Герои
Достоевского в зеркале гуманистической психологии
"Психологическое
искусство Достоевского, - пишет Мочульский, - прославлено во всем мире. Задолго
до Фрейда и до школы психоаналитиков он погружается в глубины подсознания и
исследует душевную жизнь детей и подростков; он изучает психику безумцев,
маньяков, фанатиков, преступников, самоубийц. О Достоевском психопатологе и
криминалисте существуют специальные исследования. Но анализ его не
ограничивается индивидуальной психологией: он проникает в психологию социальную
- семейную, общественную, народную. Величайшие его прозрения относятся к душе
народа, к метапсихическому "всеединству" человечества".
Безумцы, маньяки,
фанатики, преступники, самоубийцы... Действительно, по произведениям
Достоевского можно изучать патопсихологию. У многих его персонажей - ярко
выраженный апатический или, наоборот, выражающийся в крайней раздражительности
астенический синдром; они впадают в агрессию, в том числе направленную против
самих себя, становятся жертвами галлюцинаций и навязчивых состояний, страдают
от всевозможных неврозов, фобий и нарушений личности, развратничают, предаются
садизму, мазохизму и нравственному эксгибиционизму, закатывают истерики,
совершают девиантные - антисоциальные - поступки.
Всю эту
"достоевщину" можно объяснить богатым на трагические ситуации
жизненным опытом автора, вместившим трудное детство рядом с отцом-тираном и
кроткой матерью; раннюю кончину матери и предположительно насильственную (от
рук своих же крестьян) смерть отца; ранний оглушительный литературный успех,
сменившийся чередой провалов и пренебрежением со стороны вчерашних почитателей
(в том числе Белинского и Тургенева) - пренебрежением, которое
сверхчувствительный молодой писатель воспринял как вражду и гонения. Увлечение
утопическим социализмом привело Достоевского сначала в кружок Петрашевского,
где собрались социалисты с умеренными взглядами, а затем - в общество
заговорщиков-радикалов под руководством Дурова. Последовали арест, смертный
приговор, инсценировка его исполнения и - в последний момент - замена казни
годами каторги и ссылки. А дальше - женитьба на не отвечавшей ему взаимностью
"мечтательнице" - Марии Дмитриевне Исаевой, вскорости умершей от
чахотки; неразделенная любовь к авантюристке Сусловой; губительная страсть к
азартной игре. Даже счастливый брак с Анной Григорьевной Сниткиной был омрачен
смертью двухмесячной первой дочери Сони, от которой писатель долго не мог
оправиться. Все это способствовало зарождению у Достоевского эпилепсии, привело
к душевной раздвоенности, существованию на грани нервного срыва.
Предпринимались
попытки объяснить поведение его персонажей с точки зрения разных
психологических школ, в частности социальной психологии, бихевиоризма и
психоанализа.
С точки зрения
социальной психологии в произведениях Достоевского мы имеем дело с ярко
выраженной аномией - отклоняющимся поведением, выражающим собой исторически
обусловленный процесс разрушения базовых элементов культуры, прежде всего в
аспекте этических норм. При достаточно резкой смене общественных идеалов и
морали определенные социальные группы перестают чувствовать свою причастность к
данному обществу, происходит их отчуждение, новые социальные нормы и ценности
отвергаются членами этих групп, в том числе и социально декларируемые образцы
поведения. Вместо общепринятых средств достижения индивидуальных или
общественных целей выдвигаются собственные, в частности противоправные. Явления
аномии, затрагивая при социальных потрясениях все слои населения, особенно
сильно действуют среди молодежи. На групповом уровне аномия представлена в
"Бесах", на индивидуальном - в образах Раскольникова (убийство),
Кроткой (самоубийство) и других.
Многие
персонажи, особенно поздних произведений Достоевского, испытывают трудности в
смысле групповой идентификации и социальной адаптации. Так, если Девушкин,
несмотря ни на что, естественным образом идентифицировал себя с чиновничеством,
то герою романа "Идиот", князю Мышкину, никак не дается полноценное
общение с людьми его круга. Однажды он произносит речь, в которой осуждает
русское дворянство за западничество, оторванность от народа - и вдруг
спохватывается: а ведь я и сам дворянин!
Вместе с тем
социальная психология не дает ответа на многие жизненно-важные вопросы, потому
что для большинства персонажей (включая героев повести "Бедные люди",
которую Белинский назвал первым русским социальным романом, и политического
романа "Бесы") главными, определяющими являются МЕЖЛИЧНОСТНЫЕ отношения.
В последнее
время творчество Достоевского все чаще рассматривается с религиозных позиций;
ярчайшим представителем этого направления является К. Мочульский. Но, если
социальные психологи склонны объяснять любую человеческую трагедию социальными
условиями ("среда заела"), то ревнители веры видят причину всех бед в
том, что люди "Бога забыли". А ведь неадекватно себя ведут, страдают
и совершают трагические ошибки верующие и неверующие в равной степени.
БИХЕВИОРИЗМ (от
англ. behaviour - поведение) - психологическое направление, изучающее не
субъективный мир человека, а объективно фиксируемые характеристики поведения,
вызываемого какими-либо внешними воздействиями. Действительно, внешние
воздействия играют важную роль в жизни Макара Девушкина из "Бедных
людей", но не они определяют искания и внутренний разлад Версилова из
"Подростка" или Ивана Карамазова.
ПСИХОАНАЛИЗ
постулирует ведущую роль бессознательных (иррациональных,
аффективно-эмоциональных, инстинктивных и интуитивных процессов) в деятельности
индивида, в формировании его личности. Но, как правило, психопаты Достоевского
прекрасно отдают себе отчет в неадекватности своих реакций и иррациональности
поступков, однако почему-то предпочитают вести себя именно так, а не иначе.
Чтобы понять, почему это так, обратимся к гуманистической психологии.
ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ
ПСИХОЛОГИЯ - ряд направлений в современной психологии, ориентированных прежде
всего на изучение СМЫСЛОВЫХ СТРУКТУР человека. Основными предметами анализа
являются: высшие ценности, самоактуализация личности, творчество, любовь,
свобода, ответственность, автономия, психическое здоровье, межличностное
общение. В качестве самостоятельного течения гуманистическая психология
выделилась в начале 60-х гг. ХХ века, как протест против бихевиоризма и психоанализа,
получив название третьей силы. Ее методологические позиции сформулированы в
следующих посылках: 1. Человек целостен; 2. Ценны не только общие, но и
индивидуальные случаи; 3. Главной психологической реальностью являются
переживания человека; 4. Человеческая жизнь - единый процесс; 5. Человек открыт
к самореализации; 5. Человек не детерминирован только внешними ситуациями.
