Хор в трагедиях Эсхила

Оглавление Введение Трагедия «Персы» Трагедия «Орестея» Трагедия «Прометей Прикованный» Заключение
Список использованной литературы Введение Никто на свете не установил, да и не установит точного года рождения театра. Никто на всем свете не сказал, да и не скажет, на каком листке календаря следовало бы обозначить его первоначальную дату. Время существования театра измеряется небыва­лой по историческим масштабам мерой — временем существования самого рода человеческого. День возникновения театра сокрыт за горной гря­дой давно ушедших веков и тысячелетий, в глубинах древнейшей, наиболее отдаленной от нас эпохи исто­рии человечества. В золотую пору детства человечества первые поэ­ты земли — великие греческие трагики, как добрые гении поэзии склонились над колыбелью театра. Они вызвали его к жизни. И они обращали его к служению людям, к прослав­лению духовного могущества человека, его неукроти­мой силы, нравственной энергии героизма. Одним из таких гениев был Эсхил. Он был поэтом огромной, почти невероятной творческой энергии. Об этом говорит уже одно количество созданных им драматических произведений – чуть ли не девяносто. А ведь в его время создать драму означало не только написать ее, по и довести до зрителя, взять на себя всю постановку – с обучением, хора пению и ритмическому исполнению стихотворного текста, с подготовкой актеров и сцены. Но дело, конечно, не в количестве. До Эсхила была, по сути, не драма, а нечто подобное оратории, значительную часть которой составляли ритуального происхождения славословия и плачи (“треносы”). При имевшемся единственном актере, сюжетное действие еще не достигло достаточного развития. Оно получило надлежащее место лишь тогда, когда Эсхил ввел второго актера. Обладая фантазией истинного поэтического гения и философской глубиной постижения конфликтов, Эсхил, хотя и не был первым драматургом, явился “отцом трагедии”. До нас не дошли произведения его предшественников – Теспида, Херила, Пратина, Фриниха, а среди сохранившихся семи трагедий Эсхила нет ни одной, которая относилась бы к начальному или совсем раннему периоду его творчества,– так что проследить становление драмы невозможно. Некоторое представление об этом мы можем себе составить по тому, как постепенно преодолевается Эсхилом та ведущая роль, которую все еще играет в некоторых произведениях поэта хор, его сплошные треносы и торжественные песнопения. «Персы» Трагедия «Персы» написанная Эсхилом в 472 г. до н.э. – это отклик автора на события греко-персидских войн, участником которых он являлся. В трагедии хор состоит из персидских старейшин, треносы которых тоже составляют значительную часть трагедии – около половины ее. Именно здесь выражена этико-философская и патриотическая тенденция трагедии. Строго продумана композиция: в начале драмы, в ее величаво-торжественном пароде, лирически выраженное смутное опасение надвигающейся катастрофы чередуется с эпическим и одическим восхвалением персидских полчищ и их военачальников во главе с “царем царей” Ксерксом. Но уже конец этого первого выступления хора, его эпод, звучит печальным аккордом: Ата обольстила и ослепила главаря похода, и это приведет к беде. Затем, после рассказа вестника о полном поражении, после печального предсказания тени Дария и, наконец, когда появляется жалкий Ксеркс, хор будет в горьких треносах изливать свою скорбь о потере Персией былой мощи, славы и величия, о гибели поименно названных военачальников и множества участников похода, потопленных в море и сраженных копьями эллинов. Вся стонет Азия теперь, Осиротевшая земля: «Повел их за собою Ксеркс, Их гибели виною Ксеркс, Все это горе неразумный Ксеркс Уготовил кораблям… Азия больше не будет Жить по персидской указке, Больше не будут народы Дань приносить самодержцам, В страхе не будут люди Падать наземь. Не стало Царской власти сегодня. Люди язык за зубами Сразу держать перестанут: Тот, кто свободен от ига, Также и в речи свободен». Так, возвеличивая и оплакивая побежденного врага, хор подчеркивает величие самой победы и прославляет победителей. Лирическая патетика плачей хора звучала для слуха афинян гимнической радостью славословия. Но, наряду с этой лирической функцией, хор выступает и как своего рода “резонер” – прямой выразитель идеи автора. Устами хора высказывается основная мысль поэта, гордого демократической свободой эллинов, противопоставленной рабской зависимости персов от власти деспотического царя. На вопрос царицы, кто является самодержцем у афинян, хор отвечает: Никому они не служат, не подвластны никому. (242) Наконец устами тех же персидских старейшин Эсхил выражает свое сознание неизбежности справедливого возмездия: Отплаты злом за зло от зла . Эта трагедия Эсхила ораторская: мы не видим событий, не участвуем с них с героями, но обсуждаем их, сочувствуем им, переживаем за героев, что отчасти делает и хор. Хор в данной трагедии либо прямо исполняет так называемый тренос, т.