Творчество и любовь как фундаментальные аспекты экологии человеческого духа

--PAGE_BREAK--

Будучи поборниками редукционизма, идеологи «забывают», что его со­зидатель — Ньютон в космологии предполагал существование Бога-Творца, а помимо математических методов использовал в познавательных целях Свя­щенное писание, пытаясь, в частности, расшифровать пророчества Даниила. Эволюционизм почерпнут из космогонической теории Лапласа (Солнечная

система образовалась сама собой под действием законов сохранения энер­гии, импульса и момента импульса из первичной газовой туманности) и распространен «идеологами» на живую природу. Рационализм им был подс­казан программой создания универсального алгоритма вычисления истины Лейбница.Но они «забыли» о разработанном им же учении о монадах — вос­ходящей последовательности неделимых духовных единиц, каждая из которых управляет определенным фрагментом видимого мира.

Таким вот методом была построена к концу прошлого века научная картина мира, которая с тех пор практически не изменилась, хотя нау­ка-исследование ушла тем временем далеко вперед. Даже самим естествен­ным наукам специалисты по «научной картине мира» нанесли немалый урон. Это они, в частности, называли генетику расистским измышлением.

Но может быть идеологи интуитивно ухватили самую суть дела и те­перь их обобщения подтверждаются лучше и полнее, чем сто лет назад? — Отнюдь, мягко говоря — это не совсем так. Физике открылась ложность ре­дукционизма. Выяснилось, что ньютоновская концепция материи неверна. Увы, нет двух миров — классического (ньютоновского) и квантового. Мир один-единственный и он — квантовый, самая общая характеристика которого

— «антиредукционизм». Идеальное (квантовое) оказалось реальнее матери­ального (классического-ньютоновского). Это уже сродни не догматам ес­тественно-научного фундаментализма, а космологическим представлениям индуизма, согласно которым материя есть «майя» — иллюзия.

Пси-функция квантовой физики не может быть зафиксирована прибо­рами, то есть является невещественной данностью.Но жизнь Вселенной есть именно жизнь пси-функций. Все законы природы по сути есть не что иное как уравнение Шредингера в действии, а они определяют лишь эволюцию пси-функций — материя в них не фигурирует.

Таким образом, наивысшей реальностью бытия является универсальная пси-функция, управляющая всей Вселенной как единой и целостной системой

— так называемая актуальная бесконечность в функции объективного твор­чества.

Нейман математически доказал, что классическая модель Вселенной существовать не может! Какими бы ухищрениями ни пытались свести мир к наглядным понятиям — заведомо ничего не получится. Только признав главной мировой реальностью умозрительное, обретаем шанс понять поведе­ние чувственно воспринимаемого. Узлы тех нитей, на которых держится ви­димое, завязываются и развязываются в невидимом. Идеалисты всегда были убеждены в этом. Сугубо материалистическое решение основного вопроса

философии становится в высшей  степени  сомнительным.  Пси-функции  же

весьма родственны лейбницевским монадам.

Главной опорой эволюционизма служит теория естественного отбора — дарвинизм. Современные биологические науки основательно поколебали его позиции. Принцип отбора, лежащий в основе дарвинизма, распространившийся на все общество, имел чудовищные последствия — апофеоз классовой борь­бы, противостояние с природой, расизм, лысенковщина — самый уродливый ва­риант дарвинизма. В настоящее время идеологическая суть дарвинизма прояснилась для многих. Глобальный кризис привел к осознанию невозмож­ности борьбы как средства развития. Идеологи и натуралисты повсеместно используют идею сотрудничества в качестве основополагающей, а это дела­ет постулаты дарвинзма — борьбу за существование и отбор, непривлека­тельными.

Однако, помимо «эволюционизма» дарвинизма, есть еще эволюционизм Берга и Тейяра, Вавилова и Мейна. По С.В.Мейену, познание включает ре­дукцию как рабочий метод и поэтому возникновение редукционизма вполне понятно. В то же время, это обязательно ведет к большим просчетам, если редукционизм претендует быть универсальным методом познания. Ох как непрост путь «от зерен фасоли к зернам истины» [62].

Каждая теория опирается на логику и факты. Как известно, имеет мес­то логика индуктивная и логика обобщения. Способность ума к обобщению загадочна. Тенденция сближать индуктивную логику с логикой вероятност­ных предсказаний, по мнению традиционной науки, ведет к апофеозу нестро­гих рассуждений — такая «логика» для познания почти ничего не дала и полезна лишь как первое приближение к проблеме. Вторым приближением представляется разграничение функций формальной логики (доказательство истинности или ложности утверждения каким-то путем найденного, т.е. до­казательство-проверка) и индуктивной логики (обобщение частных примеров

в общее утверждение, которое затем предстоит проверять на  истинность).

В последнем случае значительную роль играют аналогии.

Вернадский сформулировал гипотетический закон постоянства биомас­сы. Современные изотопные исследования показали, что общая масса всех живых существ Земли миллиарды лет тому назад была точно такой же, как и ныне. Это значит, что живая природа возникла сразу во всем своем объеме и многообразии, ибо иначе она не могла бы выжить.

Абсурдность рационализма открылась математике. Ею показано, что само понятие истинности логически невыразимо. Расстояние от выводимос­ти до истинности настолько громадно, что ролью строгой логики в деле

познания можно просто пренебречь. Логика нужна лишь для придания ре­зультату общепонятной и убедительной формы, а механизм получения ре­зультатов совсем иной. Недаром же математики нередко говорят: сначала я понял, что теорема верна, а потом начал думать, как бы ее доказать.

Таким вот образом постепенно вскрывалась ложность научной картины мира, ставшей одной из главных причин людских бед и кризисов.

Безобиден ли редукционизм, если он ведет к охлократии, вослед за которой неизбежно приходит власть тиранов? Уродливы и плоды эволюцио­низма. Он побуждает смотреть на человеческую историю как на закономер­ное восхождение от дикости к цивилизации, а отсюда происходят все формы расизма и национализма, терзающие нашу планету. По чисто произвольным критериям одни народы объявляются другими народами стоящими на более ранней стадии развития, а ранний, с точки зрения эволюционизма, есть бо­лее примитивный, неполноценный, недочеловек.

Рационализм — это духовный яд, который русские испытали на себе в большей мере, чем кто бы то ни был. В свое время нам сказали: учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Марксисты заявляют, что опреде­ляющим является критерий практики. Однако, в жизни они свое учение, не опробовав даже на лягушках, вознамерились приспособить ко всему челове­честву.

В былом у науки от успехов закружилась голова и появилась иллюзия собственного всесилия — именно поэтому она объявила свою монополию на истину. Сейчас, войдя в пору зрелости, она стала постепенно возвращаться к тому миропониманию, которое когда-то было дано человечеству через Откровение. К этому надо возвратиться уже на новом уровне, наполняя об­щие религиозные и этические истины конкретным содержанием, уточняя и дополняя.

И в то же время: стоит ли подкреплять Откровение научными довода­ми? Хождение по водам невероятно и по ньютоновской, и по квантовой фи­зике. Но ведь это чудо, сотворенное Богом, а разве Бог обязался выпол­нять физические законы? — Научные принципы могут быть опровергнуты на­укой же. Не построить ли рациональное доказательство бытия Божия? — Но вдруг завтра кто-то докажет теорему, опровергающую рационализм,- так что, менять веру? — Скорее всего, рациональное существование Бога дока­зывать не следует. В него нужно просто верить.

Стал актуальным вопрос о соотношении знания и веры. Для религиоз­ного человека главное — не понять, а приобщиться. Однако, приобщение к иудейско-христианской идее господства человека над природой не спасет

цивилизацию от глобального кризиса, а именно от него нужно в  настоящее

время искать спасения. Медленное возвращение науки к миропонима­нию, данному человечеству через Откровение, имеет место, к сожалению, лишь там, где ее роль минимальна (семья, благотворительность и т.д.). Если же речь идет не о личном спасении души, а о спасении Земли и людей на ней, то приходится искать рациональные пути.

Динамично само понятие «знания»: если ранее в него входило лишь рациональное «постижение», то теперь оно начинает охватывать уже и «ме­татеории» — изучение условий постижения интуитивного и даже «сверхес­тественного». Неправомочен сам спор о примате разума или чувства, пос­кольку в человеческой душе одно постепенно переливается в другое или подготавливает в нем важные изменения, даже если это не осознается. Каждый волен избрать тот путь к Истине, который ему подходит,- важ­но, чтобы имелось устремление к последней. В современной науке-исследо­вании такое стремление проявляется все более (чего не скажешь об уст­ремлениях «идеологов», хотя понятие «экология души» уже обозначилось на страницах академического журнала «Вопросы философии» [21]). Судя по всему, все-таки прав Бердяев, считавший атеизм лишь диалектическим мо­ментом Богопознания. Не усматривает он принципиальных различий между наукой и религией [64]:«Отвлеченная гносеологическая философия и есть секуляризированное схоластическое богословие… Новейшая гносеология есть, в сущности, схоластическая апологетика — апологетика науки».

Если не разум и не чувство, то что же тогда ведет к познанию? — Религиозный опыт. Бердяев же отрицает связь научного и религиозно­го:«Для познания научного я утверждаю прагматический позитивизм, для познания высшего — мистический реализм, для критической гносеологии — этой дурной метафизики — не остается места». За гносеологией он приз­нает лишь «функции лакейские и полицейские», Пафос Бердяева — подчи­нить логику вере и счесть это свободой — способствовал зарождению то­го, что он назвал «новым средневековьем».

Мнения и поступки людей в значительной степени направляются и диктуются моделью мира, его «картиной». Эта модель обобщает опыт и сок­ровенные убеждения человека, выполняет роль своеобразной ментальной карты, с которой он сверяет свои поступки и ориентируется среди вещей и событий реальной жизни. Автор трактата солидарен с точкой зрения, что важнейшими компонентами индивидуально преломленной общей картины мира являются: патриотизм+религия+национальная безопасность+стабиль­ность+нравственность. Это сочетание суммируется в традиционализм [63].

Технологический уровень нашей цивилизации делает в принципе воз­можным даже усилиями одного человека в течение нескольких часов выз­вать глобальную катастрофу, в которой безвозвратно погибнут, по крайней мере, высшие формы жизни. Также становится все яснее и то, что медлен­ное, но широкомасштабное наступление на биосферу способно в несколько десятилетий сделать планету непригодной для нормальной жизни в сегод­няшнем понимании этого слова.

В этой связи, главенствующая функция картины мира (мировоззрения) состоит в том, что она выполняет роль связующей силы, направленной на консолидацию человеческого сообщества, на руководство его жизнедеятель­ностью. Мировоззрение представляет собой всеобъемлющую концепцию, кото­рая организует коллективное воображение. Оно фокусирует и дисциплини­рует внимание людей на отборе существенных для жизни достоверных фак­тов. Им усиливается коллективное сознание, активизируется чувство соци­альной солидарности, стимулируется воля к труду. Научная картина ми­ра, мировоззрение, должны позволять объяснять явления, ранее доступные лишь интуитивным догадкам, прозрению. Следовательно, интуиция должна вы­ходить на передний план именно там, где нет традиционно научных фактов или испытывается их острый дефицит.

Автор трактата с вниманием относится к эзотерческому знанию, мис­тицизму, астрологии, но эти явления составляют лишь часть его мировосп­риятия. Само же мировоззрение зиждется на фундаменте из реалистических представлений, почерпнутых из общенаучной картины мира и ее специальных разделов, порожденных философией, в том числе религиозной [65]. В этом плане автор является представителем «альтернативной науки» или «пара­науки», которая (как и религия, и искусство) не только оппонирует тради­ционной науке, но и существенно ее дополняет, отражая недоступные пос­ледней грани Мироздания.

Автор трактата надеется стать свидетелем той поры, когда научная картина мира образует симбиоз с картиной мира религиозной, в основе ко­торой — Бог, благодать, грех. Ей Богу, этим двум" картинам" пора уж прек­ратить «ломать копья», стремясь основательнее поразить друг друга. В свете запросов современности, такой симбиоз может быть выражен так: ду­ховность, человечество, Вселенная.

Очень важно избегать попрания иных воззрений, быть лояльными. Именно эволюционизм, но не дарвинский, а новый, начал предлагать какие-то шаги в преодолении глобального кризиса. Путем «лояльной эволюции» и следует идти человечеству к своему будущему, если оно намерено его

иметь. Автор трактата (изрядный грешник) стремится к тому, чтобы  наука

обрела более благородное человеческое лицо (в лучшем понимании таково­го: созданного по образу и подобию Божьего лика). Также он надеет­ся, что представленный на суд уважаемого терпеливого читателя заочный разноголосый «круглый стол» с участием авторов цитированных публикаций достаточно убедительно продемонстрировал непосредственное отношение к научной картине мира (в широком понимании смысла) всех 19 пунктов ос­новных положений, обобщающих [1].

— А имел ли автор трактата право «со свинным рылом да в калашный ряд»?! — Отчего бы и нет? Вот академик Амосов Н.М., в частности, так и пишет:«Мое мировоззрение»[66] (не материалистическое, не идеалистичес­кое, не диалектическое, не метафизическое, не… а именно «Мое»). Несом­ненно, академик Амосов имеет право на собственное мировоззрение. Но от­чего бы и автора трактата не осчастливить правом располагать собствен­ным мировоззрением? Пусть выскажется, если есть что сказать и очень «хо-о-тца» это сделать (все мы хомо сапиенсы). Ну, а теперь проследим ход мысли Амосова.

"… Человек не может не думать. Вот и я всю жизнь хотел по­нять, что такое Истина, Разум, Человек, Общество". Им отмечается, что марк­систская философия никогда не нравилась, но и другие системы не убежда­ли. Разум начинается с клетки и распространяется на общество. Но не на Вселенную: у нее для разума нет структур. Как и для Бога — Всевидящего и Всемогущего. Человек — стадное животное с развитым разумом, способным к творчеству.

Производным этих качеств явилось общество, породившее материаль­но-технический прогресс и идеологию. Оно изменило природу человека, од­нако лишь в ограниченных пределах. Общество — высшая система, стоящая над человеком. Очень трудно разделить человека и общество, потому что прямые и обратные связи одинаково важны. По мере развития цивилизации вес общества в этой связке возрастает и человек все более превращается в «элемент» высшей системы.

Большинство людей утратило непосредственную связь с природой и не может выжить в одиночестве.  Так же теряли свою независимость и клетки в процессе формирования многоклеточных организмов.  Высший этаж разума

— общечеловеческий. Страны объединены идеологиями, наукой, технологи­ей, торговлей, общими ресурсами, атмосферой и водами. Направления разви­тия: научно-технический прогресс и социальный. Тенденции: рост населе­ния, накопление разума и оскудение природной среды. Созревание — это

движение к «центральному разуму» мировой системы, возрастание зависи­мости стран от некоего координационного центра, пока еще не ставшего международным правительством. Главный стимул: собственность — у бога­тых значимее голода у бедных. Чувство агрессивности в десятки раз сильнее чувства сопереживания.

Истощение минеральных ресурсов является важным тормозом экономи­ческого роста. Через 75 лет большая часть запасов руд и вся нефть бу­дут исчерпаны. В итоге, важное резюме: ничего страшного за 75 лет не произойдет. К сожалению, для 3 — 5 процентов будущих граждан планеты «глобальные проблемы» могут стоить жизни.Это — плата голодом за проти­воречие между разумом и биологией человека.

Мотивы труда не изменятся: нужда, собственность, лидерство плюс немного интереса и сопереживания. Духовный потенциал возрастет мень­ше, чем материальные возможности. Вера в Бога — главный резерв морали. Свобода, образование и частное предпринимательство поддерживают эгоизм и только религия, объединяя людей, напоминает о милосердии.

Естествознанию будет обеспечено неограниченное развитие. Другое дело — философия и идеология. Амосов не ожидает здесь никаких сюрприз­ов. Точные науки поглотят психологию и теорию познания, этику и социо­логию — не останется места для рассуждений о духе, сознании, вселенском Разуме и даже добре и зле. Все измеримо и управляемо (!) К сожале­нию, управляемо лишь в пределах биологической природы человека и его ограниченного разума.

Автор «мировоззрения» питает надежду, что стабилизируется и мед­ленно начнет сокращаться народонаселение, сбалансируется тепловой ба­ланс планеты. Цивилизации будут идти дорогой, определенной биологичес­кой природой человека. Человечество должно сбалансировать себя с при­родой.

Зачем же (по Амосову) человеку мировоззрение? — Чтобы понять мир, себя и, может быть, добиться немного счастья, управляя своими мысля­ми. Мир материален и воспроизводим, включая разум: духовность — тоже его функция. Один хочет знать, другой — верить, если не в чудеса, то в Бога. Каждое живое существо эгоистично. Принцип удовольствия — незыб­лем. Эгоизм — от разума, его тренеровать не нужно. Хорошее отношение к нам окружающих — минимальное условие душевного комфорта.

Амосов выбрал бы социализм, но биология человека его не допускает: люди слишком жадны, завистливы и ленивы, а лидеры любят власть и агрес­сивны. Образование само по себе не улучшает природу человека, оно лишь

увеличивает возможности компромисса по расчету.  Биология человека вы­бирает частную собственность.

Итак, подводя итог краткому экскурсу в частное мировоззрение ака­демика Амосова, можно сказать, что оно весьма типично для «западни­ка», яркого представителя техногенной, рационалистической цивилизации. Не со всем можно согласиться, но интерес представляет несомненный. Что поделать: у Амосова своя система взглядов, а у автора трактата — иная. Каждому свое. Кто прав? — посмотрим через 75 лет, которые обозначены Амосовым как некий рубеж.

Следующее принципиальное замечание оппонентов, на которое автор трактата обязан дать разъяснения, таково: в трактате нет никакой филосо-

фии, а самому автору было бы неплохо пройти хотя бы вузовский философс­кий ликбез (каково, а?!). Особенно трогательно, когда любезный оппонент предварительно признавался, что он не философ (но все равно — автор трактата еще хуже и бестолковее).

Думаю, что в значительной мере возражение на подобную претензию дано предшествующими рассуждениями автора трактата на предмет «научной картины мира». Хотя для некоторых «интеллектуалов» дискуссионен даже вопрос: является ли наукой философия [67]? — Для автора трактата фило­софия однозначно является наукой, оснащенной таким прекрасным «методом исследования» как умозрение с высшим его проявлением — интуицией. Ав­тор трактата является ярым приверженцем его разновидности, которую вполне можно охарактеризовать как «интуитивная логика», позволяющей постигать сущность мироздания в пограничной области сознание — подсоз­нание как в словесной, так и образной форме. Однако, рассуждения по по­воду этого метода будут приведены неколько позже, а пока возвратимся к вопросу: имеют ли инсенуации, изложенные на страницах [1], отношение к философии?

Учитывая сложность перехода господствовавшей у нас марксист­ско-ленинской философии в философию, пока неизвестно какую, в защиту принадлежности [1] к философии позвольте привести современную трактов­ку этого понятия. — «В отличии от традиционности и авторитарности ми­фологии, философия выступает как свободное авторское мышление… исходя­щее в принципе из проблематичности предлагаемого концептуального реше­ния и берущее на себя за него личную ответственность»[68]. Все это в [1] имеет место быть: устраивают или не устраивают, нравятся или не нравятся уважаемому читателю суть и форма рассуждений автора, кажутся ли они ему не совсем «причесанными» или вообще «взъерошенными», предс-

тают системой взглядов, изложенной в определенной традиции, или  «кашей»

— это уже вопрос иной.

Тысячи профессиональных философов «кормились» десятилетиями у «корытца» марксистско-ленинской философии — теперь они поспешно мимик­рировали в «космистов»,«гуманистов» и прочих «истов», беспощадно испи­нав «волчицу», вскормившую их своим молоком. Автору трактата это миро­воззрение никогда не нравилось, но ему не по душе и то как поспешно свинтили отечественные «философы» соответствующие таблички с дверей своих кафедр, отделов и лабораторий. Была «единственно правильная фило­софия» — и вдруг чуть ли не в одночасье ее не стало.

Автору трактата «нравится» Мировоззрение Даниила Андреева, в меру своих скудных способностей и возможностей он пытается идти ему вослед. В то же время, не очень симпатичны взгляды академика Амосова. Просто «отмести» коммунистическую идеологию — тоже не в состоянии: его вооб­ражение навсегда пленило человеческое сообщество, изображенное «анг­лийским шпионом», писателем Иваном Ефремовым в романе «Туманность Анд­ромеды»[69]. Да, много, слишком много в изображенном будущем технокра­тизма, но что поделать — уверен: представься возможность, писатель, глу­боко постигший суть древнейших философских концепций Востока и не чуж­дый их практики, мог представить грядущий благополучный мир и несколько иным. Ведь уже в «Часе Быка»[70] звездолет не летит в «туманную даль», а проваливается в инферно...

На этом сочтем, что с «философским вопросом» мы тоже разобрались.

Безусловно, рациональное сознание — основной источник человеческо­го познания, но отнюдь не единственный. Оно не должно становиться объ­ектом культа, как фактически имеет место в традиционной науке. Успехи рационального сознания, проявившиеся в развитии науки, в становлении и развитии научно-технической цивилизации, привели к распространению сци­ентизма, для которого вера в науку в значительной мере заменила веру в Бога. Наука в секуляризированном мировоззрении стала играть роль рели­гии, способной дать окончательный и безусловный ответ на все коренные проблемы устройства мира и человеческого бытия. Возник культ научной рациональности — так называемый «естественно-научный фундаментализм» (есть ли хоть какой-то смысл противопоставлять науку и религию ?!).

В «Научных основаниях религии» у Циолковского появляется понятие «научной веры», которую он противопоставляет «разнузданности воображе­ния» веры обыденной [15]. Эта «научная вера» предполагает критическое отношение к фактам и гипотезам современной науки.    продолжение
--PAGE_BREAK--

«Почему не предположить ограниченность наших знаний,- пишет Циол­ковский,- и не допустить, что неизвестные силы неба и его высших, недос­тупных нашим чувствам существ не принимали тут участия? Мы же забыва­ем, что наша наука существует мгновение, что и в это мгновение она мно­гократно меняла свое направление, и она сжигала не раз то, чему поклоня­лась».

В противовес возник негативизм к рациональности вообще именно в философском аспекте. Традиционная наука — закамуфлированное прибежище догматизма и авторитаризма, не имеет никаких преимуществ перед мифом и иными донаучными формами сознания. Атрибутами истинно научно-рацио­нального сознания является свобода, критичность,«открытость» мысли. Не исключается опора и на иррациональные факторы сознания. Исходя из это­го,«космическая философия» Циолковского есть философия религиозная, су­щественной ее составляющей является стремление достичь возможно полно­го соответствия между образами и понятиями христианства и новейшими научными представлениями в области космологии, биологии и т.п. Очень сильно влияла на Циолковского эзотерическая книжность и новейшая тео­софия, претендовавшая на «синтез» науки и религии. Умонастроению Циол­ковского оказался созвучным целый комплекс идей эзотерической филосо­фии. В первую очередь это касается важнейших понятий и концептуальных схем космизма, таких как «космическое мышление»,«космическое созна­ние»,«космическая точка зрения» и т.п. Понятие «вселенского гражданс­тва» выражает особенно характерную для эзотерических учений (и стои­цизма) установку на космологическое обоснование этики.

Обеспечивая проникновение человеческой мысли в слои реальнос­ти, недоступные неспециализированному обыденному сознанию, рациональное сознание в то же время создает особый мир идеальных конструкций,«тео­ретический мир» — как его называют в философско-методологической лите­ратуре. А в результате становится возможным «отчуждение» этого «теоре­тического мира» от мира, в котором существуют живые люди с их личност­ным сознанием (именно этим объясняется сокрушительный провал «гайда­ровской концепции экономических реформ», состряпанной по гарвардско-

му, очень далекому от нас,«рецепту»).

Не исключается, что рациональное сознание претендует на приоритет по отношению ко всем не отчужденным от живых индивидов способам освое­ния ими окружающей реальности (в крайних формах это ведет к эстетичес­кой и нравственной глухоте, вообще к подавлению живого личностного са­мостоятельного мировосприятия). В результате теоретические конструкции

превращаются из средства адекватного постижения мира  в  догматическую

преграду такого  постижения  (что  сделала  «гайдаризация» экономики с

российской наукой, научные работники ощущают «на собственной шкуре»).

Предпринимается попытка утверждения приоритета теоретической идеи, претендующей на объективное знание, на «разумную истину», над живым свободным личностным сознанием в полноте его мироотношения. Издавно существует дилемма:«знание важнее действительности» или «действитель­ность, раскрывающаяся сознанию, выше любого знания о ней». Эту же ди­лемму представляют еще так: чему отдать приоритет — знанию, программи­рующему личность, или личности (как онтологической реальности), свободно соотносящей знание с жизнью? Автор трактата отдает предпочтение второ­му.

Вспомним полную трагизма историю советской науки, в которой гос­подство лысенковщины в биологии явилось страшным по своим последстви­ям, но далеко не единственным примером поддерживаемой всей мощью тота­литарного государства канонизированной псевдонаучности. — Увы, тенден­ция к догматизации закрытой реальности заложена в самой природе науч­но-рационального сознания. Реальность всегда шире, богаче, полнее любых человеческих представлений об этой реальности, поэтому недопустима ка­нонизация любой картины мира. Примером может послужить творчество

К.Э.Циолковского[14].

Им не игнорируется, что «оккультизм не признает в космосе неорга­нического.» Используемое наукой выражение «неорганическая субстанция» означает просто, что латентная жизнь, дремлющая в молекулах так называе­мой «инертной материи», непознаваема. Все во Вселенной, во всех ее царс­твах, есть сознание, т.е. наделено сознательностью своего рода и своего собственного плана восприятия. Пространство им рассматривается как «чувствилище Бога».

Автором [15] отмечается, что у двух теоретических систем, оказавших на Циолковского наибольшее влияние,- дарвино-спенсеровского эволюцио­низма и теософского эзотеризма — много общего(!) Так стоит ли ломать копья, столь непримиримо противоставляя рациональное и иррациональное в постижении несомненно единой сущности Мироздания?! Мистика вполне мо­жет быть рассмотрена как продолжение эволюционизма дарвинизма! Глубин­ная связь между теософским мистицизмом и космизмом не оставляет ника­ких сомнений, так же как несомненна их связь с дарвино-спенсеровским эволюционизмом, позитивистской натурфилософией и социально-политическим обустройством вообще. Так стоит ли современным исследователям отлучать

интуитивное постижение  от  логического?  Диссонансом  этому  звучит, в

частности, такая оценка  трактата[1]:"… Одни  идеи плавно перетекают в

другие, философские размышления сменяются огромными выдержками из нео­публикованных рассказов или повестей автора, перечень идей мыслителей, к авторитету которых обращается автор, отражает лишь интуитивные потоки мысли и не имеют какой-то логической системы. Высокая философия пере­мешана с политическими страстями..." — А собственно, почему бы и нет. Автор трактата просто продолжает традиции Д.Андреева, Циолковского [5] и Вернадского В.И. (ниже будет подробно показано как последний лихо перемешивает «высокую философию» с «политическими страстями». Вселен­ная-то живая и далеко не все в ней логично!

Как отмечается в [68], в истории философии различению закрытой и открытой рациональности в известной мере соответствует разграничение рассудка и разума так, как оно проводилось в немецкой классической фи­лософии у Канта и Гегеля. В ней рассудок выступает как мыслительная деятельность в рамках определенных фиксированных форм мысли, осуществляет

нормативно-ассимиляционную функцию по отношению к материалу чувствен­ности. «Разум» же — это рациональность, способная к творчески-конструк­тивному развитию своих позиций в результате самокритики при обнаруже­нии каких-либо данностей, не укладывающихся в рамки этих позиций.

Автор трактата призывает ярых приверженцев традиционной науки и своих уважаемых оппонентов к самокритичности. Вспомним, что в философии науки ХХ века идея принципиальной открытости рациональности получила выражение во взглядах К.Поппера. Он считал, что критерием научной раци­ональности тех или иных концепций является не просто подтверждае­мость, а способность выдержать критическое испытание в столкновении с возможными контрпримерами («критический рационализм» Поппера). Уста­новка на открытость, самокритичность рационального сознания скорее мо­жет существовать в виде некоего императива, который регулируется лич­ностными усилиями носителей рационального сознания в конкретных ситуа­циях — наподобие императивов нравственного сознания. С этим нельзя не согласиться.

Рациональность формируется как специфический тип ориентации в ми­ре, связанный с определенными способами работы с его познавательными моделями. Философия в противоположность мифологическому сознанию дела­ет предметом критико-рефлексивного осмысления сами основания выработки «картин мира».

Вспомним, что в  кантианстве научная рациональность,«теоретический

разум» выступает лишь как одна из форм отношения человека  к  миру, как

ограниченная форма, которая с необходимостью должна дополняться «прак­тическим разумом», ценностными формами сознания. В настоящее время на­учная рациональность все более начинает ассоциироваться с работой в замкнутой системе науки. Как отмечается в [68 ],«физическая мысль движет-

ся от рассмотрения механоподобных систем к саморегулирующимся или са­моразвивающимся системам органического типа, которые не исключают и мо­мента историзма». Именно этим открывается возможность для сближения физического и биологического мышления, включающего элементы теоло­гии, представления о «жизненной силе». Включение в картину физической реальности самоорганизующихся и развивающихся систем предполагает об­ращение к философско-мировоззренческим традициям, альтернативным по от­ношению к механистическому аналитизму классической науки, которые ранее третировались (а отчасти это продолжается и ныне) как устаревшие и не­научные.

О несовместимости моделирования природных явлений в артикулируе­мых «технологических» конструкциях того типа, которые характерны для математизированной физики, со стилем мышления естествоиспытателя, для которого реальное наблюдаемое природное явление надо воспринимать как оно есть в его целостности, органичности, писал В.И.Вернадский [71].

Синергетик С.П.Курдюмов указывает на плодотворность для развития последней идей восточной философии и вообще древней мудрости (цитир. по [68], с.103).

Но прежде всего преодоление дегуманизации естественнонаучного знания и выросшего на этой основе контраверзы сциентизма и гуманизма осуществляется благодаря четкому осознанию включенности человека как субъекта познания в само тело научного знания. В науке имеем дело не с картиной объективной реальности как таковой, а с ее частными моделя­ми, построенными на основе некоторых исходных установок субъекта, его предпосылок. Научная модель реальности является результатом взаимо­действия, если угодно,«игры» субъекта научно-познавательной деятельнос­ти с реальностью.

В этой связи вновь обратимся к философии. Так, в [15] высказывает­ся весьма интересная мысль, что с идеями «военного коммунизма» Циол­ковский несколько опередил большевиков, а проявленный им радикализм в чем-то оказался неприемлемым даже для Ленина и Троцкого. По мнению ав­тора трактата, современным приверженцам" космической философии" следует боле пристально всмотреться в социальные и экологические последствия

построенных на ее основе проектов. Ни при каких условиях из этой фило­софии нельзя устранить «теорию разумного эгоизма», требующую, по Циол­ковскому, уничтожения «несовершенных» форм животной и растительной жиз­ни. «Страдающего убей» — такова самая краткая формула космического пу­ти к «вечному блаженству» вездесущего неуничтожимого чувствующего ато­ма, безродного и беспамятного «гражданина вселенной». Взявшись управ­лять человечеством, это дитя досужей фантазии ученого ума действительно осуществит на Земле «идеальный строй общественной жизни» и, отобрав для размножения одну лучшую пару людей, безболезненно усыпит или кастрирует всех остальных… Желающего ознакомиться с подобными воззрениями Циол­ковского можно адресовать к[14].

А может быть гений прав? И иного пути у человечества в далекое будущее попросту нет? Есть ли будущее у гуманизма и демократии? — Воп­росы.вопросы… А тем временем в умы наших" интеллектуалов"-демократов пришла старая мифология плутократии, культ «золотого тельца». А не вос­пользуется ли «космической философией» это свободное от страданий «жи­вотное» в своих ненасытных притязаниях?! Ау, интеллектуалы, охолоньте и опомнитесь.

Рациональность как духовная ценность является поэтому необходимым в культуре противоядием против всякого рода аутизма в сознани,«замыка­ния» на себя, на собственную культурную, социальную, национальную, лич­ностную ограниченность. Любого вида «менталитет», будь он индивидуаль­ным или коллективным, никогда не свободен и не может освободиться от такого рода ограниченностей,«конечности». Следует стремиться к выра­ботке по возможности адекватной познавательной позиции, в рамках кото­рой познающий субъект способен критически-рефлексивно рассмотреть и собственный «менталитет», собственное сознание, включая его мотивацион­но-смысловую сферу. Обнадеживающие пути для научного познания на этом поприще открывает синергетика [72].

Возвращаясь к обмену мнениями по трактату[1] с любезными оппонен­тами, отметим еще один небезынтересный нюанс.

Оппонент:"… Снова обращается к «Розе Мира», ставит вопросы о злободневных экономических проблемах и все это — вместе, без каких-либо разделов,«перегородок», без плана, без руля и без ветрил. Словно специ­ально, чтобы любой критик воскликнул:«Ну и каша!» — Блестяще! Именно так и задумано: Специально! Чтобы уважаемому терпеливому читателю было легче разобраться какие «ветрила» влекли и куда правили «рули», теперь­основные положения трактата [1] пронумерованы по пунктам от первого до

девятнадцатого (хорошее число  19!  -  Исходя  из  нумерологии,1+9=10,

1+0=1, 1  -  «Солнце» — прелестно!).  А вот «каша»...- Увы, в жизни нет

«перегородок»: все идет то параллельно, то переплетаясь иногда в замыс-

ловатые узлы и клубки.  Наши научные работники больны «диссертационной

болезнью», о которой немало сказано в [37] и  нет  смысла  повторяться.