Один из
основателей гуманистической психологии, американский психолог Абрахам Харольд
Маслоу (1908 - 1970) создал иерархическую модель мотивации, в которой выделил
пять основных категорий потребностей, определяющих человеческое поведение. При
этом вводится предположение о том, что потребности более высокого уровня не
могут быть удовлетворены, если предварительно не удовлетворены потребности
нижележащих уровней.
Вот список
Маслоу:
1)
физиологические (гомеостатические) потребности;
2) потребность
в безопасности и стабильности;
3) потребность
в любви и принадлежности к группе;
4) потребность
в уважении и признании;
5) потребность
в самоактуализации.
В дальнейшем к
этому списку добавились потребности знать и понимать и группа эстетических
потребностей.
Маслоу дал
описание личностных особенностей САМОАКТУАЛИЗИРУЮЩИХСЯ ЛЮДЕЙ, среди которых
особенно выделил независимость, креативность, философское мировосприятие,
демократичность в общении, продуктивность. В дальнейшем он видоизменил свою
модель мотивации на основе идеи о качественном различии двух классов
потребностей: потребностей нужды и потребностей развития.
Как правило,
выделенные Маслоу основные группы потребностей и связанные с ними интересы
располагаются у большинства людей и животных именно в такой последовательности:
по степени убывания значимости. Вместе с тем, этот порядок не следует
воспринимать как догму. Существует немало людей, для которых самовыражение так
же важно, как любовь. Встречаются творческие натуры, для которых чрезвычайно
важна эстетическая сторона.
Физиологические
потребности - общие для всего животного царства. Их цель - удовлетворить
биологические нужды, такие как голод, жажда, усталость, секс и многие другие.
Более точно эту категорию потребностей выражает недавно введенное в обиход
понятие гомеостаза, то есть автоматических попыток тела сохранить себя в
нормальном сбалансированном состоянии.
Без сомнения,
гомеостатические потребности являются главными. Люди нуждаются в очень многих
вещах, но если они по-настоящему голодны или их мучает жажда, они и не подумают
о чем-то другом, пока эти потребности не будут удовлетворены - хотя бы
частично.
Когда человеку
уже не нужно заботиться о жизненно важной потребности в выживании, он больше
всего нуждается в безопасности. Если эта потребность не удовлетворена, картина
такая же, как при голоде. Дефицит безопасности оказывает сильнейшее влияние на
весь комплекс взглядов и ощущений.
После разумного
удовлетворения физиологических нужд и потребности в безопасности, следующей
фундаментальной потребностью является жажда любви и принадлежности к группе.
Для одинокого человека тоска по друзьям, любимым, семье становится манией. Пока
человек голодал, угроза висела над самим его существованием, и он не мог думать
ни о чем другом, кроме еды и безопасности; зато теперь он больше всего на свете
хочет быть нужным, любимым, стремится к добрым отношениям с людьми, ищет свое
место в обществе. Ощущение своей отверженности мешает человеку приспособиться к
окружающей среде и приводит к жесточайшим неврозам.
Следующей в
иерархии фундаментальных потребностей идет потребность в признании и уважении,
проявляющаяся в стремлении индивида к престижу, высокому общественному
положению и власти. Общественное признание рождает у него чувство своей
значимости. Он УТВЕРЖДАЕТ СЕБЯ (в том числе в собственных глазах) за счет
реальных достижений в той или иной области либо словесных заявлений.
Высшую ступень
в иерархии фундаментальных потребностей занимает потребность в САМОАКТУАЛИЗАЦИИ
(самоосуществлении, самореализации). Если воспользоваться формулировкой
австрийского психолога Альфреда Адлера, это - РЕАЛИЗАЦИЯ ЖИЗНЕННОЙ ЦЕЛИ, или
СМЫСЛА ЖИЗНИ. Последователь Маслоу, австрийский психолог и психиатр Виктор
Франкль считал поиски смысла основной движущей силой развития личности. При
отсутствии смысла возникает экзистенциальный вакуум, проявляющийся как невроз.
Индивидуальный
смысл жизни может быть найден в одной из трех сфер: творчество, переживания и
осознанное отношение к обстоятельствам, на которые нельзя повлиять. Одной из
основных областей, в которой индивид может получить поддержку в поисках смысла,
является религиозная вера. Приверженцы гуманизма черпают силы в вере в человека
и человечество.
На микроуровне
цель у каждого своя, большая или маленькая. Но есть еще макроуровень,
безотчетно ощущаемый каждым из нас. Существует великая цель, от достижения
которой в значительной мере зависит наша самооценка. Человек стремится внести
свою, пусть крошечную, лепту в осуществление общего грандиозного замысла, будь
то строительство царства Божия на земле или развитие человечества.
Американский
ученый Дж. С. А. Бойс писал (2): Взаимодействуя с веществами, растениями и
животными, человек выделяет и увязывает во времени и пространстве творческую
энергию - свою собственную и энергию других людей. Он движется в четырехмерном
мире, добровольно соотнося себя со своими предшественниками и последователями.
Это соотнесение для него очень важно: благодаря ему человек учится понимать
окружающий мир; оно не добавляется механически к изолированному опыту... Это -
исключительно человеческая форма природной энергии, действующей в соответствии
с законом СВЯЗИ ВРЕМЕН; стоит ее осознать - и происходит развитие, которого не
могло произойти раньше.
Такой взгляд на
мир и человека предписывает нам этические нормы и обязанности. На этом, сугубо
человеческом уровне взаимозависимости связь времен неизбежно ведет к появлению
чувства ответственности перед другими людьми и перед будущим
Нормальный
человек стремится как можно больше знать об окружающем мире, открывать новое,
понимать. Активная любознательность толкает нас на эксперименты, рождает
интерес ко всему новому, неизведанному. Забегая вперед, отметим: в
произведениях Достоевского жажда знаний и стремление докопаться до причин
характерны не только для высокоразвитых личностей типа Ивана Карамазова, но и
для прозябающих в нищете и убожестве, таких как бедняк Макар Девушкин, холуй Лебедев
в Идиоте или омерзительный Смердяков...
И наконец, на
человеческое поведение влияют определенные стремления, которые можно назвать
ЭСТЕТИЧЕСКИМИ ПОТРЕБНОСТЯМИ. Очутившись в безобразной обстановке, некоторые
буквально заболевают и приходят в себя только после удовлетворения их чувства
прекрасного. Страсть к красоте особенно ярко выражена у художников; некоторые
из них совершенно не выносят уродства. Маслоу включал в эту же категорию
безотчетное желание поправить криво висящую картину. Стремление к порядку и
гармонии - основа эстетической потребности. Герои Достоевского глубоко страдают
от неблагообразия окружающего мира. Князь Мышкин надеется на то, что красота
спасет мир, но эта надежда гибнет при столкновении с действительностью.
