Образ Иисуса Христоса в творчестве Александра Блока

Оглавление Введение
Глава 1. Иисус Христос. Кто он?
Глава 2. Исследование образа Иисуса Христа в русской литературе 2. 1 Исследование В. Казаком образа Христа в произведениях литературы
2. 2 Отражение темы христианства в творчестве различных литераторов Глава 3. Образ Христа в поэзии блока 3. 1 Поэма А. Блока «Двенадцать» 3. 2 Связанное с именем Христа 3.3 Христианский гуманизм, Евангелие и революция 3.4 Стремление к преображению мира, выраженное в произведениях А.Блока «Двенадцать» 3.5 Противопоставление образов Христа и революции в произведении А. Блока «Двенадцать» Заключение Список литературы
Введение В современном мире учитель-словесник должен обязатель­но ставить перед собой задачу нрав­ственного воздействия на личность ре­бенка через занятия языком и литерату­рой. Эти дисциплины очень важны для нравственного развития личности, для определения его наклонностей и воспитания! Окру­жите взор ребенка хульными, циничны­ми надписями на стенах, в журналах, га­зетах, подбросьте из телевизоров и дво­ров в его лексику вирус, заражающий речь, - и ребенок превратится в мораль­ного урода. Всегда необходимо помнить, что ребенок «впитывает как губка» все, что происходит вокруг, все, что говорят взрослые, как они поступают, потому что в подростковом возрасте психология ребенка устроена так, что он учится повторяя за взрослыми. Слова растлевают, слова ра­нят, калечат, убивают, вытравливают все человеческое. Однако слова могут и со­зидать, возрождать, являться проводни­ком добра и нравственного света. Каждый урок предпочтительнее начинать с работы над словом. Над лексическим значением слов. Над способами их применения.
Сегодня нет дефицита учебников. Можно выбирать. Но дефицит создался в содержании учебных пособий. Нас не устраивают многие блоки материалов по литературе. Вместо качественной духовной пищи нам предлагают суррогат. Развлекательность вытеснила нравственный аспект, превратив чтение в смехачество. Считается, что ребенок на уроке устает, поэтому необходимо так подбирать и материал и строить урок, чтобы ему всегда было интересно. Это верно, но этим надо заниматься не во вред решению основных проблем воспитания и развития разносторонне развитой, высоко нравственной личности. Учитель-словесник должен выбрать, найти и дать детям представле­ние о чувстве Родины, любви к родному языку, развить эстетический вкус. Учи­тель-словесник должен использовать данное ему право знакомить учеников с текстами по выбо­ру, останавливаясь на тех, которые осо­бо полезны, нравственны и патриотичны. Учитывая, что литература - единствен­ный предмет, где в полной мере могут об­суждаться этические проблемы, необхо­димо при анализе произведений заост­рять внимание учеников на следующих вопросах: - человек - образ Божий; - свобода выбора между добром и злом как величайшее благо, данное че­ловеку; - преступление против Божиих запо­ведей и как следствие - наказание; - совесть, предназначение, покаяние, воспитание чувства родины - России. На примерах русской классики необ­ходимо всячески подчеркивать благород­ство и великодушие русского характера, милосердного и отзывчивого на все беды и боли. Коль скоро большинство наших писателей-классиков были изначально православными, а их литературные про­изведения пропитаны христианской мо­ралью, то единственная возможность понять их произведения - стать на точку их мировоззрения. И тогда сойдет хрестоматийный гля­нец с романов, рассказов, повестей, сти­хотворений, откроется их неисчерпаемая глубина - и дети будут принимать тексты в свете того вечного и истинного, что находили сами писатели в Православии. При сопоставлении двух близких по идеям текстов четче понимается своеоб­разие авторов. На уроках литературы нельзя забывать и о корнях, питающих литературу. Имя этим корням - Библия, которая является могучим, никогда не ис­сякающим источником сюжетов и обра­зов. Библейские сюжеты рассыпаны би­сером в стихотворениях Пушкина, Лер­монтова, Тютчева, Фета, Некрасова, Май­кова, Ахматовой, Мандельштама. Гоголь, Достоевский, Шмелев, Лесков видели в Библии источник вдохновения. И коль скоро Библия - памятник мировой лите­ратуры, то влияние Книги книг не огра­ничивается рамками русской литературы. На уроках ломаются стереотипы, созданные литературоведами и методистами. Изменяется угол зрения, созданный светской школ в которой преподавание литературы приводит к многочисленным ошибкам. И вот уже незамеченный, неузнанный грех возводится в добродетель, и наоборот. Страсти и дурные наклонности преподносятся с юмором и шуткой. Основная мысль текста ускользает для читателя. Христианский подход поможет учителю и ученикам найти верную дорогу, которая ведет к осмыслению излагаемых произведений, научит размышлять. Необходимо в первую очередь рассмотреть нравственный аспект, чтобы уменьшить мерзость запустения детских душ и способствовать их воскресению. Для этого на, внимательно прочесть изучаемые в школе произведения и увидеть то, что в них написано. Христианское мировоззрение может сроднить между собой все гуманитарные дисциплины, да и не только гуманитарные, и образовать из них некий духовный сплав, превратив его в уроки нравственности и благочестия. В своей дипломной работе я предлагаю провести анализ произведений А. Блока, в которых довольно часто автор обращается к образу Христа. Для того, чтобы учащиеся лучше понимали специфику раскрытия образа Христа на примере произведения Александра Блока важно провести занятия-знакомства с Иисусом Христом. В наше время нет гонений на церковь и практически все люди ходят в церковь, где ищут помощи, успокоения и защиты. Но многие дети ходят туда не представляя для чего, или, как говорят, «за компанию». Это упущение, прежде всего родителей, но и учителей. Ведь на уроках литературы в школе изучаются мифология, происходит знакомство с легендами и сказаниями, но не достаточно обширно. Поэтому в дипломной работе предлагается сначала более четко определить образ Христа, как Спасителя мира, богочеловека, и только потом обратиться к литературным источникам, в которых авторы не раз обращались к этому образу. В критике существуют много работ посвященных изучению образа Христа в произведениях различных писателей и поэтов русской литературы. Мы предлагает обратиться к этой теме не только с точки зрения исследования такой работы, но и провести рассуждение по поводу взаимосвязи темы христианства и литературы в целом, как творчества. Александр Блок все свои работы объединял одним названием «трилогия», в которой он довольно часто обращался к образу Христа. Важное значение этому образу придается в поэме «Двенадцать», также в критических и исследовательских работах, посвященных этому произведению. Итак, предметом исследования этой дипломной работы является образ Христа в произведениях А. Блока, которые являются объектом исследования.


Глава I. Иисус Христос. Кто он?
Стремление человека к познанию Вселенной, общества, самого себя, отдельных явлений и процессов в окружающем мире неис­сякаемо и вечно. Огромен массив накопленной научной информа­ции, велико число отраслей естественных и гуманитарных наук, а процесс познания продолжается. Невозможно охватить весь объем накопленных человечеством знаний. Но, осваивая основные прин­ципы, положения, понятия и факты соответствующей науки, человек входит в ее мир, находит для себя ориентиры в этом мире, чтобы затем воспользоваться приобретенным в своей практической жизни, в собственных духовных исканиях. Есть знания, которые необходимы специалисту для успешной деятельности в своей области. Но есть и такие понятия, идеи, теории, факты, освоение которых важно для становления каждого человека как личности, для формирования его духовной культуры.
Не менее важным является и понимание таких понятий, как «религия», «бог». Слово «религия» имеет латинское происхождение и буквально означает «связь». Богословы и не­которые буржуазные ученые на этом основании при­дают понятию «религия», в смысле «связь между людь­ми», самое широкое значение. Ф. Энгельс дал глубокое, подлинно научное определе­ние понятия «религия»: « .всякая религия является не чем иным, как фантасти­ческим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жиз­ни, — отражением, в котором земные силы принимают форму неземных». Основу религии составляет пред­ставление о существовании наряду с действительным миром мира особого, фантастического. Считая религию превратным, фантастическим миро­воззрением, К. Маркс обращал внимание еще на то, что религия является духовной усладой людей, живущих в мире печалей и несчастий. Поэтому он назвал религию опиумом народа. Маркс, Энгельс, Ленин считали, что религия есть проти­воположное и враждебное науке мировоззрение, в ос­нове которого лежит вера в существование непозна­ваемого, сверхъестественного мира. Что касается понятия «бог», то его содержание в высшей степени неопределенно. Это вынуждены при­знать и сами церковники, которые говорят, что поня­тие «бог» непостижимо человеческим разумом. Происхождение понятия «бог» относится к глубокой древности, ко временам дикарского состояния человече­ского рода. Любопытно, что в древнегреческих поэмах «Илиада» и «Одиссея» понятия «бог» и «демон» неред­ко употребляются в одинаковом значении. Известно также, что на санскритском языке слово «демон» озна­чает одновременно «светлое существо» и «бог». На ос­новании подобных фактов исследователи делают пра­вильный вывод, что первоначально люди верили в де­монов (злых духов). Лишь много веков спустя возни­кают фантастические представления о добрых духах, и, таким образом, наряду с понятием «демон» («злой дух») постепенно возникает понятие «деос», или «бог»,— «добрый дух». Обращает на себя внимание тот факт, что в русском языке слово «бог» является корнем таких слов, как «бо­гатство», «богатый», «богатей». Еще более очевидна связь религиозных и земных представлений при рас­смотрении слова «господь»: его родство и даже полное совпадение не только по звучанию, но и по смыслу с термином «господин» не вызывает сомнений. Напомним также, что в христианском культе общеприняты такие обороты речи, как «раб божий», «раба божия»; при «та­инствах» исповедания, причащения, погребения и кре­щения священник произносит такие фразы: «Упокой, господи, душу раба твоего», или: «Крещается раб бо­жий», или: «Причащается раб божий» и т. п. Сам же бог, или господь, изображается на иконах и в настен­ных храмовых росписях восседающим на троне и име­нуется царем небесным. Такие факты свидетельствуют, что в современных религиозных представлениях о боге и в культовых дей­ствах сохранились следы тех общественных отношений между людьми, которые существовали в эпоху возник­новения этих религий. То было время, когда в обществе господствовало рабство, а царь, его родственники и приближенные были предметом религиозного поклоне­ния. Религиозное представление о боге, как оно выраже­но в так называемых «священных» книгах иудеев, хри­стиан и мусульман, характеризуется следующими при­знаками: бог всеблаг, всеведущ, всемогущ и вездесущ. При анализе перечисленных признаков оказывается, однако, что каждый из них противоречит религиозному вероучению. Представление о всеблагости бога противоречит ут­верждению о том, что бог угрожает грешникам «страш­ным судом», «вечными муками в аду» и полным их ис­треблением. В понимании людей Христос является сыном Бога, богочеловеком, Спасителем, рожденным в яслях. Рождество Христово – рождение на земле, во плоти Царя Небесного, Предвечного Бога. О Рождестве Спасителя нам рассказывает Священное Писание, которое говорит о том, что Бог готовил все народы мира к пришествию на землю спасителя человечества – Того, Кто избавил бы людей от падшего состояния. После грехопадения человек отошел от Бога, благодатное состояние сменилось безрадостным и греховным. Все человеческое существо – дух, душа, тело – было покорено власти греха, болезни и смерть укорачивали человеческий век. Грех стал царствовать на земле: неправда, насилие, убийства, войны стали уделом рода человеческого и через него – всего мира.
