«Персидские мотивы»:реалистические картины инонационального мираЛ.П. Егорова, П.К. Чекалов
С.Есенинхорошо осознавал большие творческие возможности русского поэта, приобщившегосяк богатствам национальных культур. Трогательны и искренни его обращения кКавказу: «Ты научи мой русский стих Кизиловым струиться соком»; крусским поэтам, оставившим славные традиции художественного решения кавказскойтемы: "… Я полон дум о них, ушедших и великих. Их исцелял гортанный шумтвоих долин и речек диких". Однако реалистический характер лирики Есенинапредполагал весьма «умеренное» использование красок Востока, вотличие от романтиков, стремившихся к максимальной передаче инонациональногоколорита адекватными художественными образами. Истоки такого ракурсаизображения инонационального мира — в особенностях мировосприятия самого поэта.В 1921г. в Ташкенте поэт, увлеченный красочным национальным праздником,«под конец заговорил все-таки о березках, о своей рязанской глуши...»Именно в Ташкенте он пишет письмо Иванову-Разумнику о национальных истокахсвоей русской словесности. «Двоемирие Есенина наблюдается не только встихах, где чередуются картины Закавказья и родной поэту Руси: как бы ни былкрасив Шираз, он не лучше рязанских раздолий, а персиянке поэт предлагаетбогатства „далекого синего края“. Такую же „двуплановость“сохраняют и есенинские образы, раскрывающие своеобразие кавказской природы. „Ситецнеба такой голубой“, — так сказать о небесах Закавказья мог только поэтисконно русский, воспитанный на неярких красках его родины. Отзвукпараллелизмов русских народных песен ощутим в образах „Баллада о двадцатишести“: „То не ветер шумит, не туман. Слышишь, как говоритШаумян“. При максимальной точности в передаче инонационального колоритаЕсенин в гораздо большей, чем поэты-романтики, мере сохраняет особенностирусского восприятия и передает последнее национально-русской образностью искладом речи.
В»Персидских мотивах" (1924-1925) нет характерного для классическогоромантизма противопоставления идеала и действительности. Для поэта Восток — неромантический идеал (чудесного, священного и т.д.), противопоставленный прозероссийской жизни, и не источник глобальных раздумий о будущем.
ПерсияЕсенина — орнамент, в котором раскрывается внутренний мир самого поэта, егопоиски смысла жизни. Былому смятению чувств («Улеглась моя былаярана...» противостоит «удел желанный, тех, кто в пути устал».Эта «голубая и веселая страна», где «тихо розы бегут пополям», вовсе не противопоставлена Руси, что хорошо показано в работахА.Марченко, Л.Бельской, В.Холшевникова. Общеизвестные примеры можно дополнитьстихотворением, не включенным в цикл:
Тихийвечер. Вечер сине-хмурый.
Ясмотрю широкими глазами.
ВПерсии такие ж точно куры,
Каку нас в соломенной Рязани.
Тотже месяц, только чуть пошире,
Чутьжелтее и с другого края.
Мыс тобою любим в этом мире
Одинаковосо всеми, дорогая.
Согласимсяс Бельской, писавшей: «И Персия перестает противостоять России… и наодной плоскости оказываются сады Хороссана с шелестящими розами и русскаяравнина под шуршащими розами и русская равнина под шуршащим пологом тумана — все это наша земля...» (1; 108).
Вместес тем в поэтической форме «Персидских мотивов» романтические черты,несомненно, присутствуют. Налицо традиция общевосточного стиля, далекого отпопыток воссоздать исторически достоверную жизнь Ирана (что было бы возможно вжанре лиро-эпической поэмы). Персия предстает как идеальная страна с мудрымвосприятием жизни, гармонией любви и счастья (за исключением отдельных деталей:положения женщины Востока; любви как купли-продажи; кинжальные хитрости). Но вэтом не слабость, а напротив, сила есенинской лирики, угадавшей, что нужнорусскому читателю не только тогда, но и во все последующие времена. Сердцемоткликается он на светлую есенинскую грусть о недостижимом:
ВХороссане есть такие двери,
Гдеобсыпан розами порог.
