Князь Ярослав Владимирович Мудрый политический портрет

Князь Ярослав Владимирович Мудрый

Политический портрет

Предисловие

Что есть человек? «Сосуд греха», открытая книга, «tabula rasa»? Не умаляя заслуг Джона Локка и христианских мыслителей, рискнём предложить свою трактовку. Человек - это маленькая узкая дверь, которая, отворяясь, открывает уходящий в даль бесконечный светлый коридор с бесчисленным количеством дверей по сторонам, каждая из которых, в свою очередь, открывает новый коридор с новыми дверями, а те - ещё коридоры и так до бесконечности, складываясь в гигантский лабиринт, разрастающийся во все стороны, не имеющий предела, но таящийся за одной-единственной узкой дверью. Эта узкая дверь - внешний облик каждого человека, а бесчисленные коридоры за ней - его внутренний мир.

Итак, человек - это большое в малом, точнее даже, бесконечное в конечном (в духовном смысле, разумеется). Человек - средоточие неисчислимого множества. Его внутренний лабиринт сил, способностей, установок, убеждений, взглядов, интуиций настолько многогранен и непостижим, что познать его, пройти этот лабиринт хотя бы в половину его (не говоря уже - до конца) совершенно не представляется возможным. Человек - принципиально непознаваемый объект (во всяком случае, непознаваемый до своего логического завершения, до объективного конца). Но, тем не менее, от этого он, эта непостижимая бесконечность, как объект исследования не менее привлекателен.

Увлекательнейшее занятие - изучение человека. Причем одинаково интересно как изучение общей его природы, так называемых «предельных оснований», так и отдельной конкретной личности во всех аспектах её проявления. Последнее и составляет суть данного исследования.

Каждый человек - личность. Оставив в стороне обществоведческие и психологические споры о природе феномена личности, более того - о структуре данного понятия, составе терминов, определяющих его сущность, заявим сразу же свою позицию по этому вопросу. Отринув, кроме того, споры о личности «настоящей» и «ненастоящей», повторим снова: каждый человек - личность. Это напрямую вытекает из многообразия и многогранности его натуры. Вся бесконечная совокупность её аспектов, зачастую неосознаваемых самим человеком, их обладателем, свидетельствует об этом. В любом человеке, и в самом заурядном, каким его считают окружающие, от природы непременно заложено что-то удивительное, но не замечаемое другими и таящееся где-то в глубине души. Таким образом, каждый человек ценен и неповторим, ибо он - личность.

Всё сказанное, однако, ставит подчас непреодолимые преграды в изучении личности. Уже было сказано, что познать человека полностью невозможно. Но даже и рассмотрение поверхностных черт личности, наглядно проявляющихся в его поступках и словах, представляет трудность, не говоря уже о поиске по этим бесчисленным лабиринтам человеческой натуры его потайной, нереализованной черты. Чем это вызвано? Кроме собственно сложности структуры личности, очень трудно ухватить личностные причины того или иного поступка, действия, решить, чем оно обусловлено, ибо зачастую действует целый комплекс причин, которые очень трудно отделить друг от друга; иные причины иногда вообще не очевидны. Другая сложность - чрезвычайно своеобразный и редко поддающийся какой-либо систематизации, да и вообще - какой-либо фиксации, не говоря уже об исследовании, процесс формирования личности, который, тем не менее, представляет громадную важность, так как предопределяет структуру и характер личности, а также всё её дальнейшее развитие.

Описанные сложности заметно суживают и, отчасти, снижают значимость исследования и полученных результатов. Однако, повторившись, скажем - от этого оно не становится менее привлекательным.

Уже неоднократно упоминалась многогранность и абсолютная неохватность всех аспектов феномена под названием «личность». Данная проблема, в свою очередь, также требует сужения познавательной задачи - в направлении рассмотрения какой-либо одной из сторон личности, какого-либо одного её аспекта. Нами в качестве такого аспекта выбран политический. Причин тому было несколько.

Для начала оговоримся, что выбранный нами аспект, некая матрица, призма исследования должна пониматься в достаточно широком смысле. Сюда включается не только непосредственно политическая деятельность, но и более широкий общественный, в иных случаях религиозный, в иных - социокультурный контекст. Общее же для них - это наличие того или иного влияния на общественную жизнь в тот или иной период. В этом отношении нам представляется, что в данной сфере общественно-политической деятельности личность получает наибольшее своё развитие и проявление. Здесь ни в коей мере не принижается роль духовного, научного развития и самовыражения личности, проявления её в сфере искусства и культуры. Другое дело, что в этих областях значительно труднее изучение и интерпретация результатов выражения личности. В данном смысле, политика более информативна. Кроме того, довольно широкий контекст рассмотрения позволяет включить некоторые сопутствующие моменты.

Кроме методологической привлекательности, тема интересна и своей непреходящей значимостью именно в контекстуальном смысле. Не стоит отрицать, что политическая и, более обще, общественная (в политическом понимании этого термина) сфера деятельности чрезвычайно важна для нормального функционирования общества в целом и жизни отдельного индивида в частности. Конкретизировать данный тезис не представляется необходимым - он ясен.

Осталась самая малость - охарактеризовать героя данного исследования и показать его роль и значение в истории политики. Но для начала: почему вообще Древняя Русь?

Критерий личных предпочтений автора им самим видится недостаточным для обоснования выбора именно данной темы, посему он предлагает обратиться к следующим размышлениям.

Что представляла собой Древняя Русь? На этот во многом риторический вопрос можно ответить и так. Древняя Русь - это эпоха складывания русского государства, русского народа, во многом определившая дальнейшее развитие Русского государства отчасти вплоть и до настоящего времени - своими, сложившимися в тот период традициями (религиозными, политическими, духовными, традициями организации власти и социального общежития); определёнными закономерностями и тенденциями развития, то есть, если угодно, некими принципами русской истории, образовавшимися под влиянием множества факторов (автор не считает нужным их перечислять - они достойны отдельного большого исследования); историческими предпосылками, сформировавшимися в тот период и проявившимися позднее, в другие эпохи, в виде конкретных исторических событий. Итак, после всего вышесказанного совершенно бесспорным видится факт огромной историко-исследовательской ценности этого времени. Познав Древнюю Русь, мы сможем отчасти познать Россию современную. Ни одно явление не исчезает бесследно, какие-то его следы остаются в последующих явлениях и событиях, как в виде определённых пережитков развития, как в виде неких нейтрально присущих черт, так и в виде определяющих факторов. Эта диалектика истории давно доказана Гегелем.

В столь важный для истории России период и разворачивалась деятельность князя Ярослава Владимировича Мудрого (980?-1054). Именно роль этого человека и его место в русской истории определили его выбор в качестве героя данной работы.

Много споров велось и ведётся по поводу того, что движет историю. Предлагалось множество точек зрения, начиная от частных и не раскрывающих сущностной основы («революции - колесо истории»), кончая наиболее общими и затрагивающими глубинные предпосылки. В этом споре автор придерживается следующего взгляда:

Бесспорно, в мире существуют определённые объективные факторы, влияющие на жизнь и развитие человечества, в первую очередь - природные, факторы, связанные с физиологическими и объективно-психологическими особенностями человека. Однако это по большей части статичные, не решающие, но сопутствующие факторы. Главный двигатель исторического прогресса - личность. Именно её сознательные, волевые действия и поступки определяют дальнейшее движение. Идеи, которые «правят миром» - продукт человеческого разума. Политические учреждения, в том числе и собственно святая святых - государство - изобретение человека, не говоря уже о технических изысках. Различные способы производства, продиктованные в некоторой степени природой, по большей же части придуманы человеком. Экономические механизмы, ныне живущие собственной жизнью, когда-то были либо придуманы человеком, либо как неизбежный побочный продукт выросли из человеческой деятельности по обмену результатами труда. Нравственные принципы, несмотря на провозглашаемую кое-кем имманентную их присущность миру, всё же утверждались человеком. В конце концов, та «бумага, на которой пишет история» - тоже люди, тоже личности. Лишь в соответствии со степенью развития личности, с её силой можно сказать, кто эта личность - «бумага истории» или тот, кто своими действиями пишет на этой бумаге.

Князь Ярослав Владимирович Мудрый, безусловно, относится к последней категории. Он - именно тот человек, который своими действиями «вершил историю», как бы банально не звучала эта избитая фраза. Чем же он так замечателен?

Не стоит отрицать следующего факта - огромную роль в последующей истории Руси сыграло христианство. Его как раз таки можно отнести к упомянутым выше предпосылкам, традициям и принципам. Автор не считает нужным перечислять все последствия этого влияния - они достойны отдельного большого исследования. Важно в данном случае другое - осуществление воли киевского князя Владимира Святославовича (о наличии объективных причин принятия христианства спорят до сих пор) коренным образом изменило весь ход истории Руси, направив только-только формирующееся государство в определённое русло, которое оно не покидало на протяжении тысячелетия своего последующего развития. Концепция духовно-политического устройства Руси князя Владимира, если можно это так назвать, сохранилась и не потеряла свою силу на века. Это нагляднейшее подтверждение тезиса о том, что личность - основной актор истории.

Однако, утверждая роль Владимира в этом процессе, многими не признаётся роль его преемника, Ярослава Владимировича. Не умея выразить это лучше, приведу слова историка Алексея Карпова: «Если собственно Крещение Руси, то есть исторический выбор, на тысячелетие определивший судьбы страны и народа, явился великой заслугой отца Ярослава князя Владимира, то на долю Ярослава и книжников его поры выпали осмысление и уяснение этого исторического выбора, выработка тех нравственных и политических основ жизни общества, которые впоследствии и получили название Русского Православия и которые в значительной степени определяют нашу жизнь и по сей день»[1]. Или вот мнение историка А.Е. Преснякова: «Ярославова эпоха вообще завершает по-своему организационную работу Владимира и закладывает основы политического быта Киевской Руси, надолго определившие ход русской исторической жизни»[2]. В высказывании Преснякова особенно важно, на наш взгляд, слово «по-своему». Оно означает не просто механическое продолжение начатого курса, но сознательное его осмысление и переработку, в соответствии с собственным видением ситуации. Итак, Ярослав не просто продолжатель дела отца, но самобытный и достойный последователь, по праву получивший от своих современников прозвище «Мудрый».

Прежде чем приступить непосредственно к исследованию, автор считает необходимым предупредить читателя о некоторых трудностях, возникших при написании данной работы и, увы, отразившихся на ее качестве. Помимо объективной сложности данной темы, возникли проблемы источниковедческого характера. Ввиду достаточной временной удалённости описываемого периода сохранилось довольно ограниченное количество письменных (единственно доступных нам в этом случае) источников. Более того, особенностью этих источников является значительная противоречивость, причём даже относительно основных исторических фактов и вех жизни нашего героя. Значительные расхождения в источниках имеются в датировке тех или иных событий. Как признают большинство исследователей, наряду со скупостью изложения, эти источники зачастую грешат, в той или иной степени, сознательной недостоверностью и искажением фактов, что, как правило, делалось по приказу высших должностных лиц Древней Руси (князя, например) в различных политических целях, и чем, кстати говоря, не гнушался и наш герой. Тем не менее, благодаря титанической работе множества исследователей этого периода, постаравшихся в максимальной степени установить истину и устранить противоречия, автор надеется, что ему удалось более или менее восстановить реальное положение вещей, а также приблизиться к пониманию личности князя Ярослава Мудрого.

Глава 1

Этап первый: этап формирования личности.

Под действием чего формируется личность? Традиционно выделяются три составляющие, совокупно действующие на характер человека в процессе его формирования: среда (окружающее человека общество, обстоятельства, в которых происходит процесс социализации), наследственность и самовоспитание (сознательные действия человека по выработке у себя тех или иных качеств, навыков и черт). С точки зрения исследователя, наиболее доступна для изучения составляющая, условно нами обозначенная как «среда». Действительно, самовоспитание, как правило, процесс скрытый, во всяком случае, редко проявляющийся внешне. Вопрос с наследственностью ещё более сложный. Если не вдаваться глубоко в генетику, то перенесение тех или иных качеств родителя на ребёнка как наследственных далеко не всегда со всей очевидностью правомерно. О наследственности в этом случае можно говорить лишь с большой долей относительности.

Итак, для исследователя процесса формирования личности среда, те жизненные обстоятельства, то общество, в котором рос человек, наиболее информативны для понимания его характера. В нашем исследовании, с учётом многочисленных трудностей, это, пожалуй, тоже наиболее доступная (если не единственно доступная) составляющая. Впрочем, это не означает, что другие составляющие не будут учитываться (там, где это возможно).

Родился князь Ярослав Владимирович Мудрый не ранее 980 года от Рождества Христова. Более точная дата, увы, неизвестна. Здесь сказалась вышеупомянутая противоречивость источников, которые по-разному называют и дату рождения князя, и его возраст, зачастую не совпадающие друг с другом даже в пределах одного источника. Место его рождения тоже неизвестно, впрочем, логично предположить, что родился князь либо в Киеве, либо в княжеской резиденции под Киевом, селе Предславино. Там, в Предславино, Ярослав, видимо, и провёл первые годы своей жизни. Предславино, собственно, принадлежало его матери, княгине Рогнеде, одной из многих жён князя Владимира, причём до времени - самой любимой.

Семья была большая и недружная. Не склонный к нежным чувствам, жёсткий, а подчас и жестокий, крутого нрава глава семьи князь Владимир, обременённый многочисленными жёнами, любовницами, наложницами, бывавший у них лишь наездами; сами жёны и наложницы, беспрестанно боровшиеся между собой за влияние на мужа (если вообще такое было возможно); многочисленное, законное и непризнанное князем потомство - всё это не способствовало семейному уюту и тем более - спокойной обстановке. Рождение в семье великого князя Киевского, владетеля обширной территории от Чёрного моря до Балтийского и от долины Вислы до верховьев Волги, могущественного государя, с которым считалась даже великая Ромейская империя (Византия), не гарантировало счастливого детства.

Огромное влияние на становление человека оказывают его родители, их отношения друг с другом, к детям, их повседневное поведение, воспринимаемое маленьким человеком в качестве образца для поведения в будущем. Очень часто то, как ребёнок воспринимает своих родителей, он воспроизводит, уже будучи взрослым, уже сам будучи родителем. Поэтому очень важно рассмотреть то, как ребёнок воспринимал своих родителей, знать, какие у него складывались с ними отношения.

Увы, но приходится признать этот печальный факт - отец Ярослава князь Владимир Святославович никогда не играл важной роли в жизни сына. Бурная жизнь Владимира не способствовала его привязанности к семье. Судя по всему, семейный уют и стремление к нему вообще было чуждо киевскому князю. Большой любитель наслаждений, князь окружил себя огромным количеством наложниц (по общим подсчётам летописца, восемьюстами - преувеличение, но всё же). Законных («водимых») жён (их, по разным подсчётам, было около восьми) Владимир поселил в княжеских резиденциях вокруг Киева. В них, а также к своим наложницам, Владимир наезжал время от времени, живя по большей части в Киеве, и не останавливаясь надолго. Таким образом, даже у законных его детей, не говоря уже о незаконных, как таковой полноценной семьи не было. Ярослав и его братья нечасто видели отца и вряд ли могли к нему привязаться. Не способствовал этому и характер самого князя. Уже упоминалось о крутости нрава Владимира Святославовича и его нерасположенности к нежным чувствам. Отцовской любви Ярослав не знал. Более того, во время коротких встреч с отцом он должен был видеть с его стороны полное пренебрежение к себе и неуважение к матери, которую Ярослав, видимо, очень любил (а ничего иного, кроме неуважения, от такого человека, каким был князь Владимир - во всяком случае, до определённого момента, если основываться на свидетельствах летописи - и не приходилось ожидать). Ни о какой любви и привязанности к отцу не могло быть и речи. Судя по всему, Ярослав отца не любил - ни в детстве, ни на протяжении всей своей остальной жизни. Зная крутой нрав отца, ему пришлось скрывать это до поры до времени под показной почтительностью воле родителя, но впоследствии это проявится в полную силу.

Нельзя однозначно что-либо утверждать об отношениях князя Владимира с другими своими сыновьями, ввиду скудности информации по этому поводу, хранящейся в письменных источниках Древней Руси. Однако попробуем сделать кое-какие предположения. Как известно, Владимир всего имел двенадцать сыновей. О самом старшем - Вышеславе - вообще известно мало (всего несколько упоминаний в летописи). Следующий сын - приёмный Святополк, сыграл значительную роль в жизни нашего героя, поэтому о нём стоит сказать поподробнее. Святополк был сыном старшего брата Владимира Ярополка от некой греческой монахини, расстриженной их отцом, Святославом. Когда в борьбе за власть Владимир убил Ярополка, его жена в качестве «военного трофея» досталась победителю. Тогда она уже была беременна. Вскоре родился Святополк. Владимир признал его своим сыном, Святополк воспитывался в княжеской семье наряду с другими сыновьями Владимира и считался таким же законным наследником князя, как и его сводные братья. Не стоит утверждать, что данное положение вещей объясняется снисходительностью или милостью Владимира. Таков был обычай Древней Руси, Владимир поступал соответственно ему, признавая не своего сына своим наследником. Женитьба Владимира на матери Святополка автоматически повлекла за собой это.

В будущем Святополк станет на некоторое время главным военным и политическим противником Ярослава, получив за убийство своих сводных братьев Бориса, Глеба и Святослава прозвище Окаянный. Что же представлял собой этот человек? Этот вопрос тем более важен нам в том отношении, что, зная личность противника нашего героя, который к тому же доводился ему братом, мы сможем полнее охарактеризовать личность самого Ярослава.

В литературной и исторической традиции, берущей своё начало ещё от древнерусских летописей, принято исключительно негативное изображение князя Святополка. Святополк (недаром он Окаянный) - воплощение всех смертных грехов. Летописи («Повесть временных лет», «Сказание о Борисе и Глебе» и другие) для усиления негативного образа князя-злодея, поднявшего руку на своих братьев, хладнокровного братоубийцы, даже вводят пространные монологи Святополка, исполненные полного отсутствия раскаяния, даже гордости своими убийствами и замыслами новых преступлений. Естественно, в реальной жизни человек не может быть таким записным злодеем. Святополк и не был таким. О том, почему он так изображается в летописи, и кому это было нужно, мы можем только догадываться; сейчас же постараемся немного восстановить действительный образ этого во многом незаурядного человека - во всяком случае, его детские годы, интересующие нас в данный момент.

Ввиду того факта, что резко отрицательный образ Святополка Окаянного не слишком стыкуется с образом Владимира Святого, крестителя Руси, праведного князя (уже показано, что он далеко не был таковым), то в летописи появляются следующие факты, объясняющие «окаянный» характер Святополка (в рамках христианской морали): «От греховного корени зол плод бывает. Во-первых, потому что была прежде его мать черницей, а во-вторых, залежал её Владимир не по браку, но как прелюбодеец... Был тот от двух отцов - от Ярополка и от Владимира»[3]. Далее говорится, что ввиду этого Владимир всю свою жизнь и не любил Святополка, постоянно подозревая его в кознях, интуитивно чувствуя его греховную сущность. Впоследствии, как мы увидим, эти его догадки, казалось бы, подтвердятся. Но только - казалось. О том, что случилось на самом деле, мы будем рассуждать позже.

Видимо из-за предубеждения летописца против Святополка (сознательного, с точки зрения христианства, или, быть может, кем-либо направляемого в нужное русло) возник миф о изначальной неприязни князя Владимира к пасынку. Во-первых, Владимир не считал Святополка пасынком, но, наоборот, своим родным сыном (об основах такого положения вещей, коренящихся в древнерусских обычаях, уже говорилось). Во-вторых, ни о какой неприязни не может идти и речи. Если она и была, то последующие события не подтверждают этого, во всяком случае - идут вразрез с таким пониманием отношений Владимира и Святополка. Если бы Владимир не любил Святополка и не доверял ему, то он не сделал бы его впоследствии, наряду с остальными своими старшими сыновьями, удельным князем (то есть не отправил бы его, как представителя центральной киевской княжеской власти, в племенной центр той или иной части Киевского государства). Святополку достался Туров, племенной центр дреговичей, кстати, не последний по своему значению город на Руси. Неприязнь (некоторые обстоятельства всё же указывают, что она была) возникла гораздо позже, в последние годы жизни Владимира. В детстве же и ранней юности Владимир никак не выделял Святополка, ни с негативной, ни с положительной стороны. Можно сказать, что он относился к нему так же, как и к остальным сыновьям - одинаково безразлично.

Об отношении же Святополка к Владимиру можно сказать гораздо более определённо и однозначно. Святополк отчима не любил и даже более - ненавидел. Он всю свою жизнь считал себя в первую очередь сыном Ярополка и лишь во вторую - пасынком Владимира. Он рассматривал Владимира как узурпатора власти его отца, человека, незаконно захватившего киевский стол в обход его, Святополка, законных прав на него. Впоследствии мы увидим, что идея восстановления на княжеском престоле законной, «Ярополковой» ветви династии Рюриковичей подвигнет Святополка на решительные действия. То, что власть в Киеве была захвачена им именно как сыном Ярополка, предательски убитого своим братом-узурпатором, а не как старшим сыном умершего Владимира, хотевшего в обход обычаев наследования передать власть своему младшему сыну, Борису, ущемляя права старших (и Святополка в первую очередь), подтверждается следующим археологическим фактом: на найденных во время раскопок в Киеве так называемых «сребрениках» Святополка (монетах, которые он чеканил), изображён не традиционный трезубец (знак княжеской власти князя Владимира), а двузубец, восходящий к роду Ярополка[4].

Святополк, судя по его поступкам, личность чуть более эмоциональная и решительная, нежели Ярослав, воспитывался в тех же условиях, что и Ярослав. Видимо, так же, как и Ярослав, с детских лет он начал испытывать неприязнь к отцу (в детстве он, наверное, ещё не знал всей правды), вызванную пренебрежительным отношением Владимира к себе. Затем, когда он подрос, он узнал страшную правду про своего отца, отчима и обстоятельства своего рождения. Неприязнь переросла в ненависть. Ненависть, заложенная в детстве - наиболее сильная и трудноискоренимая. Нераспознанная, она остаётся в глубинах характера, готовая в любой момент проявиться. Если она не выливается на объект ненависти, она может вылиться на любой другой, связанный с объектом ненависти или нет. Отомстить убийце своего отца при его жизни Святополк не мог (хотя попытки были) - видимо, сказывался крутой нрав Владимира Святославовича и боязнь расправы. О том, во что это вылилось - разговор позднее.