Попробуем
приложить классификацию Маслоу к герою первой удачной повести Достоевского
Бедные люди, Макару Алексеевичу Девушкину.
Для своей
повести, - пишет Мочульский, - Достоевский берет самую избитую тему основанной
Гоголем "натуральной школы". В повести "Шинель" Гоголь изображает
бедного чиновника, Акакия Акакиевича, тупого, забитого и бессловесного. Ценой
невероятных лишений он собирает деньги на покупку новой шинели. Но ее у него
крадут, и он умирает от отчаяния. Герой "Бедных людей", Макар
Девушкин, тоже бедный и жалкий чиновник; он тоже всю жизнь переписывает бумаги,
над ним издеваются сослуживцы, его распекает начальство. Даже наружностью,
платьем, сапогами он похож на героя "Шинели". Достоевский усваивает
все приемы Гоголя, усиливая и усложняя их, но вместе с тем ученик бунтует
против учителя. Его возмущает отношение Гоголя к своему несчастному герою.
Разве "Шинель" не есть убийственная насмешка над "бедным
чиновником"? Разве Акакий Акакиевич - не ходячий автомат, не тупое
существо, высший идеал которого теплая шинель? Достоевский, усвоив технику
гоголевской школы, взрывает ее изнутри. Он очеловечивает смешного героя...
Достоевский сделал простое, но гениальное изменение в композиции Гоголя: вместо
вещи ("Шинель") поставил живое человеческое лицо (Вареньку), и
произошло чудесное превращение. Смешная самоотверженность Акакия Акакиевича
ради покупки шинели, его аскетизм, опошленный недостойным объектом, обернулись
возвышенной и трогательной привязанностью Макара Алексеевича к своей Вареньке.
Из мании Башмачкина Достоевский сделал бескорыстную любовь Девушкина. (Имя
Башмачкин - вещное, имя Девушкин - личное)...
Физические
страдания Девушкина - жизнь впроголодь, в чадной кухне, хождение на службу в
дырявых сапогах, механическое переписывание бумаг - ничто по сравнению с душевными
терзаниями, на которые обрекает бедность. Бессилие помочь Вареньке, когда ей
трозит голодная смерть, когда она больна и обижена злыми людьми,- вот что
доводит смирного и тихого Макара Алексеевича до отчаяния и бунта. Он задолжал
хозяйке, продал свое платье, ему стыдно показаться в департаменте; его гонят с
квартиры, сослуживцы издеваются и называют крысой. Варенька изнемогает от
непосильной работы, и все можно было бы устроить, если бы достать немного
денег. К лучшим страницам повести относятся мечты Девушкина о займе, его
надежды и планы, посещение ростовщика, неудача, отчаяние и "дебош"...
Девушкин не
только переживает бедность как свою личную и человеческую трагедию, но и
анализирует ее как особое душевное состояние.
Бедность
означает беззащитность, запуганность, униженность; она лишает человека
достоинства, превращает его в "ветошку". Бедняк замыкается в своем
стыде и гордости, ожесточается сердцем, делается подозрительным и
"взыскательным". "Бедные люди капризные,- пишет Девушкин,- он,
бедный-то человек, он взыскателен; он и на свет-то Божий иначе смотрит, и на
каждого прохожего косо глядит, да вокруг себя смущенным взором поводит, да
прислушивается к каждому слову,- дескать, не про него ли там что говорят; что
вот, дескать, что же он такой неказистый... Да уж если Вы мне простите,
Варенька, грубое слово, так я Вам скажу, что у бедного человека на этот счет
тот же самый стыд, как и у Вас, примером сказать, девический".
Смирненький и
тихонький Девушкин начинает бунтовать. Ему лезут в голову либеральные мысли:
отчего одни счастливы и богаты, а другие бедны и несчастны? Почему такая
несправедливость? Отчего это так все случается, - спрашивает он Вареньку, - что
вот хороший-то человек в запустении находится? А ведь бывает же так, что
счастье-то часто Иванушке-дурачку достается. Ты, дескать, Иванушка-дурачок,
ройся в мешках дедовских, пей, ешь, веселись, а ты, такой-сякой, только и
облизывайся... Знаю, знаю, матушка, нехорошо это думать, это вольнодумство,..
да тут поневоле грех в душу лезет...
Естественно,
бедными людьми движут фундаментальные потребности в физическом выживании и в
безопасности. Для Вареньки они являются определяющими: именно они вынуждают ее
принять предложение обидчика - богатого старика Быкова. С Девушкиным дела
обстоят сложнее. Помимо гомеостатических потребностей и потребности в любви и
привязанности, для него много значат признание, уважение и самоуважение.
Мочульский называет Девушкина наиболее чистым и благородным из старых
любовников Достоевского, возвышающим свою страсть до самоотверженности и
бескорыстного служения.
Этот забитый,
по выражению Белинского, чиновник дорожит своим человеческим достоинством. В
нем сильны потребность знать и понимать и жажда справедливости. Любовь к
Вареньке стала смыслом его жизни: благодаря ей он приподнимается над
обыденностью; она, эта любовь, дает ему возможность помочь сиротке и тем самым
хоть на йоту изменить мир к лучшему.
Девушкин жалок,
но он не шут и не сумасшедший; в его стремлениях нет ничего неестественного,
напускного. Он открывает собой галерею не слишком удачливых, но привлекательных
персонажей, психически здоровых и цельных натур, таких как Авдотья Романовна и
Соня Мармеладова в Преступлении и наказании, мать Пселдонимова в Скверном
анекдоте, странник Макар Алексеевич Долгорукий в Подростке и другие.
Вместе с тем,
Достоевский не был бы Достоевским, если бы его не занимала двойственность
человеческой натуры. Почти одновременно с Бедными людьми выходит Двойник -
психологическая повесть о раздвоении сознания.
Вот как
Мочульский характеризует ее героя:
Титулярный
советник Яков Петрович Голядкин -порождение петербургского гнилого тумана,
призрак, живущий в призрачном городе. Он вращается в фантастическом мире
департаментов, канцелярий, отношений, исходящих бумаг, административных
распекании, сложных интриг, чинов и рапортов. Он маленький "штифтик"
в государственной машине, ничтожная песчинка, затерявшаяся в толпе чиновников.
Бюрократический строй николаевской империи своей грузной массой давит на
человеческую личность. Государство знает номер и чин, но не знает лица. Схема
человеческих ценностей заменена табелью о рангах. Все чиновники похожи друг на
друга, и значение их определяется не внутренне, их достоинством, а внешне,
положением, должностью. Отношения между людьми механизированы и сами люди
превращены в вещи. В департаменте появляется двойник Голядкина, и ни один
чиновник не замечает этого "чуда природы". Никто и не смотрит на лицо
человека, разве у вещей есть лица? Вещи взаимно заменимы, и подмена Голядкина
его двойником никого не удивляет.
