Темпорализм
Макс Шац-Анин
Опыт философии еврейской культуры
Предисловия
Макс
Урьевич Шац-Анин (1885—1975)
Макс
Шац-Анин (Макс Анин – один из его литературных псевдонимов) —профессор-юрист,
видный деятель еврейского рабочего движения и культуры, публицист, историк,
философ, литературовед, педагог. Он родился 22 июня 1885 года во Фридрихштадте
Курляндской губернии России (ныне Яунелгава в Латвии) в многодетной еврейской
семье. Его отец был аптекарем, избирался в городские гласные.
Окончив
Митавскую (Елгавскую) гимназию, Макс Шац поступил на юридический факультет
Петербургского университета, но уже в 1906 году за участие в студенческих
беспорядках и издание брошюры «Кому нужны погромы?» был арестован и выдворен за
пределы Российской империи. Находясь в эмиграции, он продолжил образование в
Бернском университете, который окончил в 1908 году и защитил докторскую
диссертацию на тему «Национальные проблемы современности», которая в 1910 году
была издана в Риге. Жил в Париже, Берлине и Вене, а в 1911 году возвратился из
эмиграции в Россию.
Макс
Шац с юности был увлечен идеями гуманизма, социализма и национального
равноправия. В осуществлении этих идеалов он видел разрешение трагических
проблем еврейской диаспоры, особенно еврейской бедноты, страдавшей от погромов
и унижений. Эта тема стала лейтмотивом всей его жизни и творчества. В 1905 –
1918 годах М.У. Шац-Анин – один из лидеров партии социалистов-сионистов, затем
еврейских социалистов-территориалистов, впоследствии Объединенной еврейской
социалистической рабочей партии. Является редактором периодических изданий этих
партий. В годы Первой мировой войны в Риге, а затем в Петрограде Макс Шац
работает в организациях по оказанию помощи беженцам. Еврейская социалистическая
партия, к которой примкнул еще в студенческие годы Макс Шац-Анин, некоторое
время обсуждала вариант заселения евреями Уганды и других малонаселенных
регионов земного шара, а затем, следуя своей социалистической ориентации,
увлеклась революционными событиями в России. В марте 1917 года Шац-Анин
избирается в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Однако
Объединенная еврейская социалистическая рабочая партии (ОЕСРП) выступила против
захвата власти большевиками, и в Киеве даже участвовала в деятельности антибольшевистской
украинской Центральной Рады, членом которой в 1918 году стал Макс Шац.
В
конце 1919 года он вернулся в Латвию, где советская власть к тому времени уже
пала. Стал основателем и руководителем ряда культурных организаций и печатных
изданий для еврейских рабочих. Руководит просветительским обществом
«Арбетергейм», является ректором и лектором Еврейского народного университета в
Риге, одним из руководителей общества «Культурлига». Множество публикаций
М.У.Шац-Анина тех лет в различных периодических изданиях России, Западной
Европы и Америки посвящены поискам разрешения еврейского вопроса,
«продуктивизации» евреев – вовлечению их в промышленное и сельскохозяйственное
производство своей собственной страны. Социальному аспекту истории евреев посвящены
его монографии «Национальное освобождение и социалистические партии» (1906),
«Пути еврейского пролетариата» (1918), «Евреи-социалисты с 1848 по 1917»
(1919), «Социальная оппозиция в истории евреев» (1927), «Общественное движение
у евреев до 1917 года» (1930). Особое место в его творчестве занимало
исследование еврейской культуры во взаимодействии с мировой культурой,
философские аспекты этой темы. Это – монографии «Темпорализм.» (1919), «От
пространства к времени» (1921), «Революция, как психологический процесс»
(1923), а также публикации в периодической печати Латвии и за ее
пределами.
Имя
Макса Анина - писателя и известного деятеля еврейского рабочего движения
упоминается уже в 1928 году в «Энциклопедии Иудаика» (на немецком языке) в
разделе «Еврейство в истории и современности». (Reisen, Lexicon 1926. I.Sch.ENCYCLOPEDIA
JUDAICA Вторая полоса Akademien-Apostasie Verlag Eschkol
A.-G./ Berlin, [1928]. Автор статьи: доктор I.Schipper, Варшава,
с.854)
В
1921 году в Латвии Макс Шац-Анин был арестован за активное участие в левом
профсоюзном движении, и в тюрьме, где он провел несколько месяцев, ослеп на
один глаз, а в 1928 году в возрасте 43 лет полностью утратил зрение. Тем не
менее, он продолжал активную, полноценную профессиональную и творческую деятельность.
Широко образованный, он был просветителем - правоведом, историком, философом,
знатоком культуры. Литературная, преподавательская и общественная деятельность
Макса Шац-Анина была широко известна в кругах еврейской интеллигенции Латвии и
за рубежом. В 1937 году он участвовал во Всемирном антифашистском конгрессе
еврейской культуры в Париже, был избран вице-председателем конгресса, выступил
с докладом.
В
1940 году установление советской власти в Латвии привело к полному обрыву его
основной тематики – истории еврейского народа, ее философского осмысления. Все
это оказалось под запретом, и он вынужден был полностью переключиться на
литературоведение лекционную и преподавательскую деятельность, сохраняя при
этом присущую ему героико-романтическую тональность.
В
период Второй мировой войны, находясь в советском тылу, он занимался научной и
преподавательской деятельностью, был членом Еврейского антифашистского
комитета, сотрудничал в газете " Эйникайт", его статьи через
Совинформбюро направлялись за рубеж, печатались в американском журнале
"Идише культур" и др.
По
окончании войны Шац-Анин возвратился в Ригу, продолжал писать, выступать с
лекциями. Шац-Анин был одним из инициаторов возрождения еврейской культуры в
послевоенной Латвии и в феврале 1953 году был арестован советскими органами
госбезопасности по "делу еврейского националистического центра".
Одновременно с ним была арестована и его жена. После смерти Сталина они были
освобождёны.
Шац-Анин
занимался также вопросами права: с 1914 по 1934 год работал адвокатом, а
позднее преподавал в высших юридических учебных заведениях Алма-Аты, Москвы,
Риги. Ему было присвоено звание профессора.
С
1945 года в Латвии Шац-Анин занимается просветительской деятельностью:
публикует статьи о еврейской классической, латышской, русской и
западноевропейской литературе и музыке, выступает с лекциями, готовит к печати
ряд монографий, над которыми трудился многие годы. Основные его
неопубликованные труды – « Ритм в природе и обществе», «Путь к человечеству»,
«Романтизм в жизни и литературе», «Писатели-мыслители о еврейском вопросе»,
«Толстой и право». Его литературный и личный архив передан на хранение в
Национальную библиотеку Еврейского университета в Иерусалиме. Умер М.У.Шац-Анин
в Риге в 1975 году.
