздывает сильных ипоощряет слабых. Трудно вообразить лучший и более разумный порядок, как и болееверный залог безопасности короля и королевства. Отсюда можно извлечь еще однополезное правило, а именно: что дела, неугодные подданным государи должнывозлагать на других, а угодные — исполнять сами. В заключение же повторю, чтогосударю надлежит выказывать почтение к знати, но не вызывать ненависти внароде.
  Многие, пожалуй,скажут, что пример жизни и смерти некоторых римских императоров противоречитвысказанному здесь мнению. Я имею в виду тех императоров, которые, проживдостойную жизнь и явив доблесть духа, либо лишились власти, либо были убитывследствии заговора. Желая оспорить подобные возражения, я разберу качестванескольких императоров и докажу, что их привели к крушению как раз те причины,на которые я указал выше. Заодно я хотел бы выделить и все то наиболеепоучительное, что содержится в жизнеописании императоров — преемников Марка,сына его Коммода, Пертинакса, Юлиана, Севера, сына его Антонина Каракаллы,Макрина, Гелиогабала, Александра и Максимина.
  Прежде всего надосказать, что если обыкновенно государям приходится сдерживать честолюбие знатии необузданность народа, то римским императорам приходилось сдерживать ещежестокость и алчность войска. Многих эта тягостная необходимость привела кгибели, ибо трудно было угодить одновременно и народу, и войску. Народ желалмира и спокойствия, поэтому предпочитал кротких государей, тогда как солдатыпредпочитали государей воинственных, неистовых, жестоких и хищных — но толькопри условии, что эти качества будут проявляться по отношению к народу, так,чтобы самим получать двойное жалованье и утолять свою жестокость и алчность.
  Все это неизбежноприводило к гибели тех императоров, которым не было дано — врожденнымисвойствами или стараниями — внушать к себе такое почтение, чтобы удержать вповиновении и народ, и войско. Большая часть императоров — в особенности те,кто возвысился до императорской власти, а не получил ее по наследству,--оказавшись меж двух огней, предпочли угождать войску, не считаясь с народом. Нодругого выхода у них и не было, ибо если государь не может избежать ненавистикого-либо из подданных, то он должен сначала попытаться не вызвать всеобщейненависти. Если же это окажется невозможным, он должен приложить все старания ктому, чтобы не вызвать ненависти у тех, кто сильнее. Вот почему новые государи,особенно нуждаясь в поддержке, охотнее принимали сторону солдат, нежели народа.Но и в этом случае терпели неудачу, если не умели внушить к себе надлежащегопочтения.
  По указанной причинеиз трех императоров — Марка, Пертинакса и Александра, склонных к умеренности,любящих справедливость, врагов жестокости, мягких и милосердных, двоих постиглапечальная участь. Только Марк жил и умер в величайшем почете, ибо унаследовалимператорскую власть iure hereditario [по праву наследства (лат.)] и ненуждался в признании ее ни народом, ни войском. Сверх того, он внушил подданнымпочтение своими многообразными добродетелями, поэтому сумел удержать в должныхпределах и народ, и войско и не был ими ни ненавидим, ни презираем. В отличиеот него Пертинакс стал императором против воли солдат, которые, привыкнув краспущенности при Коммоде, не могли вынести честной жизни, к которой онпринуждал их, и возненавидели его, а так как к тому же они презирали его застарость, то он и был убит в самом начале своего правления.
  Здесь уместнозаметить, что добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно также, как идурными, поэтому государь, как я уже говорил, нередко вынужден отступать отдобра ради того, чтобы сохранить государство, ибо та часть подданных, чьегорасположения ищет государь,-- будь то народ, знать или войско,-- развращена, тои государю, чтобы ей угодить, приходится действовать соответственно, и в этомслучае добрые дела могут ему повредить. Но перейдем к Александру: кротость его,как рассказывают ему в похвалу, была такова, что за четырнадцать лет егоправления не был казнен без суда ни один человек. И все же он возбудилпрезрение, слывя чересчур изнеженным и послушным матери, и был убит вследствиизаговора в войске.
  В противоположностьэтим троим Коммод, Север, Антонин Каракалла и Максимин отличались крайнейалчностью и жестокостью. Угрожая войску, они как могли разоряли и претеснялинарод, и всех их, за исключением Севера, постигла печальная участь. Север жепрославился такой доблестью, что не утратил расположения солдат до конца жизнии счастливо правил, несмотря на то что разорял народ. Доблесть егопредставлялась необычайной и народу, и войску: народ она пугала и ошеломляла, авойску внушала благоговение. И так как все совершенное им в качестве новогогосударя замечательно и достойно внимания, то я хотел бы, не вдаваясь в частности,показать, как он умел уподобляться то льву, то лисе, каковым, как я ужеговорил, должны подражать государи.
  Узнав о нерадивостиимператора Юлиана, Север убедил солдат, находившихся под его началом вСлавонии, что их долг идти в Рим отомстить за смерть императора Пертинакса,убитого преторианцами. Под этим предлогом он двинул войско на Рим, никому неоткрывая своего намерения добиться императорской власти, и прибыл в Италиюпрежде, чем туда донесся слух о его выступлении. Когда он достиг Рима, Сенат, испугавшись,провозгласил его императором и приказал убить Юлиана. Однако на пути Юлианастояло еще два препятствия: в Азии Песценний Нигер, глава азийского войска,провозгласил себя императором, на западе соперником его стал Альбин. Выступитьв открытую против обоих было опасно, поэтому Север решил на Нигера напастьоткрыто, а Альбина устранить хитростью. Последнему он написал, что, будучивозведен Сенатом в императорское достоинство, желает разделить с ним эту честь,просит его принять титул Цезаря и по решению Сената объявляет его соправителем.Тот все это принял за правду. Но после того, как войско Нигера было разбито,сам он умерщвлен, а дела на востоке улажены, Север вернулся в Рим и подал вСенат жалобу: будто бы Альбин, забыв об оказанных ему Севером благодеяниях,покушался на его жизнь, почему он вынужден выступить из Рима, чтобы покаратьАльбина за неблагодарность. После чего он настиг Альбина во Франции и лишил еговласти и жизни.