Каким же должен
быть человек, раздавленный бюрократической машиной, опустошенный? Что должен
испытывать он, ощущая надвигающуюся гибель своей личности? Как ему отстоять
себя, доказать, что он - это он, единый и неповторимый; что его нельзя ни заменить,
ни подменить? Голядкин пытается спасти свою личность ограждением от других,
выделением из безличной массы, уединением. Как затравленная мышь, он прячется в
своем подполье. Он первый "человек из подполья" у Достоевского. Ему
хочется быть "в стороне", чтобы никто его не трогал, быть, "как
все", чтобы не привлечь ничьего внимания. Страх перед жизнью и ее
ответственностью порождает малодушное желание "стушеваться",
"исчезнуть".
Жажда
безопасности у Голядкина вступает в жесточайший конфликт с потребностью в
самореализации. На почве страха зарождается мысль о раздвоении. Она растет в
бредовом сознании героя и воплощается в образе Голядкина-младшего. Подпольный
человек уединяется, но вне социальной действительности его ждет гибель. Убегая
от машины, грозящей его перемолоть, он находит в самом себе зияющую пустоту.
Спасать нечего; поздно; процесс разложения личности уже завершился. Голядкин
еще суетится, мечется, но это - судорожные движения раздавленной мыши. Он
кричит, что он человек, что у него свое место, что он не ветошка: Как ветошку
себя затирать я не дам... Я не ветошка, я, сударь мой, не ветошка!. Однако эти
заклинания не мешают ему чувствовать себя подлой и грязной ветошкой.
Подпольный
человек, загнанный и обиженный, живет затаенными чувствами. Самолюбие у него
сумасшедшее, мнительность и амбиция непомерные. Неосуществленные желания
становятся навязчивыми идеями, порождают манию преследования, разрешаются в
безумие. Самореализация подменяется болезненным самоутверждением в форме
бегства от действительности.
В следующей
(также прохладно встреченной литературной общественностью) повести Достоевского
Господин Прохарчин, вновь ставится проблема одиночества человеческой души,
замкнутости сознания, бегства в подполье. В то же время бегство в безумие уже
не кажется автору неизбежной судьбой подпольного человека. Он видит другие
возможности самоутверждения. Отстаивая себя во враждебном и чуждом мире,
спасаясь от пустоты своей замкнутости, одиночка может возмечтать о могуществе,
бедняк - плениться идеей богатства. Прохарчин - скупец: подобно Акакию
Акакиевичу, он живет впроголодь, лишает себя самого необходимого, аскетически
служит своей идее Но идея его несравнима с жалкой мечтой о теплой шинели. Его
идея величественна. Он - скупой рыцарь.
Историю
возникновения образа нищего-богача Прохарчина и связь его со Скупым рыцарем
Пушкина Достоевский подробно изложил в фельетоне Петербургские сновидения в
стихах и прозе (1861 г.). В нем он рассказывает, что однажды прочел в газетах
историю одного скупца. Открылся вдруг новый Гарпагон, умерший в самой ужасной
бедности на грудах золота. Старик этот был некто отставной титулярный советник
Соловьев. Он нанимал себе угол за ширмой за три рубля,.. не имел никаких
занятий, постоянно жаловался на скудость средств и даже, верный характеру своей
видимой бедности, за квартиру вовремя не платил, оставшись после смерти должен
за целый год. Он отказывал себе в свежей пище даже в последние дни своей жизни.
После смерти Соловьева, умершего на лохмотьях, посреди отвратительной и грязной
бедности, найдено в его бумагах 169 022 р. с кредитными билетами и наличными
деньгами...
"И вот
передо мною нарисовался вдруг образ, очень похожий на пушкинского "Скупого
рыцаря"... Он ушел от света и удалился от всех соблазнов его к себе за
ширмы. Что ему во всем этом пустом блеске, во всей этой нашей роскоши? К чему
покой и комфорт? Нет, ничего ему не надо, у него все это есть, там, под
подушкой, на которой наволока еще с прошлого года. Он свистнет, и к нему
послушно приползет все, что ему надо. Он захочет, и многие лица осчастливят его
внимательной улыбкой Он выше всех желаний..."
Человек,
отгородившийся от мира, висит в пустоте; замкнутость и есть его опустошенность.
Перед страхом небытия он утверждает себя через могущество. Если он богат, у
него все есть.
В Прохарчине
соединились две фундаментальные потребности: в безопасности и самоутверждении.
Впоследствии идея богатства, дающего его обладателю могущество, воплотилась,
среди прочих, в образах Гани Иволгина из романа Идиот и подростка Аркадия
Долгорукого - (правда, Аркадий в конце концов понял ущербность своей идеи;
деятельная любовь к близким подсказала ему путь подлинного, а не мнимого
самоутверждения). О власти, которую сулит богатство, мечтает и Раскольников.
Так уже в
ранних произведениях Достоевского наметилась проблема неудовлетворенной
потребности в самореализации, подменяемой самоутверждением в уродливых,
противоестественных формах, прежде всего в форме бегства от действительности: в
безумие, раздвоение личности, самозванство, подпольное существование, в
мечту...
Мочульский
отмечает: новая художественная тема - мечтательство - выросла из идеи
"замкнутого сознания", основной идеи всего творчества писателя. Но в
пределах поэтики натуральной школы эта тема связалась с образом "бедного
чиновника" и снизилась до мрачно-комического гротеска (Голядкин,
Прохарчин). Достоевскому нужно было вернуться к романтической традиции, чтобы
выявить ее возвышенно-поэтический аспект. В "Петербургской летописи"
мы находим блестящие лирические страницы, посвященные мечтательству.
Вот как
изображается петербургский мечтатель:
"Знаете ли
вы, что такое мечтатель, господа? Это - кошмар петербургский, это -
олицетворенный грех, это - трагедия, безмолвная, таинственная, угрюмая, дикая,
со всеми неистовыми ужасами, со всеми катастрофами, перипетиями, завязками и
развязками, и мы говорим это вовсе не в шутку. Вы иногда встречаете человека
рассеянного, с неопределенно-тусклым взглядом, часто с бледным, измятым лицом,
всегда как будто занятого чем-то ужасно тягостным, каким-то головоломнейшим
делом, иногда измученного, утомленного как будто от тяжелых трудов, но в
сущности не производящего ровно ничего; таков бывает мечтатель снаружи.