Возвратимся к разговору об отношениях Владимира Святого с сыновьями, что, надеемся, поможет лучше понять его личность и его влияние на одного из них - Ярослава. Следующий после Святополка по старшинству сын Изяслав был первенцем Владимира и Рогнеды, его любимой жены. Однако говорить об особо тёплых отношениях между ним и отцом не приходится. Кажется, Владимир не занимался им, как и остальными сыновьями. Впоследствии его судьба сложилась достаточно несчастливо, причём во многом по вине его матери. Разговор об этом будет в своём месте.

Кроме Изяслава, Рогнеда родила Владимиру ещё троих сыновей - Мстислава, Ярослава и Всеволода. Мстислав, по-видимому, умер ещё во младенчестве. О Всеволоде почти ничего не известно. Кажется (судя по некоторым источникам), он погибнет в 90-е годы Х века в Швеции, поехав свататься к дочери одного из шведских конунгов[5]. У Владимира были ещё сыновья - Святослав, Мстислав-меньшой, Борис, Глеб, Судислав и Позвизд. Известно о них немного, а то, что известно, позволяет их рассматривать как малоинициативные личности (за исключением, пожалуй, Мстислава - того самого Мстислава Тьмутороканского; впрочем, о детских его годах почти ничего не известно). Из них нас будут интересовать двое - святые князья-мученики Борис и Глеб.

К сожалению, восстановить истинный их психологический облик не представляется возможным. В летописных источниках содержатся не психологические портреты (или хотя бы намёк на них), а идеализированные образцы христианской праведности и смирения, которым должен подражать каждый человек в своей жизни, чтобы стать истинным христианином. Реальные личности стали жертвой религиозных (как оказалось впоследствии, отчасти и политических) целей. Впрочем, нас больше интересуют взаимоотношения их отца, князя Владимира, с сыновьями.

Родились Борис и Глеб не ранее 986 года, скорее всего, до Крещения Руси. Наступает 988 год, год Крещения (дата небесспорная, кстати). Трудно сказать, насколько это событие отразилось на характере Владимира Святославовича. Если обращаться к летописным источникам, то мы видим, что в них истинные события опять же заслонены религиозной подоплёкой. Трудно предположить, что великий любитель наслаждений, каким был Владимир I, сразу же оказался от них, восприняв бесповоротно ценности христианской морали. Так или иначе, но летописец утверждает, что Владимир, приветив христианство, воспитывал своих сыновей Бориса и Глеба в христианстве, особо выделяя их среди всех своих остальных детей как наделённых искрой Божьей. Сразу возникает вопрос о том, каким было воспитание двух других, как считается, самых младших детей Владимира, Судислава и Позвизда. Удовлетворительного ответа на этот вопрос нет. Что касается Бориса и Глеба, то предположительная дата их рождения позволяет говорить о получении ими христианского воспитания. Это подтверждают однозначно и их дальнейшие поступки, описанные в «Сказании о Борисе и Глебе» и других письменных источниках (конечно, с поправкой на общий религиозный уклон текстов).

Стареющий Владимир Святой постепенно утрачивает крепкую государственную хватку, свойственную ему в прежние годы, пугавшую многих его противников. Князю хочется спокойной жизни. Где он может обрести её? В семье? Возможно. Вполне вероятно также и некое духовное влияние христианства, в некотором отношении смягчившее самые жёсткие стороны его натуры. Вполне логичное желание жизни в семье, а также христианство сближали престарелого князя с его младшими сыновьями, Борисом и Глебом. Даже если учитывать общую для древнерусских письменных источников тенденцию идеализировать образ Владимира Святого после принятия им христианства, то, тем не менее, можно утверждать, что своих младших детей князь по-настоящему любил, по-отечески, и уделял им больше внимания, нежели другим своим сыновьям в своё время. И летописец неоднократно подчёркивает особую приязнь Владимира к Борису и Глебу. Недаром же, в конце концов, в последние годы своей жизни он приблизил Бориса к себе, желая сделать его своим преемником.

Итак, в целом образ князя Владимира Святославовича Святого предстает перед нами таким: суровый воин и жёсткий правитель, сластолюбец, не думавший о потомстве и не занимавшийся им - в молодости, и заботливый отец, умягчённый христианством - в старости, плохой отец для своих старших сыновей и хороший для младших. Естественно, ни о какой любви со стороны Ярослава Владимировича к такому отцу говорить не приходится. Кстати, как оказалось, сам Ярослав в отношениях со своими сыновьями придерживался во многом этой же схемы - неблизкие отношения со старшими при младших-любимчиках. Это то, что касается усвоения детьми поведения своих родителей.

Раз уж мы заговорили об отношениях Владимира с детьми, то следует упомянуть и то, как развивались отношения Ярослава Владимировича с братьями. В силу разницы в возрасте, неполного родства, некой своей исключительности, отделявшей его от братьев (об этом будет сказано позднее) близких отношений у Ярослава ни с кем из братьев не было. В ту эпоху кровное родство определялось по матери. Однако отношения Ярослава с братьями по матери не сложились, никакого особого клана среди детей Владимира дети Рогнеды не образовали. Мстислав умер ещё младенцем. Всеволод тоже погиб остаточно рано. Изяслав был ещё подростком сослан Владимиром в Полоцк, объявленный его отчиной, в результате чего Ярослав не поддерживал с ним отношений. Единственный, пожалуй, человек из всей многочисленной княжеской семьи, с кем Ярослав на долгие годы сохранил тёплые, нежные отношения - это его сестра Предслава (кроме неё, у Рогнеды, кажется, была ещё одна дочь - Мстислава; видимо, двух дочерей - Марию и, возможно, Феофану подарила Владимиру греческая принцесса Анна). Находясь достаточно длительное время при матери (о причинах этого - позже), Ярослав сдружился с сестрой, неотлучно находившейся при Рогнеде. Предслава была чрезвычайно предана брату. Впоследствии это сослужит ему очень хорошую службу.

Огромную роль в жизни Ярослава сыграла его мать Рогнеда Рогволодовна. Это влияние было более чем сильно потому, что, как уже было сказано, Ярослав дольше других детей находился при матери. За это время она смогла привить сыну многие свои мировоззренческие установки и жизненные принципы, повлиявшие на становление характера будущего князя.

Рогнеда, дочь полоцкого князя Рогволода была женщиной гордой, высокомерной и решительной. Некогда она была сосватана за Ярополка, старшего брата Владимира. Узнав об этом, Владимир тоже прислал сватов к её отцу. Когда Рогволод спросил дочь, хочет ли она замуж за Владимира, та с презрением отказала, сказав, что выйдет замуж за Ярополка, но не за сына рабыни Владимира (Владимир был сыном Малуши, ключницы его бабки Ольги). Разгневанный ответом Владимир собрал войско, подступил к Полоцку и взял его. Рогволод, его жена и сыновья были убиты, а Рогнеду Владимир насильно взял себе в жёны.

Рогнеда всю жизнь ненавидела своего мужа-убийцу. Ни подарки, ни отдельная резиденция, ни частые приезды, ни ласки Владимира, заметно выделявшего Рогнеду среди других своих жён, не смягчили её ненависти. Скорее наоборот, всё это только разжигало в ней, вынужденной терпеть со стороны нелюбимого мужа это ненавистное внимание, жажду мести. Гордые натуры, несломленные обстоятельствами, но вынужденные по тем или иным причинам им подчиняться, страдают от этого гораздо больше, нежели обычные люди. Такое положение вещей только распаляет их гордость, которая, увы, не может быть удовлетворена, что приносит человеку ещё больше мучений.

Однако время шло. Положение вещей не менялось. У Рогнеды пошли дети, отрада и успокоение для любой матери. Её гордость и ненависть притупились, в детях она, возможно, и нашла своё счастье в этой жизни. Кажется, она смирилась. Впрочем, как оказалось, ей ещё придётся испытать в жизни немало потрясений.

Вскоре после рождения сына Изяслава, первенца Рогнеды, Владимир взял себе других жён и стал больше времени проводить с ними. Рогнеда, до того - любимая жена, что в меру удовлетворяло остатки её гордости, была глубоко уязвлена. Оказалось, она не забыла прежних обид и унижений. Будучи человеком решительным, она решила разом покончить со всем этим. Однажды, когда Владимир, приехав в очередной раз к ней, уснул на ложе, она достала кинжал и уже занесла его над спящим князем, намереваясь убить его. Но Владимир проснулся и схватил её за руку. Рогнеда сказала ему: «Опечалена я, ибо отца моего ты убил, и землю его полонил меня ради, и вот ныне не любишь меня с младенцем этим». Видимо мольбы её не тронули Владимира. Она, как поднявшая руку на своего мужа, а тем более - на князя киевского, владетеля земли русской, должна была быть наказана. Её участь была решена - она должна была умереть.

Владимир повелел ей облачиться в царские одежды, чтобы, придя, убить её. Она сделала так, а затем призвала своего сына Изяслава и, вложив ему в руку обнажённый меч, научила, что делать, когда придёт отец. Наступил роковой момент. Владимир входит в спальню. Там, в роскошном «цесарском» облачении, словно в день свадьбы, на светлой постели сидит печальная Рогнеда. Сжимая в руке обоюдоострый меч, Владимир движется к ней. Тут с фразой «Отче! Или ты думаешь, что один здесь?» из темноты выступает с тяжёлым отцовским мечом его пятилетний сын Изяслав, загородив отцу дорогу и как бы намереваясь защищать мать. «А кто думал, что ты здесь?» - в растерянности бормочет Владимир, опуская свой меч и отступая.

Он не стал убивать ни сына, ни его матери. Вместо этого, он, как говорит летопись, созвал бояр и стал держать с ними совет, как поступить. Бояре уговорили его не трогать Изяслава и Рогнеду, но выделить им во владение Полоцк и отправить туда, в прежнюю Рогнедину отчину.

Что же произошло? Выступив против отца с мечом, Изяслав, получается, поднял руку на своего отца, то есть, совершил то же преступление, что и Рогнеда, даже более тяжкое (покушение на отцеубийство, то есть). Этим он, кроме того, принял вину своей матери на себя. Он должен был понести наказание. Обычай неумолим, но ввиду малолетства Изяслава было решено поступить следующим образом. Владимир «выделил» Изяслава, то есть дал ему удел, исключённый из состава его державы - Полоцк, отчину его деда по матери Рогволода, и изгнал его из своего рода. Теперь Полоцк считался самостоятельным государством с собственными князьями («Рогволожьими внуками», как называет их летописец), которые отныне не имели никаких прав на наследство Владимира и его державу, так же, как и правители Киева не имели прав на Полоцк.

Итак, малолетний Изяслав был отправлен в Полоцк, точнее, в построенный для него город Изяславль, где тихо и спокойно и умер в 1001 году. Рогнеда тоже должна была отправиться вместе с сыном в ссылку. Однако, видимо, Владимир всё же любил её, несмотря на всё случившееся. К тому же, Изяслав, приняв вину на себя (даже одним фактом прикосновения к мечу), освободил мать от вины. Она была прощена Владимиром и оставалась его любимой женой вплоть до 989 года. Ценой несчастия сына она купила себе жизнь[6].

После этого Рогнеда, как мы знаем, подарила Владимиру ещё трёх сыновей. Впрочем, воспитывать их она, по обычаям того времени, не могла. У русичей, а в княжеской семье тем более, было заведено по достижении четырёх-, пятилетнего возраста забирать детей у матери, и, совершив обряд постригов (ритуального обрезания пряди волос, означавшего превращение дитя в отрока) препоручать заботам «кормильца» - дядьки-воспитателя, назначавшегося из ближних бояр князя или его родственников. Ярослав, однако, оставался при матери гораздо дольше положенного срока.

Этого времени хватило, чтобы Рогнеда сумела привить сыну стойкую нелюбовь к отцу, подкрепляемую, кстати, собственными впечатлениями. Об этом уже говорилось. Кроме того, вот ещё качества, несомненно, унаследованные Ярославом от общения с матерью - болезненная гордость и не менее болезненная мстительность. В последующей жизни именно гордость, привитая уязвлённой матерью, будет причиной многих опрометчивых поступков Ярослава, а также причиной расправы князя над несколькими его незадачливым сторонниками. Мстительность, в молодости связываемая с неприязнью к отцу, впоследствии - неразрывно - с уязвлённой гордостью, также будет определяющим мотивом многих поступков Ярослава.

Единственное качество, которое Рогнеда, видимо, не смогла передать сыну - безрассудной решительности. Связано это было, скорее всего, с боязнью отца, перед которым Ярослав страшился проявлять свои истинные мысли, вынужденный скрывать их. Посему он в течение всей своей остальной жизни предпочитал действовать скорее скрыто, подковёрными методами, чем в открытую. Способствовала этому и большая рассудительность, спокойствие и меньшая эмоциональность, чем, например, у его сводного брата Святополка. Этим (спокойствием, рассудительностью и меньшей эмоциональностью) Ярослав также отличался от своей матери.

Мы уже говорили о том, что происходило с молодыми княжичами, да и вообще со всеми сыновьями знатных русичей в четырёх-, пятилетнем возрасте - они отдавались на воспитание дядьке-кормильцу. На него возлагалась поистине важнейшая задача - воспитать воина, умеющего мастерски владеть мечом, предводительствовать дружиной и ценить её, быть неутомимым в походе и в бою, выносливым, уметь длительное время находиться на коне и выдерживать ночлег под открытым небом, в конце концов, что касается княжеских детей - заложить основные умения управления государством или отдельным княжеством, своим уделом. Считалось, что начинать это военно-государственное воспитание необходимо с самого раннего возраста.

Ярослав минул этой участи. Он оставался при своей матери, поскольку был хром от рождения. Как установили современные антропологи, изучив останки Ярослава Мудрого, его врождённая хромота проявлялась в очень тяжёлой форме. Ребёнок с такой болезнью очень поздно начинает ходить. Задержка достигает года - полутора лет, а иногда и большего срока. Последнее, судя по всему, и случилось с Ярославом. В конце концов мальчик начал ходить. Летопись связывает это «чудо» с принятием Крещения князем Владимиром[7]. Естественно, это не более чем предание, однако, вполне возможно, что эти два события могли совпасть по времени; не исключено, что и современники (возможно, и сам Ярослав) связывали исцеление княжича с божественной волей.

Так или иначе, но эта болезнь сильно повлияла на формирующуюся личность. Хромой человек уже не мог быть хорошим воином (а при той степени заболевания, что у Ярослава - вообще никаким); естественно, он не мог стать и хорошим князем. Таким людям была уготована жалкая участь нахлебников, скитальцев в поисках приюта до тех пор, пока их не призреет тот или иной сердобольный благодетель, либо жизнь бесправного пленника, презираемого всеми, либо позорная смерть.

Без сомнения, в том, что Ярослав сумел преодолеть недуг - колоссальная заслуга его самого. Во многих случаях болезнь - это проверка духа на прочность, устойчив ли он к препятствиям, чинимым нам нашим телом, сумеет ли он преодолеть болезнь, опираясь исключительно на духовные силы. Нередко болезнь и возникает из-за слабости нашего духа, его упадка и разбитости. Так вот, Ярослав оказался на редкость сильным человеком, сумевшим победить болезнь (вряд ли можно предполагать, что ему в этом помогли какие-либо медицинские средства - таковых тогда попросту не существовало). Страшился ли он ужасной участи всеми презираемого князя неудачника? Или, быть может, это было просто воплощение сильной воли, стремящейся к какой-либо цели и не удовлетворяющейся нынешним жалким положением? Это мы уже никогда не узнаем. Что же касается сильной воли, воспитанной этими трудностями (общеизвестна фраза, что трудности воспитывают характер), то она, сформировав жёсткость, а подчас и жестокость в характере Ярослава, является одной из основных, определяющих особенностей всех его действий на протяжении всей его жизни.

С другой стороны, эта же болезнь обернулась, кроме физических страданий, и психологическими страданиями. Ещё в детстве Ярослав за свой недуг неоднократно подвергался насмешкам. Вкупе с болезненной гордостью, доставшейся от матери, это причиняло Ярославу огромный психологический дискомфорт. Постоянно ощущать свою неполноценность, слышать напоминания о ней - это порождает скрытую мелочную обидчивость - по любому поводу, а в сочетании с жестоким характером и болезненной гордостью - мстительность, способность ужасно мстить своим обидчикам даже по самым незначительным поводам. Увы, в иные моменты жизни Ярослава (выше об этом уже упоминалось) эта черта, отнюдь не красящая нашего героя, проявлялась во всей своей неприглядности.

Кроме психологических особенностей хромота Ярослава дала ему и некоторые чисто практические, бытовые навыки. Дело в том, что для успешного лечения заболеваний, сходных с тем, которым страдал Ярослав, ныне применяется система специальных распорок. В Древней Руси таковых, естественно, не было. По русскому обычаю, после обряда пострига отрока сажали в первый раз в его жизни на коня. Со временем через это прошёл и Ярослав. Седло же может служить некоторым аналогом позднейших ортопедических распорок; таким образом, пребывание в седле благотворно влияло на мальчика, помогая ему избавиться от обременительного недуга. Ярослав в седле чувствовал себя увереннее, чем на земле. Любовь к верховой езде сохранилась у него на всю жизнь, способствуя небывалой мобильности киевского князя, способного верхом преодолевать огромные расстояния, что чрезвычайно помогало ему в осуществлении его политических замыслов (та эпоха требовала этого)[8].

Несмотря на недуг, юноша с успехом овладел и остальными навыками, необходимыми настоящему воину: управляться с оружием, мастерски владеть мечом, переносить длительные переходы (в последнем Ярослав преуспел больше всего, что, наряду с его любовью к верховой езде, и обусловило его подвижность). Однако, странное дело: впоследствии, среди всех эпитетов, которыми древнерусские книжники награждали своего князя, мы не находим таких как «храбрый», «бесстрашный в битве» и других, так или иначе указывающих на воинские доблести и мастерство Ярослава, хотя свидетельства того, что он неплохо владел и мечом, и другим оружием, достаточно достоверны. В чём же дело?

Ярослав уже был человеком другой эпохи, нежели его дед Святослав. Несомненно, воинские доблести и при Ярославе ценились чрезвычайно высоко, яркий тому пример - почитание его брата Мстислава как храбрейшего и доблестнейшего воина. Однако в моду всё более и более входит образ правителя как политика, не только отважного на поле боя, но и искусного в дипломатических изысках. Видимо, сказывалось влияние Византии.

Ярослав и был скорее этим правителем-политиком, дипломатом, чем воином. Вообще, кажется, он не очень любил военное искусство. Несмотря на множество войн и походов, случившихся на Руси в период жизни и царствования Ярослава, он сам, участвуя в большинстве из них лично, не любил находиться в пылу сражения, хотя и умел постоять за себя в битве. Он предпочитал руководить своими войсками. Трудно сказать, чем объясняется подобная нелюбовь. Возможно, теми трудностями и страданиями (из-за болезни), которые ему пришлось преодолеть. Быть может, Ярослав не участвовал в сражениях потому, что и в зрелом возрасте ему это было по-прежнему трудно физически сделать.

Да, в юности он смог преодолеть болезнь, но она не покинула его полностью. Уже в зрелом возрасте она вновь дала о себе знать. При таком обострении человеку из-за ужасной боли в коленных суставах трудно становится ходить, не говоря уже о большей подвижности. Чтобы передвигаться, требовалось колоссальное усилие воли. Конечно, воли Ярославу было не занимать; ввиду этого он до последней своей минуты находился в курсе всех дел государства, до последней минуты не выпускал из рук рычагов управления государством. Каких это усилий ему стоило, остаётся только догадываться, ибо к концу жизни человек, страдающей той же болезнью, что и Ярослав Мудрый, почти полностью лишается возможности передвигаться. Боль уже не возникает при ходьбе или езде верхом. Она преследует человека постоянно. Болят не только колени. Болит всё тело, все суставы, причиняя человеку невыносимые страдания. Уже одним тем фактом, что человек способен превозмогать эти мучения, он достоин поклонения. Ярослав Мудрый был таким человеком.

Итак, плавно мы подошли к переломному для каждого человека периоду юности. В Древней Руси, как мы уже отмечали, главным человеком в жизни юноши становится его дядька-кормилец. Именно под его руководством и осуществлялось то военно-государственное воспитание, которого мы отчасти коснулись выше. К сожалению, источники не позволяют нам с достаточной достоверностью, а тем более - полнотой, осветить этот важный в жизни Ярослава период. Мы даже не можем с точностью сказать, кто был его воспитателем. Правда, в летописной статье 1018 года говорится о том, что у Ярослава был кормилец именем Будый (или Буды)[9]. Однако свидетельство это относится к гораздо более позднему времени, поэтому мы и не можем с точностью утверждать, что именно Будый воспитывал Ярослава с детства. Так или иначе, он ли, или кто-либо другой, но этот человек, наряду с привитием мальчику военных навыков, сумел пробудить в Ярославе осознание всей важность того положения, в котором юноша оказался от рождения. Если учесть смерть его старшего брата Мстислава во младенчестве, «выделение» из рода Владимира другого его старшего брата Изяслава, то Ярослав оказывался третьим претендентом на престол своего отца после Вышеслава и Святополка. Да и, кроме того, как бы ни сложились обстоятельства, Ярослав в любом случае как княжеский сын должен будет со временем получить в управление ту или иную часть державы его отца, свой удел. Посему очень важно было воспитать его не только как воина, но и как правителя.

Увы, но приходится признать, что глубокой проработки это направление не получило (да и следовало ли её ожидать в ту эпоху?). Конечно, Ярослав понял значимость своего положения, ответственность, связанную с ним, но каких-либо практических навыков искусства управления, не говоря уже об его общих принципах, не получил. Это ярко проявится во многих ошибках и необдуманных поступках, которыми изобилует его ранняя политика. Впрочем, это нисколько не умаляет всех тех нестандартных шагов и приёмов, политических стратегий, которые были применены им позже. Конечно, он заботился о благосостоянии государства, действовал всегда ради наибольшей выгоды Руси, однако, как бы то ни было, идея служения государству, нашедшая своё и теоретическое, и практическое воплощение в фигуре Владимира Мономаха, тогда ещё не достигла подобной высоте. Впрочем, и это нисколько не умаляет тех принципов и идейных направлений, которых в своей государственной политике придерживался Ярослав Мудрый.

