Содержание
Введение ……………………………………………………………………… 3
Глава 1. Биография М. А. Корфа ………………………………………… 6
Глава 2. Исторические взгляды М. А. Корфа …………………………21
Глава 3. Государственная деятельность М. А. Корфа…………… 25
Заключение ………………………………………………………………… 28
Список источников и литературы …………………………………… 30
Примечания ………………………………………………………………… 31
/>
Введение
Личность барона МодестаАндреевича Корфа (1880 – 1876), сыгравшего не последнюю роль в государственной,общественной и культурной жизни России XIX в., представляет несомненныйинтерес. Он был человеком, осознающим необходимость перемен в стране, болеетого, активным участником процесса ее переустройства. Это типичныйпредставитель группы умеренных реформаторов, в мировоззрении которых наряду слиберальными взглядами присутствовали и консервативные элементы (этопроявлялось в отношении к российскому самодержавию).
Цель данной работы – показатьроль М. А. Корфа в развитии исторических взглядов, в общественной и культурнойжизни России.
Задачи работы таковы:
1) изучить биографию М. А.Корфа;
2) охарактеризовать егоисторические взгляды;
3) проследить егогосударственную деятельность.
В своейработе мы опирались на исследования И. В. Ружицкой. В статье «М. А. Корф вгосударственной и культурной жизни России»[1]речь идет, прежде всего, о тех сторонах мировоззрения и деятельности Корфа,которые дают основания отнести его к сановникам-реформаторам середины XIX в. Ихусловно можно назвать «просвещенными» бюрократами. Наличие группыполитических деятелей подобной ориентации — непременное условие проведенияпреобразований в любой стране и в любую эпоху.
Кроме того,И. В. Ружицкой принадлежит еще одно исследование: «Барон М. А. Корф – историк:По материалам его архива»,[2]написанное на основе изучения материалов М. А. Корфа. В этой работы описаноархивное наследие политика и историка барона Модеста Андреевича Корфа; акцентсделан на материалах, найденных в коллекции Зимнего Дворца (ГА РФ, ф. 728, оп.1), хотя упоминаются и материалы из личного фонда Корфа в РНБ (ф. 380, 546 ед.хр.).
Интереснаработа О. Д. Голубевой «М. А. Корф»,[3]в которой рассматриваются различные вопросы, связанные с формированием личностии взглядов М. А. Корфа, его исторической и государственной деятельности.Краткие сведения о М. А. Корфе дает также А. П. Шикман в биографическомсправочнике «Деятели отечественной истории».[4]
Особо стоитвыделить работу В. В. Вересаева «Спутники Пушкина»,[5] в которой личность М. А. Корфарассматривается в контексте лицейского выпуска и связей с А. С. Пушкиным. Авторделает вывод, что, хотя М. А. Корф не был в лицейские годы особо близок кпушкинской компании по складу характера и благонравия, однако впоследствии,когда его лицейских товарищей коснулась опала, а он находился на важномгосударственном посту, не отвернулся, а всячески им содействовал.
Глава 1. Биография М. А. Корфа
Барон Модест АндреевичКорф родился 11 сентября 1800 г. в Санкт-Петербурге. Он происходил изкурляндских дворян.
Учился М. А. Корфудовелось в Царскосельском лицее вместе с А. С. Пушкиным. Известно, что онотличался благонравием и любовью к чтению церковных книг, за что имел прозвище«Мордан-дьячок».[6]
М. А. Корф сталолицетворение цели этого учебного заведения – подготовки юношества «к важнымчастям службы государственной».[7]Учился он старательно и прилежно. Лицей способствовал и становлению егомировоззрения – он также принадлежал к «лицейскому братству», «лицескомусоюзу». На протяжении всей жизни М. А. Корфа отношения с товарищами остаютсянеизменно теплыми, он всегда старался им помочь.[8]
В противоположностьвесьма многим из бывших лицеистов, относящихся в своих печатных воспоминанияхочень неодобрительно к лицею, барон Корф прямо заявляет, что он «чувствуетсебя обязанным лицею своего времени» (1848-1854 годов) и признает его«весьма существенным фактором в числе сил, воспитавших» его. Он находит,что «закон вполне незаслуженно предоставляет лицеистам привилегированноеслужебное положение», но это не мешает ему относиться к лицею «безпредубеждения». Делая сближение между лицеем и университетом в научномотношении, он, безусловно, отдает в своих «Записках» пальму первенствапоследнему; но он протестует против огульного обвинения лицея в«пустоте».