Не
потеряли актуальности работы Макса Шац-Анина по истории, философии и культуре
еврейского народа:
"Кому
нужны погромы?". Спб., 1905
"Die
Nationalitaten problemen der Gegenwart" ("Национальные проблемы
современности"). Riga, 1910
"Темпорализм.
Опыт философии еврейской культуры". Рига, 1919
"Евреи
в Латвии". Рига, 1924 (на идише)
"Социальная
оппозиция в истории евреев". Рига, 1927
Подробнее
о нем и более полную библиографию см.:
Шац-Марьяш
Р. М. "Быль, явь и мечта. Книга об отце". Рига, 1995
"Макс
Шац-Анин: Жизнь. Наследие. Судьба". Материалы науч. конф., Рига, 20 июня
1997 г. Рига, 1998.
Предлагаемая
работа М. Шац-Анина "Темпорализм. Опыт философии еврейской культуры"
была опубликована в Риге, в 1919 году.** Больше она не публиковалась, тем не
менее, неоднократно подвергалась критике в советской печати, в том числе,
известными публицистами того времени И.И. Минцем, М.Б. Митиным, В.В.
Большаковым как "философское построение сионистского автора". Теперь
эта работа стала библиографической редкостью.
В
данной публикации сохранен текст оригинала, исправлена только орфография в
соответствии с современным написанием слов, кроме тех случаев, когда такое
исправление могло бы изменить стиль и структуру предложения. В приложении
приведена статья профессора Артура Мауриня "Концепция Макса Шац-Анина в
современном темпорализме". Статья опубликована в сборнике материалов
научной конференции "Макс Шац-Анин. Жизнь, наследие, судьба. Рига,
1998г", посвященной памяти Шац-Анина.
Примечания
*
См. "Заметки по еврейской истории" - сетевой журнал еврейской
истории, традиции, культуры. Редактор Евгений Беркович: http://berkovich-zametki.com/Nomer26/Zheitk26.htm
."
№ 26 от 25 марта 2003 года: Рута Шац-Марьяш. Арест — фрагмент из книги
"Калейдоскоп моей памяти".
** Упоминается в Reisen, Lexikon 1926. Enciklopedia Judaica. Das Judentum in Geschichte
und Gegenwart, Zweiter Band, Akademien-Apostasie Verlag Eschkol A.-G./
Berlin,[1928]. Autor:Dr. I. Schipper, Warschau, S.854.
Абрам
Клецкин
«Если
не сейчас, то когда?..»
В
переломные эпохи обостряются не только противоречия в обществе, но и
противоречия в сознании людей. Скажем, для абсолютного большинства из нас
совершенно ясно, что советская модель социализма провалилась и, по крайней
мере, сталинская часть ее истории просто преступна. Но, с другой стороны, почти
каждый живший в то время, на определенном этапе своей биографии ощущал себя
частью этой модели, а основным декларировавшимся от ее имени идеалам и, в первую
очередь, принципу социальной справедливости, если он честный человек, в той или
иной степени сочувствует до сих пор.
Более
того, думающий человек, знающий историю и не желающий закрывать глаза на факты,
не может не признать, что в своем большинстве люди, в конце прошлого и в начале
нынешнего века, принесшие в Российскую империю идеи марксизма, сами пришли к
ним отнюдь не из-за каких-то личных обид или чрезмерного честолюбия, поскольку,
как правило, с одной стороны, не принадлежали к наиболее обездоленным кругам
российского общества, а, с другой стороны, не имели никаких серьезных оснований
рассчитывать на скорую победу революции и связанные с этим возможные личные
выгоды. Для них это не был вопрос выгоды, для них это был вопрос совести.
Поэтому
ни им самим, ни за них не приходится стыдиться. А то, что их благородные
устремления, их готовность к самопожертвованию были бессовестно использованы
для осуществления преступных целей, находившихся в прямом и вопиющем
противоречии с их убеждениями и идеалами, что они были политически, морально и
физически унижены и, за малым исключением, уничтожены, это наша общая беда,
наша общая трагедия, последствия которой будут ощущаться еще очень долго.
Забыть о них - это не только предательство по отношению к ним, это предательство
по отношению к самим себе и к будущему общества, в котором мы живем.
Вот
почему для меня принципиально важен уже сам факт сохранения и почитания памяти
светлого и мужественного человека Макса Шац-Анина.
Дело
не только в его произведениях, не только в его жизненной стойкости, в размахе
мысли, в качествах человека, общественного деятеля, ученого. Может быть, не
менее важна сегодня и наша способность не дать себя ослепить (это, наверное,
самое точное слово, когда речь идет о человеке, потерявшем зрение физически, но
в полной мере сохранившем его духовно) нынешними идеологическими стереотипами,
в соответствии с которыми быть левым если и не преступно, то уж глупо и
неприлично, во всяком случае.
Но
ведь, что значит быть левым: просто ставить справедливость выше любых других
благ, или, точнее, - считать справедливость основой всех других благ. Но ведь
это основное положение Торы, основа всей тысячелетней еврейской традиции.
Почему же мы удивляемся, что ни одно по-настоящему левое движение не обходится
без еврейского участия? Удивляться надо, встречая еврея среди леваков, среди
тех, кто считает, что справедливость может быть установлена насилием, что
кто-то может по своему разумению решать, жить другому человеку или нет. Потому
что единственный грех, которому, по еврейской традиции, не может быть прощения
- это грех убийства.
Высшее,
что еврейская традиция может сказать не о еврее - о человеке, это назвать его -
хасидей умот гхаолам, т.е. праведником народов мира.
Но
быть праведником, т.е. придерживаться принципа справедливости, в наше время
значит быть демократом. Именно идея справедливости, социальной справедливости
определила жизненный выбор таких людей, как Макс Шац-Анин, именно потому они
называли себя социал-демократами.
В
современном мире, который мы называем цивилизованным, идет постоянная борьба,
постоянный поиск совмещения двух принципов справедливости: справедливости для
всех, олицетворяемой демократией, и справедливости для каждого, воплощаемой в
принципе свободной конкуренции. Вспомните знаменитый вопрос древнееврейского
мудреца Гиллеля: "Если я не за себя, то кто за меня? Но если я только за
себя, то зачем я?" Ведь это, в сущности, и есть основная дилемма
современного человечества.
Ответ
Макса Урьевича и таких людей, как он, ответ, который они дали не на словах, а
всей своей жизнью: да, надо быть за себя, надо учиться, надо развивать себя как
личность, но только для того, чтобы сделать больше для всех. Отвечать за себя -
обязанность каждого человека, брать на себя ответственность за других - значит
придать своей жизни смысл. Людей, стоящих за себя и готовых ради этого
разорвать другому глотку, сегодня сколько угодно. А людей, видящих смысл своей
жизни в том, чтобы лучше жить стало всем, как всегда не хватает.
