Николай Платонович Карабчевский

Содержание:

Глава I – Биография Карабчевского Н.П.

Глава II – Анализ судебной речи по делу Мироновича.


Глава I

Николай Платонович Карабчевский, родился 11 декабря 1851 года, в военном поселении под Николаевом Херсонской губернии в семье полкового командира. Николай Платонович был из дворянского рода, православный и очень активный человек, оставивший заметный след в Российском Обществе. Мать его — Любовь Петровна Богданович — была потомственной украинской помещицей, а вот отец — Платон Михайлович, дворянин, полковник, командир уланского полка. Николаю Платоновичу было всего полтора года, когда умер его отец.
До 12-летнего возраста будущий адвокат воспитывался дома гувернанткой-француженкой и бонной-англичанкой, что помогло ему уже в детстве овладеть французским и, несколько хуже, английским языками. В 1863 г. он был принят в Николаевскую гимназию особого типа, «реальную, но с латинским языком», окончил ее с серебряной медалью.

В 1869 году поступил на естественный факультет Петербургского университета. Увлеченный лекциями известных дореволюционных юристов — профессоров Редькина П. Г., Таганцева Н. С., Градовского А. Д., перешел на юридический факультет. Впрочем, сделал он это уже после того, как на первом курсе принял участие в студенческих «беспорядках», отбыл трехнедельный арест и тем самым резко осложнил и ограничил себе выбор профессии. Блестяще окончив в 1874 г. юридический факультет столичного университета он узнал, что государственная, чиновничья карьера юриста для него закрыта. Карабчевский как участник студенческих «беспорядков» такого удостоверения получить не мог. Обдумав возможные варианты своей судьбы, Карабчевский решил стать… писателем. Он сочинил и отправил не далее чем в «Отечественные записки» пятиактную «весьма жестокую» драму «Жертва брака». Кончилось тем, что рукопись вернули автору за ненадобностью, и он «тут же порешил» раз навсегда отказаться от карьеры писателя. Только теперь он пришел к выводу: «не остается ничего, кроме адвокатуры».
В этом же году он поступил в адвокатуру. В 1874 году записался помощником присяжного поверенного А.А. Ольхина, от него перешел в качестве помощника к А. Л. Боровиковскому и затем к Е. И. Утину. Под патронатом этих трех популярных адвокатов он быстро показал себя их достойным партнером, а с 1879 года состоял присяжным поверенным при Петербургской судебной палате. Быстро завоевал популярность как один из способных защитников по уголовным делам.

Отличительные его черты — стремительность речи и искреннее одушевление. Он сам волнуется и волнует свою аудиторию. Неоднократно выступал с защитительными речами в политических процессах. 26-летний Карабчевский, пока еще помощник присяжного поверенного, выступал уже рука об руку с такими классиками судебного красноречия и политической защиты, как В. Д. Спасович, П. А. Александров, Д. В. Стасов, В. Н. Герард, П. А. Потехин, Е. И. Утин, А. Я. Пассовер и др. К тому времени Карабчевский вполне освоился в адвокатуре, нашел в ней свое призвание и отныне превыше всего ставил долг и честь присяжного поверенного. Будучи адвокатом, успешно выступал в процессе «193-х», защищая Брешковскую, Рогачеву и Андрееву. После чего получил достаточную популярность и хорошо зарекомендовал себя выступая в процессе «Об интендантских злоупотреблениях во время русско-турецкой войны». В этом трудоемком, объемном процессе Карабчевский проявил инициативность, целеустремленность по тщательному и детальному разбору многочисленных доказательств, а позже защищая Имшенецкого и Мироновича по делу об убийстве Сары Беккер, показал себя как настойчивого адвоката, умеющего делать обстоятельный анализ происходящего даже в самых сложных и запутанных ситуациях. Обладая выдающимся искусством допрашивать свидетелей и экспертов, Карабчевский часто переносит центр тяжести процесса на судебное следствие. К наиболее известным его речам можно отнести речь в защиту Ольги Палем, которую обвиняли в умышленном убийстве студента Довнара, в защиту братьев Скитский, в защиту Мултанских вотяков, в разрешении судьбы которых принимал участие В.Г. Короленко. Огромной популярностью и успехом пользовалась его речь по делу о крушении парохода «Владимир».