Тамживет задумчивая пери.
ВХороссане есть такие двери,
Нооткрыть те двери я не смог...,
ивторит поэту, покидающему свою Персию: «Но и все ж вовек благословенны Наземле сиреневые ночи».
Раскрытиювнутреннего мира человека, жизни сердца способствовал чуть загадочный инеобычный предметный колорит, цветовой колорит восточных эмалей:
Никогдая не был на Босфоре,
Тыменя не спрашивай о нем.
Яв твоих глазах увидел море,
Полыхающееголубым огнем.
Таксловесная палитра Есенина в «Персидских мотивах» обогатилась яркимикрасками и образами Востока.
Взначительной мере причина этого в совершенно неповторимой музыке и форме стиха.И хотя персидский колорит самой стихотворной композиции, насыщенной повторамиспециалисты называют таким же иллюзорным, как и колорит женских имен (Шаганэ — имя армянское), они отмечают, что в лирике Есенина, тяготеющего к напевномустиху, все виды повторов встречаются не раз — но нигде в таком количестве и втакой концентрации, как в «Персидских мотивах» (40; 359). Этиповторы, как отмечает В.Холшевников, слабо меняют или совсем не меняютлогическое содержание слова, но значительно усиливают его экспрессию,эмоциональное напряжение. Исследователь отмечает обилие рифм, выражающихсопоставление «Персия — Россия», зарифмованность, т.е. выделение,экзотических слов. В каждом из пятнадцати стихотворений встречаются рефрены, кольцострофы или стихотворения, либо их сочетание. «Венком строф» называютзнаменитое стихотворение «Шаганэ ты моя, Шаганэ», где каждое из пятипятистиший — кольцевые; пятый стих точно повторяет первый. Второе пятистишиеобрамлено вторым стихом первого и т.д. Заключительное, пятое обрамлено тем жестихом, что и первое. Так образуется кольцевая композиция всего стихотворения,замыкающая венок строф. Вот почему есенинские фразы льются свободно иестественно. Музыкальная композиция придает ему особое очарование и делает ещеболее выразительной сложную игру чувств и мыслей" (40; 360).
Уистоков «восточного стиля» Есенина традиции восточной поэзии — Хайяма, Фирдоуси, Саади. Есенин хорошо знал книгу «Персидские лирики X-XVвеков» (М., 1916) в переводе акад. Ф.Кроша, переданную ему Н.Вержбицким,и, по словам последнего, «что-то глубоко очаровало Сергея в этихстихах». У автора «Персидских мотивов» была сознательнаяустановка «на эффект заимствования». По справедливому замечанию П.Тартаковского,с восточными поэтами Есенина сближает не характерный для Востока аллегорическийдидактизм, а «мудрость опыта», ощущение радости бытия (34а). Однакосравнительный анализ, проделанный литературоведами, хотя и обнаруживаетотдельные аналогии в изображении любовного томления (Саади), разговора сцветами (Руни), поэта-гуляки (Хафиз), образов соловья и розы (Хафиз, Саади), ноубеждает в том, что эти аналогии не выходят за пределы общеупотребительных вориентальной поэзии традиционных образов.
Отмечаянеповторимую талантливость стилизации Есенина под традиционно-восточный стиль,надо подчеркнуть и роль живых наблюдений. Хотя Есенин никогда не был в Персии,но он хорошо знал Восток российский. «Самый русский», по выражениюЕвгения Евтушенко, поэт за свою короткую жизнь проложил немало маршрутов: наСеверный Кавказ, в Баку (1920), в Среднюю Азию через Казахстан (1921), чтоотразилось в живых деталях поэмы «Пугачева». В 1921г. он побывал нетолько в Ташкенте, ни и в Самарканде, в Бухаре, давших будущему автору«Персидских мотивов» живое ощущение Востока. Исследователи ужеобращали внимание на то, что многие слова в цикле не из фарси, а тюркские, как,например, чайхана.