И
потому Макс Шац-Анин и такие, как он, не в прошлом, они в будущем, они те, кого
называют людьми на все времена. Помнить о них, значит отнести вопросы Гиллеля к
себе, и никогда не забывать, что был у него еще и третий вопрос: "Если не
сейчас, то когда?"
Приложение:
Артур Мауринь. "Концепция Макса Шац-Анина в современном
темпорализме"
*
* *
Сумерки
богов: Ничто не остановит творческого разрушения.
Ответственность
осознана. Помним все — с первого дня творения. И не забудем в день нового
творения.
Когда
мертвое будет похоронено, все оживет. Все — в свете грядущего обновления.
Нужно
думать о том, что не умрет.
Такого
еврейства не было?
Была
возможность его.
И
оно будет.
*
* *
I.
Национальный коэффициент
Никогда
человек не мыслил и не творил, как Робинзон. Истинным творцом, всегда было —
общество, коллектив. Выразителем этого творчества являлся индивид, гений. В
личности одновременно завершается и предвосхищается коллективное развитие.
Прошлое и будущее сосредоточены в гении, как в фокусе. С одной стороны, некий итог
исторического опыта коллектива. С другой — суммарное предначертание перспектив
грядущего нации, человечества. В этих итогах полнее и ярче всего вырисовывается
облик народа.
Всечеловеческая
цивилизация в ее общих восходящих ступенях всегда творилась в лабораториях
своеобразных национальных культур. В корне цивилизация представляет собою
некоторое алгебраическое обобщение конкретных национальных культур, как бы их
общий знаменатель. Сама национальная культура не есть нечто абсолютное,
цельное, однородное в себе, являясь равнодействующей многих враждебных друг
другу сил. В каждой нации кипит неустанная борьба классов за социальную,
политическую и культурную гегемонию. Господствующий в данную эпоху класс
накладывает свою печать на национальную культуру. Классы сменяются. Цепь
культурного творчества нации не обрывается. Быстрее видоизменяется конкретное
"содержание" национальной культуры, медленнее эволюционируют ее
"формы". Прочнее и явственнее всего исторические наслоения
откладываются в этих культурных "формах", в приемах и методах
творчества. Эти формы культурно-исторической кристаллизации создают
непрерывность и преемственность национального развития. Среди зигзагов,
вносимых борьбою классов за власть и культуру порою как бы теряется единство
линии. Но потомок с высоты исторической перспективы ясно видит красную нить
культурной преемственности, змеящуюся через века и выявляющую национальный
коэффициент истории.
А
когда историческая инициатива переходит к классу пролетариата, призванному
уничтожить классовый принцип общественной организации вообще и этим
восстановить истинно-творческое единство и цельность нации, этот коэффициент,
это основное направление творческих сил нации, намечается все резче, все
определеннее. И чем длиннее исторический путь нации, чем богаче ее
интеллектуальная мнема, ее коллективная память, тем полнее и ярче выделяется на
общем фоне мировой истории ее красная нить. Своеобразная национальная
апперцепция является канвой для культурной преемственности, основой высших
достижений, гениальных проявлений накопленных коллективом созидательных сил.
Выявление и осознание этого своеобразия углубляет и оплодотворяет национальное
творчество. Идеологи почившей на лаврах буржуазии выдумали национальную
"сверхдушу", отвлеченную от индивидуальной психики и живущую своей
непостижимой жизнью. — Национал-метафизики изобрели сверхвременной и
надпространственный "народный дух", абсолютный, мистический.
Но
нельзя с другой стороны легковесно атомизировать всю человеческую историю,
отрицать, что в процессе исторического развития, длительного взаимодействия
определенной группы индивидов, вырабатывается у них общая своеобразная манера
воспринимать и воспроизводить мир — национальная апперцепция, как психический
продукт своеобразного коллективного бытия.
Конечно,
определение национального коэффициента неизбежно сопряжено с субъективной
оценкой исторических судеб и культурного творчества нации. Но если акты
самооценки и самосознания где-либо имеют смысл и значение, то именно и больше
всего в этой области. Лучшим критерием правильности этих обобщений является их
плодотворность при обхвате и объяснении всех сторон народной жизни и при
начертании основных линий дальнейшего национального творчества.
*
* *
Через
все эпохи и народы тянется древний, как культура, спор о "сущности" и
"духе" еврейства. Бесчисленные суждения, диаметрально —
противоположные. Гимны и проклятия. То — на вершине исторической пирамиды, то —
у подножия ее. Для одного — авангард человечества; для другого — его злой рок.
И все это полно страсти, всегда волнующей человеческую душу при одном
упоминании: "еврей". Этот всеобщий страстный и несколько жуткий
интерес к еврейству причудливо сочетает в себе моменты вечности и
злободневности. Мы не будем здесь говорить о калейдоскопической смене юдофобских
и юдофильских настроений и течений.
Во
всех разноречивых оценках еврейства можно отметить некоторые общие черты.
Прежде всего, всеобщее ощущение глубокой особенности, яркого своеобразия
еврейства. Не признание его национальностью наряду со всеми другими, а именно
выделение его из общего ряда, как некоего уникума.
Глубоко
под порогом сознания культурного человека, — от простолюдина до
интеллектуального избранника, — тлеет затаенное, прочно укоренившееся убеждение
о непреходящем характере еврейства, сокровенными путями души все вновь и вновь
творимая легенда о "Вечном Жиде"...
"Израиль
— избранный, вечный народ". Так провозгласило наивное самомнение только
что осознавшего себя еврея. Сам поверил в себя, и все ему поверили. Но ведь
сколько было великих и малых народов, твердивших миру о своей избранности, о
своем бессмертии. Им не поверили. Не верилось. А о еврействе все поверили.
Психология еще должна остановить свое внимание на этом своеобразнейшем явлении,
что в сознании, вернее подсознании культурного человечества всех эпох и стран
еврейство жило и живет, как нечто постоянное, неизменно сущее.
Дано
солнце. Дана земля. Даны евреи... Происходят землетрясения, войны, эпидемии,
революции, контрреволюции. Творится многообразная история человечества. Принимает
ли во всем этом еврейство активное или пассивное участие, стоит ли в стороне, —
его приплетут, всегда и везде, так или иначе. Сверхъестественного тут ничего
нет. В каждом конкретном случае это имело свою основательную причину. Но,
повторившись, из поколения в поколение, это явление приобрело устойчивость
самодовлеющего факта, почти фактора.
Есть
в жизни этого народа такие колоссальные, небывалые моменты
всемирно-исторического значения, которые надежно выделяют его из общего
ряда.
Подумаешь:
Жил народ еврейский. Жил как все. Творил добро и зло, преступления и геройства.
Как будто совсем как другие? Когда же этим конкретным деяниям был подведен
исторический итог, человечество в изумлении узрело пред собою свой "Ветхий
Завет", религию, в значительной, степени определявшую весь ход его
духовного развития.
