--PAGE_BREAK--Почти половину первого тома «Филологических трудов» Ш. Б. Ногмова составляет фольклорный материал, использованный им при написании своей «Истории». В этом томе помещены также черновые материалы для «кабардинско-русского словаря».
В новом рапорте Нейдгардта от 31 декабря 1843 г. уже конкретно ставится вопрос об организации издания трудов Ногмова. Наместник считал
целесообразным отправить Ногмова в Петербург в составе делегации от Кабарды, которая готовилась к поездке, и до напечатания грамматики кабардинского языка и народных преданий» Прикомандировать его к лейб-гвардии Кавказско-горского полуэскадрона. Находясь там, по мысли наместника, Ногмов мог подготовить издания своих трудов «в одной из столичных типографий». Наместник заметил, что «напечатанное под его руководством сочинение останется собственностью правительства»[5,32]. Казалось бы, вопрос об издании трудов Ногмова почти получил благоприятное решение. Но военный министр 19 января 1844 г. сообщил наместнику Нейдгардту, что вопросы, связанные с изданием работ Ногмова, могут быть решены «только по прибытии» Ш. Ногмова в Петербург и «по рассмотрении его книги»[5,32,]. Ногмов получил разрешение поехать в Петербург не в составе делегации, которая отправилась туда в январе 1844 г., как предполагал наместник, а самостоятельно.
Спустя несколько месяцев после отбытия делегации 14 (26 мая 1844 г. Шора Ногмов вместе со своим «служителем» Клычем (Клыш) Какагажевым, преодолев долгий трудный путь, прибыл в Петербург и поселился в помещении лейб-гвардии горского полуэскадрона, куда он был прикомандирован «впредь до рассмотрения его трудов». Отправился Ногмов в столицу с недугами, утомительный путь и сырой климат Петербурга, видимо, обострили болезнь. В начале июня его здоровье ухудшилось. А 10 (22) июня он скончался вдали от родины и семьи, не сделав «насчет своих бумаг никакого распоряжения»[5,33]. Предполагают, что похоронили его в Петербурге, на мусульманском (татарском) кладбище, что за Волковой деревней.
Семье Ш. Б. Ногмова, состоящей из 5 человек (жена Салимат, дочь Кульандам и сыновьял— Ерустан, Эриван и Иришид), была назначена пенсия в размере 282 руб. 25 коп. в год.
Все материалы, оставшиеся после смерти Ногмова, были отправлены Шёгрену на заключение. В своем рапорте на имя военного министра 23 мая 1845 г. он писал, что «Предания черкесского народа» могут быть напечатаны в каком-либо журнале или отдельной книгой, а грамматика не готова к печати[5,33].
Прав был Шёгрен, рекомендовав рукопись «Истории» Ногмова в печать.
«История» Ногмова в самом деле является не только самостоятельным исследованием, основанным главным образом 'на материале кабардинского фольклора, но и литературным памятником и ценным историческим источником. В этом ее особенность. Ее преимущество перед другими трудами XIX в., посвященными адыгам, состоит именно в том, что она сохранила для потомства
такие фольклорные и другие источники, которые дают возможность изучить процесс развития общественно-политической мысли адыгов, нюансы материальной жизни и народной идеологии в историческом плане. Некоторые авторы, на основании того, что «История» Ногмова базируется на фольклорном материале, пытаются принизить ее значение.
Таким образом, тот факт, что «История» Ногмова написана в основном на фольклорном материале, не снижает, а, наоборот, возвышает ее историко-литературное значение, делая ее бесценным памятником и источником для изучения материальной и духовной жизни адыгских народов на протяжении многих веков.
1.3 «История адыхейского народа» Ш.Ногмова
«История адыхейского народа» в концентрированном выражении и в обобщенном виде дает нам представление о возникновении, накоплении и развитии исторических знаний у адыгских народов, начиная с древних времен до XVIII в. Древнему и ранне-средневековому периоду Ногмов уделяет несколько глав. При написании этих глав, он кроме фольклорного материала использовал сведения, извлеченные из Трудов Карамзина, русских летописей и античных писателей.
Особое внимание Ногмов уделяет расселению предков адыгов, делает попытку осветить процесс их этнического формирования.