Традиционная наука нагородила столько «перегородок», что врач, знающий про что-то там в носу, ни бельмеса не смыслит в том, что происходит в глазу и т.д,, и т.п. А мир един, человеческое сообщество — тоже(хотя и воюет все время). Ныне на Амазонке вырубают тропические леса, а в Моск­ве из-за парникового эффекта год за годом идут теплые зимы — такая вот зависимость. Человек — единый организм (хотя хирург может не смыслить в психоневропатологии): все происходит в целом и во взаимосвязи. Так и в трактате [1]: все — во всем.

— Оппонент:«Нет чувства меры, нет чувства временных масштабов. Экологический кризис — это проблема ближайших десятилетий. Гипотеза Циолковского о „лучистом человечестве“ — это прогноз для времен, соиз­меримых с астрономическими интервалами, например, историей галактик. „Октябрьские дни“ 1993 года — ничтожный микроинтервал истории Рос­сии, ничего важного не представляющий даже в масштабах десятков лет. Однако, складывается впечатление, что для автора „Трактата“ подобные со­бытия и идеи как бы соизмеримы, одинаково важны и значительны. Ссылки на Нострадамуса могут быть истолкованы примерами из любой эпохи любой цивилизации...»

— Мнение автора: среда нашего мирского и духовного обитания столь удручающа, что если из нее все-таки выкарабкаемся на тропы, ведущие к возникновению человека-духовного, то мы действительно Великий Русский Народ. Произошедший «сбой» в развитии вызван прежде всего утратой вза­имосвязи людей с планами бытия, располагающими опытом перехода человека в тонкоматериальное состояние. И еще рано пренебрежительно расценивать события октября 1993-го. Они породили декабрь того же года, когда, в го­товой распаться на десятки анклавов России(к чему так усердно побужда­ли «галинастаровойтовы» и «гавриилыпоповы», вкупе со всякими «бурбули­сами» с сонмищем националистов-сепаратистов и оккультистов вроде «ма­тематика» Афгани), казавшееся напрочь деморализованным и дезорганизо­ванным стадом, сообщество «совков» вдруг проявило почти единодушное устремление и «прокатило» на выборах «демокрадов» и «дерьмокра­тов», растаскивающих страну. Жизнеспособен еще эгрегор России! То был первый «звонок» и первая «ласточка». Что далее? — вот в чем вопрос. Ну

а пока вскормленный «демократическими суверенщиками-сепаратистами» Ду­даев практически вступил с Россией в войну. Случилось бы это, не будь октября 1993-го?

Далее, в разрабатываемой автором [1] «философии маленького челове­ка» все именно так, как отметил оппонент, и обстоит. Ничтожна жизнь «ма­ленького человека» в мерках власть имущих и «образованщины», а для пос­леднего и Господа Бога — она бесценна и безмерна. Умер «маленький че­ловек» — и ушла с ним целая микрогалактика (а Егор Тимурычу до этого что?). Нострадамуса действительно толкует каждый в меру своих интуиции и познаний. Автор [1] — таким вот образом. Ему ведома цена «мелочей». Вот иллюстрация «мелочи» из сферы взаимосвязи экологии души и экологии бренного тела: укус бешенной собаки и… губительно сотрясены самые сокровенные глубины вечной человеческой души — это, так сказать, инфор­мация к размышлению.

— О п п о н е н т:«Пока что идеи оккультных наук (о душе, тонком мире, Боге т т.д.) не приняты еще нормальной наукой, хотя встречное дви­жение началось. Автор этого то ли не знает, то ли делает вид, что этого нет, что понятия электрического поля и биополя,»адсорбции-десорбции че­рез границу почва-воздух" и «земная корона Сверхразума из психоплас­тов»- это все из одной плоскости, из одного пространства, и что это «все знают» и «всем понятно».

— Именно так все и есть в философии, которой привержен автор [1]. Все перечисленное оппонентом и многое-многое иное, что он мог бы подра­зумевать, в принципе составляет единый и неделимый «банк данных» ноос­феры. Очень желательно, чтобы об этом «все знали» и «всем все было по­нятно».

— О п п о н е н т:«Тоже мне классик нашелся — цитирует и цитирует свои повести по многу страниц, к тому же неопубликованные!»

— А отчего бы и нет?! Кого же еще в определяющей мере цитиро­вать, когда намерен охарактеризовать именно свое мировоззрение? Авторс­кое мировоззрение, изложенное в форме, максимально приближенной к худо­жественной,- такова цель написания трактата [1].

Иногда же автор не просто «ссылается на себя»: он предоставляет возможность «выговориться» действующим лицам своих опусов, созданным им «образам», которые после сотворения отправляются в ноосферу в виде сгустков мыслеформ. Подобные воззрения имеют достаточно широкое расп­ространение [2]. У автора же в [36] дан эпизод, когда йоги вызывают об­раз Маргариты из «Мастера и Маргариты» М.Булгакова и демонстрируют его

неофиту. Кстати,«научные» механизмы подобных  явлений  автор  надеется

вскоре почерпнуть из новой книги академика Бехтеревой.

Однако, случаются претензии оппонентов, которые весьма приятны ав­тору трактата. Так,[1] расценили не как философский трактат, а как «фи­лософскую поэму». — Тут можно сойтись на точке зрения, что это трактат с поэтическим содержанием.

Не всем оппонентам пришлись по душе нелестные оценки автора трак­тата в адрес современной отечественной демократии (демокрады, дерьмок­раты). Что поделать, автор имел возможность непосредственно пронаблю­дать развитие массового «демократического движения» от зарождения и до воплощения его власти в президенте-«демократе». Удостоверяю, что много­обещающие программные документы этого движения выполнены «с точностью до наоборот»(положение простонародья,«маленьких людей», чьи интересы отражает автор, ухудшилось по сравнению с периодом правления КПСС мно­гократно и никаких благих перспектив даже не обозначается). Обывателю вся эта вакханалия беспредела представляется чудовищным предательст­вом, неким сатанинским действом, в итоге которого народ вместо демокра­тии «западного образца» получил бандократию. Более подробно на сей счет мы с вами, уважаемый терпеливый читатель, пообщаемся в последующих главах.

В завершение дискуссии остановимся на понятии «экология души». С ним автор [1] встречался в публикациях Вейника [73,74], посвященных аномальным явлениям, а также в сугубо философских работах [21]. Суть понятия (без использования термина «экология души») наиболее детально и доступно охарактеризована в [2].

Конечно, кондовых атеистов коробит уже от самого слова — «душа». Однако, в той философии, которой привержен автор трактата, наличие у че­ловека «души» само собой разумеется. Упрощенно, душа — это то, что поки­дает физическое тело человека после кончины: совокупность его астраль­ной и ментальной сущностей. Даниил Андреев подробнейшим образом описал каково душе в подлунном мире и в иных планах земного бытия(можно ска­зать — в ноосфере). Автор трактата, детальнейшим образом отслеживая свою повседневность и, по возможности, бытие человеческого сообщества, в котором обретается, пришел к выводу, что во всем, касающемся человеческой души и среды ее обитания, философия Д.Андреева верна и есть смысл ей следовать, осмысливая нюансы, детализирующие последнюю. К чему привела марксистско-ленинская философия, в которой не нашлось места для ду­ши, мы, пардон, ныне испытываем на собственной шкуре. К чему приведет в

уже ближайшей перспективе философия «золотого тельца» в симбиозе с фи­лософией «естественно-научного фундаментализма», демонстрирует апологет последней академик Амосов [66]. Сходимость с тем, что предсказал Д.Анд­реев, впечатляющая и безотрадная: «человеку-бездуховному» перспектив на Земле нет, как бы техногенная цивилизация не изощрялась.

Автотрофный человек, постижению которого исподволь и непосредствен­но посвящена судьба академика Вернадского В.И.[75], должен  зарождаться уже сегодня.  Да, это  «модель».  А коль модель, то шаг за шагом следует подступаться к ее реализации.  То, что это не «розовая  утопия», говорит хотя бы жизненный путь Учителя Порфирия Иванова:  сколь мало требуется человеку материальных благ, коль доступны несметные россыпи благ духов­ных! А на Земле эталоном благополучия стало потребительское общество, средой обитания разума — естественно-научный фундаментализм.

Русская философская мысль изрядно потрудилась на духовном поприще [76] и агрессивный настрой отечественных «интеллектуалов» к попыткам продолжения духовного поиска несколько удручает. Видно прав Солжени­цын, снабдивший этот «интеллектуальный товар» хлестким ярлыком: «обра­зованщина».

Так что же делать-то? — Терпеливо топать «от зерен фасоли к зер­нам истины»[62]. Ну а оголтелым приверженцам естественно-научного фун­даментализма — пройти «от психофизики к моделированию души»[53].

Задача исследователя — искать истину, а не следовать неорели­гии, имя которой естественно-научный фундаментализм (извините, чем он лучше фундаментализма исламского?!), представленной, в частности, так на­зываемой «научной картиной мира». Только симбиоз с откровением и худо­жественным творчеством приведет естествоиспытателя к искомой истине.    продолжение
--PAGE_BREAK--

В заключение этой «взъерошенной» главы обратимся к ультрасовре­менным философским воззрениям [28], которые, как оказалось, отнюдь не противоречат пристрастиям автора трактата.

— «Происходит пересмотр кардинальных научных концепций, расширяю­щий границы нашего познания. Кибернетика и синергетика позволили глуб­же и по-иному осмыслить процессы самоорганизации материи и ее н о о с-

ф е р ы»(с.7).  — Как видите,«ноосфера» — это отнюдь не нечто мифичес­кое. Она существует.

-«Распад СССР в этом плане представляется регрессивным актом, ве­дущим к спаду производства, к технико-экономической отсталости регио­нов. Драматичный скачек назад (надо надеяться, временный), в дезинтегра­цию, можно объяснить имперской и некомпетентной политикой бывшего Цент-

ра, ЦК КПСС»(с.12). — Таким образом, рассмотрение подобных социально-по­литических аспектов не является нонсенсом для философской работы.

— «Утверждением нового понимания фактически заканчивается рожден­ная европейским Ренессансом эра человека, заявившего свои претензии на роль демиурга, полновластного и ничем не ограниченного творца» (с.13).

— Следовательно, использование в совремнной философии понятий и воззре­ний метаистории и метафизики отнюдь не является проявлением «вавилонс­кого смешения языков».

— «Решение этих проблем сулит новые фундаментальные обобщения в пользу единства материи, единства не только структур, но и функциональ­ных механизмов живой природы и н о о с ф е р ы.»(с.17). — Думаю, в ком­ментариях не нуждается.

— «Политика есть концентрированное выражение экономики и имеет успех лишь при наличии современного научного мировоззрения… Такова объективная связь между экономикой и философией. В этом плане кризис экономики имеет свои истоки в мировоззрении, является следствием небла­гополучия в философской науке, ее догматизма и застоя. Философы должны раскрывать и закреплять в общественном сознании те стимулы и общечело­веческие ценности, которые способны двигать общество к прогрессу, и диа­лектически отвергать догмы, тормозящие прогресс. Иначе мы будем и впредь пожинать горькие плоды „просвещения“ в сфере общественных на­ук»(с.23). — Итак, смешение «высокой философии» с рассмотрением проблем повседневности отнюдь не предосудительно для Академии Информатиза­ции, следовательно такой подход уместен и в эниологии.

— «Являясь интегрирующим звеном во всей системе наук (с информа­ционным языком более высокого уровня), может ли философия быть или стать „ненаукой“?»(с.30). — Комментарии излишни.

— "… Любая наука, как и культура, должна развиваться преемствен­но, бережно сохраняя все ценное и положительное из прежнего содержа­ния"(с.30). — Как же тогда философия может отринуть такое грандиозное явление как метаистория Д.Андреева? Предпочтительно вобрать в себя и по-возможности развить положения последней.

— «Наша философия за десятилетия застоя полностью утратила свою главную социальную функцию — методологическую. В критическую пору по­иска народом путей выхода из кризиса именно философы молчат: им нечего сказать, порекомендовать. Экономисты же продолжают свои эксперименты как бы с завязанными глазами, совершая одну ошибку за другой»(с.32). — Комментарии излишни.

Подобный «цитатник» в свою пользу автор трактата мог бы множить и множить. Однако, это будет уже излишним.

Заключая затянувшийся заочный обмен мнениями с оппонентами, автор трактата, эколог по профессии, позволит себе обратиться к воззрениям коллег-биологов [24]. Итак,«гуманистика как новый подход к познанию живого». Отмечается, что духовный уровень — высший, на котором индивиду­альность всякого живого существа достигает максимального раскрытия и в то же время снимается (исчезает) перед лицом высших космических сил. В этой связи Д.Андреев вел речь о монаде, сотворенной божественными сила­ми света.

Духовный уровень проявляется в более низких уровнях. Эти проявле­ния называют знаками трансцендентного. Если способность людей разли­чать добро и зло понимать как один из знаков трансцендентного, то нель­зя ли трактовать жертвенное и альтруистическое поведение животных как обнаружение духовного и знак трансцендентного? Но в любом случае это поведение животных показывает, что нет пропасти между поведением чело­века и других живых существ(буддистам это ясно изначально), ибо эта пропасть вырыта биологическими науками, что существует прогрессивное развитие всех форм жизни — вплоть до высшей точки эволюции — ноосферы.

Как видите, воззрения современных биологов в определяющей мере созвучны с точкой зрения автора трактата. Убедительность взглядов био­логов может быть подтверждена таким примером. В одной из телепередач о мире животных показали случай, поразивший традиционную науку. В Африке косуля пришла на водопой. Но едва она начала пить, как вынырнул кроко­дил, свалил ее и вцепился в бок. Каким-то чудом косуля вырвалась, однако сил ей хватило отбежать лишь на десяток метров. Видно, рана была серь­езной и силы ее покинули. Крокодил выбрался из воды и двинулся к обре­ченной добыче. Косуля пыталась подняться с земли, но безуспешно. И тут на крокодила помчался бегемот, безучастно стоявший до этого вдалеке. Он явно намеревался растоптать злодея, крокодил это понял и поспешно скрылся в реке. Бегемот же набрал в пасть воды и поднес раненной косу­ле, предлагая испить из его нижней челюсти, будто из корытца. Косуля уронила голову на землю и тогда бегемот вылил воду на нее, словно стре­мясь облегчить страдания. Еще две-три минуты телекамера показывала застывшего над косулей гиганта, то ли охраняющего ее, то ли скорбящего. Эх, если бы люди всегда были столь же гуманны, как этот африканский бе­гемот… Однако, возвратимся к [24].

В теоретической  мысли обрела свое место эмпатия — отождествление

человека с живым существом, видение мира глазами  этого  существа  (это

совсем уж  буддизм!).  Она  позволяет  ученому мысленно стать на точку

зрения животного и полностью соответствует гуманистическому подходу  к

нему. Это дает возможность более глубоко постигать жизнь животных. Эм­патия, способность чувствовать за другого, облегчает осознание одушев­ленности живых существ, которая не может быть раскрыта логически. Она, подобно голограмме, создает единый образ, в котором такие свойства живого, как целостность, автономность, историчность, уникальность, не более чем отдельные грани одушевленного существа.

С точки зрения формы изложения отмечается, что многие выдающиеся ученые (Гете, А.Гумбольд, В.И.Вернадский, А.Е.Ферсман) писали научные и

учебные тексты в яркой, художественной манере, пробуждая у своих читате­лей глубокий интерес к науке и чувство сопричастности к жизни во всех формах ее проявления. Так что это тоже отнюдь не предосудительно. Ра­бота [77] дополняет вышесказанное.

Если мыслить о коэволюции как о едином природно-социальном про­цессе, если биосферу не разрывать на природу и цивилизацию, то это ведет за собой признание решающей роли в биологических науках проблемы цен­ностей, прежде всего — человека, человеческой жизни. К этой главной цен­ности добавляется ценность природы как источника нравственных отноше­ний между людьми и эстетического восприятия мира. Но, возможно, это бу­дет не традиционная наука, а нечто иное, расширяющее ее рамки. В этом случае естествоиспытатели вообще и автор трактата, в частности, не отре­каются от того образа науки и того понимания научности, которые продол­жают господствовать в мировом научном сообществе.

Это позволит интерпретировать начала биологических наук, одновре­менно апеллируя и к нормам «точного» естествознания и к ведущим прин­ципам гуманитарного знания, гуманистической философии (!) Именно биоло­гические науки потенциально наиболее близки к тем изменениям научной картины мира, которые способны придать ей человеческое измерение.

Так называемый биологический структурализм выражает неприятие дарвиновской парадигмы, представления о повсеместности борьбы за су­ществование, без которого трудно обосновать ведущую роль естественного отбора. Получается, что одно из центральных дарвиновских понятий как бы дает эволюционно-биологическое оправдание неразумному, антигуманному социальному устройству, принимающему за норму соперничство, конкурен­цию, повсеместную вражду. Если строго следовать технократическим идеа­лам цивилизации и механической картине мира, то не остается места чело-

веку. Слава Богу, в органическом мире превалирует не конкурнция, а коо­перация. В картине мира непреложно должны иметь место общегуманные по­сылки о взаимопомощи и сотрудничестве. Все более реализуется тот це­лостный человек, мировоззрение которого предполагает универсальность кооперации, естественную целостность жизни и устремленности гуманисти­ческой культуры.

Преобразующая среду активность оказывается присущей всему живому. Благодаря языку и культуре человек способен к самопознанию, а также к осознанию этической нагруженности любого своего действия, поскольку оно всегда вписано в сосуществование людей. Без любви, без принятия других живущих помимо нас самих, не существует социального процесса, а зна­чит, не существует человечности.

Любовь — наиболее фундаментальная основа жизни, всех ее особеннос­тей, включая социальность. Без любви не достигается должное удовлетво­рение в сосуществовании, взаимосвязи, кооперации биологических структур (пример, касающийся бегемота-гуманиста, весьма в этом плане показателен).

Обозначение термином «любовь» глубинного уровня существования жизни, наиболее ярко, пожалуй, иллюстрирует присущие биологическому структурализму в целом симпатии к восточной культуре. Однако, мотивы восточной философии остаются вне рефлексии, что относится и к метафори­ческому понятию «любовь». Вряд ли возможно непосредственное восприятие идеалов и норм познания, свойственных традициям восточной культуры, ког­да речь идет о попытке или соединении современного естественнонаучного подхода к явлениям жизни с гуманистичными мировоззренческими идеями.

Таким вот образом примирительно завершится наша заочная дискуссия с оппонентами, основываясь на результатах которой продолжится рассмот­рение многогранности творчества и любви как фундаментальных аспектов экологии человеческого духа.

«И будет Свет,                                                                     » Мы рубим ступени,

И посрамится Тьма,                                                             Ни шагу назад!

И сокрушится все,                                                                И от напряженья

Творяще  злое..."                                                                   Колени дрожат,

(Из песнопений                                                                     И сердце готово

иеромонаха Романа)                                               К вершине бежать из груди.

Весь мир на ладони

Ты счастлив и нем..."

(В. Высоцкий)

ГЛАВА 2. СУЩНОСТЬ ТВОРЧЕСТВА КАК ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ НИШИ ДУХОВНОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ. ИНТУИТИВНАЯ ЛОГИКА КАК

ТВОРЧЕСКИЙ МЕТОД.

При рассмотрении этого вопроса автор трактата исходит из того, что в основе творчества лежит прежде всего поиск истины. Величайшим Твор­цом предстает пред человеком Господь Бог. Нет религии выше Истины — считает Блаватская Е.П.[78]. Познайте Истину и Истина сделает вас сво­бодными,- вещает Иисус Христос (Евангелие). С позиций же филосо­фии, истина — категория онтологическая.

Поэтому рассмотрение вопросов творчества как экологической ниши духовного человеческого бытия не будет в достаточной мере достоверно без учета религиозного чувства и мировосприятия. Кроме того, автор трактата ведет поиск как в форме, так и сути изложения своего фи­лософского мировосприятия, которые бы облегчили исполнение скромной познавательной и просветительской миссии, возложенной на себя в ка­честве основной цели написания опусов.

Способность к творчеству невозможна без высоких образов, а они ко­ренятся в вере. Ведь «культура» происходит от слова «культ». В то же время, вера не отменяет искусства. Наконец, в пределе, каждая минута повседневной жизни человека — это творчество. Немаловажно осмыслить и русский национальный образ Истины, во всяком случае попытаться это сде­лать. В ее основе, судя по всему, надличная, мистическая идея. К сожале­нию, у нашего народа стихийная широта взяла верх над духовной глубиной. Ведь уже к началу Х1Х века народ остался без миросозерцания. Как счи­тает Д.Андреев, непоправимый ущерб в этом плане нанес Петр Первый [2].

По мнению Достоевского, человек — явление сверхприродное.  Поэтому есть основания предполагать, что только «всматриваясь в небо» можно на-

деяться на возрождение русского народа.  Русским чужда мистика расы  и

крови. Им близка мистика Родной Земли. Природа русского человека про­тиворечива: ему свойственна и жалость, и жестокость, и бунт — и смире­ние. Воистину:«Две бездны — два лица России» [79].Будем надеяться, что «православный меч» послужит благому делу [80]. Русский устремлен к Граду Грядущего: поэтому ему не мил Град Сегодняшний. Ох, сколь многое в малом и великом происходит под действием этой неприметной, скрытой «пружинки». Непросто традиционной науке разобраться в национальном ха­рактере русских [81,82].

При этом следует иметь в виду, что нелогичное для человеческого разума может оказаться вполне «логичным» для Божьего провидения — Божьего промысла. Интуиция — путь к более глубокому проникновению в сущность этого промысла. Сочетание интуиции и логики, логики и интуи­ции, использование их как единого целого,- является основой творческого метода автора трактата, сформулированного как «интуитивная логика». Пе­реход от логического разума к интуитивному стал как никогда злободнев­ным.

Автор трактата занимается преимущественно наукой, пытаясь (в меру сил и возможностей), исходя из рациональных воззрений, продвинуть ее границы в сторону иррационального познания, поскольку не усматривает здесь антагонистических противоречий по сути — их ученые создали искусственно,«противоестественно». Постоянно присутствовало стремление перевести в плоскость науки ряд воззрений, в настоящее время являющихся достоянием эзотеризма. Духовным фундаментом для творчества, по мнению автора трактата, является просвещенная религиозность. Счастье — удел духа! Бездуховного счастья не бывает. Бездуховная жизнь проходит да­ром. И в то же время, человек определяется не столько суммой верований и убеждений, сколько суммой поступков.

Рассмотрению сопряжения «познания» и «веры» посвящено немало раз­ноплановых работ [25,61,83-96]. Ну, а вниманию уважаемых терпеливых чи­тателей предлагается фрагмент еще не опубликованной повести [40], в ко­тором действующее лицо, один из многочисленных столичных научных работ­ников, излагает плоды своих размышлений. Автор трактата надеется, что они не противоречат отмеченным выше профессиональным публикациям.

«Отношение к религии испокон веков внутренне тревожило множество людей, жаждущих душевного мира и одновременно стремящихся к познанию. Они стремились быть в ладу со своей совестью, обрести прочную духовную основу — что важнее всего в жизни. Но есть и отказывающиеся от занятий

религией   и   довольствующиеся   этикой, диктуемой                                              непосредственным

чувством.  Последних  должно  быть  меньшинство, поскольку впечатляющие

уроки всех времен и народов указывают на то, что именно наивная, непоко­лебимая религиозная вера дает наибольшие стимулы к творчеству как в науке, так и в искусстве и в литературе. Верить — это значит принимать нечто за бесспорную истину. Естественно-научное познание природы расшатывало эту веру и достигло на таком поприще немалых пагубных пло­дов. Нарастали критические отношения к религиозным представлениям, ко­торые противоречили естественным законам природы. Разумное равновесие религиозных и научных воззрений, увы, так и не установилось. Конец ХХ века настоятельно стимулирует устранение этой пагубной данности чело­веческого сообщества. Человечество вдруг прозрело и обнаружило себя на грани гибели.

Ведь атеистическое движение, объявившее религию преднамеренным об­маном и выдумкой властолюбивых священников (увы, Церковь и духовенство дали обильную питательную среду для таких инсенуаций), усердно исполь­зовало естественнонаучные познания для разлагающего влияния на все слои народов по всей земле. С полной победой атеизма жертвами уничто­жения стали бы не только наиболее ценные сокровища общечеловеческой культуры, но и надежды на лучшее будущее. Расправа с церквями, храмами и монастырями на просторах России — тому свидетельство.

Итак, может ли образованный человек, получивший естественнонаучную подготовку, быть одновременно и истинно религиозным? — Религия — есть связь человека с Богом. Она основана на благочестивом страхе перед не­земной силой, которой подчиняется человеческая жизнь и которая держит в своей власти наше благо и наши страдания. Найти согласие с этой си­лой, снискать ее благосклонность — вот постоянное стремление и высшая цель религиозного человека. Лично я обрел душевный покой в повседнев­ности лишь после утраты каких бы то ни было сомнений в Боге.

Корень религии — в сознании отдельного человека. Но ее значение простирается далеко за пределы сознания одного человека: религия преи­мущественно действенна для большого сообщества, в конечном итоге — для всего человечества. Бог правит одинаковым образом во всех странах и во всей полноте человеческого бытия. Это объединяющая сила невероятной мощи.

При большом различии между народами и условиями их жизни, внешние проявления религиозности в разных частях света сильно варьируются — поэтому в ходе истории возникло много разновидностей (христи-

анство, буддизм, синтоизм и т.д.) религии. Наиболее общим для всех рели­гий является представление о Боге как о личности или о ком-то подобном человеку. Поклонение Богу приобрело внешне символический характер. Святость непостижимого Божества придает святость постижимым символам веры. Отсюда возникли существенные стимулы для искусства, оно получало мощный импульс к развитию, ставя себя на службу религии, и выходило на пути деградации, отвергая ее. Величайшие памятники культуры возникли именно под религиозным влиянием.

Религиозный символ (христианский крест в том числе) никогда не представляет собой абсолютной ценности, а является всего лишь более или менее совершенным указанием на Высшее, непосредственно не доступное восприятию. Без символов было бы невозможно взаимопонимание и общение между людьми. Это касается не только религиозного, но и любого челове­ческого общения. Ведь даже язык сам по себе является не чем иным, как символом для выражения мысли, то есть чего-то несравненно более высоко­го, чем сам язык. Общаясь, люди создают друг друга. Однако, никогда не следует забывать, что даже самый священный символ имеет человеческое происхождение, создан силой обращенного к небу воображения. Сколь мно­гое удалось бы созидать, творить, если бы можно было сплотить драгоцен­ные силы в сфере религиозной деятельности вместо того, чтобы стремиться уничтожить друг друга. Что ужаснее и безобразнее религиозных войн? Что „безбожнее“ кровавого утверждения веры?

Покоится ли Высшая Власть, стоящая за религиозными символами и придающая им значение, лишь в душе человека и угасает вместе с ним или же она представляет собой нечто большее? Живет ли Бог только в душе верующего или же Он правит миром независимо от того, верят в Него или нет? — Такова принципиальная дилемма, которую никогда не возможно будет объяснить „чисто научным путем“, во всяком случае естественно-научный фундаментализм на этом поприще немощен абсолютно, а его ярые апологеты всегда будут представлять собой совершенно жалкое зрелище. Логи­ческие, основанные на фактах, заключения, увы, весьма ограничены в возмож­ностях. Напротив, ответ на этот вопрос есть всецело дело религиозной веры: Бог существовал еще до того, как человек появился на Земле, Он от века держал в своих всемогущих руках верующих и неверующих, Он восседа­ет на непостижимой человеческому разуму высоте и будет там же, когда Земля со своим человечеством канет в небытие. Когда я смотрю на Млеч­ный Путь, на россыпи созвездий, осознаю: сие сотворено не хаосом, а со­вершенством...

Какие ограничения религиозной веры пытается ввести наука, особенно в одиозном ее проявлении — нетерпимом ко всему „антинаучному“ естест­венно-научном фундаментализме? — Всякое научное и физическое, в част­ности, измерение является воспроизводимым, т.е. его результат не зависит от индивидуальности измеряющего, а также от времени и места измере­ния, как и от прочих сопутствующих обстоятельств. Но есть нечто решаю­щее для результатов измерения, находящееся за пределами наблюдателя, а это необходимым образом приводит к вопросу о наличии реальных причин­ных связей, не зависящих от последнего (прежде всего сие относится к важнейшим универсальным физическим константам, характеризующим состоя­ние Вселенной, малейшее изменение которых приведет к ее крушению). Тут только „тупой доцент“, отпетый догматик не ощутил, что Вселенную слепил талантливый „экспериментатор“ — Господь Бог, величайший из Творцов.

Универсальные константы не были придуманы, изобретены по соображе­ниям целесообразности — физика была вынуждена с ними „смириться“, при­нять их как неизбежное следствие совпадения результатов всех специаль­ных измерений, и — самое существенное: все будущие измерения приведут к тем же константам. Физика требует принятия допущения о существовании реального, не зависящего от человека мира, который люди не в состоянии воспринимать непосредственно, а лишь через призму своих органов чувств и опосредованных ими измерений. Насколько жалкими и маленьки­ми, бессильными должны себе казаться люди, если помнить о том, что Земля есть лишь мельчайшая пылинка в поистине бесконечном пространстве Космоса. В то же время, удалось познать, что во всех процессах природы царит универсальная закономерность — это делает ученым честь.

Законы природы, например закон сохранения энергии, тоже не изобре­тены человеком, а их признание навязано ему извне, как некая непреложная данность. Великие мыслители преклонялись перед мирозданием. Так Имма­нуил Кант ни перед чем не испытывал такого глубокого благоговения, как перед видом звездного неба.

Ну, а то, что фотоны, образующие луч света, ведут себя как разумные существа, вам ни о чем не говорит? — Из всех возможных траекторий они всегда выбирают самую короткую из приводящих к цели. Это ведь или чу­до, или природой правит разумная, преследующая определенную цель воля. Иначе говоря — Господь Бог. Аналогично Лейбниц и Мопертюи на основании так называемого принципа наименьшего действия сочли, что они сумели найти в нем осязаемый признак проявления Высшего Разума, всемогуще господствующего над природой.    продолжение
--PAGE_BREAK--

Таким образом, развитие исследований в области теоретической физи­ки исторически наглядным образом привело к формулировке физической причинности, которая обладает явно выраженным телеологическим характе­ром. Независимо от воли людей на Земле господствуют определенные зако­номерности. Они представляют разумность мироустройства, которой подчи­няются природа и человечество, но ее истинная суть есть и будет для лю­дей непознаваема, т.к. они узнают о ней лишь благодаря своему специфи­ческому восприятию с помощью органов чувств, которое никогда не удастся отключить.

Для продвижения вперед науке необходим творческий поиск новых связей, идей и проблем, не выводимых из одних только результатов измере­ний, а выходящих за их пределы — прежде всего имеются в виду умозрение и интуиция. Может быть тогда углубится понимание того, как осуществляет управление природой правящий ею Всемогущий Разум. — Вот это будет настоящее творчество!

Если быть благоразумными, то можно обнаружить, что религия и наука признают разумный миропорядок, независимый от человека. Сущность этого миропорядка нельзя непосредственно наблюдать, а можно лишь косвенно познать или предположить его наличие. Для этого религия пользуется своеобразными символами, а точные науки — своими измерениями, основываю­щимися на восприятии. Итак, Божество, к которому религиозный человек пы­тается приблизиться при помощи религиозных символов, равноценно, по-су­ществу, той проявляющейся в законах природы силе, о которой ученый в оп­ределяющей мере получает представление с помощью своих органов чувств. Так отчего бы нам не слить воедино эти два подхода, чтобы сформировать мировоззрение, наиболее адекватно отражающее сущность Мироздания?!

Религия и естествознание играют в человеческой жизни различные роли. Естествознание нужно человеку для познания, религия — для то­го, чтобы действовать. Религиозному человеку Бог дан непосредственно и первично — это его жизненная основа. Ученый же приходит к Богу посредством мышления, он устремляется к Его миропорядку как к высшей, вечно недостижимой цели своего творчества. Бог стоит в конце естествознания, на его вершине.

Для практической деятельности требуется принимать волевые решения до полного познания управляемого объекта. Иногда принятие решения тре­буется мгновенно. Тут бессильны долгие рассуждения. Более того — они приносят пагубные плоды. Требуется только определенное указание, кото­рое может быть получено, опираясь на непосредственную связь с Богом.

Она одна может дать внутреннюю опору и устойчивый душевный мир, который человек должен расценивать как наивысшее жизненное благо. Итак, интуи­ция — это от Бога, а соответственно к последнему относится и такой «прикладной инструментарий» как интуитивная логика, сопрягающая религиозное чувство с научным подходом.

Религия и естествознание не исключают, а дополняют и обуславливают друг друга. Глубокой религиозностью были проникнуты самые великие естествоиспытатели всех времен — Кеплер, Ньютон, Лейбниц. Этот факт го­ворит сам за себя и косвенно указывает на использование последними ин­туитивной логики, позволяющей «выходить» сознанию непосредственно в ин­формационные поля. В то же время, между наукой и религией есть неанта­гонистические противоречия. Они вполне естественны. Ведь насколько знания и умения нельзя заменить мировоззренческими убеждения­ми, настолько же нельзя выработать правильное отношение к нравственным проблемам на основе чисто рационального познания. Эти пути не расхо­дятся, а идут параллельно, сходясь в бесконечности у одной и той же цели.