Лицей времен барона Корфаимел шестилетний срок обучения, при четырех курсах, с полуторагодичнымпромежутком в каждом курсе. На двух младших курсах (т.е. в течение трех первыхлет обучения) была чисто школьная система преподавания, т.е. с задаванием испрашиванием уроков. В течение же трех последних учебных лет (на двух старшихкурсах) читались лекции, но с обязательной проверкой (репетициями) по всемпредметам прочитанного в течение предыдущего месяца.
Учебный курс лицеяпредставлял удивительно пеструю смесь осколков программисторико-филологического, юридического и физико-математического факультетов.Лицеистам преподавалось даже сельское хозяйство, причем в лицейском саду былоотделено несколько квадратных саженей под «опытное поле»,представлявшее, понятно, только карикатуру на «поле» и по размеру, ипо результатам «опытов».
Эта необъятнаямногопредметность программы сама собою уже исключала возможность строгонаучного преподавания в университетском смысле слова. К этому нужно прибавитьеще, что в составе преподавателей было немало людей, решительно неудовлетворявших своему назначению. Так, например, профессор Оболенский вместогосударственного права читал русские государственные законы, ни одним словом некасаясь теории права, сравнительного законодательства и истории права. Читал онэтот им самим состряпанный курс, не представлявший собою ровно ничего научного,по устаревшим литографированным запискам, которые он знал наизусть и потомупроизносил, засыпая на кафедре. Профессор Георгиевский читал вместо словесностии истории литературы какую-то невозможную пиитику по им же самим составленнойкниге. По счастью, этого «пииту» вскоре заменил профессор Я. К. Грот,читавший очень содержательный курс истории русской словесности, вообще имевшийнаилучшее влияние на слушателей и гуманностью воззрений, и горячей любовью ксвоему предмету.
Ботаника преподаваласьлицеистам на английском языке, а зоология — на французском. Преподаваниенемецкой словесности сильно хромало. Не без греха было также и преподаваниеистории. Читал этот предмет И. П. Шульгин, человек довольно известный в своевремя, обладавший значительным запасом знаний, но сильно устаревших. Он начиналсвой курс с весьма полного изложения данных из прекрасной книги Гизо«История цивилизации в Европе», вовсе не упоминая, однако, опоследней. Но, вызвав у слушателей любовь и вкус к истории, он преподносил импотом совершенно нестройный исторический ворох событий и фактов, с такимпроизвольным распределением на периоды, которое совершенно извращало внутреннююзависимость и связь между историческими событиями. Неудивительно поэтому, что«курс русской и всеобщей истории, — как удостоверяет барон Корф, — оставался без всякого влияния на политическое воспитание» слушателей.
«Шульгину и лицею яобязан самим возбуждением аппетита (к истории), за удовлетворение которогоусердно принялся после выпуска из лицея, проклиная И. П. Шульгина за то, что затри года он не сделал нам ни одного указания на литературу истории и источники,и за то, что на время с 1789 года по 1815 год он только намекнул, и о всехсобытиях, последовавших за 1815 годом, не произнес ни одного слова».
К особенностям лицейскогопреподавания той поры нужно прибавить еще крайнюю щепетильность, с котороюобходили все, что мало-мальски могло казаться щекотливым в политическомотношении. Этою именно предвзятою целью и объясняется, почему в изложении новойистории был совершенно затушеван период реформации, равно как и все другиехарактернейшие исторические события, совершенно преобразовавшие склад, строй икультурное состояние всей Европы. Характеризуя эту «щепетильность»,барон Корф отмечает, между прочим, следующий факт. Отдавая справедливостьпрофессору П. Д. Калмыкову, читавшему историю русского права, за«воспитывающее значение» его курса, он, тем не менее, оговаривается,что даже этот «почтенный ученый» и «развитой человек»,читавший в течение трех лет, старался растянуть свой курс, чтобы именно недобраться до более или менее «щекотливых» эпох ближайшего к намвремени. Барон Корф жалуется в своих «Записках» на этот пробел вобразовании юношества, указывая на возможность «увлечений и ошибок»вследствие предоставления молодежи самой знакомиться, «случайно и безкритики», с историческими событиями.