Мечтатель всегда тяжел, потому что неровен до крайности: то слишком весел, то
угрюм, то грубиян, то внимателен и нежен, то эгоист, то способен к
благороднейшим чувствам... Селятся они большей частью в глубоком уединении, по
неприступным углам, как будто таясь в них от людей и от света, и вообще даже
что-то мелодраматическое кидается в глаза при первом взгляде на них... Они
любят читать... но обыкновенно со второй, третьей страницы бросают чтение, ибо
удовлетворились вполне. Фантазия их, подвижная, летучая, легкая, уже
возбуждена, впечатление настроено, и целый мечтательный мир, с радостями, с
горестями, с адом и раем, с пленительными женщинами, с геройскими подвигами, с
благородною деятельностью, всегда с какой-нибудь гигантской борьбою, с
преступленьями и всякими ужасами, вдруг овладевает всем бытием мечтателя.
Комната исчезает, пространство тоже, время останавливается или летит так
быстро, что час идет за минуту. Иногда целые ночи проходят в неописанных
наслаждениях. Часто в несколько часов переживается рай любви или целая жизнь,
громадная, гигантская, неслыханная, чудная, как сон, грандиозно-прекрасная. По
какому-то неведомому произволу ускоряется пульс, брызжут слезы, горят
лихорадочным огнем бледные увлажненные щеки... Минуты отрезвления ужасны:
несчастный их не выносит и немедленно принимает свой яд в новых увеличенных
дозах... На улице он ходит, повесив голову, мало обращая внимания на
окружающих, но если заметит что, то самая обыкновенная житейская мелочь
принимает в нем колорит фантастический... Воображение настроено: тотчас
рождается целая история, повесть, роман... Нередко же действительность производит
впечатление тяжелое, враждебное на сердце мечтателя, и он спешит забиться в
свой заветный золотой уголок... Неприметно начинает в нем притупляться талант
действительной жизни... Наконец, в заблуждении своем он совершенно теряет то
нравственное чутье, которым человек способен ощутить всю красоту настоящего, и
в апатии лениво складывает руки и не хочет знать, что жизнь человеческая есть
беспрерывное самосозерцание в природе и в насущной действительности... И не
трагедия такая жизнь! Не грех и не ужас! Не карикатура! И не все ли мы более
или менее мечтатели!"
Для самого
Достоевского литературные впечатления уже в ранней юности были важнее
жизненных. Мочульский сообщает: "Знакомство с В. Скоттом или Шиллером
более определили его душевный строй, чем влияние природы или обстановка
семейной жизни. Он по натуре своей человек внутренний, отвлеченный. Внутреннее
всегда преобладало в нем над внешним. Напряженность душевной жизни грозила
нарушением равновесия и подготовляла трагедию мечтателя, тщетно стремящегося к
"живой жизни". Проблема "человека из подполья" восходит к
"абстрактной", книжной юности писателя..."
Герой повести
"Белые ночи" - молодой литератор, в чьей судьбе повторились события
ранней литературной жизни молодого Достоевского: бурный успех - и череда
громких провалов, горькое разочарование. Но в то время, как могучий дар
Достоевского превозмог внешние и внутренние трудности, центральный персонаж
повести нашел отдушину в мечтательстве.
Рассказчик из
"Белых ночей" открывает собой целую галерею мечтателей Достоевского.
За ним последуют мечтательница и энтузиастка - мать Неточки Незвановой;
оторванный от жизни романтик Вася из "Дядюшкиного сна";
мечтательством спасается от тоски Настасья Филипповна. Мечтателем, живущим в
фантастическом мире и утратившим связь с живой жизнью называет Мочульский князя
Мышкина. В конце романа резонер Евгений Павлович упрекает князя во лжи: он
ВЫДУМАЛ свою любовь к Настасье Филипповне, он ВООБРАЗИЛ, что должен на ней
жениться. "Фундамент всего происшедшего,- объясняет Евгений Павлович,-
составился из огромной наплывной массы головных убеждений, которые вы
принимаете до сих пор за убеждения истинные, природные и
непосредственные".
Еще один способ
компенсировать неудовлетворенную потребность в самоактуализации - яростное самоутверждение
в глазах окружающих за счет тирании или фиглярства.
Марья
Александровна из повести-комедии "Дядюшкин сон" находила потребность
в непрерывном излиянии своего гнева на Афанасья Матвеича, потому что тирания
есть привычка, обращающаяся в потребность. Та же мысль проводится в
"Записках из мертвого дома": "Тиранство есть привычка; оно
одарено развитием, оно развивается наконец в болезнь".
Но свое высшее
воплощение идея тиранства обрела в образе мужа Кроткой из одноименной повести.
Мочульский отмечает: "В характере последнего усилены черты деспотизма и
сладострастия власти. Ему необходимо утвердить свое величие, возвратить себе
потерянное "благородство" и с этой целью он "воспитывает"
молоденькую жену. Как демон, требует он, чтобы она, "падши, поклонилась
ему". Кончается самоубийством молодой женщины и отчаянием тирана".
Здесь
представляется уместным сослаться на теорию тирании, изложенную А. Ван Фогтом
во вспомогательной брошюре к фантастическому роману "Деспот".
"В 1956
году,- пишет ван Фогт,- когда для меня уже определился в основных чертах тип
тирана - властной, агрессивной личности, - я попросил рассказать мне
какой-нибудь из ряда вон выходящий случай об отношениях между супругами. Он
поведал о муже, который в свое время пытался определить жену в лечебницу для
умалишенных...
До замужества
эта женщина работала медсестрой и до брака имела две интимных связи с врачами.
Когда будущий супруг сделал ей предложение, она рассказала ему об этом. Он чуть
с ума не сошел от ревности. На следующий день он явился к ней, имея при себе по
всем правилам оформленный документ, и потребовал, чтобы она не читая поставила
свою подпись. Он объяснил свое требование ее "виной" и был так
расстроен, что женщина и впрямь почувствовала себя виноватой и подписала.
Вскоре они поженились.
После свадьбы
он пустился во все тяжкие. Разъезжал по стране, появляясь дома когда
заблагорассудится, таскал с собой повсюду секретарш и посещал их на дому.
Расспросы жены приводили его в бешенство, дело доходило до драки.
"Исходя из
многолетних наблюдений за другими представителями этого мужского типа,- сказал
психолог,- полагаю, что текст документа содержал признание жены в том, что она
шлюха. Женясь на ней, он как бы возвышал ее до себя. Однако в силу своего
прежнего статуса падшей женщины она имела только те права, которые он сам ей
милостиво даровал".
Таков, -
заключает ван Фогт,- тип властного, агрессивного мужчины, уверенного в своей
правоте и считающего себя вправе "карать" за отступления от правил.
Его ни за что, ни при каких обстоятельствах не убедить, что правда может быть
не на его стороне. Он мнит себя непогрешимым".
Ван Фогт
подчеркивает: такое поведение есть выражение доведенного до крайности
традиционного отношения мужчины к женщине, результат миллионов лет мужского
господства.