Наука преимущественно пользуется разумом, а религия — верой, но смысл творческой работы и направление прогресса полностью совпадают. Преодо­левая скептицизм и догматизм, неверие и суеверие, синтезируя умозрение с откровением — к Богу!" — Автору трактата не остается ничего иного как присоединиться к точке зрения оратора.

Судя по основательной профессиональной работе [86], пылкийи несколько взбалмошный оратор из [40] излагал пусть не бесспорные, но дельные мысли. Автор трактата позволит себе остановиться на этой пуб­ликации несколько подробнее, дополнив своими комментариями.

Итак, духовный мир человека включает в основном такие феномены как познание, миф, религия, философия, наука, право, политика, идеология, мо­раль, искусство. Он охватывает сознание, подсознание и надсознание. Рассмотрению этих категорий посвящено немало работ [97-100].Духовный мир динамичен благодаря системе духовной деятельности. Конкретно-исто­рические формы духовного мира возникли по ходу его развития в резуль­тате специализации и дифференциации человеческой деятельности. В то же время, как отмечается в [86], имеют место определенные сложности в фор­мальностях классификации духовной деятельности. В частности, чем был духовный мир Пифагора и его сподвижников: мифом, религией, мо­ралью, искусством или наукой? Перед автором трактата невольно возникает вопрос: можно ли и нужно ли «рвать на части» этот классический образец синтетического творчества, в котором познавательное, нравственное и

эстетическое неразделимы?

Как оценить процесс специализации и дифференциализации, его ито­ги? — Автор трактата придерживается точки зрения, что результат резко отрицателен: весь духовный мир, некогда гармоничный и единый, по сути дела превратился в разбегающуюся вселенную. Бытие же требует, чтобы ци­вилизация, культура, технология и рынок [101] образовали единую прочную структуру.

Плоды дифференциации оказались пагубны прежде всего в духовном производстве — творчестве. В то же время, производство знаний за последние четыре столетия, особенно в ХХ веке, совершило колоссальный рывок вперед. Несравненно менее впечатляющи успехи искусства. Созда­ется впечатление об отсталости нравственного начала — и в этом основа нынешних зол. «Разделение труда» в духовной деятельности привело к ут­рате личностной многогранности, к уродливой однобокости развития лю­дей, причем степень последней обычно тем больше, чем выше класс специа­листа [86]:«Гений должен согласиться культивировать в себе осла». Де­формированная гениальность в науке и технике породила атомную бомбу. Искусство, объединившись с нелучшими результатами нравственного произ­водства, тоже создало оружие «массового поражения» — типа секс-бомбы и иных тлетворных творений.

Исследование духовного мира испокон веков было делом философии [86,102-106]. Успехи ее, увы, не всеобъемлющи. Дело в том, что с расщеп­лением духовного мира начинают соответствующим образом деструктиро­ваться и его философские исследования: позитивисты отдали предпочтение анализу познавательного начала, науки, а экзистенциалисты — анализу эстетического начала и т.д. При этом каждый стремился нарисовать свою картину мира в целом, в чем явно не преуспели. Поэтому, прежде чем да­вать рекомендации по восстановлению утраченного единства мира челове­ческого духа, философия должна начать с восстановления собственного единства.

Искусство может быть эстетичным средством познания. Оно почти всегда играло некую познавательную роль. Однако, это осуществлялось в нем лишь на эмпирическом, описательном уровне, зачастую непреднамерен­но, в виде своего рода неизбежного побочного процесса (автор трактата в своих повестях [36-40] делает это целенаправленно). Автор пытался в меру сил и возможностей продолжить лучшие традиции художественной ли­тературы, давшей в Х1Х-ХХ веках плеяду творцов, чьи произведения отлича­лись ярко выраженным исследовательским характером. Г.Мелвилл и

Л.Н.Толстой, Ф.М.Достоевский и  Ф.Кафка, В.В.Набоков  и  А.Камю, Т.Манн и

Л.Андреев, М.Булгаков и Г.Гессе, И.Ефремов и А.Азимов — эти и иные ху­дожники-мыслители в качестве объекта исследования избрали наиболее сложный из известных человеку предметов — самого человека.Формулирова­лись и проблемы личности (ее сложнейшей структуры, развития и деграда­ции) и проблемы взаимоотношений между человеком и обществом, человеком и Мирозданием. Рассматривались проблемы смысла и цели жизни, смер­ти, посмертного бытия. Характерно, что литература подчас ставила такие вопросы раньше, а иногда и вникала в них глубже, чем соответствующие на­уки (психология, социология и иные).

Все ситуации бытия группируются в три большие категории, три «кос­моса» — мир Вселенной, мир общества и мир индивидуальной личности [86]. Человек способен вживаться в образ каждого из этих миров, отождест­вляться с ним и смотреть на все «его глазами». Ф.Бэкон:«Как хорошо об­ладать умом, созвучным со Вселенной». Ф.Ницше:«Великий поэт черпает только из своей реальности». Скромный личный творческий опыт автора трактата свидетельствует — все именно так и есть. Но следует, откровен­но говоря, еще добавить: в то же время творчество(не обязательно худо­жественное, может быть и научное — у автора трактата более сорока изоб­ретений, защищенных авторскими свидетельствами, и свыше полутора сотен прочих публикаций) временами становится прибежищем от суетной и серой повседневности, вытесняет последнюю из бытия творящего, определяет эко­логию человеческой души.

В познании человек-творец «вживается в образ» не только Вселен­ной, но и ее мельчайшего фрагмента(правда, в таком случае фрагмент выс­тупает как полномочный представитель целого). Эта предельная ситуация подразумевается в выражении «чувствовать предмет», столь часто употреб­ляемом исследователями. Так, Анри Беккерель обладал инстинктом физика. Его ученик Анри Деландр отмечает его высочайшую интуицию, Беккерель по его словам «чувствовал явление». Неспроста говорится, что интуиция — это грация ума.

Исходя из своего скромного научного опыта, автор трактата присое­диняется к высочайшей оценке роли интуиции в творчестве (научном или литературном — не принципиально). Интуиция — это тот «локатор», который

выводит исследователя-творца  на  плодотворные  «тропы» информационных

полей, в ноосферу, несомненно существующую. «Интуитивный поиск» позволял

автору трактата  в  бытность  его  руководителем  проблемы по созданию

удобрений пролонгированного дествия, экономить немалые материальные ре-

сурсы и время, успешно перенося результаты лабораторных разработок не­посредственно на промышленные агрегаты многотоннажных производств [107](частные успехи отмечены знаком «Изобретатель СССР», тремя сереб­ряными медалями ВДНХ СССР, дюжиной дипломов и грамот конкурсов ВХО им.Д.И.Менделеева и иных научно-технических «состязаний»).

Индивидуальный мир личности, в сущности, является хаотичным конгло­мератом трех разноранговых Я(или как сформулировано выше, трех «космо­сов»)[86]. Человек обладает способностью к лицедейству. Он может (по крайней мере на некоторое время) погружаться в один из миров, отвлека­ясь от двух других, таким образом создавая себе благоприятные условия для специализированной духовной деятельности. Обычно человек существу­ет во всех трех мирах сразу и поэтому вынужден усваивать продукты раз­ных «специализированных духовных производств». Также подобные явления приводят к несовпадению теорий с отображаемой ими реальностью. Это не­совпадение тем больше, чем жестче теория.

Именно поэтому автор трактата пытался при формировании своего ми­ровоззрения следовать руслу бытия, лишь по мере возможности вводя от­дельные его фрагменты в более или менее строгие «научные рамки». Восп­ринимая простирающуюся вокруг жизнь, посредством логики и интуиции осознавал ее, переводя постигнутое в некое словесное построение. Ника­ких жестких, однозначных, наперед заданных концепций! — Концепция должна постепенно проявиться мозаикой из свободного течения мысли и чувства. Правило бал интуитивное течение мысли, лишь в порядке крайней необходи­мости обуздываемое логикой. О такой роли интуиции действующее лицо ро­мана[41] сказало так:«Меня нет, есть Она, а я — ее послушный исполни­тель». Отдающих же предпочтение логике более чем достаточно[108]. И безотрадно искусство без поиска Истины [23].

Все вышеизложенное, конечно, весьма интересно и является прелестным яством для досужего ума, однако, пробил час перейти к рассмотрению сущ­ности процесса творчества непосредственно.

*              *              *

Художественному исследованию процесса творчества существенное внимание уделено в романе[109]. Подходы и оценки [109] в значительной мере созвучны воззрениям автора трактата. Главное действующее лицо ро­мана — альтист Данилов, засланный на Землю демон, не устоял перед соб­лазнами музыкального творчества. Творчество настолько его поглоти­ло, что он выше дозволенного «очеловечился». В наказание его вызывают на демоническую «инквизицию» и таким вот образом он там осмысливает

свои творения.

Так,«он посчитал, что в использовании темы старого мастера нет ни­чего дурного, ведь он переложил ее, доверив виолончели, и развил»(с.314). «Потом обрушивались на Данилова видения, возникали перед ним галактики и вселенные, толклись, преобразовываясь и давя друг друга, сущности вещей и явлений, и было открыто Данилову ощущение вечности, позже выкорчеван­ное из его памяти. Все это вызывало музыку, выражавшую отклики Данило­ва»(с.315). Там же:«Сам же их создал и им удивляется! Сам же причудли­вым образом — но вполне сознательно и с удовольствием — смешивал зву­ки, ту же валторну сводил с ситарами, выхватывал дальние обертоны, и про­чее, и прочее!.. Музыка звучала трагическая, даже паузы — и паузы были частые и долгие — передавали напряжение и ужас, но в ней была и энер­гия, и вера, и случались мгновения покоя, надежды. Данилов был свободен в выражениях и звуковых средствах...» Далее диалог с «инквизитором»: "- Что это?.. — Это музыка...- тихо сказал Данилов. — Предположим, это му­зыка. В вашем понимании. Но отчего она звучит в вас? — Я и сам страдаю от этого. Но музыка все время живет во мне. Деться от нее я никуда не могу. — Но это странная музыка,- сказал Валентин Сергеевич. — Вся но­вая музыка странная,- сказал Данилов. Потом она становится тривиаль­ной. Эта музыка — новая. Она, простите, моя. В последние годы я увлекся сочинительством. Это как болезнь...- Все, что звучало, бред, не музыка! Возьмите хоть это место,- и демон с репеником в петлице включил запись особо возмутившего его места(с.316). — В земной музыке такого рода со­чинения известны с начала века. Это не мое изобретение. Моя лишь тема.

— Хватит,- оборвал его Валентин Сергеевич,- в дальнейших разговорах о музыке нужды нет. — Но как же,- возмутился Данилов,- мне приписывают музыкальную несостоятельность, а я профессионал, и я не могу...- Хва­тит,- грубо сказал Валентин Сергеевич. — Все.(с.317)".

Ну как, уважаемый терпеливый читатель, не напоминает ли все это дискуссию автора сего трактата с весьма уважаемыми и высококомпетент­ными оппонентами, охарактеризованную в главе 1 ?

И еще о творчестве, но уже несколько иного рода. Стр.347:«Я же в этой истории — дилетант, существо внебытовое и внеслужебное, моя фантазия

раскована, не испугана практическим знанием.  Я им предлагал идеи.  Они

казались им бредовыми и подоблачными.»

Любопытная вещица этот роман «Альтист Данилов». В каестве приме­чания автору трактата следует еще отметить, что проживает он уж много лет в «аномальном» эпицентре событий романа, именно в том месте, откуда

Данилов и ему подобные сущности «стартовали» в другие измерения, в иные миры. Таинственная дверь в неказистой малоэтажке увезена вместе с про­чим строительным мусором, а там построили загадочный «ящик». Долгие го­да на строгом сером здании не было никакой вывески, но каждое рабочее утро в учреждение устремлялась речушка молчаливых людей. Автор тракта­та поначалу с удивлением взирал на светящуюся в ночи стеклянную крышу «ящика»: освещение было типичным для оранжерей. В то же время, у стро­гого учреждения была некоторая предрасположенность к электронике. Рас­тения плюс электроника — в этом, однако, что-то есть...

В разгар «перестройки», когда рассекретили все и вся, что надо и что не надо бы, появилась вывеска, подтвердишая интуитивно-логическую догадку. Знать, хотя в «Альтисте» напоминают некоторые «аномальные» страницы сущее шутовство, информация автору романа явно поступала из весьма «достоверного источника» (загадочный «ящик» неспроста построили в эпицентре энерго-информационного узла).

— Да есть ли такой «узел»? — Хотите верьте, хотите нет, но есть: если стать спиной к «ящику», то влево и вперед — дом, где творил менес­тель брестских героев — С.С.Смирнов, рядом с ним — обитель юного Влади­мира Высоцкого, чуть далее — прекрасный православный храм, в котором главенствует икона Святого Трифона. Вправо же и вперед от «ящика» — дом В.Брюсова, сотворившего «Огненного ангела», и офис шахматного чемпи­она-миротворца Анатолия Карпова. Тут же: «аптечный огород» Великого Петра. Чуть ближе — храм Филиппа Московского, увенчанный казаковской изящной колоннадкой, куда в бытность частенько хаживал доблестный Суво­ров. Сзади справа — школа, где учился один из талантливейших космонав­тов — Комаров, позади — роддом, где на свет появился В.Высоцкий. Слева сзади — каменная церквушка 16-го века, сотворенная сокольничим Грозного Ивана — Трифоном. Таков вот вкратце «аномальный генплан»(и это еще да­леко-далеко не все: щедро «прорастало» на благодатной «почве»).

Однако, на сим завершим общение с прелестным романом, столь созвуч­ным тональности души автора трактата, и перейдем к вещам более прозаич­ным, но зато уж чисто философским.

Как отмечается в работе [90], среди многообразных функций моз­га, пожалуй, наиболее интригующей и загадочной является его способность к творчеству — к приобретению принципиально нового знания о челове­ке, окружающем его мире и способах его преобразования, знания, которым не располагали предшествующие поколения, которое надо добыть, а не получить в готовом виде от своих предшественников и современников. Отбор ценной

информации лежит в основе всей творческой деятельности человека.

После возникновения того, что В.И.Вернадский назвал «ноосфе­рой», освоение окружающего пространства приобретает не только физичес­кий, но и интеллектуальный характер: так наука осваивает глубины Все­ленной, физически недоступные для человека. По мнению К.А.Тимирязе­ва, для истинного сотворчества человека и природы необходимо сочетание двух свойств:«изумительной производительности воображения и не менее изумительной тонкой и быстрой критической способности...»

Представители творческих профессий — изобретатели, ученые, писатели

— много раз отмечали, что ответственнейшие этапы их деятельности носят интуитивный характер, не контролируются сознанием и волей. «Я уповаю на подсознание» — признается писатель Грэм Грин. Нередко у художника воз­никает ощущение какой-то внешней силы, управляющей его творческой мыслью. «Главные герои выходят из глубин нашего подсознания: когда мы пишем, оно управляет творчеством, помогает нам»(Г.Грин). «Кто-то дикту­ет, а я записываю»(А.Шнитке). Нечто подобное приходилось испытывать и автору трактата.

Обычно сознание определяется как знание человека об окружающем мире и о себе самом, которое с помощью слов, математических символов, об­разов художественных произведений может быть передано другим людям. «Языковая форма является не только условием передачи мысли, но и прежде всего условием ее реализации. Мы постигаем мысль уже оформленной язы­ковыми знаками»(Э.Бенвенист).

Подсознание — все то, что было осознаваемым или может стать осоз­наваемым в определенных условиях. В частности, это ставшие убеждением социальные нормы («веление долга»,«зов сердца»,«чувство вины» и т.п.). Можно говорить об отсутствии в подсознательном творческого нача­ла, предполагающего преодоление ранее сложившихся норм, но автору трак­тата с этим трудно согласиться, основываясь прежде всего на интуитивной логике.

Сверхсознание — неосознаваемое рекомбинирование ранее накопленно­го опыта, которое пробуждается и направляется доминирующей потребностью в поиске средств ее удовлетворения. За сознанием остаются функции фор­мулировки проблемы, ее постановки перед познающим умом, а также вторич­ный отбор порождаемых сверхсознанием гипотез, сперва путем их логичес­кой оценки, а затем в горниле экспериментальной, производственной и об­щественной практики.

По мнению автора трактата, интуитивная  логика  -  это  проявление

согласованного действия сознания, подсознания и сверхсознания. Сверх­сознание побуждается к действию задачей, которую перед ним ставит соз­нание, натолкнувшееся на проблемную ситуацию. Надсознательное является плодом «подключения» субъекта к не зависящим от его сознания формам логики развития науки. Исходя из изложенных в [1] положений, сознание, в основном, — порождение физического тела, подсознание — астрального, над­сознание — ментального.

Если сознание вооружено речью, символикой математических формул и образным строем художественных произведений, то неосознаваемое психи­ческое сообщает сознанию о результатах своей деятельности переживанием чувств, то есть эмоцией. Эмоция является отражением мозгом человека ка­кой-либо актуальной потребности и возможности ее удовлетворения, кото­рую субъект оценивает, непроизвольно и зачастую неосознанно сопоставляя информацию о средствах, времени, ресурсах, прогностически необходимых для достижения цели, с информацией, поступившей в данный момент. Эмоция ин­тегрирует удовольствие и реальность,- это язык сверхсознания. Одно из высших проявлений интуитивного восприятия — красота.

Она ускользает от нас, как только мы пытаемся объяснить ее слова­ми, перевести с языка образов на язык логических понятий. Красота есть нарушение нормы, отклонение от нее — вот почему она является функцией сверхсознания. Ощущение красоты возникает каждый раз, когда полученное превышает неосознанно прогнозируемую норму. В то же время, красивое — это сведение сложного к простоте. Красота в науке возникает при соче­тании трех условий: объективной правильности решения, его неожиданности и экономичности.

Способность к восприятию красоты есть необходимый инструмент творчества. Если эмоции играют роль «пеленгов» поведения, то эстетичес­кое чувство возникло в процессе антропогенеза и исключительно в инте­ресах творческой деятельности человека. Человек обнаруживает красоту в явлениях природы, воспринимая их как творения Природы, перенося на них критерии своей творческой деятельности. Интуитивная логика — незамени­мый метод постижения красоты.

Поскольку интеллектуальный прогресс есть расширение сферы познан­ного, есть освоение новых пространственно-временных сред, творческая де­ятельность предполагает не только открытие и утверждение нового, но и преодоление ранее существовавших норм. Академик П.А.Ребиндер счи­тал, что науку делают веселые люди-жизнелюбы, нытики же и пессимисты, как правило, неудачники, ибо они не способны к творчеству. — Экстравагант-

но, конечно, но что-то в этом есть.

Основной язык сверхсознания — голос совести. По мнению автора [90], охранительную функцию, обеспечивающую человечность творческой дея­тельности мозга, несут социальные нормы, переставшие осознаваться и пе­решедшие в сферу подсознания (то, что перестало осознаваться, переходит в сферу подсознания). Именно они сообщают об их нарушении чувством ви­ны, голосом совести. Хорошо усвоенные нормы под влиянием идеологии ста­новятся убеждениями, тем более прочными, чем убедительнее и непротиворе­чивее было их рациональное обоснование.    продолжение
--PAGE_BREAK--

По-видимому, сохраниться сколько-нибудь длительное время может лишь то сообщество, где мотивация эгоизма и альтруизма сбалансированы в оптимальном для данной общности соотношении. Группы, члены которых ли­шены психофизиологических механизмов сочувствия, сострадания, взаимопо­мощи, обречены на исчезновение. Требуется иллюстрация? — Пожалуйста, из моря житейского, из повседневности, из бытия «маленьких людей» времен перестройки [110]. «Интеллектуалы» не раз осуждали автора трактата за использование в своих опусах понятия «маленький человек» — мол, это принижает космическую сущность последнего и создан-то человек по обра­зу и подобию Божьему. Однако, автор трактата остался при своем мнении: «маленький человек» имеет место быть и он о нем будет писать. В чем же неприметная особенность сущности «маленького человека»? — Обратимся к очерку [110].

Итак,1992 год. Жила-была пожилая женщина. Работала уборщицей в кабаке, платили ей неплохо — полмиллиона чистыми. На жизнь хватало вполне. В далеких 40-х была изрядным стрелком из пистолета, посему ува­жительно подержала в руках «Макарова», случайно обнаруженного среди оружия в кабинете Хозяина кабака за деревянной панелью.

Жила с любимым сыном в собственной ухоженной квартире. Сын — единственная ее отрада, добросовестно работал в НИИ, чем она виайне гор­дилась, был добр и внимателен к ней. Но вдруг объявилась красотка-не­вестка, которая ей ох как не глянулась: чувствовало материнское сердце

— гулящая. Это не помешало уступить «молодым» обе комнаты, а самой, нес­мотря на протесты сына, переселиться на кухню. Сын души не чаял в своей избраннице, но скоро ее притязания стали приводить к ссорам (из-за две­ри доносился пронзительный гневный девичий голос). А когда сын уезжал в командировки и старушка работала в кабаке «в ночь», по утрам дома об­наруживала в помойном ведре окурки «Мальборо», хотя невестка не курила и гостей вроде как не было. По комнатам витал незнакомый запах резкого

мужского одеколона.  Значит кто-то в отсутствии сыночка...  Мать этому не удивилась и дальнейшее, оказывается, было уже у нее самой давно обду­мано.

Ночью «Макаров» из тайника Хозяина перекочевал в карман ее поно­шенного пальто. Мать почувствовала облегчение, почти счастье. Навсегда и без сожаления рассталась со своим благополучным последним местом ра­боты. В неурочный предутренний час она проникла в родную квартирку. Невестку и ее любовника, которых застала в постели в самый не подлежа­щий сомнению момент, мать застрелила профессионально: одной пулей на двоих — учили в былом хорошо. В четыре утра разбудила соседей, те выз­вали милицию.

Такова судьба «маленького человека» и ее печальное завершение. А теперь выслушаем «мента», следователя, проработавшего в органах около тринадцати лет, пытающегося(как и автор трактата) постичь глубины сущ­ности отечественного «маленького человека»: «Я всегда ненавидел убийц. А этой, понимаешь ли, боюсь. Ловлю себя на том, что во время дознания не смотрю ей в глаза. Жуткая баба, железная. И равнодушная. Ко всему и ко всем, кроме сына, даже к собственной жизни. Поглядел бы ты на нее, когда мы вместе с муровцами приехали в этот кабачек и изымали оружие. Как на нее смотрел Хозяин! А ей — хоть бы хны. Сидит себе на стуле и улыбает­ся счастливой такой улыбкой, безумной почти. Я в тот момент Хозяину да­же посочувствовал, хотя ненавижу этих подонков и по долгу службы и во­обще. И впервые, кажется понял, каким страшным может быть простой чело­век. Или это только к тому, старому поколению относится? Лучше бы толь­ко к тому...» — Да, уважаемый, таков наш простой(понимай — «маленький „) человек. Это становой хребет русского народа, его “черная кость» и алая кровь.Иррациональная беззаветность служения идее, чаще всего неосознан­ной, но проницающей все существо — определяет действия «маленького че­ловека». Готовность пожертвовать всем: повседневным благополучием и жизнью вообще, — венчает эту тенденцию. Это он сломал хребет Наполеону Бонапарту. Это он свернул шею Гитлеру. Это тот «джокер», который выложит

истерзанная Россия в неравной шулерской игре с ненасытным англосак­сом, вновь свирепеющим германцем, с исламским и иным националистом, трек­лятым так называемым «новым русским» и прочими, маячащими во мраке. Тре-

пещите.

Процесс развития невозможен без накопления новых знаний об окру­жающем мире и о самих себе, то есть без поиска Истины. Индивидуальную выраженность в мотивационной структуре данной личности идеальной пот-

ребности познания определяют как духовность человека, а степень соци­альной альтруистической потребности сочувствия, потребности действовать ради других — как свойственную ему душевность.

Голос совести — это голос духовности. Норм и порожденных ими представлений о долге может быть много, но невозможно себе представить несколько «совестей». Голос совести — есть голос Истины в той мере, в какой она оказалась доступна данному человеку.

Потребность следовать нормам, принятым в данном обществе, эмоцио­нально переживается как чувство долга. Совесть дает о себе знать каж­дый раз, когда реализуемый поступок задевает потребность в Истине или альтруистическую потребность Добра.

Потребность в истине и потребность в добре (альтруизм) представ­ляют главнейшие мотивационные источники деятельности сверхсознания и, соответственно, творчества. Дело искусства, по мнению В.С.Соловь­ева, воплощать в ощутительных образах тот самый высший смысл жизни, ко­торому философ дает определение в разумных понятиях — идея добра. Ху­дожественному чувству непосредственно открывается в форме ощутительной красоты то же совершенное содержание бытия, которое философией добыва­ется как истина мышления, а в нравственной деятельности дает о себе знать как безусловное требование совести и долга. Достоевский утверж­дал, что любая правда в искусстве не должна быть лишена «нежности», а отцы церкви идут еще дальше, полагая, что только правда, связанная с лю­бовью, есть подлинная правда. Сказанная с ненавистью она правдой быть перестает — весьма поучительно. Вот представьте, что вы, уважаемый тер­пеливый читатель, с настоятельной искренностью втолковываете несчастно­му горбуну сколь он неказист. Вроде бы, исходя из канонов физической красоты человеческого тела, все правильно, но насколько жестоко… Да можно ли такое и правдой назвать?!

Логически обдумывается лишь то, что необходимо сказать, а какие средства при этом избрать, подсказывает интуиция. Подсказываемое ею ра­зум не сверяет с нравственными нормами: без вмешательства человека все уже проверено его нравственностью. Нравственно лишь то, что совпадает с нашим чувством красоты и с идеалом, в котором вы его воплощаете,- счи­тает Достоевский. По Гегелю, истина и благо соединяются родственными узами лишь в красоте.

Сверхсознание — это первоисточник всякого прогресса в развитии человеческой цивилизации, в завоеваниях науки, в откровениях искусства, в совершенствовании этических норм. Представление о сверхсознании не

умаляет роль  сознания ни в постановке задач перед ищущим человеческим

умом, ни в отборе предлагаемых сверхсознанием решений.  Важны и функции

подсознания, вооружающего сверхсознание   запасами  ранее  накопленного

опыта — «личностным знанием».

Любое творчество начинается с постановки проблемы, подлежащей ре­шению. Логика возникновения задачи может быть вполне осознаваемой, но иногда само обнаружение проблемы является подлинным открытием и зави­сит от степени одаренности первооткрывателя. Шопенгауэр: талант попа­дает в цель, в которую никто попасть не может, а гений попадает в цель, которую никто не видит. Тут снова не логика, а чувство — язык нео­сознанного психического, попросту говоря — интуиции.

Поскольку сверхсознание оперирует опытом, накопленным сознанием и частично зафиксированным в подсознании, оно в принципе не может поро­дить гипотезу, совершенно свободную от этого опыта. В голове первобыт­ного гения не могла родиться теория относительности. Гений нередко опережает свое время, но дистанция этого опережения исторически ограни­чена. Смешны и наивны надежды дилетанта в любой области творчества оказаться автором «безумной» идеи, прокладывающей новые пути развития науки и искусства, а потребность вооруженности (компетенции) представ­ляет один из важнейших мотивационных компонентов творческой одареннос­ти.

Напрашивается аналогия: розыскной собаке дают понюхать вещь, при­надлежащую разыскиваемому, и только после этого она устремляется на по­иск. Чем подготовленнее пес и чем сильнее запах разыскиваемого, тем больше шансов на успех. Иллюстрация может быть почерпнута из науч­но-технической практики автора трактата. Приходилось решать технологи­ческие задачи в разнообразных производственных отраслях, но подход был один и тот же. Автор обходил производственный участок, начиная с пери­ферии и неспешно приближаясь к проблемному узлу. Причем, это не было обычным обследованием производства: происходило «вхождение „автора в “ауру» (если так можно выразиться) техпроцесса. Отрешаясь от мельтеша­щих перед глазами деталей, стремился проникнуться искренним уважением к этому аппаратурному скопищу, расхваливая про себя его мыслимые и немыс­лимые достоинства. Спустя час-два, а то и три-четыре, блужданий среди таких кажущихся напрочь бездушными монстров, приходило ощущение, что они «оживают» и вступают в некое «общение». Наконец, вдруг ощущалось:«соба­ка зарыта здесь» — где-то тут, а не в ином месте, опорная точка для при­ложения «рычага» уже конкретной научно-технической мысли, всего накоп-

ленного инженерного  опыта.  Метод срабатывал в семи-восьми случаях из

10 (попадание в «яблочко»), но и остальные два-три случая были «дважды два — это пять, а не стеариновая свечка».

Вот, например: выпуск опытно-промышленной партии капсулированного карбамида в грануляционной башне. Был уже готов техно-рабочий проект узла распыления капсулирующего материала: эдакий монстр, включающий пятьдесят-шестьдесят форсунок, расположенных по периферии, и паутину коммуникаций — все это нагромождение в нижней части гранбашни. У авто­ра трактата «сигнальная система» сработала на десятки метров выше, на «макушке» башни, у центробежного гранулятора. Шесть форсунок с прими­тивной подводкой расходуемых материалов обеспечили полное капсулирова­ние гранул карбамида в момент их вылета из «волчка» гранулятора. Опыт­но-промышленные работы показали безукоризненность техрешения.

Мотивация творчества в огромной мере определяет продуктивность последнего. Судя по всему, существуют глубокие связи между потребностя­ми, сознанием и неосознаваемыми проявлениями высшей нервной деятельнос­ти.

Нельзя лгать подсознанию, оно всегда знает правду. Подсознание тя­готеет к витальным потребностям, к инстинктивному поведению. Это осо­бенно ярко проявляется в экстремальных ситуациях, когда нет времени для рационального анализа обстановки.

Сверхсознание в решающей степени принадлежит идеальным потребнос­тям познания и преобразования окружающего мира. По Льву Толстому: при­чина появления настоящего искусства — внутренняя потребность выразить накопившееся чувство. Причина поддельного искусства — корысть. М.Приш­вин отмечает: любовь и творчество требуют от человека выхода из се­бя, чтобы любить нечто больше себя.

Чрезвычайно изобретательным может быть и негодяй. Дело в том, что сверхсознание всегда «работает» на удовлетворение потребности, устойчи­во доминирующей в иерархии мотивов данной личности. Гений и злодейство совместимы. Великий художник или ученый может быть честолюбив, скуп, иг­рать на бегах и в карты: для науки важно лишь, чтобы в определенные мо­менты бескорыстная потребность познания истины, правды овладевала всем его существом. Именно в эти моменты доминирующая потребность включит механизмы сверхсознания и приведет к результатам, не достижимым путем чисто рациональных построений. По С.Цвейгу: перо гения всегда более велико, нежели он сам.

Подсказка, аналогия, служащая непосредственным толчком для мгновен-

ного озарения — это всегда отклик мотивационной доминанты на собы­тие, безразличное для тысяч наблюдавших его людей. Только Ньютон долж­ным образом отреагировал на падение яблока. Случай благоприятствует подготовленному — это правило творческой деятельности мозга подтверж­далось множество раз. Многие изобретатели отмечают, что самая первона­чальная догадка возникает в виде расплывчатого образа, а не в словах или точных математических знаках. Образ идеи просится из души, терзая эту душу (Ф.Достоевский).

Автор трактата наблюдал нечто подобное при изучении комплексооб­разующей способности низкомолекулярных мочевино-формальдегидных соеди­нений (МФС).Не было логических физико-химических предпосылок к образо­ванию МФС прочных комплексов с катионами металлов и анионами. Одна­ко, стихия интуитивного «убеждения» настоятельно побуждала к проведению исследований в этом направлении. И результаты пришли: сначала в виде имеющих практическое значение в различных отраслях эффектов [107,111-113], а затем в теоретической их интерпретации (образование комплексов переменного состава с полимерными лигандами, закономерности взаимодествия, характерные для аддуктов и композиционных материалов). Механизмы комплексообразования, составы комплексов оппоненты могут ос­паривать сколь угодно долго, но от практических-то эффектов никуда не уйти (они несомненно есть и в определяющей мере являются плодом интуи­тивной логики, а не естественно-научного фундаментализма). Необходимо признать, что очень многое в решении этой проблемы так и осталось на уровне интуитивных догадок (однако, автор трактата не видит в том ниче­го зазорного — увы, таково его мировоззрение).

Зависимость феномена подсказки, непосредственно провоцирующей оза­рение, от мотивации доминанты объясняет почему именно потребности бес­корыстного познания, стремления к правде и красоте должны преобладать в иерархии мотивов личности, претендующей на открытие в области науки и искусства.

Заключительный этап творческого акта — отбор генерированных сверхсознанием гипотез. Изобретатель (творец) должен быть в двух ли­цах: один образует сочетания, другой — выбирает соответствующее его же­ланию и что он считает важным из произведенного первым.

В литературном творчестве функция отбора не менее важна, чем в творческой деятельности ученого. Источник художественного творчества — душа. Затем идет не такой глубокий и таинственный процесс осмысливания и обработки. Вдохновение, писал Пушкин, есть расположение души к живому

принятию впечатлений. Не следует впадать в «восторг». Он не предпола­гает силы ума, в состоянии восторга художник утрачивает критичность к собственным озарениям. Здесь примешивается, пустьнеосознанно, социальное любование собой, оттесняя идеальную потребность в Истине и Правде.