В этот же период жизни Ярослава случилось событие, ставшее знаковым в жизни всей Древней Руси и, как оказалось, в жизни десятков поколений потомков древних русичей, событие, актуальное своими последствиями и на протяжении всей дальнейшей многовековой русской истории, и сейчас, событие, повлиявшее на судьбы сотен и сотен жителей Руси X- начала XI веков, и направившее судьбы их детей и внуков в новое русло, из которого Русь не вышла и до сих пор. Естественно, этим знаковым событием является Крещение Руси. Однако нас, конечно, будет интересовать вопрос, стало ли оно знаковым в жизни Ярослава.

Если не затрагивать глубоких духовных переворотов, которые могли совершиться в душе княжича-язычника, то принятие христианства его отцом Владимиром отразилось в первую очередь чисто внешними переменами в его жизни. Одна из главных - это удаление матери Ярослава Рогнеды. Приняв христианство, Владимир должен был оставить себе одну законную, христианскую жену. Ею стала греческая принцесса Анна. Все остальные «водимые» жёны князя должны были покинуть Владимира. Князь даже разрешил им выйти замуж за его ближайших дружинников. Многие так и сделали. Но гордая Рогнеда, бывшая до этого любимой женой, конечно, не могла с этим смириться. Даже соглашаясь с потерей своего прежнего статуса, согласиться на новый брак она не могла. Со словами «Я, быв царицею, не хочу стать рабой земному царю или князю, но хочу уневеститься Христу и восприму ангельский образ» она постриглась в монахини под именем Анастасии и удалилась к своему сыну Изяславу в Изяславль, где поселилась в построенном для неё монастыре, в котором и умерла в 1000 году[10].

Естественно, разлука с матерью для мальчика (тогда ему было, видимо, 10 или 11 лет) была большим потрясением. Оно было тем сильнее потому, что как уже говорилось, Ярослав был сильнее привязан к матери, нежели другие дети. Точных сведений нет, однако, скорее всего, Ярослав после 989-990 годов больше никогда не видел мать. Любви к отцу и его новой жене, Ярославовой мачехе Анне это, конечно, не прибавило. Кроме того, этот факт способствовал большей самостоятельности Ярослава, приучившегося тогда уже во всём полагаться только на себя. Возможно, в этом некий психологический зачаток будущей независимой политики русского государства, которую проводил Ярослав.

Кстати, заметим мимоходом, что крещение Владимира, вызвавшее такую перемену в его семействе, нисколько не изменило статус его потомства. Точно так же, как и ранее, все его сыновья считались его наследниками, независимо от того, в христианском ли браке они рождены или нет.

Ещё одно чисто внешнее последствие Крещения Руси для будущего Ярослава Мудрого - это его собственное крещение и принятие нового, христианского имени. Нет никаких свидетельств того, что Ярослав до крещения был ревностным язычником, как и нет свидетельств того, что он сразу же стал ревностным христианином. Ввиду возраста Ярослава логично утверждать, что сначала крещение не произвело каких-либо резких перемен в характере Ярослава, он воспринял его спокойно, если не сказать - безразлично (что, видимо, ближе к истине). Другое дело, если принять во внимание версию летописца о том, что именно с фактом принятия христианства князем Владимиром было связано «чудесное» исцеление княжича Ярослава от болезни (как мы помним, именно в это время Ярослав начал ходить). Подобное отождествление могло оказать решающее влияние на 9-10-летнего мальчика, укрепив в нём веру во всемогущество христианства, сделав одним из ревностнейших его последователей. Впрочем, всё говорит в пользу того, что эту красивую версию придётся отвергнуть. Как бы не прославляли Ярослава книжники его поры, но, увы, он не был таким христианином, как его братья Борис и Глеб, первые русские святые. Его царствование полно разнообразными преступлениями, отнюдь не согласующимися с христианской моралью. Посему следует признать, что последняя глубокого влияния на него не оказала. Христианином Ярослав стал на границе подросткового и юношеского возраста, в то время, когда всё новое воспринимается легко и без размышлений, но потому и не оставляет глубокого следа. Если человек и придерживается этого впоследствии, то скорее по привычке, нежели осознанно. Гораздо важнее для глубокого восприятия тех или иных ценностей более ранний период (с рождения) или более поздний, собственно юношеский возраст, когда происходит поиск человеком себя в этом мире, формируется его отношение к этому миру.

Отношение Ярослава к христианству было во многом утилитаристское, прагматическое - как к средству достижения благополучия и спокойствия в государстве, утверждения величия русского государства и подтверждения его притязаний во внешних отношениях. Ярослав как человек ещё во многом языческой эпохи, эпохи неглубокого проникновения христианства в русскую жизнь, мог позволить себе такое отношение. Людям последующих эпох это было значительно труднее. Перед Ярославом был пример не такой уж и далёкой религиозной реформы его отца Владимира, когда он по чисто политическим соображениям вторгся в религиозную сферу жизни современного ему общества, попытавшись установить там свои порядки. Да, Ярослав был христианином и верил, но он, однако, мог видеть ещё и политическое значение христианства, а не только его религиозную составляющую.

Впрочем, осознал всё это Ярослав позже. Тогда же, в 989 году возвращение его отца из похода на Корсунь и многочисленные трофеи, среди которых были и христианские святыни, которые впоследствии будут почитаться на Руси, и корсуньские священники, которые впоследствии будут крестить киевлян, было не более чем торжеством его отца над противниками, поверженными в битве. Да и крещение было не более чем интересным событием в жизни[11].

Более глубокий след в памяти Ярослава оставило, пожалуй, большее значение для него приобрело другое, однако связанное с первым, событие - получение второго, христианского (крестильного) имени. Им стало имя мученика III - начала IV века, пострадавшего при императоре Диоклетиане - Георгий.

Здесь следует сделать небольшое отступление. Для любой религии (во всяком случае - для большинства из них) характерна та или иная степень символизма, для религий первобытных, то есть так называемых «языческих» - в особенности. В языческой Древней Руси была чрезвычайно сильна роль символов, настолько, что и христианство на Руси восприняло этот символизм, и это стало одной из характерных черт его развития в России на протяжении последующих веков. Имя человека, а уж князя - тем более, было одним из древнерусских символов, которому тогда придавалось не последнее значение. Этим и объясняются такие говорящие имена русских князей как Владимир, Святослав и так далее. Имя должно было отражать характер нарекаемого этим именем человека, более того - определять его судьбу, быть дополнительным авторитетом в глазах других людей. С принятием христианства эта традиция не исчезла, а, казалось, ещё более стала укрепляться; со временем она стала одной из самых стойких христианских традиций на Руси (пример - святцы с именами различных святых и мучеников, из которых только и выбиралось имя для новорождённого). Неслучайно Владимир, крестясь сам и крестя сыновей, принял и заставил принять сыновей христианские имена. Это был не столько новый христианский обряд, обязательный для исполнения (дело в том, что при Владимире, в первые годы христианства на Руси, многие обряды, считающиеся позднее ненарушимыми под страхом анафемы, не исполнялись без особых проблем), сколько обряд, имеющий исключительно важное значение для бывших язычников и воспринятый потому с достаточной серьёзностью. Новое христианское имя, хотя и употреблялось тогда довольно редко (сказалось неглубокое проникновение христианства в толщу обыденной жизни людей), было, однако, ещё одним символом княжеской власти, ещё одним авторитетом, теперь уже для христиан. Перемена веры потребовала трансформации символа власти.

Принимая новые христианские имена, Владимир, руководствуясь вышеописанными соображениями важности княжеского имени, нарекал своих сыновей, да и себя с политическим размахом. Крестильное имя самого Владимира - Василий - отчётливо напоминает титул византийских императоров - басилевс. «Византийские» притязания Владимира видны и в имени одного из его младших сыновей, Мстислава - Константин (естественно, в честь Константина Великого). Святополк был наречён апостольским именем - Пётр.

Ярослав получил имя Георгий. Трудно сказать, какими соображениями руководствовался Владимир. Однозначно можно сказать другое: впоследствии Ярослав, как и его отец, в русле вышеописанной традиции придавал огромное значение своему христианскому имени. Георгий в данном случае - тот самый Георгий-Победоносец, убивший змея. Подобный покровитель олицетворял князя с воином, смело бьющим врагов, представлял человека, носящего это имя в качестве защитника своей земли. Такой образ только льстил правителю. Посему Ярослав всячески способствовал распространению своего второго имени. Во всех религиозных и иных текстах на Руси того периода киевский князь называется исключительно своим христианским именем. Это не столько дань новой религии, сколько, видимо, отчётливо выраженная воля самого князя. Основывая новые города (в чудской земле и на реке Роси), Ярослав называет оба города именем «Юрьев» - очередное воплощение могущества и величия киевского князя (правда, существует версия, что город Ярославль на Волге тоже был основан Ярославом и назван им своим языческим именем, то есть видно отступление от традиции; впрочем, вопрос о причастности Ярослава к основанию Ярославля чрезвычайно спорный).

Впрочем, в реальной жизни Ярослав вряд ли походил на князя-воителя, посему образ Георгия слабо ассоциировался с ним. Кроме того, духовная и политическая роль этого образа тогда, в эпоху Ярослава, была недостаточно проработана. Время духовно-политических концепций тогда ещё не пришло. Подлинную силу образ князя-змееборца обретёт лишь в XVI веке.

Согласно летописи, в 988-989 году в жизни Ярослава произошло ещё одно событие, переменившее весь строй его прежней жизни. После Крещения Владимир стал распределять земли в своей державе между сыновьями. Впрочем, тогда, в 989, уделы, видимо, получили лишь старшие: Вышеслав получил Новгород, город, где некогда княжил сам Владимир, Святополк - Туров в земле дреговичей, Ярослав - Ростов в мерянской земле. Так начинается самостоятельная государственная деятельность Ярослава, вряд ли вначале осознанная, ввиду возраста. Автор считает данную дату точкой отсчёта при рассмотрении первых шагов героя в политике и поводом для выделения нового этапа в его жизни.

Итак, если не хронологически, то логически (в структуре нашей работы) этап формирования личности можно считать завершённым. Действительно, все факторы и события, повлиявшие на характер Ярослава, освещены. С одной стороны, мы выявили истоки некоторых основополагающих черт его характера (мстительность, гордость, сильная воля), с другой - выяснили влияние на его дальнейшую жизнь тех или иных важных событий, произошедших в детстве и подростковом возрасте (крещение). Более того (что для нас ещё важнее), удалось найти причины тех или иных его политических воззрений, которыми он руководствовался впоследствии. Для ближайших же лет жизни Ярослава оказались в первую очередь важны его отношения с отцом и братьями. Скоро нам придётся в этом убедиться.

Глава 2

Этап второй: первые шаги

Итак, около 989 года Ярослав отправляется в Ростов, где он пробыл, вероятно, до 1010 года, т.е. более двадцати лет. Получается, завершал своё ростовское княжение Ярослав уже зрелым сформировавшимся человеком (в 1010 году ему было около 30 лет), с более или менее устоявшимися политическими взглядами и методами управления. Этот период первых шагов и первых ошибок политика и правителя представляется достаточно важным, ибо опыт первоначальной деятельности во многом влияет на дальнейшую политическую жизнь правителя. Интересно было бы проследить эволюцию его убеждений, методов, концепций его действий. Правда, в данном случае, к величайшему сожалению, мы совершенно лишены материала для выполнения этой интереснейшей задачи.

Дело в том, что в источниках нет никакой информации (!!!) о ростовском княжении Ярослава. Ни в одной летописи нет ни одной строчки о деятельности Ярослава в Ростове на протяжении всех двадцати лет - лишь упоминания о сроках начала и конца правления. Чем это объяснить? Удовлетворительного ответа нет, хотя есть версия, что данные упоминания исчезли из летописи позднее в связи с общим изменением её текста (по каким-либо политическим причинам). Вполне возможно, что произошло это ещё в княжение самого Ярослава Мудрого в тех источниках, на которые впоследствии опиралась «Повесть временных лет» и иные источники. Опять-таки, утверждать с претензией на абсолютную истинность, почему это произошло (да и вообще - произошло ли?) мы не можем. Единственное, что остаётся сделать - постараться по каким-либо косвенным данным установить некоторые факты.

Ввиду малолетства Ярослава, с ним в Ростов, вероятно, отправился его «кормилец» Будый, который первые годы и осуществлял всё управление. Ничего определённого об этом человеке мы сказать не можем. Пожалуй, единственное качество, которое отражено в летописи - его эмоциональность. Именно из-за излишней эмоциональности этого воеводы Ярослава будет впоследствии проиграно одно из сражений в войне Ярослава с братом Святополком. Впрочем, как уже отмечалось, Ярослав в этом отношении проявлял противоположные качества - холодность и рассудительность.

Нельзя точно сказать, когда Ярослав стал вникать в дела управляемой земли. Как бы то ни было, при этом ему пришлось столкнуться с решением достаточно серьёзных задач. Ростов тогда представлял собой окраину державы Владимира Святославовича, причём окраину отнюдь не лояльную к центральной власти. Меряне, чьим городом был Ростов, жили достаточно самостоятельной жизнью, подчиняясь Киеву лишь фактом выплаты дани - не более того. Киев же, естественно, хотел закрепить эти земли за собой, причём желательно мирным путём. Для этого в Ростов и был послан на княжение сын киевского князя - реальный представитель княжеской власти в этом отдалённом регионе. Наглядное присутствие власти должно было приучить мерь и другие племена к подчинению Киеву. Такую политику, конечно, следовало проводить осторожно, вначале ограничиваясь исключительно сбором дани, а лишь затем постепенно приобретая большее влияние среди племенных общин.

Конечно же, такое направление управленческой политики было задано ещё Владимиром при отъезде Ярослава и Буды из Киева. Буды, а затем и Ярослав восприняли этот наказ и, видимо, неплохо его исполняли. Им удалось найти общий язык с местными племенами (в отличие, например, от младшего брата Ярослава, Глеба, муромского князя, которого мещерцы, жившие в Муроме, изгнали из города, и он был вынужден жить в дружинном поселении недалеко от Мурома).

Осторожность предполагалась и в религиозной политике. Мерь, мещера, мурома и другие обитавшие в этом регионе племена были язычниками и очень неохотно воспринимали новую религию (Северо-Восточная Русь христианизировалась позже остальных районов). Для сохранения стабильного положения своей власти Ярослав (а впоследствии - и его преемники) особо и не настаивали на обращении в новую веру. Эта осторожная политика в будущем станет одной из черт политического характера Ярослава, вкупе с его рассудительностью - он никогда не начинал какого-нибудь дела, не обдумав его и не взвесив все возможные варианты.

В то время в Приокском крае вблизи каждого племенного центра существовало некое дружинное поселение или «княжеский погост» - центр сбора дани с этого племени. Княжеский наместник, прибывший из Киева, поселялся именно там, а не в племенном центре. Ярослав поступил так же. Ростов, собственно говоря, и представлял собой такой «погост», а племенным центром было Сарское городище, умершее уже к XIII веку. Его угасание, кстати, и связано с княжеской политикой в этом районе. Вполне возможно, что общее её направление в своё время тоже было задано Владимиром Святым. Она состояла в «перетягивании» торговой, политической значимости, затем и населения из племенного центра в «погост», который и становился, в конце концов, единственным центром региона - во всех отношениях. Однако в таком центре уже была сильна не местная племенная знать, а княжеская, в общем смысле - киевская. Самостоятельность этой земли, существовавшая когда-то, таким образом, значительно урезалась. Скорее всего, такой курс по отношению к мерянам и начал проводиться со времени начала княжения в Ростове Ярослава. Конечно, процесс этот не одномоментный; он предполагает постепенное проведение в жизнь этого курса с расчётом на дальнюю перспективу. Кроме того, необходим очень осторожный подход к делу, учитывая степень лояльности населения данного региона к Киеву. Впрочем, Ярослав, видимо, с этой задачей справился блестяще - ни о каких эксцессах свидетельств не сохранилось. Да и впоследствии проведение осторожной, постепенной политики станет одной из особенностей его политического стиля[12].

Пожалуй, вот все факты, известные нам о ростовском княжении Ярослава. Вряд ли можно добавить ещё что-либо существенное. Но, так или иначе, видимо, именно ростовское княжение дало Ярославу тот первоначальный опыт, который был им впоследствии использован в своём новгородском княжении, а потом - и при управлении всей державой его отца. Новгородский период политической жизни Ярослава даёт нам гораздо больше фактов, характеризующих ту или иную сторону личности князя, он более информативен. С одной стороны, по действиям Ярослава в Новгороде мы можем судить о тех политических предпосылках этих действий и о том опыте, которые были заложены ещё в Ростове. С другой стороны, новгородское княжение само по себе интересно для понимания последующей политики Ярослава - уже в масштабе всей страны.

В 1010-1011 году произошло поворотное событие. Умирает старший сын Владимира Вышеслав, княживший в Новгороде. Это означало автоматическое перераспределение княжений между оставшимися сыновьями Владимира. По степени старшинства князья переводились из одного княжеского города в другой, расположенные также в соответствии с иерархией их важности в государстве. Новгород в этой иерархии традиционно стоял на второй ступени после Киева. Полагалось, что он должен был достаться во владение старшему сыну. Таковым тогда был княживший в Турове Святополк. Однако новгородским князем стал не он, а следующий по старшинству сын - Ярослав.

Чем это объяснить? Возникают сразу несколько версий, причём ни одна из них из-за скудности информации, содержащейся в источниках, не может претендовать на превосходство. Возможно, сам Святополк не хотел покидать родной Туров (впоследствии он часто будет опираться на своих туровских сторонников); возможно, этого не хотел Владимир. Он мог иметь к тому времени другие планы относительно Святополка (в этом отношении не случайной смотрится женитьба Святополка около 1013 года на дочери польского князя Болеслава), либо уже тогда не доверял своему приёмному сыну, видя в нём источник будущих смут государства, а также его преступные планы относительно себя самого (об этом пишет летописец). Вполне вероятно и то, что перевод Ярослава, а не Святополка в Новгород был обусловлен личными качествами ростовского князя, его политическим и управленческим талантом. За те двадцать лет, что Ярослав княжил в Ростове, ему, видимо, если верить летописи, пришлось несколько раз побывать в Киеве, где он участвовал в принятии тех или иных важных для страны решений. Владимир, не решаясь в конце жизни действовать единолично, привлекал для решения важнейших вопросов и своих сыновей («И сгадав аз с своею княгиною Анною и с своими детми...» - пишет летописец[13]). Возможно, тогда он и обратил внимание на таланты своего сына.

Итак, Ярослав оказывается в Новгороде. На многие годы его жизнь будет связана с этим городом. Именно новгородцы будут его поддержкой и опорой в трудных ситуациях, в войнах и походах, в борьбе за власть. Можно с полной уверенностью сказать, что, несмотря на все противоречия Ярослава с новгородцами, несмотря на все его (кстати, не такие уж и редкие) конфликты с Новгородом, этот город всегда будет его надёжным тылом и резервом на случай непредвиденных ситуаций. Есть основания утверждать, что несмотря на всю сложность отношений князя и горожан, Ярослава любили в городе - иначе бы не поддерживали его в его делах столь рьяно и беззаветно. Когда Ярослав стал киевским князем, Новгород (есть свидетельства) по-прежнему считал его в первую очередь новгородским князем.

Да и для самого Ярослава Новгород стал родным городом. Он сам всегда рассматривал Новгород как свою отчину, где он может рассчитывать на поддержку. В течение всего своего княжения он иногда так или иначе оказывал предпочтение Новгороду перед Киевом, во всяком случае - ставил его не ниже южной столицы русского государства. В этом отношении он пропитался духом Новгорода. Здесь имеются в виду, конечно, не либеральные вечевые традиции, а то, что можно назвать, используя современные термины, геополитическим самосознанием. Под данным понятием подразумевается взгляд той или иной народной общности, жёстко привязанной к определённой территории, на своё, своего города, своей территории политическое место, роль в структуре более широкой общности на более обширной территории, куда данная общность входит (государство, некая совокупность государств, мировое сообщество). Новгород всегда рассматривал себя не только равным Киеву, но даже и более значимым в политическом и историческом отношении. Новгород - колыбель русской государственности, откуда она затем «спустилась» на юг, в Киев. Во времена отца Ярослава, Владимира, Новгород выступил как центр объединения Руси, вокруг которого Владимир собирал все остальные земли русского государства, распавшегося после смерти его отца на отдельные уделы. К тому же, традиции вечевой независимости интенсивно противостояли факту зависимого положения Новгорода от Киева, зримо проявлявшегося в назначении киевских наместников, выплате новгородской дани Киеву. Свободолюбивые словене от века стремились скинуть ярмо киевской зависимости, более того - восстановить истинное положение Новгорода как центра Руси. Это была ещё одна причина, по которой они поддерживали Ярослава во всём: его действия на юге страны утверждали значимость Новгорода, его война с братьями рассматривалась в Новгороде в первую очередь как война с Киевом. Именно этот, с позволения сказать, «киево-новгородский антагонизм» подпитывал силы Ярослава как новгородского князя в его борьбе.

Возможно, на уровне подсознания, возможно, сознательно, ввиду неприязни к отцу, сидевшему в Киеве, Ярослав воспринял новгородскую неприязнь, новгородскую психологию, руководствуясь отчасти и ею во многих своих действиях. Новгород всегда был ближе Ярославу, чем Киев, и он в своей политике старался защищать интересы новгородцев (впрочем, в той степени, насколько это не противоречило его собственным интересам - как бы то ни было, но Ярослав не отличался безоглядной приверженностью какому-либо идейному направлению, наоборот - известной самостоятельностью и уж вряд ли подверженностью какому-либо влиянию).