И
снова шли века борьбы и разложения, пресмыкательства в грязи и полетов ввысь,
века рабства и возмущения, предательства и самопожертвования. И когда снова был
подведен общественно-этический итог этой судьбе, мир вновь услышал в нем свой
"Новый Завет", религию, под знаком которой протекают долгие века
борьбы и исканий...
С
тех пор прошли тысячелетия, полные страдания и немощи, прислуживания и
подлаживания, заглушенной страсти, задушенного протеста, огненных мечтаний,
жгучей тоски, творческой ненависти. Везде — в самой гуще жизни, повсюду — среди
всех народов мира жил в эти века еврей. На форуме всемирной истории — все
видел, все слышал. Молча все в себя впитал. И когда снова настанет час подвести
идейный итог переживаниям этих веков неустанных великих исканий, — кто скажет,
не будет ли это "Грядущий Завет", стяг духовного обновления мира,
истекающего кровью от самораспятия?…
Кто
же они, эти евреи? Эти всегда и вездесущие "инородцы", столь отличные
от всех других, такие внутренне одинокие и как будто одинаковые среди шумно
изменчивой жизни? — Этот неизменный спутник, свидетель и участник величайших
достижений и преступлений мира? А его непрестанный триумф над вечно угрожающей
ему гибелью? В чем тайна Агасфера? Громоздится хаос разгадок, формул,
приговоров и суждений. Нередко старались втиснуть живое море исторического
многообразия в русло одной конкретной идеи, которой заставляли еврейство
"служить": Бог, — Единство, — Мессия. Из живой, вечно творческой
многогранности стремились выудить "основную, центральную, вечную
идею" еврейства. Эти поиски по ложным путям заводили мысль в непроходимые
дебри. А за всей трескучей метафизикой бесчисленного множества исключающих друг
друга вечных абсолютов кроется, в сущности, определенный преходящий групповой
интерес.
В
результате — идейная разноголосица и неразбериха. Еврей — все. И еврей —
ничего. Красота и уродство. Величие и ничтожество. Добро и зло. И так без
конца.
Ассимиляционная
идеология еврейской буржуазии задавалась одной главной целью: набальзамировать
еврейскую мумию, зарегистрировать исторические окаменелости еврейства,
разукрасить его заслуги и — по возможности скорее и безболезненнее сдать его в
исторический архив: Жил-был великий народ. Творил миры. Сам растворился в своем
творении. Да будет ему легка чужая земля...
Другая
струя ассимиляционной идеологии, отрицательные преодолеватели, шли к той же
цели, но с противоположной стороны: Еврейство следует преодолеть, как синоним
величайшего зла мира. Для Маркса оно — квинтэссенция капитализма. Эмансипация
еврейства — преодоление капитализма — эмансипация от еврейства. Для Вейнингера
— еврейство является историческим средоточием его мирового зла, женского.
Преодоление рокового "Ж" — преодоление еврейства — освобождение
евреев от еврейства.
Последнее
— всегда самое важное... Со своей стороны идеологи нееврейской, а значит и
антиеврейской, буржуазии творили свое еврейство по аналогичным рецептам: Жил
народ-паразит. Осквернил весь мир. От скверны своей и погибнет. Туда ему и
дорога...
Выступление
на историческую авансцену еврейского пролетариата, отмеченного судьбой
продолжателя еврейской истории в новую эру человеческого развития, должно
внести новый свет и в эту важнейшую проблему нашего национального самоосознания,
проблему выявления своеобразной национальной апперцепции, коэффициента
культурного творчества. Пролетариату чужды ассимиляционные вожделения,
идеология разложения, с ее апологетическими и истерическими орнаментациями.
Ищет он в себе, в своем еврействе не старые или новые догмы, миссии, истины,
панацеи. А творческие силы и возможности свои хочет и должен он выяснить, для
себя, для мира…
Кто
это сделает sine ira et studio? Кто избегнет упреков в "слишком"
широких обобщениях, в парадоксальной "недоказанности"? А может быть,
и в "метафизике"?..
Но
если "тенденция" где-либо имеет свой raison d’кtre, то именно здесь.
Новая, бодрая тенденция вперед и ввысь, к новым достижениям, национальным,
мировым.
Задаче
выявления национального коэффициента еврейского творчества посвящены эти
строки, скелет широко задуманной работы. Великая тревога наших дней, дней
"сумерек богов", не предвещает этому идейному остову скорой
возможности облечься в плоть и кровь... детально разработанного и всесторонне
обоснованного труда.
II.
Пространство и время.
В
двух основных формах человек воспринимает мир, в категориях пространства и
времени. Вокруг этих двух фокусов группируются все проявления духовной жизни
человека. Пространство — это восприятие мира через "внешнее чувство".
Время — постижение мира "внутренним чувством".
Внешнее
чувство воспринимает мир вне нас, совместность предметов и явлений в
пространстве, их взаимное положение в нем. Через внутреннее чувство мы
созерцаем самих себя, мир в нас, наши представления и ощущения в их временной
последовательности.
Мир
— это совокупность событий, происходящих в известном месте и в известное время.
Всякое явление, как мировая точка, есть точка пространства в точки времени.
Математически эта точка измеряется четырьмя координатами — тремя
пространственными (3 измерения) и одним центральным параметром времени.
Пространство
— совокупность одновременных состояний. Время — совокупность последовательных
движений. Чувство пространства это некоторая постоянная ассоциация между
известными состояниями и движениями, определенное представление о них.
Время
же, как неизбежный элемент всякого опыта, не есть представление или ощущение,
или ассоциация наряду с другими, а "результирующий продукт сознания
вообще, форма для упорядочения связи всех отдельных содержаний сознания"
(Вундт).
Время,
как зависимость изменений физического мира друг от друга (Мах), время, как
основная причинность цельного мироздания, не зависит от категорий
пространственности. "Вариация содержания восприятия во времени может иметь
место без сопровождающего ее пространственного изменения, между тем как
немыслима обратно вариация пространственных свойств вне времени" (Вундт).
Трехмерное пространство мертво, неподвижно. Оно получает жизнь, движение лишь
вокруг центральной оси одномерного времени. Время превращает разрозненный мир
трех измерений в стройный и цельный "мир четырех измерений".
Пространство подвластно нам, дает нам свободный выбор направления — измерения.
Вместе же с пространством мы подвластны времени, увлекающему нас в одном, своем
направлении. Сущность времени — бесконечность, переносимая на пространство лишь
по аналогии, без внутренней логической необходимости. В противоположность миру
пространственному, воспринимаемому внешними чувствами, временно-пространственный
мир четырех измерений может быть воспринят в своей цельности лишь разумом и
интуицией. Тут есть известная градация восприятия. Основным элементарным
чувством восприятия пространства является осязание, воспринимающее мир в двух
измерениях. Это наиболее "услужливое" из внешних чувств, как
непосредственная реакция на телесный мир. Берклей относит всякое восприятие
протяжения исключительно к осязанию. Вкус и обоняние являются в известной мере
модификацией осязания, его дальнейшим развитием, "внутренним
осязанием". Следующей ступенью чувственного восприятия мира является
зрение, воспринимающее мир уже в трех измерениях. В этом смысле зрение является
"разведчиком осязания" (Бергсон) в трехмерном мире, очищающим
осязанию путь для действия.