По призванию он юрист, судебный оратор, «адвокат от пяток до маковки». В нем почти идеально сочетались самые выигрышные для адвоката качества. Высокий, статный, импозантный, «с внешностью римского патриция», красивый Карабчевский отличался правовой эрудицией, даром слова и логического мышления, находчивостью, силой характера, темпераментом бойца.  Карабчевский держался правила: «вся деятельность судебного оратора — деятельность боевая». Он мог заявить прямо на суде, что в его лице защита «пришла бороться с обвинением». Главная его сила и заключалась в умении опровергнуть даже, казалось бы, неоспоримую аргументацию противника.

В дореволюционной России Карабчевский пользовался большой популярностью. В своих речах он умел дать обстоятельный анализ улик, тщательно разобраться и дать правильную оценку свидетельским показаниям. В ряде своих выступлений он вскрывает социально-политическую подоплеку того или иного дела. Судебные выступления Карабчевского убедительные, уверенные и горячие. Карабчевский всегда детально изучал материалы предварительного следствия, был активен на судебном следствии, хорошо использовал в целях защиты добытые доказательства. Умел показать суду ошибки и промахи противника. В процессе всегда был находчив. Его речи легко воспринимаются, доходчивы, отличаются большой убедительностью. Карабчевский чуть ли не первым из адвокатов понял, что нельзя полагаться только на эффект защитительной речи, ибо мнение суда, — в особенности, присяжных заседателей, — слагается еще до начала прений сторон, а поэтому «выявлял свой взгляд на спорные пункты дела еще при допросе свидетелей». Допрашивать свидетелей он умел, как никто.
Судьи и прокуроры, зная об этом умении Карабчевского, пытались заранее отвести или, по крайней мере, нейтрализовать его вопросы, но он решительно, хотя и в рамках своей правомочности, отражал такие попытки.

Ораторская манера Карабчевского была своеобразной и привлекательной. Карабчевский никогда не принадлежал к «пишущим» ораторам, каковыми были, например, В. Д. Спасович или С. А. Андреевский. Подобно Ф. Н. Плевако, П. А. Александрову, А. Ф. Кони, он не писал заранее тексты своих речей. Критики Карабчевского находили, что в его красноречии «больше голоса, чем слов», «сила пафоса» вредит «ясности стиля», встречаются рассуждения «без всякой системы», поэтому на бумаге речи его «не звучат». Эти упреки не совсем справедливы. Речи Карабчевского хорошо «звучат» и на бумаге: в них есть и пластичность и образность. Вот концовка речи 1901 г. за пересмотр дела Александра Тальма, осужденного в 1895 г. на 15 лет каторги по обвинению в убийстве: «Гг. сенаторы, из всех ужасов, доступных нашему воображению, самый большой ужас — быть заживо погребенным. Этот ужас здесь налицо… Тальма похоронен, но он жив. Он стучится в крышку своего гроба, ее надо открыть!». Но, разумеется, живая речь Карабчевского, соединенная с обаянием его голоса, темперамента, внешности, звучала и воздействовала гораздо сильнее.

По предложению Керенского чуть было не стал сенатором, но отказался от кресла в марте 1917 г. со словами: «Нет, Александр Федорович, разрешите мне остаться тем, кто я есть, — адвокатом».