Важное место в «Истории» Ногмова занимают вопросы общественного и семейного быта, социального и политического строя» древних адыгов. Надо отметить, что материалы, приводимые Ногмовым по этнографии адыгов, имеют уникальный характер. Он кратко и лаконично характеризует состояние производительности труда в сельском хозяйстве и ремесленном производстве. Ногмов пишет, что древние адыги «одарены были хорошими умственными способностями, славились деятельностью и сметливостью». Но постепенно с развитием общества, с разделением его на классы и «притеснением владельцев, а в позднейшие времена от беспрестанных набегов внешних захватчиков нравы адыгов совершенно изменились. Мы сталкиваемся здесь с попыткой Ногмова показать, хотя бы обзорно, процесс развития общества, в результате которого меняются общественно-социальные и нравственно-этические понятия людей. В этих суждениях Ногмова можно проследить мысль, что постепенно на смену патриархально-родо-. вым устоям пришли феодальные нравы, ставшие господствующей идеологией в феодальной Кабарде. В подтверждение тезиса об «изменении нравов» Ногмов приводит многочисленные факты из общественно-политической жизни кабардинцев, из жизни отдельных князей и дворян. Здесь необходимо отметить, что, признавая исторический прогресс, порою Ногмов идеализировал нравы древних адыгов, противопоставлял новый феодально-раздробленный период несуществовавшему у адыгов «золотому веку». Но это был не призыв возврата к старине, а способ выражения недовольства существующим положением.
Ш. Б. Ногмов в своей «Истории» описывает гостеприимство, свадебные обряды, положение женщин в обществе, аталычество, принципы и формы воспитания девушек и мальчиков, вооружение, военное воспитание, народные игры, одежду, танцы, жилища, народный календарь, характер народных собраний 'и т. д. При описании этих традиционных этнографических вопросов Ногмов показал себя блестящим знатоком традиций, быта и нравов адыгских народов. Строки, посвященные этим сюжетам, лаконичны. Ногмовские замечания, мысли и догадки и до сегодняшнего дня служат для историков и этнографов отправными пунктами при исследовании вопросов общественного и семейного, быта, материальной и духовной культуры адыгских народов.
«Изменение нравов» Ногмов связывает и с переменой религиозных воззрений адыгов. Ногмов проследил эволюцию их религиозных представлений, начиная с древних времен до XVIII в. Освещая внешнеполитическое положение предков адыгов, он сообщает, что греки распространяли среди адыгов христианство и это «послужило к сближению этих двух народов». В действительности, адыги имели с греческими колониями на юге России оживленные торгово-экономические и политические связи. Ногмов считает, что союз с греками, принятие адыгами от них христианства «внесло к ним миролюбивые занятия искусствами и просвещение». Ногмов отдает предпочтение христианству ввиду того, что оно исповедовалось русскими и не уводило его соотечественников от столбового пути развития[5,33], способствовало прогрессу народа.
Падение Византии, завоевание тюрками Константинополя в 1453 г. и создание впоследствии Крымского ханства, как вассального.государства Османской Турции, привели к осложнению внутренней, внешне-политической и идеологической жизни на Северном
Кавказе. Началась постоянная война ханов против адыгов с целью захвата их земель. Ш. Б. Ногмов в своей «Истории» этой проблеме уделяет важное место. На многих страницах описывается героическая борьба кабардинцев против крымских ханов, которые внедряли среди них мусульманскую религию, служившую для иноземцев идеологическим оружием.
По мнению Ногмова, в ориентации Кабарды на Россию христианство играло не последнюю роль. Это вполне резонно, так как в XVI в., во времена Темрюка, адыги были полумусульманами, полухристианами.
Центральной темой в «Истории» Ногмова является вопрос о русско-кабардинских отношениях и борьбе народа против внешних врагов. Взгляды Ш. Ногмова по этим кардинальным вопросам изложены четко и аргументирование. Эту проблему он старается решить в тесной связи с деятельностью отдельных личностей, вчастности князя Темрюка Идарова, который возглавил борьбу за сближение Кабарды с Россией.
