Федеральноеагентство по образованию
Государственноеобразовательное учреждение
Высшегопрофессионального образования
«Нижегородскийгосударственный университет им. Н.И. Лобачевского»
Историческийфакультет
кафедраисториографии и источниковедения
Курсоваяработа
А.И.Солженицын об истории дореволюционной России
Исполнитель:
студентка 3 курса в/о
Чувилева ЕленаВладимировна
Научный руководитель:
профессор Китаев В.А.
НижнийНовгород
2006
Оглавление
Введение
Глава I. Историческая концепция А.И. Солженицына
Глава II. Критические замечания к концепции А.И. Солженицына
Глава III. Взгляды А.И. Солженицына на историческое развитие
Заключение
Источники и литература
Введение
История России являетсяпредметом споров, особенно после краха Советского Союза. У большевиков быласвоя концепция истории, в которой главное внимание уделялось лицам и событиямпрямо или косвенно содействовавшим революционному движению и прогрессу в егомарксистском понимании. Эта концепции много не договаривала, опускала некоторыезначительные факты, чего история не терпит. «Каждый момент нашей истории, исегодняшний тоже, — есть лишь точка на её оси. И если мы хотим нащупатьвозможные и верные направления выхода из нынешней грозной беды — надо неупускать из виду те многие промахи прежней нашей истории, которые тоже толкалинас к теперешнему»[1], — так определяет задачиистории Александр Исаевич Солженицын. Именно история прошлого может помочьпонять нам настоящее и построить будущее.
Тема данной работы «А.И.Солженицын об истории дореволюционной России» является интересной и актуальной.Александр Исаевич известен всему миру, — это нобелевский лауреат, великийписатель, общественный деятель. Но историком его назвать нельзя, он никогда незанимался историей с научной точки зрения, не писал научных работ илимонографий, он лишь говорил об исторических событиях разных эпох в своихпублицистических работах и художественных произведениях. Солженицын – это человек,о котором говорят, вокруг имени которого долгое время ходили споры не только вСССР, но и на Западе, человек, которого пророчили в начале 1990-х в президентыРоссии, несмотря на то, что он никогда не был политиком, к его мнению долгоевремя прислушивались, да и сейчас многие разделяют его взгляды. Его трактовкаистории не вписывается в историческую традицию, и рассмотреть её тем болееинтересно: В чем Солженицын расходится с официальными взглядами? И почему? Ведьон неоднократно говорит о том, что «для страны одна из главных духовных целей –сохранение памяти о своем истинном прошлом, без чего нельзя восстановить самихсебя духовно». Именно для дальнейшего развития России и себя самих мы должнызнать прошлое, но «наша страна в ее нынешнем духовном возрождении больноощущает провал своей исторической памяти»[2], что Александр Исаевич иторопится восполнить.
Главной задачей даннойработы является подробно охарактеризовать историческую концепцию Солженицына одореволюционной России, рассмотреть историографию по этому вопросу и выявить тевзгляды, которыми руководствуется Александр Исаевич, и как другие ихвоспринимают.
Главным источником даннойработы является первый том публицистических работ Солженицына, опубликованный вЯрославле в 1995 году. В данный том вошли произведения впервые публикуемые вРоссии, а если и публикуемые, то в малодоступных изданиях. Часть их написанаеще в СССР, а также статьи и речи, написанные уже на Западе. Наиболее подробно Солженицынизлагает историю нашей страны в своей статье «Русский вопрос» к концу XX века», написанную ещё в Вермонте в1994 году, а в России впервые опубликованную в журнале «Новый мир». В этой статьеСолженицын говорит, что «наша история сегодня видится как потерянная». И онпытается восстановить ее, чтобы начать «вполне здравую, устремленную на своевнутреннее здоровье, и в своих границах, без заносов в чужие интересы». «Мыдолжны строить Россию нравственную».
Глава I. Историческая концепция А.И.Солженицына
Подробная концепцияистория России дореволюционного периода изложена Солженицыным в его статье «Русскийвопрос к концу XX века». Солженицынначинает свою статью с исторического огляда издалека, при этом выделяет «толькодве линии: как соотносились в нашей истории внутреннее состояние страны и еёвнешние усилия»[3].
Солженицын в своей публицистикеи художественных произведениях немного говорит об истории Киевской Руси иМосковского государства. Более подробно он говорит о трех веках русскойистории, предшествующих революции.
Александр Исаевич,опираясь и цитируя академика Платонова, отрицает рассвет новгородскойдемократии в XV-XVI веках. «Заповедным краем демократической среды,обильного свободного крестьянства и образованный именно освободясь отНовгорода, писатель считает Поморье. (Москва не насаждала там своих помещиков,ибо с севера не видела врагов.) В Поморьи русский характер развивался свободно,не в сжатии московских порядков и без наклонов к разбою, заметно усвоенномуказачеством южных рек»[4]. Именно север, с опоройна Поморье, в смуту XVII века сталнадежной поддержкой «для отрядов Скопина-Шуйского, потом – ополченияПожарского, принесшего Руси окончательное освобождение и замирение». А в смутеСолженицын находит свои плюсы – «примеры поучительной русской народнойорганизованности для нас, потомков» — «повсюду усилилась местная власть,выносились постановления местных “миров”, происходила “обсылка” послов и вестейиз города в город, в городах создались всесословные советы, они соединялись в“совет всея земли”». Все это стало причиной возникновения рядом с привычным«государевым делом» «великого земского дела».
Большое значение вистории управления страны Солженицын отводит органам местного управления. Онсчитает, что именно выборная власть народа и представительные органы вМосковской Руси были стабилизатором власти и источником здоровья национальногодуха и сознания. «Михаил с первых же шагов искал помощи Земского Собора — аСобор охотно помогал Государю. Не было никакого формального ограничения властиГосударя, но — тесная связь царя и “всея земли”. И первые 10 лет царствованияМихаила Собор заседал непрерывно, позже периодически»[5].Также Александр Исаевич напоминает, что в последнее царствования Рюриковичей«наряду со всесильной царской властью, действовали местные жизнеспособныеуправительные учреждения (хотя ещё при самом невежественном состоянииправосознания), выборные власти: губной староста (по уголовным делам), земскийголовной староста, “земская изба” (раскладка податей, развёрстка земли, нуждыпосадских). Так что местные управления, столь спасительно повлиявшие в Смуту,выросли не на пустом месте».
«По исконным русскимпредставлениям истина не может быть найдена голосованием, большинство необязательно лучше видит её. И когда для важных решений собирались представителиземли («Земские Соборы»), на них не бывало голосований: истина искалась путемдолгих взаимных убеждений – и определялась конечным общим согласием. И такоерешение Собора юридически не было обязательно для царя, — но моральнонеизбежно. Судя с таких представлений, создание партий, то есть частей,борющихся за свои частные интересы за счет других частей народа, представляетсянелепостью», — таково личное мнение Солженицына на местное управление и земскиесоборы[6].
Но соборный периодзаканчивается при Алексее Михайловиче, «по историческому недоразумениюувековеченном “Тишайшим”. При нём всё больше брало верх в государственномуправлении “приказное” начало над “земским”, вместо здоровых земских сил —плохо организованная бюрократия, — и это тоже на 300 лет вперёд. ЦарствованиеАлексея Михайловича всё наполнено бунтами — народным протестом противуправления воевод и приказных»[7]. Негативно он оцениваетзаконодательное дело Алексея Михайловича: «Уложение 1649 года не толькооставило в прежнем закабалении холопов и крепостных, но даже усилило его».Двояко Александр Исаевич рассматривает и войну с поляками. С одной стороны онотвоевывал исконно русские земли, и в данном случае войну можно назватьнеобходимой и справедливой. Но с другой стороны военное столкновение открывалоАлексею и меру нашей отсталости от Запада, и острую необходимость перениматьоттуда знания и технику, вселяло и “моду” не отстать ни в чём от западныхвлияний, поспешно угодить даже и в исправлении богослужебных книг. «И этопривело его к жесточайшему преступлению анафемы собственному народу и войныпротив него за “никонианскую реформу” (когда уже и сам Никон отошёл от“греческого проекта”). Через 40 лет после едва пережитой народом Смуты — всюстрану, ещё не оправившуюся, до самой основы, духовной и жизненной, потрясцерковный Раскол. И никогда уже — на 300 лет вперёд — православие на Руси невосстановилось в своей высокой жизненной силе, державшей дух русского народабольше полутысячи лет. Раскол отозвался нашей слабостью и в XX веке»[8].