Указав на недостаткилицейского преподавания, необходимо отметить и хорошие его стороны. Считаяневозможным сравнивать лицейское преподавание с действительно научноюпостановкою университетского преподавания по факультетам, тем не менее, нельзяне признать серьезного для того времени образовательного значения курса лицея вобщей его программе и исполнении.
Характерен следующийрассказ Корфа о своей лицейской поре:
«Поступив в лицей, яв первое время стал лениться не только читать, но и готовить уроки, и упросилнашего доктора принять меня на несколько дней в больницу; доктор Н. Л. Тавастникогда не был знаменитым врачом, но славился своею добротою и, как оказываетсятеперь, был педагогом в душе: принимая меня в больницу, он не видел во мнелентяя, которого он портит, поощряя его лень, но юношу пятнадцати лет, которыйсебе немного оскомину набил ученьем и которому хотелось отдохнуть; допустивменя в больницу, он дал мне поскучать несколько дней от одиночества ипраздности, а затем сказал мне: „Не дать ли вам какую-нибудь книгупочитать?“ Это предложение было принято мною с восторгом, и я не прочел, апроглотил с наслаждением комедии Мольера, присланные мне доктором. „Непора ли в лицей? — сказал мне после этого Таваст. “Нет, дайте ещекнигу», — отвечал я ему. «Ну, извольте, но это уж будет последняя, неправда ли?» «Даю слово», — сказал я с достоинством истогопитомца Крюммера. Проблаженствовав еще три дня над интересною книгою, явозвратился в класс навсегда выздоровевшим от нежелания читать и с этих поркниги уже не выпускал из рук, а учиться стал лучше, и настолько, что запоследние три года пребывания моего в лицее непрерывно состоял первым поуспехам и никогда ни из одного предмета не получал менее полного балла (12).Очень усердно занимаясь, я всегда находил время читать и усвоил себе при этомметод, который, вероятно, немало содействовал к тому, чтобы я мог надлежащимобразом переваривать прочитанное: изучая в последние три года историюсловесности русской, французской, немецкой и английской, я старался в чтении повозможности поспевать за курсами профессоров и читать авторов именно тогда,когда разбирали их на лекциях профессора".
Система репетицийзаставляла серьезно и отчетливо работать. Это само собою наталкивало учащихсяна чтение — и пробелы лекций успешно пополнялись путем серьезнойсамодеятельности.
«Читали в нашемкурсе, — пишет барон Корф, — на русском и трех иностранных языках, но наанглийском лишь немногие, хотя всякий из нас и должен был в последнем курсеписать сочинения по-английски. Я решительно не помню, чтобы у нас читалисьроманы; если и читались, то весьма редко, и я не прочел в лицее ни одного; ночиталась масса классических произведений и научных книг». «Не толькопо литературам, но и из многих других наук старались мы отвечать так, чтобывидели, что человек читает».
За вычетом указанных вышенедостатков, состав преподавателей был, в общем, хорош. Наиболее связно истройно был поставлен юридический отдел курса, преимущественно суниверситетским составом преподавателей. Насколько лекторы французского ианглийского языков были смешны в роли натуралистов (как преподаватели зоологиии ботаники — по заказу и наряду), настолько, наоборот, они оказывалисьсведущими в роли преподавателей специальных своих предметов. Не ограничиваясьразбором изящных произведений лишь с эстетической точки зрения, они старалисьвсякое литературное произведение связать с его временем и не чуждались историинаучного и философского развития своего народа. Поистине можно сказать: «Гониприроду в дверь — она влетит в окно». Те пробелы, которые и были впреподавании некоторых гуманитарных предметов, восполнялись до известнойстепени широкой и удачной постановкой преподавания французской и английскойлитератур.
В общем, барон Н. А. Корфправ, вспоминая свою лицейскую пору добрым словом, хотя ему пришлось учитьсятам в период замены традиционного «колокольчика» барабанным боем иобязательной получасовой маршировки ежедневно под руководством унтер-офицеров инаблюдением инспектора лицея.