Ш. Б. Ногмов не употребляет слово предпосылки. Но весь ход изложения событий, связанных с борьбой против иноземных захватчиков и с внутренним состоянием края, свидетельствует о том, что он, в общем, понимал основные причины и предпосылки, толкавшие Кабарду на сближение с Россией. Внутренние раздоры, междоусобная борьба князей, вызванные развитием феодальных отношений, Ногмов рассматривает как одну из причин, ослаблявших народ в его борьбе против иноземных нашествий. Он подвергает критике тех князей и дворян, которые ориентировались на Крымское ханство и с помощью которых в Кабарде временно устанавливалась власть хана и кабардинцы переносили «самые жестокие притеснения». В рукописи Ногмова, хранящейся и Историческом архиве России в Ленинграде, после этих слов следует очень важное предложение, пропущенное А. Бсрже при издании «Истории» в 1861 г. Ногмов писал, что крымцы обращались с кабардинцами «самым неучтивым и дерзким образом», брали вес, что им вздумалось «самоуправно. Словом сказать, дошли до такой степени, что не было возможности переносить оскорбление»[3,24].
Ногмов опечален тем, что в народе не было единства и сплоченности. В этом он обвиняет князей. «Сами князья были причиной бедствий своей родины; спор за право владения никогда не прекращался. Не находя достаточно сил в земле своей, они призывали чуждые племена и под предлогом, что отыскивают закон-нос достояние, предавали свою землю на разграбление иноплеменникам»[3,65].
Обрисовав внутреннее и внешнее положение Кабарды, Ногмов пришел к выводу, что «уже близка была минута решительного перелома, с наступлением коего, вероятно, Исчезла бы и политическая самобытность Кабарды».
В этих сложных и тяжелых условиях проявилась дальновидность и мудрость Темрюка. Впервые в исторической литературе Ш. Б. Ногмов характеризует Темрюка Идарова как крупного государственного, военного и политического деятеля. Речь идет главным образом об объединении адыгских народов. Бесспорно, некоторые феодальные группировки он подчинил себе силой, опираясь на помощь России. Несколько позднее, по словам рус-кого посла в Турции в 1570 г. Ивана Новосильцева, Темрюк Идаров считал, что земля «по Терке по реке и до моря его, Темрюкова, и зверь бил и рыбу.ловил» Хотя Ногмов не ссылается на источники, по видно, что он был знаком с некоторыми русскими и восточными источниками и по мере необходимости использовал их. Темрюк Идаров, по мнению Ногмова, сыграл выдающуюся роль в истории адыгов.
Проблема сближения Кабарды с Россией является одной из центральных в его «Истории». «Темрюк с некоторыми кабардинскими князьями дал присягу в верности русскому царю Ивану Васильевичу и обязался помогать ему в войнах с султаном и Тавридой»,— пишет Ногмов. Как констатирует Ногмов, «более всего народ был обрадован союзом и покровительством России». Воодушевленные этим союзом, кабардинцы во главе с Темрюком на протяжении многих лет, при поддержке русских войск, вели ожесточенную борьбу против усилившейся агрессии крымских ханов, сильно обеспокоенных вступлением «Темрюка в сообщение с Россией».
Политический союз Кабарды и России 1557 г., говоря словами Ногмова, «крайне тревожил крымского хана». Кабардинский вопрос приобрел международный характер. Османская Турция и Крымское.ханство отказывались признавать факт заключения союза между Кабардой и Россией. А Россия всегда поддерживала свою новую союзницу, занимавшую важное стратегическое положение на Северном Кавказе.
В своей «Истории» Ногмов уделил определенное место показу социальной структуры кабардинского общества. Он обрисовал сложную феодальную иерархию.
Естественно, что в «Истории» Ногмова имеются и серьезные упущения и недостатки. Ш. Б. Ногмов в силу разных причин не смог глубоко раскрыть социально-экономический процесс, преодолеть некоторую замкнутость при освещении исторических событий. Нередко слишком доверчиво относясь к
сказаниям и песням, он произвольно устанавливает место и время происходившего того или иного события, а некоторых переводах допущены искажения. Все это, вместе взятое, привело к тому, что в «Историю» Ногмова «вкрались» неверные выводы и толкования отдельных вопросов. Но при этом труд Ногмова «История адыхейского народа», положивший начало разработке истории адыгских народов, является заметным вкладом в русское кавказоведение XIX в. Известный осетиновед В. Б. Пфаф писал: «Отдавая полную справедливость стараниям автора этого сочинения, нельзя, однако, не заметить в нем немало промахов, что весьма, естественно, так как труд Ногмова—заключает в себе первый опыт обработки истории адыгейского народа»[5,33].