Авторывоспоминаний о Есенине находят и другие возможные источники, из которых поэтчерпал свое знание Востока: его восхищали узкие улочки бакинской крепости,ханский дворец, он поднимался на легендарную Девичью башню. Он расспрашивалсвоего спутника — В.А.Мануйлова — о канонах мусульманства, слушал на языкефарси стихи Фирдоуси и Саади. Аналогичные факты вспоминают и свидетели встречС.Есенина с народным певцом Шуши, Джабаром Карягды, знавшим сотни песен,мугамов: пальцы певца ударяют в бубен, звенит до скрипа натянутая кожа.Застывают пальцы, и в тишину вдруг вторгается высокий и чистый голос…Взволнованный поэт назовет его «пророком» музыки Востока" ипозже напишет в Москву: «И недаром мусульмане говорят: если он не поет,значит, он не из Шушу...»
Стольже плодотворными были для Есенина грузинские встречи. Читатель, тем болеебудущий педагог, найдет много интересного в книге «Сергей Есенин вГрузии»: «Товарищи по чувствам, по перу...» (Тбилиси, 1986),любовно составленной Г.Бебутовым. Батумская учительница Шаганэ НерсесовнаТальян вдохновила поэта на создание образа «милой Шаги». И хотя свойственнуюреализму правдивость деталей в «Персидских мотивах» отыскать трудно,личные впечатления поэта, безусловно, сказались на общейромантико-реалистической тональности есенинского цикла.
Реалистичнынаписанные в те же годы стихи С.Есенина «На Кавказе», «ПоэтамГрузии», «Баллада о двадцати шести».
Разумеется,в таком жанре, как лирическое стихотворение, возможности объективногоизображения значительно сужены. Тем не менее уже кавказская лирика С.Есенина,называющего себя «настоящим, а не сводным сыном — в великих штатахСССР», являла собой пример вдохновенного лирического отклика наживотрепещущие проблемы Советского Востока, понимания сути революционныхперемен: «Самодержавный русский гнет сжимал все лучшее за горло, его мыкончили — и вот свобода крылья распростерла». Даже персидская лирикаСергея Есенина считалась его острым протестом против рецидивов старины, противрабского положения женщины Востока. Несмотря на ярко выраженный традиционныйколорит в духе Хайяма, пафос «Персидских мотивов» в том, «чтосроду не пел Хайям». «Половодье чувств» сопряжено с чувствомтревоги за судьбу женщины Востока (едва ли не самая актуальная проблема наКавказе и в Средней Азии 20-х годов): «Мне не нравится, что персиянедержат женщин и дев под чадрой...». Индустриальный Баку убеждал в необходимостинаучно-технического прогресса. Так, на Кавказе формулировалось пониманиепотребностей времени: «Через каменное и стальное вижу мощь роднойстороны»; и рождались такие, казалось бы, непохожие на есенинские, строки:«Но я готов поклясться чистым сердцем, что фонари прекрасней звезд вБаку» («Стансы»).
Вниманиепоэта-реалиста к реалиям быта и природы ощутима во многих образах есенинскойкавказской лирики. Например, складывая поэтические строки: «Ты научи мойрусский стих Кизиловым струиться соком», Есенин знал, что этот сок встарину на Кавказе пили перед сражением, веря, что он, горя в крови, возбуждаетненависть к врагу и крепит братство.
Ноглавное в стихах Есенина и, прежде всего, в «Персидских мотивах» — лирическая рефлексия героя, встретившегося с инонациональным миром. Синимицветами Тегерана, светом вечерним шафранного края расцвечена лирика большогорусского поэта, которая и через семь десятилетий волнует нас так, как будто онатолько что родилась в сердце нашего современника.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта rusjaz.da.ru/