  Вдумавшись вдействия Севера, мы убедимся в том, что он вел себя то как свирепейший лев, токак хитрейшая лиса; что он всем внушил страх и почтение и не возбудил ненавистивойска. Поэтому мы не станем удивляться, каким образом ему, новому государю,удалось так упрочить свое владычество: разоряя подданных, он не возбудил ихненависти, ибо был защищен от нее своей славой. Сын его Антонин также былличностью замечательной и, сумев поразить воображение народа, был угоденсолдатам. Он был истинный воин, сносивший любые тяготы, презиравший изысканнуюпищу, чуждый изнеженности, и за это пользовался любовью войска. Но, проявивнеслыханную свирепость и жестокость — им было совершено множество убийств иистреблены все жители Александрии и половина жителей Рима,-- он стал ненавистенвсем подданным и даже внушил страх своим приближенным, так что был убит наглазах своего войска одним из центурионов.
  Здесь уместнозаметить, что всякий, кому не дорога жизнь, может совершить покушение нагосударя, так что нет верного способа избежать гибели от руки человекаодержимого. Но этого не следует так уж бояться, ибо подобные покушенияслучаются крайне редко. Важно лишь не подвергать оскорблению окружающих тебядолжностных лиц и людей, людей находящихся у тебя в услужении, то есть непоступать как Антонин, который предал позорной смерти брата того центуриона,каждый день грозил смертью ему самому, однако же продолжал держать его у себятелохранителем. Это было безрассудно и не могло не кончиться гибелью Антонина,что, как мы знаем, и случилось.
  Обратимся теперь кКоммоду. Будучи сыном Марка, он мог без труда удержать власть, полученную им понаследству. Если бы он шел по стопам отца, то этим всего лучше угодил бы инароду, и войску, но, как человек жестокий и низкий, он стал заискивать увойска и поощрять в нем распущенность, чтобы с его помощью обирать народ.Однако он возбудил презрение войска тем, что унижал свое императорскоедостоинство, сходясь с гладиаторами на арене, и совершал много другихмерзостей, недостойных императорского величия. Ненавидимый одними и презираемыйдругими, он был убит вследствии заговора среди его приближенных.
  Остается рассказатьо качествах Максимина. Это был человек на редкость воинственный, и после тогокак Александр вызвал раздражение войска своей изнеженностью, оно провозгласилоимператором Максимина. Но править ему пришлось недолго, ибо он возбудилненависть и презрение войска тем, что, во-первых, пас когда-то овец во Фракии-- это обстоятельство, о котором все знали, являлось позором в глазах егоподданных; во-вторых, провозглашенный императором, он отложил выступление вРим, где должен был принять знаки императорского достоинства, и прославил себяжестокостью, произведя через своих префектов жесточайшие расправы в Риме иповсеместно. После этого презрение к нему за его низкое происхождениеусугубилось ненавистью, внушенной страхом перед его свирепостью, так что противнего восстала сначала Африка, потом Сенат и весь римский народ, и, наконец, взаговор оказалась вовлеченной вся Италия. К заговору примкнули его собственныесолдаты, осаждавшие Аквилею, которые были раздражены его жестокостью итрудностями осады: видя, что у него много врагов, они осмелели и убилиимператора.
  Я не буду касатьсяГелиогабала, Макрина и Юлиана как совершенно ничтожных и неприметно сошедшихправителей, но перейду к заключению. В наше время государям нет такой ужнадобности угрожать войску. Правда, войско и сейчас требует попечения; однакоэта трудность легко разрешима, ибо в наши дни государь не имеет дела ссолдатами, которые тесно связаны с правителями и властями отдельных провинций,как это было в Римской империи. Поэтому если в то время приходилось большеугрожать солдатам, ибо войско представляло большую силу, то в наше время всемгосударям, кроме султанов, турецкого и египетского, важнее угодить народу, ибонарод представляет большую силу.
  Турецкий султанотличается от других государей тем, что он окружен двенадцатитысячным пешимвойском и пятнадцатитысячной конницей, от которых зависит крепость ибезопасность его державы. Такой государь поневоле должен, отложив прочиезаботы, стараться быть в дружбе с войском. Подобным же образом султануегипетскому, зависящему от солдат, необходимо, хотя бы в ущерб народу, ладитьсо своим войском. Заметьте, что государство султана египетского устроено нетак, как все прочие государства, и сопоставимо лишь с папством в христианскоммире. Его нельзя назвать наследственным, ибо наследниками султана являются неего дети, а тот, кто избран в преемники особо на то уполномоченными лицами. Ноего нельзя назвать и новым, ибо порядок этот заведен давно, и перед султаном невстает ни одна из тех трудностей, с которыми имеют дело новые государи. Такимобразом, несмотря на то, что султан в государстве — новый, учреждения в нем — старые, и они обеспечивают преемственность власти, как при обычном еенаследовании.
  Но вернемся кобсуждаемому предмету. Рассмотрев сказанное выше, мы увидим, что главнойпричиной гибели императоров была либо ненависть к ним, либо презрение, ипоймем, почему из тех, кто действовал противоположными способами, только двоимвыпал счастливый, а остальным несчастный конец. Дело в том, что Пертинаксу иАлександру, как новым государям, было бесполезно и даже вредно подражать Марку,ставшему императором по праву наследства, а Коммоду и Максимину пагубно былоподражать Северу, ибо они не обладали той доблестью, которая позволяла бы имследовать его примеру. Соответственно, новый государь в новом государстве недолжен ни подражать Марку, ни уподобляться Северу, но должен у Северапозаимствовать то, без чего нельзя основать новое государство, а у Марка — тонаилучшее и наиболее достойное, что нужно для сохранения государства, ужеобретшего и устойчивость, и прочность. ГЛАВА XX
  О ТОМ, ПОЛЕЗНЫ ЛИКРЕПОСТИ,  И МНОГОЕ ДРУГОЕ, ЧТО ПОСТОЯННО  ПРИМЕНЯЮТГОСУДАРИ.