Почему люди приходят в церковь? Не потому ли, что это то место, куда все могут пойти с уверенностью, что они любимы, что они будут приняты как братья и сестры, как люди или как родители: с лаской, с благоговением, с заботливостью… Мы любимы Богом, и Церковь – это то место, где Бог нас встречает Своей любовью и лаской, Своей спасительной заботой, место, где никто не лишний, где каждый желанный, где нет чужих, где все, по слову апостола, свои и Богу и людям.
Согласно христианскому вероучению Иисус Христос основатель христианства; подавляющее большинство христианских церквей почитают его как богочеловека. Слово «Христос» - греческое, означает «машиах» («помазанник»). Согласно легенде Иисус Христос был сыном божьим, родился в Вифлееме от Марии, жены плотника Иосифа. Мария зачала чудесным образом от духа святого и оставалась девственницей. Иосиф и Мария с младенцем бежали в Египет от преследований царя Ирода; затем они вернулись в Галилею и Иисус Христос начал проповедническую деятельность, был крещен Иоанном Крестителем, собрал вокруг себя 12 учеников (апостолов). В Иерусалиме он был выдан одним из своих учеников – Иудой – за 30 серебряников властям, был осужден иудейским судом – синедрионом – на смертную казнь; римский наместник Понтий Пилат утвердил этот приговор, и Иисус Христос был распят на кресте, а затем похоронен. Но «прошествии субботы» он воскрес и явился своим ученикам. Христиане верят, что наступит день «второго пришествия» Иисуса Христа. Не все ранние христиане признавали эту легенду: иудео-христиане считали Иисуса Христа сыном Иосифа; некоторые христиане считали человеческое обличие Христа кажущимся. Глава II. Исследование образа Иисуса Христа в русской литературе
II. 1 Исследование В. Казаком образа Христа в произведениях литературы Имя немецкого профессора-слависта профессора Вольфганга Казака хорошо известно в современной России. Он - автор «Лексикона русской литературы XX века», дополненный русский перевод которого вышел в 1996 году в Москве. В том же году ученый был избран Почетным доктором литературы Литературного института им. А.М. Горького. Как уже сообщал «ЕL-НГ», в самом конце прошлого года в мюнхенском издательстве Отто Загнера вышел новый труд Казака - исследование «Изображения Христа в русской литературе: от древности до конца XX века».
В работах такого рода различаются пути и направления исследования темы. Так различаются и задачи церкви и литературы, причем существенно отличаются друг от друга. Церковь проповедует учение Христа; литература показывает, как люди с этим учением живут, как они это учение видят, воспринимают, что оно для них значит. Русская литература возникла в сфере православной церкви, немецкая - в сфере католицизма и евангелизма. Литература - великолепное зеркало, в котором отражается отношение писателей к религии, их жизнь с ней, их вера и поиски . Казак искал в русской литературе, у кого и в какой религиозной и литературной форме встречается тема Христа. Вольфганг Казак считает, что в русской литературе только один роман об Иисусе, в то время как в западной литературе таковых очень много. Большинство из них отклоняются от Евангелия, а его основу надо бы все же сохранить. Роман Ивана Наживина «Евангелие от Фомы», вышедший в 1933 году в Китае, подчеркнуто направлен против Христа и искажает фактические и духовные предания. Неудивительно, что этот эмигрант просил у Сталина разрешить ему возвращение назад и высказывал готовность послужить советской России. Представители Церкви выступают принципиально против литературных изображений Христа (в том случае, если они направлены против христианства или если они исходят не из внутреннего убеждения,, если, как писала Зинаида Миркина, «духовная поэзия оторвется от духовного опыта». При этом неважно, признает ли писатель себя христианином или же он просто ищет истину. Решающими являются честность, слова, сказанные от сердца. Раньше исследования на эту тему, были посвящены небольшим литературным периодам и отдельным произведениям Казак выбирал один из двух композиционных подхода к теме «Христос в литературе». Первый – по мотивам, например, Распятия, Рождества, встречи с Христом в России, моления, деяний Иисуса и в том числе его исцелений больных, описаний видений – использованный в предыдущих работах автора. Другой принцип – по авторам – который и был выбран для книги. В этом случае предлагаемые изображения Христа у каждого автора выглядят законченными, новое выступает четче. Когда идет разделение исторического и литературного прочтения произведения художественного, вовсе не отрицается исторический подход. Он есть необходимое условие прочтения творения духа, но не его цель История и искусство по-разному понимают смысл человеческого бытия. Такова их природа и обижаться тут абсолютно не на кого. Но подменять одно другим недопустимо. Ведь многие наши беды проистекают именно по причине подобной подмены и смешения. При этом обыкновенно не учитывается, игнорируется основное противоречие человеческого бытия: между его сознанием, разумом и его духовной природой . С точки зрения историка человеческая жизнь представляет собой поступательный процесс от простого к сложному. С точки же зрения художника - это вовсе не так, ибо духовная природа человека остается по сути неизменной. И в этом смысле литература, конечно же, «консервативна» по самой своей природе. Иначе чем можно объяснить тот, странный вроде бы факт, что в XII или в XIX веках могли проявляться такие всплески духа, которые стали немыслимыми в XX веке, хотя по обыденной логике человечество стало, вроде бы, более развитым . Не является ли это доказательством того, что в нравственном отношении человек прошлого был более совершенен, чем современный . К сожалению, зачастую за критерий оценки люди берут далеко не основные признаки. Можно сказать словами Л.Толстого: «Бессознательная, а иногда и сознательная ошибка, которую делают люди, защищающие цивилизацию, состоит в том, что они цивилизацию, которая есть только орудие, признают за цель и считают ее всегда благом».
II. 2 Отражение темы христианства в творчестве различных литераторов Человечество связано между собой узами духовного единства и ответственности, потому что люди передают друг другу не только генетический код, но и духовное наследие. Оно развивается, и творчество человечества постоянно идет в двух направлениях, поляризуясь позитивно и негативно. Полярности возрастают и все время противостоят друг другу. Нет прямой эволюции, а есть накопление сил добра и накопление сил зла. И творчество в этом процессе имеет огромное значение, потому что человек — образ и подобие Божие. Богу люди предстоят все вместе, и в идеальном состоянии они должны быть имманентны друг другу, то есть, взаимопроникающи, чего человек достигает в какие-то мгновения любви, дружбы, во время сопереживания каких-то процессов. В целом люди друг от друга еще отделены. Но вспомните, в «Философических письмах» Чаадаева есть его перевод слов Паскаля о том, что человечество — это один человек, живущий вечно. Миллионы лет птеродактили летали (а мы даже представить себе не можем миллионы лет), и вдруг появляется вот это существо, и оно получает от Бога дар нравственного чувства, этической воли, которая в природе не существует. Получает, говорил Павлов, как «чрезвычайную надбавку». Вторая сигнальная система получена как «чрезвычайная надбавка», потому что человек узнает в другом аспекте Бога. Христос стоит в центре, поэтому через Него открывается этот аспект. Поэтому развитие культуры есть развитие в человеке ответственности за всех остальных людей. Христос сказал, что каждый выносит из своего сокровища то, что у него есть. И вы, живописцы и мастера других жанров, вы выносите людям сокровища своего сердца, ваше восприятие мира. Вы делитесь с ними. Это ваш диалог с людьми. Вы творите новый мир, в который приглашаете войти других. И в этом мире все обнажено: ваша душа обнажена со всеми ее страданиями, со всеми ее недостатками и радостями. Это святое, ответственное дело. И художник должен подойти к творчеству не просто как к какой-то функции — вот мне хочется рисовать, и всё, — а как к служению человеческому роду, как к отдаче. Вы скажете, что художник будет писать картину, даже если он живет на необитаемом острове. Да, конечно, творческое начало — врожденное. Но все-таки на самом деле наша цель — это духовное соединение людей, взаимопонимание людей, взаимная близость людей, когда общение создает радость и любовь между людьми . Это трудно, это даже мучительно — взять и выставить свое сердце напоказ. Но это одновременно приглашение к дружбе, приглашение к любви. И величайшая радость для художника — быть понятым. Значит, протянутая рука была встречена другой протянутой рукой и принята .