Первые шаги Ярослава в Новгороде напоминают его ростовскую политику. Новый ростовский князь перенёс свою резиденцию со старого места, ныне известного как Рюриково Городище, в сам Новгород. Рюриково Городище - это бывший княжеский «погост», в котором располагалась княжеская администрация и дружина, и который служил местом сбора дани[14]. Здесь, таким образом, мы видим ситуацию, обратную тому, что происходило в Северо-Восточной Руси. Здесь преимущественное развитие получил именно племенной центр, а не княжеская резиденция. Поступок Ярослава, видимо, был вызван невозможностью далее недооценивать силу Новгорода. Физически требовалось уже непосредственное управление, а не внешнее, завязанное исключительно на сборе дани. Новгород был уже слишком значимым и слишком крупным поселением, чтобы можно было ограничиться только данью.

Ярослав, как, впрочем, и последующие новгородские князья, попал на территорию с изначально очень сильной местной (выросшей из племенной) властью, при том, что естественных, постепенных, безболезненных способов ограничения этой власти у него не было. Ярослав же был воспитан на понятии неограниченной власти князя, которая если и сдерживается, то только лишь возможностью «держать совет» с родовой верхушкой либо непосредственно княжеской семьи, либо самых знатных дружинных семей, «старцами градскими» (так иногда делал Владимир, отец Ярослава), но уж никак не народными собраниями, каким было новгородское вече. По поводу вопроса о степени власти князя над Новгородом и начинают возникать длившиеся много лет противоречия Ярослава с новгородцами. Здесь он, словно забыв о своей осторожной ростовской политике, начинает действовать силовыми методами, что ранее, видимо, было для него не свойственно. Что сыграло роль в такой резкой перемене методов? Большая острота обстановки, в которой постепенная политика уже казалась недейственной, некая политическая незрелость нашего героя или его уязвлённая гордость? Возможно, все эти факторы вкупе. Так или иначе, но в этом направлении Ярослав совершит первые свои политические ошибки - на первый взгляд, совершенно непоправимые, но впоследствии ставшие залогом его дальнейшего успеха.

Одна из главных ошибок Ярослава в его новгородской политике, способствовавшая не урегулированию отношений с новгородцами, но, наоборот, ещё большему их обострению - это его опора в осуществлении своей власти на скандинавских наёмников. Традиция службы скандинавов на Руси имела к тому времени уже достаточно длительную историю (касаться спорной теории о призвании варягов на Русь мы не будем). Достаточно сказать, что, например, князь Владимир получил власть в Киеве при помощи мощной наёмной варяжской дружины, которую он нанял в Швеции, бежав туда после смерти Святослава. Ко времени княжения Ярослава в Новгороде Русь или, как называли её скандинавы, «Гардарики» («Гарды») была уже испытанным и надёжным полем для деятельности наёмных дружин. В этом отношении варяги были очень хорошо знакомы с Новгородом, где тот или иной новгородский князь постоянно содержал наёмников в качестве регулярного войска. В основном их восприятие Руси Новгородом и ограничивалось. Тем не менее, к началу XI века наёмная варяжская дружина пребывала в городе уже постоянно, и с каждым годом количество наёмников увеличивалось. Особенно интенсивным этот процесс стал с начала княжения в Новгороде Ярослава Владимировича. Именно в этот период возникает укрепленный «варяжский двор» - место пребывания наёмников-скандинавов. В летописи он называется «Поромонь двор». Естественно, строительство укреплённого «двора» - знак, говорящий об усиленной заботе князя о своей дружине, представлявшей, видимо, основную опору его власти.

Постоянное присутствие в городе чужеземцев, пользовавшихся иногда даже большими привилегиями, нежели сами новгородцы, было дополнительным раздражителем, обострявшим отношения горожан с Ярославом. В конце концов, как мы увидим, это взрывоопасная ситуация выйдет из-под контроля,. Однако вначале Ярослав, кажется, не предвидел этого. Во всяком случае, все его действия говорят о полной уверенности в том, что дела в Новгороде находятся под контролем, о совершенной беспечности князя по отношению к возможному недовольству. Видимо, Ярослав считал свои позиции в Новгороде, основывающиеся в первую очередь на наёмной дружине, более чем надёжными и даже мысленно не допускал обострения своего положения.

Кстати, попутно может возникнуть вопрос о мотивах такой сильной «любви» Ярослава Владимировича к наёмникам из Скандинавии. Заманчиво было бы объяснить это осознанием родственных варяжских корней, этакой национальной самоидентичностью. Однако это не так. С одной стороны, как видно из истории его правления, он очень часто пользовался поддержкой шведов и норвежцев. В иные моменты наёмники составляли подавляющее большинство его войска и играли далеко не последнюю роль среди его ближайших соратников. Однако объясняется это, скорее всего, традиционной близостью его как новгородского князя, ввиду географического положения Новгорода, больше к Скандинавии, чем, скажем, к Киеву. Изначально оперевшись на наёмников, Ярослав и в дальнейшем пользовался их услугами как надёжных союзников - отчасти по привычке, отчасти уже из-за установившейся крепкой связи его с варяжским миром. Сначала роль играл политический расчёт, ввиду значимости варягов в данной конкретной ситуации как мощной политической силы (первые годы Ярослава в Новгороде и начало его войны со Святополком), затем уже свои плоды давала тесная связь Ярослава (обусловленная во многом внешними обстоятельствами, нежели чем внутренней привязанностью) со Швецией и Норвегией, ставшими традиционными партнёрами Ярослава (больше всё-таки новгородского князя, чем киевского, как уже отмечалось) в политике. Впоследствии северо-восточное направление внешнеполитической деятельности Ярослава преобладало над всеми остальными - опять же, ввиду традиционной ориентированности Ярослава больше на Новгород и северо-восток, чем на Киев и юг, например. Судьба Ярослава сложилась так, что большинство друзей и союзников он приобрёл именно в Новгороде и скандинавских королевствах.

Так или иначе своё положение Ярослав считал, видимо, достаточно прочным; именно поэтому он так уверенно и ввязался в последующие события, круто изменившие всю его жизнь и всю русскую историю.

Во времена, когда Ярослав был новгородским князем, и гораздо ранее с Новгорода собиралась дань в размере 3 тысяч гривен - огромная сумма, по тем временам. Причём две трети этой дани уходили в качестве «урока» в Киев, а остальное новгородский князь расходовал на себя и свою дружину. Новгородцев вряд ли устраивало подобное положение вещей, когда большая часть их денег поступала киевскому князю - фигуре, отнюдь не самой любимой в Новгороде. И вот в 1014 году происходит знаменательное событие - князь Ярослав отказывается от выплаты в Киев, отцу, оговоренного «урока». Это было проявление не только экономического сепаратизма, но в первую очередь политического. Ярослав таким образом демонстрировал неповиновение власти киевского князя. Это было не только сыновье непослушание, но непослушание воле старшего во властном отношении. Да, Ярослав был князем, но только по воле и по повелению верховного киевского князя, который, к тому же, приходился ему отцом. Поэтому реакция Владимира на это была однозначна - он приказал готовиться к походу на строптивого сына.

На этом поступке Ярослава как на поворотном пункте и его жизни, и жизни Руси стоит остановиться особо и поговорить о нём более обстоятельно. Во-первых, однозначно обозначить причины поступка трудно. По крайней мере, в источниках на них никак не указывается. Можно предположить, что отказ от уплаты дани в Киев имел и для Ярослава такой же широкий смысл, как и для Владимира, воспринявшего его, как мы видим, в качестве акта политического отделения Новгорода от Киева. Несомненно, Ярослав действовал не из экономических интересов, но из политических.

Побудило его к этому, вероятно, сразу несколько причин. Одна из них - и, видимо, главная - заключается в тех событиях, точнее, в тех переменах, которые произошли в княжеской семье в последние годы жизни Владимира.

Где-то в 1013 году Владимир женил своего старшего сына Святополка на дочери польского князя Болеслава. А уже в 1014 году он заключает его вместе с женой в темницу в Вышгороде - пригороде Киева - по обвинению в заговоре против него, Владимира[15]. Отрицательную роль здесь сыграла эмоциональность и невыдержанность туровского князя. Как уже говорилось, Святополк в гораздо меньшей степени, чем Ярослав, был наделён хладнокровием, осторожностью и предусмотрительностью. Сочтя свои позиции достаточно сильными (мощный Туров, где он был князем, женитьба на дочери польского государя), Святополк решился поднять мятеж против ненавистного отчима, не рассчитав, однако, таких факторов, как сила Киева, с одной стороны, и слабость и близость по отношению к нему Турова - с другой.

В это же самое время происходит сближение Владимира с Борисом, одним из своих младших сыновей. Владимир, призвав его из Ростова, где тот княжил, к себе в Киев, стал достаточно явно выказывать ему своё благорасположение. Стали ходить слухи о том, что именно Бориса Владимир наметил себе в преемники. Дальнейшие события только подтверждают это предположение (Владимир во время своей болезни именно Борису предоставил свою дружину для похода на печенегов; есть версия, что и поход против Ярослава должен был возглавить Борис).

Если судить в соответствии с обычаями того времени, то Владимир поступил достаточно неоднозначно, приближая к себе Бориса. С одной стороны, принимая во внимание принцип старшинства, согласно которому распределялись княжения в землях в державе Владимира, то, обозначая Бориса, одного из младших детей, своим преемником, князь, конечно, тем самым ущемлял права своих старших сыновей (в первую очередь, Святополка и Ярослава). С другой стороны, при жизни явно выделять какого-либо из своих сыновей как будущего преемника Владимир тоже не имел права. Так или иначе, но неожиданное возвышение Бориса было событием неординарным.

Ярослава, второго в праве наследования державы его отца, не могла не взволновать такая ситуация: заточение одного брата, возвышение другого, причём в обход его, Ярослава, прав. Не любя отца, Ярослав, тем не менее, очень хорошо знал свои права как сына правящего князя и старался их отстаивать. Вполне возможно, события в Киеве в сочетании с нелюбовью к отцу, а также подогретые собственно новгородской природной предрасположенностью к сепаратизму, и привели Ярослава к мысли о возможности отсоединения от Киева и образования полностью независимого княжества под своей властью. А возможность была более чем вероятна. Кроме как в политическом отношении Новгород более никак от Киева не зависел: и экономически (особенно экономически), и в военном отношении Новгород был абсолютно самостоятелен. По степени богатства и силе торговых связей он не уступал Киеву, а кое в чём даже превосходил его; новгородская дружина едва-едва была меньше киевской, однако у новгородцев имелась возможность в достаточно больших размерах использовать наёмное войско. Кроме того, дополнительным плюсом в пользу Новгорода в ходе возможной войны с киевским князем была значительная удалённость Новгорода от Киева. Взвесив все эти факторы, чувствуя себя совершенно уверенным в победе, Ярослав открыто против отца.

Ярослав начал готовиться к военным действиям - ничего иного, кроме войны, он от отца и не ждал. И здесь он опять допускает ошибку - незначительную, по сути, но чуть было не стоившую ему осуществления всех его честолюбивых замыслов, а заодно - и новгородского княжеского стола.

Несмотря на фактор отдалённости, Ярослав решил, видимо, загодя запастись войском. Не надеясь особо на новгородцев (выше было объяснено, почему), а также памятуя о малочисленности новгородской дружины по сравнению с киевской, Ярослав нанимает скандинавскую дружину. Она прибывает и остаётся в Новгороде. Однако Ярослав, кажется, поспешил. Об отказе от уплаты урока им было объявлено в Киев, видимо, в конце 1014 года. Тогда же он и нанял варягов. Однако военные действия на Руси, как правило, раньше конца весны - начала лета не начинались. Это вызывало бесполезный простой войска в городе - в первую очередь, скандинавского. Если новгородское ополчение могло быть собрано в любую минуту, то варяги обычно являлись к нанимателю в полной боевой готовности, и вынужденный простой никак не шёл им на пользу.

Проходило лето, а война с Владимиром не начиналась. Князь уже был стар, к тому же он в этот момент заболел (эта болезнь и свела его в могилу). Варяжская дружина в Новгороде бездействовала. Длительное пребывание вооружённых чужеземцев, настроенных на битву, а вместо того вынужденных бездействовать, обостряло их отношения с населением и накаляло и без того неспокойную обстановку в городе. Наконец, бесчинства варягов, жаждущих военной добычи, не могли не вызвать ответных действий от свободолюбивых новгородцев. В городе началась резня варягов.

«Сказали новгородцы: "Сего мы насилья не можем стерпети"; и собрались ночью, и перебили варягов в Поромоне дворе» - так в летописи описаны события этой ужасной ночи[16]. Видимо, убита была не одна сотня; те же, кто смог спастись, бежали в страхе из города в Ракому, загородную резиденцию Ярослава, где князь и находился в момент мятежа. Естественно, будь он в Новгороде, неизвестно, решились бы горожане на восстание, боясь властного и крутого на расправу князя (черта, напоминающая его отца Владимира).

Ярослав был разгневан, ибо восстание новгородцев было вызовом не столько варягам, сколько его власти над городом. Сочетание уязвлённой гордости, мстительности и отчасти жестокости, унаследованной от отца, породило ужасный замысел хладнокровной мести. По своей жесткости и лицемерию он напоминает месть его прабабки Ольги мятежным древлянам за убийство её мужа князя Игоря.

Действовал князь уверенно и хладнокровно, выдержанно. Уже отчасти эта черта его характера упоминалась. Однако повторимся и постараемся раскрыть её полнее. Как говорилось выше, Ярослав никогда не начинал дела, не продумав предварительно всего плана действий, не взвесив все «за» и «против», не просчитав плюсов и минусов, не убедившись в стопроцентной возможности полной своей победы. Взвесив же всё и приняв решение, он уже действовал с совершенной уверенностью в своём выигрыше, сдержанно, не эмоционально, хладнокровно, спокойно идя к своей цели. Как правило, эта выдержка и помогала ему довести дело до конца, в точности исполнить свой план. Впрочем, непредвиденные обстоятельства, не укладывающиеся в его план или не предусмотренные им, часто выбивали его из колеи совершенно. Когда всё шло по плану, он действовал хладнокровно, когда же нет - он терялся, начинал волноваться, совершал ошибки, большого труда ему стоило совладать с собой; в таких случаях часто проявлялось одно из отрицательнейших его качеств - трусость. Это ярко проявится в его войне с братом. Впрочем, его решительность и находчивость очень часто помогали ему находить соответствующее решение, часто и обеспечивающее в конечном счёте ему победу. Этому тоже немало примеров.

В данный момент Ярослав чувствовал себя абсолютно уверенным, поэтому хладнокровно пошёл на убийство. Заявив новгородцам «Уже мне сих не кресити»[17], то есть - уже мне их не воскресить - он приглашает к себе в Ракому нескольких «нарочитых», то есть знатных, мужей Новгорода, руководителей новгородцев, тех, что накануне ночью иссекли варягов. Это, видимо, должно было означать примирение князя с городом, должно было показать, что Ярослав не держит зла на горожан и прощает им мятеж и убийство своих дружинников (своих - потому, что нанимал их именно он, князь, а не город).

«Уже мне сих не кресити» - это своеобразный отказ от кровной мести за своих дружинников, формула примирения. Поэтому новгородцы безбоязненно явились к князю в Ракому. Он же, как говорит летопись «обольстив их, иссёк». Так неожиданно, хитростью, была обезглавлена вся верхушка Новгорода. Ярослав восторжествовал над своими врагами. В городе же, видимо, началась паника. Оставшиеся в живых «нарочитые» мужи, те, кого не было в Ракоме, опасаясь за свою жизнь, бежали из города. По Новгороду, наверняка, стали распространяться слухи о скорой расправе Ярослава над всеми, кто участвовал в «избиении» варягов, над всеми недовольными. Вполне возможно, князь вынашивал и такие планы. Однако он не мог не понимать, что, даже убив знатнейших людей города, он не покорил его. Быть может, за резнёй в Ракоме последует новый виток мести?

Но нет, больше не произошло ничего - ни убийств, ни казней; произошло такое событие, которого никто не ожидал, и настолько невероятное, что никогда и подумать бы не мог.

«Той же ночью пришла к нему (к Ярославу - С.Е.) весть из Киева от сестры его Предславы: "Отец твой умер, а Святополк сидит в Киеве; Бориса убил, а на Глеба послал. Берегись его сильно"»[18].

Нам остаётся только догадываться, какие чувства это известие вызвало в душе новгородского князя. Все его планы пошли прахом. Его отец, с которым он вёл войну, умер, власть в Киеве захватил его брат, начавший убивать других братьев. Это означало не столько поражение Ярослава в его борьбе за престол (к чему он, собственно, и не стремился), не столько ущемление его прав на киевский стол, сколько явную и неотвратимую угрозу его новгородскому княжению, более того - угрозу его жизни. Поссорившись с новгородцами в самый, как оказалось, неподходящий момент, Ярослав похоронил своё новгородское княжение. Святополк, расправившийся с Борисом и готовящий убийство Глеба, естественно, не стал бы мириться с новгородской вольницей Ярослава. А сил защищаться у того не было, и не могло быть: Новгород, где свежи воспоминания о недавней бойне, не поддержал бы Ярослава; варяжская же дружина, и так изрядно поредевшая в ночном бою в Новгороде, не представляла ничего особенного против киевских войск Святополка. Итак, в лучшем случае Ярослава Владимировича, князя-неудачника, ждало либо позорное бегство от брата в Скандинавию (как в своё время поступил его отец Владимир), а значит - скитания по чужбине, незавидная участь игрушки в чьих-нибудь политических играх, а в конце концов - смерть в какой-нибудь местной склоке, либо смерть в неравном бою с войском Святополка или от рук подосланных убийц, как это случилось с его братьями Борисом, Глебом и Святославом.

Однако случилось то, чего по логике событий не должно было случиться, но случилось исключительно благодаря необыкновенным свойствам личности князя Ярослава Владимировича Мудрого.

У Ярослава именно в этот момент особенно проявилась такая необычная, но совершенно удивительная и незаменимая для каждого политика способность, как способность выходить из любой кризисной ситуации с максимальной выгодой и минимальными потерями, даже своё поражение превращать в победу, каким-то образом переламывать ситуацию таким образом, что её дальнейшее течение переходит уже в русло, превращающее проигравшего в победителя. В жизни Ярослава было немало поражений - таких, которые, казалось, навсегда должны похоронить его, если не физически, то уж как политического деятеля, правителя страны точно. Но ни разу этого не произошло. Всегда он находил способ выйти сухим из воды.

И в этот раз Ярослав сумел проявить не только выдержку, но и находчивость, гибкость и способность к неожиданному компромиссу. Учитывая его гордость, это более чем похвальное и достойное качество, кроме того (и что по большому счёту главное) чрезвычайно нужное качество в политике. Довольно трудно объективно взвешивать все свои возможности и при их недостатке идти на необходимые уступки. К счастью, это было дано Ярославу и не раз помогало ему.

Ярослав в день получения известия из Киева от своей сестры Предславы (самого близкого и верного ему человека, оказавшего таким образом ему неоценимую услугу) «опечален был об отце, и о братии, и о дружине». Осознав за одну ночь и своё поражение, и надежду на спасение, уже на следующее утро он приступает к активной деятельности. Вне городской черты, «на поле» (Новгородская Первая летопись) князь созывает новгородское вече, «избыток» (остаток, то есть), тех самых «нарочитых», знатных мужей города, которых ещё вчера жестоко преследовал, и обращается к ним с речью. Взволнованно, со слезами на глазах и в голосе, дрожащем от рыданий, раскаивающимся, молящим тоном он обращается к притихшему новгородскому люду: «О, любимая моя дружина, кою вчера избил! А ныне надобна оказалась!» или «Любимая моя и честная дружина, избил вас вчера в безумии своем! Теперь мне того и златом не искупить!»[19]. Каясь искренне, истово, князь молит о прощении. Не стоит сомневаться - его раскаяние действительно было неподдельным. Произошедшую ситуацию Ярослав, как и новгородцы, переживал тяжело и болезненно. У них - это смерть их родичей, лучших людей города, у него - крушение всех надежд и угроза его престолу, а то и жизни. Поэтому и плакал, и просил, и каялся Ярослав искренне.

Слёзы, искреннее раскаяние считались в ту дикую эпоху проявлением богобоязненности и благочестия. К тому же, новгородцам импонировало и признание Ярославом своей вины. Да, он совершил ошибку, но он признал её, раскаялся в безумии и просит прощения. Средневековый христианский человек не мог не простить.

«И утёр слёзы, и так сказал им на вече: "Отец мой умер, а Святополк сидит в Киеве, избивая братию свою. Хочу на него пойти. Потягнете (последуйте - С.Е.) за мной!" И отвечали новгородцы: "Хотя и иссечены братия наши, можем, княже, за тебя бороться!"»[20].

Чем объяснить это согласие? Конечно, переломным моментом стало собственно раскаяние Ярослава, смягчившее новгородцев, эта трогательная сцена за городскими стенами. Однако своё место заняли и другие причины. Во-первых, это уже упоминавшееся соперничество Новгорода и Киева: новгородцы охотнее поддержали своего, новгородского князя, хотя бы даже только что казнившего их родичей, чем не сделавшего им пока ничего, но всё же киевского князя. Они опять оказались ослеплены идеей верховенства Новгорода над Киевом, хотя бы военного - об этом уже говорилось. Во-вторых, можно упомянуть о личной неприязни новгородцев к Святополку. Она основана на воспоминаниях о недолгом правлении посадников его отца Ярополка в Новгороде в 977-978 годах - правлении, неприемлемом для новгородцев и ущемлявшем их самостоятельность. В-третьих, поражение Ярослава грозило восстановлением ежегодных выплат «урока» в Киев, отменённых Ярославом. В-четвёртых, Ярослав пытался помириться с горожанами и с помощью золота, что было дополнительным стимулом, чтобы поддержать его. Наконец, примирение Ярослава с городом связано с составлением известнейшей «Русской правды».

На этом документе вследствие его значимости в истории и известности стоит остановиться особо. В данном случае имеется в виду «Древнейшая Правда», то есть первая часть Краткой редакции «Русской Правды» (или «Краткой Правды»). Собственно говоря, она представляла собой некий «ряд», регулирующий отношения князя, княжеских людей и горожан. В целом, конечно, её содержание немного шире, но объясняется это исключительно ситуацией её принятия.