С малых лет приученныйсамостоятельно и ответственно работать, юноша Корф серьезно и с большею пользоютрудился в лицее над своим самообразованием. На лицейской скамье он не толькопрочитал, но даже изучил в подлиннике «Дух законов» Монтескье, испещривсобственный экземпляр этой книги своими заметками. С восторгом была прочитанаим также и «История цивилизации в Европе» Гизо. Увлекался изапрещенными в то время «Записками по всеобщей истории» профессорапедагогического института Лоренца. В бытность на последнем курсе лицея у негобыли отобраны инспектором сочинения Фейербаха, но его отстоял профессор П. Д.Калмыков, доказавший, что книга эта «имеет ближайшее отношение к теорииправа и потому должна быть разрешена». Вообще, барон Корф много и серьезночитал по всем главнейшим предметам лицейского курса. У него рано образоваласьстрасть покупать книги на свои средства. Во все время пребывания в лицее онполучал по пяти рублей в месяц на извозчиков и перчатки. Предпочитая ходитьпешком и никогда не надевая перчаток, он все свои карманные деньги целикомобращал на книги, покупая последние, ради дешевизны, у букинистов. Под влияниемблаготворной внутренней работы юноша скоро понял, что «наука — одна, чтозадача ее состоит в изучении человека и природы и что различные науки, покоторым читаются лекции под разными названиями, не что иное как различные точкизрения все на того же человека и его деятельность и на природу». Целыйпереворот в душе юноши произвело это открытие, разом внеся осмысленность вучение, сделав его задачей и целью всей последующей жизни. Рано зародилась убарона Н. А. Корфа страсть к писательству. Еще будучи в лицее, он задумалпереводить трагедию Корнеля с подлинника на немецкий язык, который, подвлиянием только что прочитанных им гекзаметров «Мессиады» Клопштока,казался ему как бы специально предназначенным для «высокого стиля». Вэту же пору он написал три повести, так и оставшиеся, к сожалению, в рукописях,«в качестве пожизненно заключенных,- иронизирует барон Корф в своих „Записках“,- просто по той причине, что от этой неволи никто ничего не потерял и непотеряет». Очень жаль, однако, что это «пожизненное заключение»продолжается даже и после смерти автора.
Вкус к литературнымзанятиям развился у Н. А. Корфа под влиянием даровитого дяди его, барона ФедораФедоровича Корфа, умершего в молодом возрасте, известного в литературе по его«Воспоминаниям о Персии», по остроумным фельетонам в «Русскоминвалиде» и по комедиям, которые и до сих пор еще держатся на театральнойсцене.?..?..? орф также подметил страсть к литературным занятиям у своегоплемянника. Однажды, считая племянника ушедшим, он сказал своей жене: «Вотединственный человек в нашей семье, который будет писать». Ввиду уваженияк литературному дарованию дяди эта аттестация привела юношу в неописуемыйвосторг, тем более, что отдавая дань высокому идеализму той поры и личномуувлечению, он смотрел на литературное дело как на священнодействие. Непредставляя себе даже возможности существования литераторов, торгующих совестьюи пером, литераторов-хамелеонов, литераторов-пресмыкающихся,литераторов-доносчиков, он смотрел через розовую юношескую призму написательство как на самую высшую ступень педагогической деятельности, в смыслепросвещения и руководства всей грамотной частью населения. Педагогов же, как мыуже знаем, он высоко ценил. Он сознавал, что за время своего раннегобесприютного детства решительно всем обязан им. Кроме того, изведав гнет личнона самом себе, он возмущался несправедливым отношением общества к лицампедагогической профессии, особенно же к гувернерам и гувернанткам как людямугнетенным. Таким образом, свои юношеские симпатии к педагогическойдеятельности барон Корф перенес и распространил на литературную деятельность,сблизив в своем представлении два эти поприща деятельности, несомненно имеющиемежду собою очень много общего.
В бытность свою в младшемотделении лицея, т.е. на 16-м году жизни, барону Корфу пришлось серьезноиспытать свои преподавательские силы. В лицей поступил среди учебного года сынбывшего в то время нашим генеральным консулом в Триесте графа Кассини. Отличноподготовленный по всем предметам, он ни слова, однако, не знал по-русски. Навызов директором желающих преподавать ему русский язык отозвался только баронКорф, в годичный срок настолько подвинувший Кассини в русском языке, что тотвладел им так же свободно и правильно, как и природным своим итальянским. Этотуспех Корф приписывает «богатым дарованиям ученика»; но нужно же,конечно, отдать должное и «дарованию» юного учителя.