Один из механизмов интуитивной логики состоит в следующем. Снача­ла в подсознании (сверхсознании) отметаются самые нелепые и нежизнес­пособные новации. Затем на уровне сознания правдоподобный вариант от­бирается логикой с учетом информации, хранящейся в памяти. Потом этот вариант выносится на суд других людей и проверяется практикой. В какой мере этот процесс сопоставим с художественным творчеством, существует ли в последнем критерий практики? — Есть мнение, что да. Это практика общественного потребления художественных произведений, их сопоставления с действительностью (в частности,«последействие»,«ретро»).

Набоков В. считает, что «подлинное мерило таланта в том, насколько мир, созданный автором, уникален, неповторим и, что еще важнее, насколько он достоверен». Верность правде жизни настолько же необходима искусс­тву, насколько объективная истина служит высшим судом результатов науч­ного творчества. Маркес Г. отмечает:«Нельзя изобретать и выдумывать все, что угодно, поскольку это чревато опасностью написать ложь, а ложь в литературе даже опаснее, чем в жизни. Внутри кажущейся свободы, предос­тавляемой творчеством, действуют свои строгие законы». «Ни единой строчкой не лгу...» (В.Высоцкий).

Основой любого творчества является накопление новой ценной инфор­мации. Под ценностью информации понимается возрастание вероятности достижения цели (удовлетворения потребности) благодаря получению дан­ного сообщения. Эта ценная информация может быть выделена из шумов пу­тем накопления полезных сигналов.

Весьма сложные концепции разработаны Поппером К.[114,115]. Он по­лагает, что «организм активно пытается навязать миру догадку о законо­мерности… Не ожидая повторения событий, мы создаем догадки, без ожида­ния предпосылок мы делаем заключения. Они могут быть отброшены. Если мы не отбросим их вовремя, мы можем быть устранены вместе с ними. Эту теорию активного предложения догадок и их опровержения (разновидности естественного отбора) я предлагаю поместить на место теории условного рефлекса».

По Павлову И.П. «все навыки научной мысли заключаются в том, что­бы, во-первых, получить более постоянную и более точную связь, во-вто­рых, откинуть потом связи случаные».

Следует отметить, что ни один из ныне известных механизмов дея­тельности мозга не приближает нас к пониманию озарения, инсайта — цент­рального пункта всякого творчества. Все станет на свои места, если тра­диционная наука воспримет как данность «ноосферу», информационные по­ля, триединство сущности человека и способность получения ею сведений из астрала и духовных (ментальных) сфер.

Можно предполагать, что В.И.Вернадский назвал очеловеченный мир «ноосферой», а не «антропосферой» именно потому, что за исключением ра­зума все остальное в человеке принадлежит биосфере.

Творения разума продолжают жить как бы собственной жизнью. Мысли­тель, сформулировавший плодотворную идею, давно умер, а идея развивает­ся, обогащается, трансформируется его последователями на протяжении мно­гих столетий(как тут не вспомнить о понятии «эгрегор»). А за всем этим грандиозным марафоном интеллектуального и практического освоения окру­жающего мира — человеческий мозг — творение эволюции живой природы и творец завтрашнего дня человеческого рода. А может быть, мозг — порож­дение величайшего из Творцов — Господа Бога? — Автор трактата не иск­лючает и такого «варианта». Ну, а о человеческом сердце — разговор осо­бый [116].

А теперь, уважаемый терпеливый читатель, приступим к рассмотрению некоторых нюансов интуитивной логики как творческого метода. Автор трактата во многом нашел единомышленника в лице Е.Л.Фейнберга [83].

*              *              *

Неотъемлемым элементом процесса познания является интуитивное суж­дение, не допускающее ни логического доказательства, ни логического оп­ровержения. Такое прямое усмотрение истины(точнее сказать: прямое ус­мотрение того, что высказывающий суждение субъект считает «объективной связью вещей») фактически признается всеми философскими системами кро­ме позитивистской. Можно сказать, что оно является важнейшей и едва ли не высшей функцией «сверхсознания» человека, объединяющей сознание и необъятный мир подсознательного (или бессознательного) в их взаимовли­янии и взаимосвязи (причем подсознание, кроме того, включает и генети­чески наследуемые инстинкты). От такой «интуиции-суждения» следует отличать «интуицию-догадку», или эвристическое интуитивное высказыва­ние, которое допускает подтверждение либо опровержение, логическое или опытное[83].

Интуитивное суждение входит в основы научного познания даже в точных и естественных науках как при установлении аксиом, постула-

тов, представляющих собой индуктивное обобщение эмпирических данных, так

и в процессе извлечения вывода из любого эксперимента (который  всегда

ограничен) в форме суждения о его достаточной доказательности для дан­ного вывода (наступает момент, когда к экспериментатору приходит убеж­дение в правильности вывода, хотя логически это не доказательно.

Следовательно, сам" критерий практики" неизбежно включает синте­тическое по своей природе интуитивное суждение, которое, конечно, может содержать и логичские элементы. Еще очевиднее роль подобных суждений в гуманитарных науках, в искусстве, в решении стратегических проблем, а также при установлении моральных норм. В целом это имеет место всю­ду, где требуется выбор решения при отсутствии однозначной числовой ме­ры для каждого из возможных решений. Недостаточное осознание этого обстоятельства в научной практике приводит к широко распространенному убеждению, что научно доказанным следует считать только то, что может быть строго логически обосновано.

Таким образом, в научном познании имеет место элемент веры. Поня­тие «вера» включает два аспекта. Так,«вера»отождествляется со словом «доверие». В этом случае оценка доказательности эксперимента как дос­таточного, признание убедительности соответствующего интуитивного сужде-

ния есть проявление «веры-доверия» к «внутреннему убеждению». Это яв­ляется основой для признания истинности такого суждения и связано с чувством удовлетворения (удовольствия). Научное эмпирическое обоснова­ние неизбежно включает подобное доверие.

Однако, слову «вера» придается и другой смысл, сближающий его с ре­лигиозного типа верованиями, ставя (с точки зрения ортодоксов-уче­ных, особенно апологетов естественно-научного фундаментализма) интуи­тивное суждение вне науки.

Природа религиозной веры неоднократно осмысливалась выдающимися философами и теологами. В частности, пытались найти гносеологический критерий, который позволил бы увидеть как сходство, так и различие ве­ры-доверия и веры религиозной.

Религиозная вера характерна внутренней убежденностью в существова­нии высшего существа, высшей силы, всемогущего Бога, сотворившего мир или управляющего им, даровавшего нормы морали, устрашающего и утешающего, ка­рающего и вознаграждающего.  Религия содержит конкретные утверждения о происхождении и устройстве  Мироздания.  Священные  писания  считаются преподанными Богом, поэтому  они  принимаются как абсолютно достоверные на все времена и не нуждаются в доказательствах и логическом обоснова-

нии.

Это утверждение, рассматриваемое с гносеологической точки зре­ния, является интуитивным суждением, которое, однако, не сводится, как в науке, к суждению о достаточности опытной проверки. Истинность же како­го-либо утверждения, не содержащегося в Священном Писании, доказывается дискурсивным сведением к этому «источнику информации». Такое утвержде­ние канонизировано церковью и становится догматом.

Среди утверждений религиозных учений, признаваемых безусловно ис­тинными, встречаются содержащие логические, или хотя бы дискурсивные, не­увязки и внутренние противоречия, не разрешимые рационально,- так назы­ваемые антиномии.

Сущность религии иррациональна. Вера в чудеса (в необъяснимое) является необходимым элементом религиозности. Ньютон был глубоко рели­гиозен, создание теории движения планет и Луны (вообще успех своей на­учной деятельности) он рассматривал как триумфальное доказательство мудрости Творца. Последние же годы своей жизни он целиком посвятил чисто богословским трудам. Через сто лет после его смерти Лаплас ска­зал, что не нашел необходимости в гипотезе о существовании Бога...    продолжение
--PAGE_BREAK--

Стремление к рационализации и естественно-научному оправданию каждой религиозной догмы, содержащей чудо, противоречит глубоко иррацио­нальной сущности религии и фактически разрушает религиозное чувство. Предметом религии является совсем не то, что является объектом нау­ки, поэтому для успешного постижения сущности Мироздания требуется их идеальное сопряжение.

«Теперь я верю и надеюсь понять то, во что я верю» (П.А.Флоренский)

— это антагонистично тезису «сомнение есть путь к знанию», основопола­гающему для научного мышления, поскольку в науке любая проблема имеет право быть подвергнутой рассудочному исследованию (для автора трактата не чужды оба подхода). Первый момент познания религиозной жизни не яв­ляется функцией разума,«уверование» есть внерациональный акт «обраще­ния»,«откровения», освобождающий от сомнения, принимается в этом случае как основное положение.

Коренное различие между верой и интуитивным синтетическим сужде­нием в науке и любом ином «выборе решения» в жизнедеятельности личнос­ти заключается в том, что в этих сферах интуитивное суждение не имеет права содержать ни логического противоречия, ни противоречия с положи­тельным знанием. Религиозная же вера не только допускает их, но и тре­бует веры в «чудо». Рациональное объяснение чуда разрушает его религи-

озный смысл и тем самым подрывает веру.  Это порождает фундаментальный

разрыв между религией и наукой в гносеологическом плане (с точки зре­ния ортодоксов).

Но это не означает, что религия и наука не могут совмещаться в ми­ровоззрении личности как два независимых начала, относящиеся к разным сферам духовного мира. Так, по мнению Паскаля:«Если все подчинить разу­му, то наша религия не будет иметь ничего таинственного или сверхес­тественного. Если пренебрегать принципами разума, наша религия будет абсурдной и смешной.» Подходы религии и науки должны творчески совме­щаться. Флоренский считал, что «истина есть интуиция-дискурсия.»

Для религиозного Льва Толстого Бог есть идея, Бог есть любовь, а церковная обрядовость — это остатки идолопоклонства. Он признавал мо­ральные догмы христианского учения. Однако, следует отметить, что с ве­ликим русским писателем в этом вопросе все не столь однозначно. Сомне­ние — основное мироощущение Льва Толстого. Он сомневался во всех своих учениях. В нем не было истинной, глубокой веры. Конечно, к Богу можно приходить и через мысль, как это характерно для многих современных об­разованных россиян. Но со Львом Толстым все несравненно сложнее — на это однозначно указывают его взаимоотношения с Оптинскими старцами.

Автор трактата неоднократно навещал эти святые для русской души места и изложенное ниже почерпнуто им из уст тамошних монахов. Лев Толстой приезжал в Оптину Пустынь словно на дачу,«раскрепощенно». В последний приезд писателя старец Амвросий устал от его визита. Лев Толстой пытался в его присутствии самоутвердиться и этим раздражал. Старец не увидел в писателе образа Божия! Тот омрачил последний в се­бе, он как бы зашторивал образ богочеловека. В Толстом было сознатель­ное безбожие: с ним он пришел к Амвросию — с ним и ушел. Оптинские старцы считали, что человек добросовестный обязательно прийдет к Бо­гу, постигая Мир — обязательно познает Творца. По их мнению, Лев Толстой осознавал свою греховность. «Хотя он и Лев, но не смог разорвать кольцо цепи, которой сковал его Сатана»,- сказал по кончине писателя старец Варсонофий Оптинский. — «Шабаш, все кончено»- последние слова Льва Толстого. Это был конец не праведного человека, а человека мятущегося. И наконец: пока все определяет гордый разум, Истину Мироздания не пос­тичь (автор трактата согласен безоговорочно).

Особый интерес представляет вопрос об отношении религии и нау­ки, научного мышления и самих ученых. Как уже отмечалось, наука опирает­ся на интуитивное суждение как на фундаментальный метод постижения ис-

тины, недоказуемое и неопровержимое ни логически, ни эмпирически. Им мо­жет быть и религиозное утверждение о существовании Бога или вообще высшей силы, в частности, вера в существование некой иной реальности па­раллельно с познаваемым материальным миром. Логическая и эмпирическая бездоказательность таких утверждений не является аргументом против них.

Таким образом, нельзя говорить о прямом противоречии между наукой и религией. Ученому-материалисту религия просто не нужна, он полностью остается в сфере науки. Ни один специфический элемент религии не вхо­дит в науку ни как используемый факт, ни как объект или метод исследо­ваний. Однако, такой ученый может принять «на веру» то или иное религи­озное учение. Он может соотносить его с иной реальностью, чем объект науки: с параллельным миром, способным таинственным образом влиять на привычный мир, изучаемый наукой.

Научное мышление глубоко рационалистично, хотя включает внелоги­ческий, интуитивный подход. Религиозное мышление апеллирует к иррацио­нальным и мистическим способностям, ставит границы познанию. Научное мышление оперирует только познаваемыми объектами и занимается только доступными эмпирической проверке истинами. Вера же есть извещение упо­ваемых, обличение невидимых вещей, уверенность в невидимом, как в види­мом, в желаемом и ожидаемом — как в настоящем. Вера — это принятие за истину чего-то не воспринимаемого чувствами. Есть ли в интуитивной ло­гике элемент веры? — вот вопрос, на который автор трактата еще не дал для себя однозначного ответа.

Эйнштейн сформулировал концепцию, которую назвал «космическая ре­лигия». Он различает в религии три стадии. Первая формируется чувством страха перед непонятными явлениями и силами природы, которые обожест­вляются. Вторая стадия обусловлена стремлением опереться на авторитет божества для утверждения норм морали. Сам же он считал, что этическое поведение человека должно основываться не на религии, а на сочувс­твии, образовании и общественных связях. Третья стадия — непосредствен­но «космическое религиозное чувство», не ведающее ни догм, ни Бога.

По мнению Эйнштейна, основой всей научной работы служит убежде­ние, что мир представляет собой упорядоченную и познаваемую сущность. Религиозное чувство — это восхищение тем порядком, который царит в не­большой части реальности, доступной нашему слабому разуму.

А.Д.Сахаров признавался, что ему не нравятся официальные Церкви. В то же время, он не может представить себе Вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысляющего их начала, без источника духовной теп-

лоты, лежащего вне  материи и ее законов.  — Такое чувство вполне можно

назвать религиозным. Также он считает, что в настоящее время религия не

противоречит науке («это пройденный этап»). Какой-то высший смысл су­ществует и во всей Вселенной, и в человеческой жизни. У Вселенной дол­жен быть внутренний нематериальный смысл. — Его воззрения подтвержда­ют, что наука в целом и религия не могут рассматриваться как логически противоречащие друг другу, поскольку в обоих случаях фундаментальную роль играет «свободный выбор решения» — интуитивное суждение[83]. — К этому автор трактата целиком и полностью присоединяется.

Таковы общетеоретические подходы, на благодатной почве которых произрасла ирасцвела буйным махровым цветом интуитивная логика. Наибо­лее универсальный метод ее использования, оказавшийся самым плодотвор­ным для автора трактата, сстоит в следующем. Логически вычисляется в каком направлении устремить свой интуитивный поиск, после чего послед­ний предельно раскрепощается. Как уже отмечалось, интуиция выступает в роли розыскной собаки, а логика — поводыря, дающего ей понюхать ка­кой-либо предмет разыскиваемого. То есть, логика не выступает в качест­ве лишь элемента интуитивного «критерия практики», как это имеет место в случаях «интуитивного суждения» или «интуитивной догадки»[83], а яв­ляется равноправным партнером. В этом заключается их принципиальное отличие.

Радикально отличается она и от предчувствия, о котором автор трак­тата имеет определенное представление, в том числе исходя из собствен­ного жизненного опыта. В бытность студентом, участвовал в исследовании топохимических превращений в вакууме азида серебра(коллеги-химики име­ют представление что это за вещество). И вот в течение нескольких дней усердного школяра стало преследовать удручающее предчувствие чего-то крайне неприятного, хотя жизнь была вполне безмятежной. Наконец, нача­лись сложности: перестала откачиваться стеклянная вакуумная система. Течь, препятствующую вакуумированию, в ту пору искали с помощью электро­разряда: одним проводком от катушки Румфорда обматывали трубку систе­мы, кончиком другого (своеобразным щупом) водили по ней на некотором отдалении. При обнаружении течи, в нее от кончика «щупа» ударял элект­рический разряд, а объем системы между проводками начинал светиться (зрелище изумительное). В этот же раз в момент появления разряда будто некто предупредил: вот сейчас (неудачливый экспериментатор закрыл гла­за)… И тут же громовой удар оглушил автора трактата. Девичий визг, за­тем полная тишина. Стеклянная вакуумная система практически исчез-

ла, разнесенная взрывом вдребезги. Осколки повредили и соседние уста­новки. В этом разлетающемся разящем крошеве незадачливого эксперимен­татора словно бы незримым щитом прикрыли: осколки впились лишь в ру­ку, державшую щуп разрядника, а незащищенное лицо только слегка припуд­рило образовавшейся стеклянной пылью (зудилось потом с неделю, но это мелочи).

Оказывается, руководитель оставил в ячейке установки, прикрытой черным бумажным экраном, граммовую таблетку азида, не предупредив об этом подопечного. Очень большая беда была совсем рядом, но Бог миловал. С той поры стал пошаливать слух — последствие своеобразной контузии, а автор трактата получил суровый урок: необходимо неукоснительно реаги­ровать на сигналы предчувствия, принимая все доступные и мыслимые меры предосторожности. Если бы он уже тогда в должной мере владел методом интуитивной логики, то за тревожным сигналом предчувствия последовал бы логический анализ обстановки, чрный экран с ячейки был бы снят и взры­воопасная таблетка была бы обнаружена. Но увы...- Руководитель не имел права оставлять таблетку! — он был обязан извлечь ее из неисправной системы (вот школяр и не проявил бдительности — ситуация возникла для работы нештатная). Век живи — век учись.

Безусловно, в интуитивном поиске присутствует элемент «веры-дове­рия». Автор трактата также вынужден признать, что «религиозная вера» является духовной основой для его «внутреннего убеждения» и при этом вовсе не мешает проведению логического обоснования. Наука без веры(по большому счету) — это человеческое тело без души, то есть труп. Заклю­ченные в древних религиозных учениях знания являются выражением глу­бинных космических архетипов. Может быть именно эти знания помогут об­рести современному человечеству практически утраченный смысл и цель существования. Нужно не забывать, что природа — не только мастерская, но и храм, а главная цель науки — постижение природы. Неспроста гласит и народная мудрость:«Блажен, кто верует — тепло ему на свете.» Ну, а апо­логет естественно-научного фундаментализма получит вместо многоцветья Мира пресловутый «Черный квадрат» Малевича.

Интуитивная логика позволяет исследователю творчески совместить подходы науки и религии, в которых автор трактата, в отличие от предста­вителей естественно-научного фундаментализма, не усматривает антагонис­тических противоречий (как следует из вышеизложенного, в этом плане он скромно поспешает вослед А.Эйнштену, А.Д.Сахарову и иным весьма достой­ным и блистательным представителям ортодоксальной науки).

Именно интуитивная логика способствовала пусть небольшим, но все-таки успехам автора трактата на научном поприще. В частности, она позволила при простейшем инструментальном оснащении и минимальных зат­ратах ресурсов «расшифровать» японский компаунд ЕМЕ-1100 [113](с.26) и выработать технологические решения по соответствующему улучшению ка­чества отечественных пресс-композиций, производимых на предприятиях электронной техники.

Автору были весьма любопытны отклики некоторых заочных рецензен­тов его опусов, что, судя по всему, он не имеет непосредственного отноше­ния к научно-технической работе. Формально — это нонсенс, поскольку уже около 30 лет автор трактата — профессиональный научно-технический ра­ботник, добившийся положительных результатов в различных отраслях. Од­нако, откровенность на откровенность, фактически они правы. Дело в том, что он совершенно не имеет природных технических наклонностей: ма­тематика для него — кошмарная непостижимая наука, электротехника — нем­ногим лучше, физика — чуть-чуть посимпатичнее (но тоже не Бог весть что), и к химии у него отношение скорее «алхимическое», чем ортодоксаль­ное. Скажи он такое в кругу непосредственных коллег-технарей, те решили бы — «выпендривается». Но в «мировоззренческом»-то опусе надо бы быть искренним, что он и делает (иначе бессмысленно «пачкать бумагу»). Отме­ченные же выше изобретения, публикации, получившие признание научно-тех­нические разработки — «незаконнорожденные дети» интуитивной логики. Там, где исследователю-ортодоксу требовалась чрезвычайная научно-техни­ческая изощренность, привлечение современнейших методов и подходов исс­ледования, кропотливая методичность, совершенство в сопоставительном анализе спорных вариантов, автор трактата просто умозрительно «попадал» в оптимальные принципиальные решения, предоставляя затем оппонентам сомнительное удовольствие безуспешно пытаться годами «похоронить» пло­ды его «дилетантской скоропалительности». Иногда изрядно «общипав» его разработку в каких-то деталях, оппоненты ни разу не смогли опровергнуть что-либо в принципе.

Автор трактата дает себе отчет, что подобные сентенции могут буд­дировать сомненя и даже раздражение уважаемых коллег. — Что поделать: такова данность его научно-технического бытия, весьма далекого от орто­доксальности — «древо жизни» приносило специфические «плоды», приходи­лось их творчески осмысливать, переходя затем к прогнозам, базирующимся на этом «осмыслении». — Если у какого-либо досточтимого оппонента воз­никнет досужая потребность проверить сие на практике — ради Бога, автор

трактата к его услугам.

Однако ж,«кутить так кутить». Только что мы с вами, уважаемый тер­пеливый читатель, стали свидетелями весьма буйной «разборки» между ин­туитивной логикой и естественно-научным фундаментализмом. А теперь: интуитивная логика против астрологии.

— Наиболее намелькавший на телеэкранах и действительно крупный отечественный астролог устно и письменно (в прессе) предрек большое политическое будущее М.С.Горбачеву, этому треклятому Горби (Госпо­ди, прости...). Мол, будет блистательный ренессанс.

— Интуитивная логика позволяет себе нелицеприятно возразить: Бред, этот монстр будет проклят русским народом — о каком «возрождении» тут может идти речь?!

— Заморский (точнее,«загорский») великий соврменны астролог-«мате­матик» предписал  России  распаться  на  десятки   «суверенных   госу­дарств»-анклавов по национальному признаку.

— Интуитивная логика отвечает: Не выйдет! Да, Россия по черной карме своей получит сполна, но выстоит и похоронит очень-очень многих своих истязателей и разрушителей. Почему? — Пусть на это ответит Ма­гистер — дествующее лицо еще не опубликованного романа [41].

«Постигнем сие, исходя из триединства сущности человека, учет кото­рого облегчает преодоление противостояния науки и религии. У каждой сущности человека — свой мир: физический, астральный и ментальный. Ну как, исходя только из возможностей физического мира, можно объяснить та­кое. Есть у меня знакомый — лесной колдун Кулебякин Иван Иванович. Указывает он перстом на облачко и говорит: „Сейчас я его уберу“. Уста­вится на него пристально-пристально, смотрит минуту-две. Облачко на глазах бледнеет, бледнеет и, наконец, полностью рассеивается. Будто бы оно было нарисовано на бумаге и по нему „погулял“ резиновый лас­тик, постепенно стирая. Нет этому объяснения на основе законов физичес­кого мира, ничего не в силах сделать бренное тело Ивана Ивановича не­бесному страннику — облачку. А вот в астральном мире мощь его тако­ва, что одолевает облако за пару минут.

Но еще могущественнее мир ментальный. Тут властвуют такие си­лы… Вот я проживаю в Филях, в мощнейшей „аномальной“ зоне: в разные эпохи тут и знаменитый военный совет Кутузова, и кунцевская дача Стали­на, и знаменитый филевский ракетно-космический комплекс… Сколь много­образно проявление Великого Духа...

Прочь гордыню, это сатанинское Эго!  Мне практически удалось изба-

виться от своего эго и как бы заключить негласный договор с моим Анге­лом-Хранителем. Меня теперь вроде как и нет: я предложил ему распоря­жаться мною как его светлости заблагорассудится. Мне захотелось, захо­телось до самых сокровенных глубин моей несомненно грешной души, пройти остаток жизни исключительно только устремляясь к Свету. Мне это очень хочется, но как проделать сие конкретно — я не ведаю, это во-первых, а во-вторых,- я не уверен в своих способностях. Я ему сказал: Учти, Ува­жаемый, меня теперь в духовном плане нет, вместо меня везде Ты и только Ты, я — всего лишь исполнительная белково-нуклеиновая кукла. Коль тебя ко мне приставили, так уж не подведи: веди своего подопечного только туда, куда следует. Твердо я это порешил и таким вот теперь счастливым образом живу. Меня это вполне устраивает, от эго избавился без малейше­го сожаления: на все мирские страсти-мордасти я теперь „пилию“. С моей стороны договор с Ангелом-Хранителем подписан и исполняется неукосни­тельно. Житие-бытие мое совсем бы было прелестным, однако, имеется одна заковыка: я-то договор с Ангелом заключил, а вот приложил ли Он к нему свою светлую печать — не ведаю. Вот сейчас в чем для меня состоит воп­рос вопросов. Но все равно, я живу Великой Надеждой.

Так вот, русский человек имеет очень низкую самореализацию в физи­ческом мире. Из-за этого, не растратив колоссальный биоэнергетический потенциал тут, он преисполненный творческих сил уходит в Россию Небес­ную. Поэтому столь она могущественна, и столь немощна Россия мирская. У „передовых“ народов ситуация диаметрально противоположна: они процве­тают в воплощении. Теперешняя Цивилизация преступна. Народы ждет кара. Но возмездие будет разноплановое: для Запада — тотальное природное (экологическое), а для России — социальное, менее резко выраженное и из­бирательное.

В мирском плане русский народ непритязателен к материальным усло­виям жизни, что весьма „экологично“. У него ярко выражена соборность — поэтому именно в России наиболее остро проявилось стремление к „комму­низму“ (как жаль, что сатанинский большевизм его так измахрачил). „Ка­питалистическое“ общество при всей его внешней привлекательности куда менее перспективно, нежели „социалистическое“. Первое порождает беспре­дел потребления, второе — реглируемое и с весьма ограниченными матери­альными потребностями.

Наиболее подходит для „капиталистического“ обустройства богоизб­ранный еврейский народ. Я долго размышлял над тем: почему этот народ избран Богом для явления? — Итак, зачем Сын Божий послан на Землю? —

Правильно, спасти род людской от дьявола. — Следовательно, он должен был

явмться в самую цитадель, где наиболее сфокусировались проявления влия-

ния дьявола на род людской — таковым, стало быть, оказался народ еврейс-

кий. Он и был избран Иисусом Христом. Отсюда же становится понятно по-

чему „интеллигенция“  народа  этого  решила распять Сына Божьего:  она

оказалась наиболее насыщена дьявольской энергией, активно ищущей выхода

в злостные деяния.»

— Сущий вздор! — не так ли, уважаемый терпеливый читатель?

— Что ж, поживем-посмотрим,- ответил бы Магистер.

Христос был человеком по плоти и чувствам, по смерти. Он Бог по полноте благости и божественной силы. Тайна соединения божества с че­ловеческим недоступна нашему разуму. Бог не нуждается в доказательст­ве. Он — данность. В него надо просто верить. Он — исходное всего, в том числе науки.

Настоящее время имеет много признаков конца: напряжение сил Зла и ослабление стремления человечества к Богу, вокруг мерзость запустения. Сейчас полная свобода наклонностей человека к Добру и Злу. Срок бытия человеческого зависит от самого человека: сроки нам не открыты, они мо­бильны. Люби, страдай — и все узнаешь. Только по незнанию мы называем мысли своими. Сердцем, обращенным к Богу, человек увидит Небеса. Опасно и страшно время, которое мы переживаем — но его нужно пережить. В уни­сон Христианству звучит Агни-Йога.

Из земных предметов любовь и творчество больше всего сочетаются с понятием Высшего Мира,- говорит она [116] (т.1, с.533). Каждая рукопись насыщена психической энергией. Не труд согбенный, а героическое преодо­ление — знак Любви-Победительницы. Тьма конечна, Свет беспределен. Мысль и Свет настолько связаны, что можно назвать ее светоносной.

А вот что Агни-Йога вещает о нашей цивилизации (с.524):«Одичание и огрубение достигло невероятных пределов. Дикость ворвалась в города и опрокинула все насаждения духа. Сознание большинства вернулось к са­мому темному веку. Стук машины заглушает вопль духа...» «Жизнь превра­тилась в торговлю. Но кто же из Учителей Жизни был торгашом? Знаете великие символы об изгнании торгашей из Храма. Но разве сама Земля не Храм?»(с.355).

Не может быть договора с сатаною — может быть лишь рабство у са­таны. Умолить сатану нельзя — нужно лишь без страха наступать на не­го, переступать через него.

И наконец, Агни-Йога о науке:"… Все великие  открытия  для  блага

человечества не будут исходить из огромных лабораторий, а будут находи­мы духом ученых, которые обладают синтезом… Те самоотверженные спод­вижники, которые обладают синтезом, не нуждаются в специальности"(с.457).

Нужно сохранить личность, но освободиться от эгоизма… Для многих же эгоизм и есть личность. При эгоизме мышление прибавит еще одну пор­цию яда к зараженной ауре планеты (с.292). Агни-Йог во всем бережлив не по скупости — он знает цену энергии, проливаемой сверху.

От этого Великого Творения автор трактата позволит себе еще раз перейти к своим опусам, ставшим для него «экологической нишей», обратив внимание уважаемого терпеливого читателя на прогностичный потенциал двух полностью опбликованных повестей [36,37] и одной, изданной фраг­ментарно [38]. Нет резона пространно цитировать эти опусы, адресуем чи­тателя лишь к страницам, имеющим отношение к прогнозам, а уж сбылись они или нет — судите сами. Итак,[36]: с.26,30,31,34,35,82,83,84,86,87,88,89,90,91,92,93,95,138,139,140,141, а в [37]: с.30,58,101,103,124-126,136,137,140,143,150,172,173,179. В [38]:«За кадры» N42 от 13.12.89г., с.4.

Метод интуитивной логики использовался при написании повестей и автор надется, что у уважаемого терпеливого читателя после прочтения опусов не останется сомнения на счет правильности прогнозов, сделанных в художественной форме в конце 80-х годов.    продолжение
--PAGE_BREAK--

В заключение хотелось бы сказать:«Люди, если вы не в состоянии возлюбить друг друга, то хотя бы избавьтесь от ненависти и зависти — иначе будущее наше будет недолгосрочным, весьма мрачным и безотрадным.»

А теперь, уважаемый терпеливый читатель, поскольку теория мертва без вечно зеленеющего древа жизни, с высот общефилософских рассуждений спустимся в среду обитания «маленьких людей», наших соотечественников. Посмотрим: чем они там «дышат»? Причем, проведем экскурс, как и в [1], преимущественно в художественно-публицистической форме. И-эх, ямщик погоняй лошадей…

Хоть убей, следа не видно,

Сбились мы.Что делать нам!

В поле бес нас водит, видно,

Да кружит по сторонам.

(А.С.Пушкин) ГЛАВА 3. С Р Е Д А   О Б И Т А Н И Я

(ДИЛЕММЫ «МАЛЕНЬКОГО ЧЕЛОВЕКА»: РЕВОЛЮЦИЯ? — ЭВОЛЮЦИЯ!

КАПИТАЛИЗМ? — КОММУНИЗМ!)

Над этими дилеммами ломали головы многие мудрецы, поэтому автор трактата попытался лишь осмыслить их с позиций «маленького челове­ка», своего современника-соотечественника («совка»). Не мудрствуя лука­во, предоставим слово действующим лицам повести [ ], собравшимся в Моск­ве на «посиделку» — очередную неформальную дискуссию. Шел 1992 год.

«Э л я (поднимается со стула). Уважаемые коллеги, не обессудьте за столь минорное начало. Однако, что поделать — такова уж сейчас наша жизнь (наклоняет листок бумаги в руках таким образом, чтобы на него по­лучше падал рассеянный свет).

»Упокой  его  душу, Господи..."

Агрохимик Саша, подрабатывая, коротал ночное дежурство у климати­ческих камер. Ярко светили лампы, зеленела щетина молодой поросли. В усталом мозгу лихорадочно метались мысли: то возникали видения завер­шения студенческой поры — как было приятно при вручении ему «красного» диплома! — а то накатывала беспросветная тоска последних месяцев.«Бу­льдозер перестройки» вплотную подтолкнул его к порогу академического института, в котором едва-едва успел прижиться. Безумие роста цен свело на нет и без того скудный заработок, а тут — сокращение: каждый третий «на выход»… Побегав по организациям, Саша понял, что перспективы про­должения научной работы стали призрачными. Семью-то содержать нужно — сил больше не было смотреть в гневные светкины глаза. В то же вре­мя, жена грозила непредсказуемыми личными неприятностями в случае его ухода из «сферы интеллектуалного труда» (до чего же она любила высп­ренный слог...).

Саша вскочил и стремглав кинулся по крутым лестницам из цокольно­го этажа на третий, в свою лабораторию. Заметавшись среди столов, шкафов и приборов, он схватил моток электропроводки. Поспешно соорудил пет­лю, прикрутил ее конец к трубе над головой… Табурет словно бы сам ушел из-под ног. О мука! Какая мука! Казалось, грудь без воздуха рвется на части. Внезапный удар об пол, сознание прояснилось — Саша с ненавистью

воззрился на обрывок проводов.

Словно гонимый амоком, он сплел жгут потолще и основательно намо­тал его на трубу. И снова мука захлестнула его, но разве могла она сравниться со страданиями этого жестокого, беспощадного мира?! Худень­кое тело Саши вытянулось и закачалось.