Исходя из своих просветительских взглядов, Ногмов высоко оценивает все, что содействовало прогрессивному развитию Кабарды, ее культуры и просвещения.С этих позиций он освещает и исторические проблемы.
Глава 2. Адыгские педагоги – просветители
2.1. Умар Хапхалович Берсей – просветитель, баснописец
Сознавая настоятельную необходимость создания национальной письменности, У. X. Берсей занялся составлением черкесского букваря. По свидетельству М. Краснова, «в 1853 году Берсей представил свою азбуку черкесского языка в Академию Наук, которая ее одобрила. В марте 1855 года Букварь черкесского языка» У. Берсея был напечатан лиграфическим способом в Тифлисе.По этому букварю он обучал черкесов родному языку.
Впоследствии Берсей составил грамматику адыгейского языка. В 1862 году он совместно с известным кавказоведом Усларом разработал на русской графической основе азбуку кабардинского языка, с помощью которой печатались фольклорные тексты в «Сборнике материалов для описания местностей и племен Кавказа», записанные К. Атажукиным, П. Тамбиевым, Т. Кашежевым, Л. Г. Лопатинским.
Умар Берсей был не только лингвистом, но и первым писателем-баснописцем. В его «Букваре черкесского языка» напечатано 12 басен на адыгейском языке, написанных им, а так же арабские варианты 8 басен в переложении на адыгейский язык и список слов, встречающихся в первых четырех баснях. Басни У. Берсея отличаются острой социальной направлен-стью. Характерна притча «Визирь и Джегуако». В ней рассказывается о том, как Визирь поручил Джегуако составить список глупцов, проживающих в их ауле. Тот составил список и принес Визирю. Каково было возмущение Визиря, когда он увидел в списке свое имя первым! Разгневанный, он потре-вал объяснить, в чем заключается его глупость. Джегуако сказал, что он поставил имя Визиря первым в списке глупцов потому, что он отдал много денег своему рабу, купленному в чужой стране, и отправил за покупками в Индию, не подумав о том, что тот может не вернуться. На вопрос Визиря:
А если он вернется? - Джегуако невозмутимо ответил: «Тогда я вычеркну из списка ваше имя и запишу имя того раба». В притче, таким образом, высмеивается Визирь и прославяется ум и находчивость Джегуако — представителя трудового народа.
В аллегорической форме Берсей высмеивает глупых чванливых людей в басне «Лиса и волк». Он пишет о приключениях умной и хитрой лисы и глупого и самонадеянного волка, пролезших в огород через узкое отверстие в изгороди. Лиса, сообразив, что с полным брюхом не сможет пролезть, обратно, воздерживается от еды. Волк, напротив, наелся вдоволь. По возвращении лиса легко пролезла в отверстие, а волка, не сумевшего пролезть, хорошенько поколотил подоспевший хозяин. Из своего рассказа автор выводит мораль: «Не надейся на свою силу и богатство». Нетрудно догадаться, кого изображает У. Берсей под видом лисы и волка.
Многие басни У. Берсея посвящены различным сторонам человеческой морали и нравственности. Такова, например, басня «Волк, Собака и Лиса». Повествуется в ней о том, как собака, незаслуженно обиженная хозяином, стала дружить с волком, нападавшим на его отары. «Не пренебрегай своим другом: он может подружиться с твоим врагом»,— такова мораль басни.
В басне «Зайцы и Лисы» У. Берсей говорит о том, что нельзя рассчитывать на помощь одного врага с другим. Так случилось с героями этой басни — зайцами, которые, решив сражаться с орлами, обратились за помощью к лисам. Лисы ответили им: «Если бы мы не знали, кто вы и кто те, с кем вы решили враждовать, мы вам помогли бы».
У. Берсей в своих баснях высмеивает зазнайство («Два петуха»), пустословие («Юноша»), глупость («Женщина и Курица»), жадность («Купец и Лекарь») и т. д. Вместе с тем он восхваляет ум, находчивость, остроумие и сообразительность («Человек и Смерть», «Арап» и др.).