Творец должен творить! Пока мы дышим, мы должны творить, и это творчество может быть самым многообразным, и самое главное творчество — это созидание всего. Глава III. ОБРАЗ ХРИСТА В ПОЭЗИИ БЛОКА
III. 1 Поэма А. Блока «Двенадцать» Символическая тайнопись позволила А. Блоку зашифровать, облекая в слова, свои предчувствия и предвидения относительно сути революционного учения и связанной с ним судьбы России. Нам же символика поэмы становится более понятной, пожалуй, только теперь, когда остались в прошлом семьдесят лет революционных экспериментов. Русская литература богата поэтами-пророками, с точностью предсказывавшими основные коллизии российской истории, напоминавшими «забывчивой» душе о посмертии, об ответственности на Страшном суде. Вспомним знаменитое стихотворение М.Ю. Лермонтова «Предсказание» («Настанет год, России страшный год, Когда царей корона упадет .») и метафизику его снов («Ночь I», «Ночь II», «Отрывок»); вспомним апокалиптические видения Н.В. Гоголя, его мученическое волнение за судьбы человечества и своей страдалицы-страны; вспомним, наконец, пророчества А. Белого о революции как грандиозной дьявольской провокации (роман «Петербург») . В XX веке подобная участь непонимания постигла другого великого русского поэта-пророка Александра Блока. Его поэма «Двенадцать» была истолкована практически с точностью «до наоборот». Там, где Блока ужасали кошмары революции, где предвидел он еще большие страдания и бедствия народа, долгое время не только советское литературоведение, по и эмигрантская критика видели восхваление грядущею строя, прославление решительной поступи новой религии - революционного мировоззрения и всесокрушающей идеологии. А ведь не зря сам поэт однажды сказал: «Открой мои книги: Там сказано все, что вершится». Еще в 1903 году им написано стихотворение-предсказание «Все ли спокойно в народе». За два года до первой русской революции, за четырнадцать лет до кровавых событий 1917-го и последующих военных лет поэт сумел увидеть ужасы народного бунта: Все ли спокойно в народе? Нет, император убит. Кто-то о новой свободе На площадях говорит . А. Блок сумел заглянуть вглубь, в истоки бунта, сумел прозреть мрачного вершителя революционных преобразований, разрушителя с нечеловеческим ликом: - Кто ж он, народный смиритель? - Темен, и зол, и свиреп: Инок у входа в обитель Видел его - и ослеп. Он к неизведанным безднам Гонит людей, как стада . Посохом гонит железным . - Боже! Бежим от Суда! - Тема пришествия Антихриста спустя годы возникнет в "Двенадцати", повторится в поэме «Возмездие»: Двадцатый век . Еще бездомней, Еще страшнее жизни мгла! (Еще черней, еще огромней Тень Люциферова крыла). Как начиналась эта тьма, каким образом удалось ей окутать Россию - об этом поэма «Двенадцать». Попробуем взглянуть из дали XXI века, спустя почти сто лет с момента создания произведения, на ключевые образы «Двенадцати», попробуем выяснить, о чем пророчествовал поэт. Для этого необходимо рассмотреть некоторые символы знаменитой поэмы в аспекте христианского мировоззрения и в общекультурном контексте, без чего немыслим символизм как творческий метод. Слуховые галлюцинации и зрительные фантомы, что наблюдал Блок на улицах Петрограда, мистические ощущения поэта и предвидения пророка вылились в музыкально-речевую полифонию поэмы, отразились в особой атмосфере смешения в одной точке земного шара полярных начал -добра и зла: Черный вечер. Белый снег . В этом хаосе противоположностей очень трудно выстоять: Ветер, ветер. На ногах не стоит человек . И только патруль из двенадцати красногвардейцев чувствует себя уверенно гам, где это невозможно обычному человеку. Твердо и решительно шагают красногвардейцы по темным улицам поднявшегося дыбом города, по охваченной мраком стране . Уверенность двенадцати обусловлена их миссией посланцев революции, новых апостолов новой, революционной, религии. С чем же посланы они в мир, прельщать или творить добро? Как узнать истинное лицо новых посланцев, - в свое время спрашивали и Христа ученики. «Берегитесь лжепророков, - отвечал им Учитель. - По плодам их узнаете их. И Его ученики шли в мир, даря людям кроткую христианскую любовь, учили добру, милосердию и всепрощению. Плоды же нового учения, увы, горьки и скорбны. Ему свойственна жажда раздора, крови, разрушения всего и вся: Мы на горе всем буржуям Мировой пожар раздуем, Мировой пожар в крови . И иные плоды: неспособность красногвардейцев к состраданию и прощению, убийство Катьки и другое преступление - гибель души Петрухи, втягивание ее в тенета злосплетений - все это окончательно уничтожает живое начало в красногвардейцах и ведет их к самому страшному злодеянию на земле - иудиному. За что патруль убивает Катьку? Только за то, что она изменила Петрухе, за то, что гуляет нынче с Ванькой. А ведь именно к мытарям и блудницам, таким, как Катька, приходил Иисус Христос, любя и спасая их бессмертные души. (И словно в подтверждение этой мысли не случаен выбор имени: Екатерина переводится с греческого как «чистая».) Убийство Катьки-Екатерины - апогей шествия революционного учения, цель которого прямо противоположна христианству, - убивать, а не прощать. И тут же следует другой «расстрел» - души Петрухи. Он все еще продолжает любить Катьку, оплакивает ее смерть, искренне горюя, и причитая: Ох, товарищи, родные, Эту девку я любил, Ночки черные, хмельные С этой девкой проводил. Из-за удали бедовой В огневых ее очах, Из-за родинки пунцовой Возле правого плеча, Загубил я, бестолковый! Загубил я сгоряча . ах! На горестный вопль из глубины души, на плач раскаявшегося убийцы товарищи сурово отвечают: - Ишь, стервец, завел шарманку! Что ты, Петька, баба что ль? Поддержи свою осанку! Над собой держи контроль! Эти реплики и напоминание о будущих еще более страшных жертвах революции возвращают Петру какую-то неживую, механическую бодрость духа, парализуют волю, подчиняют дух. И если сразу после преступления он непроизвольно ускорил шаг, желая убежать от содеянного, от жестоких своих товарищей, в чье братство вступил, принеся такую страшную жертву, то после строгих увещеваний: И Петруха замедляет Торопливые шаги . Он головку вскидавает. Он опять повеселел . «Расстрел» Петрухиной души - еще более тяжкое преступление, ибо умерщвление любви в душе есть смерть Бога в человеке. Стоит задуматься над этим колоссальным символом: ведь именно такому, духовно оскопленному Петрухе суждено стать камнем, на котором будет воздвигнута новая государственная религия-идеология, жестокая и безжалостная, не знающая любви и милосердия. Учение двенадцати красногвардейцев-посланцев есть полный контраст христианскому - к такому выводу постепенно приводит нас поэт. И уже не трудно догадаться,кем посланы они. Вчитываясь в текст, мы понимаем, что красногвардейцы - своеобразная составляющая разбушевавшейся стихии зла: ночь, холод, ветер, метель - их среда. По разве может дьявольское быть постоянным, надежным? Нет, зло играет, забавляется даже теми, кто служит ему. В ответ на выстрелы красногвардейцев:
Только вьюга долгим смехом Заливается в снегах. Этот смех - демонический. Вихрь революции словно пляска бесов, втянувшая в свою круговерть человека. Александр Блок одушевляет свою вьюгу: Разыгралась что-то вьюга,
Ой, вьюга, ой, вьюга! Не видать совсем друг друга За четыре за шага? Подтверждение символа (метель, холод - дьявол, зло) находим и при обращении к мировой культурологической традиции: в сказках многих народов мира стихия зла напрямую связана со стихией холода. Разыгравшаяся природная стихия означает здесь вздыбившиеся из темной глубины народные силы - жестокие, «бессмысленные и беспощадные» в своем гневе. Духовный наставник Блока и всех символистов - Владимир Соловьев в своей «Притче об Антихристе» как отличительную черту Антихриста указал холодные его руки, этот мотив затем повторился в романе Андрея Белого «Петербург» и т.д. У Блока в мотиве холодной злой метели ощущается тема грандиозной, метафизической провокации, какой и оказалась Октябрьская революция. Игра, обман, бесовское наваждение стремились к лучшему, чистому и светлому, но в итоге - разрушение основ бытия, кровь, горы трупов, бездуховность, потеря нравственных ориентиров . В кульминационной 12-й главе свирепствующая метель достигает апогея в дьявольской провокации, она зло хохочет над обманутыми красногвардейцами («вьюга пылит им в очи»), навеянная ею тьма поглощает весь мир («Приглядись-ка, эка тьма!»). Зло и мрак не дают ослепшим людям разглядеть фигуру с красным флагом: «Кто там машет красным флагом?». .Это Иисус Христос с «кровавым» флагом проходит по грешной и многострадальной земле. Вместе с Россией. Он будто восходит на Голгофу, только вместо знакомого символа страдании - креста, в руках у Спасителя флаг, окрашенный кровью настоящих и будущих жертв. Красный флаг, каким его видит патруль, символ революции, - отличительный знак для «своих», и поэтому на первый взгляд кажутся странными требования красногвардейцев: - Все равно тебя добуду, Лучше сдайся мне живьем! - Эй, товарищ, будет худо, Выходи, стрелять начнем! И раздаются выстрелы! Патруль стреляет в свой, казалось бы, флаг! Почему? Затуманенное сознание красногвардейцев, впитавшее стихию зла, растворившееся в ней, не ведает, в кого летят пули. Будто чья-то воля подчиняет себе волю и разум человека. И свое перестает быть своим, в этой схватке вселенского масштаба есть только одно деление: на добро и зло! Вот оно, предсказанное Ф.М. Достоевским, поле битвы космических сил - людские души. Отряд должен стрелять в Него только потому, что Иисус и все олицетворяемое Им антагонистично новому учению. И, стреляя во Христа, красногвардейцы стреляют во все самое чистое, светлое, возвышенное и прекрасное, что связано в культурной и духовной жизни человечества с образом Спасителя. Служа злу, во имя зла они, не задумываясь, губят добро. Эти выстрелы да «кровавый» флаг предрекают будущее России на десятки лет вперед – «Люциферовы крыла» готовы раскрыться над страной. Но есть и ощущение надежды в трагедийном прозрении А. Блока: вместе с многострадальной своей страной по ее крестному пути, «за вьюгой невидим», идет не Другой, не Антихрист (как порой трактуется образ Христа) и не матрос (так порой для бессмысленной рифмы выкрикивали из зала во время чтения автором поэмы), а Спаситель. И это Его «надвьюжное шествие» как предчувствие будущего избавления, просветления и единения народа на основе Любви. Ведь в символ розы, вызывающий недоумение у толкователей образа Христа только лишь в ортодоксальном духе, в иконописном стиле православия, в культурософской мировой традиции означает гармонию и единство. Так идут державным шагом. Позади - голодный пес, Впереди - с кровавым флагом. И за вьюгой невидим, И от пули невредим, Нежной поступью надвьюжной, Снежной россыпью жемчужной, В белом венчике из роз – Впереди - Иисус Христос. Закончив произведение, сам автор недоумевал: « .