Достаточно гневную оценкуполучила деятельность Петра I, даи сам царь по своим личным качествам не заслужил от Солженицына комплиментов.Солженицын отказывает царю в уме – «заурядный, если не дикарский ум», и взвании реформатора. По Солженицыну, «реформатор — это тот, кто считается спрошлым и в подготовлении будущего смягчает переходы… Петр был не реформатор,а – революционер (и большей частью – без надобности в том)». В чем же АлександрИсаевич обвиняет Петра I? «Онне возвысился до понимания, что нельзя переносить (с Запада) отдельныерезультаты цивилизации и культуры, упустя ту психическую атмосферу, в которойони там созрели. Да, Россия нуждалась и в техническом догоне Запада, и воткрытии выхода к морям, особенно к Чёрному. Нуждалась — но не ценой того,чтобы ради ускоренного промышленного развития и военной мощи — растоптатьисторический дух, народную веру, душу, обычаи. (По нынешнему опыту человечествамы можем видеть, что никакие материальные и экономические “прыжки” невознаграждают потерь, понесенных в духе.) Пётр уничтожил и Земские Соборы, даже“отбил память о них” (Ключевский). Взнуздал Православную церковь, ломал ейхребет. Налоги и повинности росли без соотнесения к платёжным средствамнаселения. От мобилизаций оголились целые области от лучших мастеров ихлеборобов, поля зарастали лесом, не прокладывались дороги, замерли малыегорода, запустеневали северные земли — надолго замерло развитие нашегоземледелия. Крестьянских нужд этот правитель вообще не ощущал. Если по Уложению1649 года крестьянин хотя и не мог сходить с земли, но имел правасобственности, наследования, личной свободы, имущественных договоров, то указом1714 о единонаследии дворянства — крестьяне перешли в прямую собственностьдворян. Пётр создал — на 200 лет вперёд — и слой управляющих, чуждый народуесли не всегда по крови, то всегда по мирочувствию. А ещё эта безумная идея раздвоениястолицы — перенести её в призрачные болота и воздвигать там “парадиз” — наудивление всей Европы — но палками, но на той фантастической постройке дворцов,каналов и верфей загоняя вусмерть народные массы, уже так нуждающиеся впередышке. Только с 1719 по 1727 население России убыло умершими и беглымипочти на 1 миллион человек, то есть едва ли не каждый десятый! (Не случайно внароде создалась устойчивая легенда, что Пётр — самозванец и антихрист. Егоправление сотрясалось бунтами.) Все великие и невеликие дела Петра велись сбезоглядной растратой народной энергии и народной плоти»[9].
Солженицын даже ставитПетра в один ряд с Иваном IVГрозным: «Для национальных мыслителей России оба эти царя были предметомпорицания, а не восторга, а народное сознание, фольклор решительно осудилипервого как злодея, второго как антихриста. Что Петр I разрушал русский быт, обычаи, сознание, национальныйхарактер, подавлял религию (и встречал народные бунты) – это лежит наповерхности, это всем известно»[10].
В исторической традицииПетра хоть и осуждают за растрату народных сил, но все же те достижения,которые были им достигнуты, не только не отрицаются, а даже считаются началомзолотого века России, ведь Петр создал державу, с которой стали считаться вовсем мире. Для Солженицына Россия прежде всего аграрная страна, и достиженияПетра в промышленности и перенимание западных культурных традиций его непривлекают, а отношение царя к земельному вопросу не вызывает у АлександраИсаевича ничего кроме осуждения.
Такую же оценку получаети весь XVIII век, не менее Петра расточительныйна народную силу. А вообще, XVIIIвек считается золотым веком дворянства, началом петербургского периода, на этотвек приходится расцвет культуры, зарождение современной науки. Но АлександрИсаевич оценивает прежде всего здоровье национального духа и сознания, которое никакне могло восстановиться после Смуты XVII века, а ноша все росла.
Вот как Солженицыноценивает правление Анны Иоанновны: «Никак не согласиться с распространённыммнением, что “кондиции”, предъявленные аристократами из Верховного ТайногоСовета Анне Иоанновне, были бы шагом к либерализации России: слишком мелка былаэта княжеская вспашка, и ввек не дойти бы и ей до народной толщи. А уж при Анне— резко усилилось немецкое влияние и даже властвование, попрание национальногорусского духа во всём, крепло дворянское землевладение, крепостное право, в томчисле и фабричное (создаваемые фабрики могли покупать крестьян без земли),народ отдавался тяжким поборам и расходу живых сил на неуклюже ведомые войны».Солженицын подробно разбирает неудачи внешней политике правителей, начиная сАнны Иоанновны, так как искренне считает, что промахи в войнах и решение вовнешней политике чужих задач напрямую сказалось во внутренней политике издоровье нации. Солженицын явно с сарказмом говорит о внешней политике Анны:«Не проявляя заботы о потерянном под Польшей обширном русском, белорусском ималороссийском населении, правительство Анны, однако, было сильнейшезаинтересовано, как бы посадить на польский престол саксонского курфюрста. В товремя как крымский хан угрожал России; в то время как Россия едва вытягиваланоги из дальней персидской войны, отдавала не только Баку и Дербент со всемкраем, куда без опоры и без расчёта сил закатился Пётр, но даже и Святой Крест;когда в России разразился голод и началось восстание башкирцев, — в это самоевремя Анна начала войну с Польшей за посадку саксонского курфюрста на польскийтрон. (И чем это лучше, чем польское вторжение в Россию в Смуту и планыСигизмунда захватить трон московский?)». Александр Исаевич соглашается сСоловьевым, который называет время Анны самым мрачным – по безраздельномувластвованию в России иностранцев, от гнета которых русский национальный духстал освобождаться только в царствование Елизаветы. Хотя замечает Солженицын:«Презрение к русскому чувству, к своему родному и к вере своих мужиков —пропитало правящий класс в XVIII веке»[11].
Елизавета взошла на тронсо свободными руками, несмотря на свою весьма рискованную и моральносомнительную игру с французскими и шведскими дипломатами в Петербурге, которыедолжны были помощь ей взойти на трон, преследуя при этом свои цели. «Однако,Елизавета взошла на трон силой дворянской гвардии и незримо оставаласьзависимой от дворянства, укрепляя, по выражению Ключевского, “дворяновластие”»[12].Солженицын отмечает несколько положительных моментов в правлении ЕлизаветыПетровны. «В ней было живо русское национальное чувство, и православие её былосовсем не показным. Перед воцарением она, в молитве, дала обет никого неказнить — и, действительно, при ней ни один смертный приговор не был приведен висполнение — явление ещё совсем необычное для всей Европы тогда. Она смягчила идругие наказания по многим видам преступлений. Простила (1752) все недоимки —от кончины Петра, за четверть столетия… Она не раз порывалась перевести столицуназад в Москву, и перевозила весь двор даже на годовые периоды, велавосстановление Кремля — русское чувство её требовало так, а дочернее — неподрывать замысел отца»[13]. Но в облегчениинародной участи она не шла последовательно и далеко. «Продолжались и при нейбезмыслые и жестокие преследования старообрядцев (а те – самосжигались) –истребление самого русского корня». Но больше всего Солженицын говорит опарадоксах внешней политики императрицы: «Неустойчивая духом Елизавета, вместо“сбережения народа”, озабочена была “опасностями для европейского равновесия” —и непростительно кидала русскую народную силу в чужие для нас европейскиераздоры и даже в авантюры. Быстро и сокрушительно выиграв шведскую войну, дальшеувлеклась нелепым династическим замыслом утвердить шведским наследником одногоиз голштинских принцев…; и втягивалась дальше: чтобы защитить Швецию от Дании —слали туда русский флот, и в Стокгольм русскую пехоту, не жалко… (И ещё потомдва десятилетия российское правительство было напряжённо занято внутришведскимиделами, платило субсидии за сохранность нашего с ней пустопорожнего “союза”,подкупало депутатов шведского сейма, и русские дипломаты там страстнозанимались задачей “не допустить восстановления самодержавия” в Швеции — чтобона была слабей.) Также безрассудно брала Елизавета отягощающие нас,вовсе нам не выгодные обязательства перед Англией, от которой Россия никогда невидывала ни добра, ни помощи… А в 1751 Россия дала секретное обязательствозащищать личные владения английского короля в княжестве Ганновер — на западеГермании, близок свет! чудовищно!»[14] Александр Исаевич,подводя итог внешней политике Елизаветы, задает вопрос: «Почему это все – нашизаботы?» Во всех направлениях Россия помогала кому угодно, но только воевала неради собственных интересов. И это вызывает множество вопросов, которые нестесняется задавать Солженицын.