Интереснее
всего то, что, если "непогрешимого" оставит жена - его "мальчик
для битья", - он может серьезно заболеть, спиться или пристраститься к
наркотикам. Ибо рушится весь его жизненный уклад, его власть над телом женщины.
"Если она уходит либо подает на развод, он приходит в страшное
расстройство. Появляются мысли о смерти и сопутствующие им признаки - слезы,
отчаянные мольбы: Не покидай меня, я люблю тебя больше жизни! Лишь после
бесчисленных и горьких разочарований какой-то процент женщин отказывается
принимать это безумие за любовь.
Если она тверда
в своем решении, в его воспаленном мозгу наряду с мыслями о самоубийстве
начинают возникать мысли об убийстве. Ибо для самоутверждения
"непогрешимому" необходимо сохранить контроль над женщиной. Этот тиран
просто не может жить без жертвы своей тирании.
Кроме истории
мужа и жены, которую Достоевский поведал в "Кроткой", на память
приходят также отношения между "подпольным человеком" и Лизой -
несчастной проституткой, в душу которой он вселил надежду на новую, чистую
жизнь и над которой жестоко надсмеялся.
"Записки
из подполья" начинаются словами: "Я человек больной... Я злой
человек. Непривлекательный я человек. Я думаю, у меня болит печень... Я не
лечусь и никогда не лечился, хотя медицину и докторов уважаю... Я не хочу
лечиться со злости... Я, разумеется, не сумею вам объяснить, кому именно я
насолю в этом случае моей злостью: я отлично хорошо знаю, что и докторам я
никак не смогу "нагадить" тем, что у них не лечусь; я лучше всякого
знаю, что всем этим я единственно себе поврежу, и никому больше... Вы
удивляетесь? Так и удивляйтесь, мне этого-то и хотелось. Что ж делать, уж такой
я парадоксалист".
В пылу
самоутверждения этот человек старается загрязнить и извратить свое отражение в
зеркале: рассказывает о себе мерзости, преувеличивает свое безобразие, цинично
высмеивает в себе все высокое и прекрасное. Это - самозащита отчаяния,
безысходный круг, по которому мечется больное сознание.
К. Мочульский
делает знаменательный вывод: "подпольный человек" не только раздвоен,
но и бесхарактерен: он ничем не сумел сделаться: "ни злым, ни добрым, ни
подлецом, ни честным, ни героем, ни насекомым!" А все потому, что
"человек XIX столетия должен и нравственно обязан быть существом, по
преимуществу, бесхарактерным; человек же с характером, деятель - существом, по
преимуществу, ограниченным". Сознание - болезнь, приводящая к инерции, т.
е. к "сознательному сложа-руки-сидению". Так ставится Достоевским
проблема современного ГАМЛЕТИЗМА. Сознание убивает чувство, разлагает волю,
парализует действие... Всякая первоначальная причина тотчас же тащит за собой
другую, еще первоначальнее, и т. д. в бесконечность. Причинная цепь упирается в
дурную бесконечность, и в этой перспективе всякая истина - не окончательна,
всякое добро относительно. Для нового Гамлета остается одно занятие:
"умышленное пересыпание из пустого в порожнее". От сознания -
инерция, от инерции - скука. Не действуя, не живя, человек со скуки начинает
"сочинять жизнь" - обиды, приключения, влюбленность. Подпольное
существование становится фантастическим; это игра перед зеркалом. Человек
страдает, радуется, негодует и как будто вполне искренно; но каждое чувство
отражается в зеркале сознания, и в актере сидит зритель, который оценивает его
искусство. Подпольный человек благородными речами переворачивает душу
проститутки; говорит горячо, искренно, до "горловой спазмы" доходит -
и в то же время ни на минуту не забывает, что все это игра. Он дает Лизе свой
адрес, но страшно боится, что она к нему придет. Голос зрителя в нем говорит:
"И опять, опять надевать эту бесчестную, лживую маску"; голос актера
возражает: "Для чего бесчестную? Какую бесчестную? Я говорил вчера
искренно. Я помню, во мне тогда было настоящее чувство..." Но такова
природа самосознания: все разлагать на "да" и "нет"; какая
может быть "непосредственность и искренность" в игре перед зеркалом?
Впоследствии
проблема болезненной раздвоенности и порочности самосознания будет поставлена в
романе "Подросток" (Версилов объявляет икону святыней - и тут же
злобно разбивает).
Кривляние,
ёрничество, шутовство, показное самоуничижение как способы самоутверждения
свойственны не только "подпольному человеку", но и, скажем, Фоме
Опискину из "Села Степанчикова", и опустившемуся генералу Иволгину из
"Идиота". Последний частенько отдает дань псевдологии -
патологической склонности к сообщению ложной информации, к сочинению
фантастических историй - о том, например, как он носил маленького князя Мышкина
на руках. Мотив все тот же: любой ценой обратить на себя внимание, доказать
свою значимость.
Как ни странно,
в тот же ряд попадает и такой прожженный циник и записной сладострастник, как
Федор Павлович Карамазов. Этот негодяй, никогда не испытывающий угрызений
совести, начисто лишенный каких-либо комплексов, все-таки нуждается в признании
и привязанности сына Алеши, поэтому и ломает комедию при общем сборе семьи в
келье старца Зосимы:
"-
Учитель! - повергся он вдруг на колени. - Что мне делать, чтобы наследовать
жизнь вечную?
Трудно было и
теперь решить, шутит он или в самом деле в таком умилении".
Еще один
распространенный способ обратить на себя внимание - истерика, надрыв. В
"Братьях Карамазовых" даже некоторые главы именуются
"надрывами": "Надрыв в гостиной", "Надрыв в
избе", "...И на чистом воздухе". Причем, если кривляются у
Достоевского, как правило, мужчины, то надрыв - прерогатива женщин, независимо
от их личных качеств и социального положения. Надрыв Катерины Ивановны
Мармеладовой ничем не отличается от надрыва Настасьи Филипповны или другой
Катерины Ивановны - невесты Дмитрия в Братьях Карамазовых.
Мы уже говорили
о порядке выхода той или иной потребности на первый план и о том, что эта
последовательность иногда нарушается. Так вот, для многих персонажей
Достоевского исключение становится правилом. Их потребность в самоутверждении
сильнее инстинкта самосохранения (гордость Нелли из "Униженных и
оскорбленных" не позволяет ей обратиться за помощью к законному отцу,
князю Валковскому), не говоря уже о любви.
Любовь -
исключительно сложное чувство, связанное не с одной, а с целым комплексом
потребностей: в сексе, признании, эстетической потребности, а зачастую и
потребности в самореализации, прорыве к смыслу, выходу из тупика. Почему, по
выражению Дмитрия Карамазова, "барышни любят подлецов?" Почему умная,
гордая, богатая Катя, отдав свое сердце якобы благополучному Ивану, всеми
силами цепляется за беспутного, к тому же влюбленного в Грушеньку Дмитрия? Да
потому что с ним можно почувствовать себя богом.
