Стихотворение Мандельштама За гремучую доблесть грядущих веков 8230
Сюжет стихотворения О.Э.Мандельштама «За гремучую доблесть грядущих веков…», написанного в тридцатые годы двадцатого века, имеет автобиографическую основу. Как и многие другие деятели культуры и искусства, автор этих строк попал в жернова сталинских репрессий.
Тяжело переживая удушающую общественную атмосферу того времени, О.Э.Мандельштам проявил образец гражданского мужества, продолжая писать то, о чем не мог молчать.
Личность лирического героя в этом произведении уникальна. Главное для нее — сохранить самоуважение, не уподобиться вопреки законам жестокой эпохи звериной сущности волков.
В первой строфе О.Э.Мандельштам подчеркивает ту высокую цену, которую в сталинское время платили за право оставаться верным своей жизненной позиции:
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Последняя, вынесенная в конец перечислительного ряда потеря оказывается для О.Э.Мандельштама, несомненно, наиболее важной, невосполнимой. Лишь сам человек, попадая в разряд так называемых «врагов народа», понимал, что он ни в чем не виноват, надеялся, что власти разберутся и отпустят его. Многие же его знакомые искренне верили в справедливость ложных, порой абсурдных обвинений, отворачивались. Это для узников сталинских лагерей было, может быть, одним из самых тяжких душевных испытаний.
Мысли о личной судьбе в душе лирического героя неразрывно связаны с раздумьями об историческом содержании эпохи в целом. Поэт Н.Глазков писал:
Век двадцатый — век необычайный:
Чем столетье лучше для историка,
Тем для современника печальней.
Эта же мысль звучит и у О.Мандельштама, но она высказана в более образной форме:
Мне на плечи кидается век-волкодав.
Лирический герой сетует на то, что «лишился и чаши на пире отцов». Этот образ чаши отцов в стихотворении чрезвычайно интересен. Чашу, как известно, на пиру в давние времена передавали по кругу. Она служила символом жизни и плодородия.
В современную О.Мандельштаму эпоху была нарушена преемственность поколений. Уничтожалось то лучшее, что веками накапливалось и передавалось по наследству. Это было суровое время крушения идеалов, переоценки ценностей. Исходя из этого, становится понятным, почему лирический герой мечтает о «жаркой шубе сибирских степей. Ему не страшен суровый климат Сибири. Он — простой, мирный человек, которому нужен прежде всего душевный покой:
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.
Край, «где течет Енисей» идеализируется, рисуется в самых светлых и чистых тонах. О.Э.Мандельштам подчеркивает, что эта краса первобытна, то есть, дана человеку как некая непорочная ценность. Она конкретна и зрима, в отличие от весьма абстрактного образа «гремучей доблести грядущих веков», которая может и не наступить, а если и наступит, то в жизни уже иных поколений.
Объемным и запоминающимся выглядит в стихотворении образ «века-волкодава». Кровавое начало двадцатого века во всем мире, а в России особенно, возмутило умы писателей-гуманистов. Лучшие годы целого поколения были отравлены безжалостной бойней гражданской войны. Социальная распря ожесточила людей. У многих произошла переоценка ценностей. Сместились веками устоявшиеся ориентиры. В тридцатые годы гражданское противостояние приняло иные, более изощренные формы, но суть его продолжала сохраняться: репрессии, доносы, травля интеллигенции дворянского происхождения.
Стихотворение О.Э.Мандельштама «За гремучую доблесть грядущих веков…» — обвинительный акт для многих современников поэта. Одних он уличает в жестокости тирании, других — в трусости. Причем обе эти роли кажутся О.Э.Мандельштаму неприглядными, недостойными настоящего человека, поэтому сибирская ссылка воспринимается, как единственно возможный и даже в какой-то степени счастливый выход для человека, который хочет сохранить душевную чистоту, собственное достоинство, наконец, цельность своей личности и незыблемость идеалов.