После смерти Елизаветы нарусский трон взошел её племянник – «ничтожный человек, скудно-мелкий ум,остановившийся в развитии на ребячьем уровне, и голштинской выучки душа —сумасброд Пётр III». За свое недолгое правление он успел многое, многое непользу русскому народу, крестьянству и русской духовности, отчего и получил неслишком лестную оценку от Солженицына. «Дворяновластие» при нем былозакреплено, отчего «огрузло на России отныне государственно бессмысленноекрепостное право». Но самое страшное Петр III «вознамерился переменить религию нашу, к которойоказывал особое презрение, распорядился выносить иконы из храмов, а священникамсбривать бороды и носить платье, как иностранные пасторы. (Обратнойположительной стороной был и указ о нестеснении в вере старообрядцев, магометани идолопоклонников.)» Но самый крутой поворот Петр III совершил во внешней политике, прежде всего по отношениюк прусскому королю Фридриху II,которому он покровительствовал и подражал. Все это глубоко оскорбило русскихлюдей, да и к тому же Россия находилась «в руках иностранцев бездарных иминистров чужого государя».
Екатерининский переворотбыл необходим, но «в отличие от елизаветинского всё же не был всплескомрусского национального чувства». Правление Екатерины II было противоречивым. «Её «Наказ» 1767г. столько и так смелоговорил о правах, что был запрещён в дореволюционной Франции, с такой дерзостьюона “сеяла европейские семена” того века. Можно было бы ожидать, что она многосделает для подъёма народного состояния, для какого-то ограждения правуниженных миллионов. Но лишь небольшие движения к этому были: ослаблениедавления на старообрядцев, указание не применять излишних жестокостей приусмирении крестьянских восстаний». Екатерина продолжила расширять правадворянства. Она не вникала в «лихоимства на местах», так как ее «окружаланеумеренная лесть и ложь, приятно загораживая от неё суровое бытие народа». Припродворянской политики Екатерины неудивительно возникновение крестьянскогобунта Емельяна Пугачева. «Через 11 лет после указа о дворянских вольностях(воистину бессмысленного государственно) и при крепнущем екатерининском гнёте —неужели не было причины к восстанию?»[15] А Екатерина толькоожесточилась от бунта Пугачева. Зато, не разрешив внутренних проблем,императрица «тем более остро была заинтересована в проблемах европейских». Ейпришлось принять позорный мир Петра III с Пруссией, но тут же вослед она вошлас нею и в союз совсем невыгодный для России, и подчинила себя политикеФридриха. «В отношении Польши разумна была забота Екатерины, чтобы православныелюди там “пришли бы в законное положение по правам и справедливости”, чего быливовсе лишены, их принудительно ополячивали (полное упущение Петра I, он этим незанимался, да и Елизавета), хотя в ослабленной своими беспорядками Польше XVIIIвека Россия имела большое влияние. И Екатерина добилась некоторогозаступничества за православных, хотя и опасалась: добиться больших прав —усилятся побеги русских людей туда». Вообще Солженицын очень подробно разбираетвнешнюю политику Екатерины II.Отмечает ее важные дипломатические ошибки: «Взяла целью не просто пробиваться кЧёрному морю, что только и было для России жизненно необходимо, но схватилась“поджигать Турцию с четырёх сторон”, замыслила неисполнимый “греческий проект”:восстановить византийскую империю на развалинах турецкой…. Химерический этотплан и близко не мог быть выполнен, и греков на то собрать и поднять былоневозможно… Эта ложная, дутая и заклятая идея погоняла и русских правителей, ипотом русское общество весь XIX век и естественно настраивала против нас всюЕвропу». Военные победы Екатерины не дали результата, а были «подорваныдипломатически — в который раз европейская дипломатия оказывалась дляроссийской дипломатии непредсказуемой или неразгаданной», так как Россиязатронула интересы Европы на Балканах. В 1787-90 годах произошла ещё одна войнас Турцией, в результате которой «Россия получила выход на свои естественныеюжные рубежи: к Чёрному морю, включая Крым, и на Днестр». А дальше Солженицынвосклицает: «И надо было понять, что на этом отныне и остановиться — послечетырёх русско-турецких войн XVIII века. Увы, Россия и в следующем веке велаещё четыре войны с Турцией, уже не оправданных национальным смыслом игосударственными интересами». Правление Екатерины Александр Исаевич называетодним из самых кровопролитных, она провела шесть войн и перед смертьюготовилась к седьмой[16].
Много в России было такихвойн ничем не оправданных и не нужных, но отражающихся негативно на внутреннемположении страны, ее экономике, национальном сознании, на отношении масс кправителю. Солженицын неоднократно говорит об этом, называя это главнойпричиной нестабильного положения в стране на протяжении нескольких веков.«Внешняя политика царской России никогда не имела успехов сколько-нибудьсравнимых. Даже выиграв большую европейскую войну против Наполеона, она никакне расширила своей власти на Восточную Европу. Она бралась подавлять венгерскуюреволюцию – в пользу Габсбургов, обеспечивала прусский тыл в 1866 и 1870,ничего за то, не взяв, то есть бескорыстно возвышала германские державы.Напротив, сама впутывалась ими же в балканских и турецких войнах, проигрывала,и при огромных ресурсах и замахах так никогда и не исполнила мечты своихруководящих кругов о проливах, хотя и в последнюю гибельную для себя войнувступила с этой главной целью. Россия часто оказывалась исполнителем чужихзадач, вовсе не своих. Множество промахов ее внешней политики происходило отнедостатка практического расчета на верхах, от бюрократической неповоротливойдипломатии, — но отчасти, очевидно, и от некоторой доли идеализма впредставлениях руководителей, что мешало им последовательно проводить в жизньнациональный эгоизм»[17], — так он пишет овнешней политике царской России в своей статье «Письмо вождям СоветскогоСоюза».
Александр Исаевич оценилпорывы Павла за его короткое царствование облегчить положение крестьян, «иправда, как не оценить, что в день своей коронации он ограничил барщину тремяднями в неделю и распорядился о “непринуждении к работе в воскресенье”, а в 1798запретил продажу крепостных без земли — это был важный перелом в крепостномправе, с роста на убыль».
«Кончая XVIII век, как непоразиться цепи ошибок наших правителей, их направленностью не на то, чтосущественно для народной жизни… Уже к концу XVII народ нуждался в длительномотдыхе — но и весь XVIII мотали его. Теперь уж, кажется, все внешниенациональные задачи были выполнены? — так остановиться и целиком обратиться быко внутреннему устройству? Нет! и на этом далеко не кончились внешниепростягания российских правителей… К горю нашему, и в XIX веке это ещё долгошло так же. И наши XVIII — XIX века и по смыслу слились в единый петербургскийпериод»[18].
