Жанры эпической прозы в метапоэтике ИС Тургенева теория и поэтика романа

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ
СТАВРОПОЛЬСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ФАКУЛЬТЕТ ФИЛОЛОГИИ И ЖУРНАЛИСТИКИ
КАФЕДРА ИСТОРИИ РУССКОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ДИПЛОМНАЯ РАБОТА
ЖАНРЫ ЭПИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ В МЕТАПОЭТИКЕ
И.С. ТУРГЕНЕВА
(ТЕОРИЯ И ПОЭТИКА РОМАНА)
Выполнила: Чугуева Дарья Александровна
студентка 4 курса, А группы
по специальности «Филология»
очной формы обучения
Научный руководитель:
Головко Вячеслав Михайлович
Ставрополь, 2009.
Оглавление
Введение
Глава I. Жанр романа в научном понимании
1.1 Становление жанра романа
1.2 Научные интерпретации жанра романа
Выводы
2Глава II. Жанр романа в метапоэтике И.С. Тургенева
2.1 Метапоэтика как авторский код
2.2 Литературно-критическая деятельность И.С. Тургенева как источник метапоэтики
2.3 Точки зрения на специфику жанра романа И.С. Тургенева
2.4 Критерии выделения жанра романа в творчестве И.С. Тургенева
2.5 Жанр романа в метапоэтике И.С. Тургенева
Выводы
Заключение
Библиографический список
Введение
Метапоэтика — сравнительно новая область знания, которая помогает объективно понять личность и мировоззрение писателя. Метапоэтика позволяет вступить с писателем в творческий диалог, благодаря которому можно прийти к неожиданным открытиям. Метапоэтика И.С. Тургенева недостаточно изучена на сегодняшний день, этим и обусловлена актуальность выбранной нами для исследования темы.
Изучением жанра романа занимались многие ученые. Однозначного взгляда на природу данного жанра в научной литературе нет. Например, одни исследователи вслед за В.Г. Белинским считают роман эпическим жанром (А.И. Батюто, Г.А. Бялый, Н.А. Вердеревская, Л.И. Матюшенко и др.). Другие полагают, что он является самостоятельным родом литературы (В.Д. Днепров и др.). Подобных разногласий в научной среде много, и именно они обусловливают высокую степень актуальности работ, посвященных жанру романа вообще и данной работы в частности.
Цель исследования — установить, каковы признаки романа в теоретическом осмыслении И.С. Тургенева на основании данных его метапоэтики.
Задачи исследования — изучить научную литературу, посвященную исследованию такого эпического жанра, как роман, и выявить основные признаки данного жанра в научном понимании; изучить работы, посвященные жанру романа в творчестве Тургенева, и выделить различные точки зрения на специфику жанра; изучить метапоэтику писателя и сделать вывод о том, каково теоретическое осмысление Тургеневым жанра романа.
Объект исследования -метапоэтика И.С. Тургенева. У писателя нет развернутых теоретических работ, трактатов, посвященных исследованию жанра романа. Источником метапоэтики Тургенева являются его эпистолярий, статьи, рецензии.
Предмет исследования — роман в метапоэтике И.С. Тургенева.
Практическая значимость — данная работа может быть фундаментом для дальнейшего научного изучения метапоэтики И.С. Тургенева.
Метод исследования — сравнительно-исторический (на основании сравнения научных работ различных исследователей мы попытались выяснить, в чем заключается специфика жанра романа; на основании метапоэтических данных И.С. Тургенева мы попытались выяснить, в чем заключается специфика собственно тургеневского романа).
Глава I. Жанр романа в научном понимании
1.1 Становление жанра романа
Возникновение жанра романа — точнее, его предпосылок — относят нередко к древности или средневековью. Принято говорить об «античном романе» («Дафнис и Хлоя», «Метаморфозы, или Золотой осел» Апулея, «Сатирикон» Петрония и т.п.) и «романе рыцарском» («Тристан и Изольда», «Лоэнгрим» фон Эменбаха и др.). Эти прозаические повествования действительно имеют некоторые черты, сближающие их с романом в современном смысле слова. Однако перед нами все-таки скорее похожие, аналогичные, чем однородные, явления.
В античной и средневековой повествовательной прозаической литературе нет тех свойств содержания и формы, которые играют определяющую роль в романе. Правильнее понимать данные античные произведения как особые жанры идиллической («Дафнис и Хлоя») или комической («Сатирикон») повести, а истории средневековых рыцарей рассматривать как своеобразный жанр рыцарского эпоса в прозе.
Роман в собственном смысле начинает формироваться лишь в конце эпохи Возрождения. Его зарождение связано с новой художественной стихией, которая первоначально воплотилась в ренессансной новелле, точнее — в особом жанре «книги новелл» типа «Декамерон» Боккаччо.
Роман явился эпосом частной жизни. Если прежде в эпосе центральную роль играли образы представителей народа, государства (вождей, полководцев, жрецов) или же образы героев, воплощавших в себе силу и мудрость целого человеческого коллектива, то в романе на первый план выходят образы людей обыкновенных.
Предшествующий эпос основывался на больших исторических (порой легендарных) событиях, участниками которых выступали основные герои. Между тем роман (за исключением особенной формы исторического романа, а также романа-эпопеи) основывается на событиях частной жизни и к тому же обычно на вымышленных автором событиях.
Действие исторического эпоса развертывалось в отдаленном прошлом; для романа же типична связь с живой современностью или с самым недавним прошлым, за исключением исторического романа. Эпос имел прежде всего героический характер, роман же выступает как прозаический жанр, как изображение будничной жизни.
Первая историческая форма романа — плутовской роман, активно развивавшийся в конце 16 — нач.18 в. («Симплициссимус» Гриммельзгаузена, «Жиль Блас» Лесажа и др.).
С конца 17 в. развивается психологическая проза, имевшая огромное значение для становления романа. Важную роль в формировании романа сыграла мемуарная литература 16-17 вв., в которой впервые стала объективно изображаться частная жизнь людей.
Зрелости роман достигает в 18 в. Один из самых ранних подлинных образцов жанра — «Манон Леско» (1731) Антуана Прево.
В течение 18 в. роман завоевывает господствующее положение в литературе. В романе 18 в. развиваются уже две разные линии — роман социально-бытовой (Филдинг, Смоллетт и др.) и более мощная линия психологического романа (Руссо, Стерн, Гете и др.).
На рубеже 18-19 вв., в эпоху романтизма, жанр романа переживает кризис; субъективно-лирический характер романтической литературы противоречит эпической сущности романа. Многие писатели этого времени (Шатобриан, Новалис, Шлегель и др.) создают романы, которые напоминают скорее лирические поэмы в прозе.
Период романтизма имел для романа обновляющее значение, подготовил его взлет и расцвет. На вторую треть 19 в. приходится классическая эпоха романа (Стендаль, Лермонтов, Бальзак, Диккенс, Тургенев и др.).
1.2 Научные интерпретации жанра романа
С начала 19 в. роман определил весь ход развития западноевропейской, американской и русской литературы. Поэтому роман находится в центре внимания любого исследователя, изучающего историко-литературный процесс 19 века.
Традиционно роман рассматривают как вид (жанр) эпоса.В.Г. Белинский отмечал: «Эпопея нашего времени есть роман. В романе — все родовые и существенные признаки эпоса, с тою только разницею, что в романе господствуют иные элементы и иной колорит» (Белинский, 1954: 39).
В 1841 году В.Г. Белинский в статье «Разделение поэзии на роды и виды» писал о «субъективном начале» как о самом важном компоненте романа нового времени. Анализируя романы Вальтера Скотта и Купера (этих писателей Белинский ставит рядом с Сервантесом, Гете, Гофманом, ставит выше всех остальных романистов), Белинский говорит о таких недостатках этих романов, как преобладание эпического элемента и отсутствие субъективного начала. По мысли Белинского, из-за этого недостатка оба творца являются по отношению к своим произведениям холодными безличностями, которых все устраивает и ничто не трогает.
Определяя роман как эпопею нашего времени, Белинский допускает наличие в нем драматического и лирического, субъективного начала. Оба этих начала осмысливаются критиком не как внешне сходные с другими видами искусства элементы композиционных форм (диалогизация, лирические отступления) или сюжета (драматическая или трагедийная ситуация, гибель героя), но как внутренние процессы, определяющие структуру произведения.
Белинский подчеркивает различное отношение к личности в произведениях эпическом и драматическом: «Человек есть герой драмы, и не событие владычествует в ней над человеком, но человек владычествует над событием, по свободной воле давая ему ту или другую развязку, тот или другой конец» (Белинский, 1954: 16). Греческая драма, по мнению критика, имеет эпический характер, так как героем греческой трагедии является не человек, а событие: интерес сосредоточен не на судьбе отдельного человека, а на судьбе народа. «Борис Годунов» Пушкина, с точки зрения Белинского, является трагедией чисто эпического характера. Говоря о «драматизме как поэтическом элементе жизни», критик отмечает, что он «заключается в столкновении и сшибке (коллизии) противоположно и враждебно направленных друг против друга идей, которые проявляются как страсть, как пафос» (Белинский, 1955: 507).
Следовательно, определение «драматический» применительно к роману Белинский употребляет в связи с решением проблемы «личность — обстоятельства».
Драматическое начало в произведении означает, что не событие довлеет над человеком, но сам человек дает ему ту или иную развязку.
Кроме того, важной особенностью «драматического романа» Белинский считает наличие «субъективного начала». Критик имеет в виду изменение эмоционального звучания произведения, предельное усиление эмоциональной близости автора и героя. Автор такого романа не является бесстрастным наблюдателем. На первый план выходит эмоциональная оценка героя, то есть возможность сопереживания.
Существует в научной литературе и иная точка зрения на природу романа, согласно которой роман не является жанром или видом эпическим.
Более того, по мнению некоторых исследователей, роман не принадлежит ни эпосу, ни лирике, ни драме, то есть по сути, является четвертым родом поэзии. Подобную позицию занимает В. Днепров. В его книге «Проблемы реализма» этой проблеме посвящена целая глава под названием «Роман — новый род поэзии». "… в истории искусства… происходит не только процесс разделения и дифференциации форм. В нем совершается также срастание законов, синтез форм" (Днепров, 1961: 76). То есть роман объединяет в себе сразу три начала: эпическое, лирическое и драматическое.
В. Днепров ссылается, как ни странно, на Белинского, который в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» свою точку зрения на роман сформулировал немного иначе: это "…самый широкий, всеобъемлющий род поэзии" (Белинский, 1955: 507). Ввести в заблуждение может и следующий тезис Белинского: "…роман не может быть разновидностью эпической поэзии, а есть самостоятельный вид поэзии" (Белинский, 1955: 554).
В. Днепров считает, что в истории искусства происходит не только разделение и дифференциация форм, но и их синтез, не только выделяются элементы из синкретичного единства, но и имеет место соединение ранее самостоятельных форм.
Подобная позиция, несомненно, имеет право на существование, но в исследовательской среде широкой поддержки она не получила. Наиболее общепризнанной является точка зрения, согласно которой роман — эпический жанр.
Достаточно обоснованно возражение В. Днепрову А.В. Чичерина: "… в романе эпические элементы не просто составная часть наряду со многими другими. У романа — эпическая сущность…" (Чичерин, 1975: 43).