продолжение
--PAGE_BREAK--Для раскрытия людских пороков У. Берсей широки пользуется аллегорией и сатирой. Сатира его направлена прежде всего против тех, кто оскорбляет человека, его достоинство и честь.
Басни У. Берсея народны. Это выражается в отражении национального характера адыгских народов, в раскрытии народной мудрости, в том, что автор смотрел на явления окружающей действительности глазами народа.
Басни У. X. Берсея тесно связаны с устным народным творчеством адыгов, в особенности с пословицей и сказкой. В них проявляется своеобразный склад народного ума и насмешливым взглядом на вещи, характер национального юмора. Пословицы служат у Берсея основой морали его басен.
Персонажи зверей из басен близки к образам животных в адыгских сказках. Лиса, волк, петух, собака и другие животные и птицы берсеевских басен, несомненно, почерпнуты им в сказочном эпосе. В них не трудно узнать известные каждому с детства черты характеров сказочных зверей. В баснях У. Берсея встречаются те же персонажи-звери, как и в сказках. Они являют собой обобщенные характеры, в которых сатирически выражены людские слабости и пороки. Встречаются в баснях У. X. Берсея и персонажи-люди, которых он показывает в их бытовой и психологической конкретности («Визирь и Джегуако»).
Повествование в баснях У. X. Берсея ведется от лица автора. Рассказ иногда прерывается репликами басенных персонажей. Но несмотря на это, все время ощущается присутствие баснописца, его отношение к рассказываемому.
Самое значительное художественное достоинство басен У. Берсея состоит в том, что ему удалось показать характеры персонажей в действии. Предельно лаконичное повествования баснописца отличается простотой и ясностью языка и стиля, сочетающейся с глубоким содержанием и народной мудростью. Поэтому басни У. Берсея не стареют и сегодня.
У. X. Берсей был не только педагогом, филологом, баснописцем, но и переводчиком. Он занимался также историей адыгских народов, оказывал помощь русским ученым, интересовавшимся ею.
Педагогическая и просветительская деятельность У.Х.Берсея относится к первому периоду адыгского просветительства (20-е — 60-е годы XIX века). Исследованием различных аспектов просветительского наследия У.Берсея занимались многие ученые Адыгеи и Кабарды, такие, например, как У.С.Зекох, Ш.Х.Хут, Р.Х.Хашхожева, Т.Х.Кумыков, П.К. Услар, К.М.Атажукин, М.О.Косвен, М.В.Краснов, Д.ААшхамаф и др. В своих публикациях они хорошо осветили в основном историке — этнографический и филологический аспекты. В данной статье мы пытаемся рассмотреть педагогическую деятельность и работу по созданию национальной письменности Умаром Берсеем, проанализировать кратко его басни с целью определения их педагогического, духовно-нравственного потенциала. Но вначале несколько биографических штрихов.
У.Х.Берсей родился в 1807 году в одном из абадзехских аулов недалеко от нынешнего Майкопа. В возрасте восьми лет он был продан в Египет.
Здесь мальчик получает домашнее образование, овладевает арабским, французским, тюркским языками. Далее он совершенствует свои знания во Франции на протяжении 3 лет. Подучив хорошее образование, У.Берсей возвращается на подину и принимает русское подданство. Затем он поступает на службу в русскую армию в качестве переводчика азиатских языков при начальнике правого фланга войск Кавказской линии. Без глубокого знания русского языка он не мог бы успешно выполнять обязанность переводчика и заслужить аттестацию «способного и достойного работника».
Военная администрация, считая более целесообразным использовать У.Берсея на педагогической работе, направляет его в качестве старшего преподавателя черкесского языка в Ставропольскую гимназию[9,40].
В гимназии он занимался и подготовкой национальных кадров. Как пишет доцент Д.А.Ашхамаф в статье «История черкесских алфавитов», Берсеев подготовил двух учителей этого языка из черкессов: один поступил в Екатеринодарскую гимназию, а другой — в Ново-Черкасскую[7,90]Одним из учеников У.Берсея был известный адыгский писатель-просветитель Адиль-Гирей Кешев (Каламбий).