В старшем отделении лицеяособенно трудным предметом считалась «теория уголовного права». Перед«репетициями» из среды товарищей находились желающие послушатьобъяснения барона Корфа по этому предмету, что доставляло ему невыразимоеудовольствие. Не ускользнула от его внимания и ничтожная школка грамотности,существовавшая в лицее для детей находившихся в нем служителей, помещавшаяся влицейском предбаннике, в которой учил диакон, посвященный в сан из дьячков. Этобыла школа беспрерывного сечения, побоев, вопля и слез детей, — как характеризуетее барон Корф. Он посещал эту школу, но неизвестно, однако, какое именноучастие принимал в ней. Вообще же, во все время пребывания его в лицее в нембыл обострен интерес к педагогической деятельности. Как он сам говорит в«Записках», «начиная с пятнадцатилетнего возраста, не проводилни одних каникул, не обучая какого-нибудь крестьянского мальчика».
Подводя общий итогвлиянию лицея на барона Корфа, нельзя обойти молчанием следующей характернойподробности. «Единственным профессором, — говорит он в своих»Записках", — косвенно, но сильно поддержавшим выработанную во мнераньше мечту о работе на благо крестьян, был профессор и известный в то времяученый Сахаров. Он читал нам, быть может, никому из нас не нужную палеографию,обучая нас разбирать и воспроизводить древние рукописи, написанные уставом,полууставом и скорописью; но важно то, что он был из первых собирателейнародных сказок и преданий и, записав их, напечатал под именем «Сказаниярусского народа». Некоторые из нас не только прочитали эту книгу, но иискали общества этого представителя народного начала в нашей среде".
Серьезно работая, Корфпрошел лицей одним из первых, получив, однако, серебряную медаль вместо золотойза «поведение». Вообще, и в пансионе Филиппова, и в лицее барон Корфникогда не был в категории так называемых «благонравных». Будучи отприроды человеком кротким, он, тем не менее, часто подвергался обвинениям в«дерзости» — только за прямоту, за неуменье смолчать. Года же за двадо выпуска из лицея он еще и курил в течение нескольких месяцев, да притом такнеловко, что попадался и раза три сидел за курение в карцере.
Эта школьная дрессировкасовершенно не соответствовала нравственному облику барона Корфа, бывшего в этовремя уже зрелым юношей, обращавшим на себя внимание преподавателей серьезнымотношением к занятиям. Об этом можно судить, между прочим, по письму к немуакадемика Я. К. Грота, бывшего профессором его по лицею. В 1867 году, т.е.примерно через 13 лет уже после окончания лицея, академик Грот в деловом письмесвоем к барону Корфу между прочим говорит:
«Зa вашеюдеятельностью я всегда следил, сколько мог, по газетам и разным статьям вашим,в которых, кроме благородного образа мыслей и основательности познаний,обращает на себя внимание и прекрасное перо. Задатки этого видел я еще влицейских ваших упражнениях и не забыл вашего сочинения об историиКарамзина».
Итак, в 1817 М. А. Корфокончил курс с правом на серебряную медаль и стал делать стремительную карьерув Министерстве юстиции, в Комиссии по составлению «Полного собраниязаконов» и «Свода законов». В 1831Корф стал управляющим делами Комитета министров, в 1834 — государственнымсекретарем, доверенным лицом Николая I, в 1843 вошел в число членовГосударственного совета.
В 1848, когдаправительство, напуганное рев. во Франции, учредило цензурный комитет,«совершенно удушивший русскую печать», Корф был одним из трех егочленов, а в 1855 – 1856 стал его председателем. В 1849 Корф был назначендиректором Императорской публичной библиотеки в Петербурге, много сделал для еепроцветания, в частности при нем хранилище пополнилось ценными коллекциями книги рукописей.