Что касается определения самого термина «роман», то наиболее распространены такие его трактовки, в которых на первый план выходит количественный критерий. Например: «роман… — большая форма эпического жанра литературы нового времени» (Словарь литературоведческих терминов: 328).
Практически все исследователи признают такие черты романа, как изображение человека в его жизненном процесс, многолинейность сюжета, многоголосие.
Белинский отмечал: «Задача романа, как художественного произведения, есть — совлечь все случайное с ежедневной жизни и с исторических событий, проникнуть до их сокровенного сердца — до животворной идеи, сделать сосудом духа и разума внешнее и разрозненное» (Белинский, 1954: 39-40).
По мнению В. Кожинова, цель романа — создать «такое „подобие“ жизни, такие словно самостоятельно живущие, развивающиеся, переживающие человеческие образы, которые дают нам глубокое, целостное и как бы неисчерпаемое художественное освоение человека и мира» (Кожинов, 1963: 436).
Роман — жанр, постоянно развивающийся и изменяющийся, поэтому однозначно выделить его дифференциальные признаки не представляется возможным. Наиболее общепринятые его характеристики — это сравнительно большой объем, изображение частной жизни человека, многопроблемность. Большинство романов действительно имеет значительный объем, несколько сюжетных коллизий, основывается на подробном изображении жизни одного человека. Но существуют яркие исключения, благодаря которым эти критерии не являются общими для всех романов. Роман — жанр динамичный, и именно этим обусловлено отсутствие на сегодняшний день однозначного и исчерпывающего его определения.--PAGE_BREAK--
Выводы
В научной литературе существуют два различных подхода к пониманию романа. Согласно первому, широко распространенному, подходу, роман является эпическим жанром. Теоретическое обоснование данной позиции содержится в трудах Виссариона Григорьевича Белинского. Этой точки зрения придерживаются такие ученые, как А. Чичерин, В. Кожинов, Н. Вердеревская и другие.
Существует и иная точка зрения на природу романа, которая заключается в непризнании романа эпическим жанром. Согласно этому подходу, роман — самостоятельный род поэзии, неизвестный до XIX века. В данном роде поэзии синтезируются качества эпоса, лирики, драмы. Наиболее яркое теоретическое обоснование этой позиции находим в трудах В. Днепрова.
Общепризнанными являются такие характеристики романа, как его большой объем, изображение частной жизни человека, многоплановость, многопроблемность. До сих пор не найдено универсального определения термину «роман».
2Глава II. Жанр романа в метапоэтике И.С. Тургенева
2.1 Метапоэтика как авторский код
Метапоэтика — это термин, завоевавший большую популярность в науке последних лет. Как особая область знания метапоэтика возникла в древнейшие времена, вероятно, когда появилось первое произведение, «а может быть, и сказано первое слово» (Штайн, Петренко, 2006: 17).
В процессе работы над произведением автором постоянно осуществляется рефлексия над творчеством. «Авторский код в наибольшей полноте содержится в метаязыке поэтического текста и выявляется в процессе анализа рефлексии, то есть самоинтерпретации, которая осуществляется поэтом на протяжении всего творчества, причем не всегда осознанно» (Штайн, Петренко, 2006: 18). Поэтому важно «вертикальное» прочтение текста, когда эксплицируются некоторые маргиналии, такие, как оговорки, умолчания, семантические жесты, касающиеся творчества, языка, поэтики.
Если рассматривать творчество как текст, то определяется иерархия метатекстов и метапоэтических текстов. Она выявляется в системе горизонтального и вертикального прочтения текста. Горизонтальное осуществляется при экспликации метатекста, вертикальное дает возможность выявить имплицитно выраженные структуры метатекста через экспликацию гармонических вертикалей текста.
«Эксплицированный метапоэтический текст (сепаративный) — это работы художника по поэтике, статьи, эссе о поэзии, языке, творчестве. Терминологический аппарат метапоэтического текста при этом может стать основой для исследования, поводом для последующего отнесения творчества художника к той или иной художественной традиции, установления корреляций с научной парадигмой» (Штайн, Петренко, 2006: 18).
Очень важен автокомментарий поэта, маргиналии к тексту (например, в «Символизме» А. Белого). Существуют целые поэтические направления, в которых намечается наличие эксплицированных метапоэтических текстов, которые в рамках «школы» представлены как единый текст (метапоэтический текст) со сложной внутренней иерархической структурой. Например, это теория символизма как система метапоэтических текстов — статьи и эссе Вяч. Иванова, А. Белого, В.Я. Брюсова, А.А. Блока, которые врастают в их же художественные тексты, взаимодействуют с ними. Сложная система метапоэтических текстов имеет разные адресаты — читателя, «посвященных» (художников-символистов), лингвистов, философов.
Метапоэтические данные содержат сами поэтические тексты. «Экспликация метапоэтического текста представлена произведениями о творчестве, поэзии, языке и т.д. (»Поэт", «Пророк», «Эхо» А.С. Пушкина и другие) " (Штайн, Петренко, 2006: 19). Это, например, метатекстовые ленты, а также система тропов, фигур, эмблем, символов, в которые облекается теперь уже образ творчества, отсылает исследователя к определенным поэтическим традициям, важны и интертекстуальные показатели (цитация). Модусные показатели (вводные слова, частицы, союзы-частицы, предлоги-частицы) — также важны в понимании авторского кода. Намечается целая система имплицитных метатекстовых данных, которая представлена сетями информации о творчестве, гармонически скрепленными в единый метапоэтический текст.
Особенность метапоэтического текста заключается в том, что, с одной стороны, он присутствует объективно (статьи, работы самих писателей по проблемам художественного текста), с другой же, некоторые его части следует эксплицировать (метатекстовые ленты, сети в тексте) — здесь уже нужны усилия ученых в систематизации данных. Но в любом случае мы работаем с ценнейшими сведениями — объективными данными опыта самого художника, а это уникальная компонента исследования, которой не располагают, например, ученые, занимающиеся естественнонаучными изысканиями. Что может рассказать о себе молекула, атом? Другое дело, что ученые любят писать о своем труде, но это опосредованный объект их исследования. Метапоэтические данные о самоинтерпретации художественного творчества — это данные от самого творца — того, кто производит художественную вещь, которую мы уже впоследствии читаем, изучаем.
Необходимо разграничивать понятия метатекст и метапоэтический текст. «Метатекст (имплицированный метапоэтический текст) — это система метаэлементов, представленная в самом поэтическом тексте, определяющая условия, условности, характер самого сообщения, а также комментарии к процессу написания данного текста, его жанру, к форме произведения. Такое понимание коррелирует с понятием метатекста в лингвистике». (Штайн, Петренко, 2006: 19).
Шире понятие метапоэтического текста. Метатекст — это метапоэтический имплицированный текст. Его можно эксплицировать, чтобы получить метапоэтические данные, так как он находится внутри текста. А статьи, эссе, замечания о творчестве, в данном случае поэтическом, трактаты, исследования, которые художник пишет о собственном творчестве и творчестве других поэтов, — это собственно метапоэтический текст.
Для обозначения такого рода текстов применяются термины «самоописание», «автоинтерпретация», «автометаописание», «автометадескрипция» и др.
Включение в процесс анализа произведения учеными данных метапоэтического текста — обычное дело: исследователь подкрепляет анализ текста наблюдениями и замечаниями самого художника. Но системно рассмотреть эту парадигму как относительно самостоятельное научное знание, являющееся синкретичным (объединяющее науку, философию и творчество), еще предстоит.
Метапоэтические данные — то часть литературоведческих, то общелингвистических, то философских, то эстетических и культурологических изысканий.
В науке широко распространены термины «метаэтика», «метаистория», «металогика». Как правило, эти термины имеют науковедческое значение и происхождение, связанное с обозначением таких систем, которые служат в свою очередь для исследования или описания других систем.
«Метапоэтика — это поэтика по данным метаязыка (языка, на котором описывается язык-объект) и метатекста, поэтика самоинтерпретации автором своего или другого текста. Таким образом, это те тексты, в которых сам художник-творец выступает как исследователь или интерпретатор, вступая в диалог с собственными текстами или текстами собратьев по перу — других мастеров». (Штайн, Петренко, 2006: 21).
Выделяют общую метапоэтику (поэтику по данным метапоэтического текста) — это поэтика самоинтерпретации, объектом ее является словесное творчество, в центре — метапоэтика поэзии, которая взаимодействует с метапоэтиками прозы, драматургии и др. Каждая из них состоит из частных метапоэтик (метапоэтика Пушкина, метапоэтика Лермонтова, метапоэтика Блока и др.). Это рефлексия художника над творчеством, она может носить самый непосредственный характер. К такого рода изысканиям художники не относятся как к строго научным, не всегда стремятся подключиться к определенной парадигме, хотя диалог с предшествующими концепциями и текстами ведется всегда, традиции достаточно четко вырисовываются. Их взаимоотношения с культурой сложнее: здесь важны не только концептуальные структуры, но и принципы мастерства.
Метапоэтика осознается в парадигме. Это сложная саморегулирующаяся система, она взаимодействует и с творчеством, и с наукой. Эта система исторически развивается. Развитие ее идет на основе творчества, поэтому это система открытая. В процессе ее возникновения и развития создаются новые уровни организации, которые меняют композицию элементов.
«Изучение метапоэтики (метаметапоэтика) требует особых стратегий деятельности, комплексных исследований и программ. Среда метапоэтики, в которой она саморегулируется, — это сфера искусства как целостного текста; в процессе исследования художественного творчества автор включен в него как деятельностный субъект» (Штайн, Петренко, 2006: 23).
Для художника это часто область маргинального — заметки, эссе по поводу или по ходу становления стиля, направления, но следует обратить внимание на то, что метапоэтика по отношению к художественному творчеству занимает в последнее время все более важное место. В некоторых случаях (например, поэтика авангарда, поставангарда) — это даже доминанта творчества, и пояснения к тексту подчас в несколько раз превышают сам текст.
Метапоэтика — это особый тип дискурса. Особенность метапоэтического дискурса — открытое «я», отсутствие дистанции познающего субъекта по отношению к познаваемому объекту. Метапоэтика связана с искусством, порождена им, эссе или статья подлинного художника — это, как правило, произведение искусства.
Таким образом, метапоэтика — «это поэтика по данным метапоэтического текста, или код автора, имплицированный или эксплицированный в текстах о художественных текстах, „сильная“ гетерогенная система систем, включающая частные метапоэтики, характеризующая антиномичным соотношением научных, философских и художественных посылок» (Штайн, Петренко, 2006: 35), объектом ее исследования является словесное творчество, целью — работа над материалом, языком, раскрытие тайны мастерства, она характеризуется объективностью, достоверностью, является сложной, исторически развивающейся системой. Одна из важнейших ее особенностей — энциклопедизм как проявление энциклопедизма личности художника.
2.2 Литературно-критическая деятельность И.С. Тургенева как источник метапоэтики
Иван Сергеевич Тургенев не оставил крупных метапоэтических работ. Однако отдельные его замечания, которые содержатся в его статьях, рецензиях, корреспонденции, предисловиях, позволяют нам установить, что же думал Тургенев по поводу тех или иных явлений человеческой культуры в целом, литературы и языка в частности. Суждения Тургенева носят фрагментарный характер, они небольшие по объему, однако очень емкие, точные и на их основании — пусть нас не будет смущать их величина — мы действительно можем понять, что думал Иван Сергеевич Тургенев по поводу различных аспектов культуры человечества.