Помимо адвокатской деятельности, Карабчевский занимался литературной работой. Его перу принадлежит ряд литературных произведений — прозаических и поэтических, опубликованных в сборнике «Поднятая завеса». Из беллетристических произведений адвоката наиболее выдающееся — роман «Господин Арсков» («Вестник Европы»; отдельное издание 1893), из публицистических — статья «О французской адвокатуре» («Северный Вестник»). Воспоминания и статьи по юридическим вопросам опубликованы в его книге «Около правосудия». Н. П. Карабчевский также известен как редактор выходившего в свое время журнала «Юрист». В 1905 им выпущена отдельным изданием книга «Приподнятая завеса», в которой собраны его беллетристические произведения, стихи и стихотворения в прозе. Под его редакцией выходил журнал «Юрист». Сотрудничал с ежемесячником «Вестник Европы», журналом «Русское богатство».
В 1921 году в Берлине Карабчевский издает мемуарную книгу «Что глаза мои видели». Первая часть книги — воспоминания детства (1850-е годы), прошедшего в Николаеве, живое описание жизни провинциальной дворянской среды глазами ребенка. Вторая часть посвящена преимущественно периоду 1905-1918 годов; хорошее личное знакомство Карабчевского с юридическими и думскими деятелями, с деятелями Временного правительства придает воспоминаниям интересность. Карабчевский, до революции имевший репутацию «левого» деятеля, в послереволюционный период жестко осудил думскую оппозицию и Временное правительство, считая их главными виновниками развала России.

Судьбу Карабчевского можно было бы признать счастливой, если бы конец его жизни не был столь горьким. Он не принял Октябрьскую революцию. В 1917 выехал в Скандинавские страны для сбора сведений о положении русских военнопленных. Остался в эмиграции. Жил в Италии. Остаток своих лет провел не у дел на чужбине. Умер он 6 декабря 1925 г. в Риме и похоронен там, как свидетельствовал очевидец три года спустя, на полузаброшенном кладбище.
Глава IIАнализ судебной речи по делу Мироновича
Фабула дела:

28 августа 1883г. утром, около девяти часов, на Невском проспекте в Петербурге в доме, в котором была расположена ссудная касса, принадлежавшая И. И. Мироновичу, был обнаружен труп 13-летней девочки Сарры Беккер. Во время осмотра места происшествия в этой комнате были обнаружены разбросанные в беспорядке десять просроченных квитанций на заложенные в кассе ссуд Мироновича вещи Грязнова и его же вексель в 50 рублей. По объяснению Мироновича, документы эти хранились в одном из ящиков письменного стола, откуда, видимо, и были изъяты преступником. Кроме мягкой мебели, в комнате находились шкафы и витрина, в которых были заперты ценные предметы. Однако все они находились в исправном состоянии, под замками, и ключи от них висели на их постоянных местах. Тем не менее, во время осмотра И. И. Миронович заявил о пропаже с витрины ряда ценных вещей — всего на сумму около 400 рублей (в то же время большинство ценных предметов находящихся на витрине, оказались нетронутыми). Все описанные обстоятельства сразу же придали убийству Сарры Беккер значительную загадочность. С одной стороны, расположение трупа указывало на убийство с целью изнасилования. С другой — пропажа ряда ценных предметов с витрины создавала впечатление убийства с целью грабежа. Проведенная судебно-медицинская экспертиза (профессором Сорокиным) выдвинула предположение о возможности покушения на изнасилование. В результате проведения ряда следственных действий (допрос свидетелей, эксперименты и пр.) подозрение в изнасиловании и убийстве Сарры Беккер пало на И. И. Мироновича. Неожиданно для следователя 29 сентября 1883г. в полицию явилась неизвестная гражданка, назвавшаяся Семеновой, и сообщила, что Миронович в этом деле не виновен и что убийство совершила она сама. Семенова очень подробно описала обстоятельства убийства и цели его, в связи с чем Миронович был немедленно освобожден из-под стражи и в следствии по делу начался новый этап.

Семенова заявила, что она очень любит М. М. Безака. Ради него она уже совершила несколько краж. Ради него она решилась и на убийство с целью ограбления Сарры Беккер. С повинной она явилась потому, что Безак вновь стал охладевать к ней, и ей стало жаль невинного человека (Мироновича), привлеченного по данному делу. Однако вскоре Семенова отказалась от своих показаний и заявила, что Сарры Беккер она не убивала. Миронович вновь был арестован, и дальнейшее следствие продолжалось уже против трех лиц. (Безак также был разыскан и содержался под стражей.)