«Древнейшая Правда» считается самым первым письменным законодательным актом на Руси, дающим начало отечественной правовой традиции. С данным утверждением спорить бесполезно, ибо, по сути, оно совершенно достоверно. Другое дело, что «Древнейшая Правда» зачастую рассматривается как дар князя Ярослава Руси, как первый писаный акт государственного права, дарованный монархической властью народу - в общегосударственном масштабе. «Правда», таким образом - сознательная централизованная политическая воля власти по кодификации права, Ярослав - великий законодатель, выразивший рост уровня правосознания Руси того периода. Как бы ни была привлекательна эта сторона рассмотрения появления «Русской Правды», причём, в первую очередь, поклонникам личности князя Ярослава, выставляющая его в торжественном свете первого законодателя и новатора в области права, автор считает, что пафос данной точки зрения во многом надуман. Нет, конечно, роль «Древнейшей Правды» как первого писаного законодательного акта никоим образом не умаляется. Не отрицается и её воздействие на последующую жизнь русских, на последующую правовую традицию. Однако автор призывает не преувеличивать роль Ярослава и центральной власти вообще в создании «Правды», а также масштаб этого события - в сравнении с тем, каким он был тогда, в 1015 году.

«Древнейшая Правда», когда она писалась, не была общегосударственным правовым актом. Она была исключительно новгородским законом, не распространяясь на другие территории. Это произошло позднее, причём без какой-либо отчётливой политической воли - во многом в силу обстоятельств. Кроме того, и власть, и народ Древней Руси никогда не придавали данному документу значения важной вехи в развитии государственности. В большинстве своём очень долгое время господствовало обычное право, посему «Правда», как и любые писаные законы, в тот период не рассматривалась в качестве важного момента государственного строительства. Не была она и попыткой кодификации русского права. Все положения «Правды» навеяны прошедшим конфликтом новгородцев с варягами и с князем. Именно эти отношения она и была призвана регулировать[21]. Об общерусском законе Ярослав - во всяком случае, тогда - и не думал. Пожалуй, его новаторство заключалось лишь в том факте, что «ряд» впервые был заключён в письменной, а не в устной форме - «ряд» такого масштаба. То, что «Правда» стала впоследствии основой общегосударственного законодательства, как бы это не было заманчиво, но всё-таки вряд ли можно вменить в заслугу Ярославу Владимировичу. Однако внедрение письма в правовую практику, впрочем, как и в русскую культуру (во всяком случае, его распространение) - это несомненная новация Ярослава, оказавшая громаднейшее влияние на всю русскую историю, культуру, быт, на всю русскую жизнь - влияние, которое трудно переоценить, скорее уж легко недооценить. Впрочем, о мероприятиях Ярослава по распространению грамотности и письма на Руси, а также о причинах такого политического курса будет сказано позже.

Глава 3

Этап третий: борьба за власть

Этот период можно отсчитывать с лета 1016 года, когда Ярослав выступил из Новгорода навстречу Святополку, до середины 1026 года, когда им и его братом Мстиславом был заключён так называемый Городецкий договор о разделе державы Владимира на две части.

Не станем рассматривать последовательно все события указанного периода, но взглянем на них в комплексе - с точки зрения проявления в них основных черт характера князя Ярослава Владимировича, основных направлений его деятельности, его способностей, талантов как политического деятеля, наконец, особенностей его политики - как на внешнем, так и на внутреннем уровне. Отчасти эти черты и особенности, а также причины их проявления нами уже были рассмотрены - поэтому наше последующее повествование будет лишь их подтверждением и конкретизацией, отчасти мы увидим некоторые новые черты политика - и подвергнем их анализу.

Итак, воцарившись в Киеве, Святополк расправляется с теми своими братьями, которые могли противостоять ему - Борисом, Глебом, Святославом, - и начинает войну с Ярославом. Впрочем, это не совсем верно: первым выступил в поход из Новгорода Ярослав, Святополк лишь двинулся ему навстречу. Следовательно, начал войну всё же Ярослав.

Уже говорилось, что Ярослав не был правителем-воином - таким, каким был, например, его дед Святослав. Однако в правление Ярослава случилось чуть ли не больше войн и походов, чем в княжение Святослава. Чем же это объяснить? Да и вообще, возникает вопрос о том, как Ярослав как политик относился к одному из основных тогда методов внешнеполитической деятельности - войне?

Ярослав - политик больше дипломатического склада, нежели военного. Большинство вопросов внешней политики он старался решить дипломатическими способами - причём способами достаточно широкого спектра, включая и матримониальные - однако бывали ситуации, когда дипломатические способы не действовали. К тому же, насколько бы банально и пафосно это не звучало, следует принимать во внимание и такую категорию как дух эпохи, то есть, попросту говоря, особенности того или иного исторического периода в различных сферах жизни. С этой стороны, несомненно, что война являлась главным методом разрешения противоречий на внешнем уровне - а зачастую и на внутреннем (войны за престол между претендентами были чрезвычайно распространены тогда); дипломатические или какие либо другие методы борьбы или разрешения конфликтов тогда были ещё не разработаны. Посему в период своего княжения Ярославу приходилось неоднократно прибегать к силовым методам во внешней (а в описываемый нами ныне период - и во внутренней) политике.

Одной из причин нелюбви Ярослава к войне можно назвать то, что он, собственно, был не слишком силён на этом поприще. Полководческим талантом князь Ярослав не обладал. Не любил он и участвовать в битвах. Насколько странным бы это не показалось, но большинство сражений и войн в период Ярославова княжения было им проиграно. В качестве наглядных примеров сюда можно назвать Бугское сражение (22 июля 1018 года на реке Буг Ярослава с его братом Святополком, бежавшим из Киева, и поддерживающим Святополка польским князем Болеславом, тестем Святополка), поход к Берестью (в августе-сентябре 1017 года вслед бежавшему из Киева Святополку; послужил поводом к войне с Болеславом и привёл, таким образом, к поражению на Буге), поражение в Лиственской битве (осенью 1024 года, битва с братом Мстиславом за киевский престол), два неудачных похода в Мазовию (в Польше; против мазовецкого князя Моислава, в 1041 и 1043 годах). Кроме того, к правлению Ярослава относится последний - и крайне неудачный - поход руссов на Византию в 1043 году (правда, вину за его провал вряд ли можно возложить на Ярослава - войсками командовал его сын Владимир Ярославич).

Большинство битв, выигранных им, представляют собой не его победу, но поражение его противников. Победа достигалась либо численным превосходством, либо ошибками противника, либо умелыми действиями Ярославовых воевод - но вряд ли благодаря мастерству самого князя. Во многом поэтому война Ярослава со Святополком затянулась на несколько лет и принесла Руси неисчислимые бедствия. Очень долго ни одна из сторон не могла добиться окончательной победы. Впрочем, Ярослав не бросал начатого дела. Упорство - ещё одно из его качеств.

Однако вернёмся к причинам войны Ярослава и Святополка. Естественно, кроме причин чисто оборонительных, были и другие. В летописи они объясняются с точки зрения мести Ярослава Святополку за злодейское убийство последним своих братьев. Ярослав, как истый христианин, нападает на Святополка Окаянного только потому, что он Окаянный. На деле же, видимо, причина была в стремлении Ярослава занять отцовский престол.

Кроме собственно властности Ярослава в защиту его притязаний можно привести и некоторые другие доводы. С одной стороны, официально Владимир не назначил себе наследника - значит, любой из его сыновей мог стать князем. Однако Ярослав как старший из Владимировичей имел больше прав на киевский престол. Это подкреплялось и тем фактом, что Ярослав княжил в Новгороде - городе, традиционно являвшимся вторым в государстве и дававшим наследника киевскому престолу. Святополк же, хоть он и был старше Ярослава, прав на престол не имел. Во-первых, Святополк как убийца братьев был недостоин его (с чисто христианской точки зрения). Во-вторых, он не имел на него прав уже как не Владимиров сын или как «сын двух отцов» - это обозначало его как неистинного, ненастоящего правителя (опять же с христианской точки зрения). Впрочем, эти доводы уже тогда, в начале XI века рассматривались как не более чем декорация властных притязаний Ярослава.

После поражения Святополка в Любечской битве ранней зимой 1016 года Ярослав с триумфом входит в Киев. Поверженный Святополк бежит в Польшу к тестю, к князю Болеславу. У Ярослава же даже после победы над соперником и, как тогда казалось, окончания войны за престол было немало проблем - это и возвращение оставшихся под властью Святополка западных, пограничных с Польшей городов Руси, и отражение печенежского набега 1017 года, и урегулирование отношений со своей дружиной, требовавшей денег, и снискание расположения киевлян, недоброжелательно отнёсшихся к чужаку и всё ещё питавших симпатии к Святополку. Для решения последних двух проблем Ярославу вновь пришлось обратиться к компромиссной стороне своей многогранной личности. Расположение как дружины, так и киевлян он пытался достичь путём значительных денежных посулов - во многом это ему помогло. Правда, ещё раз оговоримся, компромиссная сторона его личности не была превалирующей, скорее даже наоборот. Во внутренней политике Ярослав был сторонником больше силовых методов, нежели компромиссных. Посему он неохотно расходовал свою казну. Скандинавские саги даже называют его скупым.

Что же касается вопроса о Берестье (одном из главных городов Западной Руси, оставшихся у Святополка), то этот вопрос можно рассмотреть шире - в контексте взглядов Ярослава на целостность государства. С одной стороны, стремление к единству государства, «стабильности» его территории, нежелание её уменьшения - это черта любого государя. В Древней Руси для русских государей эта проблема принимала особый, несколько болезненный оттенок. Дело в том, что в то время о целостности Руси можно было говорить только условно, особенно по отношению к окраинам государства. Даже если не принимать во внимание исконный сепаратизм Новгорода, постоянно от Киева отделялись воинственные вятичи, непрочным можно было считать и присоединение к Киеву Северо-Восточной Руси, многие более мелкие племена на севере и северо-западе тоже время от времени выходили из-под влияния Киева. Кроме этих «окраинных» проблем стоит вспомнить древлянский сепаратизм. Да и вообще, ко времени жизни Ярослава ещё жив был в памяти распад Руси на отдельные части после смерти Святослава, когда страна была поделена между тремя его сыновьями. Поэтому киевские князья всегда болезненно относились к проблеме целостности своего государства, стараясь поддерживать её силовыми способами. Так что Ярослав в этом отношении воспринял родовую черту Рюриковичей. Эпизод с Берестьем - лишь первая ласточка этого затянувшегося на долгие годы процесса собирания русских земель после смерти Владимира. Это будет одна из основных политических задач Ярослава.

В связи с походом к Берестью мы сталкиваемся впервые с дипломатическими методами Ярослава. Воюя не столько против Святополка, сколько против его покровителя Болеслава, Ярослав спешил заручиться поддержкой императора Священной Римской Империи Генриха II, воевавшего тогда против Болеслава[22]. К сожалению, союз, заключённый между ними, оказался недолгим и непрочным, однако этот момент важен для нас в той связи, что это был первый в истории России выход Руси и русской дипломатии на большую европейскую дипломатическую арену. Если не считать войн с Польшей при Владимире и, возможно, каких-то связей с Венгрией (это ещё не подтверждено исследователями), то из всех европейских стран Русь имела связи только с Византией и Скандинавией. Причём эти связи не носили отчётливого дипломатического характера. В основном отношения строились на торговой или «наёмнической» основе (варяжские дружины служили на Руси, русские дружины служили в Ромейской империи). Таким образом, Ярослава можно назвать если не изобретателем русской дипломатии, то уж наверняка тем правителем, который впервые начал использовать её в широких масштабах и добился при этом значительных успехов.

Война не закончилась походом к Берестью; не добившись там ничего, Ярослав спровоцировал Болеслава на более серьёзный военный конфликт, который и вылился в битву на Буге. Несмотря на предусмотрительность, с которой Ярослав готовился к новой войне (ещё одна черта его характера, отчасти обусловленная осторожностью и взвешенностью действий), его армия потерпела у Буга сокрушительное поражение, настолько сокрушительное, что спаслись лишь сам Ярослав и ещё четыре человека (!). Это поражение и было для Ярослава тем непредвиденным обстоятельством, нарушавшим все его планы, той неожиданностью, перед которой Ярослав уже не мог проявить выдержку и хладнокровие. Это был один из немногих моментов в жизни Ярослава, когда он терял голову и оказывался во власти одного из самых неприглядных качеств своего характера - трусости.

Поражение на Буге было вторым сильным потрясением в жизни Ярослава, и, по силе воздействия, пожалуй, самым сильным. Князь был настолько уничтожен этим поражением, что, понимая бесполезность дальнейшего сопротивления, дико опасаясь погони, бежал сразу в Новгород, не заезжая в Киев, считая уже и своё киевское, и, как мы увидим, свой новгородское княжение обречёнными. Пожалуй, лишь с жизнью он пока не хотел расставаться.

14 августа 1018 года, в канун Успения Богоматери, Болеслав и сопровождавший его Святополк вступили в Киев[23]. Не говоря о том разграблении, которому подвергся город (от рук Болеслава, конечно), стоит упомянуть и тот факт, что в Киеве была захвачена в плен, как утверждает летописец, «вся семья князя Ярослава». Здесь, видимо, имеется в виду мачеха Ярослава, одна из последних жён Владимира, а также сёстры Ярослава, в том числе и его любимая сестра и самый близкий ему человек Предслава Владимировна, как мы помним, в своё время оказавшая ему неоценимую услугу. Это яркая иллюстрация взаимоотношений Ярослава с его приближёнными, с его ближайшими сторонниками и наиболее преданными сподвижниками. Увы, но нельзя утверждать, что Ярослав был благодарным лидером. Лишь немногие из его сторонников могли похвастаться заботой Ярослава о себе. Он не уделял особого внимания поощрению своих сподвижников, вознаграждению их за оказанную поддержку. Видимо, Ярослав был слишком горд и независим для этого. К сожалению, большинство сподвижников были преданы их князем, как случилось, например, с Предславой, ближайшим и преданнейшим другом Ярослава (она стала наложницей Болеслава и впоследствии была увезена им в Польшу, где, видимо, и умерла). Однако более правдоподобным представляется иное мнение: поощрение или предательство своих сторонников обуславливалось у Ярослава теми или иными сторонами его характера в разное время. Страх и растерянность после поражения у Буга были настолько сильны, что отодвинули все остальные проблемы, заботы и обязательства на второй план.

Продолжить рассказ об отношении Ярослава к своим сторонникам можно, остановившись на участи новгородского посадника Константина Добрынича. Остановившись в своём бегстве в Новгороде, Ярослав по-прежнему был настолько напуган, что хотел бежать дальше, в Скандинавию, уже не видя никаких возможностей сопротивляться и, видимо, смирившись с участью князя-изгнанника. Однако ему этого не дали сделать. Константин Добрынич, новгородский посадник, знатные новгородцы, да и простой люд воспрепятствовали этому. Они «рассекли ладьи Ярославовы, так говоря: "Хотим и ещё биться с Болеславом и со Святополком"»[24]. Скорее всего, эта поддержка была вызвана теми же причинами, что и в первый раз. Так или иначе, но даже и без ведома Ярослава, который, собственно говоря, был нужен Новгороду как воевода и как реальное воплощение власти, имеющей право бороться со Святополком, новгородцы во главе с Константином Добрыничем, не пустив князя за море, собрали денег и сами наняли варяжскую дружину. Впоследствии именно эта дружина и именно новгородское серебро и спасли Ярослава и доставили ему наконец-таки киевский престол. Однако, несмотря на всё это, роль Константина Добрынича во всей этой истории рассматривалась Ярославом исключительно негативно. Самовольство посадника, когда он приказал изрубить княжеские ладьи, виделось Ярославу как покушение на его власть, более того - как оскорбление и унижение; тем более это было унизительно, так как Константин, по сути, являлся подданным Ярослава. Гордый князь этого не забыл. В 1021 году он заточил Константина в Ростове, затем перевёл его в Муром, где он и был убит по приказу князя в 1024 году.

Между тем, тогда, в 1018-ом, воспрянув духом, Ярослав начал активно готовиться к новой схватке. Для этого он решил заручиться иностранной поддержкой, опять прибегнув к дипломатии. Поддержку эту он искал у шведского конунга (короля) Олава. Если не рассматривать наём дружин в качестве серьёзного политического взаимодействия (по существу, так и есть), то контакты со Швецией в 1018 году можно считать началом долгой истории тесного политического - причём на высшем уровне - взаимодействия Ярослава и скандинавских стран. Впоследствии скандинавские страны станут одной из главных арен русской внешней политики; они будут связаны с Русью и в политическом, и в военном, и в торговом, и даже в династическом отношении. Что касается последних - первым иностранным браком была женитьба Владимира на Анне, византийской принцессе, затем последовала женитьба Святополка на Болеславне. В летописях есть и другие, менее бесспорные свидетельства. Брак Ярослава Мудрого с дочерью Олава Ингигерд, закрепивший союз между двумя государствами, продолжил традицию. Ярослав и здесь выступил продолжателем дела Владимира. Он поднял матримониальную составляющую на уровень дипломатической значимости. Ярослава можно назвать мастером династических браков: благодаря многочисленным успешным бракам, он продвинул русскую внешнюю политику далеко в Европу, открыв её для Руси и открыв Русь для неё. Русь стала частью европейского политического пространства, причём частью достаточно влиятельной.

Упомянув о женитьбе Ярослава, логично сказать несколько слов о влиянии на него и, быть может, на его политику жены Ярослава Ингигерд, получившей при крещении имя Ирина. В русских летописях о княгине Ирине почти не упоминается. В скандинавских сагах описана её жизнь до замужества[25]. Относительно её влияния на мужа в сагах достаточно определённо говорится о слабости и несамостоятельности Ярослава и о том, что всей политикой в «Гардах» заправляла именно Ингигерд[26]. Автору такая точка зрения представляется натянутой. Зная характер Ярослава, достаточно трудно говорить о чьём-либо влиянии на него. Возможно, если это влияние и было, то достаточно незначительное и, скорее всего, только в тех делах, которые касались Скандинавии. Единственное, что можно с большой долей уверенности утверждать относительно отношений Ярослава с Ингигерд, так это то, что в личной жизни их отношения были более чем натянутыми. Сопоставляя характер Ярослава и характер Ингигерд (хорошо описанный в сагах), можно сказать, что ссоры, бурные и затяжные, случались у них часто[27].

Однако вернёмся к краткой хронологии событий. Весной 1019 года Ярослав с дружиной двинулся к Киеву. Святополк, не сумев собрать вовремя войска, бежал к печенегам, с которыми уже летом двинулся на вошедшего в Киев Ярослава. В битве на реке Альте Святополк потерпел сокрушительное поражение и бежал в Польшу, где и умер. Так Ярославу достался киевский престол.

Однако распри между потомками князя Владимира на этом не закончились. В 1021 году на Новгород неожиданно напал полоцкий князь Брячислав Изяславич - родной племянник Ярослава, сын и наследник его старшего брата Изяслава, «выделенного», как мы помним, Владимиром в Полоцк и умершего там в 1001 году. В ходе сражения на реке Судоме между Брячиславом, уходившим с награбленным из Новгорода, и Ярославом, спешившим ему навстречу из Киева, Ярослав, кажется, выиграл. Но, судя по всему, победа была настолько непрочной, что Ярослав счёл за благо договориться с Брячиславом мирно. По договору он передавал Полоцку два города на «Пути из Варяг в Греки» - Витебск и Усвят[28].

В 1024 году начинается война Ярослава с братом Мстиславом Тьмутороканским. Осенью того же года в Лиственской битве (между Черниговом и Любечем, то есть недалеко от Киева), Ярослав оказывается поверженным и в очередной раз бежит в Новгород, надеясь на поддержку новгородцев в продолжении войны, как они это уже делали неоднократно. Однако продолжить войну Ярославу не придётся. Уже в 1025 году Мстислав просит брата о мире, предлагая поделить державу отца на две части - по левому берегу Днепра (Мстиславова часть), и по правому (Ярославова часть). Киев и титул общерусского князя доставались Ярославу. Ярослав соглашается, и в 1026 году на этих условиях заключается Городецкий мир между братьями, завершивший десятилетнюю усобицу.

Если проанализировать эти уступки Ярослава, то, на первый взгляд, они кажутся странными и непонятными. Ярослав, столько боровшийся за собирание русской державы после смерти своего отца, так трепетно относившийся к размерам территории русского государства, с лёгкостью сначала отдаёт два важнейших города на жизненно важном торговом пути, а затем - половину своего государства - подарок немыслимо щедрый, даже навевающий мысли о сумасшествии правителя! Однако всё объясняется тем, что у Ярослава не было другого выбора. Опустошённая войной Русь уже не могла противостоять новым завоевателям, у неё не было сил отразить нападение даже полоцкого князя Брячислава, князя территории отнюдь не большой и не богатой, не говоря уже о противодействии Мстиславу, искуснейшему воину, и обладателю первоклассной дружины, состоявшей как из русских подданных, так и из воинов различных кавказских народностей (ясы, касоги и т.д.). И договор с Брячиславом, и тем более договор с Мстиславом - это проявление того необходимого компромисса, который был неизбежен в данной ситуации для предотвращения полного поражения, компромисса, на который иногда, в особо критических ситуациях, мог пойти Ярослав, трезво оценивавший реальное положение дел. Впрочем, способность к компромиссу для гордого Ярослава, по характеру стремившегося быть победителем, сочеталась у него довольно интересно с другой способностью, незаменимой для любого политика, редкой, но от того и самой ценной: способностью даже из откровенного поражения, не говоря уже о компромиссе, означавшем всё же некоторые уступки и потери, извлекать пользу и выгоду таким образом, что через некоторое время впоследствии это поражение или компромисс превращались в победу, принося, наконец, те плоды, которые не были достигнуты сначала, что и привело либо к полному поражению, либо к неизбежному компромиссу. Ярослав, даже проиграв сначала, потом неизменно выигрывал[29]. Это видно уже по одному исходу его войны со Святополком. Впоследствии тоже будет немало примеров проявления этого удивительного свойства. Вообще, с 1026 года для Ярослава начинается период его политических удач. Этим периодом мы и займёмся.