я сам удивился: почему же Христос? Неужели Христос? Но чем больше я вглядывался, тем явственнее я видел Христа». Не всегда пророку дана возможность рационального объяснения увиденного, но сверхчувственное восприятие точно воспроизводит картины грядущею. Хочется надеяться, что не ошибся и А. Блок, увидев образ Иисуса в «белом венчике из роз». Возможно, будущая гармония, на которую намекает эта деталь, ждет нас впереди. К. Чуковский записал в «Дневнике» слова Блока: «Мой Христос в конце «Двенадцати», конечно, наполовину литературный, - но в нем есть и правда. Я вдруг увидал, что с ними Христос - это было мне очень неприятно - и я нехотя, скрипя сердце - должен был поставить Христа» [9. c. 254]. Блок готов согласиться, что художественное изображение Христа несовершенно, но твердо стоит на том, что в нем - правда, которую он «вдруг увидал». Блок не сделался безоглядным служителем Христа, он даже не считал себя «добрым христианином», хотя во многом им был. Мне тоже не нравится конец «Двенадцати». Но он цельный, не приклеенный. Он с поэмой одно целое. Помню, когда я кончил, я задумался: почему же Христос? И тогда же записал у себя: "К сожалению, Христос. К сожалению, именно Христос [10. c. 247]. III. 2 Связанное с именем Христа… Назвав «трилогией вочеловечения» трехтомное собрание своих стихотворений. Блок сам обозначил мысль о Христе как важнейшую для своего пути. В письме к А. Белому 6 июня 1911 года он говорит и о «вочеловечении», и о «воплощении», вводя еще одно определение, связанное с именем Христа. Восприятие Христа у Блока исполнено глубочайшего драматизма, и тем значительнее, что, рассматривая трилогию как целое, он нашел главное слово – «вочеловечение». Исследователи, пишущие о трилогии, постоянно цитируют это определение, отмечая в этой связи, что в третьем томе важнейшее место принадлежит темам родины, народа, стихии, революции . И это совершенно справедливо, но очень существенно, что все эти понятия соотнесены с идеалом «вочеловечения». Обращаясь к началу пути Блока, к его истокам, можно сказать, что кризис религиозного мировоззрения, характерный для конца XIX - начала XX века, он ощутил в большой мере как кризис веры в Христа, причем не столько даже веры, сколько живого, собственного ощущения, или, как говорил Блок, знания Христа. То была глубоко личная духовная проблема, переживаемая с юности. С. Аверинцеву принадлежит блестящая ироническая характеристика религиозныхпритязаний символизма: «Символисты легко приступали к штурму верховных высот мистического восхождения: «новое религиозное сознание» было лозунгом их культуры. Старые критерии для отличения христианского от антихристианского или хотя бы религиозного от антирелигиозного отменялись, новых не давалось, кроме самого общею: «гори!». Поэтому для символизма в некотором смысле все - религия, нет ничего, что не было бы религией (т. е., выражаясь более трезво, нет ничего, что не поддавалось бы религиозной стилизации по некоторым правилам игры. У акмеистов святость сакрального слова восстанавливается через подчеркивание его запретности .» [3. c. 278, 288].
С иной стороны подошел к этой проблеме М. Гаспаров, рассматривающий ее не только применительно к символизму, но к модернизму в целом. Здесь речь идет не о религиозной стилизации, а о потребности новой культуры в утверждении чего-то единственно истинного. Для большинства поэтов это – «Бог, понимаемый по-разному, Зинаидой Гиппиус, Вячеславом Ивановым, «пантеистом» Бальмонтом, «соловьевцами» Блоком и Белым и т. д., но всегда соотносимый с явлениями этого мира и прежде всего с жизнью поэта, его исканиями, любовью и страданием [5. c. 10].
Особое место в этом ряду принадлежит несомненно Блоку. Его отличала органичность мистического восприятия мира. Во всем, что написано Блоком, почти нет религиозной стилизации, «игры», за исключением, быть может, писем к невесте, исполненных романтической экзальтации восторженно влюбленного юноши. Вместе с тем именно этот эпистолярный цикл в целом - уникальное свидетельство о духовной жизни раннего Блока, об истоках его мистического сознания. «Самый этот «мистицизм» . - пишет Блок Л. Д. Менделеевой 22 февраля 1903 года, - есть самое лучшее, что во мне когда-нибудь было; он дал мне пережить и почувствовать (не передумать, а перечувствовать) все события, какие были в жизни, особенно 1) ярко, 2) красиво, 3) глубоко, 4) таинственно, 5) религиозно . Мистицизм не есть «теория»; это - непрестанное ощущение и констатированье в самом себе и во всем окружающем таинственных, живых, ненарушимых связей друг с другом и через это с Неведомым. Эго - религиозное сознание, а не бессознательное затуманивание головы . Мистики совсем не юродивые, не «олухи Царя Небесного», а только разряд людей особенно ярко и непрерывно чувствующих связи с «Иным» . Вот что такое «мистицизм». Он проникает меня всего, я в нем, и он во мне. Это моя природа. От него я пишу стихи. [11. c. 107 - 108] Блок, исполненный великой Любви, он готов был верить в реальность гармонии «здесь, среди нас». Мысль о невозможности такой любви привела его, романтика и максималиста, к вовсе не христианскому решению уйтиизжизни. Но в записке, которую он написал, выражено подлинное религиозное чувство: «Верую в Едину Святую Соборную и Апостольскую Церковь. Чаю воскресения мертвых и Жизни Будущего Века. Аминь. Поэт Александр Блок . 7 ноября 1902 года. Город Петербург" [11. c. 65] В «Стихах о Прекрасной Даме» поэтический мир Блока озарен религиозным идеалом, живым ощущением Высшей воли, соединяющей все, что совершается в природе, душе и космосе. Сама Прекрасная Дама «Дева, Заря, Купина» соотнесена с образом юного Христа. Именно так проясняется се мистическая сущность как вестницы преображения мира: Ты была светла до странности И улыбкой - не проста Я в лучах твоей туманности Понял юного Христа. Проглянул сквозь тучи прежние Яркий отблеск неземной. Для Блока важно здесь, что Христос - юный. еще не Учитель, не проповедник, а пока никому не ведомый Божественный отрок. «Юность» на языке Блока впоследствии станет символизировать не только завязку человеческой судьбы («тайна юности»), но и начало исторического пути, неизбежность искупления грехов прошлого («юность- это возмездие»). Именно в этом качестве юность освящена свыше. Отсюда – «правда всегда на стороне «юности», «концепция живой, могучей и юной России», «Революция русская в ее лучших представителях - юность с нимбом вокруг лица». Но все это будет позднее. Пока же, в «Стихах о Прекрасной Даме», образ Христа во многом определяет мистический идеал поэта, черты его Несказанной героини. Мир «Стихов .» - мучительный, тревожный, но чаще - просветленный высокой молитвой, где бы она ни возносилась, в полумраке собора или полном уединении. Чем больней душе мятежной, Тем ясней миры. Бог лазурный, чистый, нежный Шлет свои дары . Самое главное определение Бога в этом стихотворении, повторенное трижды - нежный. Через много лет оно отзовется в финале «Двенадцати», В сущности, образ Христа как «женственного призрака», о котором с таким раздражением говорил впоследствии автор поэмы, когда-то был создан им самим с благоговейным чувством. Люблю высокие соборы, Душой смиряясь, посещать, Входить на сумрачные хоры, В толпе поющих исчезать. Боюсь души моей двуликой И осторожно хороню Свой образ дьявольский и дикий В сию священную броню. В своей молитве суеверной Ищу защиты у Христа . Через два года, и в период духовного кризиса Блок напишет Е. П. Иванову нечто прямо противоположное: «Мы оба жалуемся на оскудение души. Но я ни за что, говорю вам теперь окончательно, не пойду врачеваться к Христу. Я Его не знаю и не знал никогда. В этом отречении нет огня, одно голое отрицание, то желчное, то равнодушное. Пустое слово для меня .» (15 июня 1904 года). Через две недели после этих жестких слов Блок пишет о том же, но уже с несколько иной интонацией: «Не Вы причина моего бегства от Него. Время такое. Вы знаете Его, я верю этому. А. Белый уверяет меня, что я - с Ним . Ведь я «иногда» и Христом мучаюсь. Но все это – завтра». Характерно, что, заявляя о своем нежелании «врачеваться» у Христа, Блок в письме А. Белому признается: «Как-то учащенно все думаю о Тебе, узнаю Тебя, может быть; почти не проходит дня без мыслей о Твоей единственности для меня и мира . Узнаю Тебя, говорю о Тебе, и душа прильнула к Тебе. У меня нет религии, но мне завещано: да не смущается сердце ваше». Письма Блока Е. П. Иванову исповедальны и потому особенно ясно обнаруживают конфликт в душе поэта. В одном из них (5 августа 1905 года) он пишет: «Скажу приблизительно: я дальше, чем когда-нибудь, от религии .» И хотя Блок подчеркивает слово «приблизительно», он в действительности очень точен, - такая удаленность от религии ощущалась им не всегда. У раннего Блока «Всепобедный» образ Христа господствует над богоборчеством. Стихотворение «Напрасно я боролся с Богом» завершается так: И вопреки хулам и стонам, Во храме, где свершалось зло, Над пламенеющим амвоном Христово сердце расцвело. И через год: Теперь я знаю: где-то в мире, За далью каменных дорог, На страшном, на последнем пире Для нас готовит встречу Бог. («В чужбину по гудящей стали .») Наиболее полно, неотразимо ощущал поэт свою подвластность божественной воле, свою призванность, в счастливые моменты вдохновения: Нет, из Господнего дома Полный бессмертия дух Вышел родной и знакомый Песней тревожить мой слух. («Тихо вечерние тени .») Или: Что сожалеть в дыму пожара, Что сокрушаться у креста, Когда всечасно жду удара, Или божественного дара Из Моисеева куста! [1. c. 142] Именно этот символ имел в виду Блок, писавший А. Белому: «Кто-то мне говорит, что я очень легко могу стать Купиной» («Весна в реке ломает льдины,…») И сразу вслед за этим Блок помещает написанное в том же марте 1902 года стихотворение: Кто плачет здесь? На мирные ступени Всходите все - в открытые врата. Там - в глубине - Мария ждет молений, Обновлена рождением Христа.