Следствием была выдвинута новая версия, подсказанная Безаком. А именно. Убийство совершено Мироновичем. Однако в момент убийства он был захвачен Семеновой. Чтобы заставить ее молчать, он дал ей несколько ценных вещей, которые Семенова, приняла и затем продала.

С такой формулировкой обвинения дело и поступило в суд. Миронович обвинялся в покушении на изнасилование и убийстве.

Выступление Карабчевского с судебной речью:

Карабчевский обращается к суду с речью. С самого начала своего выступления пробуждает совесть у участвующих лиц, используя свое красноречие, указывая на предубежденность судей и обвинителя по данному делу. «Предубеждение и с нею-то прежде всего приходится столкнуться в этом злополучном деле.» Красочно описывая все ужасы совершенного преступления, указывает на то, что формула следствия была «слажена и подбита» под минутную версию полицейского чина об изнасиловании. Которая без должного рассмотрения возникла лишь на том основании, что жертва находилась с раздвинутыми в стороны ногами и задранной юбкой. А сам факт отождествления Мироновича со словом «Убийца» создал ужасно негативное впечатление о Мироновиче до самого окончания дела. Что является просто не оправданным, т.к. нет никаких обоснованных данных, позволяющих говорить о его виновности.

В своей речи, Карабчевский отмечает, что пропажа улик, вещественных доказательств в виде вырванных и зажатых в руках погибшей чьих-то длинных черных волос, «вырвало» сильный аргумент защиты Мироновича по этому делу, у которого белые и короткие волосы. Быть может, эти волосы и принадлежали настоящему убийце. Возможно Семененовой. Обвинение Мироновича в убийстве на основании его личной характеристики, показаний свидетелей, указывающих на его «чернь», жажду плотских утех и низкий морально-нравственный уровень, по мнению Карабчевского, лишь попытка свести с ним счеты. Не более того, и это не является доказательством его причастности к делу.

Следствие, ссылаясь на похоть Мироновича, утверждало, что имело место домогательство Сарры Беккер. Постоянные приставания и желание удовлетворить свои плотские желания закончились покушением на изнасилование и смертоубийство бедной девочки. Данная версия опровергается показанием двух свидетельниц, которые проживали в одном доме с погибшей. Согласно показаниям этих свидетельниц, Бочковой и Михайловой, девочка жаловалась «на скуку и на то, что работа тяжела, а хозяин требователен: рано приезжает в кассу и за всем сам следит. Когда отец уезжает в Сестрорецк, ей особенно трудно, так как сменить ее уже некому. Нельзя выбе­жать даже на площадку лестницы.». Карабчевский обращается к суду со словами «Согласитесь, что от этих, вполне естественных, жалоб живой и умной девочки, бессменно прикованной к ростовщической кон­торке, до каких-либо специфических намеков и жалоб на «приста­вания» и «шалости» Мироновича совсем далеко. Девочка живая, кокетливая, сознавшая уже свое деловое достоинство. Каждое неудовольствие, любое замечание Мироновича, она могла пытаться объяснить и себе и другим не столько своим промахом, действи­тельной какой-нибудь ошибкой, сколько раздражительностью «ста­рика» за то, что она не обращает на него «никакого внимания», за то, что он даже ей «противен».». Таким образом, из показаний свидетелей нельзя сделать вывода о том, что Миронович желал обладания над Саррой Беккер.

Возвращаясь к экспертизе сделанной Сорокиным, Карабчевский указывает на то, что данная экспертиза, по мнению самого Сорокина в силу ряда дефектов предварительного следствия, не способна с достоверностью констатировать весь акт преступления. А главнейшие свои доводы Сорокин основывает на данных осмотра трупа по следственному протоколу. По мнению Карабчевского, выводы сделанные экспертом излишни самоуверенны и построены на одних лишь предположениях:

«Первое, основное положение экспертизы Сорокина — кресло. Нападение было сделано на кресле, на котором Сарра Беккер и окончила свою жизнь. Ударам по голове предшествовала как бы попытка к удушению платком, найденным во рту жертвы. Таким способом, по мнению эксперта, грабитель никогда не нападает. Гра­битель прямо стал бы наносить удары. Поэтому эксперт высказы­вает уверенность, что в данном случае существовала попытка к из­насилованию. Вы видите, как ничтожна посылка и какой огром­ный вывод!».