Наконец,
чувством, стоящим на грани трех и четырехмерного миров, представляющим собою
связующее звено между ними, является слух. Корнями своими чувство слуха всецело
срослось с трехмерным миром пространственным. Но, воспринимая звук, это
наивысшее чувственное приближение к длительной одномерности мира, слух тесно
граничит уже с внутренним постижением мира, как единой вечно длящейся
изменчивости.
Звук,
мелодия — элементарный символ Вселенной, чистая изменчивость без чего-либо, что
меняется. Мир, как непрерывная сама себя творящая длительность. Это уже
непосредственный переход к высшему интуитивному восприятью мира, как гармония
творческой эволюции.
С
ухом неразрывно связано чувство равновесия, человеческая ориентация во внешнем
мире. Являясь посредником между "внутренним" человеком и внешним
миром, слух через посредство звукоподражания создает язык, раскрепощает мысль,
является сотворцом общества, а с ним и всего здания культуры. Центр тяжести
животной ориентации — трехмерное пространственное восприятие мира. Человеческой
же ориентация становится с преобладанием в ней временно-четырехмерного
постижения мира "внутренним" чувством, разумом, интуицией.
Этой
градации восприятия мира от внешнего к внутреннему соответствует стройная шкала
отдельных отраслей культурного творчества, а именно: по убывающей роли в них
внешнего чувства и возрастающему значению внутреннего чувства, — от
пространства к времени. Пластические искусства — архитектура, скульптура,
живопись — являются ничем иным, как внутренним отражением внешнего восприятия
мира через осязание и зрение, так сказать, "очеловечением"
трехмерного мира, интуицией чистой пространственности.
Искусства
временные, тональные — музыка и поэзия представляют собою в основе своей
опосредствованное слухом внутреннее восприятие мира, приобщение трехмерного
мира к четвертому измерению, ко времени. Это — внутренние слух, интуитивное
восприятие и выражение гармонии мировой длительности.
Осязание
и зрение, передавая нам контуры внешнего мира, неспособны приобщить нас к
проникающему весь внешний мир единству, к "сущности" его. Духовное
единство человека с миром достигается впервые через слух. Воспринятая зрением
немая смерть миллионов рыб не производит на нас такого впечатления, как
воспринятый ухом стон живого страдания (Г. Успенский — "Божий
промысел").
Наука,
философия, продукт мысли, разума, дальнейший переход от непосредственных
восприятий внешнего чувства к внутреннему их постижению, координированию,
обобщению. Высшей формой временности в постижении мира является интуиция, объединяющая
в стройном синтезе многообразный мир четырех измерений. Рост
"человечности" это — усиление интуиции, восприятия временности, путь
от разрозненных состояний к единству вечного движения.
Интуиция
— это значит: "слышать дальней лозы прозябание"; внимать "голосу
Божьему"; "видеть царство Божие" на земли; внутренне
"осязать" Человека — Бога...
Интуиция
значит: все больше подчинять протяжение — мышлению, пространство —
времени...
Слить
в единую гармонию внутреннее и внешнее, мысль и чувство, знание и веру.
III.
Темпорализм.
Характер
человека в значительной мере определяется сочетанием и взаимоотношением
элементов внешнего и внутреннего восприятия мира. Он обусловливается
унаследованным и приобретенным комплексом пространственных и временных моментов
в восприятии и передаче мира.
В
своеобразном сочетании этих моментов, в интенсивности или преобладали того или
иного лежит в конечном итоге и корень национальных различий. В этом проявляется
своеобразие национальной апперцепции. Здесь же лежит основа своеобразного
коэффициента национальной истории.
Решающим
фактором в этом отношении необходимо признать преобладание в национальной
апперцепции внешнего или внутреннего чувства. Преобладание это выражается в
свою очередь, прежде всего в насыщенности национальной формы и традиции
моментами пространственно — чувственными, преимущественно зрительными или же
временно-интеллектуальными; в степени богатства психики элементами
рассудочности и интуиции.
Оставляя
тут в стороне сложный вопрос взаимоотношения национального своеобразия,
исторической судьбы, естественной среды и расы, — мы должны признать, что
главным фактором, дающим первый толчок и основное направление национальной
апперцепции к национальному методу творчества, бесспорно, являются те внешние физико-географические
условия, в которых впервые сформировался характер данной национальной группы;
космическая колыбель нации, пространственная среда ее детского роста.
"Пространство наглядного представления разумных существ необходимо зависит
от окружающей их среды, так как вместе со свойствами этой среды должны
изменяться и свойства их органов чувств" (Пуанкаре).
Всестороннему
развитию внешнего чувства, элементов пространственности, ощущений зрительных по
преимуществу, сильнее всего способствует среда, наиболее богатая многообразными
и рельефными формами пространства.
Зеленые
долины и снеговые горы, плодоносные поля и дремучие леса, волнующееся море,
живые воды рек и озер, топкое болото, облачное небо, туман, дождь, снег и град;
смена времен года...
Все
это окутывает душу роем разнообразных ощущений. Отдельные предметы и явления
заслоняют собою "мир". Природа держит человека в цепких лапах. Люди
прикреплены к пашне, к жилью. Всем существом врастают в живую природу,
становятся частью ее, неразрывной, неотъемлемой. Тяжелый труд вознаграждается
тяжелой пищей. Медленно и тяжело течет кровь. Люди медленно и ровно сгорают.
Вяло, нехотя ползет мысль. Думы и образы не отрываются от многообразной,
конкретной среды. Являются как бы проекцией природы во внутрь. Ровно и спокойно
работает сердце. Глубокие, как омут, эмоции, и необузданные, как природа,
страсти наполняют жизнь человека.
Человек
— во власти сил природы. Они всецело определяют его жизнь. Он настолько сросся
с природой, что переносит не нее все свои человеческие представления и
образы.
Природа
— царство великанов и пигмеев, леших, водяных, домовых, фавнов и сатиров,
ведьм, нимф и русалок. Таковы условия развития и жизни большинства народов
европейского культурного круга. И эти условия ярко отражаются в лучших
поэтических произведениях, коллективного творчества этих народов: Веды, Ману,
Рамаяна и. Магабгарата, Илиада и Одиссея, Нибелунги, Калевала, русские
былины...
В
совершенно иных условиях сложился и развился характер, народа еврейского,
маленького кочевого племени.