"- Я уже
решилась: если даже он и женится на той... твари, - начала она торжественно,..
- то я все-таки не оставлю его! От этих пор я уже никогда, никогда не оставлю
его! - произнесла она с каким-то надрывом какого-то бледного, вымученного
восторга. - То есть не то чтоб я таскалась за ним, попадалась ему поминутно на
глаза, мучила его - о нет, я уеду в другой город, куда хотите, но я всю жизнь,
всю жизнь мою буду следить за ним не уставая. Когда же он станет с тою
несчастен... то пусть придет ко мне, и он встретит друга, сестру... Я добьюсь
того, я настою на том, что, наконец, он узнает меня и будет передавать мне всё,
не стыдясь! - воскликнула она как бы в исступлении. - Я буду богом его,
которому он станет молиться... Я обернусь в машину для его счастия..."
В этой позиции
и этой тираде, тем более произнесенной перед Алешей и Иваном Карамазовыми,
причудливо переплелись две потребности: в самоутверждении (Я буду богом!) и в
самореализации (стремление внести свою лепту). Катя обманывает себя, принимая
эту комбинацию за любовь. То же происходит в романе "Идиот" с обеими
женщинами, соперничающими из-за князя Мышкина: Настасья Филипповна любит в нем
надежду на свое спасение, а Аглая - возможность приобщения к высшим ценностям,
причастности к пока еще неясному для нее "делу".
Даже настоящая,
не головная любовь тем сильнее и неодолимее, чем больше в ней дополнительных
компонентов, особенно имеющих отношение к СМЫСЛУ и РАЗВИТИЮ. Вот почему Алеша
Валковский в "Униженных и оскорбленных" отдает предпочтение Кате: тут
и чувство новизны, и возможность собственного роста, тогда как отношения с
Наташей все больше напоминают топтание на месте.
Точно так же
роковая страсть Свидригайлова к Дуне и одержимость Рогожина Настасьей
Филипповной связаны для обоих с надеждой на перемены в жизни и в собственной
душе, надеждой вырваться из той клоаки, в которой они существуют. Случай с
Рогожиным особенно тяжел потому, что Настасья Филипповна не понимает, не хочет
ничего понимать, толкает его обратно, вниз... и убийство становится неизбежным.
Парадокс,
обрекающий некоторых героев Достоевского на недостижение внутренней гармонии,
заключается в том, что, занимаясь почти исключительно самопознанием, они на
удивление плохо знают себя и поэтому оказываются в плену у квазипотребности. Мы
уже говорили о самообмане Кати в Братьях Карамазовых. Другой яркий пример -
Раскольников. Как проницательно подметил Мочульский, он стремится к богатству,
будучи совершенно бескорыстным; мечтает о практическом деле, будучи теоретиком
(добавим: добивается власти, не имея в своем характере ничего общего с
тиранами). В неблагоприятных социальных условиях в его воспаленном мозгу
зародилась мысль о преступлении, но мог ли такой человек совершить пошлое
убийство и спокойно воспользоваться его плодами?
Раскольников
очутился в тупике, а из всех положений, в которых может оказаться сильная
личность, это - самое невыносимое.
Мы уже говорили
о том, что, согласно одному из постулатов гуманистической психологии,
потребности более высокого уровня не могут быть удовлетворены, если
предварительно не удовлетворены потребности нижележащих уровней. Но если так,
то сложные самоактуализирующиеся личности, такие как Раскольников, Версилов или
Иван Карамазов, по определению не могут достичь счастья и внутренней гармонии:
ведь первого гнетет нужда, а двое других несчастливы в любви. Кроме того, всех
троих глубоко ранит "неблагообразие" окружающего мира.
Автор приводит
их к Богу, но, в отличие, скажем, от старца Зосимы, нашедшего в вере в Христа
ответ на все свои вопросы, эти трое попросту ломаются.
Превращение
самого Достоевского из убежденного атеиста и социалиста-радикала в верующего
было долгим и мучительным, а, как известно, нет больших фанатиков, чем
новообращенные.
Автор
"Преступления и наказания", - утверждает Мочульский, - на своем
личном опыте пережил трагическую эпоху КРУШЕНИЯ ГУМАНИЗМА. На его глазах
гуманизм отрывался от своих христианских корней и превращался в богоборчество.
Начав с освобождения человека от "теологии" и "метафизики",
он кончил порабощением его "законами природы" и
"необходимости". Человек был признан природным существом, подчиненным
началам выгоды и разумного эгоизма: у него была отнята его метафизическая
глубина, четвертое измерение - образ Божий. Гуманизм хотел возвеличить человека
и постыдно его унизил. Достоевский сам был гуманистом, прошел через его
соблазны и был отравлен его ядом. Романтик-идеалист эпохи "Бедных
людей" увлекается утопическим социализмом и проходит весь диалектический
путь его развития: он "страстно принимает" атеистическую веру
Белинского и вступает в тайное революционное общество Дурова. Исходя из христианского
гуманизма, он приходит к безбожному коммунизму. В 1849 году, приговоренный к
смертной казни, писатель стоит на эшафоте. В эти страшные минуты "старый
человек" в нем умирает. На каторге рождается "новый человек",
начинается жестокий суд над собой и "перерождение убеждений". В
Сибири в жизни ссыльного писателя происходят два события, определяющие всю его
дальнейшую судьбу: встреча с Христом и знакомство с русским народом. В
нечеловеческих страданиях, в борьбе с сомнением и отрицанием завоевывается вера
в Бога.
И дальше:
Достоевский делает величайшее духовное открытие: свободная личность человека
раскрывается только во Христе, любовь к человечеству может быть только во
Христе. Поэтому бунтарь-богоборец Иван Карамазов не заслуживает счастья. Кто знает,
как сложилась бы его судьба, если бы Катя дала волю своим настоящим чувствам.
Возможно, личное счастье уравновесило бы муки творчества (ибо для
самоактуализирующихся людей мышление и есть творчество) и он бы занялся
нормальной научной, литературной или какой-либо иной деятельностью. Однако по
замыслу автора ему предстояло стать носителем одной из программных идей:
"если нет Бога, значит все позволено!" Достоевского не смущает ни тот
исторический факт, что крестовые походы были не менее кровавыми, чем насильственные
социальные перевороты, ни им же самим рассказанная в "Идиоте" история
о крестьянине, который зарезал своего приятеля со словами: "Господи,
прости ради Христа". Возможно, он даже готов посочувствовать душегубцу - и
в то же время не испытывает ни капли сочувствия по отношению к
философу-гуманисту, каким был Карамазов. Иван Федорович вынужден, наравне с
преступником Ставрогиным из "Бесов", расплачиваться за жестокое
разочарование Достоевского не только в революционной деятельности, но и в идеях
гуманизма. Вне религии Достоевский больше не мыслит себе не только свободы, но
и деятельности вообще. В его книгах "блаженны" лишь посвятившие себя
служению Христу и строительству "царства Божия" на земле: старец
Зосима, Алеша Карамазов, Макар Иванович Долгорукий из "Подростка".