По версии Карабчевского, Семенова «втершись» в доверие к девочке проникла в квартиру с ведома и с согласия самой Сары. После определенного промежутка времени, когда девочка спокойно сидела в кресле и менее всего ожидала нападения, было совершенно злодеяние. Имея в виду, что Семенова имела лишь некоторое преимущество в силе над своей жертвой, становится понятно, почему произошла довольно продолжительная борьба на кресле.

Значительно более сильный субъект сразу бы покончил со своей жертвой. «Навалившись всем туловищем на опрокинутую и потому значительно обессиленную Сарру, Семенова Должна была проделать именно все то, что относит эксперт на счет насилователя — Мироновича.». Далее Карабчевский ссылается на то, что экспертиза проведенная Сорокином и установившая попытку изнасилования опровергается как по смыслу происходящего, так и тремя другими суд. мед. экспертами утверждающими, что никаких следов покушения на изнасилование обнаружено не было. И делает заключение, что данная экспертиза не отве­чает ни строгим требованиям науки, ни фактам, ни еще более стро­гим требованиям судейской совести.

Карабчевский переходит к рассмотрению последнего доказательства вины Мироновича – показаниям старушки Егоровой, проживающей в доме, где совершилось убийство. Эти показания заключались в том, что свидетельница поздней ночью видела, как шарабан Ми­роновича, запряженный в одну лошадь, подъехал и остановился к леднику дома. Карабчевский уверенно обращается к суду, что обвинение должно было отступиться от этих показаний, как от непригодных. «Мало ли что может привидеться дряхлой старухе, измученной зубной болью и бессонницей, в глухую, темную ночь. Лошадь и шарабан Мироновича ежедневно стояли перед ее окнами на одном и том же месте и, по простому навыку зрения, могли ей померещиться в бессонную ночь. Во всяком случае, полагаться на подобное удо­стоверение представлялось бы более чем рискованным». Тем более алиби Мироновича установлено. Около 11 часов ночи, он уже спал в своей кровати. Можно с уверенностью заявить, что последнее доказательство вины Мироновича была опровергнуто, снято с пьедестала абсолютной истинности.

Перед Карабчевским предстала последняя задача, показать истинного преступника суду, выставить его напоказ и указать на все промахи следствия. Карабчевский переходит к последнему этапу судебного разбирательства и уверенно начинает развивать версию вины Семеновой. Начиная с того, что Семенова пришла к следствию с повинной о том, что именно она является истинным убийцей Сарры Беккер, и позже, отказалась от своих слов. Согласно судебно-психиатрической экспертизы было установлено, что Семенова имеет психические и психопатические заболевания психики, которые и сыграли важную роль в её первоначальных показаниях. «Лишь на первых порах Семенова была правдива и искренна настолько, насколько натура, характеризован­ная экспертами в качестве психопатической, может быть искренной. Она была искренна и в силу ненависти своей к Безаку, и в силу безысходности своего душевного состояния, в котором ей казалось терять больше нечего.». Карабчевский переходит к описанию протокола показаний Семеновой, где та красочно и во всех деталях описывает все события преступления. Начиная от того, как вкралась в доверие к Сарре Беккер и заканчивая жестоким убийством, после чего осторожно выкрала вещи из витрины для того, чтобы перевезти их в Финляндскую гостиницу к Безаку. По мнению Карабчевского, на такое описание способен лишь талантливый художник или реальный убийца.
Список литературы:

Винавер М.М. – очерки об адвокатуре

Новый энциклопедический словарь (НЭС) / Изд. Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона СПб., 1911-1916. Т. 20. С. 872-873

Карабчевский Н.П. – Около правосудия