Размышления над страницами романа Гончарова Обломов
История о том, как лежит и спит добряк-ленивец Обломов и как ни дружба, ни любовь не могут пробудить и поднять его, — не бог весть какая важная история. Но в ней отразилась русская жизнь; в ней предстает перед нами живой, современный русский тип, отчеканенный с беспощадной строгостью и правильностью; в ней сказалось новое слово нашего общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и без ребяческих надежд, но с полным сознанием истины. Слово это — обломовщина… Н. А. Добролюбов. Что такое обломовщина?
«В Гороховой улице, в одном из больших домов лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов». Так начинается роман И. А. Гончарова, носящий имя главного героя, — собственно рассказ об этом герое.
Я не знаю другого произведения, где об одном-единственном дне героя рассказывается так подробно, как здесь — на протяжении всей первой части. Главное занятие героя в течение дня — лежание в постели. Автор сразу ставит точки над «и», говоря нам: « Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как у больного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием».
Мы видим перед собой молодого, здорового человека, которого не вытащишь ни на веселую прогулку, ни в гости, для которого служба настолько обременительна, что он ее бросил. Переезд на другую квартиру ему кажется неразрешимой проблемой, любое дело, движение отступает перед необходимостью снять халат, одеться, что-то решать. Так же, как его квартира затягивается паутиной, погрязает в пыли, застывает в паутине ничегонеделания он сам, жизнь сменяется существованием, полусном, отсутствием всех желаний и побуждений, кроме одного-единственного, чтобы его оставили в покое. «Тебе и жить-то лень!» — скажет ему друг детства Штольц. Даже мечты о семейной жизни сводятся к совместному завтраку, милым беседам и приготовлениям к обеду и ужину. А воспоминания о детстве напоминают сказку о погрузившемся в сон царстве, причем даже они приходят к герою во сне. Где-то там, в далеком детстве, среди вечного завтрака-обеда — ужина, разговоров о еде и отдыхе до и после еды, он, может, и хотел побегать, к чему-то тянулся, но строгие запреты матери и няньки, тепличная жизнь сделали свое дело. Образование прошло мимо — «У него между наукой и жизнью лежала целая бездна, которой он не пытался перейти». «Голова его представляла сложный архив мертвых дел, лиц, эпох, цифр, религий, ничем не связанных, политико-экономических, математических или других истин, задач, положений и т.п. Это была библиотека, состоящая из одних разрозненных томов по всем частям знаний».
Обломов бросил службу не только потому, что не пожелал тратить какие-то усилия на карьеру — он просто не нашел себе места в обществе, не почувствовал себя частью всех этих алексеевых, тарантьевых, штольцев. Он «открыл, что горизонт его деятельности и житья-бытья кроется в нем самом». Конечно, легко углубляться в себя, не думая о карьере и хлебе насущном, когда есть Обломовка, хоть с вором-старостой и все уменьшающимся доходом, но существует же! Не занимая себя деловыми заботами, он любил уходить в мечты, совершая в грезах один подвиг за другим и не обращая внимания на то, что Захар, такой же соня, как и он, надел на него разные чулки и куда-то задевал его носовой платок. «Барин» — вот точный и емкий ответ на вопрос, что представляет собой Обломов. «Обломовщина» — так охарактеризует его способ жизни, вернее, его мировосприятие Штольц. И не один Обломов таков, он сам утверждает: «Наше имя легион». Это заразительно, как эпидемия. Это удобно и угодно правительству, ибо такие не бунтуют.
Задумываясь над своей жизнью, герой приходит к выводу: «Двенадцать лет во мне был заперт свет, который искал выхода, но только жег свою тюрьму, не вырвался на волю и угас». Но огонь этот был! Ведь загорались глаза в мечте о подвиге! Ведь было что-то свое, не заимствованное у других в его суждении о людях! (Кстати, само слово «другой» применительно к нему, необходимость быть таким, как все, делать то, что принято, только потому, что так принято, его обижает!)
Обломов, боясь быть неискренним, не сможет сказать дежурный комплимент понравившейся ему девушке, который спокойно сказали бы многие. Но он также не захочет быть ей обузой, помехой на жизненном пути и напишет искреннее письмо, объясняющее его поступок. На его месте кто-то другой попытался бы изменить свой образ жизни или — скорее всего — пообещал бы любимой измениться, а там, как бог даст, он же, думая и заботясь больше о ней, сказал правду. «Он болезненно чувствовал, что в нем зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть, теперь уже умершее, или лежит оно, как золото в недрах горы, и давно пора бы этому золоту быть ходячей монетой. Но глубоко и тяжело завален клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища». У Обломова поистине «честное, верное сердце», оно не солжет, не предаст доверившегося ему человека, но оно молчит, когда обижают и обкрадывают его самого. Нельзя всю жизнь «прятать голову под крыло и ничего не хотеть больше». Нельзя осуждать общество и не пытаться противостоять хотя бы отдельным его членам. Нельзя всю жизнь полагаться на гарантированный хлеб насущный из имения (кстати, вовсе не думая о тех, кто его производит!) и на Захара по каждому пустячному поводу. Надо идти по жизни самому, и совсем не обязательно применяться к ней или быть похожим на Штольца.
Ощущение себя лишним в обществе, непохожим на других, порождали в России Онегиных и Печориных, не только философствующих, но и что-то пытающихся изменить в своей жизни, чем-то рисковать, хотя бы для того, чтобы не было скучно. Даже с самой светлой головой и честным сердцем, не желая зла другим людям, можно жить только для себя. А эгоист, даже сам страдающий от этого, замыкается в себе, создает своеобразный кокон, стену, отгораживающую его от внешнего мира. На стену эту может налипнуть грязь мирской суеты, ложь, превратное понимание жизненных ценностей. Именно это липкое наслоение делает стену прочнее, выход за ее пределы невозможным. А потом огонь, горевший внутри человека, пожирает сам себя — и свет тухнет. Остается оболочка — могила.
Самосозерцание и невмешательство в происходящее приводят к элементарному паразитизму во всех его проявлениях. «Лишний человек» перерождается в Обломова, фрак и мундир заменяются на халат. Мир сужается до размеров дивана. Ростки светлого, доброго так и не вышли к солнцу, заглушенные бурьяном и тьмой, не вернулись к земле здоровыми, крепкими семенами. Высохшие стебли, опавшие листья, паутина. Обломовщина.