  Одни государи, чтобыупрочить свою власть, разоружали своих подданных, другие поддерживали расколсреди граждан в завоеванных городах, одни намеренно создавали себе врагов,другие предпочли добиваться расположения тех, в ком сомневались, придя квласти; одни воздвигали крепости, другие — разоряли их и разрушали дооснования. Которому из этих способов следует отдать предпочтение, сказатьтрудно, не зная, каковы были обстоятельства в тех государствах, где принималосьто или иное решение; однако же я попытаюсь высказаться о них, отвлекаясь отчастностей настолько, насколько это дозволяется предметом.
  Итак, никогда небывало, чтобы новые государи разоружали подданных,-- напротив, они всегдавооружали их, если те оказывались не вооруженными, ибо вооружая подданных,обретаешь собственное войско, завоевываешь преданность одних, укрепляешьпреданность в других и таким образом обращаешь подданных в своих приверженцев.Всех подданных невозможно вооружить, но если отличить хотя бы часть их, то этопозволит с большой уверенностью полагаться и на всех прочих. Первые, видя, чтоим оказано предпочтение, будут благодарны тебе, вторые простят тебя, рассудив,что тех и следует отличать, кто несет больше обязанностей и подвергаетсябольшим опасностям. Но, разоружив подданных, ты оскорбишь их недоверием ипроявишь тем самым трусость или подозрительность, а оба эти качества непрощаются государям. И так как ты не сможешь обойтись без войска, то поневолеобратишься к наемникам, а чего стоит наемное войско — о том уже шла речь выше;но, будь они даже отличными солдатами, их сил недостаточно для того, чтобызащитить тебя от могущественных врагов и неверных подданных.
  Впрочем, как я ужеговорил, новые государи в новых государствах всегда создавали собственноевойско, что подтверждается множеством исторических примеров. Но если государьприсоединяет новое владение к старому государству, то новых подданных следуетразоружить, исключая тех, кто содействовал завоеванию, но этим последним надодать изнежиться и расслабиться, ведя дело к тому, чтобы в конечном счете вовсем войске остались только коренные подданные, живущие близ государя.
  Наши предки, те,кого почитали мудрыми, говаривали, что Пистойю надо удерживать раздорами, аПизу — крепостями, почему для укрепления своего владычества поощряли распри внекоторых подвластных им городах. В те дни, когда Италия находилась вотносительном равновесии, такой образ действий мог отвечать цели. Но едва липодобное наставление пригодно в наше время, ибо сомневаюсь, чтобы расколыкогда-либо кончались добром; более того, если подойдет неприятель, поражениенеминуемо, так как более слабая партия примкнет к нападающим, а сильная — несможет отстоять город.
  Венецианцы поощряливражду гвельфов и гибелинов в подвластных им городах — вероятно, по тем самымпричинам, какие я называю. Не доводя дело до кровопролития, они стравливали техи других, затем, чтобы граждане, занятые распрей, не объединили против них своисилы. Но как мы видим, это не принесло им пользы: после разгрома при Вайласначала часть городов, а затем и все они, осмелев, отпали от венецианцев.Победные приемы изобличают, таким образом, слабость правителя, ибо крепкая ирешительная власть никогда не допустит раскола; и если в мирное время ониполезны государю, так как помогают ему держать в руках подданных, то в военноевремя пагубность их выходит наружу.
  Без сомнениягосудари обретают величие, когда одолевают препятствия и сокрушают недругов,почему фортуна,-- в особенности если она желает возвеличить нового государя,которому признание нужней, чем наследному,-- сама насылает ему врагов ипринуждает вступить с ними в схватку для того, чтобы, одолев их, он поподставленной ими лестнице поднялся как можно выше. Однако многие полагают, чтомудрый государь и сам должен, когда позволяют обстоятельства, искусно создаватьсебе врагов, чтобы, одержав над ними верх, явиться в еще большем величии.
  Нередко государи,особенно новые, со временем убеждаются в том, что более преданные и полезныедля них люди — это те, кому они поначалу не доверяли. Пандольфо Петруччи,властитель Сиены, правил своим государством, опираясь более на тех, в комраньше сомневался, нежели на всех прочих. Но тут нельзя говорить отвлеченно,ибо все меняется в зависимости от обстоятельств. Скажу лишь, что расположениемтех, кто поначалу был врагом государя, ничего не стоит заручиться в том случае,если им для сохранения своего положения требуется его покровительство. И онитем ревностнее будет служить грсударю, что захотят делами доказать превратностьпрежнего о них мнения. Таким образом они всегда окажутся полезнее для государя,нежели те, кто, будучи уверен в его благоволении, чрезмерно печется о своемблаге.
  И так как этоготребует обсуждаемый предмет, то я желал бы напомнить государям, пришедшим квласти с помощью части граждан, что следует вдумываться в побуждения тех, ктотебе помогал, и если окажется, что дело не в личной приверженности, а внедовольстве прежним правлением, то удержать их дружбу будет крайне трудно, ибоудовлетворить таких людей невозможно. Если на примерах из древности исовременной жизни мы попытаемся понять причину этого, то увидим, что всегдагораздо легче приобрести дружбу тех, кто был доволен прежней властью и потомувраждебно встретил нового государя, нежели сохранить дружбу тех, кто был недоволенпрежней властью и потому содействовал перевороту.