Литературно-критическая деятельность Ивана Сергеевича Тургенева в конце 1850-х — начале 1880-х годов не была столь интенсивной, как в более ранний период его творчества. В 1840-х годах и до середины 1850-х годов Тургенев писал в основном такие рецензии, которые фактически являлись статьями. Они имели огромное значение для понимания как литературно-эстетических воззрений самого писателя, так и позиций «Современника», в котором Тургенев сотрудничал в то время.
Иной, нередко случайный, характер имеют статьи и рецензии, относящиеся к рассматриваемому периоду. Статей в собственном смысле этого слова в конце 1850-х — начале 1880-х годов Иван Сергеевич Тургенев написал всего четыре («Обед в Обществе английского Литературного фонда», 1858; «Пятьдесят недостатков ружейного охотника и пятьдесят недостатков легавой собаки», 1876; Предисловие к переводам повестей Г. Флобера «Легенда о св. Юлиане Милостивом» и «Иродиада», 1877; «Alexandre III», 1881).
Статьи, написанные в этот период, обычно очень невелики по размеру, но разнообразны в жанровом отношении. Это — краткие отзывы Тургенева об английских переводах произведений русских писателей (Крылова, Салтыкова-Щедрина, Лермонтова) и о книге немецкого писателя А. Больца, отклик на произведение искусства (о статуе Ивана Грозного М.М. Антокольского), театральная рецензия («Первое представление оперы г-жи Виардо в Веймаре»).
Неоднократно делались попытки доказать принадлежность Ивану Сергеевичу Тургеневу ряда рецензий, относящихся к 1859 году и помещенных в «Отечественных записках» с подписью «Т.Л.» (на «Очерки и рассказы И.Т. Кокорева», «Провинциальные воспоминания» И. Селиванова и роман Г.В. Кугушева «Постороннее влияние»). Неубедительность этих атрибуций достаточно обоснована Г.В. Степановой и Н.Н. Мостовской.
Имеются свидетельства самого Тургенева, а также его современников о задуманных, но оставшихся неосуществленными литературно-критических произведениях. В частности, из письма Ивана Сергеевича Тургенева к Е.М. Феоктистову от 11 (23) ноября 1860 года известно, что писатель обещал в «Русскую речь» (изд. Е.В. Салиас и Е.М. Феоктистова) статью «Русские в Париже», в которой собирался изобразить своих соотечественников «если не с сатирической, то с критической точки зрения». Эта статья, однако, не была написана Тургеневым.
О том, что в журнале «Русское слово» будет опубликована в 1860 году статья «Кольцов и Бернс», задуманная Тургеневым, извещала редакция этого журнала. Эту статью Тургенев также не написал. «Кольцов и Бернс» — даже не начат", — сообщал он Е.М. Феоктистову 19 (31) июля 1860.
На обложке одной из парижских тетрадей Тургенева сделан перечень его работ, который по содержанию может быть датирован 1871 г. В этом списке наряду с художественными значатся и литературно-критические произведения, задуманные Тургеневым, но не написанные им. К их числу относятся следующие: статья о «дроздах», Приметы для Васильева и Письмо о «Princesse Georges».
В течение нескольких лет Тургенев собирался обработать в форме статьи свои лекции о Пушкине, прочитанные в Петербурге в 1860 г. Частично эти лекции были использованы писателем в 1862 году в предисловии к французскому переводу драматических произведений поэта. Тем не менее Тургенев не оставлял намерения написать статью о Пушкине, о чем свидетельствует, в частности, его письмо к М.М. Стасюлевичу от 21 января (2 февраля) 1878 г. Замысел этой статьи в какой-то мере был осуществлен в речи Тургенева по поводу открытия памятника Пушкину в Москве в 1880 г. Среди неосуществленных статей Тургенева 1875-1880 гг три он собирался посвятить французским писателям. О его статье о бр. Гонкурах, предназначавшейся для «Вестника Европы», известно из письма к Э. де Гонкуру от 5 (17) мая 1875 г. В другом письме — к М.М. Стасюлевичу от 15 (27) июля 1876 г. — Тургенев обещал для того же журнала статью о Жорж Санд. А для «Нового обозрения» предполагал написать статью о подписке на памятник Флоберу, о чем писал 1 (13) декабря 1880 г.А.И. Урусову, принимавшему деятельное участие в создании этого журнала.    продолжение
--PAGE_BREAK--
Наконец, в начале 1881 года Тургенев собирался написать статью-некролог, посвященную Ф.М. Достоевскому и А.Ф. Писемскому (первый из них умер 21 января, второй — 23 января). Об этом неосуществленном замысле известно из писем Тургенева к А.Н. Пыпину от 4 (16) и 6 (18) февраля 1881 года. Еще один нереализованный замысел писателя — статья о М.А. Бакунине.
2.3 Точки зрения на специфику жанра романа И.С. Тургенева
Прежде чем создать свой первый роман, писатель обычно в течение длительного времени работает над менее сложными эпическими жанрами, например, над рассказом, очерком. Гончаров до написания «Обыкновенной истории» в течение пятнадцати лет работал для себя и своих друзей, не предавая печати ни стихотворений, ни повестей. Лев Николаевич Толстой до «Войны и мира» создал трилогию «Детство, отрочество и юность», повести «Утро помещика» и «Семейное счастье», кавказские очерки и «Севастопольские рассказы», повесть «Казаки». Все эти произведения очень помогли Толстому при работе над «Войной и миром».
Сходным с этим был и путь к роману Тургенева. Но в отличие от Гончарова и Л. Толстого он отдал немало сил лирике, драматургии, рассказу и повести. При работе Тургенев шел путем от «малого» к «большому». В лирической поэзии это был путь от небольших пейзажных зарисовок к стихотворениям, в которых ставились социальные проблемы, и лирическим циклам. В драматургии Тургенев начал с небольших комедий («Неосторожность», «Безденежье»), а в итоге пришел к созданию шедевров социально-психологической драматургии, как «Нахлебник» и «Месяц в деревне». Даже в «Записках охотника» писатель начал с такого небольшого произведения, как «Хорь и Калиныч», а в конце работы над циклом обратился к сложной композиции («Гамлет Щигровского уезда»).
Все эти жанры помогли Тургеневу при работе над его романами.
В начале пятидесятых годов Тургенев обращается к жанру общественно-психологического романа. Во время работы Тургенева над его первым романом создалось глубокое противоречие между потребностями русской литературы и творческими возможностями русских писателей. Действительность менялась с большой скоростью, но писатель не обладал необходимой творческой собранностью.
С неуверенностью в своих силах Тургенев приступал к работе над своим первым общественно-психологическим романом. Он прекрасно понимал, что ему нужно преодолеть свою старую манеру, ее явную субъективность, узость тематики. «Наиболее неприемлемыми для себя приметами „старой манеры“ Тургенев считал эмоциональную напряженность повествовательной манеры, неоправданное острословие и главное — отсутствие простоты рассказа» (Цейтлин, 1958: 72). Над романом «Два поколения» Тургенев начал работать задолго до «Рудина».
Однако друзья писателя подвергли резкой критике его первый опыт в новом жанре. Их недовольство было вызвано многочисленными длиннотами романа, отсутствием присущего Тургеневу тонкого юмора. Роман писателя остался незавершенным.
Достаточно велико влияние повестей Тургенева на его роман. Однако между повестями писателя и его романами существует как преемственность, так и сильные различия. В научной же среде существуют различные точки зрения на характер соотношения этих двух жанров в творчестве Тургенева.
По мнению одних ученых, тургеневский роман — это роман-повесть. Так, например, А.Г. Цейтлин отмечает: «Тургенев не случайно называл свои романы повестями: они действительно стоят на грани между этими жанрами…» (Цейтлин, 1958: 264).
Но едва ли при определении жанра тургеневских романов можно опираться на то, как называл их сам писатель. Так, одно и то же произведение в разных своих письмах Тургенев называл по-разному: то романом, то повестью.
По мнению же большинства исследователей, повесть оказала существенное влияние на роман Тургенева, но это не является поводом квалифицировать его как гибридный жанр.
Г. Бялый отмечает: "«Переписка» находится как бы в преддверии тургеневского романа. В этой повести даны уже все элементы будущего романа Тургенева как особого жанра…" (Бялый, 1962: 66). По мнению исследователя, «Переписка» — это своеобразная теория романа. В ней объясняется, каковы герой и героиня, каковы должны быть их взаимоотношения, каким образом будет совершаться суд над героем, кто его будет судить. «Что здесь рассказано, то будет показано в романе; что здесь выражено прямыми формулами, то там будет дано в живом соотношении персонажей и в движении самого сюжета» (Бялый, 1962: 66).
Роман Тургенева «Рудин» носит обобщающий характер по отношению к предшествующим повестям и рассказам Тургенева. Проблемы, поставленные автором в «Двух приятелях», «Якове Пасынкове», «Переписке» и других произведениях, в романе подверглись новому рассмотрению.
Роман должен был называться «Гениальная натура». В этом названии для Тургенева важны обе его части: «гениальность» (философские способности героя) и «натура» (сила воли). Звучать оно должно было иронически: "…в Рудине есть способность пробуждать людей, но нет способности вести их за собой; он просветитель, но не преобразователь; в нем есть огромный ум, но нет «могучей воли»; в нем есть «гениальность», но нет «натуры»…" (Бялый, 1962: 70).
Л.И. Матюшенко обращает внимание на такую интересную закономерность: романы Тургенева написаны в манере объективного повествования, а почти все повести — от первого лица. В романах писатель выступает как «тайный психолог», а в повестях — как «явный». Исследователь приходит к выводу, что «по этим признакам можно почти безошибочно решать вопрос об отнесении его произведения к жанру повести или романа». (Матюшенко, 1971: 315).
Об особенностях реализма Тургенева принято судить, прежде всего, на основании его романов и «Записок охотника». Распространено мнение, что достижения Тургенева-реалиста в повести самостоятельного значения не имеют, что роман целиком включает в себя проблематику повести, что в романе довершается типизация характеров, лишь намеченных в повести. Л.И. Матюшенко же считает, что внимание к повести поможет уточнить вопрос о своеобразии реализма Тургенева. «Параллельное существование в творчестве Тургенева обеих жанровых форм отражает сложность, противоречивую целостность духовного мира художника» (Матюшенко, 1971: 316).
С.М. Петров также придерживается мнения, что повесть и роман — это два самостоятельных жанра в творчестве Тургенева: «В „Рудине“ рельефно проявились некоторые черты новой художественной манеры Тургенева и особенности его мастерства как романиста» (Петров, 1961: 212).
А.И. Батюто убедительно доказал, что Тургенев с большой осторожностью подходил к определению своих произведений как романов, поскольку вкладывал в понятие «роман» очень глубокий смысл. Ученый отмечал, что «на роман Тургенева в его становлении и развитии активно „работали“ все литературные формы, в которые облекалась его художественная мысль» (Батюто, 1972: 240). Имеет место даже связь романа Тургенева с его ранними поэмами.
Распространено мнение, что роман Тургенева обычно предстает в окружении «кольца» повестей, которые по отношению к нему являются предварительными этюдами. Эта точка зрения справедлива, но в отношении некоторых романов писателя нуждается в уточнении. Так, она не является вполне верной применительно к романам «Накануне» и «Новь», а в отношении романа «Отцы и дети», пожалуй, неверна вовсе. Очень проблематично обозначить «кольцо» из повестей-этюдов, которые предварили появление этого романа. «Вообще традиционное представление о якобы неукоснительно-неизбежном в творчестве Тургенева движении от повести к роману нуждается в серьезных уточнениях» (Батюто, 1972: 242). По выражению исследователя, «фатальной» предопределенности здесь не было. Напротив, в зрелом творчестве писателя уже роман начинает оказывать сюжетно-композиционное воздействие на повесть.