Пустынная
равнина, небо и солнце. И больше ничего. Бесконечная пустыня и бесконечное
безоблачное небо, сливающиеся друг с другом там, где резкой, ровной чертой
тянется горизонт. А над всем этим — могучее, всевидящее око животворящего солнца.
Если
изобразить время в категориях пространства, то невозможно найти более
подходящую по однородности, ровности, беспрерывности и безграничности форму,
чем эта среда.
Кочевая
жизнь в пустыне должна была неизбежно атрофировать в человеке до минимума его
внешнее чувство и довести на его счет до высшего развития его внутреннее
чувство. Тут нет "предметов" — есть "мир". Нет начала, нет
конца, есть бесконечное единство. Пустыня не приковывает мысли и чувства
человека к себе — он предоставлен себе, самоуглу6лению. Кочевая жизнь
сплачивает индивидов силой социального сцепления.
Пустыня
не прикрепляет человека к себе, она гонит его вперед, все вперед, туда, куда
прячется огненное солнце.
Человек
свободен от оков природы, он — "царь природы". В себе он претворяет и
олицетворяет ее единство.
Накаливает
солнце тело и душу, освобождаются мысль и чувство от оков материальности. И
вдруг — о чудо! — там, где у резкой грани горизонта кончается ограниченный мир
реальности, поднимается чудесный новый мир, сотканный из воздушных грез в
красоте и величии: — Fata morgana, великий символ идеала, сошедшего с неба на
землю. Образ, манящий тоскующую душу все вперед, туда, где спускается небо на
землю, где дорога ведет человека с земли на небо...
Люди
питаются в пустыне '"манной небесной". Быстро, легко течет кровь.
Люди рано зреют, рано постигают "суету сует". Стремительно мчится
мысль ввысь и вдаль — нет преград для нее. Думы витают высоко над миром. Легкие
эмоции, быстрые грезы толпятся и гонят друг друга, все дальше, вперед в
бесконечную даль...
Изощряется
разум, все углубляется и обогащается внутреннее чувство, чувство времени.
Витает
разум над природой, над миром, единый свободный. Творит себе Бога по образу и
подобию своему — Бога Единого, Вечного, Бесконечного.
Так
был создан высший продукт его культурного творчества — Библия.
Еврейство
представляет собою наиболее яркое культурно-историческое воплощение внутреннего
чувства, освобожденного от задерживающих и оплодотворяющих, отрицательных и
положительных моментов внешнего чувства. Еврей — "темпоралист",
носитель временности в мире пространственном.
Этот
"темпорализм", то есть преобладание внутреннего чувства, элементов
времени над внешним, над элементами пространства, всецело характеризует
культурно-историческое творчество еврейского народа, определяет сферу его
коллективной гениальности. Шкала главнейших отраслей культурного творчества по
убывающей роли в них чувства времени и возрастающей роли чувства пространства
представляет собою одновременно и шкалу убывающего коллективного участия в них
еврейства.
Религия.
— Этика. — Философия. — Наука. — Поэзия: лирическая, эпическая. — Музыка. —
Живопись. — Скульптура. — Архитектура.
Чем
дальше мы подвигаемся по этой шкале вниз — от религии к архитектуре, тем меньше
становится активность и оригинальность еврейства, как коллектива, в данной
отрасли культуры.
И
в каждой из этих отраслей опять-таки преобладание момента времени над
элементами пространства определяет характер и интенсивность коллективного
участия в нем еврейства.
Выясняя
сущность и процесс культурного творчества вообще, мы увидим в нем полное
подтверждение нашей основной мысли о темпорализме еврейства.
IV.
Сущность культурного творчества.
Никто
так глубоко не вскрыл затаенный процесс восприятия мира и
культурно-художественного его воспроизведения, как Анри Бергсон. Вселенная это
— единое, цельное движение, неделимая длительность при всеобщей изменчивости,
творческая эволюция. Нет вещей, есть изменчивость".
Много
столетий в философском мышлении почти безраздельно царил Эллин Платон. Истинная
реальность неизменна: то, что всегда равно самому себе. Изменчивые явления
опытного мира — сплошные иллюзии, полные неразрешимых противоречий. Познать
мир, абсолютное, значит подняться над ним, над пространством и временем.
Сущность мира, вещь в себе — непознаваема. Так декретировала прикованная к миру
пространственному человеческая мысль от Платона до Канта.
Вызванная
бессилием интеллектуального восприятия, эта стадия философского мышления
приспособлена к младенчески беспомощному человечеству, нуждающемуся в
упрощенном, окаменелом мировосприятии, облегчающем практическую ориентировку в
сей юдоли скорби.
И,
конечно, не случайно именно эллины, народ внешнего чувства раr ехсеllеnсе,
народ гениальнейших художников, скульпторов и архитекторов мира, создал эту
философию абсолютного мира идей, являющуюся идеологическими костылями,
интеллектуальным котурном,. облегчающим шествие по миру пространственному.
Человечество
росло и постепенно эмансипировалось от этого котурна. От идейных абсолютов
через лабиринт противопоставлений, сопоставлений и сочетаний духа и материи
мысль пришла к самой единой реальности, к творческой эволюции. И эту последнюю
стадию философской мысли оформил Бергсон, мыслитель, вышедший из недр
еврейства, народа внутреннего чувства раr ехсеllеnсе, народа гениальных
мыслителей, богоносцев и богоборцев, пророков и революционеров. Создаваемые
этим народом идеологические ценности и системы призваны, прежде всего,
облегчать человечеству ориентацию в мире внутреннего чувства.
Нет
неподвижной вечности материи вне времени, нет абсо-лютов. Есть — вечное
движение, изменчивость во времени. Нет "вещи в себе", нет во
Вселенной для человека ничего непознаваемого, ничего недостижимого. Под этим
лозунгом всегда рвалась вперед свободная от внешнего чувства пространственности
человеческая мысль и воля, от Моисея до Бергсона.
Действительность
не есть ни незыблемая материя, ни мыслящий дух, а живая творческая
эволюция.
Материальность
мира есть лишь совокупность препятствий, стоящих на пути самосознания
жизненного устремления — elan vital. Познающий интеллект является лишь орудием
этого жизненного устремления в его приспособлении к телесности мира, при
преодолении выдвигаемых этим миром препятствий.
Материя
есть реальность мгновения, а пространство — непрерывность, лежащая в основе
материи. Вещей нет — есть изменчивость.
Дух
— это восприятие движения, а время — непрерывность, лежащая в основе духа.
Состояний нет — есть движение. Вещи и состояния являются лишь абстракциями
интеллекта, его точками опоры во вне. Реально только движение, изменчивость,
выражающаяся и воспринимаемая в категориях единомерного времени.
Жизнь
— свободно-естественное существование во времени это — полное, непрерывное
запоминание переживаемого без пробелов и без разграничения настоящего и
прошлого. 3апамятование — это искусственно-интеллектуальный подбор,
отбрасывание из всей цельной совокупности воспринятого всего ненужного для
данной минуты, всего практически бесполезного, отвлекающего от целесообразного
действия. Сдвиг кинематографической ленты практической жизни.