  Издавна государиради упрочения своей власти возводят крепости, дабы ими, точно уздою иповодьями, сдерживать тех, кто замышляет крамолу, а также дабы располагатьнадежным убежищем на случай внезапного нападения врага. Могу похвалить этотведущийся издавна обычай. Однако в нашей памяти мессер Николо Вителли приказалсрыть две крепости в Читта ди Кастелло, чтобы удержать в своих руках город.Гвидо Убальдо, вернувшись в свои владения, откуда его изгнал Чезаре Борджа,разрушил до основания все крепости этого края, рассудив, что так ему будетлегче удержать государство. Семейство Бентивольи, вернувшись в Болонью,поступило подобным же образом. Из чего следует, что полезны крепости или нет — зависит от обстоятельств, и если в одном случае они во благо, то в другомслучае они во вред. Разъясню подробнее: тем государям, которые больше боятсянарода, нежели внешних врагов, крепости полезны; а тем из них, кто большебоится внешних врагов, чем народа, крепости не нужны. Так семейству Сфорцазамок в Милане, построенный герцогом Франческо Сфорца, нанес большой урон,нежели все беспорядки, случившиеся в государстве. Поэтому лучшая из всехкрепостей — не быть ненавистным народу: какие крепости ни строй, они не спасут,если ты ненавистен народу, ибо когда народ берется за оружие, на подмогу емувсегда явятся чужеземцы. В наши дни от крепостей никому не было пользы, кромеразве графини Форли, после смерти ее супруга, графа Джироламо; благодаря замкуей удалось укрыться от воставшего народа, дождаться помощи из Милана ивозвратиться к власти; время же было такое, что никто со стороны не мог оказатьподдержку народу; но в последствии и ей не помогли крепости, когда ее замокосадил Чезаре Борджа и враждебный ей народ примкнул к чужеземцам. Так что длянее было бы куда надежнее, и тогда и раньше, не возводить крепости, апостараться не возбудить ненависти народа.
  Итак, порассмотрении всего сказанного выше, я одобрю и тех, кто строит крепости, и тех,кто их не строит, но осужу всякого, кто, полагаясь на крепости, не озабочентем, что ненавистен народу. ГЛАВА XXI
  КАК НАДЛЕЖИТПОСТУПАТЬ ГОСУДАРЮ,  ЧТОБЫ ЕГО ПОЧИТАЛИ
  Ничто не можетвнушить к государю такого почтения, как военные предприятия и необычайныепоступки. Из нынешних правителей сошлюсь на Фердинанда Арагонского, короляИспании. Его можно было бы назвать новым государем, ибо, слабый вначале, онсделался по славе и блеску первым королем христианского мира; и все егодействия исполнены величия, а некоторые поражают воображение. Основанием егомогущества послужила война за Гренаду, предпринятая вскоре после вступления напрестол. Прежде всего, он начал войну, когда внутри страны было тихо, неопасаясь, что ему помешают, и увлек ею кастильских баронов так, что они, занявшисьвойной, забыли о смутах; он же тем временем, незаметно для них, сосредоточил всвоих руках всю власть и подчинил их своему влиянию. Деньги на содержаниевойска он получил от Церкви и народа и, пока длилась война, построил армию,которая впоследствии создала ему славу. После этого, замыслив еще болеезначительные предприятия, он, действуя опять-таки как защитник религии,сотворил.благочестивую жестокость: изгнал марранов и очистил от нихкоролевство, — трудно представить себе более безжалостный и в то же времяболее необычайный поступок. Под тем же предлогом он захватил земли в Африке,провел кампанию в Италии и, наконец, вступил в войну с Францией. Так онобдумывал и осуществлял великие замыслы, держа в постоянном восхищении инапряжении подданных, поглощенно следивших за ходом событий. И все этипредприятия так вытекали одно из другого, что некогда было замыслить 'что-либопротив самого государя.
  Величию государяспособствуют также необычайные распоряжения внутри государства, подобные тем,которые приписываются мессеру Бернабо да Милано, иначе говоря, когда кто-либосовершает что-либо значительное в гражданской жизни, дурное или хорошее, то егополезно награждать или карать таким образом, чтобы это помнилось как можнодольше. Но самое главное для государя — постараться всеми своими поступкамисоздать себе славу великого человека, наделенного умом выдающимся.
  Государя уважаюттакже, когда он открыто заявляет себя врагом или другом, то есть когда он безколебаний выступает за одного против другого — это всегда лучше, чем стоять встороне. Ибо когда двое сильных правителей вступают в схватку, то они могутбыть таковы, что возможный победитель либо опасен для тебя, либо нет. В обоихслучаях выгоднее открыто и решительно вступить в войну. Ибо в первом случае, невступив в войну, ты станешь добычей победителя к радости и удовлетворениюпобежденного, сам же ни у кого не сможешь получить защиты: победитель отвергнетсоюзника, бросившего его в несчастье, а побежденный не захочет принять к себетого, кто не пожелал с оружием в руках разделить его участь. Антиох, которогоэтолийцы призвали в Грецию, чтобы прогнать римлян, послал своих ораторов кахейцам, союзникам римлян, желая склонить ахейцев к невмешательству. Римляне,напротив, убеждали ахейцев вступить в войну. Тогда, чтобы решить дело, ахейцысозвали совет, легат Антиоха призывал их не браться за оружие, римский легатговорил так: «Quod autem isti dicunt non interponendi vos bello, nihilmagis alienum rebus vestris est; sine gratia, sine dignitate, praemium victoriseritis». [Что до решения, которое предлагается вам как наилучшее инаивыгоднейшее для вашего государства, а именно не вмешиваться в войну, то нетдля вас ничего худшего, ибо, приняв это решение, без награды и без честистанете добычей победителя (лат.)].
  И всегда недругпризывает отойти в сторону, тогда как друг зовет открыто выступить за него соружием в руках. Нерешительные государи, как правило, выбирают невмешательство,чтобы избежать ближайшей опасности, и, как правило, это приводит их к крушению.
  Зато если тыбесстрашно примешь сторону одного из воюющих и твой союзник одержит победу, то,как бы ни был он могуществен и как бы ты от него ни зависел, он обязан тебе — люди же не настолько бесчестны, чтобы нанести удар союзнику, выказав стольявную неблагодарность. Кроме того, победа никогда не бывает полной в такойстепени, чтобы победитель мог ни с чем не считаться и в особенности — могпопрать справедливость. Если же тот, чью сторону ты принял, проиграет войну, онпримет тебя к себе и, пока сможет, будет тебе помогать, так что ты станешьсобратом по несчастью тому, чье счастье, возможно, еще возродится.