Глава 4

Этап четвёртый: киевский князь

Прежде чем заняться описанием деяний Ярослава в заключительный - и наиболее насыщенный событиями и подробно отражённый в источниках - период, стоит обозначить структуру повествования или, более точно, метод этого описания. Дело в том, что, если при написании первых глав проблему представлял недостаток фактического материала, то при написании заключительной главы проблему представляет избыток последнего. Огромное количество фактических данных грозит ненужным втягиванием в частности, что, наряду с затягиванием повествования (что в задачу автора никоим образом не входит), может обернуться скукой и отходом от главной темы работы (что также неприемлемо). Принимая во внимание все эти соображения, автор решил вернуться к методу, использованному в 3 главе - т.е. дать обзор основных направлений политической деятельности Ярослава в указанный период, его политических методов, его внутренней политики, причин (как политических, так и психологических и иных) и последствий этих действий, основных взглядов Ярослава на свою политику и роль в качестве правителя Руси, так или иначе выразившихся в конкретных политических событиях. Правда, в данном случае за основу будет приниматься не хронологическая составляющая, категории, указанные выше (направления, методы, действия, причины и т.д.), к которым будут подобраны соответствующие примеры.

Пожалуй, начать стоит с внешней политики князя Ярослава. Как-то уже говорилось о том, что Ярослав в годы своего правления заложил основы всей будущей русской дипломатии, сразу же подняв её на чрезвычайно высокую планку - планку успеха. Влияние Руси в те годы (и в дипломатических отношениях, и в военных делах, и на династическом уровне) многократно возросло. Лучше всего этот тезис можно доказать, приведя конкретные примеры.

Во внешней политике Ярослава можно выделить несколько направлений: северное (Скандинавия, Прибалтика), западное (Польша, Венгрия, Священная Римская Империя и другие страны Европы), южное (Византия, отчасти печенеги). Восток в те годы ушёл из поля зрения Киевской Руси. Этому в основном способствовала умелая политика князя Мстислава Владимировича. После раздела державы Владимира на две части Мстиславу, как мы помним, досталась восточная часть. Естественно, вся его внешняя политика и была ориентирована на восток - Волжская Булгария, кочевые народы Поволжья и Подонья, Кавказ, где у Мстислава как у князя Тьмутороканского позиции уже были достаточно сильны. За годы своего княжения (1026 - 1036) Мстислав умело смог подавить недовольство враждебных племён (как правило, его старых кавказских противников), завести дружбу и союзнические отношения с более или менее лояльными племенами. Эта осторожная с одной стороны и устрашающая с другой политика привела к стабилизации положения на восточных границах Руси на долгие годы[30]. Ярослав, после смерти Мстислава вновь объединивший всю державу в своих руках, уже был спокоен за восточные рубежи и большого внимания им не уделял. Впрочем, это объясняется ещё и тем, что Ярослав был изначально политиком, ориентированным на Европу - и в бытность свою новгородским князем, и позже, во время войны со Святополком, и в период «двух княжений» в 1026 - 1036 годах, когда ему досталась западная часть Руси, непосредственно соприкасающаяся с Европой.

Уже тогда Ярослав и начал осуществлять свои внешнеполитические замыслы. Северное направление его политики характеризовалось двумя моментами: постоянным вмешательством в дела скандинавских стран и укреплением позиций Руси в Прибалтике. Что касается Прибалтики, то этот вопрос достался Ярославу в наследство ещё с тех времён, когда он был новгородским князем, посему уже заведомо имел приоритетное значение. Прибалтийские племена испокон веков платили Новгороду дань. Однако ввиду важности этого региона за влияние на него боролись и другие страны - в первую очередь скандинавские. Так или иначе, но Прибалтика подвергалась постоянным набегам с той или другой стороны, победитель устанавливал размер дани, выплачивавшейся прибалтами до тех пор, пока не придёт новый завоеватель и не установит свою дань. Ярослав решил переломить ситуацию в свою пользу. В своём походе 1030 года в земли чуди (эстов) Ярослав не ограничился установлением даннических отношений; он сделал большее. К западу от Чудского озера им был поставлен город, названный им в честь своего небесного покровителя Георгия - Юрьев (будущий Дерпт, ныне Тарту, один из оплотов русского влияния в Прибалтике на протяжении очень долгого времени). Кроме чисто геополитических моментов, это событие возвращает нас к рассуждениям о значимости в древнерусском мире княжеского имени. Юрьев - это воплощение могущества, силы и влияния киевского князя в Прибалтике, воплощение более чем зримое, даже своим названием постоянно напоминающее об этом. Что же касается собственно подобного метода установления влияния в том или ином регионе (строительство городов), то это не изобретение Ярослава - так делал ещё его отец Владимир.

Кроме прибалтийских походов в княжение Ярослава здесь, на севере, русские воины (в основном под предводительством старшего сына Ярослава Владимира) совершат ещё несколько походов на некоторые соседние племена, подчинив их власти киевского князя.

Скандинавская политика Ярослава (в Швеции, Норвегии, Дании), как уже говорилось, была обусловлена также традиционными связями Новгорода и Ярослава как новгородского князя со Скандинавией, связями династическими, личными (эти моменты играли особенно важную роль) и уж затем стремлением к стабильности на северо-западных границах Руси и усилению её влияния в этом регионе. Особенно Ярослава интересовали норвежские дела. В ту эпоху Норвегия переживала многочисленные смуты, то и дело там вспыхивали междоусобные войны между претендентами на престол. Ярослав в этой ситуации взял курс на поддержку одного из претендентов - тогдашнего норвежского конунга (дело было в 1029 году) Олава Харальдссона, первого жениха жены Ярослава Ингигерд, личного друга и Ярослава, и Ингигерд. Впоследствии, после гибели Олава в 1030 году, Ярослав выдвинул в качестве законного норвежского конунга сына Олава Магнуса, находившегося тогда на Руси. Исключительно благодаря помощи Ярослава зимой 1035 года Магнус высадился в Норвегии и весной 1036 года был провозглашён королём. Ярослав и позже поддерживал династию Олава. В начале 40-х годов, боясь чрезмерного усиления Магнуса, ставшего в 1042 году ещё и датским королём, Ярослав поддержал притязания на норвежский престол сводного брата Олава Харальдссона Харальда, с которым его, Ярослава, связывала большая дружба, Харальд долгое время служил у Ярослава. Эта поддержка Ярослава вновь сыграла свою роль. Харальд смог договориться с Магнусом о разделе страны (1046 год), а после смерти Магнуса в 1047 году стал полновластным норвежским конунгом.

Отметим несколько моментов, важных для нас в смысле понимания личности Ярослава. Кроме собственно привычного интереса к Скандинавии и заинтересованности в скандинавских делах (об этом уже говорилось), Ярослава в борьбе за норвежский престол отличала роль решающего фактора. По сути, даже несмотря на противодействие и в самой Норвегии, и в прочих скандинавских странах (негласным противником Ярослава в 1029 -1035 годах был знаменитый правитель Норвегии, Дании и Англии Кнут Великий), Ярослав возводил на норвежский престол необходимых ему кандидатов. Таким образом, значение и место Руси в северной Европе ясны - и они отнюдь не незначительные. Ещё одна особенность - большая роль в этих событиях фактора личной дружбы. И Олаву, и Магнусу, и Харальду Ярослав оказывал значительную помощь во многом ввиду хороших личных отношений. Олав был настолько дружен с Ярославом и его женой (его прежней невестой; женат же он был на её сестре Астрид), что, отправляясь в 1029 году на отвоевание страны у Кнута, своего сына Магнуса оставил в Новгороде. Ярослав и Ингигерд усыновили его; до 1035 года Магнус жил в их семье[31]. Харальд, будучи и личным другом Ярослава, и одно время воином его дружины, сделал киевского князя поверенным в своих делах. Всё золото, вывезенное им из Византии, где он служил в наёмном войске до 1043 года, он оставил на хранение Ярославу. Впоследствии это золото, сохранённое Ярославом (плюс непосредственная помощь Ярослава), помогло ему договориться с племянником о соправительстве[32]. Немаловажный факт - женой Харальда стала дочь Ярослава Елизавета.

Так или иначе, но такая сильная дружба - и преданность! - Ярослава своим скандинавским сподвижникам, не в пример его отношениям с его русскими сторонниками, наводит на размышления. Вполне возможно, что привычка опираться на скандинавов, считать их более надёжными людьми, что пошло ещё от первого новгородского княжения Ярослава, сыграла здесь свою роль. Именно своих варяжских друзей Ярослав считал наиболее преданными - и платил им тем же. Пожалуй, здесь его гордость уступала место дружбе. Пожалуй, только скандинавов он считал равными себе. Как бы то ни было, предпочтение, оказываемое Ярославом варягам, отчётливо видно. О причинах этого уже говорилось (см. гл. 2).

Методы, применяемые Ярославом в его скрытой экспансии в Норвегию, были чрезвычайно разнообразны. С одной стороны, часть была обусловлена личной династической и дружеской связью с норвежским королевским домом (усыновление будущего короля Магнуса, женитьба другого будущего короля на своей дочери - методы чисто династические), с другой стороны, это традиционные методы расширения влияния, а именно - денежным подкупом.

Другое внешнеполитическое направление деятельности князя Ярослава Мудрого - Восточная Европа. Здесь для русской политики тоже было характерно расширение своего политического влияния. По воле истории здесь оно совпало также с междоусобицами за королевские престолы в Польше и Венгрии. Как становится ясным, Ярославу вообще было свойственно для расширения русского влияния в той или иной стране использовать усобицы в тех или иных странах для возведения на престол лояльного правителя. Так произошло и в Польше, и в Венгрии. После смерти в 1025 году старого противника Ярослава польского короля Болеслава I Храброго (ранее он был князем и короновался незадолго перед смертью) королём был провозглашён его средний сын Мешко II. Это обеспокоило германского императора Конрада II; к тому же, таким положением дел оказался недоволен младший сын Болеслава Оттон, изгнанный братом из страны и нашедший приют у Ярослава[33]. В 1031 году при помощи заключивших, видимо, союз Конрада и Ярослава Оттон вступил в страну и принудил брата бежать в Чехию[34]. Впрочем, уже в 1032 году из-за своей жестокости Оттон был убит, и Мешко вернулся в страну. Ему пришлось заключить унизительный мир с Германией, что, однако спокойствия в стране не гарантировало. В 1034 году Мешко был убит.

Воцарившийся старший сын Мешка Болеслав своей неумелой политикой только довёл страну до полнейшей анархии и разорения. Ни народного, ни исторического признания он не получил. Болеслав, прозванный Забытым, умер предположительно в 1037 году[35]. После этого страна фактически распалась на несколько самостоятельных государств, частью присоединённых к соседним странам (к Чехии, например). В этой ситуации ещё ранее бежавший в Германию брат Болеслава Забытого Казимир в 1039 году вместе с несколькими сотнями немецких рыцарей вторгся в Польшу, надеясь восстановить порядок. Ярослав сразу же поддержал Казимира, в том числе и денежно. Между ними, видимо, был заключён союз, закреплённый ещё одним удачным браком Ярослава - он женил Казимира на своей сводной сестре, дочери принцессы Анны, Марии-Добронеге. Немного позднее, в 1043 году этот союз будет скреплён ещё одним браком - сестра Казимира Гертруда станет женой Изяслава, второго сына Ярослава Мудрого. Ярослав оказывал своему союзнику и военную помощь - в 1041, 1043 и 1047 годах они совместно воевали против мазовецкого князя Моислава, правителя одной из частей расколовшейся Польши.

В те же годы, после смерти короля Иштвана I началась смута в Венгрии. Сначала Ярослав поддерживал в притязаниях на престол племянника Иштвана Абу Шамуэля, захватившего престол в 1041 и погибшего в 1044 году. А в 1046 году уже другой племянник Иштвана, Андрей, долгое время живший на Руси и уже женатый на дочери Ярослава Анастасии при помощи Ярославовых ратей захватил венгерский престол. Поддержит Ярослав Андрея и в 1051 году во время его войны с Германией.

Отношения с Германией также были важным направлением дипломатии Ярослава, впрочем, чего-то существенного, кажется, они не принесли. Германия вступала в те или иные соглашения или связи с Ярославом тогда, когда ей это было выгодно, и незамедлительно их разрывала, когда помощь Руси ей уже была не нужна. Так было в течение всего периода княжения Ярослава, при трёх германских императорах - Генрихе II, Конраде II и Генрихе III. Русь в Германии знали, но приобрести сколько-нибудь значительный вес она там не смогла.

Около 1048 - 1051 годов был заключён франко-русский союз, собственно говоря, представлявший собой брак французского короля Генриха I и дочери киевского князя знаменитой Анны Ярославны, королевы Франции.

Южное направление внешней политики Ярослава Мудрого было не так разнообразно, однако не менее важно. Именно при Ярославе была, наконец, решена давняя проблема «степи». После поражения, нанесённого в 1036 году под стенами Киева печенегам, печенежская угроза перестала существовать. Часть их, кажется, признала власть Ярослава, часть ушла в Византию. На южных рубежах Руси надолго утвердился мир, продолжавшийся до 1054 года, года смерти великого киевского князя и появления у русских границ новой опасности - половцев.

Что же касается отношений с Византией, традиционным южным партнёром Руси, то в правление Ярослава они были сложными и полными скрытой конфронтации, лишь однажды вылившейся в открытое столкновение - в последнем походе руссов на Царьград в 1043 году. До 1036 года, года смерти князя Мстислава Владимировича, князя Тьмутороканского и Черниговского, преимущественно и общавшегося с Византией, Ярослав, долгое время князь новгородский, гораздо более ориентированный на Европу, нежели чем на Византию, совершенно не поддерживал никаких отношений с Византийской империей, считая это направление внешней политики приоритетным. Да и во внешней политике Византии Русь в этот период роли не играла. Византия была занята борьбой с болгарами, завершившейся в 1018 году полным поражением последних; затем, после смерти в 1025 году Василия II погрузилась в пучину мятежей, восстаний, войн и императорской чехарды (за 18 лет после этого, до 1043 года, сменилось 5 императоров - Константин VIII, Роман III, Михаил IV, Михаил V и Константин IX Мономах)[36]. После всплеска отношений в конце Х века, что было вызвано энергичной политикой князя Владимира, Византия активно с Русью не взаимодействовала (торговые отношения, всегда активные, в счёт не идут). Поэтому в высшей степени непонятными остаются причины так называемого «византийского похода» князя Владимира Ярославича, сына Ярослава и его дружины на Константинополь в 1043 году.

Истинные причины «византийского похода» не ясны до сих пор, являясь одним из самых больших белых пятен на истории правления Ярослава Мудрого. Впрочем, большинство исследователей склонны трактовать их следующим образом:

Дружина Владимира Ярославича была помощью византийскому басилевсу в его борьбе с очередным мятежником, знаменитейшим и популярнейшим полководцем Империи Георгием Маниаком, восстание которого, ввиду его популярности, грозило потрясти основы трона нового императора Константина IX Мономаха. Впрочем, когда Владимир с дружиной уже был на Дунае, восстание было подавлено, и Константин отказался от его помощи. Владимир (а ещё больше его дружина, недовольная этим), потребовали обещанного вознаграждения (за беспокойство). Константин якобы отказал. Дружина ответила походом на Константинополь[37] (отчётливая аналогия с ситуацией 987-989 годов, когда Василию II и Константину VIII в подавлении мятежа Варды Фоки и Варды Склира помогал дед Владимира Ярославича Владимир Святой, тоже не получивший вознаграждения).

Поход закончился более чем неудачно. Русский флот был разгромлен в виду Константинополя, сам Владимир чуть не погиб. Уцелевшие корабли с Владимиром ушли обратно в устье Днепра, а часть дружины, оказавшаяся на европейском берегу и добиравшаяся до Руси пешком, была вырезана византийцами у Варны. Лишь немногим, в том числе воеводе Вышате, сохранили жизнь.

И что же? Отношения с Византией были разорваны, русы совершили новый поход, чтобы отомстить? Ярослав принялся улаживать отношения, направляя послов с дарами к басилевсу? Не случилось ничего. А уже в 1046 году или около того состоялась свадьба четвёртого сыны Ярослава Всеволода и дочери Константина Мономаха Марии (?) - брак, давший Руси Владимира Мономаха.

Как расценивать подобную перемену? Это ещё одно проявление необъяснимой черты характера Ярослава - извлекать победу даже из поражения. Скорее всего, какие-то переговоры между Ярославом и Мономахом всё же велись в эти годы. Представив поход 43-го года как недоразумение, Ярославу, видимо, удалось добиться примирения, скреплённого очередным брачным союзом. Вероятно, и Мономаху в те годы было не до конфронтации с Русью (ему требовалось укрепить свою власть в самой империи), поэтому мир и союз без взаимных претензий вполне устраивал и того и другого. Так или иначе, даже не имея сведений о закулисных переговорах или иных мероприятиях князя Ярослава, мы видим, что в 1046 году Вышата уже отпущен на родину, а в 1047 году русские наёмники участвовали в подавлении очередного мятежа в Империи, мятежа Льва Торника, племянника Константина IX. Ярослав вновь сумел добиться своего - а к тому же ещё и породниться с византийскими императорами[38].

Впрочем, не всё так просто. Это военное столкновение, хоть и было, как утверждают историки, недоразумением, было лишь частью скрытого противостояния Ярослава и Империи. Ярко эта скрытая конфронтация проявится в церковной политике Ярослава. Этот вопрос относится к внутренней политике и будет освещён в своём месте.

Внешнюю же политику Ярослава логически следует завершить рассмотрением вопроса о целостности Руси и процесс собирания государства после смерти Владимира. Начатый Ярославом ещё войной со Святополком, этот процесс он продолжился позже. Второй крупный его успех на этом поприще - присоединение после смерти Мстислава его отчины (Левобережной Руси вместе с Тьмутороканским княжеством). Так в очередной раз сокрушительное поражение Ярослава (когда он был вынужден половину свой державы отдать брату) обернулось победой, причём даже с отчётливым приростом - если считать таковым Тьмутороканское княжество.

Воспользовавшись смутами в польском королевстве, Ярослав в 1030-31 возвращает Руси так называемые Червенские города, в своё время приграничные с Польшей и оставшиеся в её составе после окончания войны со Святополком (в бытность Святополка киевским князем в 1018 году его покровитель Болеслав вытребовал эту территорию себе). Напомню - ещё в 1017 году Ярослав ходил к Берестью, одному из Червенских городов, опасаясь его присоединения к Польше.

Последним актом восстановления государства в прежних границах (хотя нет, уже в расширенных - с учётом присоединений в Прибалтике, в Польше (там Ярослав взял чуть больше, чем только Червенские города), в земле ятвягов) стало заточение Ярославом своего брата Судислава, княжившего в Пскове.

Напомню - особо близких отношений между братьями Владимировичами не было. Отчасти поэтому и стало возможно убийство Святополком Бориса, Глеба и Святослава. Поэтому стала возможна война Ярослава со Святополком и Мстиславом. Именно поэтому Ярослав с достаточной лёгкостью заточил Судислава, правившего в Пскове, и посадил его в «поруб». Фигура Судислава достаточно интересна сама по себе - интересна своей инертностью и неинициативностью. Все годы войны Ярослава со Святополком и позже, до 1036 года, Судислав совершенно спокойно и незаметно правил во Пскове, куда в своё время его направил ещё Владимир. Правил настолько незаметно, что Ярослав, так или иначе привлекая псковичей в свои действия, даже не считался с ним. Лишь в 1036 году Ярослав обращает на него внимание. После смерти Мстислава Судислав оставался последним из братьев Ярослава, не реально, но хотя бы даже и гипотетически, но угрожавшим его, Ярослава, самовластию как претендент на наследие своего отца Владимира. Ярослав не стал рассматривать даже гипотетическую возможность распадения государства и новой междоусобной войны. Всё прошло совершенно без сопротивления. Судислав оставался в «порубе» до 1059 года (!), пережив, таким образом, Ярослава и будучи освобождён Ярославичами, которые постригли его в монахи. Умер он в 1063 году[39].

Итак, Русь ещё полузамкнутая, Русь, только начинающая утверждаться на большой международной арене, Русь, пока ещё мало знакомая Европе - и Русь сильная, заставляющая считаться с собой и Европу, и Византию, Русь, уже хорошо известная - своим подчас решающим влиянием. Начало процесса - и его блистательное продолжение, более того - его апогей, если судить по дальнейшей истории русско-европейских отношений. Эпоха Владимира - и эпоха Ярослава. Эпоха зачинателя - и эпоха не менее достойного продолжателя. Именно при Ярославе Русь достигла небывалых внешнеполитических высот, тех, о которых, видимо, мечтал его отец князь Владимир, вошла в европейскую международную систему государств, сделала то, для чего Владимир и принимал христианство. Заслуга Ярослава в этом огромнейшая. Вышеописанными примерами это доказывается со всей бесспорностью.

Внутренняя политика князя Ярослава Мудрого заслуживает не меньшего внимания, а важностью обладает, пожалуй, ещё большей. Внешняя сила государства, его авторитет, мощь и влияние обуславливаются внутренним потенциалом, внутренними силами. Поэтому внутренняя политика Ярослава логически предопределяет внешние успехи Руси. Обратимся тогда к внутренней политике в русском государстве в период 1026-1054 годов.

Непосредственно с решением внешнеполитических вопросов связано укрепление обороноспособности государства. Ярослав решал эту проблему путём строительства на границах Руси укреплённых городов и форпостов влияния. Кроме Юрьева в Прибалтике следует упомянуть Дрогичин на Буге в земле ятвягов, так называемые «росские города» - Корсунь, Треполь и Юрьев (названный Ярославом в честь своего патрона - святого Георгия) на реке Рось в нескольких километрах южнее Киева, построенные для защиты от нападений «степи». Несмотря на поражение печенегов, «росские города» своё значение не теряли. В этом сказалась дальновидность Ярослава - впоследствии они сыграют громадную роль в защите Киева и южной Руси от половцев. Кроме того, Ярослав укреплял и главные русские города, строил мощные системы укреплений вокруг Киева и Новгорода.