… Старший научный сотрудник Николай Павлович кинулся на постели. Странные сновидения посещали его после клинической смерти и реанима­ции. Вот и сегодня видел он сияние, а перед ним коленопреклоненную тень коллеги-агрохимика Саши. К чему бы это? Не случилось ли что?! — Нико­лай Павлович взглянул на будильник — рано еще,5.30 утра.

Он снова задумался, его губы беззвучно прошептали:«Упокой его ду­шу, Господи...» На столицу некогда великой державы надвигался свинцовый рассвет.

(Наступила пауза, продлившаяся одну-две минуты).

П и л и г р и м. Присядьте, Эленька. Попов, ваше мнение?(девушка опускается на стул).

П о п о в. Потрясно. Мороз по коже. Судя по результатам официаль­ного следствия и нашего «коридорного расследования», так оно и было. Словно бы наяву все увидел. И Николай Павлович именно так о своем ви­дении рассказал."

Автор трактата смеет заверить уважаемого читателя, что в кратком сообщении Эли нет ни слова вымысла — драма Саши почерпнута из жизни одного из столичных институтов. Печально, жестоко, но увы — так было и надо лицезреть все плоды «демократического посева». А теперь вновь слово предоставляется «совкам»[40].

«Т а т ь я н а.  То, что с народом сделали „демоуправители“ России

— подлость. Да-да, это или бездарность, или подлость. За неполный год в нищету ввергнуто миллионов семьдесят-восемьдесят человек. Сейчас у нас за чертой бедности приблизительно сто — сто тридцать миллионов. А ведь, как говаривал, слава Богу, сшибленный с „престола“ кумир западной демократии Горбатый,- „процесс пошел“.Драматично, что у него нашлись „достойные“ преемники: после апрельского 1991 — го года павловского „экономического Чернобыля“ грянул уже молох научно-обоснованного и профессионально осуществляемого тотального всенародного ограбле­ния, когда узкая прослойка „коммерсантов“- жуликов обогащается за счет массового обнищания граждан. Какая-то экономико-политическая мисте­рия, а творцы ее, как и при Горби, все одно твердят:»Все хорошо, прекрас­ная маркиза! Как хорошо идут дела..." Такая вот «демократизация» эко-

номики. Тут даже несведущему в экономике становится ясно: у нас не де­мократия, а «демокрадия» или анархия.  Демократия — это диктатура зако­на, созданного по демократическим механизмам.  А у нас заладили, как по­пугаи:«Ах либерализация цен, ах либерализация цен! Ох рынок, ох рынок! И гиде же рыночная экономика?!» Без учета конкретики, реалий всенародного бытия...

П о п о в. Правильно, Таня. От этой вот безысходной бесперспектив­ности и Санька у нас в институте в петлю нырнул… Экспромтом ввели в действие закон джунглей со всеобъемлющем учетом интересов хищников. Произвол:«Закон — мое желание, кулак — моя полиция.» Нельзя было от диктатуры бюрократии перейти к демократии, минуя процесс твердой влас­ти, диктат закона. Требовалась эволюция, а не «демократическая револю­ция». Теперь мафии правят бал практически повсеместно. В мафиозности повинны все постхрущевские правительства (Андропов — не в счет), но особенно «архитекторы» и «творцы» перестройки. Ельцинское правительст­во вроде как вообще ничем не управляет, а только штампует указы. А кто их выполняет?! — Без власти разве может быть нормальная экономика? «Рыночная экономика» по сценарию «демобоссии» — это нечто а-ля «Рижс­кий рынок»?!

Э л я. Демократия — это власть народа. А у нас народ что ли властвует?! — У нас тоталитаризм бюрократии, прикрывшейся авторитетом всенародно избранного Президента. Но авторитет-то этот тает, как горя­щая свеча! Что дальше? На что эти «рыночники» расчитывают? — Урвать и бежать за кордон?!

И в а н к о. Действительно, чем отличаются образованные сейчас уп­равленческие структуры от доперестроечных или горбачевских? — Да ничем по сути. Происходит смена вывесок — и только. Я не экономист, механник. Но своим умом дошел, что о переходе к цивилизованному рынку говорить нечего. Якобы осуществляются рыночные реформы. — Бред. Провели граби­тельскую «либерализацию» цен, а предприятия-то почти все остались моно­полистами. Какая это «либерализация»?! — Это грабеж подавляющего боль­шинства труженников в пользу «ограниченного контингента» бюрократов и жуликов-«предпринимателей»! Элементарное повышение цен! Раскручивание спирали коррупции! Это снова клондайк для распределителя, торгаша-спе­кулянта. Ничего существенного не делается для производителя-труженни­ка. Труженник не получил ни земли, ни предприятий, ни акций, ни чеков. Это же типичный постбольшевизм, перекрасившийся в «демократию»: затяни­те пояса, потерпите, вас еще разок-другой придушат ценами, но впереди

светлое, очень лучезарное капиталистическое будущее, возвращение в русло

общечеловеческой цивилизации. Откровенно говоря, от такой «идеологичес­кой базы» рука тянется к оружию или огниву — пустить «петуха». Поэтому власти категорически не хотят продавать оружие честным гражданам, хотя преступный мир вооружен до зубов. Мы — были и остаемся для власть при­держащих «баранами», предназначенными для заклания.

Цены делают честный труд просто-таки абсурдным — все равно благо­получие не достигнуть. Процветать может только спекулянт, рвач, мафио­за, не чтящий законов и для которого совесть — это химера (для вида, для понта в церкви свечку поставит — и все грехи спишутся — религия и та на их стороне). Путем махинаций, которые «демобоссы» теперь бизнесом признали, получит сверхприбыль, переведет «деревянные» в валюту — и на коне. Вот так теперь у нас «выковывается» класс «лучших людей», для ко­торого будут все блага, а остальным — участь полуголодных полурабов. Вот чего хотят «демобоссы». Ну уж нет, сволота! Не дождутся! Уж лязгает металл в рядах армейского офицерства! Жива еще армия — значит живо го­сударство, а значит — жив и народ русский!

Я еще верю в личную честность Ельцина. От команды его, этого сбро­да бюрократов, дерущихся у кормушки, уже воротит. Один из властных «столпов» заявил, что правоохранительные органы готовы к блокировке массовых беспорядков, вызванных «либерализацией» цен. — По телику про­говорился, умник. Ну, посмотрим, долго ли он еще в Белом Доме высидит! Иногда складывается впечатление, что у Ельцина нет реальной власти: она рассосалась по бюрократической этажерке, спешно сформированной его ко­мандой (управления, департаменты, комитеты, комиссии). Его практически открыто «пасут».

И что уж совсем катастрофично для любого типа экономики, рыночной в том числе,- это развал державы. «Центр» стал символом диктатуры. Бо­ролись с «Центром» рьяно — теперь его нет. Бог с ним, с «Центром», но одновременно развалили страну. Плоды — тотальный всплеск национальной и местечковой междуусобицы, приведшей к разрыву хозяйственных свя­зей, экономических отношений. Жизненный уровень людей сравнялся аж… с 1946-м, первым послевоенным годом! Вот доборолись с «диктатурой»! А от­чего бы не побороть столь же успешно и Российский «Центр», а?! Разва­лить к шутам и Россию — ведь «галинастаровойтовых», готовых подпевать националистам всяких толков, в парламенте предостаточно. На общерос­сийские интересы, благополучие русского народа им наплявать: они не россияне, они — «люди планеты Земля», космополиты без роду-племени. Рос-

сия для них — это бельмо на глазу, империя.  Пусть прибалты отхватывают

сколько смогут откусить. Украинские националисты удержат Крым, Тав­рию, Донбасс (раскол с Украиной — это вершина политиканства, беспре­дел, нонсенс! — в голове не укладывается) и так далее. Но только ше­бурхнись русские постоять за свои национальные интересы,«галинастаро­войтовы» такую какафонию устроят...- пока они будут в российском пар­ламенте и правительстве, россиянам добра ждать нечего. Народ избрал всю эту братию, чтобы «интеллектуалы» помогли ему выпутаться из болота, куда его завели коммуняки, а что получилось в итоге? — Экономический геноцид.

Ж и л о в. Ну, Иванко, это уже перегиб. Вас тут же можно обвинить в черносотенных замашках. Да и вообще на «посиделке» надо говорить так, будто выступаешь на официальном собрании общественности — отдавая отчет за каждое слово. Вот пойду и «настучу» Старовойтовой.

И в а н к о. А я готов ответить за каждое свое слово. Но «гали­настаровойтовы» тоже пусть в полной мере ответят за всю кашу, что они заварили в стране."

Однако, в авторе трактата заговорил «интеллектуал». Смотри-ка, как этот совковый «петух» раскукарекался. Определенно красно-коричневый. Чур-чур: чума на его голову. Именно такие в октябре 1993-го побежали защищать Белый дом на набережной Москвы-реки, штурмовали мэрию и Остан­кино, еще несколько дней то там, то тут отбивались от проельцинских сил в Москве и Подмосковье. И-и-и, сколько их, бедолаг, хлопнули-то… Мы же, уважаемый читатель, послушаем эту совковую братию далее.

«Э л ь в и р а Ф е д о р о в н а. Добрый наш знакомый, полковник в отставке Кабанов, недавно нарисовал безотрадную картину-схему. Посколь-

ку я воспроизведу ее экспромтом, то извините за нестройность изложе­ния, но за существо готова поручиться.

Итак,»демобюрократ" страшнее «партобюрократа». В период власти партократии, чиновник воровал и вымогал в пределах потребительской кор­зины. Существенно переполнять корзину бюрократ боялся — поймают и по­садят. Теперь же демобюрократ ворует и вымогает неограниченно — на бизнес, который, как известно, меры не имеет. Вот и наступил беспредел. Тут я с коллегой Иванко солидарна абсолютно.

Мы, так сказать, вступили в рыночную экономику — приходится адапти­роваться к новым требованиям и возможностям. В частности, они состоят в том, что заключение любой, самой минимальной деловой сделки требу­ет...(пауза) взятки бюрократам. Коррупция стала всеобъемлющей. А отче­го бы и нет?! — ответственности-то никакой, должных законов нет, а если

и есть — то словно бы специально созданы  для  обслуживания  интересов

бюрократов. Общественное  мнение  после завершения дела Гдляна-Иванова

огорошенно молчит на сей счет. Да к тому же средства массовой информа­ции (по указке «демобоссов») деформируют остатки последнего в угодном аспекте. Правильно отметил Иванко — власти в интересах народа у нас нет. Дополню: ее уничтожила коррупция.

«Демократы», к которым ранее причисляли себя все мы, все валили на власть коммунистов. Но после августовского «путча», когда «демобоссы» подмяли коммуняк, стало еще хуже — а это уже погибель. Предпринимате­лю, если он не «акула,»приходится платить не столько за то, что делать в законном порядке нельзя, сколько за то, что можно. Процессы разложения охватили правоохранительные органы — так что на Жегловых и Шарапо­вых, Гдлянов и Ивановых, даже Гуровых расчитывать «маленьким людям» не­чего.

До перестройки мы жили в условиях мафиозного социализма. Горби привел его к агонии, вместе с ним агонизировала власть. В августе девя­носто первого власть отдала Богу душу и теперь мы имеем дело или с ее трупом, или пред нами нечто зомбированное.

Произошло окончательное слияние «бизнеса» с властными структура­ми. Если Ельцин все-таки «наш», то первое, что нужно сделать — это кате­горически запретить управленцам и их родственникам заниматься бизне­сом. Что творится в московской мэрии, московском правиельстве и особен­но в бывшем Октябрьском исполкоме — вы не хуже меня наслышаны. При­чем, по сводкам МВД и Минюста, дела по коррупции затухают. Пир безнака­занности. Если судят, то только мелких сошек, управленцев нижайшего уровня, стрелочников бюрократического молоха.

Компетентные люди также отмечают, что у нас идеальная преемствен­ность коррупции: страна распалась, а система коррупции сохранилась. Од­нако, есть нюанс, на который я уже указала: партократы были относительно скромны и умеренны, а «демобоссы» — это беспредел. Наш народ сейчас, как армия, которая в своей массе лихорадочно соображает: кто в штабе — без­дари, изменники или же там все-таки есть сыны отечества?! — на какие победы может расчитывать такое воинство?!

Взятки измеряются миллионами рублей. На что в такой «среде обита­ния» может надеяться честный предприниматель, особенно начинающий, моло­дой?! О каком формировании личности, ее приоритете можно реально гово­рить при таком раскладе? Наш народ ожидает всеобъемлющая духовная дег­радация, а активность церкви на «духовном» поприще — это своего рода

камуфляж. Главный Храм, величайшая Церковь построена не  из  камня  или

бревен, а из плоти человека, поскольку храм этот в душе. Так что сколько

не ставь свечей и не молись, а если душа «того», то добра ждать нечего.

Демобоссы, идеологи ихние взывают:«Обогащайтесь!!!» Мол, это путь к преодолению всех недугов. — Родненькие мои, если у нации иссякли духов­ные силы — никакая экономика ее не спасет. А демобоссы делают все, что­бы пустить по ветру то, что не угробили коммуняки.

Вот, пожалуй, и все мое дополнение к ранее сказанному здесь."

Н-да, комментировать выступление прекрасной дамы а-ля образцовский конферансье Аркаша Апломбов автор трактата, пожалуй, воздержится. Посе­му, уважаемый читатель, последуем далее вослед измышлениям «совков».

«Ж и л о в. Еще я хотел бы, как экономист, высказать ряд дополнений к информации Эльвиры Федоровны. Власть — форма самосознания народа. Каков народ — такова и власть. Правильно отмечено, что миллионы рублей на счетах не побудят народ любить отечество. Нелюбимое же отечество нежизнеспособно, увы. Что же наи делать? — Требуется отделить государс­тво и власть от собственности. Слияние власти и собственности — это беспредел (что и наблюдается).

Мы тут косвенно наподдали Борису Николаевичу, в которого ранее ве­рили беззаветно. Не нужно спешить с оценками, скоропалительность не даст благих плодов. Что поделать, Ельцин, как в свое время столь нелю­безный нам Горби, — заложник своей системы, в том числе „команды“. Вы обратили внимание: он иногда даже заискивает перед „акулами“ предпри­нимательства. Что поделать, политику нужна опора, скелет, на который он наращивает мускулы своей власти. Ельцин в качестве таковой избрал „предпринимателей“ (какие они у нас — Эльвира Федоровна кратко охарак­теризовала). На кого он еще может опереться в противостоянии с комму­няками? Мы, масса людская, толпа — увы, аморфная, весьма стихийная сила. Мы можем смести, а вот планомерно созидать...

П о п о в. Армия.

Ж и л о в. Н-да. Пожалуй, Ельцин ее побаивается и не усматривает в ней созидательную силу.

П о п о в. А напрасно.

Ж и л о в. Может статься, не уверен. Сейчас требуется политика здравого смысла. Рынок, а не базар. Егору Гайдару нельзя эксперименти­ровать над людьми, к тому же делать это жестоко. Лично я не желаю боль­ше быть подопытным кроликом.

Что меня  особенно  печалит — это лживость.  Ельцин и „демократы“

напрочь позабыли о своих предвыборных программах-обещаниях:  будто  бы

их и не было.  Ельцин клялся:  никаких реформ на хребте народа, за счет

его интересов.  А  что  вышло?  -  Все  наоборот.  Для  бюрократов   и

акул-предпринимателей —  все приоритеты.  Народу — гиперинфляция и все

тяготы подлунной жизни. По понятиям „маленьких людей“ в действиях пра­вительства „демократов“ нет конструктивности — отсюда и массовая пси­хологическая депрессия, эдакое затишье перед бурей, предбурье так ска­зать.

Ведь что такое „демократия“,»рынок" — не цель, а средство, не бо­лее. А «демобоссы» наши явно впали в фетишизм, делая идолов из этих по­нятий. Людей не обеспечили даже минимумом продуктов питания, без кото­рых и жить-то невозможно. — Обязано было сделать это правительство, ес­ли оно имеет хотя бы какое-то отношение к демократии. Как итог, надви­гается конфронтация «низов» и «верхов». Впереди сначала возможна соци­альная апатия, а затем взрыв — не «рыночная экономика». Так что в речах Иванко немало сермяжной правды.

Для начала нам нужна работающая экономика. Впечатление же та­кое, что ее наоборот все более и более расшатывают, круша хозяйственные связи, ведя экономические войны. Ельцин во внутренней политике повторя­ет многие ошибки Горби: он не успевает за ходом событий и действует вдогонку, а не на опережение. Продолжается театрализация политической жизни — своя драматургия, режиссура, исполнители. Причем, все входят в раж. Увы, буффонада, а не реалии жизни. Театр абсурда и мы в нем статис­ты. Но в качестве главного режиссера все отчетливее проступают мафиоз­ные структуры, в интересах которых и разворачивается действо.

М а р и н к а. Бли-и-ин! Была бы у нас страна как страна — вышли бы гвардейцы, как жахнули по всякой сволоте. Навели порядок, привели к власти толковых профессионалов, дали возможность им плодотворно рабо­тать, повести народ к благим делам. Чтоб трудились как надо и получали что следует. Всякую же сволоту — беспощадно к ногтю. А «демобоссам» выгодно все наоборот делать и ловить рыбку в мутной водичке. Эх, нам бы Пиночета! — это мне один тхэквондошник питерский сказал.

Э л я. Маринка! Кто это тебя надоумил?! Ты что, ратуешь за военный переворот?!

М а р и н к а. Не переворот, а наведение порядка. Мы почему избрали «демократов»?

— Они пообещали нам реализацию заманчивых программ. Что мы после их обещаний имеем — на собственной шкуре испытываете. — Кто в этом разбе­рется, выявит причины? — Или никто, или армия. Только что Эльвира Федо-

ровна рассказала как все на гражданке прокоррумпировало. Все шерочки с машерочками повязаны. А в армии какая коррупция?! Есть, конечно, долж­ности, дачи, может, еще кое-что. Но с гражданкой ни в коей мере не срав­нить. Если у нас и осталось что более или менее здоровое, истинно боле­ющее за интересы государства и народа — так это только армия. Или еще что? — (пауза) — Молчите? — То-то и оно. Это мне на сборах по тхэкван­до новый приятель порассказал. Я его к вам как-нибудь приведу, позна­комлю. Послушаете его — он толковее меня скажет. (Маринка с чувством исполненного долга укладывается на лавку в позе римского патриция)."

Вот это амазонка! — подай ей военный переворот и Пиночета в Крем­ле… Кабаков своим «Невозвращенцем» настращал нас этим делом до жути. Посему, наверное, армию так и разваливают, извините, реформируют со значи­тельным сокращением численности. Но наберемся терпения, уважаемый чита­тель, и выслушаем их до конца — пусть выскажутся.

" Б у д о в.  Можно и я добавлю масла в огонь? Разрушение государс­твенности -  вот главная причина бед России.  «Новый Вавилон» — непло­хо, верно сформулировали коллеги суть  процессов, происходящих  в  нашем Отечестве.Горько, что их  осуществляют  люди, обещавшие  повести народ к возрождению России.

У меня, более или менее просвещенного обывателя, складывается впе­чатление, что российская политика насквозь пропитана субъективизмом и зависит порой не от здравого смысла, а от личных симпатий и антипа­тий, от столкновения амбиций и самолюбий. Мы,«маленькие люди», устали, но устали не от политики (она — неотъемлемая часть нашей жизни), а от не­определенности и непредсказуемости российских политиков, все более и более впадающих в горбачевизм, в гибельности которого мы убедились.    продолжение
--PAGE_BREAK--

На смену «нинаандреевщины» пришла «галинастаровойтовщина», стремя­щаяся провести в жизнь формулу:«России вообще не будет, а будет мно­жество суверенных государств в рамках ее бывшей территории.» Эти дея­тели все еще никак не могут определиться: где проходит граница между приверженностью принципу государственного самоопределения наций и на­чалом тотального развала России. Примеры агрессивной «суверенизации» российских автономий весьма устрашающи и пессимистичны.

При таком политическом беспределе, нечего и думать о здоровой эко­номике: любой, в том числе и рыночной. Ведь даже в простейшие изделия входят комплектующие узлы, выпущенные добрым десятком предприятий, нахо­дящихся на территориях двух-трех автономий, краев или областей. А но­вейший воздушный лайнер фактически «строится» на нескольких тысячах

предприятий, разбросанных по всей стране. Каких-то узлов не поставили и

«изделие» привет — не полетит. Нечего говорить также об энергосисте­ме, транспортной сети. Леспромхозы не дают крепежный лес шахтерам — тут же уголек не поступает в коксохимию. Оттуда кокс не идет в металлур­гию. Вы представляете, что значит для экономики — разрушить мартены и домны? Это же экономический коллапс. И пусть после этого политика­ны-«рыночники» и политиканы-«суверенщики» попытаются еще что-то вякать народу относительно заботы о его интересах.

Кризисное положение, резко усугубившееся с либерализацией цен, дол­го и безропотно народом переноситься не будет. Альтернатива такова. Первое — стихийный взрыв негодования, последствия которого труднопредс­казуемы. Второе — люди, уставшие от обмана, быстро теряя надежду на центральную российскую власть, попытаются найти собственные пути выжи­вания в становлении мелкогосударственности и местечковости. Оба пути бесперспективны, поскольку приведут к экономической и политической дег­радации, отбросив российские народы на задворки цивилизации уже оконча­тельно.

Ни в коем случае российским политикам нельзя допустить фиксирова­ния в Конституции права нации на государственное самоопределение — это уже будет окончательное правовое воплощение Нового Вавилона. На терри­тории России проживает более ста тридцати наций и народностей — вы представляете к какому «ньювавилонскому столпотворению» приведут нас «галинастаровойтовы» и прочие «отцы новой русской демократии», если воплотят «суверенизационный» исторический удел России?! Одного разре­шения всевозможных территориальных притязаний хватит до второго при­шествия Христа. Реализуется самый ужасающий «рынок»: политических и националистических амбиций, мафиозного беспредела, закона джунглей (Бу­дов задумался и в возникшую паузу вклинился Попов).

П о п о в. Внутрироссийская «государственность автономий» повле­чет «суверенизацию» армии — вот это уже преддверие апокалипсиса. Воз­никнет натуральный «железный поток», в котором всевозможные идеи будут реализоваться силой оружия, а не мощью духовности и культуры. Российс­кая земля в буквальном смысле смешается с кровью и развалинами. Приме­ры Грузии и Молдавии должны бы заставить наших политиканов охолонуть. Россия должна быть едина и неделима — этот принцип обязан стать осно­вополагающим.

Если же российские политиканы так и не прийдут в здравый рассу­док, то тогда народ, мы — «маленькие люди», во имя самосохранения должны

помочь армии (пока ее не «суверенизовали») стать самостоятельной поли­тической силой, которая объединит наконец-то патриотические движения. Жизнь настоятельно требует дать отпор тем, для кого российская госу­дарственность не более чем «имперские амбиции» и кто хотел бы сегодня начать ее историю с нуля, проведя тотальную или выборочную местечко­во-национальную «суверенизацию». Уж кто в этом может быть заинтересо­ван — так это всевозможные мафиозные структуры. Тут уже отмечалось, что для коррупции и «теневиков» никаких границ не существует в принципе (чем больше «границ» — тем легче будет концы прятать). Для политика­нов, способных только хулить прошлое, но ничего пока не сделавших благо­го для настоящего и будущего — тоже «суверенизация» всего и вся — весьма благодатная среда. Пора уж судить о наших «избранниках» по их делам, а не досужим словесам, многообещающим заверениям и посулам.

Как ни драматично это признать, страна находится не просто в сос­тоянии кризиса. Она — в состоянии политического и социально-экономи­ческого тупика. Это итог как деятельности многочисленных правительств былого «социалистического выбора», так и непрофессиональных исканий правительства «демократического настоящего». Резонансный распад поли­тической и экономической структур Союза сделал будущее образовавшихся «суверенных» республик-обломков чрезвычайно трудноуправляемым, а, следо­вательно, непредсказуемым. Разрушение «тоталитарного прошлого» привело к зияющим трещинам в «демократическом» настоящем. Воистину: не стреляй в прошлое из револьвера, дабы оно не ахнуло по тебе из пушки. Судя по всему,«пушка» прошлого уже по нам бабахнула. Так что надежда лишь на то, что снарядик летит небольшого калибра, покалечит наше настоящее, но не разнесет в клочья будущее.

«Демократы» сулят нам рай для избранных,«предприимчивых», которые не только выживут в текущий период, но еще и обогатятся, разграбив обще­народное достояние и «непредприимчивых». Впадает в предсмертное голод­ное нищенство наше старичье, которое ради существования «демобоссов» отишачило на государство всю свою жизнь. Так что у старшего поколения в перспективе ничего отрадного нет и быть не может — оно обречено на беды. А каково сейчас «молодому поколению» от тех, кто только-только рождается, до тех, кто напрочь проедает родительскую зарплату и при этом полуголодны?! Так что и о нормальном будущем нечего даже заикаться: в него прийдет ослабленное и озлобленное несправедливыми невзгодами по­коление. Уверен, если бы «демобоссы» в свое время заикнулись о таком ходе" реформ" — никто бы их не поддержал, кроме ворюг и ловчил. Но и

сейчас власть их задышала на ладан."

Уф-ф-ф, и этот без вмешательства армии нормализации бытия в стране не мыслит. До чего ж горячие! Может быть найдутся головы потрезвее?!

«В о л о к о в. Нашу экономику сейчас давят „три богатыря“. Пер­вый „богатырь“ — это ушедшая в коммерческие структуры многочисленная „пирамида“ партократии. При Горби партократы хапанули столько, что им „социалистический выбор“ стал поперек горла: при нем их финансово-эко­номическая „самореализация“ ну никак не могла пройти. Вот с помощью „демобоссов“ они и рванули стройными рядами к „светлому капиталисти­ческому перевыбору“. Думаю, что партобюрократия умыкнула, так сказать „приватизировала“, львиную долю невесть куда сгинувшего золотого запаса страны. Пожалуй, Союз они именно поэтому, как и „демобоссы“, очень хотели похоронить: нет юридического хозяина, попробуй найди „концы“ золотишка в хаосе „суверенизации“… Может я перегибаю, но с Горби, Политбюро и последующими правительствами надо разобраться на уровне статей уголов­ного кодекса. А то даже Ельцин не знает где золотишко. Так что наших правителей за кордон ни-ни: пусть-ка ответят.

Второй „богатырь“ — теневики.  Развал, беззаконие, произвол, в кото­рые ввергли страну Горби и его последыши, позволили им полностью легали­зоваться. Более того, вакханалия коррупции, думаю, дала возможность умык­нуть им значительную часть золотого запаса, путем соответствующих  сде­лок с  фирмачами через свое лобби в „демобоссии“ и смыкания с „обижен­ными“ экспартобюрократами „в законе“.  Теневики вырвались на  междуна­родную арену, образовались интернациональные мафиозные структуры. Зачем им рыночная экономика?! — Ведь рынок — это конкуренция, диктат произво­дителя, закона и потребителя. Им же потребна монополия — они ее и удер­живают. Москва — тому пример.  Даже из Подмосковья  частник  не  может пробиться на  столичный рынок — грабят, избивают, попросту не допускают. Вот тут антинародная сущность  »демобоссии"  просматривается  наиболее четко: велика Россия, но в столице-то наведи порядок, она-то под боком и вполне могла бы быть местом демонстрации «нового экономического поряд­ка». Нет, бал правит мафия — это при нашем-то аппарате принуждения?!  О приоритете производства не может быть и речи — тут получение сверхпри­были весьма  проблематично.  Вот  биржевая и банковская деятельность — это да! — отсюда и бирж в стране больше, чем во всем ином мире.

Третий «богатырь» — «демобюрократия»,«демобоссия». Вознесясь к власти на волне антикоммунистического народного движения,«демобоссы» деградировали как «слуги народа» несравненно быстрее коммуняк. Дорвав-

шись до власти,«демобоссы» тут же забыли  все  предвыборные  обещания.

Они активно и «плодотворно» сомкнулись с мафиозными структурами экс­партобюрократов и теневиков.

Иллюстрацию? — Пожалста. Жил-был известный профессор-экономист. Очень большой экономист, но стал еще большим демократом. Мы, бараны, сде­лали его чрезвычайно важным начальником в столице. И вот совсем недав­но небезызвестная демократическая газета публикует, что...(пауза) наш демократ-экономист-профессор за краткое пребывание в структурах «демо­боссии» сколотил шестое по величине (в столице) состояние. Как ни выспрашивал по телику любимый нами ведущий: правда это или нет? — Ему в ответ:«И не то чтобы да, и не то чтобы нет»… — Мораль? — Значит правда. Вопросы еще есть? — Думаю, что нет.

Ну как вам, уважаемые коллеги, такая «рыночная экономика»?!

Э л ь в и р а Ф е д о р о в н а. Да, изменилась Манежная,«оплот демократии». Какие были демократические манифестации — людское море! Какой душевный подъем! Сколько светлых надежд! Все пошло прахом — ни­когда не предполагала такого развития событий. Видно слабо Ельцину против трех «богатырей», а опереться на армию побаивается — ведь у него имидж победителя путча… Трех же «богатырей» ему без армии не одо­леть. Если не идти на поводу у «богатырей», то прийдется Президенту с реалиями «рыночных реформ» подождать пока мафиозные структуры завершат формирование первичных капиталов и разделят сферы влияния между собой.

Ж и л о в. Ельцин возжелал смену экономической формации, резкий уход на пути «общечеловеческой цивилизации» — вот теперь и идет пожи­нание плодов от обильного посева. Вослед за Горби, он пошел путем раз­рушений, без должной генерации конструктивных тенденций развития.

Т а т ь я н а. А была ли у Ельцина альтернатива? И есть ли она теперь? — По-моему, его влечет рок событий. Кроме того, его враг — без­духовность. На знамени «демократов»: «Обогащайтесь!». Под таким лозун­гом Россию не возродить. Требуется некое духовно-правовое начало. И нечего пытаться демократическими методами управлять недемократическими структурами — это или утопия, или ханжество. А то иногда складывается впечатление, что ельцинское правительство ничем не управляет, плывя в русле, требующемся «трем богатырям». Конечно, наследие Борису Николаеви­чу досталось растрепанное и испоганенное — большевики и Горби нанесли России вред, соизмеримый с нашествием татаро-монголов. Положение в стране чрезвычайное, поэтому и меры требуются чрезвычайные. Политика же правительства зачастую просто-таки пораженческая — в Прибалтике, напри-

мер. «Русскоязычное население»  там  предано  и  дискриминируется.  Не

обусловлено ли это «расчетом» «демобоссов» за былую поддержку прибал­тов в борьбе против коммуняк? Вы помните, как удивлялись мы, в частнос­ти, что московские манифестации буквально захлестывались знаменами и транспорантами прибалтов. Хватало их и в «путч» у Белого Дома. Так что прибалтийские «уши» демократов здесь торчат четко. Это, а также отсутс­твие реальной борьбы с «тремя богатырями», дает мощные козыри политикам типа «сына юриста».

Нам нужны не велеречивые политики, срывающие аплодисменты зарубеж­ной публики, не начитанные экономисты, а патриотически настроенные руко­водители и хозяйственники, готовые терпеливо и компетентно, шаг за шагом выводить страну из трясины, в которую ее ввергли коммуняки и «творцы перестройки». Зачем пытаться втиснуть ногу в модельный башмак, когда для преодоления нашего бездорожья требуется керзуха?!

Снобизм наших «демобоссов» все более отталкивает их от народа и противопоставляет ему. Нарастает раскол творческой и гуманитарной ин­теллигенции с простонародьем. Это крайне печально и опасно. Ведь народ без интеллигенции — это колониальная, бездуховная масса. Жизненно необ­ходимо слить воедино мысль и практическое действие. «Космополитизм» чреват большими неприятностями и для «демобоссов» и для интеллигенции (чрезвычайно им увлекающейся). В частности, Швеция официально указывала Эстонии на дискриминацию русских, а наше правительство и интеллигенция

— ни гу-гу. В чем дело?

Демократия начинается не с парламента, а с муниципалитета, то есть с местного управления. Не будет демократии в низах, не будет ее и вооб­ще. «Демобоссы» же уже сделали очень многое для конфронтации как с местами, так и с простонародьем (даже в столице). Они действуют в соот­ветствии с классической формулой: ломающий существующий уклад, всегда играет на низменных чувствах людей, формируя для себя опорный социаль­ный слой. Формирование «предпринимательской» прослойки и по форме, и по содержанию тому яркий пример.

Ельцину нужно радикально пересмотреть место армии в политике. Я не призываю его стать российским Пиночетом (ведь Президент — главноко­мандующий). Но солидарна с точкой зрения — армия есть сила, могущая по­мочь ему направить ход событий в требующуюся народу сторону (если он намерен их туда «поворачивать»). Пока сработают «демократические меха­низмы», народ протянет ноги или с дубьем пойдет на Белый Дом и Кремль, призвав на помощь армию.Так лучше Президенту возглавить армию в проти-

востоянии мафиозным структурам, о которых он наконец-то снова соизволил

вспомнить.Может быть это позволит уже без коммуняк вырулить на эволю­ционный путь реформ по китайскому варианту? Конвергенция. А для разра­ботки варианта «чрезвычайного положения», направленного против мафиозных

структур, привлечь Кургиняна, руганного-переруганного «демобоссией». Нужно прекратить дифференциацию: демократ — не демократ. Наступи-

ло время патриотических движений. К чему приводит «демократия» в наших

условиях — уже видим — это нищета народа и власть бандократии.