Особая роль в становленииМосковского публичного и Румянцевского музеев принадлежит петербургскимбиблиотекам и прежде всего Императорской публичной библиотеке, чей директорМодест Андреевич Корф не только сам поручил Одоевскому составить записку обедственном положении Румянцевского музея в Петербурге и возможности переводаего в Москву, но и «желал явить новый знак своего искреннего сочувствия исодействия к дальнейшему преуспению Московской публичной библиотеки,ходатайствовал об обращении в нее книг». Многие тысячи томов русских,иностранных, первопечатных книг из дублетов Императорской публичной библиотекив ящиках с реестрами, каталожными карточками отправлялись во вновь создаваемуюв Москве библиотеку. Сюда же отправлялись и дублеты из переданных вИмператорскую публичную библиотеку фондов Императорского Эрмитажа.
В 1861 Корфбыл начальником II Отделения имперской канцелярии, с 1864 возглавил Департаментзаконов Государственного совета, стал библиографом и историком официозногонаправления, написав «Восшествие на престол Николая I», «Жизньграфа Сперанского» и сочиненной для императорской фамилии тайной истории«Браунщвейгского семейства». Он оставил воспоминания о Пушкине, окрашенныенедружелюбно-пристрастным отношением к поэту. В 1872 Корф был возведен вграфское достоинство.
Барон М. А. Корф умер 2января 1876 г. в Санкт-Петербурге.
Глава 2. Исторические взгляды М. А. Корфа
М. А. Корф был историком официозного направления,однако он не совсем вписывается в «реакционное» направление.
В 1861 Корф былначальником II Отделения имперской канцелярии, с 1864 возглавил Департаментзаконов Государственного совета, стал библиографом и историком официозногонаправления, написав книгу «Восшествие на престол Николая I», окоторой А.И. Герцен отозвался так: «Отталкивающая по своему тяжелому,татарскому раболепию, по своему канцелярскому подобострастию и по своейуничиженной лести».[9]
Корф является также автором монографии «Жизньграфа Сперанского». Четыре из пяти частей его монографии начинаются срассказов о современниках Сперанского. Жизнь политиков, ученых, литераторов-это и фон основного сюжета, и масштаб описания, и контекст, необходимый для пониманиясудьбы Сперанского. Укажем, напр., на политический портрет Аракчеева настраницах, посвященных возвращению Сперанского на службу после опалы. Вехамижизнеописания стали и ключевые для понимания истории Франции, да и всей Европыначала XIX в. факты биографии Наполеона.
«Сравнениефактов» Корф дополняет «сравнениемтекстов», а значит и мыслей Сперанского с сочинениями и идеями других лиц.В частности, книга содержала публикацию и анализ фрагментов записки «Одревней о новой России» Н.М. Карамзина. Корфодним из первых противопоставил Карамзина Сперанскому, размышляя о попыткахреформ 1809 — 1812 гг.
«Сравнениеявлений» — еще одна черта книги Корфа. Прежде всего, это сравнительноежизнеописание и сравнение либеральных преобразований в России и в Европе.Взгляды Корфа в этом плане не вписываются в традиционное представление о нем ио его «реакционной» концепции.
Обобщая наблюдения надпланом преобразований Сперанского 1809 г., Корфпроцитировал слова Фридриха II, сказавшего о реформах Иосифа Австрийского, чтоон «делает второй шаг, не сделав первого». Корф предварил этозамечание репликой Гейне о человеке, который хочет ввести будущее в настоящее.Этими сравнениями, подводившими к проблеме «политический проект — политическая реальность», Корф сопроводил краткие абцазы о проекте,который оставался секретным и в 1861 г. — в год выхода книги.
В завершающем книгу эссе Корф называет две главных цели трудов Сперанского — законность и «безостановочное поступательное движение» общественнойжизни России. Почти весь остальной текст составляют размышления Корфа оморальных, личных качествах Сперанского, его религиозных чувствах. Осторожныйавтор сделал лишь одно исключение, затрагивая тему большой политики. Он сравнилСперанского с его современником, прусским министром бароном Г. Штейном, имякоторого было связано с планами крестьянской реформы, изменений в системегосударственной власти, местного самоуправления, налогообложения и устройстваармии.
Корф как бы наметил три различных уровнясравнительного анализа: социально-психологическая характеристика двухгосударственных деятелей; сопоставление методов проведения и важнейших этаповреформ; сопоставление России и Запада, мнение о векторе развития Европы (напримере Пруссии) и России. Позиция Корфа — признаниеединого направления движения.