Как отмечает Н.А. Вердеревская, роман Тургенева «Рудин» выводит писателя «на новую в истории жанра дорогу» (Вердеревская, 1980: 78). Тургеневу были чужды традиции реалистического романа конца 40х-начала 50х годов XIX века, романа, для которого были характерны пристальное внимание к быту, линейно-биографический принцип композиционного построения, внешняя объективность, полное отсутствие лирического начала. «Тургенев-писатель не только стоит в стороне от полемики с романтизмом, которая в той или иной форме присутствует в произведениях Герцена, Гончарова, Некрасова — он сам не отказывается от многих завоеваний романтического метода, прежде всего от наличия в произведении лирического, субъективного начала, стремления к воплощению идеального, внимания к герою незаурядному, духовно сильному, к которому принцип социального детерминирования неприложим» (Вердеревская, 1980: 78). Главным признаком тургеневского романа исследователь считает наличие лирического начала.
Итак, большинство исследователей полагают, что роман Тургенева и его повесть — это два самостоятельных жанра, причем в разные периоды творчества писателя характер их соотношения менялся. Вначале повесть Тургенева оказывала значительное влияние на его роман, а затем роман, в свою очередь, стал оказывать влияние на повесть.
2.4 Критерии выделения жанра романа в творчестве И.С. Тургенева
Известно, что на протяжении многих лет Тургенев называет свои романы то романами, то повестями. Конец этой неопределенности писатель положил лишь в 1880 году, когда все шесть произведений («Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети», «Дым», «Новь») безоговорочно квалифицировал как романы. Попытаемся выяснить причины столь долгих колебаний Тургенева.
Еще до создания «Рудина» Тургенев приступил к работе над романом «Два поколения». Много надежд возлагал писатель на это произведение. В частности, Тургенев чувствовал необходимость «отделаться… от „старой манеры“ (Тургенев, 1958: 120).
Однако замысел не удался. Друзья Тургенева подвергли роман критике из-за многочисленных длиннот, неизжитой до конца „старой манеры“ и слишком большого количества частностей.
»Суровые отзывы литературных друзей о «Двух поколениях» и признание самим автором существенных недостатков в структуре этого романа — отправная точка многолетних колебаний Тургенева в употреблении жанровой терминологии" (Батюто, 1972: 244-245). Так, из-за критики друзей и довольно холодного приема публикой Тургенев ни разу в пятидесятые годы не назвал романом и «Рудина». Более того, в 1856 году писатель включает данное произведение в состав «Повестей и рассказов».
Итак, в пятидесятые годы Тургенев придавал довольно большое значение замечаниям друзей, критике, а также и тому приему, который оказывала его произведениям публика. Этот факт убедительно доказан А.И. Батюто с помощью анализа писем писателя.
Анализ тургеневского эпистолярия показал, что с конца шестидесятых годов писатель все реже использует термин «повесть» применительно к романам. Это свидетельствует об ослаблении подверженности Тургенева «внешнем воздействиям». Закономерное объяснение этому находил в письме писателя К.Д. Кавелину (декабрь 1876 года): теперь к «степени успеха в публике» Тургенев относится «если не равнодушно, то спокойно, как подобает человеку, уже убеленному сединами и усталому» (Тургенев, 1958: 497).
Вывод о том, какой смысл Тургенев вкладывал в термин «роман» можно сделать на основании писем, в которых содержатся прямые и косвенные суждения писателя о специфике этого жанра, а также на основании знаменитого «Предисловия к романам» (1880).
В «Предисловия к романам» 1880 года Тургенев уверенно называет романами шесть произведений: «Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети», «Дым» и «Новь». «Автор „Рудина“, написанного в 1855-м году, и автор „Нови“, написанной в 1876-м году, является одним и тем же человеком. В течение всего этого времени я стремился, насколько хватало сил и умения, добросовестно и беспристрастно изобразить и воплотить в надлежащие типы и то, что Шекспир называет: „the body and pressure of time“, и ту быстро изменявшуюся физиономию русских людей культурного слоя, который преимущественно служил предметом моих наблюдений. Насколько это мне удалось — не мне судить: но смею думать, что читатели не усомнятся теперь в искренности и односторонности моих стремлений» (Тургенев, 1982: 390).
Данная цитата содержит ключевой критерий, на основании которого Тургенев выделял жанр романа: наличие «надлежащих типов». Подтверждение этому находил и в письмах писателя.
В письме к А.П. Философовой в сентябре 1874 года Тургенев пишет: «А Базаров все-таки еще тип, провозвестник, крупная фигура, одаренная известным обаянием, не лишенная некоторого ореола…» (Тургенев, 1958: 466). В письме К.Д. Кавелину от 29 декабря1876 года писатель, говоря о романе «Новь», замечает: «Быть может, мне бы следовало резче обозначить фигуру Павла, соломинского фактотума, будущего народного революционера, но это слишком крупный тип, — он станет со временем… центральной фигурой нового романа» (Тургенев, 1958: 498). В письме к С.К. Брюлловой от 2 января 1873 года Тургенев пишет: "… я и сам понимаю и чувствую, что мне следует произвести нечто более крупное и современное, — и скажу Вам даже, что у меня готов сюжет и план романа — ибо я вовсе не думаю, что в нашу эпоху перевелись типы и описывать нечего…" (Тургенев, 1958: 445).
Итак, насколько мы можем судить на основании вышеприведенных цитат, важным критерием романа как жанра в тургеневском осмыслении является наличие определенного типа. Действительно, в повестях писателя мы не найдем столь ярких типов, как Базаров, Лаврецкий, Инсаров и др.
Во всех шести романах Тургеневу удалось «воплотить в надлежащие типы и то, что Шекспир называет: „the body and pressure of time“».    продолжение
--PAGE_BREAK--
В «Рудине», «Дворянском гнезде», «Накануне», «Отцах и детях», «Дыме» и «Нови» ярко отражены «образ и давление времени», типичная историческая эпоха. Некоторые исследователи считают, что наличие в романах Тургенева «мира общественной жизни» (определение Л.И. Матюшенко) — главный критерий выделения данного жанра в творчестве писателя. Так, по мнению Л.И. Матюшенко, «наличие эпического содержания является первым критерием, на основании которого» в творчестве Тургенева роман выделяется как жанр (Матюшенко, 1971: 319). «Мир общественной жизни в романах Тургенева раскрывается неодинаково. Иногда это предмет весьма отвлеченных споров и размышлений героев (»Рудин", «Дворянское гнездо», «Дым»), иногда гораздо более конкретный мир социальной жизни народа («Отцы и дети», «Новь») " (Матюшенко, 1971: 318).
Уже в начале своего творческого пути Тургенев вложил большой смысл в содержание термина «роман». «Роман — не растянутая повесть», по его мнению (Тургенев, 1987: 233). Настоящий роман, с точки зрения Тургенева, имеет огромное историческое значение, это фундаментальный жанр. Создать роман — значит справиться со сложнейшей задачей. Писатель, назвавший свое произведение романом, берет на себя большую ответственность и перед современниками, и перед грядущими поколениями. В подтверждение этого приведем строки из письма Тургенева К.Д. Кавелину 1876 года: «Мой роман (»Новь") имеет для меня самого важное значение… вопрос идет о том, совпадал ли я с задачей, постановка которой казалась мне верною, но исполнение которой (а ведь вся суть в исполнении!) могло внушить мне справедливые сочинения и опасения. Эти опасения были тем более естественно, что задача-то была уже больно трудна!" Далее в письме писатель благодарит Кавелина за благожелательный отзыв о «Нови» и делает вывод: "… теперь … я уже знаю, знаю наверное, что я не потерял времени даром и сослужил — и отслужил службу моему поколению — пожалуй, даже моему народу" (Тургенев, 1958: 497).
Наличие лирического начала — важный компонент романов Тургенева, как и его прозы в целом. Но если повести писателя в большинстве своем написаны от первого лица (дневник, воспоминания, переписка), то есть непосредственно в манере субъективного повествования, то романы Тургенева, хотя и написаны в манере объективного повествования, так же содержат в себе субъективное, лирическое начало.
Другой важный критерий, по которому различаются повесть и роман Тургенева — это форма восприятия мира. Так, в повести Тургенева «это восприятие мира индивидом, ограниченным во временном своем бытии» (Матюшенко, 1971: 319).
Иной способ мировосприятия — в романах, где утверждаются надличностные ценности: в первую очередь, это родина героя, судьбы цивилизации, наука. В повести на первом плане личность, как бы «оторвавшаяся» от общества, ушедшая в себя. В результате этого отвлечения — и сознание мимолетности счастья, мысли о смерти, и ощущение собственного одиночества. В романах для Тургенева важно показать причастность героя к обществу, к нации, к общественному движению.
Как справедливо отмечает А.Я. Эсалнек, романам Тургенева присущ монологизм (Эсалнек, 1991: 96 и др.). Так, смерть героя — обычное завершение тургеневских романов. Однако подобный исход часто имеет место и в его повестях. Различие же заключается в осмыслении смерти в этих двух жанрах. Если в романе гибнет герой, то после него остаются его идеалы, родина, на смену одному поколению идет другое, и уже оно может воплотить в жизнь нереализованные стремления погибшего. Во многом такое осмысление смерти героя обусловлено эпическим началом романа. В повестях же такой подход неприемлем. Смерть личности, изначально отвлеченной от общества, обращенной к своему внутреннему миру, не дает оснований делать такие же выводы, утешения здесь не может быть, отсюда — трагизм. «Мир, который индивидуум воспринимает сквозь призму своей смертности, — мир обнаженно трагический» (Матюшенко, 1971: 320). Только сознание тесной связи с обществом позволит избежать трагического взгляда на жизнь.
2.5 Жанр романа в метапоэтике И.С. Тургенева
Талант Ивана Сергеевича Тургенева — талант уникальный. Любая его мысль, любое высказывание поражает своей точностью, логичностью, простотой и меткостью. Причем такие мысли или высказывания могут содержаться не только в его художественных произведениях, критических статьях, но и в самых обычных дружеских письмах. Подобные высказывания позволяют лучше понять мировоззрение писателя.
Особый интерес представляют размышления Тургенева о сущности искусства вообще, о творчестве определенного писателя в частности, о специфике каждого из родов литературы. Остановим особое внимание на последнем аспекте, а конкретнее — на высказываниях Ивана Сергеевича Тургенева касательно жанра романа. На основании подобных замечаний попытаемся сделать вывод о том, что именно роман должен включать в себя, по мнению писателя, а что — нет.
Многие высказывания Ивана Сергеевича Тургенева позволяют заключить, что для писателя важно наличие в произведении типических характеров. "Вдохновенная и простая поэзия, великая любовь к правде, сочетающаяся с редкостной чуткостью ко всякой лжи или пустословию, поразительная сила психологического анализа, а также тонкое чувство природы, непревзойденный дар создавать типы, нечто очень живое и в то же время возвышенное — вот чем определяется этот прекрасный талант, который, оставаясь сугубо русским, уже обрел в Европе поклонников, число коих будет неизменно возрастать" (Тургенев, 1956: 414). Эти слова сказаны Тургеневым о Л.Н. Толстом. Как видим, умение создавать типы оценивается писателем как дар, как особый талант, которым обладает далеко не каждый литератор. По мнению Тургенева, в романе обязательно должны быть типы.