Способность
преодолеть это запамятование, восстановить естественное единство, лежащее в
основе движущейся ленты, это — и есть тайна и сущность культурного
творчества.
Память,
единство прошлого и настоящего, накопление и выявление творческой работы
поколений, есть сущность гениальности.
Гений
- продукт высшей экономии и цельности культурного процесса, его концентрация и
единство в памяти индивида. Поэтому основная предпосылка всякой гениальности
это — непрерывность, единство и цельность культурного творчества длинного ряда
поколений, единство коллективного творчества нации.
И
в свою очередь гений беспрерывно воссоздает и утверждает это единство,
преодолевая "нормальное" состояние наших чувств и нашего сознания,
воспринимающих и сохраняющих из Вселенной лишь непосредственно полезное для
нашего действия, целесообразное упрощение мира.
Мысль
и чувство среднего человека уверенно движется лишь среди этих упрощенных
обобщений, трафаретов и символов мира. И если бы все без исключения люди
мыслили и чувствовали только в этих категориях "здравого смысла", не
существовало бы ни науки, ни философии, ни поэзии, ни искусства. Сущность
творческого процесса мышления, чувствования и их воспроизведения заключается,
прежде всего, в отрешенности от повседневных трафаретов мировосприятия. Полная
отрешенность сознания и чувств от этих шаблонов, поднимающихся стеной между
нами и Вселенной, была бы высшей всеобъемлющей гениальностью, еще не достигнутой
человечеством.
В
действительности мы наблюдаем лишь частичное освобождение Мировосприятия, того
или иного чувства, той или иной стороны сознания от оков целесообразных
упрощений мира. А именно — свободу либо видеть, либо слышать, либо мыслить Вселенную.
В
этом и заключается процесс культурного развития, самосознания и
самоосвобождения человечества путем художественно-литературного и
научно-философского творчества.
Способность
воспринять моменты реальной изменчивости тонко развитым внешним и внутренним
зрением и воссоздавать их в красках и формах, выразить в тонах, линиях и
плоскостях ускользающую от среднего глаза внутреннюю жизнь видимых явлений, —
это создает живописца, скульптора, архитектора.
Умение
уловить реальную длительность мира тонко изощренным внешним и внутренним слухом
и воспроизводить это восприятие в звуках, передающих обычно ускользающие от
среднего уха сокровенный ритм жизненных движений, вибрирование человеческих
чувств и переживаний, — это составляет тайну музыкального творчества.
Способность
отрешиться от видимого средним глазом и слышимого средним ухом мира и
углубиться в самого себя, во внутренний мир душевных переживаний, уловить их
внутреннюю ускользающую от среднего сознания гармонию и выразить ее наиболее
приближающимся к ней сочетанием слов, рифмованных или прозаических, — это
является сущностью поэзии, литературного творчества.
Наконец,
отрешенность от воспринимаемого средним чувством и средним сознанием мира и
мысленное слияние с процессом вечной изменчивости, приближение к самой
творческой эволюции жизни, интуитивное улавливание ускользающей от среднего
интеллекта, но, несомненно, господствующей в ней непрерывной цельности и
гармонии и выражение этого постижения соответствующей системой мыслей и
закономерностей, — такова сущность, как научно-философского, так и
этико-религиозного творчества. При этом научно-философская мысль направлена,
главным образом, на установление внешней закономерности причины и следствия, в
то время как этико-религиозная интуиция устанавливает внутреннюю закономерность
индивидуальной и коллективной целестремительности.
V.
Творческий еврей.
Только
что обрисованный процесс культурного творчества определенно намечает рамки
коллективной гениальности еврейства, выявляя естественный центр культурного
тяготения еврейского творчества.
Как
темпоралист раг ехсеllеncе, творческий еврей во всем ориентируется
преимущественно на внутреннее чувство, на идейно-интуитивные переживания
личности. Народы же "спационисты",
1
египтяне, греки, персы, индусы, творили все свою культуру,
исходя из чувственного восприятия мира. Вся их культура во всех ее проявлениях
опосредствована природой.
Безучастный
к природе, к вещам, творческий еврей наиболее приближается к постижению их
единой изменчивости. Враждебный всякому "состоянию", он воспринимает
мир, как движение.
Своими
глазами он мира не видит. Улавливает его больше внутренним слухом. Многое он
постигает малым разумом, рационалистическим рефлексом. Гениальность же свою он
проявляет, главным образом, при посредстве великого разума, интуитивного
самоуглубления.
Поэтому
творческий еврей с атрофированным внешним чувством бесплоден в сфере
пластического воспроизведения видимого мира. Он как бы охвачен непреодолимой
боязнью образа, рельефа, "натуральности": В пространственной природе
царит horror vacui, боязнь пустоты; в еврейском творчестве — horror pleni,
страх перед заполненностью. Повсюду, во всех областях культуры, он всячески
избегает конкретного, формального.
Еврейство
не знает ясновидцев плоти, ищущих и находящих откровения всебожественной жизни
в камне и в красках, в формах и линиях природных; воссоздающих свои видения в
насыщенных внешним чувством, выпуклых образах поэтических.
Не
было у еврейства ни Фидия, ни Микеланджело, ни Шекспира, ни Гете, ни Толстого.
Даже в сфере абстрактно-социальной мысли ясновидец плоти является, прежде
всего, мыслителем-архитектором, возводящим не систему принципов и идей, а конкретно
и детально разработанное общественное строение (Платон, Кампанелла, Мор, Фурье,
Беллами).
Творческий
еврей — ясновидец духа, "Novi", пророк. Своеобразный чисто-еврейский
вид гениальности, являющейся индивидуальным синтезом религиозности, этики, лирики,
критики, политики в их высшей потенции.
Пророк
это тот, чей дух внутренне свободен от ярма закономерностей внешней природы, от
гнета объективированных норм status quo, от наглазников мертвящей традиции.
Носитель воли грядущего, должного в мире сущего. Квинтэссенция
темпорализма.
Это
своеобразная разновидность homo sapiens’а, дух которой действует лишь
интроспективно, вовнутрь, но не экстраспективно — вовне; всегда проспективно,
вперед, но не ретроспективно, назад.
Еврейство
— единственный из культурных народов, который видит золотой век человечества не
позади, не в прошлом, а впереди, а грядущем. В этом психологическом факте,
чреватом необозримыми последствиями для направления всей созидательной энергии
еврейства, сосредоточено, как в фокусе, все глубокое своеобразие еврейского
творчества.