Ж и л о в. Что меня огорчает, экономические реформы проводятся уж слишком схематично, бездушно что ли. Правительству Гайдара надо было думать не только о бюджетных схемах, но и о людях, труженниках, которые этот бюджет создают. А то при нем пошел черный юмор:«Егор Кузьмич ли­шил нас выпивки, а Егор Тимурович — закуски...» Нужно было создать оп­ределенные стартовые возможности всем, а как дела пойдут далее — это уже забота граждан (пенять им будет не на кого). В целом же, я не могу разделить оптимизм правительства, что реформы идут «по плану» и будут плодотворны. Слишком многое вселяет пессимизм. Нет ответственного и профессионального управления собственностью, не создается массовый труженник-собственник — основа рыночной экономики.

Сейчас ситуация для труженника просто-таки убийственная. Вот мы,«братья по разуму», Будов, Волоков, Попов, Иванко и ваш покорный слу­га, заключили договор на выполнение научно-технической разработки с за­водом. Сумма договора фиксированная — в начале года на предприятиях все денежки расписываются дотла. Горбатились мы горбатились, а когда по завершению разработки прошел расчет — «прослезились»: инфляция превра­тила наш труд практически в мартышкин. Ну, а если бы мы не делали ре­альное дело, пустились в спекуляцию (коммерцию так сказать) — сколько бы «бабок» зашибли?! Так что судите сами на нашем примере кого стиму­лируют «рыночные реформы» правительства господ.

Многое тут, конечно, шито белыми нитками. А еще экономические войны с «суверенными» республиками, во имя образования которых Борис Николае­вич со товарищами основательно потрудились...

Можно нас упрекнуть: мол, умники, валите все на правительство. — А кто же прежде всего виновен?! — Стрелочник? Еще пример на нашем уровне действий. Старший научный сотрудник разработал схему испытаний с гру­бейшими ошибками в постановке задачи исследований. Да как бы в этом случае ни усердствовал в работе квалифицированный лаборант — вся его работа пойдет коту под хвост. И наоборот: если руководитель правильно

выберет направление и подходы к выполнению исследований, то ошибки ла­боранта могут ухудшить, но не «запороть» работу. Мораль сей басни ясна?

Б у д о в. То, что рухнула классическая российская государствен­ность — мина замедленного действия, которая может разнести вдрызг любую экономику. Россия делает слишком щедрые «подарки» суверенным республи­кам и Западу. Разрушая государственность на уровне Союза,«суверенщики» напрочь пренебрегли правом. Ведь если расторгается большевистский со­юзный договор от 1922 года, то одновременно аннулируются и неправомер­ные большевистские границы между республиками и восстанавливается еди­ная и неделимая Россия в исторических границах. Только после это­го, сотворив декларацию о независимости, можно приступать к долгому пе­реговорному процессу о границах. Попытки «резать по-живому» всегда гу­бительны. Думаю, что размашистую щедрость российских руководителей ис­тория поправит.

Что бы лестное или оправдательное ни говорили в адрес российского руководства, меня пугает с какой легкостью оно решилось на стимулирова­ние и даже провоцирование самораспада старого российского государства

— Советского Союза. Такого еще не было в истории человечества!!! Прав­да, Ельцин не желает примириться с результатами своего собственного вы­бора, ему не хочется расчитываться за свою победу над Центром и его воплощением — Горби.

Вроде как «суверенщики» России никогда не смотрели на географи­ческую карту, не осознавали во что обратится их страна после отщепления Украины и Белоруссии в пределах современных «границ». О суверенизации Казахстана уже и говорить нечего (он никогда не имел государственнос­ти). Такое саморазрушение государственности граничит с невменяемостью. Можно понять промашки на этом поприще нас,«маленьких людей», доверив­шихся элите российской интеллигенции. Разрушив государственность,«эли­та» раздробила скелет, нервную и кровеносную системы существования рос­сиян. Считая себя мозгом нации, эти «демобоссы», увы, оказались в соот­ветствии с ленинским определением — ее экскрементом.

Мы, россияне,- нация безумцев, дебилов. Положив в землю десятки миллионов человек во время Отечественной войны ради защиты своего го­сударства, мы, нелюди, до основания разрушили его в мирное время, в самой благоприятной международной обстановке. Идея «суверенизации» РСФСР, ко­торой мы бурно аплодировали, по сути, как отмечали коллеги, оказалась по­раженческой. Наша интеллигенция в очередной раз оказалась гнуснейшим сбродом, ввергшим простонародье,«маленьких людей», в беспросветье нуж-

ды, серости и дальнейшего вырождения. Да-да,«демобоссия» — это достой­ное продолжение деяний коммуняк в самых худших их проявлениях. От на­ших бизнесменов мы не скоро дождемся появления новых Мамонтовых, Моро­зовых, Ховриных..."

— Однако, правильно они обозвали суть своего сборища — «посидел­ка». Воистину, они будто бабы на заваленке: мысли ихние шарахаются из стороны в сторону, словно коза без привязи. До купцов российских добра­лись. Ну, что ж — послушаем и о них.

«В о л о к о в. Ховрин… Слушай, а это не тот ли, что в Сибири в столыпинские времена разворачивал торговлю?

Б у д о в. Ховрины — крупные московские домовладельцы, но дела свои вели и в Сибири.

В о л о к о в. Во-о-он оно что. Мой дед, Матвей Иванович Скоро­ход, по прозвищу „Мудрый“, в Кулундинской степи работал приказчиком у Ховриных. Очень тепло о них отзывался — умелые купцы и люди добрые. Начав у Ховриных с нуля, дед накопил изрядную сумму и купец благословил его на собственное дело. А тут грянула революция и пошло...

Смотрю я на дедовские фотографии и сравниваю со своей жизнью. Не в мою пользу это сравнение, хотя у деда было образованьице в три класса церковно-приходской школы, а у меня ученое звание и степень. Он приехал на быках на дикие земли, а я родился в добротнейше сработанной им усадьбе, которая с годами построения все более развитого социализма приходила во все больший упадок. В доме был своего рода семейный струнный оркестр: гитара, мандолина, домра, балалайка… Как соберутся старшие, как грянут — душа пела. Я же — как перекати-поле...

В чем разница? — Разница в том, что Матвея Ивановича не били по рукам, а уж по голове — тем более. А меня: то по рукам, то по башке, а когда вконец очумеешь — пинком под зад (извините — Волоков коснулся колена Эльвиры Федоровны).

Да, коммуняки перспективы не имели. Созданная ими затратная эконо­мическая система не могла обеспечить благополучие народа. Партократия прогнила насквозь и созрела для перестройки. Однако, то, что смогли сде­лать китайцы, мы не сумели. Выходит, в нашей партократии процессы разло­жения зашли слишком далеко, непоправимо далеко? — Не хочу в это ве­рить, не могу. Ведь Андропов смог придать положительный импульс эконо­мике страны — это в свое время признал весь мир. А вот Горби — чтоб ему пусто было...

Ну, а мы, совки, быстренько  стали  антикоммунистами  и  вот — имеем

»демобоссию", развал страны и нищенское существование с пролонгацией до

второго пришествия.  Горька судьба России в ХХ веке.  Более семидесяти

лет твердили о построении  светлого  будущего, общества  братства, вроде

как воплощения заповедей Божьих на Земле (хотя храмы порушили) — ком­мунизма, но так и не начали по-существу это святое дело. Более того — впали в сатанизм. Теперь уж немало лет твердим о демократии, а сотвори­ли что-то совсем уж непотребное. Впали в дебилиаду — разрушили свое государство.

Мечта о денежном мешке, цель и смысл жизни в виде этого мешка — это уж конец вырождения. Во всяком случае, не для России это, что бы там наши апологеты коммерции ни булькали. Желающие мне возразить — читайте «Розу Мира» Даниила Андреева.    продолжение
--PAGE_BREAK--

С а н и н. Точно. Америка, ее экономика — явление сугубо технокра­тическое и не может быть образцом для человечества, в том числе для России. Если все страны будут потреблять, как Штаты, то Землю сожрем в момент.Для нас главное — возрождение духа. Если же не возродим дух рос-

сиян — не восстановим и экономику.  Интегрирующими идеями может  стать

укрепление российской государственности и Русский Космизм.

Если исходить из воззрений Великого Космоса, человечество едино. Нужно уходить от всевозможных вооруженных конфронтаций. В то же вре­мя, геополитическая система будет более устойчива, если помимо такого центра, как Штаты, останется второй, уравновешивающий — Россия.

Что двухцентровая система более стабильна, признает даже такой ан­тикоммунист как Маргарет Тетчер. Зато этого не могут или не желают по­нять отечественные левые радикалы, всевозможные националисты, стремящие­ся к местечково-национальной «суверенизации» России — «галинастаровой­товы», кажется, так их тут обозвали.

Нужно пресекать культивирование чувства ущербности у нашего наро­да. Исходя из канонов психоэнергетики, это один из приемов биовампириз­ма. Чтобы в макромасштабе выкачать из народа биоэнергетику, в него все­ляют чувство виноватости. Что-то очень много у нас развелось самоуни­чижителей. Неспроста это, неспроста. Здесь под благими покровами сокры­то великое сатанинство. Так что пора кончать с этими стенаниями и ша­жок за шажком идти к национальному возрождению России, к достоинству россиян, попранному сначала коммуняками, а затем оплеванному «антигосу­дарственниками» из стана «демобоссии».

Что мне более всего претит в современном российском правительстве

— так  это отсутствие борьбы с пресловутой «российской тройкой»:  кор-

рупцией, жульничеством и разбазариванием, некомпетентностью.  Уж  больно

жулики-коммерсанты и  вымогатели-бюрократы в фаворе.  Неуж-то мы столь

прогнили, что не осталось России верных сынов?! Обидно за народ и дер­жаву нашу. Однако, верю я в возрождение могущества российского эгрего­ра. Сражен же в конце концов Горби! — этот злой гений современной ис­тории нашей страны. С ним ох как еще требуется разобраться. Будут сра­жены и его последыши, вскормленные на серебренники Запада, — дадут им еще ха-а-р-р-рошего пинка!

В объятия Природы! — вот к чему я вас призываю. Вослед Порфирию Иванову! Искать клочки благодатной почвы и вносить в нее зернышки Доб­ра, выпалывая сорняки зла."

— Ну и ералаш! Как это их Маринка говорит:«Бли-и-ин!» Шарахают­ся, как пьянь, от купцов до Великого Космоса. Эдак и до бреда недалеко. И чем же у них все прикроется?

«П и л и г р и м. Да-а-а, единение с Природой нам ох как бы приго­дилось. А мы не только не живем в ладу с ней, а все насилуем и насилу­ем. Она же, при всей кажущейся мощи, сущность с весьма тонкой организа­цией. Вмешаться человеку в ее жизнь теперь не столь уж и сложно. Вот пример. Американцы во Вьетнаме, ведя боевые действия, подвесили на небе „вторую Луну“ — мощный отражатель. Так весь животный мир просто-таки обезумел от такой, казалось бы, плевой перемены. Нарушились природные биоритмы, что и вывело из себя живые существа.

То, что я сейчас выскажу, может показаться фанатам „демократии“ неприемлемым совершенно. Если требуются в живой природе (а человек — ее представитель) крутые перемены, то свершать их следует постепенно, с минимальной динамикой. Все в экологии, в среде обитания происходит мед­ленно, эволюционно — этому должен следовать и человек. Главная моя мысль такова: разобщенность, культивирование эгоизма, так называемых „личностных черт“ — губительно. Да-да, губительно! Идея коммунизма, в принципе, для живых существ плодотворна до святости. Даже Маугли в джунглях познал: Все мы — братья! Все одной крови! Во всей природе чрезвычайно развито „чувство локтя“, сожительства! „Чувство локтя“ — как жизнеспасительный принцип! Нарушитель его неукоснительно и беспо­щадно карается, рано или поздно. Маугли опять же тому свидетель!

Драма „социалистического прошлого“ не в ошибочности принципа „коммунистического будущего“, а в сатанинских путях попыток его реали­зации. Нет более светлого общественного обустройства, чем описанное Иваном Ефремовым в „Туманности Андромеды“. Да-да, сейчас это восприни-

мается как беспочвенная фантазия.  Но нет у человечества иного пути  в

Далекое Будущее, если оно, Человечество, намеревается там побывать. Пот­ребительское общество Штатов бесперспективно, при всем кажущемся (из нашего нищего и полуголодного болота) его совершенстве.

Кто и как мог бы реализовать человеческое сообщество по образцу „Туманности Андромеды“? — вот вопрос вопросов. Главный провал,»ахилле­сова пята" творений Ефремова — это схематичность человеческих образов. Эдакие люди-титаны, люди-эталлоны, которые воспринимаются «маленькими людьми» как безжизненные или как носители определенных идей. Но, доро­гие мои, в этом «титанизме», а также сверхразвитом «чувстве локтя» между собой и с Природой — есть единственный путь людей в Далекое Будущее.

Природу нельзя насиловать, социум должен учиться у нее: не от частного к общему, а от общего к частному. Приоритетны, увы, обществен­ные, а не личностные интересы и потребности. Наши современные социаль­ные «демократические» концепции разрушительны для людей — они едва подходят только для сегодняшнего бедственного дня.

С а н и н. Будущее только за автотрофным Человечеством!

П и л и г р и м. Согласен. Однако, это далекая перспектива, которую Ефремов, конечно, тоже мог бы описать (судя по уровню его личных позна­ний), но наш оголтелый «материализм-атеизм» был на этом направлении со­вершенно непробиваем.

Э л ь в и р а Ф е д о р о в н а. Коллега Санин нам уже намекнул как приступить к «автотрофизации» чловечества. Это путь Порфирия Ива­нова, конкретно продемонстрировавшего доступность для «маленького чело­века» торжества духовного над материальным.

С а н и н. Надо же, как вы сразу уловили мою мысль!

П и л и г р и м. Согласен-согласен, о чем речь! Триада, осуществля­емая Учителем Ивановым в жизни: Совесть — Разум — Любовь к Природе,- бесспорна. Совершай добрые поступки и Природа не будет на тебя набра­сываться! Самое же важное, он жил как обычный человек и подчеркивал, что он не святой, не праведник. Трудись в Природе! Живи в Природе! Люби Природу!

Э л я. Эх, если бы Господь дал людям Разум… Если бы люди осозна­ли, что уныние — смертный грех и обратили взыскательность прежде всего в себя, а не вовне...

Т а т ь я н а. Уважаемые коллеги, вы знаете какое бы обвинение нам сейчас предъявили вы-с-с-сокоинтеллектуалы?

И в а н к о. Какое?

Т а т ь я н а. Только ненормальные мыслят глобализмами.

П и л и г р и м. О да! Особенно расценили бы нас таким вот мака­ром экономисты-профессионалы «рыночно-капиталистического выбора». Так вот, эти «экономисты», столь часто вещающие по радио умиротворяюще-хлю­пающими голосами, привели нас к началам «рыночной экономики» по образцу «Рижского рынка». В противовес — пример старообрядцев. В период своих метаний от «русской йоги» до постижения протопопа Аввакума, я побывал в их селениях как в лесах, так и на горах. Вот это коммунизм!

П о п о в.  Во дает! Так можно прийти к тому, что главное проявле­ние антикоммунизма — это марксистско-ленинское учение!

П и л и г р и м. А что, в такой оценке что-то есть!

(Громкий общий хохот)"

— Вот и завершился наш пространный экскурс в сферу воззрений рос­сийских «совков». Таковы их скоропалительные и порой необуздан­ные,«непричесанные», высказанные по-житейски, взгляды и оценки сформули­рованных в заглавии дилемм:«Революция? — Эволюция! Капитализм? — Ком­мунизм!»(именно они,«совки», проставили знаки препинания). Автор трак­тата надеется, что незначительные комментарии «кумира толпы» — Аркаши Апломбова создали определенный диссонанс с высказываниями участников «посиделки» (ведь Аркаша — тоже «совок»). Ну, а теперь попытаемся ос­мыслить почерпнутую из [ ] фактуру с помощью ортодоксальных философс­ких работ.

Прежде всего обратимся к воззрениям В.И.Вернадского, труды которо­го сыграли значительную роль в становлении современной картины мира (природа научного мировоззрения, взаимодействие естествознания и фило­софии, этика научного творчества, закономерности перехода биосферы в но­осферу — сферу разума). По своим философским основаниям мировоззрение Вернадского носило материалистический характер. Он был одним из созда­телей антропокосмизма — системы, в которой естественноисторическая при­родная (в широком смысле — космическая) и социально-гуманитарная, чело­веческая, тенденции развития науки гармонически сливаются в одно целое.

Да-а, Владимир Иванович мастерски сплетал в одну косу пряди «высо­кой философии» и эмоционального рассмотрения злободневных проблем те-

кущего бытия.  Да извинит уважаемый терпеливый читатель за пространное

цитирование работы, написанной почти 90 лет назад [117],- уж больно она

злободневна, все будто бы о сегодняшнем дне.

Итак:«Никогда на памяти живых людей вопросы общественной этики не становились перед нами с такой силой и яркостью, с какой они стали ны-

не, во времена смуты и анархии.  В эпоху, когда  государственная  машина

совершенно расстроилась, когда отдельные ее части стали действовать не­зависимо, когда кругом крупные и мелкие агенты власти открыто и на гла­зах всего мира творят величайшие преступления...- в эту эпоху анархии перед каждым отдельным гражданином вопросы общественного долга и об­щественной нравственности встают во всем своем величии, настойчиво и властно требуют ясного ответа, требуют действия. Никто не в силах и не может спокойно и холодно закрыть глаза, пройти мимо. Всякий чувствует себя частью целого. Не холодным рассудком и не привычкой подражания создается и поддерживается в эту эпоху гражданское чувство обществен­ности. Оно охватывает человека на всяком шагу, оно родится в крови, в пожарах и страданиях, оно подымается в народном движении...»

Далее:"… Что делать отдельной личности для того, чтобы вывести страну из тяжелого кризиса, из бедствия? Именно он — этот проклятый вопрос — настойчиво и страстно выдвигает в жизни нормы общественной этики. Тот или иной ответ на него всецело зависит от практических по­литических идеалов. Когда наступит прекращение кризиса? Когда жизнь страны и народа войдет в нормальное русло?"

И еще:«Прежние цели и задачи государственного бытия должны сохра­нить свое неизменное значение: внешнее могущество, сильная армия и сильный флот, рост государственной территории, рост средств, находящихся в руках правительства. Дальнейшее территориальное расширение и неук­лонное претворение в единое целое захваченных племен и народов должны давать работу государственной машине. Государство, отождествляемое с

правительством, должно быть признано тем благом, которому приносится все

в жертву, перед которым стираются интересы отдельных личностей, исчезает

личная инициатива… Все средства дозволены, когда надо спасти погибаю­щее великое целое. Нужны лишь последовательность в проведении мер, не­уклонность и решительность.»

Вот так-то, досточтимые словоблуды-«интеллектуалы» и национал-су­веренщики. Но и «национал-коммуно-патриотам» есть над чем задумать­ся:«На русский народ выпала фатальным ходом истории доля двойной тяго­ты: бесправие, полная подчиненность государству, самые элементарные на­рушения прав личности, отнятие в пользу государства на чуждые цели внешнего могущества главной части народного труда — соединились с зах­ватом в пользу меньшинства источников народного богатства, с эксплуата­цией его труда, тесно связанной с основными условиями современного строя. В тяжелую минуту кризиса надо было сбрасывать двойные цепи, и

многим кажется и казалось, что в эту эпоху одним  ударом  можно  снести

основы старого строя и заменить их новыми, которые дали бы человеческое

существование порабощенным классам и слоям русского государства.  Опыт

государственной жизни более современных организаций человечества, веко­вая работа теоретиков и программы социалистических партий Запада дали готовые формулы, дали идеи и указания, применение которых кажется этим защитникам интересов народных масс легко и просто осуществимым.»

А в заключение:«Жизнь требует в настоящее время действия, а не мечтания. В эпоху кризиса выступают вперед практические средства врачевания, а не теоретические диагнозы болезни. Идеологи прошлого и мечтатели будущего не охватывают всего содержания, какое может вылиться в нормы обществен­ной этики.  Ни  те  ни другие не учитывают сложности жизни, заменяют ее схемами и построениями.  Каждый человек должен искать своего ответа на запросы жизни.  Он  сам должен дать его, сам своим усилием ввести его в общую суммарную работу человечества… Все изменилось сразу и  навсегда с началом государственного кризиса.  Он призвал к действию тех русских людей, которые ненавидели прошлое, но не верили в жизненную правду  фан­тазий и схем далекого будущего.  Они хотели создавать настоящее, искать реальных выходов в государственной и общественной жизни современности.»

Не находит ли уважаемый терпеливый читатель, что ход мысли и всплески эмоций незабвенного академика Вернадского, в принципе, весьма созвучны вышеприведенным стенаниям безвестных «совков» из [40]? В то же время, им однозначно отдается предпочтение эволюционному развитию общества и социальной среды его обитания, а не революционным потрясени­ям. Дилемма:«революция — эволюция» решается в пользу «эволюции». Не устраивает академика и общество, основанное на эксплуатации большинства меньшинством, когда в пользу меньшинства захватываются источники народ­ного богатства. Следовательно, он за общество социальной справедливос­ти, о котором мечтает сонмище «совков». Думаю, что экспансивная Маринка (из процитированной выше повести [40]) не сдержала бы восклицания по такому поводу:«Ребяты, а Вернадский-то с нами!!!»

Ну, а теперь из стана традиционной науки, ярким прдставителем кото­рой является Вернадский В.И., передислоцируемся в пределы науки «нетра­диционной» и оценим: насколько сентенции «совков» созвучны с ее поло­жениями. Агни-Йога, поведанная нам Е.И.Рерих, явно отдает предпочтение коммунизму в сформулированной в заглавии раздела трактата дилемме. Од­нако, приведенные цитаты уважаемый терпеливый читатель н обнаружит в шеститомнике [4], они почерпнуты лишь из «мозаики Агни-Йоги», изданной

несколько ранее [116].

Только по этой «иллюстрации» видно сколь слаб человек: первый ва­риант «Агни Йоги» издавали одни люди, второй — другие, а в итоге читаешь будто бы разные произведения, написанные на одну тему и одним языком. Отвергают «коммунистическую ориентацию» Агни-Йоги и те, кто истово раз­махивает белым с красным символом «знаменем Рериха» на манифестациях столичных «демократов». Но пора и к делу. Итак, книга вторая, часть вто­рая «Община»:

"… В свое время Ленин уже ощутил без малейшего материального ос­нования неприложность нового строя. И невидимые лодочки подвезли про­виант к его одинокому кораблю. Монолитность мышления бесстрашия созда­ла Ленину ореол слева и справа. Даже в болезни не покинуло его твердое мышление. Его сознание сосредоточилось, и вместо недовольства и жалоб он удивительно использовал последнее время. И много молчаливой эмана­ции воли посылал он на укрепление дела. Его последние часы были хоро­ши. Даже последний вздох он послал народу. Видя несовершенство Рос­сии, можно многое принять ради Ленина, ибо не было другого, кто ради об­щего блага мог бы принять большую тяготу. Не по близости, но по спра­ведливости он даже помог делу Будды. И нет области, которую он бы от­верг, подобно разным правителям. Книги его Мы меньше любим, они слишком длинны, и самое ценное в нем в книгах не выражено. Он сам не любил свои книги. Ленин — это действие, а не теория."

Далее:"… Прочитайте жизнь Ленина. Никогда он не жаловался, никог­да не считал себя ущемленным, отстаивал свою веру. Появление Ленина примите как знак чуткости Космоса. Мало последователей Ленина — много легче быть его почитателем. У последнего лентяя есть портрет Ленина. У последнего болтуна есть книга о Ленине. Но Иван Стотысячный собирает жатву ленинских зерен. Нужно приложить новые семена к новым людям."

И это надо бы отметить:"… Уже видели, как коммунист принимает Учение. Уже видели, как легко говорить с коммунистом. Для одного Мы Ма­хатмы, для другого — ученые, для третьего — повстанцы, для четвертого — комитет революционеров, но само Учение оправдывает все надежды комму­нистов… Почтим Ленина со всем пониманием. Явим утверждение Учите­ля, сохранившего постоянное горение в удаче и неудаче. Среди чуждых ему сотрудников нес Ленин пламя неугасимого подвига. Учение не прерывалось ни усталостью, ни огорчениями. Сердце Ленина жило подвигом народа. У него не было страха, и слова «боюсь» не было в его словаре. Он успел ярко зажечь своим примером свет. Руша, созидал он сознание народа."

Вот это важно:"… Истинный коммунист гибок, подвижен, понятлив и смел. Именно Ленин охватил бы пришедшую минуту Азии. Где же его учени­ки? Жду, жду… Время близко и благоприятно, если приблизиться без преда­тельства и тупости."

И наконец:«Ленин мыслил широко и понимал материю. Неужели вы не можете хотя бы частично следовать за вождем? Младенческий материализм

— дурман для народа, а просвещенное знание — лестница победы.»

В качестве примечания:«Махатма означает великая душа, вместившая явления Нового Мира.»

Таким образом, и на сей счет уже известная Маринка из [40] заклю­чила бы:«И Агни Йога за нами!!!» Судя по всему, посев Горбачевско-Ель­цинских «интеллектуалов» падает в нашей стране на весьма неблагодатную почву. Ну а что Агни Йога говорит в адрес самих «интеллектуалов»?

— "… Не безграмотный народ разъярится против действительности, а маленькие грамотеи будут свирепо отстаивать свою близорукую очевидно­сть. Они думают, что мир, заключенный в их кругозоре, действителен, все же остальное, им невидимое, вредная выдумка. Что же лежит в основе этой ни­щенской узости? Та же самая, изменившая вид собственность: это мой сви­нарник, и потому все вне его ненужное и вредное… Если химическая и би­ологическая очевидность сложна, то еще сложнее очевидность планов пост­роения жизни и действий."

— Истину молвил Солженицын А.И.:«Образованщина...» Думаю, послед­няя оценка Агни Йоги уместна и в адрес естественно-научного фундамен­тализма.

Именно эта духовная узколобость «интеллектуалов», у которых голова закружилась от благоденствия «золотого миллиарда» Западной Цивилиза­ции, ввергла «маленьких людей» России в омут бедствий, поскольку им за­хотелось, чтобы на ее просторах было так, как «Там».

Но что же далее? — Далее, по самому простому и очевидному сцена­рию, будет так. Техногенная цивилизация, в которой все Человечество, над­рывая пупы в устремлениях достичь «западный» уровень потребления, обес­печит бурное нарастание последствий «парникового эффекта». Даже если содержание диоксида углерода в атмосфере будет нарастать очень медлен­но, в ближайшие четверть века температура атмосферы поднимется на пол­тора-два градуса. Ну а затем «дело техники»: тают ледяные «шапки» на полюсах и «всемирный потоп» — 40 — 50 процентов суши уйдет под воду. Тут никакой мистики, эзотерики — любой осведомленный профессиональный эколог, мышление которого не зашорено (к таковым себя относит автор

трактата) должен сказать то же самое.  Уж не будем распространяться на

предмет разрушения  озонового  слоя Земли, что в определяющей мере тоже

«на совести»  «золотого  миллиарда».  О  нет, автор  трактата   никогда

не«снимет шляпу» перед обществом, мерилом достоинств человека в котором

является величина счета в банке (хотя и отечественные правящие «комму­няки» ему были тоже не по душе).

Творчество — как поиск Истины,- таково кредо, которому следует ав­тор трактата и призывает к тому же собратьев-«совков».  В определенной мере «Творчество» звучит синонимом Господа Бога: Творца всего Мирозда­ния. Творить — значит следовать божественному предназначению.

Ну а «познание истины» с точки зрения восточной Мудрости[118] — сознание божественности человеческой природы и единства всей проявлен-

ной Жизни, выражающей собой Жизнь Бога.  Воля Бога  выражена  в  законе

Кармы. Цель человеческой эволюции — полное осуществление божественных свойств человека, которое его приведет к отождествлению его воли с во­лей Бога. Когда человек осуществляет это единение в себе, час его спа­сения пробьет. Таков конечный смысл учений всех великих Учителей чело­вечества. Следовательно, в познании истины и в развитии воли скрывается та сила, которая может освободить человека из-под власти Кармы.

Несомненно Истине служил наш брат «совок» С.Платонов[119].  Физик и математик-системщик, он трудился в оборонке, постигая на досуге Гегеля и молодого Маркса, русскую  религиозную философию и дзен-буддизм, осмысли­вая трактаты А.Тойнби.  В 1983  году, когда  Андропов  задал  вопрос  о том, кто мы такие и где находимся, С.Платонов счел себя наконец-то приз­ванным и обязанным.  Вот и возникли трактаты  [119], опубликованные  уже посмертно.

С.Платонов был убежден, что, не пережив момента истины, не обретя адекватного самосознания, общество не в состоянии реально влиять на процесс собственного развития. Он застал начальный период перестрой­ки, когда модным было говорить об «ускорении». Сам он считал, что при существующих обстоятельствах любые «резкие движения» приведут лишь к тому, что ускоряться будет течение неконтролируемых нами деструктивных процессов (что в полной мере и свершилось в 90-х годах), а также наше фатальное отставание в понимании их сути и в способности ими управлять (и это сбылось). Вот почему такое громадное, судьбоносное значение он придавал беспощадно точному ответу на вопрос о формационных, укладных и логических координатах того этапа, который сначала считался «развитым социализмом», затем «застоем», избавление от которого силами «демокра-     продолжение
--PAGE_BREAK--

тов" ввергло великую страну в период «развала» с крайне смутными перс­пективами (невольно напрашивается аналогия с непотопляемым «Титани­ком», по касательной направленным на айсберг, вспоровший ему борт).

Жаль, что «платоновы» не были должным образом востребованы власт­ными структурами, своевременно не осознаны широкой общественностью (возможно, последнее было вообще нереально, а властные структуры озабо­тились только накоплением собственного капитала, превратив страну и на­род в «расходуемый материал»).

Диалог с представителями отечественных «общественных наук» предс­тавлялся Платонову преступной и бессмысленной тратой драгоценного вре­мени (тоже, вероятно, правильно). Открытую публикацию находил совершенно неприемлемой и даже социально опасной. Муки авторского самолюбия были ему чужды или в совершенстве укрощены им во имя великой цели блага Отечества. Он утверждал, что общественное сознание страны трагически отстало, заблудившись в потемках межвременья, в то время как современное общественное бытие ушло вперед на много десятилетий. Внутри этого че­ловека постоянно стучал метроном, отсчитывая секунды тающего отрезка времени, оставленного нам историей на то, чтобы образумиться. Мы не об­разумились, мы «рванули на десять тыщ, как на пятьсот» и, конечно,«спек­лись», возымев жатву по посеву.

С.Платонов был убежден, что мы уже находимся в ситуации, когда нет больше времени многословно уговаривать друг друга «начать с себя» (как в реальности «начали» — теперь мы знаем), когда вопросом жизни и смерти оплота социализма является наша способность безотлагательно делать ровно то, что необходимо делать. Что именно — он знал. Это знание не было самоубеждением фанатика, оно вырастало из освоенной культуры, из Платона, Гегеля, Маркса.

Он считал, что идеи — объективный мир, существующий помимо желаний отдельного человека и вне его головы (эгрегоры, информационные поля, но­осфера). Идеи никому не принадлежат, их открывают в культуре, как остро­ва в океане. В частности, он пишет о взрыве неверно рассчитанного ядер­ного реактора за год до Чернобыля. Ощущение того, что промедление недо­пустимо, становилось у Платонова все глубже, перейдя в понимание меха­низмов грядущей катастрофы.

Мир не востребовал С.Платонова, ему не оказалось в нем места. Пла­тонов умер, мир изменился в драматическую для «маленьких людей» сторону.

Слабое утешение, что в [28] отечественные философы призывают к преемственности, отмечая:"… Попытки огульного отрицания всего научного

наследия классиков марксизма-ленинизма не приемлемы, ибо любая наука, как

и культура, должны развиваться преемственно, бережно сохраняя все ценное

и положительное из прежнего содержания."

Ну, а что подсказывает интуитивная логика? — Исходя из вышеизло­женного, память о «проклятом социалистическом прошлом» в среде «малень­ких людей», россиян-«совков», жива. Более того, они полны ностальгии по тем временам, поскольку «демокрадия» с бандитскими проявлениями принес­ла подавляющему большинству из них практически только плохое. Поэтому на выборах в декабре 1995 года победит блок партий, сгруппировавшихся вокруг «зюгановской». Эти партии коммуно-патриотического толка избави­лись от былых партократов, которые теперь стали ба-а-альшими «демокра­дами и дерьмократами», предоставив при этом карт-бланш бандократам. Эти партии теперь в состоянии в полной мере воспользоваться всем негати­вом, сотворенным «демократами», и опереться на недовольство обнищавших и прозревших народных масс. В этой связи, правящий режим предпримет все возможное, чтобы исключить истинно демократические выборы, а при благоп­риятном стечении обстоятельств перейти к диктатуре «демокрадии». И За­пад его поддержит.- Насколько этот прогноз соответствует истине, прове­рим через год с небольшим.

Автор трактата надеется, что после победы на выборах «зюгановцы» и иже с ними навсегда «забудут» о «мировой революции»,«диктатуре проле­тариата», атеизме, монополии общественной собственности (многоукладность экономики), поддержат реальное предпринимательство, образование, здраво­охранение, науку и культуру, станут защитниками интересов трудового на­рода, будут истинными патриотами. Исчезнет наследие кровавого, беспощад­ного к экологии среды обитания наших бренных тел и душ, большевизма. В обществе воцарит социальная справедливость. Прекратится разграбление национального достояния и социально-экономический геноцид народа. Страна пойдет по «китайскому» варианту реформ.