  Во втором случае,когда ни одного из воюющих не приходится опасаться, примкнуть к тому или кдругому еще более благоразумно. Ибо с помощью одного ты разгромишь другого,хотя тому, будь он умнее, следовало бы спасать, а не губить противника, а послепобеды ты подчинишь союзника своей власти, он же благодаря твоей поддержкенеминуемо одержит победу.
  Здесь уместнозаметить, что лучше избегать союза с теми, кто сильнее тебя, если к этому непонуждает необходимость, как о том сказано выше. Ибо в случае победы сильногосоюзника ты у него в руках, государи же должны остерегаться попадать взависимость к другим государям. Венецианцы, к примеру, вступили в союз сФранцией против Миланского герцога, когда могли этого избежать, следствием чегои явилось их крушение. Но если нет возможности уклониться от союза, какобстояло дело у флорентийцев, когда папа и Испания двинули войска на Ломбардию,то государь должен вступить в войну, чему причины я указал выше. Не стоит лишьнадеяться на то, что можно принять безошибочное решение, наоборот, следуетзаранее примириться с тем, что всякое решение сомнительно, ибо это в порядкевещей, что, избегнув одной неприятности, попадаешь в другую. Однако в том исостоит мудрость, чтобы, взвесив все возможные неприятности, наименьшее злопочесть за благо.
  Государь должентакже выказывать себя покровителем дарований, привечать одаренных людей,оказывать почет тем, кто отличился в каком-либо ремесле или искусстве. Ондолжен побуждать граждан спокойно предаваться торговле, земледелию и ремеслам,чтобы одни благоустраивали свои владения, не боясь, что эти владения у нихотнимут, другие — открывали торговлю, не опасаясь, что их разорят налогами;более того, он должен располагать наградами для тех, кто заботится об украшениигорода или государства. Он должен также занимать народ празднествами изрелищами в подходящее для этого время года. Уважая цехи, или трибы, на которыеразделен всякий город, государь должен участвовать иногда в их собраниях иявлять собой пример щедрости и великодушия, но при этом твердо блюсти своедостоинство и величие, каковые должны присутствовать в каждом его поступке. ГЛАВА XXII
  О СОВЕТНИКАХГОСУДАРЕЙ
  Немалую важностьимеет для государя выбор советников, а каковы они будут, хороши или плохи,--зависит от благоразумия государей. Об уме правителя первым делом судят по тому,каких людей он к себе приближает; если это люди преданные н способные, то можновсегда быть уверенным в его мудрости, ибо он умел распознать их способности иудержать их преданность. Если же они не таковы, то и о государе заключатсоответственно, ибо первую оплошность он уже совершил, выбрав плохих помощников.Из тех, кто знал мессера Антонио да Венафро, помощника Пандольфо Петруччо,правителя Сиены, никто не усомнился бы в достоинствах и самого Пандольфо,выбравшего себе такого помощника.
  Ибо умы бывают трехродов: один все постигает сам; другой может понять то, что постиг первый;третий — сам ничего не постигает и постигнутого другим понять не может. Первыйум — выдающийся, второй — значительный, третий — негодный. Из сказанногонеопровержимо следует, что ум Пандольфо был если не первого, то второго рода.Ибо когда человек способен распознать добро и зло в делах и в речах людей, то,не будучи сам особо изобретательным, он сумеет отличить дурное от доброго всоветах своих помощников и за доброе вознаградит, а за дурное — взыщет; да ипомощники его не понадеются обмануть государя и будут добросовестно емуслужить.
  Есть одинбезошибочный способ узнать, чего стоит помощник. Если он больше заботится осебе, чем о государе, и во всяком деле ищет своей выгоды, он никогда не будетхорошим слугой государю, и тот никогда не сможет на него положиться. Ибоминистр, в чьих руках дела государства, обязан думать не о себе, а о государе,и не являться к нему ни с чем, что не относится до государя. Но и государь сосвоей стороны должен стараться удержать преданность своего министра, воздаваяему по заслугам, умножая его состояние, привязывая его к себе узамиблагодарности, разделяя с ним обязанности и почести, чтобы тот видел, чтогосударь не может без него обходиться, и чтобы, имея достаточно богатств ипочестей, не возжелал новых богатств и почестей, а также чтобы, занимаяразнообразные должности, убоялся переворотов. Когда государь и его министробоюдно ведут себя таким образом^ они могут быть друг в друге уверены, когда жеони ведут себя иначе, это плохо кончается либо для одного, либо для другого. ГЛАВА XXIII
  КАК ИЗБЕЖАТЬЛЬСТЕЦОВ
  Я хочу коснуться ещеодного важного обстоятельства, а именно одной слабости, от которой трудноуберечься правителям, если их не отличает особая мудрость и знание людей. Яимею в виду лесть и льстецов, которых во множестве приходится видеть при дворахгосударей, ибо люди так тщеславны и так обольщаются на свой счет, что с трудоммогут уберечься от этой напасти. Но беда еще и в том. что когда государьпытается искоренить лесть, он рискует навлечь на себя презрение. Ибо нетдругого способа оградить себя от лести, как внушив людям, что, если онивыскажут тебе всю правду, ты не будешь на них в обиде, но когда каждый сможетговорить тебе правду, тебе перестанут оказывать должное почтение.
  Поэтомублагоразумный государь должен избрать третий путь, а именно: отличив несколькихмудрых людей, им одним предоставить право высказывать все, что они думают, нотолько о том, что ты сам спрашиваешь и ни о чем больше; однако спрашивать надообо всем и выслушивать ответы, решение же принимать самому и по своемуусмотрению. На советах с каждым из советников надо вести себя так, чтобы всезнали, что чем безбоязненнее они выскажутся, тем более угодят государю; но внеих никого не слушать, а прямо идти к намеченной цели и твердо держатьсяпринятого решения. Кто действует иначе, тот либо поддается лести, либо,выслушивая разноречивые советы, часто меняет свое мнение, чем вызываетнеуважение подданных.