Солженицын очень короткоговорит о внутренней политике Александра I, он отмечает лишь некоторые парадоксы ее деятельности:«охотно обдумывал и соучаствовал в разработке либеральной конституции дляРоссии — для общества, половина которого состояла в рабстве, затем и подарилконституцию Царству Польскому, на столетие опережая Россию», «освободил священниковот телесных наказаний (ещё чудовищно сохранявшихся!), разрешил крестьянамвступать в брак вне воли помещика и неопределённо склонился их освобождать, нововсе без земли, однако и не сделал ничего, кроме “закона о вольныххлебопашцах” — освобождении при добровольном согласии помещика, да запретановой раздачи казённых крестьян помещика». Безволие проявил Александр и кдеятельности тайных обществ. Более пространно Солженицын характеризует внешнююполитику императора. Александру Исаевичу непонятно желание Александра I вмешиваться в европейские дела, такон считает, что политика Наполеона «не относилась к России с её стороннимрасположением, с её пространствами, пугающими всякого завоевателя, инаселением, так нуждающимся в покое и разумной заботливой администрации»[19].Но Александр в захваченности западными идеями сильно походил на Екатерину.Тильзитский мир с Наполеоном Солженицын считает наивыгоднейшим в то время дляРоссии — «и держаться бы этой линии нейтрально-благоприятственных отношений,презрев ворчание петербургских высших салонов и помещиков, лишавшихся вывозахлеба из-за континентальной блокады (больше бы оставалось для России)». Солженицыннегативно характеризует внешнюю политику императора, предполагая совсем другиепути развития страны, но сделанного не вернешь. «Отчего было не держаться стольвыгодного России Тильзитского мира, остаться в покое от европейской свалки иукрепляться и здороветь внутренне? Как бы ни расширялся Наполеон в Европе, онне замахивался на Россию, до самого 1811 он пытался избежать столкновения сРоссией. Отечественной войны могло и не быть! — всей её славы, но и всех еёжертв — если бы не ошибки Александра». «Нет, Тильзитского мира и начавшейсятурецкой войны Александру было мало: в том же 1807 он объявил войну Англии;Наполеон “предлагал Финляндию” взять от Швеции — и Александр вступил (1808) вФинляндию и отобрал её у Швеции — а зачем? ещё один нестерпимый груз на русскиеплечи». Писатель постоянно задает вопрос: с какой целью Александр проводил теили иные действия, для каких нужд все эти войны были? Солженицын не можетпонять мотивацию императора. «Гнал ли Александр русские войска в Париж посоображениям монархическим, ради восстановления Бурбонов? — нет, он допоследнего момента в этом колебался, и вынуждал Бурбонов присягать конституции,сообщил либеральные настроения и Людовику XVIII. Искал ли он территориальноговознаграждения для России после столь кровопролитной и победоносной войны? Нет,он не поставил в 1813 Австрии и Пруссии никаких предварительных условий своейпомощи». А оказывается все просто – «Россия должна помочь навести порядок вЕвропе (и создать на будущее против себя две мощных империи — Австрийскую иГерманскую)». В результате европейского похода Александр, зараженный красивымиидеями и не понимающий, «какой вред для ведущей в государстве нации создаватьмногонациональную империю», потребовал часть разделяемой Польши – герцогствоВаршавское. И получил в итоге «на столетие ещё один отравленный дар, ещё одногнездо восстаний, ещё одно бремя на русские плечи и ещё одну причину польскойнеприязни к России». И для какой русской надобности была политика Александра наВостоке, войны с Персией? Это было «опасное влезание во всё новые и ненужныедля России капканы»[20]. И несмотря на то, чтовнешняя политика Александра была успешной, ее результаты не привели ни к чемухорошему – только расширение империи до необъятных границ, включение в еесостав не славянских наций, внутреннему состоянию которых уделялось большевнимания, чем собственному народу (конституция Царству Польскому),возникновение многочисленных тайных союзов да декабристское восстание.
«Николай I считал, что онпрежде всего русский государь, и русские интересы ставил выше общих интересовевропейских монархов, поэтому от Священного Союза он отдалялся». «От многихсвоих предшественников он как раз отличался настойчивым поискомгосударственного смысла и сознанием русских интересов. Но многолетняябескрайняя власть над необозримой империей укрепляла в нём повышенную оценкувозможностей своей воли — и это ещё было огрублено его негибкойпрямолинейностью». Солженицын не согласен со «сквозным настойчивымзложелательством» к Николаю, истекавшим главным образом из того, что Николайподавил восстание декабристов. «Теперь уже никого не тревожит, что некоторыечерты декабристских программ обещали России революционную тиранию, иныедекабристы на следствии настаивали, что свобода может быть основана только натрупах». Александра Исаевича восторгает отношение Николая к арестованным декабристам:«все нижние чины были прощены через 4 дня; при допросах 121 арестованногоофицера не было никакого давления и искажения; из приговорённых судом к смерти36 Николай помиловал 31». «В наш бы советский век — так», — восклицаетСолженицын. Удивительно, но Солженицын и здесь расходится с историческойтрадицией: он не восхищается декабристами и их программами, а наоборот осуждаетих за радикализм[21].
Но внешняя политикаНиколая I осталась по характеру такой же, каки у его брата. «До всего чужого было нам дело. Русская дипломатия и в долгийвек Нессельроде оставалась бездарной, недальновидной и не в интересахсобственно России». Вся внешняя политика Николая была направлена на достижениечужих задач и целей. Так в русско-турецкой войне1828-1829гг. «добились —независимости Греции и вассального (от Турции) статуса Сербии, опять чужиеинтересы, для России — свободный проход судов через Босфор. В этой турецкойвойне (6-й по счёту!) Россия достигла наибольшего внешнего успеха, но для самойсебя ей и нечего было больше реализовать». А когда через 4 года Николай «взялсяспасать Турцию от успешно восставшего египетского паши. Тоже русскиеинтересы...» А особенно Солженицыну не понятно, зачем России нужны были Грузияи Армения. Ведь «если бы Россия вовсе не касалась чуждого нам Закавказья —покорение Кавказа тоже не было бы необходимостью: лишь держать в северныхпредгорьях перед Кавказским Хребтом сильную оборонительную казачью линию отпостоянных разбойных набегов горцев, вот и всё: Кавказ не был единымгосударством, но многочислием разноречивых племён и сам по себе не представлялдля России государственной опасности». «Однако и в XIX веке мы продолжали ипродолжали платить и платить по чужим счетам… И расходы на содержание Кавказаи Закавказья — и до самой революции превышали доходы от него: Российскаяимперия платила за счастье иметь эти территории»[22].
Николай умер, оставивсвоему сыну в наследство незаконченную Крымскую войну. «Из нашей историческойдали ясно: самоуверенным безумием было — Крымскую войну начинать». Сменацарствования – всегда поворот политики, крутая смена советников. И Александр II стал поддаваться расслабляющимсоветам о капитуляции. Солженицын восклицает: «После двух лет войны, и такойстойкости Севастополя, и стольких уложенных жертв — следовало ли такрасслабиться? Гарнизон Севастополя в полном порядке занял сильно укреплённуюСеверную сторону; он численно уступал союзникам, но был грозно закалён стояниемв долгой осаде. Крымская армия не имела недостатка ни в боеприпасах, ни впровианте, и не была отрезана от массива русской территории, и могла перенестивторую зимнюю кампанию. Не было из России хороших дорог, — но это ещё болееотяжелило бы союзникам задачу наступать по бездорожью». Это был поспешный мир,по которому Россия теряла право содержать военный флот в Черном море идунайскую дельту. Солженицын соглашается с мнением Соловьева: «Страшный мир,какого не заключали русские государи после Прута». Это было худым началомправления Александра II.