Безусловно, оппонентам найдется что возразить автору трактата на сей счет. Ведь «коммунистический блок», мировая система социализма рухнула и для этого были весьма веские причины [120]. Однако, помимо

«коммунизма» марксистского (из которого тоже  не  все  можно  отметать

огульно), в котором «бытие» очень решительно определяет «сознание», есть

еще «коммунизм» христианский, где «бытие» и «сознание» слиты воедино (и

даже последнее превалирует). Общество социальной справедливости, прожи­вающее в согласии с Мирозданием — вот то обустройство, которое соот­ветствует соборному менталитету русского народа. Ну, а «скомпрометиро-

вавший» себя термин «коммунизм» — пусть останется, поскольку сильна привычка обозначать им воплощенную социальную справедливость.

На что уповает автор трактата? — На то, что в нашем народе еще найдется немало «платоновых», а смена властных структур приведет к их реальной востребованности. И наконец, останется уповать на Провидение.

— Ту непостижимую силу, которая в октябре-ноябре сорок первого остано­вила фашистские орды у стен практически бззащитной Москвы, когда (как ярко показал А.Бек [121]) остатки нашей разбитой армии заново открывали

для себя даже… залповый огонь по противнику...

Итак, мы погрузились в среду обитания современного «маленького че­ловека». Теперь обратимся к последнему прибежищу наших страждущих душ

— к спасительной и многоликой Любви.

Есть любовь и есть печаль,

Остальное — ложь...

(Н.Добронравов)

Я поля влюбленным постелю,

Пусть они поют во сне и наяву.

Я люблю — и, значит, я живу,

Я живу — и, значит, я люблю...

А многих, захлебнувшихся любовью,

Не дозовешься, сколько не зови...

(В.Высоцкий)

ГЛАВА 4.                             Л Ю Б О В Ь  -   П Р Е К Р А С Н А Я   С Т Р А Н А...

Философии и сущности любви посвящено немало солидных работ [122].С чего  же нам приступить к размышлениям на сей прелестный предмет?  — Проследим, однако, для  начала, как характеризует земное любовное действо Ешка — «посланец» иноземной цивилизации, действующее лицо повести «Пен­таграмма»  [39].«Внедрившись»  в человеческое сообщество, как это ранее описано в повести [37], он воспылал симпатией к неприметной  земной  де­вушке  Марине.  Ешка  принял  в ее судьбе столь деятельное участие, что заслужил прозвище Пигмалион.  Соответственно, Марина стала Галатеей.  И вот, Пигмалион просвещает Галатею.

«Тело человека — это „доспехи“ для его души в подлунном мире, за­щищающие ее от недобрых проявлений астрала. Нарушение целостности де­вичьего тела очень сильно облегчает проникновение темных, недобрых сущ­ностей в самые сокровенные глубины естества и приводит ко все большему душевному смятению. Вот еще почему издревне стихийно ценилось девичье целомудрие. Поэтому и я, не будучи уверен в способности принести тебе счастье земное, так вот оплошал… Ведь не оберегай я тебя в дальнейшей жизни, могли последовать другие, просто алчущие твоего тела и особенно — посягающие на чистоту души твоей.

Дай Бог тебе удачно выйти замуж. Чтобы был у тебя достойный се­мейный очаг, согревающий душу и тело. Ты его заслужила, как никто иной. Однако, поимей в виду, пожалуйста, еще вот что. Даже благополучная семей­ная жизнь — это не легкая прогулка, а многотрудное и непростое деяние. Пока свиданки, встречи-прощания, ухаживания, наконец, свадьба и медовый месяц — это одно. Но увы, сие не более чем начало увертюры, продолжи­тельность которой год, а то и более. Семейная жизнь — это не только согласие душ, мыслей, чувств и деяний. Это еще и очень-очень большое терпение. „Быт заедает“ — непреложная истина. Когда потребуется изо

дня в день мыть, убирать, стирать, готовить на кухне и так  далее, и  тому

подобное — возникает „мертвая зыбь“, неукоснительно пытающаяся расша­тать супружеский „ковчег“. Грязные мужнины портки и носки иногда вызы­вают такой негативный резонанс, что его запросто не переживешь. А тут еще „эффект приедания“: изо дня в день одно и то же „блюдо“ — роднень­кий муженек. Как бы ни был он хорош, надоест — будь готова и к это­му, хотя поначалу верится в такое с ба-а-альшим трудом. Так ведь?

— Угу,- подтвердила девушка, слушавшая все эти сентенции, будто де­тективную интригу.

— Чтобы сохранить, продлить свои чувства к возлюбленному, любовью не следует „объедаться“ — возобновил Пигмалион свой беспощадный „се­мейный ликбез“. — Супруга можно принимать в дозах, не превышающих кри­тические, ничего лучшего тут не придумаешь.

— Никак вы ерничаете?  — насторожилась Галатея.

— Ни в коем разе! Просто выкладываю все, как на духу, без малейшего политеса.

— Выходит,»счастливая любовь" обречена?!

— У неразумных возлюбленных.

— А как ведут себя «разумные» ?

— По принципу:«Быть  счастливым — значит быть ловко обманутым!»

— Это что ли втихую друг другу рога наставлять?!

— Ну зачем же так грубо! В любви, как на кухне, требуется хотя бы минимальное разнообразие (извините уж за такую приземленную прозу жиз­ни). Очень-очень мало однолюбов, так же как и людей, с удовольствием вкушающих изо дня в день одно и то же блюдо в течение многих лет свое­го бытия. Поэтому нужно, чтобы любви «большой» от случая к случаю (или постоянно) сопутствовала любовь «маленькая». Человеку от природы даро­вана влюбчивость — своего рода инстинкт «любовного самосохранения». Увлекайтесь, прелестная сударыня, но так, чтобы не приведи Господи оби­деть своего благоверного. Семья — дело святое. Но с природой, породив­шей человека и требующей своего — тоже приходится считаться. Пройдя между такими Сциллой и Харибдой, обворожительная дама сохранит семейное благополучие до, увы, неизбежной гробовой доски. Позволяя себе «невинные шалости», умейте и прощать. Будьте терпимы и снисходительны!

— А коль все же...

— Начни сначала, начни с нуля! Вас ждет новая любовь, только нужно ее найти и обрести! Стряхнуть с себя хрустальную печаль и решительно устремиться в ждущую впереди огнедышащую лаву страстей! Нужно воспри­нимать жизнь как поток времени, который рано ли поздно вынесет терпели­во ожидаемое исполнение желаний. Нужно только выучиться тер-

петь, ждать, верить и надеяться.

Пигмалион вдруг вспомнил как однажды увлек смущенно сопротивляю­щуюся обнаженную Галатею к огромному трюмо, доставшемуся ему по случаю при отъезде в Израиль соседей из ближайшей четырехэтажки.

— Глупенькая, ты посмотри какая прелесть!  — Что вы имеете в виду?

— Твое тело. Ты не смущайся, ты посмотри на свое отражение в зер­кале, только как на произведение искусства.  Какие красивые  линии  те­ла, сколь  изящны  и  в  то же время эротичны формы, каким лунным светом отсвечивает матовая кожа, как струятся по плечам волосы...

Галатея прекратила сопротивление и, сохраняя укоризну в гла­зах, глянула в зеркало. Он с удовлетворением наблюдал за переменами в девичьем лице. Оно постепенно обрело отрешенную удовлетворенность, а серые глаза пристально вглядывались в зеркальные глубины. Затем тело обмякло и привалилось к мужской груди, головка откинулась на его пле­че, а полузакрывшиеся глаза обрели пристально-изучающее выражение стро­гого ценителя. Так они простояли до онемения ног. Пигмалион понял, что Галатея любуется своим телом и не решался прервать очарование.

А потом, потом их тела, не меняя позы, поплыли в каком-то сомнабули­ческом танце. Девушка закинула руки себе за голову и сомкнула на ешки­ной шее, продолжая раскачиваться на пологих волнах незримого течения.

— А любуются только женским телом? — соскользнуло с ее губ. — Не только, но преимущественно да, женским. — А почему бы вам полностью не обнажиться?

— Ну-у, я совсем иное дело,- смутился в свою  очередь  Пигмалион.

— Вот как, значит в этом все-таки есть нечто порочное? — насторо­жилась девушка.

— Понимаешь, воплощение истинной плотской прелести, красоты — это только женщина. Леонардо да Винчи, как ты знаешь, великий знаток и цени­тель красоты, отмечал уродливость мужского полового органа и непосредс­твенно половых сношений.  Он считал, что только экстаз, одержимость поз­воляют нормальному человеку преодолевать отвращение, которое должно при этом возникать.

— Ой, неужели это так?! — воскликнула девушка, задумалась и вдруг, смущенно хихикнув, вымолвила: А ведь действительно он по-своему прав.

— Судя по всему, Леонардо знал толк в интимных отношениях мужчины и женщины. И не только он. То была мудрая, наблюдательная пора. Не зря ее назвали — «Эпоха возрождения». Вот до чего они додумались и я с ни-

ми полностью согласен.

— У женщин необыкновенная способность порождать иллюзии, быть не такими, каковы они на самом деле. Женщины полны очарования. Женская стихия — стихия космическая, основа творения. Лишь через женственность человек приобщается к жизни космоса.

Человек в полноте своей есть космос и личность. Любовь не облада­ет способностью к развитию в подлунном мире. Платонический эрос сам по себе безличен, но направлен на красоту, на божественную высоту, а не на конкретное существо. В христианском мире эрос трансформируется, в него проникает начало личности.

Человеку свойственна мечта о любви. Странно, когда люди говорят о радостях любви. Более естественно говорить о трагизме любви, ее печали. Любовь, в сущности, не знает исполнившихся надежд. Счастливой бывает лишь обыденность. Очень редка и необыкновенная любовь, связанная с ду­ховным смыслом жизни.

— Но все-таки бывает?  — оживилась девушка.

— Конечно же, лапочка.  Не обессудь, тема любви крайне непроста для обыденного, повседневного общения.  Поэтому, коль я не смогу высказаться просто, постарайся воспринять по сути, не придавая значения форме.  Так вот, тайна пола раскрывается лишь в любви.  Любовь лежит уже в каком-то ином плане бытия, не в том, в котором обитает род человеческий.

Любовь вне человеческого сознания. Она не нужна роду человеческо­му, перспективе его продолжения и обустройства. Сексуальный разврат ближе и понятнее человеку, чем любовь. С развратом можно устроиться в среде обитания, а с любовью — нельзя (поскольку она не подлежит никако­му упорядочиванию). В любви есть роковое семя гибели обитателей этого мира. Она не от мира сего и почти с ним не совмещается. Любовь — твор­ческое дерзновение. Таинство любви — творческое откровение самого че­ловека. Оно зачиналось в мистической любви, всегда разрывавшей границы физиологии и экономики.

Любовь в подлунном мире трагична и не допускает подчинения любым нормам. Она сулит любящим гибель (есть ли счастливая легенда о люб­ви?!). И величайшее в любви то, что сохраняет ее таинственную свя­тость,- это отречение от всякой жизненной перспективы, жертва жизнью, несоизмеримой по ценности. Жизненное благополучие, семья — моги­ла любви. Именно жертвенная гибель в жизни и накладывает на любовь пе­чать вечности. Подлинная любовь — гостья иного мира. Любовь, творящая вечность, исключает возможность сексуального акта, преодолевает его во

имя иного соединения. Сильная любовь не нуждается в сексуальном влече­нии. Влюбленность жаждет абсолютного слияния, духовного и телесного. Сексуальный же акт разъединяет. Любовь — это дерзновение, свободный по­лет.

— Но ведь все это есть в наших с вами отношениях! — воскликнула Галатея.

— Значит это настоящая любовь?!

— Да, Маринушка, и не только это, но и многое иное, о чем я еще не поведал.

— Так скажите же!!!

— Скажу-скажу, конечно. Вот ты была преисполнена смущения перед своей наготой, вынырнувшей из омута зеркала. Сохрани это в себе навсег­да: нежность, кротость, застенчивость, стыдливость, робость. Именно такая женщина, наиболее далекая по образу от мужчины, завладевает им страстно. Знай: сила любви определяется пропастью разделения, пространством отда­ления. Боготворение заложено в культе мужской любви. Женщина редко яв­ляет собой тот образ красоты, перед которым можно преклоняться. Именно поэтому любовь и приносит мужчине такое жгучее разочарование, так ранит несоответствием образа женщины с красотою вечной женственности. Но высший, мистический смысл любви не в преклонении и боготворении женщины как воплощения красоты, вне лежащей, а в приобщении к женственности, в слиянии мужской и женской природы в образе и подобии Божьем, в андроги­не. В высшей любви женская и мужская природа перестают быть чуждыми и враждебными. Необходимо очищение от эротического обоготворения женс­твенности, перенесенного на саму божественную жизнь.

Уф, я тебя, Маринушка, однако, уморил. Но должен отметить еще одно: выйдя замуж, как можно дольше сохрани дистанцию во взаимоотношениях с супругом, ни в коем разе даже не пытайся почувствовать его своей собс­твенностью, предаться панибратству. В идеале — обращайся к нему «на вы», сохрани такую форму обращения как можно дольше.

— Как с вами? — Если угодно, да. Мы с тобой привязались друг к другу физически и

духовно, эта привязанность не омрачилась никакими размолвками. Тут — дружба, тут — родство душ, тут — любовь, надеюсь...

— А нас не могли бы обвинить в разврате или извращенности?

— Почти общий закон развращенности — неспособность к сильной люб­ви, так сказать — роковой. Отличительная черта развращенного человека — он безличен в сношениях с партнерами. Для него существует удовольст-

вие, но нет привязанности.  Нет избрания, нет исключительности.  А разве

кто-то заменял мне тебя?

— Нет-нет, конечно нет! Но ведь мы такие разные, особенно в возрас­те...

— О! Именно в этом и заключается «изюминка» взаимоотношений по­лов. Сила любви определяется контрастом и отдаленностью любящих друг друга. В случае немалой разницы лет, главный колорит любви состоит в чувстве защиты и покровительства, конечно, старшего к младшему. А со стороны младшего — в чувстве благоговения, почтительности, немножко страха, уважения, сплетенного со страстью и с доступностью предмета страсти.

Понимаешь, физиологическое воззрение на пол совершенно неверно. В любви пол — уже не физиология, хотя и спускается до нее. Да ведь и «фи­зиология» имеет в себе темную, необъяснимую сторону, противоположную не­живой природе. Именно когда неживая природа переходит в таинства био­логии, свершается начало перехода в пол, точнее — она начинает быть под управлением пола как души.

Конечно, человек любит не физиологически, а душевно: физиология не знает избрания, предпочтения — она вообще не имеет лица. А любовь — это бесконечно личное чувство. Тайна любви может проявиться во всей своей трансцедентности, когда она возникает, например, между сорока- и шестнад­цатилетними. Будто бы тянется «колыбель» к «гробу» и наоборот. Все взаимосвязано, все обнимается.

— Ой, мне как-то не по себе стало. «Колыбель к гробу»… Жуть.

— Не «жуть», а особенность любви в ее ярких проявлениях. «Даль­ность» и «расстояние» — непременные побудители любви, а что может быть далее, чем «смерть» и «рождение»?! Поэтому в редчайших случаях, когда загадочным мистическим путем они устремляются навстречу друг дру­гу, почти ничто не в силах их остановить, не разрушив их хрупкого су­щества. Ничего нельзя представить глубже всепоглощающей нежности, како­вую испытывает старший к юному. «Старость» служит прекрасному. Здесь чувство и никакой «физиологии». Физиология осторожна, смешного боится. А любовь — нет! Такая любовь — это победа «завтра» над «вчера», будуще­го над прошлым.

И еще: сберегай чистоту своей души как можно дольше, лучше всего — навсегда. Это величайшее твое достояние, эквивалентом которого не пос­лужит никакой наряд, никакой шарм. Поэтому, если тебя «кольнут» когда по поводу одеяния и прочей житейской мишуры — не бери в голову, это мело-

чи. Но убойся «потерять себя».

Да, потом Галатея уехала. И потекла для Пигмалиона река земного времени без нее. Однако, спустя годы вдруг раздался телефонный звонок и далекий-далекий голос Галатеи вымолвил:«Спасибо вам за все-все. Дни, проведенные с вами, оказались лучшими в моей жизни...» — Может ли любящий смертный желать большей награды?!

Ну, а мы, уважаемый читатель, обратимся к теперь уже трезвым размыш­лениям и воспоминаниям Ешки. — Есть глубокое, трагическое несоответс­твие между любовью женской и любовью мужской. Между ними странное не­понимание и драматическая отчужденность. Женщина — существо совсем иного порядка, чем мужчина. Она гораздо менее человек, а гораздо более — проявление природы. По своей сущности она — носительница половой сти­хии. Половая жизнь захватывает женщину целиком. Анюта с гривой черных волос и омутом синих глаз тому живое свидетельство. «Вьется алая лента игриво в волосах твоих темных, как ночь...»- непроизвольно напел Ешка и смущенная улыбка коснулась его губ, разгладив глубокие складки у рта.

— Женщина — это не совсем человек. Животные инстинкты переполняют ее, иногда являясь основой сущности. И сколь бы ни была она прелестна, последствия этого могут быть ужасающи. О, Леда… Солнечное сущест­во, пленившее детскую душу — сколь удручающ твой образ...

Женщина всегда живет одним, не вмещая в себя многого. Она с трудом воспринимает способность мужчины овладевать полнотой бытия. Женщина гораздо более способна отдаваться чему-то одному, тому, что ее сейчас захватило: например, переживанию, вытеснившему всю остальную жизнь, весь мир, или делу (значительно реже). У женщины одно становится всем, в од­ном она видит все, в одно все вкладывает. Светлые образы Татьяны и Люд­милы убеждают меня в этом.    продолжение
--PAGE_BREAK--

Все бытие отождествляется женщиной с тем состоянием, которое в данное время ею обладает. С этой особенностью женской природы связано сравнительно слабое чувство личности и большая зависимость от време­ни, от сменяющихся переживаний.

В мужской природе сильнее чувство личности и большая независи­мость от сменяющихся во времени состояний, большая способность совме­щать всю полноту духовного бытия. Мужчина не склонен безраздельно от­даваться радости любви или страданию — у него всегда еще есть его творчество, его дело, вся полнота его сил. — Неуемный поклонник Ее Вели­чества Звездной Ночи, неистовый Онурез де Бульбак — свидетельство тому.

Личность женщины подвержена распадению на отдельные переживания и

она готова к жертвенному закланию себя во имя этого переживания. Имен­но поэтому женская природа так склонна к гипнозу и к одержанию. Женс­кая истерия имеет связь с этой особенностью и корни ее метафизические. С этим связано и все высокое в женщине и низкое в ней. Прелестные де­вушки — Лорка и Маринка, Леда, сокрытые покровом тихих печалей, сотканная из света Валя, Людмила — это ведь все о вас. Но Татьяна, Эльвира Федо­ровна и Эля тому весомое возражение.

Женщина часто бывает гениальна в любви, она вкладывает в любовь всю полноту своей природы и все упования свои связывает с любовью. Мужчина же не вкладывает в любовь всего себя. В стихии женской любви есть что-то грозное и поглощающее, как океан. Притязания женской любви так безмерны, что никогда не могут быть выполнены мужчиной. На этой почве вырастает безысходная трагедия любви. Раздельность мужского и женского — этот знак падения человека делает трагедию любви беспрос­ветной. — О, Галатея и Татьяна — вы снова предо мной...

А если приподняться чуток над поверхностью бушующего моря житейс­кого, то половая любовь связана с самим существом личности, с утерей че­ловеком образа и подобия Божьего, с падением андрогина, в котором женс­твенность была не чуждой ему стихией, внешне притягивающей, а внутренним началом человека. И религиозный смысл любви половой, эротики в том, что она является тогда источником движения личности ввысь, творческого ее восхождения. В подлинной любви есть творческий прорыв в иной мир, прео­доление необходимости. Любовь — явление горное, а не равнинное. Любовь

— полет, сокрушающий любое любое «равнинное» устроение. Именно любовь побуждает продираться через энергетические барьеры параллельных ми­ров, дабы попасть в объятия очаровательных «Валь» подлунного мира.

В любви-дружбе нет той отчужденности и в то же время притягатель­ности, какая есть в любви половой. В дружбе нет той полярности, притяги­вающей противоположные стихии, и нет такого сочетания любви с враждой. Дружба наполняет жизнь личности положительным содержанием, но не затра­гивает первооснов личности. Пол разлит по всему человеку. Дружба лишь часть его, лишь душевная функция. Но в подлинной, глубокой дружбе есть элемент эротический — есть если не прямая, то косвенная связь с полом. Энергия пола, энергия жажды соединения может быть направлена и на друж­бу. И та лишь дружба полна высокого смысла, в которой есть напряжение половой энергии. — Эля и Иванко,«Идущие Млечным Путем» — это же о вас.

Любовь половая знает тайну двух и она коренится в полярности рас­павшихся стихий. В христианской любви есть отблеск небесной эроти-

ки, есть направление на все человечество и на весь  мир  энергии  пола.

Любовь половая преодолевает греховное распадение мужского и женского в нездешнем соединении двух. Падение и распад человека были связаны с полом. С ним будет связано и окончательное воссоединение. Только в не­бесной эротике нет скуки всего земного, смертельной скуки приспособле­ния к необходимости. — О служитель и почитатель Звездной Ночи! — о те­бе ведь все это (см.приложение).

Но путь к всеобщему людскому примирению в любви пролегает только через духовный андрогинизм (от чего ушли — к тому и возвратитесь). Андрогинизм и есть окончательное соединение мужского и женского начал в высшем богоподобном бытии, окончательное преодоление распада и раздо­ра, восстановление образа и подобия Божьего в человеке. — Мудры земные религиозные философы, пришедшие к таким воззрениям.

В андрогинизме разгадка той тайны, что в Абсолютном Человеке — Ии­сусе Христе не было видимой людям жизни пола, поскольку в лике его не было распадения, рождающего земную жизнь пола. Через любовь отчужденная женская природа воссоединяется с природой мужской, восстанавливая це­лостный образ человека. Поэтому любовь — путь восхождения падшего че­ловека к богоподобию. В эротике есть искупление полового греха челове­ка. В андрогинизме осуществляется взаимопроникновение всех клеток мужской и женской природы, предельное их слияние. Связь любви эротичес­кой с андрогинизмом и есть ее связь с личностью. Всякая личность по-своему андрогинична. В любви должна открыться не только тайна женс­твенности и не тайна мужественности, а тайна человека. Эротическое пот­рясение — путь выявления красоты в мире.

С чувством исполненного долга Ешка-Пигмалион заснул на жестком холостяцком топчане."

Диссонансом довольно трезвым рассуждениям о любви Ешки-Пигмалиона звучит чувственная история Людмилы из той же «Пентаграммы» [39]. Быв­ший ее ученик Иванко и его возлюбленная — Лорка (воспитанница Людмилы) поклялись друг другу «в вечной любви». Однако, Лорка не дождалась Иван­ко из армии,«загуляла» и уехала в Москву [36]. По возвращению из Афга­на, Иванко обнаруживает у Людмилы трактаты «Ветка Персика» и подозрева­ет, что она способствовала развращению Лорки. Будучи в гостях у Людми­лы, Иванко напивается «до потери сознания» и насилует бывшую учительни­цу из мести за предполагаемое растление возлюбленной. Следует отме­тить, что до этой драмы Иванко мечтал, чтобы Лорка с годами стала именно такой, как любимая учительница — Людмила. И вот после безумной ночи

наступает утро, а с ним и пробуждение Иванко, крепко спавшего на полу  в

квартире учительницы.

«Иванко проснулся от того, что луч солнца, словно соломинка, щекотал ему нос. Громко чихнув, приподнялся и диковато осмотрел незнакомую обс­тановку. — Где я? — вырвалось у него.

С торжественным визитом в гостях у бывшей учительницы,- как гром средь ясного неба прозвучал знакомый, но непривычно издевательски-иро­ничный женский голос.

Иванко рванулся было вскочить, но обнаружил, что под простыней он „в чем мама родила“. Его взгляд лихорадочно заметался в поисках одежды и споткнулся, натолкнувшись на взор серо-стальных суровых глаз. Людмила Александровна сидела босая в кресле, одетая в тот же халатик. Суровость в ее глазах постепенно сменялась нескрываемым любопытством.

— Людмила Александровна, как я оказался здесь на полу, в таком ви­де? Где моя одежда? Какой кошмар,- залепетал Иванко.

— Во-первых, не Людмила Александровна, а Людмила, еще лучше — Ми­ла, поскольку вчера изволили-с настоятельно со мной пить-с на брудер­шафт. Чтя восточные традиции, я редчайшему гостю отказать не смогла. Так вот, дражайший Вася-Василек: мы теперь только на ты-с (женщина си­дя, комично изобразила реверанс). Кроме того, в традициях брудершафта так меня лобзали, что до сих пор больно притронуться к губам.

Во-вторых, Вася-Василек, ты проявил не лучшие рыцарские и братские качества, поэтому и лежишь нагишом под простынкой. Облачение твое, то есть одежда, в надлежащем виде и полной сохранности. Так что не изволь беспокоиться. Сейчас ты все получишь, потерпи минутку — я же вынесла адскую ночь.

А теперь ответь-ка мне дражайший младший брат мой, Василек, как это тебя армия или Афган превратили из милейшего юноши в жестокого, беспо­щадного насильника?

— Какого насильника? — наконец выговорил Иванко.

— Самого натурального, полюбуйся: она мгновенно распахнула халатик и пред Иванко предстало красивое женское тело в пляжном купальни­ке, покрытое огромными и небольшими синяками и кровоподтеками. Инстинк­тивно взметнулась рука Иванко и прикрыла его глаза.

— Что, не изволите взирать на плоды хмельной любовной страсти?! Нехорошо, Вася-Василек.

— Неужели я мог это сделать? — Обомлел Иванко.

— Во  хмелю  и в великом праведном гневе, Вася.  Неуж-то совсем не

помнишь что творил? Тогда я пойду подогрею чай — традиция есть тради­ция, а ты, пока будешь его пить, постарайся все вспомнить до конца.

Болезненно поморщившись, Людмила поднялась и босыми ногами прошле­пала на кухню. Иванко же, прикрывшись простыней, поспешно оделся (все было аккуратно сложено на стуле в изголовье) и заглянул на кухню.

— Надо бы и умыться. Разрешаю воспользоваться одной из моих зуб­ных щеток. Там даже есть безопасная бритва — продолжала ерничать хо­зяйка.

Приведя себя в порядок, Иванко понуро вошел на кухню. Все более кошмарные эпизоды его поведения выплывали в памяти. Он был готов про­валиться сквозь землю.

Ароматный чай, разжаренные манты взбодрили и подкрепили его. Пред­ложено и опохмелиться, но он отказался, что было встречено с одобрением. Когда завтрак завершился, мучительный разговор продолжился.

— Как себя чувствуешь мой новый братик во любви, Василек?

— Людмила, ну что ты меня терзаешь. Твое слово — и я с разбега в пропасть. Или вызывай милицию — я сдамся без сопротивления и каждое твое слово — будет моим словом, я все подтвержу. Нет мне прощения ино­го, кроме как от тебя.

— Спасибо и на этом. Так, как ты меня в эту ночь изнасиловал — мо­жет только сексуальный маньяк или безумец. Первому — нет прощения, вто­рому — сострадание.

Василий, ты веришь теперь, что не могла я обучать Ларису по той книге? И мне она что ли как учебник для познания одной из самых зага­дочных сторон жизни людей, а не для сексуальных утех?

— Верю, Люда.

— Спасибо, искреннее спасибо: ты сбросил тягчайший камень с моей души. Сброшу и я с твоей: этой ночью у нас с тобой не было ничего! По­нятно, ничего?!

— Как это — ничего?

— Я все тебе прощаю, ты не виновен предо мной и тебя не за что ка­рать! Пусть злая энергия, накопленная в тебе тяготами жизни и неспра­ведливостями, уйдет от тебя через меня. Навсегда уйдет: будь добр, Васи­лек, сотри из памяти невзгоды и продолжи жизнь с чистого листа.

— Люда, ты святая… Я для тебя жизнь отдам! — Иванко пал с табуре­та на колени, прополз так к женщине и положил ей голову на колени. Прохладная нежная ладонь охватила разгоряченный лоб.

— Вот даже как?!  Однако, жизнь за жизнь: ты требовал от меня сына

— я тебе его действительно подарю.

— Ты возьмешь меня в мужья!? — всей душой рванулся к ней Иванко.

— О нет, Вася-Василек: это может превратиться для меня в божью ка­ру. О твоем сыне будем знать только ты да я. Для остальных — это тайна из тайн. Поклянись, что навсегда сохранишь ее!

— Клянусь, Мила...- прошептал Иванко.

— А теперь пора тебе домой. Скажи, что с сослуживцем проезжим за­гулял. Ко мне прийди через два дня. Помни: через два дня и без спирт­ного. Не забудь, будь мужчиной, ну и не пей в эти дни — порозовев поту­пилась Людмила.

Губы Иванко впились в руку Людмилы и долго не могла она оторвать его от своих колен. Когда, наконец, его выпроводила, увидела в кресле за­писку:»Тебе". Под ней лежал яркий пакет. Развернула. Засверкали под лучами солнца камни, волнами света переливалась ткань и масса прочих столь милых женщинам безделушек...

Задумавшись Людмила постояла над этими дарами. Потом, решив­шись, хмыкнула и, набросив ткань на левое плече, подошла к трюмо. О жен­щины, сколько в вас прелести!

Иванко пришел в обусловленный срок и была ночь, переполнившаяся нежностью и любовью. Так повторилось еще однажды. После этого Людмила строго сказала: Все, Василий, поверь — будет тебе сын. А пока уезжай — нет тебе доброго места в этом городке: поищи-ка его за тридевять зе­мель! И ко мне больше ни-ни: пока не будет сына — прощай!

Минули быстролетные месяцы. Поселок «Юбилейный», привыкший жить размеренной жизнью и в котором, казалось, все знают все обо всех, вдруг всполошился волной слухов и слушков. А как же! Предмет пристального внимания местного женского сообщества — одинокая учительница Людмила Александровна, чье обаяние не давало покоя завистницам, внезапно оформи­ла отпуск без содержания «по семейным обстоятельствам» и отбыла в не­известном направлении. Потом заговорили:«Наша-то принцесса, оказывает­ся, забеременела! Кто же это сподобился так? Какой-такой королевич?!» Однако, время — воистину лучший из лекарей: новые местные события зату­шевали остроту сенсации, имя милой женщины поминалось все реже и реже. Лишь Степка (см.[36]) от к случая к случаю напивался и, буяня, орал что-то невразумительное в ее адрес. Никак ведьмак не мог порешить: от него ли понесла Людмила иль действительно загадочный удалец сумел пре­успеть?

А в  далекой прохладной России, Людмила Александровна, Людмила, Мила

тихо и незаметно проживала с мамой, готовясь встретить свое  столь  же-

ланное чадо.  Интимные  отношения со Степаном, о которых никто, даже ма-

ма, не ведал, огорчали ее тем, что не решалось робкое женское сердце  по-

родить на  свет  потомство столь необузданной и суровой натуры.  И вот

внезапное вторжение Иванко. Василий, милый мой мальчик и такой безжа­лостный насильник. Но его она вполне смогла понять и простить, а он от­ветил столь искренним чувством...

Под низким, пасмурным, однако до боли родным небом свершилось: громкий детский крик огласил белую палату и губы, надиво легко разро­дившейся Людмилы, беззвучно прошептали:«Здравствуй, Василий Васильевич Иванко! Нет, ты будешь все-таки Вася Крылов»...

Такая вот любовь.  Такие вот страсти.  Мы же, уважаемый терпеливый читатель, обратимся еще к одному эпизоду «Пентаграммы». Эта любовь сов­сем иная...

«Испытатель — поседевший исследователь-профессионал, завершил про­верку ответственной разработки в сложных полевых условиях. Ему не спа­лось и, лежа на спине, он смотрел на черную небесную высь, испещренную яркими звездами. — Та-а-ак,»поехали": побежал пред закрытыми очами круговой узор черно-белого орнамента — значит началось вхождение в транс. Сейчас явится ему Татьяна — наваждение студенческих лет, маги­чески сотрясшее всю его судьбу...

Добра и щедра была она, когда «пребывала в уме»: многим хорошим оделила соседей. Но ужасающей бездной разверзались огромные, черные, яв­но нерусские глаза, когда гнев охватывал ее разум и душу. Исходившее из этих глаз неземное мерцание обволакивало огневавшего ее и, цепенея, пос­пешал он ретироваться не выдержав молчаливого отпора. Но в то же время руки Татьяны могли снять дикую головную боль, когда не брали никакие таблетки. Малец, то метавшийся в горячечном бреду, то заходившийся кри­ком, успокаивался и засыпал, если вибрировали над ним тонкие длинные пальцы Татьяны с темно-красными острыми ногтями, а затем будто бы что-то невидимое собирали они с него, отводили в сторону и отряхивали налипшее и неприятное. Ведала Татьяна и то: какие молодые будут жить в добре и согласии, а каким еще до свадьбы надо бы разбежаться в разные стороны.