е. похоронный плач, либо является подготовкой к нему. «Орестея» Единственный полный образец трилогии среди сохранившихся творений Эсхила это – “Орестея”. По жанру «Орестея» близка оратории ввиду большого количества хоров и их значительных размеров. В трилогии очень много хоровых партий, в которых пока еще только вспоминается прошлое, дается оценка настоящему или ожидается будущее. Есть хоры моралистически-философского или религиозно-философского содержания. Однако уже в конце «Агамемнона» хор обнажает мечи, чтобы вступить в борьбу с Эгисфом. Больше же всего драматичен хор Эриний, которые хотя и выступают в виде коллектива, но, в сущности говоря, являются единым и страшным индивидуумом, переживающим всякого рода коллизии, перипетии, начиная от своего невидимого для всех и видимого только для Ореста появления в конце «Плакальщиц», проходя через исступленное преследование своей жертвы и кончая своим весьма активным поведением на суде с дальнейшим превращением в добрых гениев. Поскольку такое превращение Эриний в Эвменид увенчивает собой длинную и тяжкую цепь кровавых ужасов и преступлений, оно является целью и смыслом данной трагедии; а будучи выражено в острейших и патетических образах, является, очевидно, и основной особенностью всей трилогии. Художественно первая часть трилогии “Агамемнон” – самое сильное произведение Эсхила. В пароде хор аргосских старцев вспоминает о трагическом прошлом в доме Агамемнона и воспевает мудрого и справедливого Зевса. Но уже в начале трагедии в интонации хора угадывается предчувствие чего-то ужасного и неотвратимого. Этим предчувствием хор будет делиться с нами еще не раз на протяжении всей трагедии. Что же страх меня томит, И предчувствие душе Неотступно представляет ужас? Глухо пророчит О чем неотвязною песнью? Как зловещих, смутных снов Наважденье отогнать? (975 – 981) Родовое проклятье, кровная месть, восстановление справедливости – основные движущие силы трагедии. Месть, осуществляемая по воле Зевса за осквернение домашнего очага Менелая, и сыновья Атрея, посылаемые для исполнения мести, - эти два образа проходят через всю первую половину трагедии, не оставляя сомнения в справедливости похода, возглавляемого Агамемноном. Еще выразительнее эта мысль подчеркнута в песне хора, исполняемой уже после того как стало известно о падении Трои.
Ты ж, гостиного права доправщик, Зевс, Ты в лучника метил, сгибая лук, - В Александра! Давно выжидал ты миг, Натянув тетиву, - и взвилась стрела, И не праздно в поднебесье пела. (362-366)
Так поет хор в первом стасиме, узнав от Клитемнестры о взятии Трои. И тут же от конкретного факта – наказания Александра, т.к. его поступок есть преступление против Справедливости – хор переходит к общим размышлениям: за ударом Зевса можно проследить, он свершил, как замыслил. Возвращаясь в мыслях к началу троянского похода, хор произносит три роковых для царя слова: «ради многомужней жены», то есть Елены, повел Агамемнон войско на Трою. И еще до начала войны царю пришлось расплачиваться дорогой ценой за свое предприятие: из всех событий этого времени хор вспоминает самое мрачное – зловещую смерть Ифигении, принесенной отцом в жертву богине Артемиде, чтобы добиться прекращения ветров, крушивших в гавани греческие корабли. Таким образом, из-за Елены пролилась кровь невинной девушки. Ради нее годами длятся сражения в чужой земле, сталкиваются и ломаются в бою копья, гибнут мужи под стенами Трои. Для Эсхила гибель многих на войне – тоже убийство, вызывающее гнев и проклятье народа, требующее уплаты долга. Так на владык зачинщиков Копит народ обиду. (450-451) - поет хор, выражая тем самым не только мнение народа, но и самого автора. Аргосские старцы не хотят для себя славы «разорителя городов». Хор желает себе благополучия, не вызывающего зависти. Победа над Троей не поддается в устах хора однозначной оценке: она справедлива в той мере, в какой несет заслуженную кару Парису; она выходит за пределы справедливости, будучи оплачена слишком дорогой ценой. Эта внутренняя противоречивость совершившегося не может не накладывать отпечатка и на судьбу Агамемнона, - поэтому хор, проводив царя во дворец, вместо радостного победного славления прислушивается к встревоженному голосу своего сердца: Что ж в ушах безлирный плач Эриний Слышен немолчно? (990-991) Небывалый по своей трагичности комплекс переживаний Кассандры изображен у Эсхила не эпическими описаниями, но в виде передачи чувств и настроений хора. Тот факт, что хор развивает мысли Кассандры, особенно важен: суждение составляющих хор аргосских старцев, при всей их объективности, остается все же человеческим мнением, Кассандра же, приобщившись благодаря ясновидению к божественному знанию, придает оценке событий непререкаемую авторитетность. Убийство Агамемнона, о котором хор узнает из криков убиваемого, один из наиболее драматичных эпизодов трагедии. Хор старейших, до того единый, распадается на голоса отдельных старцев. На наших глазах нечто единое и целое перестает быть таковым, что подчеркивает трагизм ситуации. Хор чувствует себя в полном смятении, лишающем его способности здраво рассуждать и вынести окончательное решение. Этим автор передает создавшуюся панику, тревогу, хаос, наступившие среди аргосского народа в связи с потерей царя. Но хор здесь не только олицетворяет народ: отчасти, он выражает и точку зрения автора, который против совершенного преступления и считает его несправедливым. В четвертом эписодии «Агамемнона» хор осуждает Клитемнестру: Умной гордынею ты обезумела, - И к лицу Это пятно тебе – крови клеймо на лбу: Так исступилася мысль твоя кровию. (1426 –1428) Сама же она считает, что в ее облике выступал древний свирепый дух-мститель. И хотя в аргументах Клитемнестры хор видит несостоятельную попытку возложить вину на божество, сам он все же в конце концов вынужден признать в смерти Агамемнона дело рук демона, вмешательство могучего божества, ненасытного в жестокости. Убежденная вера в появление Ореста – мстителя за отца, присущая еще Кассандре и хору в «Агамемноне», составляет в начале «Плакальщиц» основу поведения хора. Отсюда советы Электре, ожидание «избавителя дома», который с мечом в руке отплатит за погибшего господина. В Оресте хор плакальщиц видит руку Справедливости. Больше того: если в «Агамемноне» хор видит справедливость кары, постигшей поочередно Париса и Агамемнона, но не побуждает никого к ее свершению, то в «Плакальщицах» размышления хора о божественном законе возмездия предназначены как раз для того, чтобы обосновать необходимость действий Ореста в свете божественного права. Хор выступает от имени народа, чье правовое сознание требует мести за убитого царя: Давно предназначенье ждет: Рок да придет на вызов. (465-466) Хор плакальщиц по второй части трагедии демонстрирует как страдание героев переносится вовнутрь: служанки Электры вспоминают, как при гибели Агамемнона они били себя с плачем в грудь и раздирали до крови щеки; теперь же, при виде следов на могиле царя, Электра чувствует, как желчь приливает к сердцу, как бы раненому двуострой секирой. Выяснению вопроса о вине Ореста и его преследовании Эриниями посвящена вся заключительная часть трилогии. Эринии появляются на сцене трилогии не сразу, но строго постепенно, становясь все ужаснее. В «Плакальщицах» их еще никто не видит, кроме Ореста, и их пока можно считать его галлюцинацией. Но вот в «Эвменидах» Пифия уже рассказывает о том, как они окружают Ореста, об их отвратительном виде. Дальше взывает к ним и будит их тень Клитемнестры: слышатся их храп и стоны. Наконец, Эринии просыпаются и появляются сами во всем хтоническом ужасе. Но их ярость проявляется только на суде Ареопага, где они сначала властно допрашивают Ореста, а затем предъявляют свое обвинение. Как мы видим, образ хора Эриний довольно динамичен, в противоположность более ранним статичным образам Эсхила. Когда Афина уходит выбирать судей для Ареопага, Эринии, оставшись на орхестре, исполняют стасим, в котором излагают свое кредо. Если в суде одержит верх этот матереубийца, рассуждают они, рухнут все нравственные устои. Эринии явно озабочены сохранением авторитета справедливости и чуть дальше развивают эту мысль достаточно подробно: Завещаю впредь тебе Правды чтить алтарь святой. Пусть корысть Не соблазнит тебя пядью безбожною Дерзко топтать его: Кара Станет за спиной, как тень. (537 –542) Разумеется, мы тут же вспоминаем размышления хора в «Агамемноне» о безнадежном положении человека, дерзостно попирающего алтарь справедливости, - мысли древних богинь и аргосских старцев совпадают, придавая всей трилогии единство нравственной установки. Еще важнее, что Эринии столь высоко ставят авторитет Справедливости и что Эсхил поручает им защиту Справедливости и наказание отступников от ее заветов. Финал «Орестеи» знаменует утверждение такого порядка вещей, при котором нет победителей и побежденных, - торжествует не одна из борющихся сторон, а высшее единство, объединяющее ранее враждовавшие между собой начала. Эринии преодолевают свой яростный гнев и заклинают ярость убийственных междоусобиц, разрушающих государство. В конечном итоге торжествует не индивидуальная воля божества, а объективная закономерность справедливости, носителем и стражем которой призваны быть боги.