В «Стихах о Прекрасной Даме» есть тревога о Несказанной («Но страшно мне: изменишь облик Ты») и о себе самом («О, как паду - и горестно, и низко»), но нет тревожной мысли о Христе. Переписка с А. Белым, так же как и с Е. П. Ивановым, в эти годы особенно важна для понимания духовных исканий и религиозных сомнений
Блока. В конце 1904 года он пишет: «Где-то у меня там, в многочисленных книжных шкапах, где много пыли, затерялась Библия. А то бы я Тебе выписал: «Горе, кто оставил первую любовь свою .» 23 декабря он отправляет другое письмо: «Если бы Ты знал, как я всегда НЕ ВЕРУЮ! Но иногда, как, "закинув руки в голубое», могу простоять я над бездной - и почти полет! До сих пор есть эта возможность. Пусть не верую даже, потому что иногда еще даже возможность покаяния как будто брезжит. Впрочем, я не могу исповедаться у священника». У Блока так было всегда. В самые горькие минуты безверия и душевного упадка сохранялась возможность воспарения над бездной и глубокого покаяния наедине с собой. Поэтому об отсутствии веры у Блока трудно говорить даже тогда, когда он сам как будто это утверждает. Замечательно интересно в этом смысле письмо его Белому от 15-17 августа 1907 года, когда отношения их резко изменились и появилась необходимость объясниться и отвести обвинения в «богохульстве» и «кощунстве»: «Вы хотели и хотите знать мою моральную, философскую, религиозную физиономию . «философского сгеdо» я не имею, ибо не образован философски; в бога я не верю и не смею верить, ибо значит ли верить в бога - иметь о нем томительные, лирические, скудные мысли . Я готов сказать лучше, чтобы Вы узнали меня, что я - очень верю в себя, что ощущаю в себе какую-то здоровую цельность и способность и уменье быть человеком - вольным, независимым и честным . Вы знаете, что, говоря все это, я не хвастаюсь и не унижаюсь . Все это я пережил и ношу в себе - свои психологические свойства ношу, как крест, свои стремления к прекрасному, как, свою благородную душу». Стремление к прекрасному, благородство души, способность быть человеком гораздо ближе к христианскому идеалу, чем вера по убеждению. Здесь не было ни гордыни, ни ложной скромности. Личность Блока восхищала его современников. Незадолго до смерти поэта и, как оказалось потом, - до своей собственной гибели, после появления блоковской статьи «Без божества, без вдохновенья» с резкой критикой акмеизма, Гумилев так отозвался о Блоке: «Я не потому его люблю, что это лучший наш поэт в нынешнее время, а потому что человек он удивительный . Если бы прилетели к нам марсиане и нужно было бы показать им человека, я бы только его и показал - вот, мол, что такое человек» [13. c. 529]/ В письме Блока Белому есть и еще одна особенность, очень важная для понимания внутреннего мира Блока, - представление о высочайшей ответственности человека, который берет на себя смелость называться верующим. Е. П. Иванову посвящено одно из самых глубоких по христианскому настроению стихотворений поэта «Вот он - Христос- а цепях и розах .» (1905). Познание Христа, приближение к Нему возможно лишь ценою личного подвига: И не постигнешь синего ока, Пока не станешь сам как стезя . Пока такой же нищий не будешь, Не ляжешь, истоптан, в глухой овраг, Обо всем не забудешь, и всего не разлюбишь, И не поблекнешь, как мертвый злак. Здесь каждый стих - лирическая парафраза евангельского текста. Слова Иисуса: «Я семь путь и истина и жизнь .» - побуждают воспринимать жизнь христианина тожекак стезю, а образ «мертвого злака» восходит к известной притче о зерне (семени). Представление Блока о Христе после «Стихов о Прекрасной Даме», сохраняя многие общие черты, заметно эволюционировало. Уже летом 1903 года он пишет А. Белому о том, как различаются мысли о Ней, Душе Мира, наиболее полно коснувшейся «догматов нашей церкви», и образ Христа. Они присутствует в мистическом сознании отдельной личности, Христос же «не разделен с обществом (народом). Придите ко мне все труждающиеся - есть знак Доброты Христа (не один этический момент). Христос всегда добрый, у Нее же это не существенно .» [1. c. 35]. Вот в это подчеркнутое «вес» и противопоставление («не один этический момент») следует вдуматься. Этика предполагает нравственную оценку людей, а доброта, милосердие Христа распространяются на всех угнетенных и несчастных. Образ доброго Христа, известный еще по "Стихам о Прекрасной Даме", постепенно и все более органично сливается с жизнью и страданиями народа: Девушка пела в церковном хоре О всех усталых в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех, забывших радость свою. Финал стихотворения скорбный: И голос был сладок, и луч был тонок, И только высоко, у царских врат, Причастный тайнам, плакал ребенок О том, что никто не придет назад. Но трагедия не нарушает представления о божественности мира, и плач не прерывает молитвы. Апокалиптические картины современного города взывают к заступничеству Спасителя, и вдруг – Высоко - над домами - в тумане снежной бури, На месте полуденных туч и полунощных звезд, Розовым зигзагом в разверстой лазури Тонкая рука распластала тонкий крест. В этом стихотворении 1904 года («Последний день») - ранний у Блока намек на возможность появления Христа перед измученными людьми. Та же атмосфера и в «Легенде» (1905): Господь, Ты слышишь? Господь, простишь ли? Ты Слышишь, Господи? Сжалься! О, сжалься! К образу Христа Блок обращается постоянно, это - глубинная тема всей трилогии, которая во многом определяет ее структуру. Известно, что Христос выступает у Блока в разных ипостасях: «полевой Христос» у «чертенят и карликов», которые каются, умиленно глядя на богомольную старушку («Старушка и чертенята»). Все это резко изменяется в «снежных», «вьюжных» стихах второго тома, где заключены «плод горестных восторгов», «чаша горького вина», где упоение безумной страстью соединено с трагедией богоотступничества, а значит - отъединенности от мира, что неотвратимо ведет к гибели. В этом состоянии обреченности мысль о Христе присутствует постоянно, хотя иногда святотатственно: Прочь лети, святая стая, К старой двери Умирающего рая! Стерегите, злые звери, Чтобы ангелам самим Не поднять меня крылами, Не вскружит! меня хвалами, Не пронзить меня Дарами И Причастием своим! («Прочь!») Как будет потом сказано в стихотворении, открывающем цикл «Страшный мир»: И была роковая отрада В попираньи заветных святынь, И безумная сердцу услада – Эта горькая страсть, как полынь! Горечь усилена сравнением с полынью. Последний стих падает тяжело, резко. В нем - горестный осадок от всего пережитого. В колдовских чарах безумной страсти ощущается демоническая, инфернальная власть. Лирический герой мучается тревожными предчувствиями, его воображению постоянно предстают очертания креста. Их как будто выводит, а потом развеивает снежная метель: Чтоб с тобою, сердцу милой, В серебристом лунном круге
Вся душа изнемогла! Чтоб огонь зимы палящей Сжег грозящий Дальний крест! («Тревога») Вьюга строит белый крест,
Рассыпает снежный крест, Одинокий смерч . И вздымает вьюга смерч, Строит белый, снежный крест, Заметает твердь . («И опять снега») Выход из кризиса не стал выходом из трагедии, в чем-то даже усугубил ее, но разорвал порочный круг одиночества и безысходности. По-видимому, самые ранние стихотворения Блока, отразившие радикальные перемены в его лирике, связаны с образом Христа. Так, (стихотворении «На снежном костре» (январь 1907 года) изображено распятие, на котором погибает «в снежной маске рыцарь, милый», а его неверная возлюбленная (со «снежной кровью») разжигает под ним костер: И взвился костер высокий Над распятым на кресте. Равнодушны, снежнооки, Ходят ночи в высоте . Так гори, и яр и светел, Я же - легкою рукой Размету твой легкий пепел По равнине снеговой. В отличие от этих дерзких, хотя и завораживающих своей поэтической красотой, стихов в октябре 1907 года появляется знаменитое стихотворение с совсем другим настроением, другим образом распятия. Оно поражает и силой чувств поэта, готового «сораспинаться» со своей родиной, и огромностью происшедшей перемены: Когда в листве сырой и ржавой Рябины заалеет гроздь, - Когда палач рукой костлявой Вобьет в ладонь последний гвоздь, - Когда над рябью рек свинцовой, В сырой и серой высоте, Пред ликом родины суровой Я закачаюсь на кресте, - Тогда - просторно и далеко Смотрю сквозь кровь предсмертных слез, И вижу: по реке широкой Ко мне плывет в челне Христос. В глазах - такие же надежды, И то же рубище на нем. И жалко смотрит из одежды Ладонь, пробитая гвоздем. Христос! Родной простор печален! Изнемогаю на кресте! И челн твой - будет ли причален К моей распятой высоте? Стихотворение хорошо известно, и, казалось бы, можно процитировать лишь его фрагменты, но сделать это очень трудно, потому что по структуре своей оно - единое слово, мольба о помощи и его нельзя разорвать. Поэта распинают на его любимой суровой родине. Он уподоблен Христу не только внешне (тот же взгляд, то же рубище), но и неизбывным чувством сострадания к людям. Весной 1907 года появляется стихотворение «Ты отошла, и я в пустыне .», открывшее позднее цикл «Родина», где судьба поэта сопоставлена с судьбой Христа: Да. Ты - родная Галилея Мне - невоскресшему Христу. В третьем томе лирики многие картины жизни с ее социальными и личными трагедиями проникнуты христианским мироощущением. В стихотворении «За гробом» - похороны некоего модного литератора, автора «кощунственных» слов, «родного душе народной» только потому, что народ чтит всякий конец земной жизни. Картина построена на контрасте между привычной пошлостью при исполнении процедуры похорон (ее символ - все покрывающая пыль) и мистическим смыслом события, внятным лишь невесте. Поэтому только она не замечает контраста, в ее ощущении - все подлинно. Божья Матерь. Утоли мои печали Перед гробом шла, светла, тиха. А за гробом - в траурной вуали Шла невеста, провожая жениха . И навстречу кланялись, крестили Многодумный, многотрудный лоб. А друзья и близкие пылили На икону, на нее, на гроб… Этих фраз избитых повторенья, В тайную улыбку божества… Словно здесь, где пели и кадили, Где и грусть не может быть тиха, Убралась она фатой от пыли И ждала иного жениха… Некоторые стихотворения третьего тома проникнуты не только христианскими мотивами, но и христианским пафосом, болью за всех несчастных и обездоленных: Да. Так диктует вдохновенье: Моя свободная мечта Все льнет туда, где униженье, Где грязь, и мрак, и нищета. Туда, туда, смиренней, ниже, - Оттуда