Мысль
спационизма, пригвожденная к пространству, плоти, чувству, в минуту творческих
порывов всегда окрылена пессимистическим стремлением оторваться от порабощающих
уз телесности, от всей юдоли плача и скорби, от призрачного мира сего с его
радостями и печалями. Дух спационизма спокон веков рвался в мир небытия, в
Нирвану, в рай спиритуалистской или сенсуалистской потусторонности, в светлое
царство небесное (буддизм, христианство, ислам). Дух темпорализма, ориентированного
на полет Великого Разума, творческой эволюции, неизменно толкает еврея не
только к пессимистическому мятежу против сущего, застоя, но и к
оптимистическому самоутверждению личности, рода, мира, к воплощению в
реальность уже живущего в душе его мира должного, к водворению этого царства
Божия на земле.
Бьющаяся
в сетях чувственного мировосприятия, прикованная к пережитому, к осадкам и
наслоениям прошлого, мысль спационизма цепко хватается за идею личного
бессмертия, за призрак вечного перевоплощения, — за идею доземной и загробной
жизни (метемпсихоза, Ницше). В корне это является одухотворением и перенесением
на человеческую жизнь физического закона внешнего мира — закона сохранения
энергии.
Отрешенный
же от внешних чувств, темпорализм еврея, превращая в себе самом наследие
прошлого в вечно актуальную субъективную энергию, растворяет в процессе единого
мирового становления личный эгоизм в бессмертии коллектива, отвергая
дочеловеческую и загробную жизнь индивида. Род, коллектив обладает для темпорализма
не меньшей реальностью, чем особь, личность. История для еврея не повторяется.
Безудержное устремление ее вперед не прерывается бесплодными круговоротами
"der ewigen Wiederkehr", являющимися, в сущности, мертвыми петлями
при полете спационизма к вершинам гор из черепов и пушечного мяса, где
тиранически властвует Единственный, der Uebermensch, "светлая
бестия"...
Никому
так не знакомо это устремление ввысь, как творческому еврею, подчиняющему ему
все — и мысль, и чувство, и волю. Больше и прежде всего свою индивидуальную
волю, которая накапливаясь, углубляясь и потенцируясь в рамках коллектива,
нарастает, как лавина, и несется через мир к великой последней цели —
самоосознанию и самоосвобождению. И эта лавина все снова и снова рождает из
себя — Единого, Мыслящего и Волящего в унисон с коллективом — Мессию, Спасителя
личности, рода, человечества, Вселенной.
Если
Ягве есть не что иное, как идейный коррелат психического устремления
творческого еврея к установлению в мире царства Великого Разума, дуновение
которого он чувствует в себе в минуты экстаза,
2
то Мессия является его социальным коррелатом, вестником Ягве
на земле в критические моменты великих исторических итогов и сдвигов.
В
долгие же органические периоды "междуцарствия", накопления сил и
антагонизмов, наместником Мессии, выразителем его воли является пророк.
Душеприказчик, завершающий завещанное, и предтеча, прокладывающий пути
грядущему. Многообразная вечно текучая жизнь все сызнова воссоздает пророка в
различных его исторических проявлениях. Религиозный рефор-матор. Этический
мыслитель. Вдохновенный псалмопевец. Лирический поэт. Критик культуры.
Революционер
духа и жизни. Все они, прежде всего и больше всего, — пророки, разрушающие и
созидающие свои миры, — миры идей, принципов, целей и идеалов.
Моисей,
Давид, Исайя, Иеремия, Иисус, Павел.
Спиноза,
Лассаль, Маркс, Гейне, Бергсон, Бялик.
В
чем бы ни проявлялось их творчество — все они в первую очередь ясновидцы духа,
темпоралисты, пророки.
Время
— едино. В нем — весь мир. Помимо него мира нет. Это Время — Мир постигается
Разумом: малым разумом, рассудком и Великим Разумом, интуицией. Вокруг Разума
кристаллизируется все — и мысль, и чувство, и воля. При этом мысль нередко
сплетается на вершинах постижения со страстью. Страсти же втискиваются волей в
русло разума.
Amor
Dei intellectualis…
Творческая
эволюция мира состоит в подчинении протяжения мышлению, внешнего чувства —
внутреннему, пространства — времени. Так мыслит творческий еврей... Даже тогда,
когда он учит, что на пути к господству Великого Разума "сознание"
определяется "бытием", ходом творческой эволюции.
В
процессе еврейского творчества есть неумолимая прямолинейность. Из хаоса
эмоциональных восприятий и ощущений, из множественного и разобщенного мира
явлений интеллект извлекает их внутреннее единство, ритм эволюции. Сквозь
половинчатость и компромиссность будничной жизни мысль темпоралиста с
фанатической последовательностью прокладывает себе путь до конца, до последнего
звена мыслей, чувств, волений. До конца дней. До конца мира.
Мысль
и эмоция темпоралиста как будто свободны от внешних рамок. Амплитуда их
колебаний простирается от альфы до омеги духа. Как с представлением о времени
неразрывно связана "возможность соединения противоположных и взаимно
исключающих друг друга предикатов в одном и том же объекте" (Кант), так с
представлением о психике темпоралиста тесно связана возможность сочетания в
одном субъекте духовных крайностей и интеллектуальных контрастов. От Иисуса до
Иуды. От Гершуни до Азефа. Такова исключительная полярность еврейской
психики.
И
в этом лабиринте духа властвует верховный Разум, страстно играющий антитезами,
разрубающий всякое переживание критическим анализом на составные части и вновь
объединяющий их в высшем синтезе. Так, диалектическими зигзагами поднимается
дух из бездонных глубин эмоциональности до крайних вершин интуитивного
овладения Вселенной.
Несомый
потоком жизненного устремления, творческий еврей улавливает его сокровенный
ритм. Поэтому он легче всех проникает до "сути" явления, до их
принципа, до их общей, руководящей идеи, до внутреннего их единства.
В
Мире вечной борьбы антагонистических интересов и групповых вожделений творческий
еврей впервые оформил универсальную идею справедливости. И в политическом хаосе
вечно враждующих народов — государств он впервые поднялся на высоту идеи
единого человечества и вечного международного мира. Творческий еврей дал миру
Библию, книгу раг ехсеllеnсе, "книгу книг", "Песню песней",
квинтэссенцию поющей души, "царя царей", "Бога
богов"...
Ибо
мир внешних чувств, мир вещей и состояний творческий еврей подчиняет
внутреннему чувству, воспринимая его "sub specie durationis", из
глубин его длительности. А на мир внутреннего чувства, мир изменчивости и
движения, он взирает "sub specie aeternitatis", с высот вечности...
3
Примечания
1.
Spatium по-латыни — пространство назад к
тексту>>>
2.
Атрибуты еврейского Бога являются не атрибутами бытия, а
действия" (Г. Коген). назад к
тексту>>>
3.
Попытку общей апологии того, что здесь названо
"спациониэмом", предпринял Н. Driesmans. "Die plastische Kraft
in Kunst, Wissenschaft und Leben". назад к
тексту>>>