"Перед читателем проходит целая эпоха, богатая великими событиями и крупными людьми (рассказ начинается незадолго до Аустерлицкого сражения и доходит до Бородина), развертывается целый мир со множеством выхваченных прямо из жизни типов, принадлежащих ко всем слоям общества" (Тургенев, 1979: 361-362). В данном комментарии к роману Л.Н. Толстого «Война и мир» Тургенев снова акцентирует внимание на типичности воспроизведенных характеров.
Бледность персонажей, их неяркость, нетипичность — существенный недостаток любого романа. Герои, которые не являются типичными, не останутся в памяти читателей, не привлекут их внимания. Часты случаи, когда сам автор считает, что им созданы действительно характеры, но в этом случае выйти из заблуждения поможет справедливая критика:
"Характеров, в строгом смысле этого слова, у ней нет, и самые лишние места в романе г-жи Тур — именно те описания, посредством которых она старается разъяснить нам характеры своих героев…Характеров нет, повторяем мы, в первой части «Племянницы» (о князе Чельском мы поговорим после), но есть одно лицо — Maшa, которому невозможно не сочувствовать горячо. Нельзя сказать, чтобы и она была оригинальна; но молодые девушки и в действительности редко бывают оригинальны, и те общие черты, которые повторяются во всех них, общие им всем радости, надежды, волнения, страдания, — эта их общая личность, если можно так выразиться, прекрасно высказалась в образе Маши. Мы не хотим: сказать, чтоб и второстепенные лица, выведенные г-жою Тур в этой первой части, как-то: лица бабушки, матери Ильменева, отца его и другие, между которыми довольно удачно выдается княжеский грум, избалованный и изломанный мальчишка, — мы не хотим сказать, чтобы эти лица были ложны: они только бледны, лишены той цепкости типической, той жизненной выпуклости, которые одни не дают себя забыть. «Племянницу» вообще не скоро забудут, но ни одно из лиц этого романа, за исключением Антонины, не останется в памяти читающей массы; мы осмеливаемся предсказать это..." (Тургенев, 1979: 131). Для писателя не очень талантливого создание типических характеров — задача практически невыполнимая.
«Таланта, того независимого таланта, о котором мы говорили в самом, начале нашей статьи, — таланта, который поэт как бы сознательно берет в руки, — у г-жи Тур или нет, или очень мало. Ее талант — талант лирический, от нее нераздельный, столько же способный передавать малейшие движения души автора, его собственный жизненный опыт, сколько не способный создавать самостоятельные характеры и типы» (Тургенев, 1979: 139).
По мнению Тургенева, характеры в романе должны быть типическими, но помимо этого для писателя важна живость самого изображения характеров, их правдоподобие. Вымысел, с точки зрения писателя, должен быть жизненным. Настоящий роман должен верно отражать жизнь народа, причем в ее частном и общественном аспектах.
"Лев Толстой — самый популярный из современных русских писателей, а «Война и мир», смело можно сказать, — одна из самых замечательных книг нашего времени. Это обширное произведение овеяно эпическим духом; в нем частная и общественная жизнь России в первые годы нашего века воссоздана мастерской рукой. Перед читателем проходит целая эпоха, богатая великими событиями и крупными людьми…" (Тургенев, 1979: 361).    продолжение
--PAGE_BREAK--
Произведение, вымысел которого правдоподобен, способен дать читателю едва ли не больше сведений о жизни народа в определенную эпоху, чем иная энциклопедия:
"Граф Толстой — писатель русский до мозга костей; и те французские читатели, кого не оттолкнут некоторые длинноты и странность некоторых суждений, будут вправе сказать себе, что «Война и мир» дала им более непосредственное и верное представление о характере и темпераменте русского народа и о русской жизни вообще, чем если бы они прочитали сотни сочинений по этнографии и истории" (Тургенев, 1979: 362).
Верность изображения, жизненность, естественность — отличительные признаки романа. Романы, которые мы сегодня считаем классическими, великими, в большинстве своем отвечают этому критерию.
«Возможно, что глубокое своеобразие графа Льва Толстого самой своей силою затруднит читателю-иностранцу сочувственное и быстрое понимание его романа, но я повторяю, — и я был бы счастлив, если бы к моим словам отнеслись с доверием, — это великое произведение великого писателя — и это подлинная Россия» (Тургенев, 1979: 362).
Говоря о романе Максима Дюкана «Утраченные силы», Тургенев снова применяет критерий жизненности к оценке данного произведения. Отмечая недостатки романа, писатель не обходит стороной и его достоинства, причем одним из главных как раз и является правдоподобие:
«Дело в том; что в этом романе чувствуется присутствие именно той жизненном правды, которую мы, к сожалению, так редко находим в других современных французских сочинителях. В этом отношении роман г-на М. Дюкана, особенно в первых главах, напоминает — конечно, в более скромных размерах — »Госпожу Бовари" Флобера, бесспорно, самое замечательное произведение новейшей французской школы" (Тургенев, 1979: 222). И далее:
«История, которую рассказывает нам автор „Утраченных сил“, точно прожита, не выдумана. Это исповедь — своя ли, чужая ли, нам в это незачем входить, — и как во всякой исповеди, даже в самой невеселой и горькой, в ней есть своего рода тишина, та драгоценная тишина естественности и искренности, которою природа так сильно действует на нас» (Тургенев, 1979: 222).
Правдоподобие — важная черта любого романа. Рецензируя и анализируя какое-либо произведение, Тургенев непременно подвергает его проверке на предмет соответствия жизни и правде действительности. Следует отметить, что строго и последовательно применяя данный критерий к оценке чужих работ, Тургенев столь же строго и последовательно воплощает его в своих собственных произведениях.
«Пишущий эти строки полагает, что читатели сочувственно отзовутся на ту правду, на ту верность психического анализа, который раскроется перед ними на немногих страницах книги, предложенной их вниманию, и что они также оценят искусство, с которым воспроизведены краски, свойственные времени и месту действия» (Тургенев, 1979: 222-223).
Говоря о творчестве Я. Полонского, Тургенев отмечает:
«Уступая известным „Воспоминаниям“ графа Л.Н. Толстого в изящной отделке деталей, в тонкости психологического анализа, „Признания Чалыгина“ едва ли не превосходят их правдивой наивностью и верностью тона — и во всяком случае достойны занять место непосредственно вслед за ними… Вполне удалось автору описание известного наводнения 1824 года так, как оно отразилось в семейной жизни: читатель присутствует при внезапном вторжении великого общественного бедствия в замкнутый круг частного быта; каждая подробность дышит правдой» (Тургенев, 1979: 225).
Правда в эпическом произведении заставляет читателя сопереживать героям, верить автору. По прочтении подобного произведения персонажи надолго остаются в памяти, а те или иные эпизоды часто возникают перед глазами.
"Правдой, искренней, страстной правдой дышат все эти страницы. Читатель на собственном сердце чувствует гнет холодного бремени, подавляющего Машу в доме княгини" (Тургенев, 1979: 132).
Тургенев очень высоко оценивал творчество Л.Н. Толстого, одной из наиболее выдающихся черт его таланта он считал умение создавать великие, живые образы, верно отражать жизнь, а также отмечал его чуткость ко лжи:
"…великая любовь к правде, сочетающаяся с редкостной чуткостью ко всякой лжи или пустословию, поразительная сила психологического анализа, а также тонкое чувство природы, …нечто очень живое и в то же время возвышенное — вот чем определяется этот прекрасный талант, который, оставаясь сугубо русским, уже обрел в Европе поклонников, число коих будет неизменно возрастать" (Тургенев, 1956: 414).
Если перед автором твердо не стоит задача создать полностью правдивое произведение, то, даже несмотря на присутствие в нем отдельных жизненно верных частей, в целом произведение будет безнадежно испорчено:
«Попытки воспользоваться нетронутой почвой народной жизни, не разложенной еще „ядом рефлексии“, и тем самым придать ослабевавшей литературе новую жизнь и здоровые соки — подобные попытки встречаются еще раньше Ауэрбаха: в Германии до сих пор не забыли той части Иммермановского романа „Мюнхгаузен“, в которой, с такой поэтической правдой, воспроизведен быт вестфальских крестьян; фигуры „сельского головы“ и „белокурой Лизбеты“ остались достоянием литературы; но самый роман, фальшивый, вычурный, безжизненно фантастический, как все произведения германской романтической школы 20-х годов, поглощает своими мутными волнами прелестный оазис вестфальской идиллии» (Тургенев, 1956: 349-350).
Анализируя роман Б. Ауэрбаха «Дача на Рейне» и рассуждая о специфике дарования автора, Тургенев отдает полную справедливость таланту Ауэрбаха, но отмечает и слабые стороны произведения. Так, по его мнению, роман недостаточно правдив, он мог бы быть более жизненным.
"…поэтическое творчество иногда удаляется на второй план, высказывается в деталях и слишком явственно выступает работа соображающего рассудка. Особенно бросается это в глаза при воспроизведении тех лабиринтообразных путей, по которым прекрасная придворная дама и ее царственный друг, увлеченные, опутанные страстью, стараются выбраться на ту свободную высоту, где вслед за раскаянием и страданием наступает торжество окончательного примирения. Все это очень умно, тонко, занимательно (дневник Ирмы, например, наполнен самыми интересными подробностями), — но можно было бы во всем этом желать более жизненности и менее той сентиментальности, которая так же как у Диккенса, хотя в другом роде, представляет Ахиллесову пятку ауэрбаховского дарования. С уверенностью можем мы сказать, что эти недостатки почти не существуют в предстоящем романе, между тем как все великие достоинства творца шварцвальдских рассказов развернулись в нем с полнотою, еще небывалой. Еще никогда Ауэрбах не задавал себе более широкой задачи, не захватывал ее так глубоко и не исполнял ее с таким совершенством" (Тургенев, 1956: 353-354).
По мнению Тургенева, умение соединить типичность и жизненность — большое мастерство. Некоторые писатели, в таланте которых никто никогда не усомнится, так и не смогли совместить два этих компонента. Понять, что такое художественная правда может не каждый творец, даже если он действительно одарен:
"…великий талант может существовать рядом с непониманием художественной правды в одном и том же человеке — этому поразительный пример Бальзак. Все его лица колют глаза своей типичностью, выработаны и отделаны изысканно, до мельчайших подробностей — и ни одно из них никогда не жило и жить не могло; ни в одном из них нет и тени той правды, которой, например, так и пышут лица в «Казаках» нашего Л.Н. Толстого" (Тургенев, 1979: 220-221).