зримей мир иной… Проследив путь христианской идеи в трилогии Блока, обратимся к стихотворению «О, я хочу безумно жить…» (1914), открывающему цикл «Ямбы». Жизнерадостное, восторженное начало его напоминает первые строки цикла «Заклятие огнем и мраком»: О, весна без конца и без краю – Без конца и без краю мечта! Узнаю тебя, жизнь! Понимаю! И приветствую звоном щита! (1907) Однако, между ними глубокое различие. «Заклятие…» - могучая попытка вырваться из мрака к свету, но освобождение от «хмельной мечты» еще впереди. В отличие от «Заклятия .» «О, я хочу безумно жить .» - стихотворение о радости бытия и смысле творчества, проникнутое христианским самосознанием. В этом отношении оно ключевое для блоковского толкования идеи всей трилогии. Знаменательны не только понятия «вочеловечение» и «воплощение», с которых поэт начинает, но и последняя строфа, выделенная курсивом: Простим угрюмство - разве это Сокрытый двигатель его? Он весь - дитя добра и света. Он весь - свободы торжество! Христианская идея, христианская символика важна была для творческого пути Блока, для его духовного пути. Без того, чтобы постоянно видеть этот контекст, невозможно постичь глубину смыслов произведений, составляющих трилогию Блока. И хотя дело «вочеловечения», «воплощения» принадлежит Богу, поэт причастен к нему, потому что истинное творчество, по его убеждению, боговдохновенно. Блок посвятил «Ямбы» памяти покойной сестры Ангелины. О духовном общении с ней, очень важном для поэта, сказано в стихотворении «Когда мы встретились с тобой .»: Лишь ты, сестра, твердила мне Своей волнующей тревогой О том, что мир - жилище Бога . Углубление христианского мировосприятия автора «Ямбов» происходит на фоне все возрастающей непримиримости к социальному злу, жажды решительного переустройства жизни. Люди, «уныло ждущие Христа», были Блоку «давно постылы». Эпиграф к циклу «Ямбы» из Ювенала: «Fecit indignatio versum» («Негодование рождает стих») нисколько не противоречит христианской настроенности поэта, а естественно соединяется с ней (вспомним также, что в «Прологе» к «Возмездию» после уединенной молитвы в церковном притворе поэт провозглашает: «Дроби, мой гневный ямб, каменья!»). Теперь сам евангельский Христос виделся Блоку прежде всего обличителем зла и провозвестником возмездия. Отсюда открывался путь к «Двенадцати». III. 3Христианский гуманизм, Евангелие и революция Поэт был далек от аналогий между революцией и апокалиптическими сюжетами, но грандиозность социальных потрясений, сила возмездия «страшному миру», свидетелем которых он был, на фоне потрясений военных, естественно, вызывали в его воображении евангельские образы, и особенно – «знамение Сына Человеческого на небе». Вместе с тем для Блока Христос с давних пор был не столько обличитель мира сего, сколько добрый Пастырь, Агнец Божий, несущий людям любовь и милосердие, - то, что в культуре нового времени связано с понятием христианского гуманизма. Именно таким хотел видеть Блок изображение Христа на обложке отдельною издания «Двенадцати» и просил об этом художника Ю. Анненкова в письме 12 августа 1918 года: «Если бы из левого верхнего угла «убийства Катьки» дохнуло густым снегом и сквозь него - Христом, - это была бы исчерпывающая обложка».
Одной из самых сильных черт личности Блока было чувство сострадания. Мужественный, бесстрашный, он всегда был открыт для чужой боли. В страдающем человеке виделась ему беззащитность, «детскость». Не только в Катьке, которая очень молода и симпатична Блоку («здоровая и чистая, даже - до детскости»), но и в тех, кто был ему чужд и даже враждебен. После допросов в Зимнем дворце, где Блок работал в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, он написал: «21 мая [1917 года]. Троицын день и воскресенье . Никого нельзя судить. Человек в горе и в унижении становится ребенком. Вспомни Вырубову, она врет по-детски . Вспомни, как по-детски носмофел Протопопов на Муравьева - снизу вверх, как виноватый мальчишка . никогда не забуду. Вспомни, как Воейков на вопрос, есть ли у него защитник . опять виновато по-детски взглянул и сказал жалобно: «Да у меня никого нет». Сердце, обливайся слезами жалости ко всему, ко всему, и помни, что никого нельзя судить . Вспоминай еще - больше, больше, плачь больше, душа очистится».
Так почему же Блок был неудовлетворен появлением Христа в финале - органичном, продиктованном вдохновением, всей логикой поэмы? Почему – «страшная мысль», «страшно», что «опять Он»? На этот вопрос в свое время ответил Д. Максимов: « .Блок боялся отсутствия в своем Христе действительно нового, обновляющего, перестраивающего начала, т. е. опасался его традиционности, повторности, связи с прошлым – «вечного возвращения». [15. c. 120 - 121] Здесь хочется сделать только одно уточнение: не в «своем Христе», а просто - в Христе, поскольку для Блока речь шла в данном случае не о литературном образе, им созданном, а о самой христианской вере. По-видимому, суть внутреннего конфликта, остро переживаемого автором «Двенадцати», заключалась в том, что появление Христа в финале противоречило сложившейся к тому времени у Блока концепции не только кризиса, но, как он полагал, - конца христианского гуманизма. Эта концепция складывалась постепенно, в течение нескольких лет, и к моменту создания поэмы определились ее основные особенности. По мысли Блока, должен был уйти в небытие тот период истории человечества, который в первом веке нашей эры определил рождение Христа. Революционные события в России Блок сравнивает не с эпохой Великой французской революции, а с эрой возникновения христианства: «Все отчетливее сквозят в нашем времени черты не промежуточной эпохи, а новой эры, наше время напоминает не столько рубеж XVIII и XIX века, сколько первые столетия нашей эры». Это - главная аналогия, которая постоянно присутствует в послеоктябрьских статьях Блока: «Иисус Христос родился за четыре с половиной столетия до гибели Римской империи . Ветер поднимается не по воле отдельных людей; отдельные люди чуют и как бы только собирают его . Катилина принадлежал к последним. В его время подул тот ветер, который разросся в бурю, истребившую языческий старый мир. Его подхватил ветер, который подул перед рождением Иисуса Христа, вестника нового мира». И опять Блок сравнивает тот «языческий» старый мир, где действовал и жил Катилин», и «этот «христианский» старый мир, где живем и действуем мы». В представлении Блока о том, как возникает новая эра, как старая цивилизация гибнет под напором стихийного, «музыкального» (по его терминологии) движения народных масс, потенциальных носителей новой культуры, есть две важные черты. Во-первых, само революционное изменение жизни и становление нового мира мыслятся как длительные, занимающие несколько столетий и, во-вторых, - как процесс трагический. Принципиальный противник всяких теорий прогресса. Блок считал, что «оптимизм вообще - несложное и небогатое миросозерцание . Его обыкновенное оправдание перед людьми и перед самим собою в том, что он противоположен пессимизму; но он никогда не совпадает также и с трагическим миросозерцанием, которое одно способно дать ключ к пониманию сложности мира». Понимание сложности радикальных исторических изменений предполагало представление об их длительности. И хотя Блок писал: «Когда родился Христос, перестало биться сердце Рима» - это был лишь поэтический образ, который он в том же 1918 году расшифровал так: «Не забудьте, что Римская империя существовала еще около пятисот лет после рождения Христа. Но она только существовала, она раздувалась, гнила, тлела - уже мертвая». В этой связи Блок развивает мысль об исчерпанности христианского гуманизма, об умирании не только социально-политических институтов предшествующего исторического периода, но и его религии. Возвращаясь вновь и вновь к своей основной параллели: падение Римской империи и современная революция, Блок обращает внимание на то, что культурная сила, действовавшая до времени в христианских катакомбах, соединившись со стихийным народным движением, победила античную цивилизацию. Подобным же образом в новых «катакомбах культуры» созрело движение, способное сокрушить гуманистическую цивилизацию, в которую выродилась потерявшая народные истоки прежде великая культура гуманизма. Блок говорит о «великой битве против гуманизма» («Во всем мире звучит колокол антигуманизма»), о формировании нового человека «в вихре революций духовных, политических, социальных, имеющих космические соответствия»: « .человек - животное гуманное, животное общественное, животное нравственное перестраивается в артиста, говоря языком Вагнера». Эта же концепция отразилась и на судьбе замысла поэмы «Возмездие», как он рассказан в предисловии 1919 года. Потеря тех «бесконечно высоких свойств, которые в свое время сияли, как лучшие алмазы в человеческой короне (как, например, свойства гуманные, добродетели, безупречная честность, высокая нравственность и проч.)», неизбежна, характер нового «первенца» уже другой, он «уже способен огрызаться и издавать «львиное рычание». В том, как перечисляет Блок утерянные свойства личности, ощущается горький ностальгический оттенок. Но в 1911 году, когда писался «Пролог», он, как мы видели, с большой силой выразил живые гуманные чувства. Поэма осталась незаконченной, и, как знать, может быть, одной из причин этого была концепция, которая связывала творческую волю Блока, - и в результате произведение распалось на гениальные части, так и не превратившись в гениальное целое, тем более что завершать поэму Блоку пришлось бы после революции, после «Двенадцати». Появление Христа в конце «Двенадцати» решительно выпадало из концепции «антигуманизма». Своей неожиданностью оно не могло не поразить и действительно поразило самого Блока. Вызвало его недоумение, сожаление и даже неприязнь к финальному образу поэмы. И вместе -уверенность, что только так и должно быть, что появление Христа в конце непререкаемо, оно - результат вдохновения-откровения. Образ мира, открывающийся поэту в момент вдохновения, всегда глубже и точнее его предварительных и даже последующих идей. Блок знал это и верил себе, хотя и мучился сомнениями. Как публицист он продолжал отстаивать теорию грядущего «антигуманизма» (или «нового» гуманизма вместо «старого»), но постепенно понимание того, что именно старый, христианский гуманизм не только не исчерпан, но неисчерпаем, все отчетливее проявляется в его статьях и выступлениях. Но к этому нам еще предстоит вернуться.