  Сошлюсь на одинсовременный пример. Отец Лука, доверенное лицо императора Максимилиана, говоряо его величестве, заметил, что тот ни у кого совета не просит, но по-своемутоже не поступает именно оттого, что его образ действий противоположенописанному выше. Ибо император человек скрытный, намерений своих никому неповеряет, совета на их счет не спрашивает. Но когда по мере осуществления онивыходят наружу, то те, кто его окружают, начинают их оспаривать, и государь,как человек слабый, от них отступается. Поэтому начатое сегодня назавтраотменяется, и никогда нельзя понять, чего желает и что намерен предпринятьимператор, и нельзя положиться на его решение.
  Таким образом,государь всегда должен советоваться с другими, но только когда он того желает,а не когда того желают другие; и он должен осаживать всякого, кто вздумает,непрошеный, подавать ему советы. Однако сам он должен широко обо всемспрашивать, о спрошенном терпеливо выслушивать правдивые ответы и, более того,проявлять беспокойство, замечая, что кто-либо почему-либо опасается творить емуправду. Многие полагают, что кое-кто из государей, слывущих мудрыми, славойсвоей обязаны не себе самим, а добрым советам своих приближенных, но мнение этоошибочно. Ибо правило, не знающее исключений, гласит: государю, который сам необладает мудростью, бесполезно давать благие советы, если толь-ко такойгосударь случайно не доверится мудрому| советнику, который будет принимать занего все решения. Но хотя подобное положение и возможно, ему скоро пришел быконец, ибо советник сам сделался бы государем. Когда же у государя не одинсоветник, то, не обладая мудростью, он не сможет примирить разноречивые мнения;кроме того, каждый из советников будет думать лишь о собственном благе, агосударь этого не разглядит и не примет меры. Других же советников не бывает, иболюди всегда дурны, пока их не принудит к добру необходимость. Отсюда можнозаключить, что добрые советы, кто бы их ни давал, родятся из мудростигосударей, а не мудрость государей родится из добрых советов. ГЛАВА XXIV
  ПОЧЕМУ ГОСУДАРИИТАЛИИ ЛИШИЛИСЬ  СВОИХ ГОСУДАРСТВ
  Если новый государьразумно следует названным правилам, он скоро утвердится в государстве ипочувствует себя в нем прочнее и увереннее, чем если бы получил власть понаследству. Ибо новый государь вызывает большее любопытство, чем наследныйправитель, и если действия его исполнены доблести, они куда больше захватываюти привлекают людей, чем древность рода. Ведь люди гораздо больше занятысегодняшним днем, чем вчерашним, и если в настоящем обретают благо, тодовольствуются им и не ищут другого; более того, они горой станут за новогогосударя, если сам он будет действовать надлежащим образом. И двойную славустяжает тот, кто создаст государство и укрепит его хорошими законами, хорошимисоюзниками, хорошим войском и добрыми примерами; так же как двойным позоромпокроет себя тот; кто, будучи рожден государем, по неразумию лишится власти.
  Если мы обратимся ктем государям Италии, которые утратили власть, таким, как корольНеаполитанский, герцог Миланский и другие, то мы увидим, что наиболее уязвимымих местом было войско, чему причины подробно изложены выше. Кроме того,некоторые из них либо враждовали с народом, либо, расположив к себе народ, неумели обезопасить себя со стороны знати. Ибо там, где нет подобных изъянов,государь не может утратить власть, если имеет достаточно сил, чтобы выставитьвойско. Филипп Македонский, не отец Александра Великого, а тот, что был разбитТитом Квинцием, имел небольшое государство по сравнению с теми великими, что нанего напали,-- Римом и Грецией, но, будучи воином, а также умея расположить ксебе народ и обезопасить себя от знати, он выдержал многолетнюю войну противримлян и греков и хотя потерял под конец несколько городов, зато сохранил засобой царство.
  Так что пусть те изнаших, государей, кто, властвуя много лет, лишился своих государств, пеняют нена судьбу, а на собственную нерадивость. В спокойное время они не предусмотреливозможных бед — по общему всем людям недостатку в затишье не думать о буре, — когда же настали тяжелые времена, они предпочли бежать, а не обороняться,понадеявшись на то, что подданные, раздраженные бесчинством победителей,призовут их обратно. Если нет другого выхода, хорош и такой, плохо лишьотказываться ради него от всех прочих, точно так же как не стоит падать, полагаясьна то, что тебя поднимут. Даже если тебя и выручат из беды, это небезопасно длятебя, так как ты окажешься в положении зависимом и унизительном. А только теспособы защиты хороши, основательны и надежны, которые зависят от тебя самого иот твоей доблести ГЛАВА XXV
  КАКОВА ВЛАСТЬСУДЬБЫ НАД ДЕЛАМИ ЛЮДЕЙ  И КАК МОЖНО ЕЙ ПРОТИВОСТОЯТЬ
  Я знаю, сколь частоутверждалось раньше и утверждается ныне, что всем в мире правят судьба и Бог,люди же с их разумением ничего не определяют и даже ничему не могутпротивостоять; отсюда делается вывод, что незачем утруждать себя заботами, алучше примириться со своим жребием. Особенно многие уверовали в это запоследние годы, когда на наших глазах происходят перемены столь внезапные, чтовсякое человеческое предвидение оказывается перед ними бессильно. Иной раз и ясклоняюсь к общему мнению, задумываясь о происходящем.