“Прометей Прикованный” Среди сохранившихся трагедий Эсхила “Прометей Прикованный” занимает несколько особое место: целый ряд стилистических особенностей, очень скромная роль хора, наконец изображение Зевса как жестокого тирана не находят себе аналогий в других известных нам эсхиловских творениях. Тем не менее “Прометей Прикованный” – быть может, величайшее создание Эсхила. За прошедшие тысячелетия ее герои не только не потерял своего монументального величия, не только не потускнел, а, наоборот, стал еще возвышеннее, еще озареннее. Множество благ даровал Прометей людям. Важнейшее из них – то, которое предотвратило гибель людского рода, дарование огня. За этот дар человечеству Прометей и наказан. Титан-прозорливец заранее знал, что ему за это уготовано, так что он пошел на самопожертвование сознательно. Черты непреклонного характера Прометея еще резче обозначаются из сопоставления с женственной мягкостью до конца ему верных Океанид, которые появляются в начале трагедии «со стороны моря, в крылатой колеснице». Они сочувствуют титану, хотят ободрить его:
Ободрись! Не бойся! Ведь с любовью наша стая Взапуски на крыльях быстрых К этой скале прилетела. Стонет хор, оплакивая муки титана, слушает его рассказ и предпринимает попытки образумить Прометея. Обеспокоенные дерзкой речью Прометея, Океаниды напоминают ему о жестокости Зевса, но не могут склонить его к благоразумию. Им не удается, как и затем Океану, поколебать непреклонную волю Прометея. Хор Океанид – женский хор. И это не случайно. Ведь именно женщине в идеале присуще сострадать, утешать в горе, оплакивать муки. Кроме того, идеальная женщина- образец верности. Так и Океаниды не бросают Прометея, остаются верными ему, делят его мучения: Что вытерпеть должно, вытерпим вместе с ним. Предателей мы ненавидим, и нет Порока для нас Гнусней и мерзей вероломства. “Прометей Прикованный”, в отличие от прочих трагедий Эсхила, поражает краткостью и незначительным содержанием хоровых партий. Если подойти к хору с точки зрения декламационно-риторической, то сразу можно увидеть, как он необходим для углубления общего монументально-патетического стиля трагедии. Заключение Итак, проанализировав трагедии Эсхила «Персы», «Орестея» и «Прометей Прикованный» можно сделать вывод о роли хора в них. В «Персах» хору отводится значительная часть: он повествует, восхваляет и оплакивает, выступая от имени персидского народа, а также выражая иногда и точку зрения самого автора. В каждой части «Орестеи» хор выполняет определенные задачи. В «Агамемноне» аргосские старцы выражают то предчувствие, то сомнение, то осуждение. Также партии хора важны для передачи настроения героев и самой атмосферы повествования. В «Плакальщицах» хор не столько оплакивает кончину царя, сколько подстрекает Ореста на убийство. Наиболее ярко выраженный образ принимает хор в третьей части. На наших глазах происходит удивительная метаморфоза: злобные преследующие Ореста Эринии превращаются в благосклонных Эвменид, где главным двигателем процесса является Справедливость. В «Прометее Прикованном» хору отведена малозначительная роль. Нежные Океаниды появляются, чтобы сострадать и утешать Прометея, контрастом подчеркивая его непримиримый дух. По известным причинам мы не можем в полной мере оценить гениальность драматургии Эсхила, ведь мы оцениваем его трагедии только как текст. Хотя современные режиссеры время от времени предпринимают попытки (на мой взгляд напрасные) поставить на сцене произведения Эсхила. Один из таких примеров -сравнительно недавняя постановка «Орестеи» Питером Штайном. Я не могу судить о художественных достоинствах или недостатках этого спектакля (если этот термин здесь уместен), т.к. я его не имела возможности его посмотреть. Это лишний раз доказывает гений Эсхила-драматурга, который и сейчас, спустя две с половиной тысячи лет после написания своих трагедий, продолжает вдохновлять людей искусства. Современные драматурги также не перестают черпать вдохновение для создания героических образов и постановки сущностных вопросов человеческого бытия в творениях Эсхила, влияние которого далеко не исчерпано.
Список использованной литературы Эсхил. Трагедии. Калининград, 1997. В. Ярхо. Драматургия Эсхила и некоторые проблемы древнегреческой трагедии. М., 1978. Античная литература. Под редакцией проф. А.Атахо-Годи. М., 1986. Мирецкая Н.В., Мирецкая Е.В. Уроки античной культуры. Обнинск, 1996.