III. 4 Стремление к преображению мира, выраженное в произведениях А.Блока «Двенадцать» Есть в Библии картина, смолоду запечатлевшаяся в сознании Блока, не раз им упоминаемая и, быть может, тоже повлиявшая на создателя «Двенадцати». Это – изображение Бога, идущего впереди народа, но им не видимого. Бога, указывающего народу путь из «дома рабства» к свободе, путь в Землю Обетованную. Образ Земли Обетованной из Ветхого Завета постоянно притягивал Блока:
Обетованная Земля - Недостижимая звезда . («Стою на царственном пути .», 1901) Этот образ выступает у Блока в разных значениях: и как символ исполнения заветных лирических мечтаний, и как светлая цель, к которой устремляются народы, и как высший смысл творчества художника. До сих пор остаются загадкой записи блока о «Другом», который мог возглавить шествие красногвардейцев. О каком «Другом» здесь идет речь, кто мог бы явиться перед народом вместо Христа? В. Орлов считал, что Блок «хотел бы, чтобы вместо Христа их вел кто-то «Другой», потому что, разумеется, понимал, насколько «женственный призрак» спасителя и искупителя, окруженный религиозными представлениями…покажется неожиданным в поэме о русской революции. Но не сумел найти никого другого такого же масштаба, чтобы символически выразить идею рождения нового мира». Иронизируя над рассуждением В. Орлова, А. Якобсон предложил свою трактовку блоковских записей, тоже весьма далекую от смысла поэмы: "И Он и Другой - у Блока с большой буквы; если Он - Христос, то Другой - это, по меньшей мере, намек на Антихриста. [21. c. 63] Если попытаться следовать за поэтической мыслью Блока, то, скорее всего можно предположить, что «Другой» это - Дух Святой, Дух истины, третья ипостась Божественной Троицы. Именно о Нем говорил Христос своим ученикам на Тайной вечере: «Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди. И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины, Которого мир не может принять, потому что не видит Его .», «Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам». И далее: «Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не придет к Вам; а если пойду, то пошлю Его к вам, И Он придет и обличит мир о грехе и о правде и о суде»; « . и будущее возвестит вам». Мечта о преображении мира в религиозных дискуссиях начала века, и прежде всего в сочинениях Мережковского, связывалась именно с этим предсказанием Иисуса. Тогда же Блок с большим интересом прочитал исследование Мережковского «Л. Толстой и Достоевский», где автор подробно доказывал закономерность и неминуемость наступления новой эры всемирного развития христианства - единения Святой Плоти и Святого Духа в Иоанновой церкви, церкви Третьего Завета: « .неиссякающий источник истины и благодати есть сам Христос, не только пришедший, но и грядущий в обетованном Духе Утешителе («Не оставлю вас сирыми, пошлю вам Духа Своего»), и отсюда возможность бесконечного внутреннего движения, развития, творчества .» [16. c. 135]. Эта концепция легла в основу известной статьи Мережковского «Пророк русской революции» (1906). Образ «Другого Утешителя», посланного Христом человечеству вместо Себя, несомненно, волновал воображение Блока. В рецензии на книгу Н. Минского «Религия будущего» (1905) он писал: «И едва ли мистический разум разумел Христос . в словах о Другом Утешителе . Мы помним женственный лик этого Утешителя в страшном видении пророка Илии и на раскольничьих иконах. Это – «глас хлада тонка», женственно-нежный образ Духа Святого, возносящий горе .». Через год, завершая статью «Безвременье», Блок возвращается к этой теме с тоской и упованием: «Приложим ухо к земле родной и близкой: бьется ли еще сердце матери? Нет, тишина прекрасная снизошла, согрелись мы в ее заботливо опущенных крыльях: точно сбылось уже пророчество о Другом Утешителе, ибо нам нечего больше жалеть; мы все отдадим, нам уже ничего не жаль и как будто ничего не страшно». Косвенное свидетельство того, что перед Блоком вставала проблема: Христос или Другой Утешитель, находим в дневнике Е. П. Иванова за 1906 год: «Саша говорил о гибели декадентства. Общественность противополагалась декадентству. Сказал я слова Мережковского о нем: «Горе тем, кто приблизится к Духу без Сына, не пройдя Сына» и это сделал-де А. Блок». В тексте Евангелия, где Христос говорит о «другом Утешителе», Блок сделал много помет и подчеркиваний. «Другой» мог вспомниться Блоку во время работы над поэмой еще и потому, что Святому Духу соприродны стихии ветра и огня. Так, в «Деяниях Святых апостолов» описано внезапное сошествие Святого Духа на апостолов, при котором «сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные .». И все же «Другой» не появился в финале «Двенадцати», хотя, казалось бы, он мог соответствовать космическому масштабу происходящих перемен и бурному потоку событий, когда бушует «ветер, ветер на всем божьем свете» и близится «мировой пожар». Кроме того, Откровение Святого Духа означало конец исторического христианства, что внешне как бы совпадало с представлениями Блока, отразившимися в статьях послеоктябрьского времени. Однако здесь же заключено и принципиальное различие: Блок не считал происходящие события религиозной революцией. Трудно гадать, почему Блок отказался от изображения «Другого», он и сам этого не знал («Я как-то измучен»). Но, видимо, поэт чувствовал, что не наступили еще времена и сроки и что «другого пока нет», а главное - что именно Христос слит с жизнью и чаяниями народа, пусть не всегда понимающего это, даже богохульствующего. Христос слит с народной судьбой. «Другой» в этой ситуации показался бы более отвлеченным и преждевременным.
III. 5 Противопоставление образов Христа и революции в произведении А.Блока «Двенадцать» Александр Блок в своей поэме «Двенадцать» обозначил три основные силы, три мира. Три, а не два, как это можно было бы предполагать. Наряду с героями «страшного» и «старого» мира и красногвардейцами есть еще одна сила, светлая и чистая, воплощенная в образе Иисуса Христа. Мы видим, что отношение Блока к революции и рождению нового мира далеко не однозначно. Блок вскрывает в поэме страшную правду «очистительной силы революции»: антигуманность, всеобщую озлобленность, проявление в человеке низостей и пороков. Как следствие - потеря чистых человеческих чувств и «имени святого», ненависть и кровь. Автор не стремится надеть на головы красногвардейцев «венчики из роз», а, напротив, прикрепляет им на спину «бубновый туз» - знак каторжников. Но в то же время Блок не торопится обвинять их во всех грехах людских, подчеркивая негативное влияние «старого» мира с его бесчеловечной моралью: прав тот, у кого власть. В поэме «Двенадцать» как отражение трех сил мы наблюдаем триединство неба, ветра и земли. Каждая из этих составляющих имеет свой символ и цвет. Небо бело от отражающегося на нем снега, а Иисус Христос – символ этой небесной чистоты. Земля «окрашена» в черный цвет, цвет «страшного» мира, и воплощение черного – буржуй, «дама в каракуле», «писатель-вития», поп. А вот красный цвет – это ветер революции, он «крутит подолы, прохожих косит».
Сравнение старой, дореволюционной России со старым «шелудивым» псом не случайно. Незадолго до написания поэмы Блок обращался к гетевскому «Фаусту». Фауст перед явлением ему дьявола подобрал на улице черного пуделя. (Это олицетворение сатаны неоднократно встречается в произведениях как зарубежных, так и русских писателей). Видимо, этот гетевский пудель и стал прототипом «шелудивого пса», а вместе с ним «старого» и «страшного» мира.