«Зато крестьянскуюреформу Александр II провёл с необычной для себя энергией, опираясь противдворянского сопротивления на неограниченность своего самодержавия». К 6-йгодовщине его восшествия на трон был сделан решающий шаг, но с несомненнымиошибками, все последствия которых отдались нам только в XX веке. А вот и ошибки реформы: «вличной собственности крестьян остались лишь подворные усадьбы», «манифест 19февраля одарял личной свободой — но для русского крестьянина владение землёй иеё дарами было важнее личной свободы», «из-за общинного строя реформа оставлялакрестьян, по сути, и без полной личной свободы, всё крестьянское сословие — вотчуждении от прочих сословий (не общий суд, не общая законность)», «мало того,что ошеломлённый крестьянин был брошен в рынок — у него ещё и руки были связаныобщиной». Солженицын осуждает укрепление крепостного права при первыхРомановых, растраты народа при Петре и вообще в XVIII веке, неудачные попытки отмены крепостного права приАлександре I и Николае I. Но осуществленную реформу Александра II он осуждает, отмечая преимуществакрестьян до отмены крепостничества: «при крепостном праве наше крестьянствобыло поставлено к земле в более правильное отношение, чем в настоящее время»,«во многих местах крестьяне от освобождения потеряли права на лес и на выгон», «стараяхозяйственная система была правдивей и по налогам: богатый всегда платил большебедного». Земская реформа Александра II была наиболее плодотворной: «постояннаяземская управа с широкими исполнительными функциями по своим возможностямпревосходила, например, даже французское местное самоуправление. Однако она недошла до нижнего уровня народного самоуправления — до волостного земства, чтоочевидно огорчает Солженицына. Выборы же крестьянских депутатов в земствоуездное происходили под влиянием местных чиновников. К тому же земствам нехватало государственных дотаций, они усиливали земские сборы с населения, чемвозбуждали крестьян против себя как против ещё одного паразита».
Не оставляет в сторонеСолженицын и внешнюю политику Александра II, которая, по его мнению, осталась в традиции предыдущихправителей. «В 1856 Горчаков, заменивший Нессельроде, 40 лет мутившего нашуиностранную политику, заявил поначалу очень трезво, что Россия должнасосредоточиться на себе для “собирания сил”. Давно бы нам это понять ипроводить. Но этого лозунга не хватило и на год: Россия снова окунулась вевропейские дипломатические игры». А внешнеполитические шаги России приАлександре II продолжали оставаться недальновидны и проигрышны. «Две несчастныеидеи неотступно мучили и тянули всех наших правителей кряду: помогать-спасатьхристиан Закавказья и помогать-спасать православных на Балканах… подумали быраньше о белорусах и украинцах». И Александр Исаевич считает, что правильноупрекают российские государственные и мыслящие верхи в мессианизме и в вере врусскую исключительность. Он пишет, что «неустанные войны за балканскиххристиан были преступлением против русского народа. Защита балканских славян отпангерманизма — была не наша задача». Трудно с ним в этом не согласится. ИСолженицын не может не прокомментировать русско-турецкую войну Александра II (какую по счету?). «С боевой сторонывойна была проведена сенсационно, со впечатляющими всю Европу успехами, зимнимпереходом балканского хребта (и со множеством жертв и солдатских страданий)».Все, чего так долго жаждали, чего мы добились по Сан-Стефанскому миру, мыпроиграли в дипломатической «войне» Европе на Берлинском конгрессе. «Такая“выигранная” война стоит проигранной, а дешевле бы — и вовсе её не начинать.Подорваны были военные силы России и финансовые, угнетено общественноенастроение — и как раз отсюда началась, раскатилась эра революционности итеррора, вскоре приведшая и к убийству Александра II», — такой итог подвелСолженицын этой войне да и вообще всей внешней политике императора-реформатора.[23]
Александр III возможно единственный правитель вдолгой веренице наших императоров получил положительный отзыв от Солженицына:«первым, за полтора столетия, хорошо понимал гибельность российского служениячужим интересам и новых захватов, понимал, что главное внимание должно бытьобращено на внутреннее здоровье нации», «от воцарения не вёл ни одной войны».«Именно в это безвоенное царствование сильно укрепился внешнеполитический весРоссии» — такой вывод сделал писатель. Внутренняя политика Александра III тоже кажется Александру Исаевичу безальтернативной,все возможности, которые были в то время у страны, были использованыимператором. Никаких уступок народовольцам, после удавшегося террора против егоотца. «Были уменьшены крестьянские подати, даны отсрочки по выкупным платежам;от начавшегося вывоза русского хлеба за границу хлебные цены повысились, квыгоде и крестьян. Александр III ввёл земских начальников (с результатомдвойственным), однако ослабил роль крестьян в земстве (большая ошибка) и усилилнад земством государственный контроль. Годы шли, состояние страныстабилизовалось». Но не была приведена давно назревшая мера – «расширитьправовой строй на крестьянство. Но ни сам царь, ни его ближайшие советники непредложили такого проекта и, значит, не чувствовали неудержимого ритма века».«Так и в состоянии православной церкви, слабевшей сквозь весь петербургскийпериод, Александр III не усмотрел тревожного омертвления, не дал импульса коживлению церковного организма, не протянул помощи униженным сельскимсвященникам в их бедственном положении, оставил церковь — а с ней и народноеправославие — в тяжёлом кризисе, хотя ещё не всем ясном тогда». Это отношение кцеркви явно огорчает Александра Исаевича. «Однако царствование Александра IIIбыло много короче всех остальных, трагически прервано в вершине его возраста ив полноте душевных сил, и нельзя гадать, как он вёл бы себя в наступающиеострокритические годы России или даже не допустил бы их».[24]
Россия вообще к концу XIX века была странной империей: «Вовсех других известных тогда империях метрополии жирно наживались за счётколоний, и нигде не было такого порядка, чтобы жители какой колонии имелибольше прав и преимуществ, чем жители метрополии. А в России было — как раз всёнаоборот». То было отлив средств от центра к окраинам, а население, создавшее идержавшее Россию, всё ослаблялось. В России много было сделано для «туземных»национальностей, что пора было позаботится и о «русском племени» — но «у насуже для того не оставалось исторического времени»[25].Так в XIX веке был захвачен Бухарский эмират,«когда и все демократические страны Европы с моральной легкостью дозволяли себелюбые завоевания. Мне горько и стыдно, что и моя страна участвовала вобщеевропейском насильственном покорении слабых народов. Но за 50 лет российскогопротектората в Средней Азии был мир: не подавлялась религия, быт, личнаясвобода – и не было движения к восстаниям»[26].
«Через полвека послепадения крепостного права — Россия вступила в полосу бурного промышленногоразвития. В России была полная свобода частной экономической деятельности(“рынок”, который мы сегодня всё собираемся достичь или у кого-то перенять),свобода выбора занятий и места жительства (кроме еврейской черты оседлости, нои она шла к отмене). Крупный бюрократический аппарат, однако, не был замкнут нинационально (видим в нём на видных постах представителей множестванациональностей), ни социально (становились министрами помощник машинистаХилков, крестьянин Рухлов, начальник станции Витте). Независимость и открытостьсуда, строгая законность следствия утвердились с 60-х годов XIX века, также ипечать без предварительной цензуры, а с 1906 — истинный парламент имногопартийная система (которая сегодня жаждется как новейшее достижение).Отметим и то, что для народа действовала бесплатная земская медицина высокогокачества. Было введено рабочее страхование. В России был самый высокий в Европеприрост населения. И высшее женское образование в России стояло на одном изпервых мест в Европе»[27]. Этот период болеесимпатичен Солженицыну, он неоднократно в своих статьях отмечает превосходноеразвитие экономики и стабильность в стране.
«Россия перед войной 1914года была страна с цветущим производством, в быстром росте, с гибкойдецентрализованной экономикой, без стеснения жителей в выборе экономическихзанятий, с заложенными началами рабочего законодательства, а материальноеположение крестьян настолько благополучно, как оно никогда не было присоветской власти. Газеты были свободны от предварительной политической цензуры(даже во время войны), существовала полная свобода культуры, интеллигенция быласвободна в своей деятельности, исповедание любых взглядов и религий не быловоспрещено, а высшие учебные заведения имели неприкосновенную автономность.Многонациональная Россия не знала национальных депортаций и вооруженногосепаратистского движения»[28].