Сознавая необходимость создания национальной письменности, У.Х. Берсей занялся составлением черкесского букваря. Директор гимназии Я.М. Неверов поощрял учебно-методическую деятельность Берсея. По его инициативе в 1853 году У.Берсей был командирован в Тифлис для завершения работы по составлению «Букваря». В том же году азбука черкесского языка У.Берсея, была одобрена Академией наук. М.Краснов пишет: «В 1853 году Берсеев представил свою азбуку черкесского языка в Академию наук, которая ее одобрила»[8,89] В 1855 году (14 марта) был издан первый в истории адыгейского народа «Букварь черкесского языка» в Тифлисе. По этому букварю он и обучал адыгов родному языку в Ставропольской гимназии.
Современники Берсея и ученые дореволюционной России высоко оценили «Букварь». Один из них — известный кавказовед П.К.Услар — в .1870 году писал: «Около пятидесятых годов азбуку для адыгских наречий составил г. Омар Берсеев, — человек, усвоивший себе европейское образование. Азбука его была литографирована, и по ней Берсеев учил черкесскому языку в Ставропольской гимназии.
Труд адыгского педагога-просветителя имел неоценимое практическое значение, он сыграл немаловажную роль в воспитании и просвещении части адыгской молодежи, с первых же дней стал необходимым и единственным учебным пособием черкесских воспитанников, обучавшихся в учебных заведениях Северного Кавказа.
Учитель-новатор не только прививал своим ученикам любовь к родному слову, но и заставлял их шире и разнообразнее использовать его возможности: ученики в каникулярное время в родных аулах обучали грамоте своих односельчан, они записывали произведения родного устного народного творчества, выполняли небольшие научные работы, писали стихи и прозу на родном языке. Об этом говорят воспоминания тех, кто работал в те годы в Ставропольской гимназии. Учитель русского языка и литературы этой гимназии Ф.В.Юхотников, говоря о работе гимназистов» писал: «Молодым горцам, знающим русский язык и принимавшим живое участие в сохранении памятников народной жизни, поручено собирание материалов в своих родных аулах»[7,89]
Запись произведений устного народного творчества проводилась на родном языке, и для выполнения этой работы ученики пользовались алфавитом Умара Берсея.
В структурном плане „Букварь“ У.Берсея характеризуется следующим образом: он включает в себя четыре урока, 12 басен и несколько рассказов. На первых двух уроках изучаются изображения и произношения букв, на последующих двух — изучаются некоторые фонетические и морфологические признаки родного языка: гласные, падежи, склонения и т.д. Раздел же, туда вошли басни и рассказы, служит хорошим дидактическим материалом, предназначенным для закрепления первоначальных грамматических сведений учащихся.
Но особый акцент мы хотели бы сделать на духовно-нравственной направленности дидактического материала „Букваря“. В результате анализа содержания басен мы пришли к выводу о том, что составляя свои басни для „Букваря“, У.Берсей преследовал не только учебно-образовательную цель, но и воспитательную.
Все 12 басен по своему содержанию имеют совершенно четкую нравственную ориентацию, воспитательную направленность, а некоторые из них (»Лиса и Волк", «Волк, Собака и Лиса») заканчиваются открытым авторским заключением — нравоучением. В данном случае мы усматриваем определенную аналогию басен У.Берсея с баснями великого русского баснописца И.А.Крылова. А какова нравственная сила басен классика русской литературы, известно каждому из нас. В порядке иллюстрации проанализируем несколько басен из «Букваря» У.Берсея в аспекте обозначенного выше предмета исследования.
Обратимся к басне, осуждающей жадность, ненасытность человека — басне «Женщина и Курица» В басне говорится о том, как у одной вдовы была одна курица, которая каждый день сносила по одному золотому яичку. Но вдове показалось, что этого мало — лучше бы два яйца, и решила: если курице давать корма в два раза больше, то она будет сносить по два золотых яйца в день. Вот и стала женщина так кормить свою курицу. Результат; у курицы лопнул зоб, вдова осталась без курицы и без яиц.
Мораль: Жадность -всякому горю начало.