  И однако, ради того,чтобы не утратить свободу воли, я предположу, что, может быть, судьбараспоряжается лишь половиной всех наших дел, другую же половину, или околотого, она предоставляет самим людям. Я уподобил бы судьбу бурной реке, которая,разбушевавшись, затопляет берега, валит деревья, крушит жилища, вымывает инамывает землю: все бегут от нее прочь, все отступают перед ее напором, бессильныеего сдержать. Но хотя бы и так,-- разве это мешает людям принять мерыпредосторожности в спокойное время, то есть возвести заграждения и плотины так,чтобы, выйдя из берегов, река либо устремилась в каналы, либо остановила свойбезудержный и опасный бег?
  То же и судьба: онаявляет свое всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляетсвой напор туда, где не встречает возведенных против нее заграждений. Взглянитена Италию, захлестнутую ею же вызванным бурным разливом событий, и вы увидите,что она подобна ровной местности, где нет ни плотин, ни заграждений. А ведьесли бы она была защищена доблестью, как Германия, Испания и Франция, этотразлив мог бы не наступить или по крайней мере не причинить столь значительныхразрушений. Этим, я полагаю, сказано достаточно о противостоянии судьбе вообще.
  Что же касается, вчастности, государей, то нам приходится видеть, как некоторые из них, еще вчераблагоденствовавшие, сегодня лишаются власти, хотя, как кажется, не изменился нивесь склад их характера, ни какое-либо отдельное свойство. Объясняется это, яполагаю, теми причинами, которые были подробно разобраны выше, а именно тем,что если государь всецело полагается на судьбу, он не может выстоять против ееударов. Я думаю также, что сохраняют благополучие те, чей образ действийотвечает особенностям времени, и утрачивают благополучие те, чей образ действийне отвечает своему времени.
  Ибо мы видим, чтолюди действуют по-разному, пытаясь достичь цели, которую каждый ставит передсобой, то есть богатства и славы: один действует осторожностью, другойнатиском; один — силой, другой — искусством; один — терпением, другой — противоположным способом, и каждого его способ может привести к цели. Но инойраз мы видим, что хотя оба действовали одинаково, например, осторожностью,только один из двоих добился успеха, и наоборот, хотя каждый действовалпо-своему: один осторожностью, другой натиском,-- оба в равной мере добилисьуспеха. Зависит же это именно от того, что один образ действий совпадает сособенностями времени, а другой — не совпадает. Поэтому бывает так, что двое,действуя по-разному, одинаково добиваются успеха, а бывает так, что двоедействуют одинаково, но только один из них достигает цели.
  От того же зависят ипревратности благополучия: пока для того, кто действует осторожностью итерпением, время и обстоятельства складываются благоприятно, он процветает, ностоит времени и обстоятельствам перемениться, как процветанию его приходитконец, ибо он не переменил своего образа действий. И нет людей, которые умелибы к этому приспособиться, как бы они ни были благоразумны. Во-первых, берутверх природные склонности, вовторых, человек не может заставить себя свернуть спути, на котором он до того времени неизменно преуспевал. Вот почему осторожныйгосударь, когда настает время применить натиск; не умеет этого сделать и оттогогибнет, а если бы его характер менялся в лад с временем и обстоятельствами,благополучие его было бы постоянно.
  Папа Юлий всегда шелнапролом, время же и обстоятельства благоприятствовали такому образу действий,и потому он каждый раз добивался успеха. Вспомните его первое предприятие — захват Болоньи, еще при жизни мессера Джованни Бентивольи. Венецианцы былипротив, король Испании тоже, с Францией еще велись об этом переговоры, но папасам выступил в поход, с обычной для него неукротимостью и напором. И никтоэтому не воспрепятствовал, венецианцы — от страха, Испания — надеясьвоссоединить под своей властью Неаполитанское королевство; уступил ифранцузский король, так как, видя, что Папа уже в походе, и желая союза с нимпротив венецианцев, он решил, что не может без явного оскорбления отказать емув помощи войсками.
  Этим натиском ивнезапностью папа Юлий достиг того, чего не досгиг бы со всем доступным человекублагоразумием никакой другой глава Церкви; ибо, останься он в Риме, выжидая,пока все уладится и образуется, как сделал бы всякий на его месте, корольФранции нашел бы тысячу отговорок, а все другие — тысячу доводов противзахвата. Я не буду говорить о прочих его предприятиях, все они были того жерода, и все ему удавались; из-за краткости правления он так и не испыталнеудачи, но, проживи он дольше и наступи такие времена, когда требуетсяосторожность, его благополучию пришел бы конец, ибо он никогда не уклонился быс того пути, на который его увлекала натура.
  Итак, в заключениескажу, что фортуна непостоянна, а человек упорствует в своем образе действий,поэтому, пока между ними согласие, человек пребывает в благополучии, когда женаступает разлад, благополучию его приходит конец. И все-таки я полагаю, чтонатиск лучше, чем осторожность, ибо фортуна — женщина, и кто хочет с нейсладить, должен колотить ее и пинать-таким она поддается скорее, чем тем, ктохолодно берется за дело. Поэтому она, как женщина,-- подруга молодых, ибо онине так осмотрительны, более отважны и с большей дерзостью ее укрощают. ГЛАВА XXVI
  ПРИЗЫВ ОВЛАДЕТЬИТАЛИЕЙ  И ОСВОБОДИТЬ ЕЕ ИЗ РУК ВАРВАРОВ
  Обдумывая всесказанное и размышляя наедине с собой, настало ли для Италии время чествоватьнового государя и есть ли в ней материал, которым мог бы воспользоваться мудрыйи доблестный человек, чтобы придать ему форму — во славу себе и на благоотечества,-- я заключаю, что столь многое благоприятствует появлению нового государя,что едва ли какое-либо другое время подошло бы для этого больше, чем наше. Какнекогда народу Израиля надлежало пребывать в рабстве у египтян, дабы Моисейявил свою доблесть, персам — в угнетении у мидийцев, дабы Кир обнаружилвеличие своего духа, афинянам — в разобщении, дабы Тезей совершил свой подвиг,так и теперь, дабы обнаружила себя доблесть италийского духа, Италии надлежалодойти до нынешнего ее позора: до большего рабства, чем евреи; до большегоунижения, чем персы; до большего разобщения, чем афиняне: нет в ней ни главы,ни порядка; она разгромлена, разорена, истерзана, растоптана, повержена в прах.