Вообще, век Ярослава - это век строительства. Если грозные военные грады на границах страны были призваны быть конкретным воплощением военной мощи государства, то культурное, политическое, техническое, экономическое превосходство Руси должны были демонстрировать большие города, прекрасные храмы, широкие улицы и огромные дворцы. Сооружение строительных объектов для демонстрации превосходства государства - достаточно интересный феномен. До конца X- начала XI века он не был характерен для Европы, для Руси - тем более. Тем более непонятен всплеск строительства на Руси одновременно с аналогичным всплеском во всей остальной Европе. Это наводит на мысль о европейском влиянии на Ярослава. При всей своей сенсационности она отнюдь не так уж и надумана и удивительна. Ещё Владимир, напомним, стремился преодолеть изоляцию русского государства; для этого он и принял христианство. Ориентация его сына Ярослава на Европу тоже отчётливо видна. Вполне возможно, идею мощи государства, воплощённой в прекрасных и величественных сооружениях главных городов этой страны, Ярослав тоже воспринял из Европы либо из Византии. Не будем забывать, несмотря на все противоречия и конфликты в русско-византийских отношениях Русь складывалась во многом под влиянием византийской культуры. Храмы и дворцы в Киеве, Новгороде и Чернигове (в бытность князем Мстислава Владимировича) возводились византийскими зодчими. Однако, в конце концов, всё это строительство имело отчётливо анти-византийскую направленность. Строя храмы, крепости и дворцы, Ярослав утверждал, по европейской (или византийской) традиции мощь своего государства, его силу и независимость, в первую очередь - от Византии.

В период княжения Ярослава были возведены величественные Софийские соборы в Киеве и Новгороде, которые, по мысли Ярослава, должны были соперничать со знаменитой константинопольской Святой Софией, храмы, утверждающие не меньшее величие христианства в Руси и самой Руси по сравнению с Византийской империей. Кроме них, возводилось множество других больших и мелких церквей, дворцов, усадеб епископов и митрополита, городских стен и ворот - торжественных въездов в великий град Киев, столицу великого государства (есть мнение, что известные Золотые ворота Киева были возведены именно при Ярославе). Площадь застройки в Киеве была увеличена по сравнению с «городом Владимира» в 7 (!) раз. Наконец, были построены величественные храмы святого Георгия и святой Ирины.

Это уже немного другая тенденция, впрочем, логически укладывающаяся в первую: прославление и возвеличивание, наряду с государством и его столицей, и правящего княжеского рода, самого князя и его семьи. Величие правителя - это и величие государства. Логично вспомнить и рассуждения о значимости княжеского имени в языческой и раннехристианской Руси. Называя своим именем города, прославляя своего святого покровителя Георгия (как и покровительницу своей жены, Ирину), Ярослав прославлял и себя как земное воплощение святости и храбрости.

Почитание правящего княжеского рода, начавшееся на Руси именно с Ярослава, высоко ставящего себя и свою власть в жизни государства, проявилось и в следующих мероприятиях. Именно при Ярославе начинается почитание его братьев Бориса и Глеба, убиенных Святополком, как первых русских святых. Официально они не были канонизированы (это произошло лишь в 1071-72 годах), но всероссийское их почитание как святых и чудотворцев начинается именно при Ярославе. Под Киевом, в Вышгороде строится церковь, где помещаются их мощи, к которым тут же начинается паломничество. Так первыми (хоть пока и не признанными) истинно русскими святыми, молельниками перед Господом за землю Русскую становятся представители правящего княжеского рода. При Ярославе достаточно мощным было движение среди церковных иерархов за канонизацию князя Владимира как Крестителя Руси и его бабки княгини Ольги как первой христианки. Впрочем, из-за противодействия и в Византии, и в правящих русских кругах (ввиду нехристианского образа жизни князя Владимира), это не произошло.

Ещё одно мероприятие подобного характера - «изъятие» в 1044 году из могил костей старших братьев Владимира, князей Олега и Ярополка и их крещение - обряд, безусловно противоречащий христианским догмам (что Ярослава не остановило; о его вольном обращении с христианскими догматами и верой вообще в своих целях уже говорилось), но с политической точки зрения совершенно безупречный. Причисление Олега и Ярополка таким образом к христианству означало преемственность христианской власти на Руси и ещё раз прославляло княжеский род Ярослава в качестве истинных, христианских правителей.

Остановимся подробнее на стремлении Ярослава установить независимость Руси от Византии. Политическая зависимость проявлялась в первую очередь (при Владимире и ранее) в том, что единственным внешнеполитическим партнёром Руси долгое время была только Византия. Активная западная политика Ярослава разрушила эту монополию.

Церковная зависимость заключалась в том, что с момента принятия Русью христианства все церковные иерархи, начиная от киевского митрополита и кончая священниками главных храмов, были исключительно греками, присылаемыми на Русь из Константинополя. Учитывая роль христианства, всё возрастающую, византийские церковники получали возможность влиять на политику русских князей, используя религиозный фактор. Стремившийся к самовластию Ярослав не мог мириться с этой ситуацией. (Кажется, неприятие константинопольских священников у Ярослава отчасти возникло и из-за личной неприязни. В период его новгородского княжения новгородским епископом был Иоаким Корсунянин - ставленник константинопольского патриарха и доверенное лицо Владимира. И этот факт, и личные (достаточно неприязненные) взаимоотношения Ярослава с епископом вряд ли прибавляли его любви всему византийскому духовенству. После смерти Иоакима Ярослав не позволил его ученику Ефрему занять новгородскую кафедру, поставив на неё своё доверенное лицо епископа Луку.) Стремление к церковной независимости никоим образом не обуславливало прямых конфликтов с Империей. Столкнувшись с Византией в 1043 году, Ярослав раз и навсегда усвоил линию поведения с Империей: хорошие, возможно, даже союзнические отношения с Константинополем на дипломатическом уровне и скрытые внутренние мероприятия по ослаблению, а впоследствии даже полному уничтожению тех или иных видов зависимости.

Нельзя не упомянуть о таком немаловажном факте как избрание первого русского митрополита Илариона в 1051 году. Это событие, пожалуй, стало апогеем конфронтации Ярослава и Константинополя и - наивысшим достижением Ярослава в независимой церковной политике.

Почти сразу же после принятия христианства Русью в Киев был направлен из Константинополя митрополит. Впрочем, до 30-х годов XI века практически ничего не известно о деятельности киевских митрополитов. Пожалуй, первый киевский митрополит, о котором можно говорить более или менее определённо - это митрополит Феопемпт, занявший митрополичью кафедру около 1039 года. Это был человек довольно сильного нрава, жёстко проводивший политику константинопольского патриарха Алексея Студита (1025 - 1043). Период его архиепископства, по-видимому, только усилил противостояние киевских властей и константинопольских церковных иерархов. Как и когда он закончился, точно не известно; правда, в 1043 году, во время «византийского похода» Владимира Ярославича Феопемпта в Киеве, скорее всего, уже не было, иначе вряд ли бы стала возможна та вольная церковная политика Ярослава, которую киевский князь проводил впоследствии (крещение костей Олега и Ярополка, например - обряд, совершенно канонически невозможный). Так или иначе, но формально (со смертью Феопемпта, видимо), киевская кафедра освободилась лишь в 1051 году. В Киев должен был быть направлен новый митрополит, на этот раз ставленник патриарха Михаила Кирулария, занявшего патриарший престол в 1043 году (именно его спор с иерархами западной церкви приведёт к Великой Схизме 1054 года)[40]. Но вместо этого в Киеве состоялся собор русских епископов, на котором был избран собственный, русский митрополит. Им стал священник церкви Святых Апостолов в Берестовом, княжеской резиденции под Киевом Иларион.

Случай был беспрецедентный. Внимание обращают на себя два обстоятельства - особая (решающая, скорее даже) роль в этом событии князя Ярослава и сам факт самостоятельного поставления на кафедру без санкции Кирулария (не говоря уже о совпадении воли патриарха с выбором русских епископов). Что касается участия Ярослава, то оно бесспорно. Во-первых, за это говорит прежняя должность Илариона, священника церкви в загородной княжеской резиденции. Берестовое было любимой резиденцией Ярослава, который, видимо, давно приблизил к себе талантливого священника. Собор прошёл полностью под контролем Ярослава. Собственно, собор был только ширмой для уже давно свершившейся политической воли Ярослава (скорее всего, Иларион руководил русской церковью ещё с 1043 года, времени отъезда Феопемпта в Константинополь). Во-вторых, даже если некоторые епископы-греки и были против самовольства Ярослава, то Иларион был для них, ставленников, скорее всего, ещё Алексея Студита, меньшим злом, нежели человек Кирулария[41]. Сам Кируларий не признал решение собора. Собор отчётливо продемонстрировал полную независимость русской церкви от Константинополя, то, чего так долго добивался Ярослав. Прецедент соборного избрания, а не назначения из Константинополя мог перейти в традицию. Однако после смерти Ярослава в 1054 году его преемники признали верховную власть патриарха, который тут же сместил Илариона, поставив на его место митрополита Ефрема, бывшего придворного византийского императора.

Но как бы то ни было, независимость, пусть временная, была достигнута. Логически события 1051 года были вершиной всех стараний Ярослава Мудрого по укреплению государства и возвышению его на уровень - нет, не соседних государств, но на уровень более высокий, более независимый, более влиятельный. Эта концепция возвышения Руси, зримо воплощённая Ярославом, теоретически отражена отчасти в первом дошедшем до нас письменном памятнике Древней Руси - «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона.

«Слово» представляло собой, кажется, торжественную речь Илариона при вступлении его на митрополичью кафедру, однако написано оно было раньше 1051 года. Ярослав, таким образом, готовил Илариона к вступлению на кафедру. Впрочем, впоследствии оно приобрело более широкое значение в русском обществе. «Слово» было чрезвычайно популярно, переписывалось и дошло до нас в многочисленных списках. Изначально же оно было рассчитано на политическую и мыслящую, образованную элиту русского общества того времени - церковных иерархов, образованных монахов, князя и его семью, его воевод и посадников. Правда, роль князя здесь была, видимо, больше. Князь был не столько слушателем, сколько соавтором произведения, как считают некоторые исследователи. Во всяком случае, многие идеи «Слова» навеяны конкретными политическими реалиями Ярославовой поры и обосновывают конкретные политические притязания князя.

«Слово» уже фактом своего появления является поразительным историческим феноменом. «Слово» - это первый политический текст на Руси, облечённый в религиозную форму. То, что оно появилось именно как письменный текст - следствие той значимой роли, которую Ярослав придавал письменности и образованности вообще, об этом разговор ниже. Сама же религиозная форма, служащая для продвижения политических идей на Руси - несомненная новация. Наряду с возможным влиянием Запада, которое отрицать не следует, «Слово» - продукт чисто русский, результат очередного использования Ярославом христианства и христианских идей для своих политических целей, наивысшее выражение этого политического христианства. С одной стороны, политические манипуляции с верой требовали значительного мужества, с другой - такое отношение Ярослава к христианству было обусловлено определёнными причинами (см. гл. 1).

«Слово» по своему стилю - эмоциональному, глубоко образному - не похоже на западные богословские трактаты. Идеи «Слова» - идеи возвышения Руси. В произведении подчёркивается превосходство Руси над остальными государствами на основе богоизбранности русского народа, осуждается иудаизм как основной противник христианства и представляющий собой не что иное, как упрощённую, адаптированную к определённой исторической эпохе и после появления Христа уже ненужную форму истинного божественного учения. В «Слове» прославляется князь Владимир («благочестивый князь Василий»), Креститель Руси и истинно христианский правитель, и его бабка княгиня Ольга, первая христианка на Руси. Иларион сравнивает их с Константином Великим, первым христианским римским императором, основателем Константинополя и его матерью Еленой, первой христианкой из императорского рода. Кроме прославления представителей правящего княжеского рода («Слово» содержит и многочисленные и неумеренные похвалы в адрес не менее благочестивого, чем его отец князь Василий, князя Георгия,- то есть, Ярослава Владимировича), «Слово» имеет отчётливую анти-византийскую направленность. К вышеперечисленным «византийским» сравнениям можно добавить сравнение Киева с Константинополем - опять противопоставление Византии и Руси, пытавшейся встать на один уровень с Византией и соперничать с ней. Впрочем, кроме этих сравнений, Византия в тексте больше подчёркнуто не упоминается.

«Слово о законе и благодати» - интересное, сложное и многогранное произведение, заложившее многие традиции религиозно-политической литературы в России. Он требует отдельного изучения, что в рамках нашей работы невозможно (да и не ставилось в качестве одной из задач). Основных же его идей вполне достаточно для понимания практического воплощения князем Ярославом концепции возвышения Руси[42].

Из других значимых вех внутриполитической деятельности Ярослава Мудрого следует отметить также его законодательную деятельность. Отчасти об этом уже говорилось (в том месте, где разговор касался «Древнейшей Правды» - изначальной основы первого русского законодательного сборника «Русская Правда»). Первый новгородский законодательный опыт в дальнейшем помог Ярославу. С помощью писаных законодательных актов («Ярославлих грамот») Ярославу, видимо, удавалось регулировать ту или иную сферу отношений в русском государстве, предотвращая конфликты. Мы помним, что «Древнейшая Правда» была навеяна бурными событиями в Новгороде в 1015 году. Остальные грамоты Ярослава, конечно, не были вызваны какими-либо подобными чрезвычайными ситуациями, но они также не носили всеобщего характера и были в основном ситуативными, отражая реалии определённой сферы отношений, а также устраняя возможные конфликтные моменты (скорее всего, именно ради этого - устранения конфликтных моментов - они, эти законодательные акты, и принимались). Грамоты, таким образом, являлись при Ярославе ещё одним из методов управления, управления на этот раз компромиссного, предотвращающего конфликты и регламентирующего отношения в этой управленческой области. Ещё раз следует подчеркнуть - грамоты носили локальный характер, они не были частью какого-либо сознательного целенаправленного большого процесса кодификации права. Так, например, «Покон вирный» регулировал нормы сбора налогов и финансовые отношения княжеских чиновников и общества; «Урок мостникам» (входит, как и «Покон», в состав «Краткой Правды») регулировал вопросы платы городских общин за различные строительные работы[43]; «Устав князя Ярослава о церковных судах» создавался для усиления роли церкви на Руси (он являлся продолжением общей тенденции подобной политики и был создан, видимо, в конце 40-х - начале 50-х годов - в период наибольшей самостоятельности русской церкви)[44].

Все эти установления (за исключением «Устава») первоначально имели отчётливо новгородскую специфику (по-видимому, из-за особых отношений князя и новгородцев), но впоследствии (после 1036 года) постепенно распространились на территорию всей Руси. Это уже можно считать сознательной политической волей Ярослава, считавшего писаную регламентацию определённых общественных или государственных отношений гарантией от возникновения конфликтов, а значит и гарантией стабильности государства. Это ещё не кодификация права (подчеркнём ещё раз - Ярослав не был законодателем), но уже шаг к ней.

Отдельно стоит остановиться на культурной политике князя Ярослава, за которую его и прозвали Мудрым. Здесь его успехи не менее впечатляющи, нежели чем, например, на внешнеполитической арене; если же принимать во внимание всю значимость этого процесса и роль его в русской истории, в русской жизни, вообще - место письменности и образованности в структуре исторического процесса и развития того или иного народа, его государственности, культуры, место среди основ прогресса, то заслуги князя Ярослава будет трудно переоценить. Именно он оказался зачинателем русской образованности, именно он, таким образом, заложил основы будущего культурного потенциала Руси и России.

В 1030 году в Новгороде Ярослав «собрал от старост и от поповых детей 300 - учить книгам»[45]. Тогда же в Новгороде был организован первый на Руси центр по переписке книг. Впоследствии в Киеве при соборе Святой Софии был организован знаменитый «скрипторий Ярослава» - центр книжной мудрости, где переписывали и переводили многие византийские книги, среди которых были и древние латинские источники («История иудейской войны» Иосифа Флавия, «Александрия» Псевдо-Каллисфена), сирийские, армянские, еврейские источники, писали собственные сочинения. Ныне сохранилось несколько замечательнейших по стилю исполнения памятников деятельности киевского скриптория: Реймсское Евангелие (привезённое во Францию Анной Ярославной), Остромирово Евангелие (принадлежавшее новгородскому посаднику Остромиру), «Кодекс Гертруды» (жены сына Ярослава Изяслава, сестры польского короля Казимира I Восстановителя) и другие[46].

Трудно объяснить причины такой любви Ярослава к книгам и образованности. Заманчиво приписать это европейскому влиянию на Ярослава (о такой возможности уже упоминалось). Вполне возможно, что именно Запад, отношения Руси с Европой, бурно развивавшиеся при Ярославе, традиционное влияние Византии - столпа европейской культуры и образованности - обусловили такое направление политики Ярослава. Стремление влиться в европейскую систему межгосударственных отношений, стремление возвысить Русь по сравнению с Византией, стремление преодолеть изоляцию и привели Ярослава к той мысли, что именно развивая культурную составляющую развития государства, можно достичь этих вершин. С другой стороны, однозначно утверждать это влияние вряд ли можно. Несмотря на, казалось бы, бесспорное превосходство Европы, культура и особенно образованность были тогда в Европе делом, распространённым далеко не повсеместно. Русь с её школами грамоты, с её скрипториями, с её писцами и писателями типа талантливейшего Илариона Киевского, с её почти повально грамотным Новгородом, что показывают современные археологические раскопки, с личными библиотеками Владимира, Изяслава и Святослава Ярославичей, с её Всеволодом Ярославичем, знавшим пять (!) языков была небывалым явлением в Европе[47]. По уровню образованности лишь Византия могла с ней соперничать. Сохранилось полулегендарное письмо Анны Ярославны домой из Франции, к отцу: «В какую ужасную страну ты меня послал, здесь жилища мрачны, церкви безобразны и нравы ужасны». Пожалуй, во многом она права: во всяком случае, она владела грамотой, в отличие от мужа (короля Генриха I), его советников и придворных[48].

Так или иначе, даже если о причинах распространения образования на Руси мы можем говорить лишь предположительно, то результаты этого процесса более чем зримы. Тот уровень образованности, тот культурный подъём, который испытала Русь в период княжения Ярослава, дали мощнейший толчок к дальнейшему развитию Руси, подняли её на культурную планку во многом выше (уж во всяком случае, не ниже) Европы и всего остального мира - планку, которую Россия держит до сих пор.

Последние годы жизни князя Ярослава были спокойными. Русь не сотрясали восстания, она не участвовала в войнах и не предпринимала серьёзных политических акций. Князь Ярослав ещё держал в своих руках все нити управления государством, однако тяжёлая болезнь (пресловутая хромота) всё более и более донимала правителя Руси. К тому же, он был уже довольно стар - в 50-е годы ему уже было за 70. А после смерти в 1051 году княгини Ирины и в 1052 году старшего сына Владимира Ярослав стал подумывать о завершении своих земных дел. Это завершение он видел в завещании своей власти сыновьям, в определении порядка осуществления ими этой власти - порядка, не допускающего таких смут после смерти киевского князя, какие случились после смерти Святослава и после смерти отца Ярослава Владимира, смут, негативные последствия которых долго пришлось устранять самому Ярославу.

Увы, но Ярослав повторил ошибку своего отца. Его отношения с сыновьями оставляли желать лучшего. Ситуация повторилась - нелюбимые старшие сыновья (их роль играли Владимир, Изяслав и Святослав, особенно Изяслав - он, если судить по его последующей политике, тогда, когда он станет киевским князем, отца откровенно не любил), самый любимый сын, один из младших (это был Всеволод) и полное безразличие к остальным (это были самые младшие - Игорь и Вячеслав). Возможно, этот стиль поведения копировался уже бессознательно. Но Ярослав всё же многое усвоил из отношений своего отца к детям, и в первую очередь то, что они никоим образом не должны влиять на порядок и стабильность в государстве. Какие-либо личные предпочтения киевского князя не должны играть роли при наследовании княжения. Нужна чёткая система, определённый порядок. Личность не должна определять этот порядок или противоречить ему. Порядок, система - залог стабильности; сиюминутные, никак не регламентированные предпочтения - это гарантия постоянной неуверенности в спокойной передаче власти.

Ярослав разработал этот порядок. Он сумел побороть свои личные предпочтения ради блага государства. Его политическое завещание, являвшееся, по сути, заветом своим детям, как править Русью после его смерти, было облечено в форму некоего «ряда», заключённого Ярославичами между собой. Кроме чисто христианских заповедей (жить в любви, поддерживать друг друга, если брат будет обижать брата, защищать обиженного) Ярослав дал и более конкретные, непосредственно политические наставления. Во-первых, им были определены уделы каждого из братьев. Эти границы Ярослав признавал нерушимыми и завещал сыновьям не преступать их. Во-вторых, дабы сохранить единство Руси, Ярослав обозначил коллективную ответственность всех братьев за судьбу государства. Политика отдельных князей должна была согласовываться; князья должны были жить в мире и помогать друг другу. В-третьих, единство обеспечивалось старшинством киевского князя. Несмотря на деление страны на уделы, по-прежнему столицей Руси был Киев, за который тоже несли ответственность все братья. При этом, однако, киевский князь как самый старший (и по возрасту, и политически) имел некоторое, во многом моральное, однако именно поэтому отчасти и политическое (что касается неких общих направлений политики) превосходство[49]. В-четвёртых, именно Ярослав, кажется, закрепил тот самый «лествичный» порядок наследования княжеских престолов, который преобладал затем в течение нескольких последующих столетий и во многом определил политическую раздробленность Руси. Конечно, этот порядок существовал (видимо, в виде обычаев) ещё до Ярослава (например, его применял ещё Владимир), но в законную, что ли, силу он вошёл именно с завещанием Ярослава Мудрого. Завещание предусматривало, что, если к моменту смерти старшего из князей Изяслава будут живы его братья, то старший из оставшихся в живых братьев становится киевским князем. Также и на случай его смерти. Так сыновья правящего князя, получалось, имели меньше прав на престол отца, чем их дядья. Они могли занимать отцовский престол лишь тогда, когда умрут все братья их отца[50].

Ещё при своей жизни Ярослав начал воплощать в жизнь эту систему наследования. Когда в Новгороде умер его старший сын Владимир, то Ярослав перевёл на новгородское княжение его брата Изяслава, а не сына умершего, своего внука Ростислава. Как впоследствии покажет история, именно этот «лествичный» порядок и станет причиной многочисленных смут на Руси конца 11 - начала 13 века и далее, уже во время монголо-татарского ига и позже. Племянники будут воевать со своими дядьями за престолы отцов, потом уже любой князь, основываясь на каком-либо родстве, мог претендовать на удел соседа. Так что же, Ярослав, таким образом, проявил ужасную, непростительную политическую недальновидность, стал в этом отношении злым гением русской истории, ввергнув Русь эти своим установлением в пучину междоусобиц и разрухи? Как расценивать этот акт Ярослава, а в соответствии с этой оценкой - и роль самого Ярослава в русской истории?