Все эти достижения небыли успехом «кроткого» Николая II,который «столь неуверенно осваивавшегося в первые годы на троне» и через 11лет, в дни наибольшего накала революции 1905 года, «уже почти выпустил всювласть из рук». «Однако в этот раз её вернул Столыпин. (Через следующие 11 летуже некому было вернуть.)» Солженицын однако отмечает «в армии – вообще не былосекретного осведомления и наблюдения, ибо Николай II считал это оскорблением своей армии. Добавим к этому:отсутствие специальных пограничных войск, пограничных укреплений и полнаясвобода эмиграции». Особую роль в государственной деятельности Солженицынотводит министру внутренних дел П.А. Столыпин, особенно выделяет его аграрнуюреформу, его стремление отмены общины и установления в крестьянстве частнойсобственности[29]. А «от убийстваСтолыпина – жестоко пострадала вся Россия». Он считает, что Столыпин «и безтого был бы вскоре уволен царем, но несомненно был бы снова призван вкруговращательном безлюдбьи 1914-16, и при нем — мы не кончили бы так позорно,ни в войне, ни революции. (Если б ещё, при нем, мы в ту войну вступили бы.)[30]»
«В этот краткийблагополучный период 1906 — 1913 прозорливые люди видели запущенностьгосударственной болезни, опасную разорванность общества и власти и упадокрусского национального сознания»[31].
Так Солженицын проследил«трехсотлетний период русской истории: по линии упущенных возможностейвнутреннего развития и безжалостной растраты народных сил на ненужные Россиивнешние цели: заботились о европейских “интересах” больше, чем о своём народе»[32].Вот то главное, что Александр Исаевич отмечает в дореволюционной России.
Глава II. Критические замечания к концепции А.И. Солженицына
Концепция истории РоссияАлександра Исаевича Солженицына своеобразна, она выделяется в русскойисторической традиции. Это отмечают многие историки, и далеко не все сним согласны.
Так Р.А. Медведев,кандидат педагогических наук, историк, публицист, в своей статье «Русскийвопрос по Солженицыну» подробно разбирает взгляды писателя на историю, отмечаяте недочеты и несоответствия, которые смущают его. «Солженицын создаетсобственную концепцию истории России, не слишком заботясь об убедительностисвоих толкований и надежности источников», — это первое обвинение РояАлександровича. Эту убедительность и проверяет Медведев. Он оспаривает мнениеСолженицына, что ««золотой век» длился в России почти 500 лет – с конца XII века до конца XVI века, когда Православие «находилосьв своей высокой жизненной силе и держало дух русского народа более полутысячилет». Медведев напоминает о том, что «это было время монголо-татарского ига,правовых княжеских усобиц, эпидемий чумы и холеры, террора Ивана Грозного»[33].Он также не согласен с Солженицыным в вопросе о церковном расколе, который сталпричиной «вытравливание и подавление русского национального духа, «выветриваниепокаяния, высушивание этой способности нашей. За чудовищную расправу состарообрядцами – кострами, щипцами, крюками и подземельями, еще два с половинойвека продолженную бессмысленным подавлением двенадцати миллионов безответныхбезоружных соотечественников, разгромом их во все необжитые края и даже за краясвоей земли, — за этот грех господствующая церковь никогда не произнеслапокаяния. И это не могло не лечь валуном на все русское будущее?[34]»А вот, что не устраивает Медведева в толковании церковной реформы писателем: «Солженицынне объясняет своим читателям причины и мотивы раскола, который был порожден неспорами о догматах или об устройстве церкви, а деталями в обрядах иразночтениями в переписанных от руки монастырских книгах. Солженицын явнопреувеличивает и влияние раскола на российскую историю, и влияние патриархаНикона, и масштабы репрессий против старообрядцев. Об истории и значениираскола написано много, но мало кто из историков, религиозных философов ибогословов толкует эти эпизоды в истории России и в истории Церкви сходно сСолженицыным». На вопрос: Почему этого не делает Солженицын? — РойАлександрович отвечает просто: «Поскольку не считает нужным доказывать своиутверждения». Но главным камнем преткновения в концепции Александра ИсаевичаМедведев видит в его характеристике Петра Великого. Медведев подробно приводит«поспешное перечисление «ошибок и неудач» Петра» Солженицыным. РойАлександрович не согласен с тем, что «в народе не случайно создалось устойчиваялегенда, что Петр – самозванец и антихрист»: «На самом деле такая легендавозникла лишь среди части старообрядцев, тогда как в сознании и памяти русскогонарода Петр I и до сегодняшнего дня остаетсянаиболее уважаемой исторической фигурой, «отцом-преобразователем» величайшим изправителей страны». Он не отрицает, что «идеализировать Петра нет никакихоснований». Вряд ли в споре об эпохе Петра и о самом царе будет когда-либопоставлена точка, но его смущает подбор источников, которыми пользуетсяСолженицын при описании деятельности императора: «Литература о Петре огромна ипродолжает пополняться, но Солженицын не пытается более или менее объективнооценить ее. Он ссылается, как правило, на книги, опубликованные русскимиэмигрантами в Берлине и Праге. Основным же источником служит для писателямалоизвестная у нас книга Ивана Солоневича «Народная монархия» впервые изданнаяв Буэнос-Айресе в 1973г. Остальные данные он просто игнорирует. Но как можно состоль слабыми доводами пытаться изменить сложившиеся за столетия к Петру?»После чего, как бы оппонируя Александру Исаевичу, Р.А. Медведев приводит объективныеданные о Петре: «Почти все реформы Петра вошли в национальную жизнь исохранились в устройстве государства, общества, в институтах образования,структуре армии. От Петра идет российская пресса и российская наука, российскаяфлот и российский календарь. Петр положил начало и так называемомупетербургскому периоду истории России, который, по мнению Солженицына, былдвижением по неправильному пути. Новое сплочение русских уже какполноценной нации началось в XVIIв. и завершилось на второй половине XIX в… Именно в петербургский период сложился современный русскийлитературный язык, появились российская наука, живопись, музыка, архитектура,литература, то есть все элементы богатой русской культуры».[35]
Похожую критику«получает» Солженицын и от Якова Соломоновича Лурье, доктора филологическихнаук, специалиста по древнерусской литературе и истории: ««Факты, на которыхосновывает Солженицын свои настроения, во многих случаях вызывают возражения уисториков. Допетровская Россия не была такой благочестивой страной, какойпредставляет ее писатель. История Киевской и Московской Руси ознаменованажесточайшей борьбой между князьями, сопровождающейся крепостного целования,убийствами, ослеплениями и т.д. Говоря о русских завоеваниях XVIII-XIX вв., писатель утверждал, что завоевательные походырусских государей начались с Петра. Но походы Ивана III с татарскими войсками на Новгород; взятие КазаниИваном IV. Разумеется, жестокостьрусских князей и царей не представляла собой чего-либо исключительного всовременной им истории – сколько угодно жестоких правителей было и в ЗападнойЕвропе. Но и видеть в допетровской Руси черты особого благочестия, «природнойнаклонности русских к раскаянию, к покаянию» нет оснований»[36].
Медведев отмечает иособенности языка писателя, который «даже слова подбирает как можнопренебрежительные». «Удивительный упрек» Солженицына к императорам иимператрицам, что «они управляли страной и решали дела не в интересах народа ине по святой правде, а руководствуясь своими собственными политическимиинтересами», вызывает у Роя Александровича вопрос: «Но кто и где в то времяправил иначе?»[37] В чем он, собственно говоря,прав.