Сходствореформаторов — в их политической цели. Корф не расшифровал эту формулу, лишьнамекнув на проблему, которую два реформатора «задали себе»,неразрешенную ни в Пруссии, ни в России при жизни их поколения. Такойпроблемой, как показывает вся логика изложения и перечень фактов, приведенныхКорфом, он считалпроблему либерализации государства, политической, социальной, экономическойжизни общества, постепенную эволюцию режима через создание представительныхорганов и уничтожение «ярма феодальных повинностей».
Отличие прусского ироссийского реформаторов в том, что Сперанский строил свои реформы по принципамПетра I. Для российского общества решения правительства должны были статьправилом поведения.
Сперанский, по мнению Корфа, ставил своей целью создание формыгосударственного устройства, в которую должно было «врости» общество.Отсюда стремление перестроить прежде всего столичную систему управления, в товремя как Штейн сосредоточил силы на уничтожении остатков феодальной зависимостикрестьян и создании системы местных представительных органов. Сравнение,предложенное Корфом, вызвало интерес у современников. Сходство впрограммах Штейна и Сперанского отвергал такой критически настроенный автор,как Н.И. Тургенев в неопубликованной рецензии 1862 г, Для него Сперанский — государственный деятель, вершивший (в отличие от Штейна) «бумажныереформы».
ДостижениеКорфа, на наш взгляд, в том, что реформы Штейна и проекты Сперанскогосравнивались как явления одного исторического порядка, одного уровня. Завнешним («бумажным», развивая мысль Тургенева) сходством двухэпизодов истории России и Пруссии начала XIX в. Корф увидел и различия, и — типологическое сходство реформгосударственности в России и Европе.
Глава 2. Государственная деятельностьМ. А. Корфа
Оценки государственнойдеятельности М. А. Корфа весьма противоречивы.
И. В. Ружицкая считаетего «человеком, осознающим необходимость перемен в стране, более того, активнымучастником ее переустройства. Это типичный представитель группы умеренныхреформаторов, в мировоззрении которых наряду с либеральными взглядамиприсутствовали и консервативные элементы (это проявлялось в отношении кроссийскому самодержавию)… Их условно можно назвать “просвещенными”бюрократами».[10]
В условиях николаевскогоцарствования барон Корф и его единомышленники из среды просвещенных бюрократовпытались реализовать политическую программу, направленную на приспособлениесуществующего в России общественно-экономического уклада к новым условиямевропейской жизни. Наряду с более молодым поколением реформаторов они, «неиспортив старым вином новых мехов», стали движущей силой преобразований АлександраII.
По мнению И. В. Ружицкой,Корф «внес вклад в решение коренного вопроса того времени, крестьянского. Вгоды николаевского царствования он был активным участником всех секретныхкомитетов по этой проблеме, автором ряда итоговых документов».[11]Другое мнение о М. А. Корфе в этой связи высказывал В. П. Алексеев, считая его«сомнительным аболиционистом», наряду с Васильчиковым.
Исследователь В. Соколовотмечал: в Корфе с ранних лет уживались такие взаимоисключающие качества, как«повышенный интерес ко всему, что связано с церковью, и злость», за что егоназывали «язвой».[12]Вместе с тем, одним из наиболее ярких его качеств этого сановника было«восторженное верноподданничество».[13]Император Николай, в царствование которого быстро развивалась карьера Корфа,говорил о нём: «Этот человек в наших правилах и смотрит на вещи с нашей точки».В. Соколов крайне жёстко оценивает книгу Корфа о декабристах, как и А. И.Герцен, в своё время, полагая, что Корф «обливал грязью декабристов… Такбарон Корф зарабатывал высокие государственные посты, графский титул».[14]Вместе с тем, сам факт написания именно им книги о вступлении на престолимператора Николая I и сопровождающих это событиях, являлся фактом особогодоверия монарха к этому государственному деятелю.