Если даже среди поистине великих талантов встречаются писатели, не понимающие художественной правды, то значительно чаще с таким явлением можно столкнуться среди писателей, по выражению Тургенева, «второго разряда». К таким писателям Тургенев относит Евгению Тур, автора романа «Племянница». Говоря о действующих лицах данного романа, Иван Сергеевич Тургенев обнажает этот существенный недостаток Евгении Тур. Так, говоря о таком персонаже произведения, как князь Чельский, Тургенев указывает на недостаток жизненности, правдоподобия в нем:    продолжение
--PAGE_BREAK--
"Князь Чельский тоже неживое лицо. В нем опять выразился общий тип, довольно распространенный в наше время, — тип, для которого благодаря одной повести существует нарицательное имя — тип Тамарина. Чельский — это столичный Тамарин точно так же, как Тамарин — провинциальный Чельский… Заметим кстати, что Тамарин более живое лицо, чем Чельский, именно потому, что такие господа вообще возможнее в провинции. Чельский менее ломается, с меньшим добродушием любуется самим собой, не позволяет себе никакой фатальности в обращении, не так наивно претендует на сокрушение девственных сердец. Он вообще лучше воспитан, больше видал, чем Тамарин, но сущность их одна и та же: тот же в обоих беспокойно-щепетильный эгоизм, та же претензия праздности, то же отсутствие всякого интереса, та же мелкая даровитость при бесконечной самонадеянности, тот же дилетантизм самосознания, та же бедная, при всем кажущемся богатстве, нищенски-бедная натура. Мы совсем не того мнения, чтобы такое лицо не стоило бы выводить; напротив, его надо выводить на свежую воду; но нам бы желалось, чтобы оно, как всякое комические лицо, не выходило бы из-под иронической власти своего творца, из-под бича сатиры, или если этот бич для такого существа слишком тяжелое орудие, так пусть хоть изредка побрякивают над ним гремушки веселой насмешки" (Тургенев, 1979: 133).
Важная черта романа, созданного талантливым писателем, — это его оригинальность. В подобном произведении либо должна разрабатываться совершенно новая тема, либо, если автор ставит вечные вопросы, тема должна решаться оригинально. По мнению Тургенева, такие писатели, как Вальтер Скотт и Александр Дюма, оригинальностью не обладали. В качестве образца писателя самобытного и своеобразного Тургенев приводит Льва Николаевича Толстого:
"Перед читателем проходит целая эпоха, богатая великими событиями и крупными людьми (рассказ начинается незадолго до Аустерлицкого сражения и доходит до Бородина), развертывается целый мир со множеством выхваченных прямо из жизни типов, принадлежащих ко всем слоям общества. Манера, какой граф Толстой разрабатывает свою тему, столь же нова, сколь и своеобразна; это не Вальтер Скотт и, само собою разумеется, также не Александр Дюма" (Тургенев, 1979: 361-362).
Не новые, а уже давно известные человечеству вопросы ставит в своем произведении М. Дюкан. Однако это не повод считать его писателем неоригинальным, поскольку решаются эти вопросы в его романе своеобразно:
"Событие, выведенное автором, не ново; все это было уже сказано и рассказано — мы всё это знаем, кто по собственному опыту, кто по слуху; но есть два-три вопроса человеческой жизни, которые никогда не будут исчерпаны; к ним принадлежит и тот вечный вопрос любви и страсти, взаимных отношений между мужчиной и женщиной, за который в свою очередь принялся автор «Утраченных сил». Не решение этих вопросов вообще, не достижение положительных результатов для нас важно, а нам хочется знать, как они разрешались в данном случае и что сталось именно с этим сердцем в эту эпоху" (Тургенев, 1979: 222).
Как мы можем судить на основании ряда приведенных цитат, Иван Сергеевич Тургенев очень высоко ценил талант Л.Н. Толстого. Роман Толстого «Война и мир» Тургенев считал одним из наиболее качественных эпических произведений, возможно даже идеальным романом. В этом романе воплощаются основные требования, которые Тургенев предъявлял к данному жанру: наличие типов, жизненность вымысла и, конечно же, оригинальность и глубокое своеобразие изображенного:
"Автор рассказа, предлагаемого ныне читателям "Temps", граф Лев Толстой, один из самых замечательных писателей новой русской литературной школы, той школы, которая исходит от Пушкина и Гоголя и гораздо более от нашего великого юмориста, чем от нашего великого поэта. Можно даже сказать, что по напечатании (в 1870 году) последнего сочинения графа Толстого «Война и мир», произведения оригинального и многостороннего, заключающего в себе вместе эпопею, исторический роман и очерк нравов, он решительно занимает первое место в расположении публики" (Тургенев, 1956: 384).
Оригинальность — черта, которая должна проходить сквозь все произведение целиком, а не через отдельные его фрагменты. Точно так же и оригинальная форма не искупит бедности содержания:
"Избитость сравнения не выкупается… новостью выражения, верностью и свежестью красок. Подобных пятен много в романе г-жи Тур, и остается сожалеть, что опытная и дружеская рука не прошлась по его страницам прежде, чем он явился в печати" (Тургенев, 1979: 140).
Следующая важная черта романа, по мнению Тургенева, — это лаконичность. Причем лаконичность должна пронизывать все слои произведения: его содержание, описание действующих лиц, язык и т.д. Что касается последнего компонента, то многословие — отнюдь не признак качественного романа. Так, можно в одной строчке заключить целую идею, а можно написать роман в нескольких томах, из которого ничего для себя не почерпнешь.    продолжение
--PAGE_BREAK--
"Г-н Даль, должно быть, провел некоторые годы своей жизни на юге и на востоке России… да, впрочем, где он не бывал! Молдаване, жиды, цыгане, болгары, киргизы — это все ему знакомый народ. Быт их, обычаи, города и селения, разнообразную природу нашей Руси рисует он мастерски, немногими, но меткими чертами. У г. Даля гораздо более памяти, чем воображения; но такая верная и быстрая память стоит любого воображения" (Тургенев, 1979: 91-92). Талант Владимира Ивановича Даля по достоинству оценен Тургеневым. Умение в немногих чертах изобразить то или иное явление — действительно мастерство, которым в полной мере владел сам Иван Сергеевич Тургенев и которое умел замечать в других.
В нижеприведенной цитате Тургенев обращает внимание на такие признаки языка писателя, как лаконичность и отсутствие излишеств:
«Скажу еще несколько слов о слоге „Записок“ г. А-ва. Слог его мне чрезвычайно нравится. Это настоящая русская речь, добродушная и прямая, гибкая и ловкая. Ничего нет вычурного и ничего лишнего, ничего напряженного и ничего вялого — свобода и точность выражения одинаково замечательны. Эта книга написана охотно и охотно читается. Я уже неоднократно замечал, как мастерски умеет г. А-в описывать…» (Тургенев, 1979: 169).
Длина описания того или иного персонажа отнюдь не влияет на качество этого описания. Так, можно описать героя лаконично и метко, а можно — растянуто и неясно:
"Интерес рассказа не ослабевает ни на минуту; выведенные личности очерчены немногими, но сильными штрихами (особенно хорош декабрист, друг матери Чалыгина), и самый колорит эпохи (действие происходит около двадцатых годов текущего столетия) схвачен и передан живо и точно" (Тургенев, 1979: 225).
Существенный недостаток романа — это его риторичность, вычурность, растянутость. Истинный талант писателя заключается в умении найти точные и емкие слова, с помощью которых тем не менее перед глазами читателя вставала бы ясная и конкретная картина. По мнению Тургенева, болтливость автора, его погоня за красивостью не делает ему чести. Анализируя роман Е. Тур «Племянница», писатель указывает, что одни части повествования отмечены явной риторичностью слога, а в иных частях язык автора не оставляет желать ничего лучшего:
«Слог г-жи Тур, как мы сказали выше, небрежен. Речь ее болтлива, часто водяниста и вообще более музыкальна, чем живописна; но в этом мы ее упрекать не станем. Это ее недостаток, и это ее достоинство в одно и то же время. Но неприятно нам было встретить на иных страницах „Племянницы“ следы риторики иногда почти школьной, что-то такое, от чего веет „Собранием, образцовых сочинений“, какие-то претензии на сочинительство, на литературные украшения» (Тургенев, 1979: 139). И далее:
"Положение Маши в этом семействе обрисовано четко и верно; рассказ жив, прост и почти нигде не прерывается нисплошными рассуждениями в пять страниц и более о том, что сейчас или было, или будет сказано, ни теми словоохотливыми разговорами, в которых тоже рассуждается deomnibusrebusetquibusdamaliis. Правдой, искренней, страстной правдой дышат все эти страницы. Читатель на собственном сердце чувствует гнет холодного бремени, подавляющего Машу в доме княгини" (Тургенев, 1979: 132).
По мнению Тургенева, иногда даже в мелочах может отразиться общее движение жизни. В этом случае подобные детали являются неотъемлемой частью структуры повествования и не загромождают его:
«Некоторые предшествующие сцены прекрасны и могли быть только написаны женщиной, умной женщиной, взгляд которой, подмечая мелочи, не только не теряется в них, но именно в этих мелочах схватывает общее движение и направление жизни и страсти. Затодругие сценысбивчивы и длинны» (Тургенев, 1979: 132-133).
Если же какие-либо детали, описания не несут никакой художественной нагрузки, то из произведения их лучше исключить:
«Роман начинается не совсем удачно: на сорока шести страницах тянется род вступления, из которого мы, правда, узнаем положение главных действующих лиц, но которое уже потому могло бы быть сокращено, что собственно описания не сильная сторона г-жи Тур: они большей частью выходят у ней слабы и вялы; в ее рисунке нет спокойствия и ясности, ей надобно быть самой увлеченной, чтоб увлечь других, и ее действующие лица становятся по мере возможности живыми только с той минуты, когда они начинают действовать» (Тургенев, 1979: 129).
Писатель, в котором желание творить не сопряжено с талантом, настоящего романа написать не сможет. Такой писатель может искренне верить, что создает качественное произведение, хотя на самом деле оно исполнено риторичности и витиеватости. Так, говоря о госпоже Ган, Тургенев отмечает:
«В этой женщине было действительно и горячее русское сердце, и опыт жизни женской, и страстность убеждений, — и не отказала ей природа в тех „простых и сладких“ звуках, в которых счастливо выражается внутренняя жизнь; но сочинительство ее погубило, литература (как ни странно это слово, но оно верно), литература повредила ей, желание создавать, творить разрешилось у ней хлопотливым бессилием, и Марлинский окончательно наложил на нее печать своей пагубной витиеватости. Она осталась прекрасным, даже, пожалуй, трогательным воспоминанием в памяти любителей изящного; но в поэзии, настоящей, живой, ей места нет. Счастие первого удачного начинания принадлежит г-же Тур, хотя и в ее произведениях, как мы увидим ниже, местами отразилось влияние той риторики, в плевелах которой заглохло наконец прекрасное дарование ее предшественницы» (Тургенев, 1979: 126).    продолжение
--PAGE_BREAK--
Приступая к разбору романа Евгении Тур (романа, состоящего из четырех частей), Тургенев задается вопросом: чем можно было наполнить эти четыре тома? Условия общественной жизни вряд ли могли дать для воспроизведения столько материала. И действительно, анализируя каждый из томов данного произведения, Тургенев приходит к выводу, что ничем не обоснованная растянутость — отличительная черта любого тома:
"Прежде чем мы пойдем далее, скажем несколько слов об этом первом томе. Главный его недостаток — несоразмерная длиннота. Он бы ничего не потерял — мы утверждаем это смело, — если б его сократили наполовину. Чувства меры недостает в г-же Тур. За болтливыми описаниями тянутся диалоги, которым решительно и ни под каким видом не хочется остановиться. Особенно туманна середина этой первой части благодаря упорному пребыванию в ней Ильменева и Плетнеева — этих двух сиамских близнецов несчастной любви; но обо всех этих недостатках мы говорили выше, как о более или менее неизбежных принадлежностях женского писанья" (Тургенев, 1979: 130-131).