  Были мгновения,когда казалось, что перед нами тот, кого Бог назначил стать избавителем Италии,но немилость судьбы настигала его на подступах к цели. Италия же, теряяпоследние силы, ожидает того, кто исцелит ей раны, спасет от разграбленияЛомбардию, от поборов — Неаполитанское королевство и Тоскану, кто уврачует еегноящиеся язвы. Как молит она Бога о ниспослании ей того, кто избавит ее отжестокости и насилия варваров! Как полна она рвения и готовности стать подобщее знамя, если бы только нашлось, кому его-понести!
  И самые большиенадежды возлагает она ныне на ваш славный дом, каковой, благодаря доблести имилости судьбы, покровительству Бога и Церкви, глава коей принадлежит к вашемудому, мог бы принять на себя дело освобождения Италии. Оно окажется не столь ужтрудным, если вы примете за образец жизнь и деяния названных выше мужей. Как быни были редки и достойны удивления подобные люди, все же они — люди, и каждомуиз них выпал случай не столь благоприятный, как этот. Ибо дело их не было болееправым, или более простым, или более угодным Богу. Здесь дело поистине правое,-- «lustum enim est bellum quibus necessarium, et pia arma ibinulla nisi in armis spes est». [Ибо та война справедлива,которая необходима, и то оружие священно, на которое единственная надежда(лат.)]. Здесь условия поистине благоприятны, а где благоприятны условия,там трудности отступают, особенно если следовать примеру тех мужей, которыеназваны мною выше. Нам явлены необычайные, беспримерные знамения Божий: морерасступилось. скала источала воду, манна небесная выпала на землю: все совпало,пророча величие вашему дому. Остальное надлежит сделать вам. Бог не все исполняетсам, дабы не лишить нас свободной воли и причитающейся нам части славы.
  Не удивительно, чтони один из названных выше итальянцев не достиг цели, которой, как можнонадеяться достигнет ваш прославленный дом, и что при множестве переворотов и военныхдействий в Италии боевая доблесть в ней как будто угасла. Объясняется это тем,что старые ее порядки нехороши, а лучших никто не сумел ввести. Между тем ничтотак не прославляет государя, как введение новых законов и установлении. Когдаони прочно утверждены и отмечены величием, государю воздают за них почестями иславой; в Италии же достаточно материала, которому можно придать любую форму.Велика доблесть в каждом из ее сынов, но, увы, мало ее в предводителях.Взгляните на поединки и небольшие схватки: как выделяются итальянцы ловкостью,находчивостью, силой. Но в сражениях они как будто теряют все эти качества.Виной же всему слабость военачальников: если кто и знает дело, то его неслушают, и хотя знающим объявляет себя каждый, до сих пор не нашлось никого,кто бы так отличился доблестью и удачей, чтобы перед ним склонились всеостальные. Поэтому за прошедшие двадцать лет во всех войнах, какие были за этовремя, войска, составленные из одних итальянцев, всегда терпели неудачу, чемусвидетели прежде всего Таро, затем Алессандрия, Капуя, Генуя, Вайла, Болонья иМестри.
  Если ваш славный домпожелает следовать по стопам величайших мужей, ставших избавителями отечества,то первым делом он должен создать собственное войско, без которого всякоепредприятие лишено настоящей основы, ибо он не будет иметь ни более верных, ниболее храбрых, ни лучших солдат. Но как бы ни был хорош каждый из них вотдельности, вместе они окажутся еще лучше, если во главе войска увидят своегогосударя, который чтит их и отличает. Такое войско поистине необходимо, длятого чтобы италийская доблесть могла отразить вторжение иноземцев. Правда,испанская и швейцарская пехота считается грозной, однако же в той и другойимеются недостатки, так что иначе устроенное войско могло бы не только выстоятьпротив них, но даже их превзойти. Ибо испанцы отступают перед конницей, ашвейцарцев может устрашить пехота, если окажется не менее упорной в бою. Мы ужене раз убеждались и еще убедимся в том, что испанцы отступали перед французскойкавалерией, а швейцарцы терпели поражение от испанской пехоты. Последнего намеще не приходилось наблюдать в полной мере, но дело шло к тому в сражении приРавенне — когда испанская пехота встретилась с немецкими отрядами, устроенныминаподобие швейцарских. Ловким испанцам удалось пробраться, прикрываясьмаленькими щитами, под копья и, находясь в безопасности, разить неприятеля так,что тот ничего не мог с ними поделать, и если бы на испанцев не налетелаконница, они добили бы неприятельскую пехоту. Таким образом, изучив недостаткитого и другого войска, нужно построить новое, которое могло бы устоять передконницей и не боялось бы чужой пехоты, что достигается как новым родом оружия,так и новым устройством войска. И все это относится к таким нововведениям, которыеболее всего доставляют славу и величие новому государю.
  Итак, нельзяупустить этот случай: пусть После стольких лет ожидания Италия увидит наконецсвоего избавителя. Не могу выразить слонами, с какой любовью приняли бы егожители, пострадавшие от иноземных вторжений, с какой жаждой мщения, с какойнеколебимой верой, с какими слезами! Какие двери закрылись бы перед ним? Ктоотказал бы ему в повиновении? Чья зависть преградила бы ему путь? Какойитальянец не воздал бы ему почестей? Каждый ощущает, как смердит господствоварваров. Так пусть же ваш славный дом примет на себя этот долг с тем мужествоми той надеждой, с какой вершатся правые дела, дабы под сенью его знаменивозвеличилось наше отечество и под его водительством сбылось сказанноеПетраркой
  Доблесть ополчитсяна неистовство,
  И краток будет бой,
  Ибо не умерла ещедоблесть
  В итальянскомсердце.