Долгое время наша историческаянаука негативно относилась к личности М. А. Корфа. Ему вменяли в вину неприятиедекабристского движения, его участие в работе Негласного комитета. При этомполностью затушевывалась его деятельность как директора Публичной библиотеки.Последнее время настала эпоха трезвой и объективной оценки М. А. Корфа. Сталоясно, что именно Корф заложил основы расцвета Публичной библиотеки в 1850-егоды. Проведенная им реорганизация позволила Библиотеке функционировать наосновах отделенческой структуры до 1930 года. Не напрасно В. В. Стасов относилКорфа к тем крупнейшим русским деятелям, имя которых «никогда нельзязабывать». При Корфе «Публичная библиотека сделалась одним из самыхпопулярных, самых общеизвестных и общелюбимых мест русской публики». Онастала одним из крупнейших центров отечественной культуры.
Много нареканий вызывалацензурная деятельность М. А. Корфа. Многие современники считали очевидным, чтоцензурная деятельность М. А. Корфа связана с карьерными устремлениями. Однако,возможно, бароном двигали идейные соображения: под впечатлением революций 1848г. в Европе он искренне желает предохранить Россию от подобных потрясений,поставив им идеологический заслон в виде цензуры. Нам кажется, что наиболееправомерен и обоснован именно такой вывод.
Заключение
Оценка М. А. Корфаразличными исследователями неоднозначна. В советской историографии его вслед заА. И. Герценом относили к крайним реацкионерам. Сейчас многие историкипересматривают эту тенденциозную позицию, находя в исторических взглядах игосударственной деятельности М. А. Корфа прогрессивные черты.
Конечно, Модест АндреевичКорф был консерватором, но это не значит, что он был реакционером. Прошливремена, когда консерватор и реакционер считались синонимами. Сейчас, признаваяв консерватизме рациональное зерно и множество направлений, можно болееобъективно подойти к оценке М. А. Корфа, известного историка и государственногодеятеля.
Историческиевзгляды Корфа в этом плане не вписываются в традиционное представление о нем ио его «реакционной» концепции. В монографии о Сперанской он, кпримеру, в положительном ракурсе сравнивает либеральные преобразования в Россиии в Европе.
Характеризуягосударственные взгляды М. А. Корфа, мы считаем обоснованным согласиться с И. В. Ружицкой, которая считает его«человеком, осознающим необходимость перемен в стране, более того, активнымучастником ее переустройства. Это типичный представитель группы умеренныхреформаторов, в мировоззрении которых наряду с либеральными взглядамиприсутствовали и консервативные элементы (это проявлялось в отношении кроссийскому самодержавию)… Их условно можно назвать “просвещенными”бюрократами».[15]
Не следует забыватьтакже, что именно заботам М. А. Корфа принадлежит развитие Публичнойбиблиотеки: «Из хаоса библиотеки, называвшейся Публичною, но в существепредставлявшей только огромную кладовую без света и без жизни, Корф успелсоздать такой дом науки, который если еще не первый в мире по своему богатству,то, конечно, первый по своему устройству и особенно по той либеральности иприветливости, с которой принимаются и удовлетворяются многочисленные егопосетители от первого вельможи до крепостного человека, от знатнейшей дамы доповивальной бабки».
Таким образом,исторические взгляды и государственная деятельность М. А. Корфа далеки откартины, нарисованной советской историографией. В условиях николаевскогоцарствования барон Корф и его единомышленники из среды просвещенных бюрократовпытались реализовать политическую программу, направленную на приспособление существующегов России общественно-экономического уклада к новым условиям европейской жизни.
Список источников и литературы
1. ГолубеваО. Д. М. А. Корф. СПб., 1995.
2. ГринИ. Ц.М.А. Корф – библиографвольной русской печати// Историко-библиографические исследования. СПб., 1993. Вып.3. С. 44 – 53.
3. ВересаевВ. В. Спутники Пушкина, М., 1993. Т. 1.
4. ГерценА. И. Собр. соч. М.,1958. Т. 13.
5. РужицкаяИ. В. М.А. Корф в государственной и культурной жизни России // Отечественнаяистория. 1998. № 2. С. 49 – 65.
6. РужицкаяИ. В. Барон М. А. Корф – историк: По материалам его архива. М.:Археографический центр, 1996.
7. СоколовВ. Льстив и предан // Лесная газета. 29 сентября 1992.
8. ШикманА. П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. М., 1997 .
Примечания