Не осталось без вниманияи рассмотрение внешней политики Солженицыным. Так у Я.С. Лурье возражения вызываюти замечания Солженицына, «относящиеся к новой истории России и Запада.Непонятно, например, утверждение писателя, что «Александр I был с войском в Париже – но неприсоединил к России не клочка европейской земли». Автор как будто забыл, чтоПольша (как и Финляндия, и Бессарабия, присоединенные до 1815г.) находится не вАзии»[38]. Разбирая взглядыАлександра Исаевича на внешнюю политику Медведев уделяет внимание источникам,которым отдает предпочтение писатель: «Всего лишь несколько строк уделяетписатель Отечественной войне 1812г…. Не о мужестве русской армии и ееполководцев пишет он, а о предательстве: отступавшая русская армия якобыбросила на произвол судьбы в московских госпиталях раненых солдат и офицеров,15 тыс. которых сгорели в московском пожаре. Но откуда взят этот явнопридуманный страшный сюжет, которого нет ни в российских исторических хрониках,ни в романе Л.Н. Толстого? Солженицын ссылается лишь на французского историкаАльфреда Рамбо, одного из главных авторов многотомной «Истории XIX века». Но это один из множествавымыслов, которыми были полны донесения Наполеона, отправленные им в Париж изпокинутой жителями горящей Москвы. Но для чего их повторять русскомуписателю?!»[39]
Особое отношение, особуюсимпатию Солженицына к началу XXвека и Столыпину в частности заметили многие историки. Одним из них являетсяДьяков В.А., доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Институтаславяноведения и балканистики РАН, который в своей статье «Обисторико-социологической концепции А.И. Солженицына» пишет: «Солженицынубежден, что пика своего исторического развития наша страна достигла наканунеПервой мировой войны. Среди крупных деятелей этого периода наибольшимисимпатиями писателя пользуется министр внутренних дел и председатель советаминистров в 1906-1911гг. П. Столыпин. Существует несколько похвальных отзывов онем, принадлежащие Солженицыну; одно из его высказываний в рецензии на книгуЛеонтовича призывает отдать должное «настойчивому либерализму» царскомусановника»[40]. И Бернштам М.С.отмечает, что «на десятках страниц «Августа Четырнадцатого» Солженицынописывает, как правительство П.А. Столыпина в 1906-1910 годах работало надупразднением института общины и устанавливало частную земельную собственность вРоссии – превращало крестьян в фермеров»[41]. Не остается в стороне вэтом вопросе и Р.А. Медведев: «Писатель крайне преувеличивает возможности изначение Столыпина, а соответственно и роль этого террористического акта вистории России. Столыпин был, несомненно, выдающимся политическим деятелем, ново многих отношениях он был одинок… В 1911 г. все ждали скорой отставки премьера. Наибольшим же вниманием при царском дворе пользовался уже не Столыпин, аГригорий Распутин. В царском окружении Столыпина не любили, в ГосударственнойДуме к нему относились достаточно прохладно, а в революционной среде егоненавидели»[42].
«Все высказыванияСолженицына о прошлом, настоящем и будущем нашего отечества образуют тщательнопродуманную, внутренне цельную мыслительную конструкцию. Исходя из нее, онсистематизирует всю накапливаемую информацию, вырабатывает свое отношение ксуществующей действительности и прогнозирует пути ее трансформации, оцениваетсмысл и знание тех или иных исторических событий, место и роль в них отдельныхличностей. По своему идейно-теоритическому содержанию историко-социологическаяконцепция Солженицына имеет немалое сходство с романтической историографиейпервой половины прошлого века», — так охарактеризовал концепцию СолженицынаВ.А. Дьяков. Он также замечает такую особенность исторического восприятияАлександра Исаевича: «Как истинный художник и человек высоких нравственныхпринципов Солженицын в своем восприятии исторического процесса искреннестремится быть объективным, хочет подняться над описываемыми им политическимидрязгами, над собственными симпатиями и антипатиями. И это ему во многихслучаях удается, хотя и далеко не везде» .[43]А Р.А. Медведев отмечает «характерный прием исторической публицистикиСолженицына»: «он разыскивает и цитирует лишь источники, согласующиеся с егособственной уже сложившимся мнением»[44].
Этот обзор критическихзамечаний по поводу исторической концепции Солженицына, однако, не говорит онеправильности его взглядов. Он прежде всего художник и не занимается историейс научной точки зрения, поэтому волен излагать свою точку зрения, не навязываясвоих взглядов профессиональным историкам. Не все общественные деятели согласныс исторической традицией, но далеко не все говорят об этом столь открыто. АСолженицын делает это и в своих публицистических работах, и в художественныхпроизведениях.
Глава III. Взгляды А.И. Солженицына на историческое развитие
Чем руководствуется Солженицын,так излагая историю России? Какие взгляды сподвигают его на это? Кто он –монархист, славянофил, теократ?
Отвечая на последний вопрос,Солженицын отрицает все. Так в статье «Чем грозит Америке плохое пониманиеРоссии» Солженицын пишет: «Меня часто упрекали, что я – сторонниктеократического государства, прямого управления государства религиознымилидерами. Это – ложь, ничего подобного никогда мною не сказано, не написано.Практическая государственная деятельность никак не из области религии. Но ясчитаю, что в государстве религия должна быть не только не гонима, а заниматьдостойное духовно-влиятельное место»[45].
Отвечая на вопрос винтервью с Витторио Страда: «Имеет ли для вас особое значение славянофильскаятрадиция?» — говорит: «Она не имеет для меня ни особого, ни вообщесколько-нибудь сильного значения. Мне приписывают, ставят печать неославянофила,я таким ни в коем случае не являюсь, я не считаю себя носителем славянофильскойтрадиции. Я огорчаюсь, что славянофилы преувеличивали значение особой миссииРоссии и какого-то особого исконного превосходства в духовной сфере. Я этого ненахожу и не являюсь их продолжателем»[46]. Это отмечает и БернштамМ.С., который кстати и приводит то, что разделяет Александра Исаевича отславянофилов: «Солженицын немало удивил и либералов, и консерваторов, когда онпризнался на встрече с японскими журналистами и исследователями в сентябре1982г., что никакой он не славянофил, никогда им не был, и никакого влиянияславянофилов не испытывал. Солженицын разделяет со славянофилами – ихпрославление русской сельской поземельно-передельной общины. Солженицынрассматривает общину как существенную форму зависимости крестьянина, неменьшую, чем крепостное право. Община означала экономическое господствогосударства, даже и не помещиков, не частных владельцев над крестьянами, — налогами облагалась сельское общество коллективно, а оттого логическиобменялась крестьянская частная собственность на землю…»[47].Так и англо-американский славист Ричард Темпест отмечает: «Хотя Солженицынанередко называют современным представителем славянофильства, А. Хомяков, И.Киреевский, К. Аксаков и Ю. Самарин не были его предвосхитителями в прямомсмысле. Их романтическое мировосприятие, политический либерализм и влияние,которое оказала на них современная немецкая философия, отделяют их отСолженицына в гораздо большей степени, чем то, что их с ним объединяет – аименно, попытка нащупать будущие пути развития Россия в ее старинныхисторических и культурных традициях. Ближе к Солженицыну стоят представителивторого поколения русских мыслителей национально-ретроспективной ориентации.Это – Ф. Достоевский, К. Леонтьев и К. Победоносцев»[48].
Павел Спиваковский задаеттакой вопрос: «Можно ли Солженицына называть монархистом, как это делаютнекоторые?» — и тут на него отвечает: «В его оценке дореволюционной ситуации –отчасти да. Но это отнюдь не то подлинный догматический монархизм, которыйпредполагает безоговорочное предпочтение этой формы правление любой другой.«Монархизм» Солженицына можно назвать ситуативным и в основе своей, как нистранно это звучит, — демократическим. Писатель предпочитает не мнимо идеальнуюабстракцию (демократию вообще, монархию вообще), но ту форму правления, котораяявляется лучшей в данное время и в данном месте. Солженицын призывает не кпоклонению идеализированным схемам, а к трезвой и непредвзятой оценкеконкретной исторической ситуации. И если для дореволюционной России самойдемократической формой правления, по Солженицыну, была монархия, то, говоря онашем времени, писатель однозначно высказывается за демократию, категорическиотрицая саму идею восстановления российской монархии (опять-таки на томосновании, что в современном обществе этот строй не может быть подлиннодемократичным). Такая по-своему очень последовательная и в то же времяпринципиально адогматическая точка зрения вызывала и вызывает раздражение средипредставителей разных идеологических направлений. Так, с точки зрениядогматиков-демократов, республиканское правление абсолютно всегда и во всехслучаях лучше для любого государства в любую эпоху, а если эта форма властиоказывается для данной конкретной страны гибельной, тем хуже для этой «рабской»страны. Не меньшее недовольство высказывают и догматики-монархисты. По их мнению,Солженицын, резко отрицающий саму идею восстановления монархии в современнойРоссии, по сути, вообще не монархист (впрочем, последнее верно)»[49].Это, наверное, самое точное определение приоритетной формы правления дляСолженицына. О том, как Александр Исаевич относится к демократии пишетГрязневич Владимир Петрович (по образованию физик-теоретик, в настоящее время –публицист): «Принято считать Солженицына противником демократии. Дело, однако,обстоит, на мой взгляд, сложнее. Александр Исаевич четко отделяет идеалыдемократии от демократических способов государственного устройства, то естьинститутов демократии. Он весьма скептически относится к «воле народа»,выявляемой всеобщим голосованием на выборах. Кроме того, АлександрИсаевич вообще не симпатизирует идее примата мнения большинства: «Меньшинствоникак не менее важно для общества, чем большинства, а большинство может впастьв одном»[50]. Вообще «Солженицынхотел бы видеть государство и судебно-юридическую власть не только вторичным поотношению к свободе, но и вообще ненужными социальными изобретениями. Онпринимает государство и закон как полезную необходимость, но не как основусуществования»[51]. А Р.А. Медведевсчитает, что «идеальное русское государство, по Солженицыну, — это недемократическое, а авторитарное государство, в котором не должно быть никакихполитических партий, ограниченных и своекорыстных. Всеобщие выборы имногопартийный парламент – это бедствие для народа. Страной должны управлять непартийные демагоги и не алчные паразиты, богачи-«грязнохваты», а мудрые исовестливые люди»[52].