Отметим, такие пороки, как жадность, глупость, зазнайство, исключительно остро осуждались адыгами. Не случайно, и сатира басен У. Берсея направлена против подобных пороков. О жадных людях, которые никогда не довольствуются тем, что имеют, ищут пути обогащения, как в приведенной выше басне «Женщина и Курица», адыги говорят:
Когда ближе знакомишься с баснями У.Берсея, приходишь к выводу, что они глубоко народны, отражают мудрость народа, его характер, национальный дух. Берсеевские басни тесно связаны с адыгским народным устным творчеством, особенно с пословицами и поговорками. В этом их сила — педагогическая, нравственная, воспитательная.
Вот перед нами хитрая, умная, сообразительная Лиса и тупой, глупый, самобохвальный Волк («Лиса и Волк»). Друзья отправились в путь и наткнулись на богатый сад. Мимо такого богатства они не могли пройти: нашли лазейку в одном месте огради и прошли через нее в сад; для Лисы лазейка была свободная, а для Волка — узкая, и он пролез с трудом. Лиса сообразила, что из сада уходить придется через ту же лазейку, а поэтому решила в саду не есть, а Волк же, жадный и самонадеянный, наелся, сколько мог, — до отвала. Сторож, заметив незваных гостей, погнался за ними. Лиса быстро проскочила через лазейку, в сытный Волк застрял в ней. И здесь Волку досталось крепко — сторож избил его палкой до полусмерти. Еле-еле Волк унес ноги. Мораль: «Мышь не могла пролезть в норку, а еще привязала тыкву к хвосту». (Адыг.)
Басни У.Берсея высмеивают зазнайство («Два петуха»), пустословие, несообразительность («Юноша»), глупость, жадность, нахальство, ненасытность («Женщина и Курица „),(“Кузнец и лекарь»), вместе с тем басни воспитывают, утверждают добрые, человеческие качества — со -весть, скромность, ум, находчивость, смекалку, сообразительность, остроумие («Человек и смерть», «Арап» и др.).
На этом богатом басенном материале У.Берсей и те, кто пользовался его «Букварем», воспитывали учащихся в духе нравственных норм адыгского морального кодекса «Адыгэ хабзэ».
В заключении мы хотели бы отметить, что басни У.Берсея и сегодня не менее актуальны, чем полтора века тому назад, поэтому их можно обоснованно рекомендовать национальной (адыгейской) начальной школе. Басни могли бы быть включены и в учебники, книги для внеклассного чтения, по родному адыгейскому языку и чтению для начальных классов.
Все это стало возможным благодаря научным поискам адыгских ученых — лингвистов, филологов, — и прежде всего докторов наук У.Зекоха и Ш.Хута. Отметим, что перевод всех двенадцати басен У.Берсея с адыгского языка, основанного на арабской графике, на современный Адыгейский язык сделан весьма удачно У.Зекохом. Девять басен переведены на русский язык Ш.Хутом.
2.2. Чишмай Пшунелов — педагог и просветитель
«Истина — дочь времени...» В том, что это именно так, всякий раз убеждаешься, впервые открывая для себя того или иного общественного деятеля, чье имя еще сравнительно недавно находилось, по тем или иным причинам, под негласным, а порой и официальным запретом, предавалось незаслуженному забвению. Немало их вернулось (и продолжает возвращаться) к нам из исторического небытия за последние годы. И одно в этом, далеко неполном еще ряду, — имя Чишмая Тоховича Пшунелова (1887-1943) деятеля национального просвещения, представителя немногочисленной дореволюционной адыгской учительской интеллигенции, активного участника национально-культурного и школьного строительства в советское время, одного из первых учителей-методистов области, первого заведующего Адыгейским педагогическим техникумом.
В 1940-е годы Ч.Т. Пшунелов подвергся необоснованной политической репрессии по сфабрикованным обвинениям, после чего его имя и вклад в дело просвещения родного народа и оказались надолго и незаслуженно «забыты» соплеменниками. Остаются неизвестными они по существу широкой педагогической общественности нашей республики и по сей день. По той же причине, к сожалению, фактически не собрано и не изучено печатное и иное творческое наследие педагога.
Ч.Т. Пшунелов родился 16 марта 1887 года в селении Урупском Баталпашинского уезда Кубанской области. Происходил он из многочисленного и весьма уважаемого среди односельчан крестьянского рода.