Н. Михайловский
озаглавил свою статью, посвященную Достоевскому, "Жестокий и больной
талант". Жестокость Достоевского по отношению к героям его книг
заключается в том, что он "не дал" им никакой другой, кроме служения
Христу, целенаправленной, плодотворной деятельности. В этом его отличие от
другого гиганта мировой литературы - Льва Толстого, чьи самоактуализирующиеся
герои (Андрей Болконский, Пьер Безухов, Константин Левин) ищут и находят сферу
приложения своих сил. Вспомним блестящих военных отца и сына Болконских,
помещика Константина Левина, новоявленного масона Пьера Безухова или даже
Алексея Вронского, который, после своей вынужденной отставки, нашел себя в
земской деятельности (чего не захотела заметить и оценить Анна Каренина;
это-то, на мой взгляд, и послужило причиной ее трагедии). Герои Толстого имеют
опору в виде ПОПРИЩА; Достоевский отказал своим героям в такой опоре.
Только
считанные единицы у Достоевского занимаются творчеством: это неудачливый
литератор Иван Петрович из романа "Униженные и оскорбленные" и
бесталанный музыкант Ефимов из "Неточки Незвановой". Естественно,
герои его философских романов (в первую очередь Иван Карамазов и Андрей
Версилов) склонны к философии, т. е. выработке осознанного отношения к обстоятельствам,
на которые нельзя повлиять, но и их, как всех прочих, захлестывает стихия
переживаний, бесконечного выяснения отношений. Переживания - чуть ли не
единственное поприще, предоставленное Достоевским своим литературным героям.
Разные
исследователи, в частности М. Бахтин, отмечали, что персонажи Достоевского
чрезвычайно ярко выписаны и зачастую существуют в восприятии читателя отдельно
от автора. Силой своего таланта великий русский писатель создал их ЖИВЫМИ - и в
то же время отказал в праве жить, т. е. ДЕЙСТВОВАТЬ.
Все они - даже
умирающий Ипполит - жаждут деятельности, которую не заменит никакая проповедь.
Эта неутоленная жажда накладывает отпечаток на их чувства, даже на женскую
любовь. Человек САМОУТВЕРЖДАЕТСЯ в отношениях, САМОАКТУАЛИЗИРУЕТСЯ же только
через деятельность.
Перед
Раскольниковым стоит вопрос: "Или отказаться от жизни совсем, послушно
принять судьбу, как она есть, раз навсегда, и задушить в себе все, отказавшись
от всякого ПРАВА ДЕЙСТВОВАТЬ, ЖИТЬ И ЛЮБИТЬ?" Христианская мораль проповедует
смирение и жертву, но для сильной личности они равносильны гибели. Что ж,
принимать эту гибель?
Вот признание
другого злодея, героя "Бесов" Николая Ставрогина, сделанное им в
предсмертном письме: "Я пробовал везде мою силу... На пробах для себя и
для показу... она оказывалась беспредельною... Но к чему приложить эту силу -
вот чего никогда не видел, не вижу и теперь... Я все так же, как и всегда
прежде, могу пожелать сделать доброе дело и ощущаю от этого удовольствие: рядом
желаю и злого, и тоже чувствую удовольствие... Из меня вылилось одно отрицание,
без всякого великодушия и без всякой силы..."
В прошлом
Ставрогин совершил преступление: изнасиловал девочку Матрешу. С точки зрения
Мочульского, его трагедия есть агония сверхчеловека. Ставрогину были даны
великие дары, суждено высокое призвание, но он совершил некогда предательство
своей святыни и отрекся от Бога. Отступника постигла духовная смерть при жизни.
Он знает, что страшная кара уже началась и что душа его разлагается Смрад
духовного гниения заставляет его делать судорожные усилия, чтоб спастись Он
возлагает на себя "бремена неудобоносимые", ищет подвига, жаждет
всенародного покаяния и казни. Приезжает он в губернский город с новой мыслью,
с решением опубликовать свой брак с хромоножкой, но, неожиданно встретив свою
жену у матери, торжественно отрекается от нее, чтобы не оттолкнуть от себя Лизу
Тушину. Великодушное чувство к Марье Тимофеевне борется со сладострастной
мечтой о Лизе; все двоится, и зло столь же привлекательно, как и добро. Шатов мстит
герою за измену и дает пощечину. Гордый человек сносит оскорбление - это первый
его подвиг, но и он - двусмыслен, своим поступком Ставрогин показывает
раскаяние, а новое самовозношение. Он идет к Шатову и предупреждает его об
опасности; но и это доброе дело - бесплодно, так как вызвано холодной
надменностью, а не любовью. "Мне жаль, что я не могу вас любить,
Шатов",- говорит он ему. И, зная о плане Петра Верховенского, он не мешает
ему убить Шатова. Добро снова оборачивается злом: нравственная ответственность
за смерть преданного ученика падает на учителя. Второй подвиг - намерение
объявить о браке с хромоножкой - приводит к ее убийству. Марья Тимофеевна
проклинает предателя, Ставрогин знает о замысле Федьки-каторжного и
двусмысленно его поощряет (дает деньги). Третий подвиг - выстрел в воздух на
дуэли с Гагановым - обращается в новое и еще более жестокое оскорбление
противника. Четвертый - намерение опубликовать исповедь - изобличается Тихоном
как демонический соблазн и приводит к окончательному отпадению от Бога... Нет
покаяния для демонического сверхчеловека, не способен он на смиренную веру, не
призван для религиозного подвига. Спасти его может только чудо. Не веря в чудо,
он хватается за него; но после ночи, проведенной с Лизой в Скворешниках, раскрывается
последняя ложь "самозванца". Любовь давно иссякла в его мертвом
сердце. Сладострастный порыв не спасает его и губит несчастную девушку.
Последняя попытка спасения обращается в новое, страшное преступление.
Для Мочульского
Ставрогин - человек нового зона, человекобог, по сравнению с которым
сверхчеловек Ницше кажется только тенью. Это грядущий Антихрист, князь мира
сего, грозное пророчество о надвигающейся на человечество космической
катастрофе.
В 1839 году
восемнадцатилетний юноша Достоевский писал брату: "Человек есть тайна,
ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время".
Эта статья -
крохотный шажок в том же направлении. К тайне человека.
Список
литературы
Ноздрина. В.
Герои Достоевского в зеркале гуманистической психологии.