Часто автору не удается удержать внимание читателя до самого конца произведения. Причина этого — неновость содержания, усугубленная растянутостью. В этом случае читатель может легко догадаться, чем произведение кончится.
"Читатель … предвидит все грядущие переходы этой драмы, и если не предчувствует, какого рода именно будет развязка — печальная или веселая, то уже ясно видит всю дорогу до ней и идет за автором не с увлечением, а с любопытством. Впрочем, мы не хотим этим замечанием уменьшить достоинство последней части романа, хотя и в ней можно указать на некоторые ненужные длинноты, не в подробностях самого хода действия, а в рассуждениях по поводу этого хода" (Тургенев, 1979: 137).
Тургенев выделяет несколько типов романа: исторический «вальтерскоттовский» роман, роман в стиле Дюма, сандовский роман и диккенсовский роман. Отличительные признаки первого типа романа: пространность, солидность. По поводу этого типа Тургенев говорит, что в России пока еще он невозможен:
«У нас, может быть, его пора еще не пришла, — во всяком случае он к нам не привился — даже под пером Лажечникова» (Тургенев, 1979: 127).
Ко второму типу романа отношение у Тургенева крайне отрицательное. По мнению писателя, объем произведения, количество его томов — это не показатель качества:
«Романы „а lа Dumas“ с количеством томов adlibitumу нас существуют, точно; но читатель нам позволит перейти их молчанием. Они, пожалуй, факт, но не все факты что-нибудь значат» (Тургенев, 1979: 127).
Что касается последних двух типов романа, сандовского и диккенсовского, то, с точки зрения Тургенева, эти романы в России возможны, но конкретно-историческая действительность пока еще не дает настолько обширного материала для изображения, чтобы воплощать его в нескольких томах.
Отличительная черта любого романа Ивана Сергеевича Тургенева — наличие «тайного психологизма». Психологический анализ и его тонкость — важная составляющая романа, по мнению Тургенева. Но психологический анализ возможен только в том случае, если писатель обладает острым художественным зрением. Мастером психологического анализа является, по мнению Тургенева, Л.Н. Толстой.
Высокая оценка художественного произведения — явление, не часто встречающееся в творчестве Тургенева-критика. Однако он высоко оценил роман М. Дюкана «Утраченные силы». По мнению писателя, наряду с прочими достоинствами это произведение отличается верностью психологического анализа:
«Пишущий эти строки полагает, что читатели сочувственно отзовутся на ту правду, на ту верность психического анализа, который раскроется перед ними на немногих страницах книги, предложенной их вниманию, и что они также оценят искусство, с которым воспроизведены краски, свойственные времени и месту действия» (Тургенев, 1979: 222-223).
Наблюдательность, умение замечать то, на что обычные люди никогда бы не обратили внимания, но не просто замечать, а уметь объяснить то или иное явление — отличительные черты поистине талантливого писателя. Недостаточно просто воспроизвести на бумаге определенный интересный эпизод, ситуацию. Необходимо суметь объяснить, почему это произошло именно так. Острота писательского зрения, способность психологически мотивировать тот или иной поступок — особый дар, и обладает им далеко не каждый писатель. Но Б. Ауэрбах, по мнению Тургенева, наделен таким талантом:
«Возвратившись в тихое пристанище родных долин Шварцвальда, он оставил за их чертою всю свою ученость и образованность, всякие политические и эстетические симпатии и антипатии, все, что до того времени волновало и занимало его; не оставил он только дара поэтической наблюдательности, и его любящее чуткое сердце осталось при нем» (Тургенев, 1956: 350). И далее:
«Вместе с поэтическим даром Ауэрбах унаследовал и ту остроту рассудка, ту отчетливую сообразительность, ту выносливую силу терпения — словом, те качества, которые составляют отличительные признаки еврейской породы. Эти качества пришлись ему в пользу — сперва при изучении Талмуда (с двенадцатилетнего возраста его предназначали в звание раввина); он развил их потом еще сильнее, когда, будучи студентом в Мюнхене и Гейдельберге, променял свои прежние занятия на чисто спекулятивную философию» (Тургенев, 1956: 351).
Писатель должен быть как философом, так и психологом, поскольку любая деталь обладает скрытым смыслом. Во многом о характере героя можно судить не только по его словам, но и по определенным элементам одежды, по чертам лица, по его жестам. И если автор умеет обращаться с подобными, на первый взгляд, мелочами, то это поможет создать ему качественный роман.
Писатель, привыкший в самых обычных вещах подмечать что-то необычное, скрытое от взгляда окружающих, уже не сможет даже намеренно отказаться от этой привычки:
"…Ауэрбах оставил за чертою своей родины всю свою приобретенную образованность: это выражение нуждается в некотором ограничении. Вполне отбросить влияние культуры нельзя, да и не следует. Притом то свойство его ума, которое направило его к изучению Спинозы, не покинуло его и в крестьянской избе, им посещенной и воспетой. Нарисовав поразительно верными, тонкими, хотя иногда несколько мелкими чертами свои фигуры, он иногда не отказывает себе в удовольствии пофилософствовать на их счет; со всем искусством опытного мастера обращает он внимание читателя на тайное их значение, на то символическое, которое лежит в основании всякой непосредственной жизни, и высказывается иногда в самых, по-видимому, незначительных словах и поступках… Рассказ у него иногда становится аллегорией" (Тургенев, 1956: 352).
Говоря о романе Ауэрбаха «На высоте», Тургенев акцентирует внимание на таком качестве таланта писателя, как умение психологически анализировать явления и ситуации:
"…Глубина миросозерцания, сила психологического анализа, изысканное мастерство языка — все постоянные свойства ауэрбаховского дарования никогда еще блистательнее не проявлялись, чем в этом замечательном произведении…" (Тургенев, 1956: 353).
Тонким психологом, по мнению Тургенева, является Л.Н. Толстой. О каком бы его произведении Иван Сергеевич Тургенев ни говорил, он непременно это подчеркнет:
"Граф Лев Толстой выступил на сцену в 1852 году с рассказом под названием «Детство», который сразу обратил на себя внимание знатоков и критики. Это очерк первых лет человеческой жизни вроде того, что пытался представить Чарльз Диккенс всвоем прелестном романе «Домби и сын»; тонкость психологического наблюдения соединяется в нем с самою трогательною поэзией" (Тургенев, 1956: 384).
Талант Льва Николаевича Толстого многогранен. Его эпические произведения, как отмечает Тургенев, жизненны, в них отразилось мастерство Толстого-психолога. Изображенный быт и характеры верны и убедительны. Его романы, как, впрочем, и повести и рассказы, не оставляют желать ничего лучшего как со стороны формы, так и со стороны содержания:    продолжение
--PAGE_BREAK--
«Впоследствии появились военные рассказы характера превосходного, трезвого и мощного (автор был артиллерийским офицером; он служил на Кавказе и во время осады Севастополя). За этими рассказами следовали повести столь же замечательные по форме, как и по содержанию; одна из них, не совсем точно названная „Казаки“, представляет самую живую и самую верную картину Кавказа и его жителей. „Война и мир“, о которой я упомянул выше, заключила этот список произведений графа Толстого; новый большой роман, принадлежащий его перу, начат теперь печатанием в Москве» (Тургенев, 1956: 384-385).
По мнению И.С. Тургенева, острота писательского зрения — черта, которой должен обязательно обладать романист:
"Разве не талант — уменье одним взглядом подметить характеристические черты края, народонаселения, уловить малейшие выражения разных — говоря высоким слогом — личностей...?" (Тургенев, 1979: 92).
В романах Тургенева изображаются в основном сильные женщины. Любовь их часто является орудием испытания героев, а сама героиня может выступать судьей своего избранника. Будучи мастером создания женских образов, Тургенев ценил это умение и в других писателях. Однако он считал, что русские писатели в большинстве своем не умели изображать женщин. Так, говоря о В.И. Дале, он отмечал:
"Одно ему не совсем далось, как и почти всем нашим писателям, даже Гоголю, — женщины..." (Тургенев, 1979: 92).
Романы Ивана Сергеевича Тургенева — образцы прекрасного русского языка. Язык, по мнению писателя, должен быть изящным, сжатым, ясным, лаконичным, стройным.
Иван Сергеевич Тургенев в целом отрицательно оценил язык романа Евгении Тур:
«Слог г-жи Тур, как мы сказали выше, небрежен. Речь ее болтлива, часто водяниста и вообще более музыкальна, чем живописна; но в этом мы ее упрекать не станем. Это ее недостаток, и это ее достоинство в одно и то же время» (Тургенев, 1979: 139).
Роман должен дышать искренностью. В произведении может заключаться ряд недостатков, но многие именно ею могут быть сглажены.
«Оканчивая разбор романа г-жи Тур, мы намерены в немногих словах повторить и как бы собрать вместе наши разбросанные замечания об ее даровании. Но прежде упомянем о чувстве, с которым мы положили из рук ее книгу. Это чувство было теплое, симпатическое: эта книга написана сердцем и говорит сердцу. От нее веет чем-то благородным, искренним, горячим. Самый жар, с которым г-жа Тур нередко вдается в излишние и не новые рассуждения, — этот жар, которому, признаться, мы плохо поверили бы в мужчине, в литераторе, — нас чуть ли не трогает в ней; эти рассуждения нам могут показаться фразами, но не фразерством» (Тургенев, 1979: 138-139).
Сила воздействия художественного произведения на читателя во многом зависит от степени искренности автора:
«История, которую рассказывает нам автор „Утраченных сил“, точно прожита, не выдумана. Это исповедь — своя ли, чужая ли, нам в это незачем входить, — и как во всякой исповеди, даже в самой невеселой и горькой, в ней есть своего рода тишина, та драгоценная тишина естественности и искренности, которою природа так сильно действует на нас» (Тургенев, 1979: 222).
При отнесении определенного произведения к тому или иному эпическому жанру в научной литературе часто используется количественный критерий. Объем произведения во многих случаях оказывается решающим фактором. Однако данный критерий отнюдь не является основополагающим для Тургенева. Объем произведения (например, романа) зависит от того, в какой исторический период времени оно пишется, от наполненности этого периода событиями, от того, насколько «высказались… стихии… общественной жизни» (Тургенев, 1979: 127-128). Если конкретно-историческая эпоха в этом отношении небогата, то более оправданным представляется использование таких жанров, как очерк, рассказ, эссе. Создавать же в таком случае роман — задача очень ответственная и рискованная для писателя:
«Роман — роман в четырех частях! Знаете ли, что, кроме женщины, никто в наше время в России не может решиться на такой трудный, на такой во всяком случае длинный подвиг?» (Тургенев, 1979: 127).
Роман должна отличать простота изложения, простота в обрисовке характеров:
«Но мы должны сказать, что некоторый, довольно сильный отблеск этого счастья — счастья создать простой образ, не осужденный умереть, — достался на долю автора „Антонины“. Нам хотелось бы верить, что Антонину не забудут — не забудут первых годов ее молодости, ее любви к Мишелю, со всей обаятельной свежестью и прелестью первых сближений, со стыдливым торжеством неожиданного блаженства, с раздирающим горем внезапной разлуки. Все это написано просто, горячо, небрежно, как вообще пишет г-жа Тур и как, между прочим, — заметим кстати — написана „ManonLescaut“. (Тургенев, 1979: 136).