Что же касается образа «двенадцати», то тут мнения исследователей творчества Блока расходятся: одни сравнивают пикет красногвардейцев с двенадцатью апостолами Христа, другие – с двенадцатью разбойниками атамана Кудеяра из поэмы Н.А. Некрасова. Сам Блок говорил, что ему просто понравилось это число, к тому же пикет красногвардейцев изначально состоял из двенадцати человек. Двенадцать красногвардейцев уверенным, ничем и никем не сбиваемым шагом идут по городу. Они вполне слились с кровавым вихрем революции. Разброда и шатания в своих рядах они не потерпят. После убийства Катьки Петруха неловко, но честно, по-человечески раскаивается в содеянном и обращается к товарищам за помощью. Однако его раскаяние вызывает в товарищах сначала жалость, а потом и вовсе злобу и ожесточение: Не такое нынче время, Чтобы няньчиться с тобой! И чтобы заглушить угрызения совести, Петруха «действует»: Эх, эх! Позабавиться не грех! Запирайте етажи, Нынче будут грабежи! Отмыкайте погреба – Гуляет нынче голытьба! И замыкается круг: свобода, данная революцией, породила еще более страшный мир. Теперь людей, слившихся в кроваво-красном вихре, трудно остановить (если вообще это возможно), потому что они мстят за свое прошлое всем подряд. Вот где четко прослеживается их крепкая связь со «страшным» миром, пес «шелудивый» никак не отстает. Но вот в этом круге появляется кто-то, кого сначала принимают за врага. Пока он не виден, призрачен. И только в самом финале поэмы этот кто-то предстанет перед всеми в образе Христа. Но до этого момента неясно, кто возьмет в руки флаг революции и поведет людей дальше: Бог или дьявол. И, беря в руки кровавый флаг, Христос Спаситель возлагает на Себя грехи революции и выводит заблудших из мрака и кровопролития. Все три силы, как в панораме, проходят перед нами в финале поэмы: впереди «в белом венчике из роз» Иисус Христос, за Ним «идут державным шагом» двенадцать красногвардейцев, «позади – голодный пес». Но идет Христос не по земле, а «нежной поступью надвьюжной». Именно в образе Христа, «с кровавым флагом» в руках, «нежной поступью надвьюжной» увлекающего за Собою грешных людей, и воплотил Блок и свое ожидание революции, и свою веру в ее очистительную силу, и свое разочарование в ней, и обретение новой веры – веры в нравственное перерождение людей: через и прощение возродится человек к новой жизни. Заключение В данной дипломной работе, посвященной раскрытию темы: «Образ Христа в произведениях Александра Блока», я проанализировала различные произведения этого автора и выделила основные черты и направления, по которым работал поэт, при создании образа Христа. На основе этого я пришла к выводу, что к образу Христа Александр Блок обращается постоянно. Эта тема является основной, глубинной во всём его творчестве, и причём во многом определят структуру всей его трилогии. Блок обращался к этому образу в самых различных ситуациях, отраженных в статьях, поэтому читателю предоставляется возможность наблюдать этот образ всегда разноплановым, но, в то же время, одним и тем же. В юношеских произведениях Блока тоже присутствует обращение к образу Христа, но тогда молодой поэт видит этот образ не таким, каким представляет его в боле поздних произведениях. Ранние стихотворения Блока отличаются содержанием, отражающим упоение безумной страстью, соединенной с трагедией богоотступничества, то есть - отчужденности от мира, а это непременно ведет к гибели. В таком состоянии, состоянии обреченности, безысходности, автор часто обращается к мысли о Христе. Большое значение Блок придает этике отношений и поведения его героев, что предполагает нравственную оценку людей. Иисус Христос выступает только добросердечным и милосердным, внимание которого распространяется на всех обездоленных, угнетенных и несчастных. Таким показан образ Христа в ранних творениях поэта. В «Стихах о Прекрасной Даме» образ Иисуса также добр и во многом показывает мистический идеал поэта. Мне кажется, что в чертах Христа поэт находит и выражает черты его Несказанной героини, и через портрет Христа передает свое видение героини. У Блока восприятие Христа исполнено драматизма, поэтому рассматривая трилогию как единое целое, он нашел определяющее слово для всей его трилогии – «вочеловечение». Христианская идея, христианская символика важна была для всего творческого пути Блока, для его духовного пути. Чтобы понять глубину и постичь смысл произведений, необходимо постоянно видеть контекст, без которого невозможно постичь глубину смыслов произведений, составляющих трилогию Блока. Именно поэтому в работе я часто обращаюсь к текстам произведений. Внимательно анализируя тексты произведений я пришла к выводу, что в своем творчестве Александр Блок уделял большое внимание и образу самого поэта, которого считал сродни образу Христа. Поэт уподоблен Христу и внешне, так как у него тот же взгляд и то же рубище, и внутренним миром: чувством сострадания и понимания к людям. Кроме того, поэта, как и Христа распинают, на его любимой суровой родине. Поэт причастен к делу «вочеловечения», «воплощения», хотя это дело полностью принадлежит Богу. Но поэт считает, что истинное творчество не может существовать без вдохновения и веры, поэтому оно боговдохновенно. В третьем томе трилогии Блока некоторые стихотворения наполнены христианскими мотивами, христианским пафосом и болью за всех несчастных и обездоленных. Одной из самых сильных черт личности Блока было чувство сострадания. Мужественный, бесстрашный, он всегда был открыт для чужой боли. В страдающем человеке виделась ему беззащитность, «детскость». Это сближало его самого с образом Христа, в котором поэт воплотил все свои мечты и чаяния, все свои стремления и желания. Поэма «Двенадцать» Александра Блока занимает особое место среди произведений, посвященных Октябрьской революции. С огромным энтузиазмом воспринималась она рабочими, красноармейцами, матросами, революционной интеллигенцией – теми, кто боролся за утверждение советской власти; но некоторые интеллигенты из прежнего петербургского окружения Блока перестали подавать ему руку. Поэма заняла прочное место в советской литературе. Эта небольшая по объему поэму состоит из двенадцати главок, в каждой из которых свой мотив и свой ритмико-интонационный строй. Характерной особенностью поэмы, на мой взгляд, является резкая контрастность всей ее образной системы. Главным в поэме «Двенадцать» оказалось поэтическое утверждения счастья и свободы. Особенностью поэмы является и то, что Блок рисует отдельных представителей старого мира и дает его символико-обобщенное изображение в образе паршивого старого шелудивого пса. Свои надежды на совершенствование мира он возлагал на революцию, которая очистит и переделает всё. Поэтическое воплощение этих сил – образ двенадцати. Хотя, я думаю, этот образ достаточно противоречив, так как в конце поэмы появляется Иисус Христос, который поднимает флаг и начинает шествие перед всем народом.
Взяв в руки кровавый флаг, Христос Спаситель возлагает на Себя грехи революции и выводит заблудших из мрака и кровопролития. Александр Блок, говорил, что образ Христа возник у него несколько случайно, но он должен был возникнуть. Потому что именно в образе Христа, «с кровавым флагом» в руках, «нежной поступью надвьюжной», ведущего за собою грешный народ поэт воплотил свое понимание и ожидание революции, и свою веру в ее очистительную силу, и свое разочарование в ней, и обретение новой веры – веры в нравственное перерождение людей.
Таким образом, автор показывает веру и стремление к новой жизни, новой земли, куда ведет народ Христос. Это стремление и образ «Земли обетованной», отражающий чаяния и веру народа в исполнение заветных желаний, является символом светлой цели, к которой стремятся все люди и народы на земле. Нужно отметить, что в поэме «Двенадцать» Александр Блок использует и символические приёмы. Отражением трёх сил предстает триединство неба, ветра и земли. Все они имеют свой символ и цвет. Небо представляется нам белым, так как отражается в нем белый снег. А Иисус Христос является символом этой небесной белизны-чистоты. Черная земля выражает цвет «страшного» мира, и воплощение черного – буржуй, «дама в каракуле», «писатель-вития», поп. А ветер революции показан поэтом красным цветом – цветом революции. Можно с уверенностью сказать, что гуманистический пафос, выраженный в произведениях Александра Блока с огромной лирической проникновенностью и эпическим размахом, волнует и влечет любого читателя и заставляет глубоко проникнуться идеей каждого прочитанного произведения. В данной дипломной работе я постаралась провести как можно более глубокий анализ произведений Александра Блока, изучить исследовательскую литературу относительно этих произведений для того, чтобы понять особенности изображения поэтом образа Христа, носителя идеи гуманистической жизни, добра и человеколюбия. Список литературы 1. «Александр Блок и Андрей Белый. Переписка». –М, 1940. 2. Атеизм и религия: история, современность, 1990, № 8. Л.В. Митрохин Кашемирские легенды об Иисусе Христе. 3. Аверинцев С.С. Конфессиональные типы христианства у раннего Мандельштама: в кн.: «Слово и судьба. Осип Мандельштам. Исследования и материалы». – М, 1991. 4. Блок А.А. полное собрание сочинений. – М, 1960. 5. Гаспаров М.М. Поэтика «серебряного века» - в кн. «Русская поэзия «серебряного века» 1890 – 1917. Антология».- М, 1991. 6. Добреньков В.И., Радугин А.А. Христианская теологи и революция, - М, 1990 7. Долгополов Л. Поэма А.Блока «Двенадцать». – Л., 1079. 8. Забора Н. Прозрения поэта, или еще раз об Образе Христа в поэме А. Блока «Двенадцать», 2002. 9. Литературное наследство, 1981, т. 92, кн. 2. «Александр Блок. Новые материалы и исследования». 10. Литературное наследство, Т. 92, кн. 2. 11. Литературное наследство, 1987, т.89. «Александр блок. Письма к жене». 12. Литературное наследие, т.89. 13. Литературное наследие. Т.92, кн.3. 14. Максимов Д.Е. Поэзия и проза Ал. Блока. – Л., 1975. 15. Максимов Д.Е. Идея пути в поэтическом сознании Александра Блока. «Блоковский сборник», 11, Тарту, 1972. 16. Мережковский. Полное собрание сочинений. Т.12. – М., 1914. 17. Мень А. Мировая духовная культура. Христианство. Церковь. Лекции и беседы. – М., 1995. 18. Радугин А.А. Философия. – М., 1997. 19. Розенблюм Л. Явление Христа в поэме Блока «Двенадцать». 20. Русская советская литература. – М, 1988 21. Якобсон А. Конец трагедии. Вильнюс – М., 1992.