В силу исторических обстоятельств оказавшиеся в окружении многочисленного русского населения, вблизи от крупного культурного и торгово-экономического центра — Армавира, жители Урупского гораздо раньше других горцев ощутили и острее чувствовали насущную потребность в знании русского языка и грамоты. Многие урупчане поэтому стремились определить своих детей в школы соседних русских сел и Армавира, отправляли их на учебу за десятки верст в абазинский а. Бибердово, где еще в 1870-е г оды открылось сельское двухклассное училище. Не были исключением и Пшунеловы. Так, в Бибердовской школе неплохо учился, стараясь не отставать от своего одноклассника и земляка, будущего революционера М.Х. Шовгенова, один из старших родственников Чишмая Пшунелова — Адышес.
В 1897 г. и в самом Урупском открывается собственное начальное училище, содержаться оно будет на средства аульского общества с получением небольшого пособия от казны и частных пожертвований почетного блюстителя Индриса Мамжиева, одного из наиболее обеспеченных уроженцев аула.
Отец Чишмая, Тох, человек хотя и малограмотный, но от природы проницательный и мудрый, заметил и старался всячески поощрять весьма рано пробудившиеся в сыне пытливый ум и жажду знаний. Когда, после окончания урупского училища, перед Чишмаем встанет вопрос о продолжении образования, именно по совету и настоянию отца он поступит в Ставропольскую мужскую гимназию — одно из лучших и престижных учебных заведений Юга России. Годы пребывания в стенах гимназии очень многое дали и во многом предопределили как профессиональный выбор, так и всю дальнейшую судьбу Чишмая Пшунелова. Вместе с аттестатом о среднем классическом образовании он получает здесь и специальность учителя начальных городских и сельских училищ, т.е. народного учителя. (В средних общеобразовательных учебных заведениях дореволюционной России имелись специальные, так называемые педагогические классы, предоставлявшие возможность получения выпускниками профессии учителя, при наличии хорошего аттестата, соответствующих к этому занятию склонностей и, разумеется, же-
Другой Пшунелов — Юсуф, окончит в начале века Каирский университет и займется впоследствии, как и его двоюродный брат Чишмай, учительской деятельностью.
В 1909 году, после окончания Ставропольской гимназии, началась активная трудовая деятельность Пшунелова на избранном поприще. Уже вскоре молодой педагог распоряжением попечителя Кавказского учебного округа назначается заведующим Урупским нормальным училищем и возвращается в родной аул. Преподает в школе общеобразовательные предметы. Здесь уместно было бы напомнить, что на сегодня известны имена лишь четверых народных учителей-адыгов, трудившихся в начале века в аульских министерских школах Кубанской области: Анчок Шемгохов, Нох Геев, Сафербий Сиюхов и Чишмай Пшунелов — первопроходцы и подвижники национального просвещения, представители еще только формировавшейся адыгской учительской интеллигенции!
Ко времени работы в урупском училище относится и начало общественной и просветительской деятельности Пшунелова. Причин же для общественной активности, публичного проявления своих гражданских чувств и убеждений у лучшей части национальной интеллигенции в этот исторический период было более чем достаточно. Особое беспокойство вызывало бедственное положение народного образования, отсутствие достаточною количества школ и просветительских учреждений и, как следствие, культурная и техническая отсталость, невежество широких масс коренного населения области. Пшунелов выступает на страницах местной печати с изложением собсгвенных взглядов на постановку школьного дела среди горцев, исходя при этом из своих личных наблюдений и опыта непосредственной учительской работы. Наибольший интерес для нас представляет статья «Горцы Кубанской области и образование», помещенная в одном из номеров «Кубанской школы» — местного учительского журнала, с которым плодотворно сотрудничал и другой деятель адыгского просвещения — Сафербий Сиюхов. В относительно небольшой, но весьма содержательной публикации педагог обращает внимание властей и учебного начальства на плачевное состояние народного образования в крае, поднимает злободневные проблемы сельской школы, предлагает пути и методы повышения качества обучения, рационализации учебно-воспитательною процесса, улучшения материального положения как самих школ, так и учителей, в них работающих.
продолжение
--PAGE_BREAK--