По мнению Тургенева, писатель не должен ничего усложнять. Признак настоящего мастерства — умение изображать явления действительности так, как их видит обычный человек:
»Удивительно!.. Словом, описывая явления природы, дело не в том, чтобы сказать все, что может прийти вам в голову: говорите то, что должно прийти каждому в голову, — но так, чтобы ваше изображение было равносильно тому, что вы изображаете, и ни вам, ни нам, слушателям, не останется больше ничего желать" (Тургенев, 1979: 171).
Простота, по мнению Тургенева, — признак истинно великого произведения. Простота присуща самой природе, поэтому писатель должен также стремиться к ней:
«Все поэты с истинными и сильными талантами не становились в „позитуру“ пред лицом природы; они не старались, как говорится, „подслушать, подсмотреть“ ее тайны; великими и простыми словами передавали они ее простоту и величие: она не раздражала их, она их воспламеняла; но в этом пламени не было ничего болезненного. Вспомните описания Пушкина, Гоголя …» (Тургенев, 1979: 169-170).
Повествование в романе должно быть плавным, скачки в нем неуместны:
«Между третьей и четвертой частью существует шестилетний промежуток. Мы вообще небольшие охотники до таких внезапных скачков. Большею частью интерес останавливается и замирает на той самой точке, где перервалась нить рассказа». (Тургенев, 1979: 137).    продолжение
--PAGE_BREAK--
Итак, обобщая сказанное, на основании данных метапоэтики Ивана Сергеевича Тургенева сделаем вывод о том, каков должен быть роман в представлении писателя. Представим это в виде таблицы:
Признаки, которые должны быть присущи роману
Признаки, которых не должно быть в романе
Наличие типических характеров
Оригинальность
Живость повествования, живое, правдоподобное изображение характеров
Лаконичность
Наличие психологического анализа
Авторская искренность
Плавность повествования
Умелое изображение женщины
Богатство языка: простота, сжатость, меткость, точность, стройность


Отсутствие типических характеров
Избитость
Искусственность повествования, неправдоподобное изображение характеров
Растянутость
Отсутствие психологического анализа
Авторская неискренность
Перебои в повествовании
Неверное изображение женщины
Бедность языка: риторичность, вычурность, погоня за красивостью


По выражению В.Г. Белинского, задача настоящей поэзии состоит в том, чтобы из прозы жизни извлекать поэзию жизни. Иван Сергеевич Тургенев в полной мере выполнял это задание великого критика. Русскую жизнь он изобразил с такой силой поэзии, с таким тонким артистическим чувством формы, с такой любовью, что романы Тургенева должны стать объектом самого пристального научного изучения. Правильному пониманию этих произведений во многом будет способствовать исследование метапоэтики писателя, которая, будучи на сегодняшний день недостаточно изученной областью знания, заключает в себе очень много новой информации.
Выводы
Как особая область знания метапоэтика возникла в древнейшие времена, вероятно, когда появилось первое произведение или даже было сказано первое слово. Необходимо разграничивать общую метапоэтику и частные метапоэтики. Общая метапоэтика — поэтика по данным метапоэтического текста. Частные метапоэтики — метапоэтики отдельных писателей или поэтов (метапоэтики Пушкина, Лермонтова, Гоголя и т.д.). Метапоэтика осознается в парадигме, она взаимодействует и с творчеством, и с наукой. Объект ее — словесное творчество, цель — работа над материалом, раскрытие тайн мастерства. Одна из важнейших особенностей метапоэтики — энциклопедизм как проявление энциклопедизма личности художника.
Иван Сергеевич Тургенев в течение многих лет называл свои романы то романами, то повестями. С нашей точки зрения, здесь несколько причин колебаний.
Достаточно сильная подверженность Тургенева влиянию критики и общественного мнения.
Отсутствие уверенности в том, что создано значительное произведение, достойное называться романом.
Высокая требовательность писателя к себе и неуверенность в собственных возможностях.
На основании данных метапоэтики Ивана Сергеевича Тургенева мы попытались выяснить, какие компоненты, по мнению писателя, должны присутствовать в романе.
Признаки, которые должны быть присущи роману: наличие типических характеров, оригинальность, живость повествования, живое, правдоподобное изображение характеров, лаконичность, наличие психологического анализа, авторская искренность, плавность повествования, умелое изображение женщины, богатство языка (простота, сжатость, меткость, точность, стройность).
Признаки, которых не должно быть в романе: отсутствие типических характеров, избитость, искусственность повествования, неправдоподобное изображение характеров, растянутость, отсутствие психологического анализа, авторская неискренность, перебои в повествовании, неверное изображение женщины, бедность языка (риторичность, вычурность, погоня за красивостью).
Заключение
На основании изучения научной литературы, посвященной исследованию такого эпического жанра, как роман, нами выявлены основные признаки данного жанра. Установлено, что существуют два различных подхода к пониманию романа. Согласно первому подходу, роман является эпическим жанром. Теоретически обоснована данная позиция Виссарионом Григорьевичем Белинским. Этой точки зрения придерживаются такие ученые, как А. Чичерин, В. Кожинов, Н. Вердеревская и другие. Согласно второму подходу, роман — самостоятельный род поэзии, неизвестный до XIX века. В этом роде поэзии синтезируются качества эпоса, лирики, драмы. Теоретическое обоснование этой позиции находим в трудах В. Днепрова.
Нами изучены работы, посвященные жанру романа в творчестве Тургенева, и выделены различные точки зрения на специфику жанра.
На основании данных метапоэтики писателя сделан вывод о том, каково теоретическое осмысление Тургеневым жанра романа. Основные признаки романа, согласно данным метапоэтики писателя, — это наличие типических характеров, живое изображение этих характеров, оригинальность, простота, отсутствие излишеств, богатство языка.
Метапоэтика — сравнительно новая и очень перспективная область науки. Данные метапоэтики помогут осознать, что именно автор хотел сказать тем или иным произведением, какой смысл вкладывал в понимание определенного жанра, то есть пролить свет на различные проблемы. Метапоэтика Ивана Сергеевича Тургенева представляет собой в этом отношении очень большой интерес и дает много ценных сведений.
Библиографический список
Батюто А.И. Тургенев-романист. — Л.: Наука, 1972.
Белинский В.Г. Полное собрание сочинений в 12 т. Т.5. — М.: Изд-во АН СССР, 1954.
Белинский В.Г. Полное собрание сочинений в 12 т. Т.7. — М.: Изд-во АН СССР, 1955.
Белинский В.Г. Полное собрание сочинений в 12 т. Т.9. — М.: Изд-во АН СССР, 1955.
Буева Л.П. Социальная среда и сознание личности. — М., 1968.
Бялый Г.А. Тургенев и русский реализм. — М. — Л.: Советский писатель, 1962.
Вердеревская Н.А. Русский роман 40-х — 60-х годов XIX века. — Казань, 1980.
Вердеревская Н.А. Становление типа разночинца в русской литературе 40-60-х годов XIX века. — Казань, 1975.
Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. — Л., 1977.
Голубков В.В. Художественное мастерство И.С. Тургенева. — М., 1955.
Гуковский Г.А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. — Л., 1957.
Гусев В.И. Герой и стиль. — М., 1983.
Днепров В.Д. Проблемы реализма. — Л.: Советский писатель, 1961.
Днепров В.Д. Идеи, страсти, поступки. — М., 1978.
Жук А.А. Русская проза второй половины XIX века. — М., 1981.
Затонский Д.В. Мир романа и XX век. — М., 1973.
Кожинов В.В. Происхождение романа. — М.: Советский писатель, 1963.
Литературные направления и стили. — М., 1975.
Маркович В.М. Тургенев и русский реалистический роман. — Л., 1982.
Маркович В.М. Человек в романах И.С. Тургенева. — Л., 1978.
Матюшенко Л.И. О соотношении жанров повести и романа в творчестве И.С. Тургенева // Проблемы теории и истории литературы. — М., 1971.
Мировое значение русской литературы XIX века. — М., 1987.
Муратов А.Г. Повести и рассказы И.С. Тургенева 1867-1871 годов. — Л., 1980.
Недзвецкий В.А. Русский социально-универсальный роман XIX века. Становление и жанровая эволюция. — М., 1997.
Оскоцкий В. Богатство романа. — М., 1976.
Петров С.М. И.С. Тургенев — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958.
Поспелов Г.Н. Проблемы исторического развития литературы. — М., 1972.
Проблемы типологии русского реализма. — М., 1969.
Развитие реализма в русской литературе. — М., 1972.
Реализм и его соотношение с другими художественными методами. — М., 1962.
Смена литературных стилей. — М., 1974.
Советский роман. Новаторство. Поэтика. Типология. — М., 1978.
Современный советский роман. Философские аспекты. — Л., 1979.
Соколов А.Н. Теория стиля. — М.: 1978.
Структура литературного произведения. — Л.: 1984.
Сучков Б.Л. Исторические судьбы реализма. — М., 1977.
Сычев Ю.В. Микросреда и личность. — М., 1974.
Типология стилевого развития XIX века. — М., 1977.
Тургенев И.С. Собрание сочинений в 12 т. Т.11. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1956.
Тургенев И.С. Собрание сочинений в 12 т. Т.12 Письма.1831-1883. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958.
Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Письма в 18 т. Т.2.1850-1854. — М.: Наука, 1987.
Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Сочинения в 12 т. Т.9. — М.: Наука, 1982.
Тургенев И.С. Собрание сочинений в 12 т. Т.12. — М.: Художественная литература, 1979.
Фридлендер Г.М. Поэтика русского реализма. — Л., 1971.
Цейтлин А.Г. Мастерство Тургенева-романиста. — М.: Советский писатель, 1958.
Чернец Л.В. Литературные жанры. — М., 1982.
Чичерин А.В. Возникновение романа-эпопеи. — М.: Советский писатель, 1975.
Шаталов С.Е. Проблемы поэтики И.С. Тургенева. — М.: Просвещение, 1969.
Эсалнек А.Я. Типология романа. — М., 1991.
Словарь литературоведческих терминов. — М.: Просвещение, 1974.
Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса. Антология: В 4 т. Том 1. XVII-XIX вв. Барокко. Классицизм. Романтизм. Реализм / Сост. Штайн К.Э., Байрамуков Р.М., Ковалева Т.Ю., Оболенец А.Б., Ходус В.П. — Ставрополь: Кн. изд-во, 2002.
Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса. Антология: В 4х т. Том 2. Конец XIX — начало XX вв. Реализм. Символизм. Акмеизм. Модернизм / Под общей редакцией проф. К.Э. Штайн. — Ставрополь: Издательство «Ставрополье», 2005.
Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса. Антология: В 4 т. Том 3. Первая половина XX в. Кубофутуризм. Эгофутуризм. Центрифуга. Лучизм. Имажинизм. Пролеткульт. Леф. ВАПП. Конструктивизм. ОБЭРИУ / Под общей редакцией проф. К.Э. Штайн. — Ставрополь: Издательство Ставропольского государственного университета, 2006.
Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса. Антология: В 4 т. Том 4. XX в. Реализм. Соцреализм. Постмодернизм / Под общей редакцией проф. К.Э. Штайн. — Ставрополь: Издательство Ставропольского государственного университета, 2006.
Штайн К.Э., Петренко Д.И. Русская метапоэтика: Учебный словарь / Под ред. проф. Шаповалова В.А. — Ставрополь: Изд-во СГУ, 2006.