Автор очень далёк от рассуждений о злой гениальности Ярослава. Наоборот, в завещании состоит заслуга, а не ошибка Ярослава Мудрого. Ярослав изначально стремился осуществить неосуществимое - органично сочетать родовое начало с потребностями государственного единства. Сама родовая структура правящего слоя Древней Руси, закреплённая в соответствующих обычаях требовала подобной системы, выделения части территории члену рода. Ярослав понимал неизбежность раздробленности и междоусобиц по этому поводу. Единственным средством поддержания единства государства была регламентация и упорядочивание этой системы распределения уделов, а также замещения главного киевского стола. Ярослав по возможности и предложил выход из этой ситуации. Смута между братьями за отчий престол (такая же, в которой довелось участвовать и Ярославу) была большим злом, чем оставление детей умершего князя до поры до времени без их отцовского княжения при обеспечении мира братьями умершего. И если уже в конце 11 века Русь оказалась погружена в полосу войн за княжества, то это неизбежность, а не вина Ярослава. Напомню: система, созданная в завещании Ярослава, и обеспечиваемая его старшими сыновьями (Изяславом, Святославом и Всеволодом) просуществовала до 1073 года (20 лет), обеспечивая мир и спокойствие на Руси; смуты начались лишь из-за невыполнения наследниками Ярослава его заветов, распада «триумвирата» Ярославичей, поддерживавшего по наказу отца единство Русской земли.

Завещание Ярослава, его наказ по обустройству страны после его смерти стал последним его великим деянием на земле. Вскоре после встречи с сыновьями, в феврале 1054 года Ярослав занемог. При нём тогда находился любимый сын Всеволод, остальные разъехались в свои вотчины. Какая болезнь с ним приключилась, неизвестно, но всё произошло очень быстро. Ярослав покинул Киев и поехал в загородный Вышгород. Там же, в Вышгороде, 19 февраля 1054 года, в первую субботу Великого поста, когда церковь отмечает память святого мученика Феодора Тирона, князь Ярослав Владимирович Мудрый умер.

Глава 5

(вместо заключения)

Ярослав Мудрый: политик и человек

Если человек - вершитель истории, то материал для его свершений - это общество. Как человек не может жить в безвоздушном пространстве, так и история и политика не могут оперировать с объектами неживой природы. Общество - это та «бумага, на которой пишет история» (по выражению, кажется, М.Ю.Лермонтова).

Нами уже признано, что историю делают личности. Конечно, трактуется это утверждение в достаточно широком смысле. Имеются в виду не только великие люди - политики, художники, музыканты, военачальники, изобретатели, учёные, философы, литераторы и иные властители дум, религиозные деятели, начиная от сектантов и кончая Христом, различные общественные деятели и многие, многие другие, чьи имена в те или иные времена были на слуху. Историю вершит и общество, те, казалось бы, незаметные и безгласные обыватели, в иные моменты, правда, становящиеся толпой и заявляющие о своих правах в деле движения прогресса истории, но большую часть времени остающиеся безымянным материалом для больших общественных экспериментов. Именно сама роль общества как материала и позволяет ему проявить свою значимость в этом процессе. Общество - не глина, а материал иного рода - упругий и неподатливый. Кроме того, в ведении общества, этих широких и неиндивидуализированных масс, находится сфера быта, повседневной культуры, которая, как считают некоторые исследователи, и есть истинная сфера истории (Ф.Бродель). Именно широкие массы постепенно, совершенно незримо двигают быт, повседневность, меняя фон для больших и ярких событий, которые, что уже никто не замечает, со временем этим фоном и обуславливаются.

Впрочем, в основном значении общество - это материал для свершений. В данном случае нас будут интересовать свершения в области политики, свершения политиков и правителей, однако те тезисы, которые будут высказаны, в полной мере относятся и к остальным акторам исторического процесса. Проблема же здесь в том, что эти выдающиеся личности, эти творцы мира и истории, по сути - тоже члены общества. Сущность человека такова, что он не может жить вне общества полностью. В какой бы то ни было сфере, но он с ним пересекается. Однако политик, правитель, государственный деятель, великая личность должна подняться над обществом, отстраниться от него, чтобы сделать его инструментом своих действий, материалом для своих свершений. С одной стороны, человек принадлежит безличному и по большей части пассивному организму, с другой - он должен отстраниться от этого организма и управлять им. При кажущейся пессимистической невозможности такого психологического подъёма, проблема не так уж и значима и неразрешима, нежели чем на первый взгляд.

Главный аспект проблемы - не столько философский или психологический, как может показаться, сколько историко-культурологический, связанный с вопросами самовосприятия личности в те или иные эпохи, с развитием общественного самосознания. Проблема выделения личности из общества, личности, жёстко индивидуализированной - проблема отношения общества к отдельной личности в своём составе.

Особо тяжёлым для появления и выделения всемирно-исторической личности был первоначальный период развития мира и человечества, период безличных обществ, когда личность мыслилась как составная часть общественного организма - не более того. Период этот, с различными модификациями, длился до начала Возрождения (в общемировом смысле; некоторые традиционные общества и ныне живут в этом периоде; что же касается, например, европейской истории, то такие радостные исключения, как индивидуалистические греческая и римская культуры, лишь подтверждают общее правило). Древняя Русь рассматриваемой нами эпохи, несомненно, была традиционным безличным общественным организмом, не способствующим проявлению заметных и деятельных личностей, могущих преодолеть своей инициативностью толщу безличности и прийти к руководству этим обществом.

Эпоха накладывает свой отпечаток. Та эпоха рождала личности в высшей степени инициативные, яркие, способные в полную силу проявить себя, «пассионарные», как выразился бы Л.Н.Гумилёв. Недаром наша эпоха, другая по своему характеру, рождает уже очень мало таких людей. Ныне ценен каждый человек, и во всеобщей индивидуальности уже не так заметна отдельная индивидуальность. Тогда же для проявления себя далеко не было достаточно каких-то внешне возвышающих обстоятельств, нужна была собственная инициатива этой личности.

Таким образом, даже несмотря на такие привходящие обстоятельства, как то, что Ярослав Владимирович родился в княжеской семье, имея уже при рождении значительные преимущества (не будем отрицать, это очень помогло ему, но всё же), ему ещё нужно было проявить себя, добиться такого положения в обществе, благодаря которому он бы смог осуществлять свою деятельность. Ярослав не был обделён такими способностями. Как мы установили, ему изначально была свойственна способность преодолевать препятствия, целеустремлённость и упорство в достижении своей цели - если не в данный момент, то впоследствии. И ему это всегда удавалось.

Впрочем, одного этого стремления было недостаточно. Человек, желающий выделиться, стремящийся к власти, стремящийся стать лидером, должен обладать гораздо большим набором качеств, отличающих его от толпы, но, более того, привлекающих симпатии этой толпы к нему; из всего вышесказанного касательно соотношения общества и личности следует ещё один немаловажный вывод - выделиться из общества можно лишь благодаря своим личным качествам, но частью своей эти качества должны быть направлены на завоевание поддержки общества, с тем, чтобы уже не противостоять обществу в своей индивидуализации, но пользоваться его поддержкой. Этот момент, пожалуй, самый трудный. Он - и залог успешного становления лидера, и залог успешного сохранения лидирующих позиций.

Какими же качествами обладал Ярослав Мудрый? Что помогло ему стать лидером национального масштаба? Постараемся вновь сконцентрировать внимание на некоторых сторонах личности князя Ярослава, охарактеризовав их с точки зрения успешности/неуспешности его деятельности как лидера.

Пожалуй, первое, что стоит отметить - это то, что можно назвать оригинальностью мышления в процессе принятия решений, нестандартность, эвристичность этих решений, а потому - неожиданность их проявления (для противников, в первую очередь), зачастую и действенность. Настоящий политик должен быть человеком разносторонним - как в применении устоявшегося политического опыта, традиций или традиционных методов ведения своей политики (тогда, когда это необходимо или возможности), так и в использовании нетрадиционных методов, внедрения их в политическую практику. Ярослав умело сочетал и те, и другие методы. Эвристичность, нестандартность решений проявилась в его обращении к новгородцам во время конфликта 1015 года Новгорода и наёмной варяжской дружины. Нестандартная форма прямого обращения к народу, покаянная форма речи склонили новгородцев на его сторону; так, применив оригинальный метод возвращения популярности, Ярослав смог в корне переломить катастрофическую для него ситуацию, повернуть её в свою пользу.

Впрочем, и традиции играли в жизни Ярослава и в его политике немаловажную роль. Об их роли стоит поговорить поподробнее, причём не только в смысле их использования в качестве методов политики. Конечно, и это важный момент. В качестве примера использования традиций Ярославом для своих политических целей можно привести следующий факт: усыновление Ярославом и его женой сына их близкого друга норвежского короля Олава Магнуса, являясь, по сути, обычаем закрепления дружбы в скандинавских странах, было впоследствии использовано Ярославом для установления влияния Руси в Норвегии. Однако более интересно проследить отношение Ярослава к традициям, обычаям, установившимся на Руси, или принятым им в наследство неким мировоззренческим парадигмам жизни Руси вообще. В данном случае показательно отношение Ярослава к христианству. Христианство как молодая и новая религия на Руси только устанавливалась, однако политика отца Ярослава Владимира переводила христианство в разряд традиций или, если хотите, тех самых мировоззренческих парадигм. Собственно, любая религия представляет собой мировоззренческую парадигму, и сам факт насильственного введения той или иной религии предусматривает её переход из политической плоскости (которая, как правило, и обуславливает принятие этой религии) в плоскость традиций и обычаев. Ярослав, как уже выше говорилось, обращался с христианством достаточно вольно. Он очень часто использовал веру для своих политических целей. Не будет преувеличением сказать, что именно князь Ярослав Владимирович Мудрый - родоначальник и разработчик тенденции использования христианских ценностей, христианства вообще для обоснования тех или иных политических идей, тенденции, которая впоследствии настолько тесно сольёт политику с верой, что потомки Ярослава уже не будут мыслить одно без другого, вера окажется нравственной основой политики, к чему так долго и безуспешно стремился европейский запад. И концепция возвышения Руси, отражённая в «Слове о законе и благодати», основанная на богоизбранности Руси, и возвеличивание правящего княжеского рода на основе христианства и христианских ценностей, и зримое могущество Руси, проявившееся в строительстве церквей и храмов - это ярчайшие примеры проявления этой концепции в политической практике Древней Руси. Ярослав, христианин и политик, предопределил характер русской политики на многие века вперёд.

Вообще, роль Ярослава как разработчика новых прогрессивных концепций развития общества замечательна. Кроме распространения христианства и утверждения его роли в жизни славянина, следует вспомнить уже упоминавшееся распространение письменности и образованности. Это тоже новая модель развития и поведения общества, модель также во многом являющаяся одним из стержней русской истории.

Для лидера чрезвычайно важны личные контакты, такие категории как привлекательность, личностная популярность, «симпатичность» широкому кругу людей. В этом отношении Ярослав сильно проигрывал. Его хромота мешала его привлекательности, более того, прозвище «хромец» часто для противников Ярослава ассоциировалось с общей его некомпетентностью и неспособностью к руководству и к каким-либо эффективным действиям; оно всегда несло негативную окраску, независимо от контекста. Да и по самому складу характера Ярослав был довольно нелюдимым человеком, что тоже мешало развитым личностным контактам. К тому же, болезненная гордость, мстительность, лицемерие и жестокость вряд ли способствовали его популярности.

Однако, пожалуй, именно благодаря жёстким методам управления Ярослав и был популярен. Если в Новгороде в начале его политической карьеры противодействие ему было достаточно сильно, то когда он уже был киевским князем, не возникло ни одной оппозиционной группировки князю - притом, что нет никаких упоминаний о каких-либо репрессивных методах управления. Наоборот, даже если не принимать во внимание хвалебное для Ярослава «Слово о законе и благодати», во многих других источниках мы находим достаточно независимые свидетельства популярности Мудрого (например, граффити на стенах Софийских соборов в Киеве и Новгороде). Конечно, специфика эпохи тоже играет роль. Ни несомненный престиж государства на мировой арене, ни, например, та же образовательная программа не имели тогда никакого значения для увеличения популярности князя. На первом месте были христианские добродетели, те, что провозглашал в «Слове» Иларион Киевский. Впрочем, подавляющей роли тогда христианство не имело. Например, в свободолюбивом Новгороде, христианизировавшемся, кстати, далеко не сразу и с сильным противодействием, гораздо большее значение для популярности Ярослава имели те законодательные установления, которые он давал новгородцам (и в которых прописывались значительные льготы горожанам).

Залог популярности Ярослава можно усмотреть и в следующем любопытном факте. В 1037 году вся Европа, более того, весь христианский мир ожидали конца света. Мы не располагаем сведениями, ждали ли его на Руси, но по странному совпадению именно 1037 годом датируется начало строительной деятельности Ярослава, конкретнее - начало строительства великолепного Софийского собора в Киеве. Это можно расценить как подвиг, акт власти, вселяющий надежду и оптимизм в народ, как нравственную поддержку, которую князь осуществлял своим подданным[51].

О других наличных чертах, обеспечивающих привлекательность человека, таких как, например, ораторский талант, мы мало что можем сказать - ввиду недостаточности сведений. Впрочем, если судить о речи Ярослава перед новгородцами в том же 1015 году, по речевой тактике, выбранной им, то создаётся довольно неплохое впечатление.

Для характеристики лидера показательны отношения лидера со своей командой, со своими сторонниками и соратниками. Здесь Ярослав во многом выглядит в невыгодном свете. Человек тщеславный, обидчивый, мелочно-мстительный, Ярослав вообще не терпел рядом с собой какой-либо влиятельной команды. Единственные люди, которых мы можем (с натяжкой) назвать его соратниками - это по большей части немногие его личные друзья. Те счастливцы, которым довелось узнать князя Ярослава близко и стать близким его личным другом, видели совсем другого человека. Личным другом Ярослав был отменным. И Олав Харальдссон, и его сын Магнус, и его брат Харальд Сигурдарсон, и Иларион Киевский - те люди, которым досталась и преданность, и забота, и беззаветная дружба со стороны Ярослава. Впрочем, уже было сказано, что такие тёплые отношения существовали (или не существовали) постольку, поскольку они были обусловлены другими чертами характера Ярослава. Ярким примером служит печальная судьба некогда самого близкого Ярославу человека - его сестры Предславы, которую Ярослав предал, бросив её в 1018 году в Киеве на добычу Болеславу Польскому после поражения на Буге, подавленный и уничтоженный, в страхе за свою жизнь бежавший в Новгород.

Впрочем, такое характерно больше для раннего периода жизни и деятельности Ярослава Мудрого. Со временем он менялся, соответственно переменам характера менялись и побудительные мотивы деятельности, менялся стиль и характер политических действий. Если для раннего периода деятельности Ярослава Мудрого была больше свойственна эмоциональность, по природе князю не свойственная, но иногда прорывающаяся в его действиях, эти действия определялись зачастую факторами далеко не рациональными (гордость, мстительность, неуверенность в себе и так далее), то позже возобладали как раз таки рациональные мотивы, действия Ярослава определяли концепции, политические идеи, взгляды и убеждения, но вряд ли эмоции или внерациональные предпочтения.

Ярослав Мудрый - фигура противоречивая. Причём противоречивость видна не только в его личности как частного человека, но и в его личности как лидера. Рассуждая чисто теоретически, сухо, вгоняя личность в какие-нибудь формальные рамки, можно сказать: Ярослав - функциональный лидер государства общенационального масштаба отчётливо авторитарного характера (впрочем, как и подавляющее большинство лидеров той эпохи - время демократических лидеров и демократических характеров ещё не пришло; демократическая концепция в политике ещё не была разработана - не собственно демократия, но демократический стиль управления). Однако эти формальные рамки никоим образом не описывают всех сторон личности, всей её многогранности. Да что там - личность не всегда даже удаётся подвести под ту или иную категорию - настолько она своеобразна. Ярослав Мудрый, по характеру своей власти, ещё полуплеменной, полуязыческой, в период только складывания государства как такового - лидер несомненно традиционный; однако, если принимать во внимание всю историю получения власти Ярославом, его войны с братьями, анализировать всю его политику, то тогда он - лидер гораздо более харизматического порядка. Да и по стилю управления Ярослав - двуликий Янус, невозможное сочетание хитрости и подчас трусости лисы и силы, храбрости льва и подчас жёсткости тирана.

Остаётся немногое: повторить первоначальный тезис о принципиальной непознаваемости человеческой личности - и конкретной (как в случае с Ярославом Мудрым), и общей сущности человека. Объективная бесконечность не постижима до конца. Единственное, что может исследователь - так это попытаться рассмотреть лишь одну какую-либо узкую сторону личности, так или иначе значимую для других и проявляющуюся, быть может, лучше других. Это и попытался сделать автор. Роль и значение фигуры Ярослава Мудрого для истории России от этого не увеличились - они таковы, каковы они есть. Но личность князя Ярослава Владимировича Мудрого стала от этого, быть может, чуть ближе и понятнее...

Примечания:

[1] - Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. М., 2005. С. 5.

[2] - Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. Киевская Русь. М., 1993. С. 403.

[3] - Полное собрание русских летописей. Т 1: Лаврентьевская летопись. М., 1997. Стб. 78.

[4] - Сотникова М.П. Древнейшие русские монеты X-XI вв. М., 1995. С.193.

[5] - Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в IX-XIV вв. М., 1978. С.63.

[6] - Полное собрание русских летописей. Т 1. Стб. 300-301.

[7] - Там же. Т 15. Вып. 2: Тверской сборник. М., 1965. Стб. 112-113.

[8] - Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. С. 17-20.

[9] - Полное собрание русских летописей. Т 1. Стб. 143; Т 38. Л., 1989. С. 62.

[10] - Там же. Т 15. Вып. 2. Стб. 112-113.

[11] - Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. C. 21.

[12] - Там же. C. 34-42.

[13] - Древнерусские княжеские уставы XI-XV вв. / Изд. подг. Я.Н.Щапов. М., 1976. С.15.

[14] - Носов Е.Н. Новгородское (Рюриково) городище. Л., 1990.

[15] - Назаренко А.В. Немецкие латиноязычные источники IX-XI вв. М., 1993. С.140-141, 169.

[16] - Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов / Подг. к изд. А.Н.Насонов. М.; Л., 1950. С. 174.

[17] - Там же.

[18] - Там же.

[19] - Там же.

[20] - Там же. С. 175.

[21] - Зимин А.А. Правда Русская. М., 1999. С.89-98.

[22] - Назаренко А.В. Немецкие латиноязычные источники... С.140.

[23] - Там же. С. 200-201.

[24] - Полное собрание русских летописей. Т 1. Стб. 143.

[25] - Снорри Стурлусон. Круг земной. М., 1980. С.233.

[26] - Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия... С.43.

[27] - Там же. С.43-44.

[28] - Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951. С.85-86, 148-151.

[29] - Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. С. 240.

[30] - Там же. С. 296-297.

[31] - Снорри Стурлусон. Круг земной. С. 338-343. См. также: Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия. С. 44-45. Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (середина XI - середина XIII вв.). М., 2000. С. 57-58.

[32] - Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги... С. 141.

[33] - Свердлов М.Б. Латиноязычные источники по истории Древней Руси. Германия. IX - первая половина XII в. М.; Л., 1989. С. 117.

[34] - Там же.

[35] - «Великая хроника» о Польше, Руси и их соседях XI-XIII вв. / Пер. Л.М.Поповой. М., 1987. С. 69.

[36] - История Византии. Т 2. М., 1967. С.263-268.

[37] - Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. С.350, 355-356.

[38] - Там же. С. 370-373.

[39] - Новгородская Первая летопись... С.17, 183.

[40] - Поппэ А. Русско-византийские церковно-политические отношения в середине XI в. // История СССр. 1970. N3. С. 117.

[41] - Там же.

[42] - Библиотека литературы Древней Руси. Т 1: XI-XII вв. Спб., 1997. С. 26-61. Перевод диакона Андрея Юрченко.

[43] - Зимин А.А. Правда Русская. C. 131-132/

[44] - Древнерусские княжеские уставы... С. 85-139.

[45] - Полное собрание русских летописей. Т 6. Вып. 1. М., 2000. Стб. 176; Т 4. М., 2000. С. 113.

[46] - Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. С. 314-318.

[47] - Там же.

[48] - Холодилин А.Н. Автографы Анны Ярославны - королевы Франции // Русская речь. 1985. N2. С. 111.

[49] - Полное собрание русских летописей. Т 1. Стб. 161-162. Т 2. М., 1998. Стб. 149-151.

[50] - Там же. Стб. 216.

[51] - Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. С. 302.

Список использованной литературы:

Библиотека литературы Древней Руси. Т 1: XI-XII вв. Спб., 1997.

«Великая хроника» о Польше, Руси и их соседях XI-XIII вв. / Пер. Л.М.Поповой. М., 1987.

Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (середина XI - середина XIII вв.). М., 2000.

Древнерусские княжеские уставы XI-XV вв. / Изд. подг. Я.Н.Щапов. М., 1976.

Зимин А.А. Правда Русская. М., 1999.

История Византии. Т 2. М., 1967.

Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. М., 2005.

Назаренко А.В. Немецкие латиноязычные источники IX-XI вв. М., 1993.

Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951.

Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов / Подг. к изд. А.Н.Насонов. М.; Л., 1950.

Носов Е.Н. Новгородское (Рюриково) городище. Л., 1990.

Полное собрание русских летописей. Т 1. М., 1997; Т 2. М. 1998; Т 4. М., 2000; Т 6. Вып. 1. М., 2000; Т 15. Вып. 2. М., 1965; Т 38. Л., 1989.

Поппэ А. Русско-византийские церковно-политические отношения в середине XI в. // История СССр. 1970. N3.

Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. Киевская Русь. М., 1993.

Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в IX-XIV вв. М., 1978.

Свердлов М.Б. Латиноязычные источники по истории Древней Руси. Германия. IX - первая половина XII в. М.; Л., 1989.

Снорри Стурлусон. Круг земной. М., 1980.

Сотникова М.П. Древнейшие русские монеты X-XI вв. М., 1995.

Холодилин А.Н. Автографы Анны Ярославны - королевы Франции // Русская речь. 1985. N2.