Спиваковский такжезатрагивает проблему соотношения прошлого, настоящего и будущего поСолженицыну, проще говоря, обвинения писателю в его стремление повернуть времявспять: «Многочисленные идейные противники писателя неоднократно приписывалиему стремление повернуть время вспять, «вернуться» то ли в дореволюционнуюэпоху, то ли вообще в XVIвек, однако Солженицын никогда не призывал ни к чему подобному. Наоборот,изучая и стремясь побудить к этому других, он предостерегает каклегкомысленного забвения опыта прошлого, так и от антиисторических попытокреставраций какой-либо полюбившейся нам эпохи: «…ничто в России не можетвернуться к дореволюционному бытию». Вместе с тем здоровое и естественноедвижение вперед невозможно, по Солженицыну, без опоры на лучшее в национальнойтрадиции каждого народа, каждой страны. Иначе говоря, новое обязательно должносодержать в себе и преобразованные элементы старого»[53].Об этом же говорит и сам Солженицын: «Меня обвиняли, что я предлагаю какой-тообщий «путь назад» — надо совсем считать человека идиотом, чтобы приписыватьему движение против хода времени. Какой путь я действительно предлагаю – путьвверх»[54]. И ещё: «Возвращения всмысле попятности – вообще в истории не бывает. Тот царский строй, который былу нас в России, — он не может вернуться к нам мы слишком изменились»[55].Хотя А.В. Дьяков сделал такой вывод: «Наилучшим выходом для своей родиныписатель фактически считает возвращение к тем порядкам, которые существовали вРоссии накануне первой мировой войны, да и то при условии, что они будутнесколько скорректированы на основе опыта допетровской эпохи»[56].
Особую роль в государствеи сознании людей Солженицын отводит церкви и православию. Вот, что он говоритпо этому поводу: «Изучение русской истории последних веков убеждает, что онапотекла бы несравненно человечнее и взаимосогласнее, если бы церковь неотреклась от своей самостоятельности и народ слушал бы ее голос»[57].В прошлой истории России христианство, по Солженицыну, было своего роданациональной религией, тесно связанная с государственной властью. А «с Петра –это было, собственно насилие власти над православием». «Однако не надозабывать, -призывает писатель, — что православие дало духовную основу длясоздания нашего государства – России, и поэтому исторически и гносеологическиправославие для нас не стоит в ряду всех религий, оно слишком много дало,слишком много вложило в нашу историю, в наш дух, и для нас оно никак неравноценно другим религиям»[58].
Уже отмечалось, чтоСолженицын считает Россия аграрной страной. Так он политику всех правителейстраны в какой-мере характеризует по мере их отношения к крестьянству,земельному вопросу. Эту особенность исторических воззрений писателя отмечаетДьяков: «Крестьянство в его воззрениях рассматривается не столько каксоциально-экономическая категория, сколько как особый образ жизни и устоявшаясясистема духовных ценностей. Противопоставление деревни городу, всяческоевосхваление первой и полное неприятие второй – характерная черта мировоззренияписателя. Город – нахлебник, рассадник нарастающего бунта как антитезаблагополучной и добропорядочной кормилицы – деревни, – вот какой представляетсяРоссия Солженицыну в начале XXвека»[59].
Вот какие взгляды и идеиСолженицына лежат в трактовке его концепции. Ими он руководствуется, описываяисторию дореволюционной России, России советского периода и, когда писал свои«непосильные соображения» по поводу будущего страны.
Заключение
После краха СоветскогоСоюза приходится восстанавливать историю России, искаженную большевистскойконцепцией, в результате чего появляются новые альтернативные трактовкиистории. Одна из таких концепций принадлежит Александру Исаевичу Солженицыну.
В данной работе разобранаисторическая концепции Солженицына, главным образом рассмотрен трехсотлетнийпериод русской истории до событий начала XX века: «по линии упущенных возможностей внутреннего развитияи безжалостной растраты народных сил на ненужные России внешние цели:заботились о европейских “интересах” больше, чем о своём народе». Но далеко невсе согласны с такой трактовкой истории, многие замечают в ней несогласия систорической традицией, несоответствия, также дается критика источниковой базыАлександра Исаевича. Важно было также рассмотреть, чем руководствовалсяписатель, какие взгляды на историческое развитие он имеет. Ничего определенногопо этому поводу сказать невозможно. Сам Солженицын не говорит о них, лишьотрицает приписываемые ему обвинения. По данному аспекту спорить можно долго,так как зачастую существуют абсолютно полярные мнения о взглядах АлександраИсаевича на историческое развитие. Но именно эти взгляды стали основой егоистолкования истории и «непосильных соображений» по поводу ее будущего. Но сдругой стороны не стоит видеть в Солженицыне историка, он, прежде всегописатель, великий писатель! Нельзя рассматривать его работы с научной точкизрения, он на это не претендует. Главная его задача показать ошибки прошлого,какими он их видит, дабы избежать их в будущем.
Краткая, но очень емкаяхарактеристика Солженицына как автора исторической прозы дана Ю. Кублановским.Солженицына он относит к тому типу русских писателей, которые свой дар и своеписательство рассматривают как служение истине и России[60].
Интересно в его концепциито, что основой развитии страны он считает состояние национального сознания идуха, к этому аспекту можно также отнести церковь и православие, особую рольраскаяния в русском развитии. «Солженицын является искренне и глубоко верующимхристианином. При рассмотрения вопроса о воздействии на исторический процессматериальных и духовных факторов Солженицын безоговорочно отдает предпочтениепоследним. Человеческое общество, заявляет он, это не временный плод социальныхформаций, а сложный яркий, неповторимый и не людьми изобретенный организм».[61]
Список использованнойлитературы и источников
I. Источники
1. Солженицын, А.И.Публицистика: в 3-х томах. – Т.1. – Ярославль: Верхне-Волжское издательство,1995. – 720с.
2. Солженицын, А.И.Двести лет вместе(1795-1995). – Т.1. — М.: Русский путь, 2001.- 512с.
3. Солженицын А.И.Для восстановления прошлого России// Москва. – 1994. — №2. — с.134-136
II. Литература
1. АлександрСолженицын: «Исторически и мировосприятно православие для нас на первомместе»// Москва. – 1995. — №9. — с.157-161.
2. Бернштам М.С.Проклятый вопрос о цене идей// Дружба народов. – 1992. — №4. — с.167-185.
3. Грязневич В.П.Пророк, чудак, интеллигент// Звезда. – 1996. — №4. — с.135-145.
4. Дьяков В.А. Обисторико-социологической концепции Александра Солженицына// Общественные наукии современность. – 1994. — №1. — стр. 65-76.
5. Лурье Я.С.Александр Солженицын – эволюция его исторических взглядов// Звезда. – 1994. — №6.- с.117-129.
6. Медведев Р.А.Русский вопрос по Солженицыну// Отечественная история. – 2002. — №4. — с.100-115.
7. Спиваковский П.Феномен Солженицына// Литературное обозрение. – 1999. — №1. — с.14-15.
8. Темпест Р. Впроблеме героического мировоззрения// Звезда. – 1996. — №4. — с.93-108.