Многое, очень многое, то величественное, то устрашающее заставляло хорошо знакомых, да и почти незнакомых, склоняться перед нею в уважи­тельном приветствии. Лишь одно не могли понять добрые люди: почему же при такой красоте и женственности была Царица столь одинока? Если сре-

ди них не нашлось для нее достойной пары, то неуж-то не отыскался доб­рый молодец и за тридевять земель?! И если, допустим, Царица себе никого не искала, то неуж-то никто из достойных не прельстился ее прелестями? Ведь человек же она, хотя и «царица». Есть же в ней христианская ду­ша, тянущаяся к теплу, свету и взаимопониманию? Как же можно из близких только пуделя иметь, а до него и вовсе никого в доме не было? А может, в таком случае, и не человек она? А коль не человек и не от Бога, то не сатанинского ли роду-племени?! — Так размышлял пожилой люд на скамееч­ках у подъездов. О чем думали ученые, работавшие в многочисленных лабо­раториях, отделах, станциях — не ведомо: народ это был молчаливый и скрытный, на лице — благое желание, а что в душе да разуме — Бог лишь ведает.

Но тетя Фрося авторитетно отвергла все подобные домыслы.  Татьяна

— божий человек, хоть и сила в ней сверхчеловеческая. Находится, мол, у нее в потаенном месте дивная старинная икона — не иначе как чудотвор­ная: как постоишь перед нею, да перекрестишься истово — большое облег­чение в тягостях. В сумраке вроде как от Образа исходит сияние. Одна­ко, углядела все это тетя Фрося тайно от Татьяны, поэтому товаркам предъ-

явить никак не могла.  Но те и так ей на слово верили — нутром, мол, чу­ем, что добрый человек Царица, да не нашего поля ягода. Что уж тут поде­лаешь.

А еще говаривала тетя Фрося, что будучи в болезни и большом душев­ном волнении, поведала ей Царица, что в студенческие годы зело была она влюблена, да плохо,- печально все завершилось. — Гордыня, гордыня моя тому виною, Фросенька, винилась Татьяна. — Но, может, все и к лучшему: да­же сейчас неведома мне моя миссия (и чего это такое?!), а тогда — тем более. Но коль сломала судьбу хорошему человеку, может статься — нет мне тогда оправдания. И все листала свой альбом-то с фото молодой по­ры. Всплакнула даже, что с Царицей почти никогда не бывает. А Диму­ля, пудель, в тот вечер в такую тоску впал, так выл, так выл — будто сата­ны его собачью душу на части рвали.

Ничего, обошлось. Поправилась Царица и Димка, леший кучерявый, уго­монился сразу. Ушла Татьяна на работу, забыла альбом тот убрать. Я глядь — все молодежь, да молодежь, Царица совсем юная, но на себя тепе­решнюю уже тогда была похожа. Глазища — страсть одна, а улыбка ангель­ская. Девушки у нее сплошь на фотках, разные девчата, парней почти нет. Ан усмотрела я одно фото — не иначе воздыхатель ее несчастный. Тож, как и Царица, не совсем русских кровей. Обличьем светел, а глаза вроде как

не в мир, а в себя, вовнутрь что ли обращены.  И что-то в них  ну  такое

собачье-собачье — страсть прямо. А ишшо: кучерявый — ну прямо как Дим­ка-пудель! И смех, и горе! Добрый, видно, человек, но Татьяне не совсем пара. Многовато все ж в нем человеческого, а она — Царица! И ей в пару или Царь, или Ангел всемогущий нужен!

И вновь страшась гнева Татьяны ничего тетя Фрося товаркам не предъявляла, а только рассказывала, охала, да вздыхала. Те же прыскали в сморщенные старческие кулачки, когда выводила Фрося Димку погулять: а никак в нем поселился дух Царицыного воздыхателя?! Но при внеурочных появлениях Татьяны робели старушки и очень-очень чинно с нею расклани­вались. Татьяна бросала на них слегка грозный царственный взгляд, но тут же сменяла его светлая улыбка и отходили от оцепенения старческие сердца. А вслед звучало шепотом: Ну, Царица, истинная Царица. Дай ей Бог...(а уж что — каждая думала, наверное, свое).

Такова была Татьяна Анисимовна Котова, для Испытателя — просто Татьяна."

Из моря житейского, уважаемый терпеливый читатель, выйдем теперь на брега философской мысли [122].

Философия любви «открыта» в России Вл.Соловьевым. Его эротическая квинта выросла из штудий Платона и определила пять путей движения русской мысли о любви.

Первый,«адский путь», характеризует разврат и аномалии пола. Этому вопросу уделяли внимание также Бердяев и Карсавин. Саморазрушение развратного сознания описывалось Флоренским. Второй,«путь живот­ных», представляет физику Эроса. Пальма первенства на этом поприще при­надлежит фрейдизму и изучению сферы бессознательного. Вышеславцевым Б. рассмотрена «этика сублимации», а Жураковским А. — теория гениальности как сублимированной «половой энергии». Третий,«человеческий путь» — философия брака. Этот аспект, в частности, представляется Розановым

В., Жураковским А., Троицким С. Четвертый, аскетизм «по ангельскому чи­ну», реализован как тема Вечной Женственности. Полемическое отношение к духовному Эросу демонстрирует С.Булгаков. Пятый,«совершенный и оконча­тельный истинно перерождающей и обожествляющей любви». В эротической утопии Соловьева Вл. установлена теология восстановления целостного человека в единстве трех, разобщенных в его дольней судьбе, начал: «ис­тинного андрогинизма», духовной телесности и богочеловечности. Затем Флоренский объясняет этот процесс в терминах «восхождение» — «нисхожде-

ние», а большинство  философов  религиозного  ренессанса — в контекстах

мирового диалога Бога и человека.

Русская мысль ХХ века повита интуициями Вл.Соловьева. Последова­тели охотно выращивали самостоятельные ментальные ответвления из вет­вей его системы, но немногие к завершению пути остались с Учителем. Происходило самоотрицание традиции: целые системы философского знания (антропология, персонализм, философия мифа и имени) образуют своды уже далеко в стороне от исходного мировоззренческого топоса.

Любовью жив человек — такова вечная сентенция. Эпатирующую цер­ковь плоти и религии семьи сотворил В.Розанов. Человек предстал как носитель эротического здоровья. Содержание Эроса выводится из глубины личного быта.

Эрос предстает «язычником» по природе, поэтому русской христианс­кой философии в сфере эротических интуиций предстояли серьезные испы­тания на верность святоотеческому преданию.

Ярким приверженцем «четвертого пути» является С.Булгаков. Так, по поводу любви одновременно к двум партнерам он пишет:«Это красивое уродство, легко переходящее в извращенность, обычно сопровождается дон­жуанской потребностью новых переживаний влюбленности. Оно свойственно натурам артистическим, художникам и поэтам, которые нередко рождают сво­их детей в мире „астральном“, смешивая его с духовным. Этот духовный склад находится в связи и со своеобразным нарушением духовного и эро­тического равновесия… при особенной жажде жизни,»метафизическом эго­изме", монадности"([122], с.313).

В этом отразилась борьба двух типов эстетики жизни: романтичес­ко-символического, в котором жизнь превращается в искусство (личное от­ношение — по модели литературного сюжета, театрализация поведения, бо­гемный эстетизм, игра в ролевые маски,«демонизирование» реальности) и православно-аскетического, в соответствии с которым «не только частное произведение творчества, но и вся жизнь человеческая должна стать обре­тением гениальной темы и талантливым ее исполнением» (с.314-315).

Любопытно как Ходасевич описал жизненную безнадежность эстетизи­рованного Эроса: в бытовой манере В.Брюсова («Огненный ангел») он отк­рыл род эстетической эротофагии, нечто вроде эротического вампиризма.    продолжение
--PAGE_BREAK--

Символистскому переряживанию жизни в искусство противостоит при­ведение слова и поступка, мысли и высказывания, идеала и биографии к адекватным соответствиям. Никому это не удавалось до конца: человек жизни и человек искусства не могут обменять свои статусы без остатка. Тем напряженнее русская философия Эроса проводила поиск такой структу-

ры, которая могла бы стать универсальной и по сложности своего внутри­человеческого задания, и по ее возможности оказаться онтологической па­радигмой богочеловеческого процесса. Такая структура была найдена средствами эротического логоса. Это минимум соборности: «Бог»,«ты»,«мы» и т.п. За другим существом признается безусловное зна­чение, в действии принцип выхода за пределы эгоистического сознания. По Гипиус З.: Эрос — строитель мостов меж сердцами единственных. По Фран­ку С.: любовь есть счастье служения другому. По Бердяеву: любовь реша­ет проблему перехода одного существа к другому и всему миру.

В картине мира Флоренского используется триедичный принцип Эро­са:«двое пред лицом Третьего»(Бога). Им создается этика литургического Эроса, в жертвенных контекстах которого каждое «Я», как в зеркале, видит в образе Божьем другого «Я» свой образ Божий. — Таков иконический Эрос Флоренского.

Не обойдена и тема Танатоса в Эросе. Русская философия смерти в наиболее напряженных проблемных узлах сопрягается с философией Эроса. По Троицкому С.: брачная любовь жертвенна, это любовь мученическая. Русская социальная философия одержима идеей жертвенности, она возведена в идеальный принцип и стала сильнейшим аргументом большинства типов антропо- и космоидеи. Любовь и смерть оказались взаимно обращенными конфигурациями бытия, проецируемыми на всю глубину внутреннего человека и на всю высоту обнимающего его Космоса. Эрос стал вестником смерти, а Танатос — преизбыточествующим Эросом. Красавин Л.:«Любовь всегда есть насилие, всегда жажда смерти любимой во мне.» По Бердяеву же, любовь есть творчество и воскресение.

В завершение остается согласиться с Успенским П.: История культу­ры — это история любви! На такой возвышенной ноте, уважаемый терпеливый читатель, мы окончим краткий экскурс в отечественную философию любви. «Держава любви» столь обширна и многообразна, что в ней найдется прибе­жище для всех страждущих душ «маленьких людей». Ярчайшим примером «спасения в любви»является роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита»[123].

Одно из любимых произведений автора трактата, этот роман по содержанию весьма неоднозначен. Так, не находится что дельное возразить буйной критике произведения со стороны духовенства [124]. Действительно, чувс­твуется пристрастие М.Булгакова к могущественному Сатане-Воланду. — Что поделать: кто-то же из земных творцов, к которым несомненно принад­лежит Михаил Афанасьевич, должен погружаться и в эти загадочные «пучи­ны» Мироздания, освещая их мощью своего таланта. Нет, автор трактата не

бросит за это кажущееся «кощунство» камень в блестящего Мастера.

В «Мастере и Маргарите» Булгаков прошел по сопряжению Света и Ть­мы, обращая свой взор и туда, и сюда. Не всем дано благополучно идти по «лезвию бритвы» — Мастеру это удалось, как и незабвенному Ивану Ефремо­ву [70].Тема же любви в романе воистину чарует душу. Именно на обуст­ройстве тихого счастья Мастера и Маргариты приходят к полному согласию Иешуа (Иисус Христос) и Воланд (Антихрист, Сатана). Так пусть же и в наше беспутное время Мироздание будет благосклонно к способным любить «маленьким людям»...

Иллюстрацией безмерной значимости Любви в судьбе «маленького че­ловека» служит приложение к настоящему трактату — «Моя возлюбленная — Звездная Ночь», которое также предлагается вниманию уважаемого терпели­вого читателя.

Но как можно повествовать о Любви без поэзии?! — Посему в заклю­чение несколько прелестных строф:

Сквозь волны — навылет!

Сквозь дождь — наугад!

В свистящем гонимые мыле,

Мы рыщем на ощупь...

Навзрыд и не в лад

Храпят полотняные крылья. (Э.Багрицкий) Таков сейчас наш подлунный мир, таково бытие «маленьких людей». Но

зато...                                             Если ты собьешься с дороги,

брошусь тропкой тебе под ноги, -

без оглядки иди по ней.

Если ты устанешь от жажды,

я ручьем обернусь однажды, -

подойди, наклонись, испей.                          (М.Алигер)

Такая вот Любовь… И еще:

Идти сквозь вьюгу напролом.

Ползти ползком. Бежать вслепую.

Идти и падать. Бить челом.

И все ж любить ее — такую!  (Н.Майоров)

Наконец, последнее:

О, как тебя я презирала                                                   Я по дорогам зашагала,

За то, что путь у нас один!                                             От слез и радости слепа.

За то, что по читальным залам                                      Меня теснила и толкала

За мною следом ты ходил!                                            Густая пестрая толпа.

За то, что поезд слишком редко                                    Но дальше глуше год от года

Возил нас в дальние края,                                              Воспоминанье прежних дней.

За то, что стала тесной клеткой                                     Теперь богата я свободой.

Любовь и преданность твоя.                                         Скажи мне, что мне делать

Но, став отчаянной и смелой,                                                                                          с ней?

Себя измучив и тебя,                                                                              (Л.Румарчук)

Я вырвалась...

На этом, уважаемый терпеливый читатель, мы прекратим следовать тро­пой повествования и остается только представить вашему вниманию скупые строки заключения по трактату.

«Соблюдай естественность                                                         »Всем, кто сомневается: Луна -

и сохраняй единое"                                                                      твердая, за это ручаюсь.

(Китайская мудрость)                                                                                                                             Королев"

(Резолюция генерального конс- «Говори — что знаешь,                    труктора Королева С.Н. при

Делай — что должен,                                                                      разработке первого „лунника“)

И… будь что будет !»                                                                Как теперь известно, Луна дейст-

(Девиз Софьи Ковалевской)                                                       вительно оказалась твердой.

З А К Л Ю Ч Е Н И Е

(В м е с т о  э п и л о г а)

Завершая работу, автор считает необходимым принести уважаемому терпеливому читателю искренние извинения. Дело в том, что, как в тракта­те [1], так и в настоящем опусе, автор намеренно стремится держать чита­теля в состоянии дискуссионного напряжения, в чем-то даже раздражая и вызывая желание поспорить, еще и еще разок возвратиться к прочитанно­му, размышляя над разноголосицей философов, писателей, ученых, религиозных деятелей и эзотериков. В целом же из туманности этой интеллектуальной какафонии должна была постепенно, фрагмент за фрагментом, проступить мо­заика мировоззрения автора, на право иметь которое он уповает.

Также важным   акцентом, нуждающемся   в                                 подчеркивании, является

констатировка несомненного отставания России в области научно-техни­ческой революции (НТР). В настоящее время нас могут спасти от консер­вации такого положения дел только мощные «несимметричные» шаги в постижении сущности Мироздания, прежде всего — ноосферных про­цессов, и разработка прикладных аспектов полученного знания. Просто «бежать» вдогонку за Западом бессмысленно: мы всегда будем в роли отстающих.

Далее, в создании научной картины мира доминирует естественно-на­учный фундаментализм, стремящийся «убрать Бога» из Мироздания и, возмож­но, ему это удастся. Но этот «уважаемый» даже не удосуживается заду­маться над тем, что тогда ему, взамен освободившего место Творца, во всей мощи явится Сатана. Хочет «фундаменталист» или нет, но Сатана будет тут как тут, материализовавшись в виде «парникового эффекта», истерзанного озонового слоя или чего-то еще более мерзопакостного. Подобной точки зрения, в частности, придерживается Макс Планк, в приверженности которого к естествознанию, надеюсь, никто не усомнится.

Блуждая по страницам фолиантов в поисках ответов на стоящие перед

ним непростые вопросы, автор трактата неожиданно обрел  могущественного

союзника-единомышленника в лице М.Планка, мировоззрение которого отра­жено в публикации [61]. Естествознание, наука должны помочь религии в преодолении межконфессиональных противоречий, носящих явно поверхност­ный, а не сущностной характер. И Макс Планк продемонстрировал как это следует делать.

В то же время, у автора трактата вызывает отторжение мировоззрение академика Амосова [66]. Только через очень уж «розовые очки» ему уда­лось бы усмотреть прогнозируемые Амосовым 75 лет относительно спокой­ного бытия человечества. Увы, уже за 25-30 ближайших лет один только «парниковый эффект» не оставит камня на камне от подобных умозритель­ных построений, основывающихся на естественно-научном фундаментализме. Цивилизация, вершиной которой стал «американский образ жизни», будущего иметь не может, несмотря на кажущиеся ее колоссальные достижения. Уди­вительно в этом плане интуитивное провидение А.С.Пушкина: Соединенные Штаты — это мертвечина!!! — Как можно это было узреть более полутора веков назад, когда эта великая держава только зарождалась?! Может быть это от того, что даже у сурового царя есть сердце, а у денег-то сердца нет? — Соединенные Штаты же — воплощение Цивилизации, в которой безраз­дельно правят деньги. А при таком раскладе автору трактата возразить

А.С.Пушкину нечего: такая Цивилизация при любом уровне материального благополучия — мертвечина.

Техногенная цивилизация при всем ее могуществе бесперспективна и выход из тупика ее эволюции, судя по всему,- это только появление Чело­века-Духовного: у иных людей далекой перспективы нет. Человек-Духовный

— скорее всего, это Человек-Автотрофный [45]. Каковы же пути нашей Ци­вилизации к такому человеку? — вот в чем вопрос. Академик-химик Несме­янов продемонстрировал крах техногенного выхода человечества на пути автотрофности: его талантливые и титанические усилия по созданию «искусственной пищи» в широких масштабах не увенчались успехом. Можно ли считать некоей перспективой благой эволюции путь Учителя Порфирия Иванова? Или суровые тропы духовной Йоги? — Нет у автора трактата от­вета на сей вопрос жизни и смерти.

А ныне «золотому миллиарду», творцу и баловню техногенной Цивили­зации, наступила пора раскошелиться во имя продления времен своего бла­гополучия — пока еще не поздно это сделать, пока не истаял последний резерв — 25-30 лет более или менее нормального климата на Земле. Русский лес, многократно и талантливо воспетый Леонидом Леоновым, еще

способен остановить надвигающийся «парниковый эффект», не ведающий по­щады. Один гектар этого леса за год поглощает около десяти тонн смер­тоносного оксида углерода. Бескрайние просторы России могут быть пре­доставлены под выращивание жизнетворных лесов, а мировые финансовые и промышленные магнаты пусть-ка раскошелятся на финансирование сего бла­гого мероприятия (вместо того, чтобы потворствовать тотальному вывозу капитала из России так называемыми «новыми русскими», наживаемого последними в том числе и на массированной вырубке отечественных лесов).

Наступила пора и естественно — научному фундаментализму расстаться с монопольным правом на создание истинной «картины мира». Человеку издавна было свойственно устремление к познанию истины: как устроено Мироздание, каково и сколь значимо его место в нем, для чего он существует во Вселенной, по каким законам развивается. На данный момент наука — мировоззрение не смогла дать научной картины мира: Ми­роздание не таково, как она полагала. Однако, в последние десятилетия стали обозначаться положительные тенденции на этом поприще. С позиций современной математики и физики хаос рассматривается как источник высших форм порядка, самоорганизации. Анализ последних достижений си-

нергетики [72] (математики и физики) в области изучения сложных нели­нейных систем показывает, что их свойства поразительно напоминают

свойства биологических систем. — Мир един! По современным представлени­ям понятие «вакуум» стало близким к древнему понятию «эфир». В вакууме, в «пустоте», заключена такая энергия, что при выделении ее из объёма в кубический дециметр все океаны Земли дойдут до кипения!

Самоорганизация свойственна Вселенной в целом, и «неживой», и «жи­вой» природе. Земля обладает всеми свойствами живого организма. Эволю­ция (жизнедеятельность) устойчивых структур,  включая человека, сопро­вождается возникновением  автоволновых  колебаний (систем незатухающих волн), поддерживаемых энергией  колебаний  вакуума.  Эволюцией  правит принцип минимального действия,  утверждающий поддержание динамического равновесия между процессами торможения и возбуждения (отдача энергии в окружающую среду и получение энергии из последней).

Автор трактата придерживается точки зрения, что материальная, белково-нуклеиновая оболочка человека не есть целое живого организма. Это всего лишь видимая часть полевой (волновой) структуры. Понятие ду­ши несомненно материально и экология среды ее обитания, пожалуй, даже более значима, чем экология бренного тела. Мысль также материальна, как любой наблюдаемый объект или процесс. Человек является элементом

внешней устойчивой структуры и его  эволюция  во  многом  определяется

последней — отсюда проистекает понятие судьба, влияние Космоса, планет

и т.  д. В каждом человеке отражается информация (волновые процессы) о

внешней системе  в  целом  и о каждом ее элементе — неспроста издревне

констатировалось: «Познай себя и ты познаешь всё Мироздание». Посколь-

ку Земля обладает всеми свойствами живого организма, человек,- не нав­реди её Природе, ибо, обладая свойством саморегуляции, она может от

тебя и избавиться...

Теперь ещё немного о том, что в [1] и настоящем трактате обозна­чено термином «ноосфера». Информация о всех процессах, происходящих во Вселенной, от микро- до макромира постоянно присутствует в человеке, но он к этому «банку данных» почему-то не допущен. Эта информация соз­нанием «не замечается», как и волны.Человек отличается от животных на­личием сознания, а все условные рефлексы — функции подсознания. Ответы на поставленные Мирозданием вопросы необходимо искать во взаимосвязи сознания с подсознанием — так возникла острая необходимость в «интуи­тивной логике» (основном творческом методе, используемом автором трак­тата).

Древняя восточная медицина утверждает [125], что каждый человек рождается с определенным количеством «чи» — энергии, циркулирующей в

его теле и управляемой периферийной нервной  системой.  Человек  будет

здоров, если процессы торможения «инь» и возбуждения «янь» будут рав­новесны. В результате какого-либо воздействия на подсознание со сторо­ны сознания (в частности, вследствие стрессовой ситуации) или извне такое равновесие нарушается, порождая болезнь. Таков, в принципе, ме­ханизм всех болезней: перегружается энергией какой-то канал её цирку­ляции и заболевают связанные с ним органы тела. Подобные воззрения не чужды академику Н. Бехтеревой, считающей, что источник заболеваний всегда находится в сфере психологии и зависит от поддержания мозгом состояния динамического равновесия. Организм человека способен бо­роться со всеми болезнями — это уникальная саморегулирующаяся система, степень защищенности которой определяется уровнем врожденной энергии «чи». И вот мы подошли к самому существенному с точки зрения постиже­ния взаимосвязи человека с ноосферой.

Уровень «чи» определяет чувствительность канала приема информа­ции, который ответственен за связь с внешним всеобщим банком информа­ции — ноосферой. Если у человека превышается некий пороговый уровень, он получает доступ к ноосфере и может считывать необходимую ему инфор-

мацию в виде рождающихся в его подсознании образов.  В частности,  это

ясновидение. Побудителем такого«считывания» является сознание челове­ка, либо сознание иного человека — посредника, либо само подсозна­ние.Определяющее условие — четко осознать, представить, какую именно информацию требуется извлечь из ноосферы. Таким вот образом мы с вами, уважаемый терпеливый читатель, приходим к сути метода интуитивной ло­гики, который стал для автора трактата определяющим.

Уровень «чи» зависит и от психофизического состояния организма. В критических ситуациях он может резко возрастать и тогда человек стано­вится способным делать нечто обычно ему непосильное. По мнению автора трактата, на этом зиждутся процессы Творчества, чувство Любви — те экологические ниши, в которых может сокрыться страждущая душа челове­ческая. Управление и наращивание уровня «чи» — на путях йоги, дзен — буддизма и иных подобных систем. Частные корректировки осуществляются управлением подсознания посредством гипноза, самогипноза, внушения, а также воздействием на энергетические меридианы иглоукалыванием, точеч­ным и линейным массажем (приверженцем практики последнего является и автор трактата). В интуитивной же логике, судя по всему, эффективность действий определяется степенью и изощренностью взаимодействия сознания и подсознания.

Для экологии души чрезвычайно важно уметь расслабляться, не погру­жаться в пучину мелочей, возноситься и парить над суетой. Перманентные нервные стрессы, постоянное напряжение сознания, угнетают подсознание, управляющее циркуляцией энергии в организме, нарушают равновесие «янь» и «инь», вызывают разбалансировку системы сознание — подсознание, рез­ко снижают эффективность интуитивной логики. Поэтому для успешной реа­лизации процесса творчества необходимо сочетать мощные импульсы дея­тельности с продолжительными периодами полного расслабления, «отключе-

ния» от работы над конкретными деталями. Желанным «попутным ветром» на

жизненном пути  является  Любовь,  но как уловить этот «ветер» в утлые

паруса и счастливо удержать его в них ?! — вот в чем вопрос.

Наш народ переживает очень сложные и потенциально чрезвычайно опасные времена (что, в частности проиллюстрировано фрагментами из ху­дожественных повествований [40,41]). Однако, у автора трактата сложи­лось впечатление, что еще более сильные потрясения переживет «золотой миллиард».

Природа, Мироздание породили человека и наделили его огромными возможностями, но он, к сожалению, не смог ими должным образом

воспользоваться. В системе Бог — Сатана в человеческих судьбах равно­весие, увы, пока сдвинуто вправо. Нашей науке следует возвратиться к методам познания человека, которыми издревне пользовались в Индии, Ти­бете, Китае, Египте с учетом двухтысячелетней практики христианства, волхования, шаманства.

Автор трактата осознает дискуссионность и спорность предлагаемого им «смешения жанров» на поприще науки. Неспроста же достаточно широко распространена точка зрения: Восток есть Восток, а Запад — Запад и вместе их не соединить. Так имеется ли смысл даже пытаться осуществить синтез элементов восточной мудрости с западной? — А разве «Агни-йога» не плод такого синтеза? Или «Роза Мира»? — То-то в «Агни-йоге» и «насинтезировали»: коммунизм — совершеннейшее из обустройств челове­ческого обшества, а лидер большевиков Ленин В. И. — Великий Махатма, одно из блистательных воплощений идей Шамбалы...- убежденно возразит оппонент. — Так что пусть оппоненты делают свое дело, а автор трактата

— продолжит свое.

Человек рождается готовым к использованию своих феноменальных природных возможностей, но наша техногенная цивилизация не только не способствует их должному развитию и реализации, но приводит к подавле­нию. Поэтому естественно-научный фундаментализм должен свою реэволюцию начать с заповеди: «не навреди». Прежде всего это относится к интуи­ции. Следуя традиции разрабатываемого автором жанра «философского ху­дожественно-публицистического трактата», позвольте, уважаемый терпели­вый читатель, предоставить слово действующему лицу неопубликованного романа [41], носящему прозвище «Магистер». Пусть выскажется.

«Интуиция в переводе с латинского означает „внутреннее ощущение, прозрение“.Перед ее величеством Интуицией склонили голову почти все мыслители. Некоторые философы отдали ей пальму первенства, нарекая мистической Царицею Познания. Нобелевский лауреат в области литературы Анри Бергсон, основавший „интуитивизм“ — философское течение, являюще­еся разновидностью иррационализма, считал ее иррациональной способ­ностью познания и противопоставлял интеллекту. Он принижал роль науки и разума. По его мнению, истина постигается только интуицией — не­посредственным познанием, осуществляемым вне чувственного и рациональ­ного (разумного) познания. Интуиция представляется как проявление внесенсорной информации.

Психолог Карл Густав Юнг писал об „интуиции, воспламеняющейся в один прекрасный момент невидимой силой и совершающей перелет к тому

знанию, к которому обычно приближаются с трудом,      продолжение
--PAGE_BREAK--походкой вола, ценою

долгих ученических занятий."

Интуиция порождает правильные решения, которые невозможно логи­чески объяснить. Человек не может сказать на основе чего он пришел к решению: это может быть творческое озарение, созидание, когда решение приходит само собой в тот момент, когда поиск его не ведется.

В то же время, находились философы, считающие, что люди всё всег­да норовят объяснить вмешательством «извне», твердя по любому поводу: «Мистика, озарение.» А попросту не прекращалась работа мозга, нашедше­го в итоге решение. И никаких «сигналов ниоткуда».

По мнению писателя Артура Кестлера, в развитии идеи есть инкуба­ционный период, во время которого сама идея как бы отодвигается на второй план и «дозревает». Творческий акт протекает неосознанно, про­исходит подсознательная переработка информации с выработкой готового решения. Имеет место латентное, скрытое мышление. Накопленный опыт и знания в течение многих лет могут быть базой, на которой в конце концов

возникает интуитивное озарение. Бассин Ф. В. считает, что значительная

часть творческой  работы мозга протекает неосознанно.  Бессознательное

является одной из форм познавательной работы мозга. Процесс усвоения и

использования информации  не всегда протекает осознанно.  Осознаваемые

мыслительные процессы обычно смещены к заключительным фазам мыслитель­ной деятельности. Начальные фазы этой деятельности могут протекать и неосознанно. Под частичным, или разорванным во времени, контролем соз­нания находятся и автоматические поведенческие и двигательные акты. По мнению Вулдриджа, большая часть процессов в мозгу происходит вне регу­ляции сознания, их можно моделировать и объяснить, не включая сознание.

Не отягощенный философскими сомнениями «маленький человек» счита­ет интуитивными все решения, которые не поддаются рациональному толко­ванию. Интуиция не редко подталкивает к нелогичному, безрассудному: «кто-то» или «что-то» не просто подсказывает, а заставляет людей поступать так, а не иначе, зачастую противоестественно.

У Интуиции нет избранников, она справедлива и в разной мере наве­щает всех. А вот люди относятся к ней по-разному: кто-то бережно, с любовью, ловя каждое ее легкое дуновение, а кто-то игнорирует ее вещие позывы. Дело доходит до выводов: интуиция — удел неумеющих мыслить ло­гически.

Тогда почему же Интуиция — спутница творческих гениев? Моцарт был уверен, что при наивысшем вдохновении композитор в одно мгновение

слышит все еще не написанное произведение.  Исаак Ньютон  считал,  что

своими открытиями обязан интуиции, а доказательство следовало уже поз­же. Сначала он предчувствовал, что нужно доказывать, а затем уж приступал к обоснованию. О своей незаурядной интуиции знал Альберт Эн­штейн: всем его открытиям предшествовали видения. Перед рождением тео­рии относительности он увидел себя в зеркале верхом на луче света… Выдающийся химик Кекуле безуспешно бился над формулой бензола. К идее бензольного кольца его привела вдруг возникшая в воображении змейка, жалившая сама себя за хвост.

Проблема интуитивного постижения искусства настолько сложна, что многие ученые предпочитают обходить ее или просто отклонять. Но это недостойный для науки путь. Пожалуй, имеет смысл прислушаться к Гете: «Человек должен верить, что непонятное можно понять, иначе он не думал бы об этом.»

«Интуитивное мышление» пытаются объяснить, ссылаясь на разницу в функциях полушарий головного мозга: левое полушарие — речевой анализ, напоминающий цифровую вычислительную машину, работающую и прерывно контролирующую психическую деятельность; правое полушарие — прост­ранственное и целостное восприятие по типу аналогового устройства, ра­ботающего по принципу сравнения, идентификации и элементарных логи­ческих операций. «Интуитивное мышление» часто является пространствен­но-конструктивным (сравнение двух структур, двух картин, двух схем) и ассоциативным, вследствие чего решения появляются «готовыми», но вер­бально (словесно) необработанными и неуточненными. Это объясняет и «интуитивное понимание» музыки, и восприятие художественных произведе­ний, воздействие которых нельзя выразить словами и заменить словесными описаниями.

Университет штата Техас провел исследование: 69 из 70 преуспеваю­щих менеджеров принимают во внимание интуицию, вырабатывая важные ре­шения. В европейских школах менеджмента рассмотрение интуиции включено в учебный план. Неофитов не научной основе наставляют как они должны слушаться интуицию. Только она поможет соблюсти оптимальный баланс между теорией и практикой, специальными теоретическими знаниями и собственными изысканиями, — считают наставники. Логика приводит к ви­дению проблемы. А интуиция направит взор сквозь призму возможностей и высветит не только проблему, но и ее решение.

В определенном смысле интуиция является признаком высокого интел­лекта, особой способности. Наряду с этим способность интуитивно прини-

мать правильные решения, быстро интуитивно познавать появляется у че­ловека прежде всего в результате постоянного накопления опыта и зна­ний, усердной работы в определенном направлении в течение ряда лет. Интуиция — это результат как индивидуальных, генетически заложенных способностей, так и постоянно совершенствующегося мышления. Это приоб­ретенная в ходе практики способность постигать решение той или иной задачи кратчайшим путем.

В целом, интуиция является постоянным, обычным для человека способом переработки информации и познавательной деятельности. В этом способе нет ничего сверхестественного, он открывает человеку новые возможности в познании тайн Вселенной, помогая ему искать решения при каждом соприкосновении с неизвестным.

Следует отметить, что физическое тело человека реагирует на «пре­динтуиционное» состояние. Еще до осознания происходящего, тело прихо­дит в возбуждение, по организму разливается тепло, инстинктивно напря­гаются мышцы или же попросту «засосет под ложечкой». В то же время, чем горячее желание человека встретиться с интуицией, тем холоднее бы­вает ее отказ — она молчит, она не позволяет себе приказывать, она не подвластна сознанию и воле. Интуиция приходит только когда захочет и нужно «не прослушать» шелест ее шепота, дабы не заглушил ее мощный ро­кот самоуверенного разума.

И еще: обостренное психологическое чутье — надежное средство са­мозащиты, о котором вспоминают, как правило, когда становится совсем уж плохо и надеяться больше не на что."

Итак, Магистер из [41] изложил некоторые свои соображения на предмет интуиции и автор трактата не находит ничего лучшего как пред лицом уважаемого терпеливого читателя присоединиться к его воззрениям и оценкам.

Однако, не все так просто в подлунном мире и образы, нисходящие из [41] в призрачном сиянии Владычицы Ночи — Луны, далеко не всегда терпимы к иным духовным и чувственным пристрастиям. Таковым, в част­ности, является образ православного священослужителя отца Владимира — ярого, более того — необузданного, последователя воинствующего Серафи­ма Роуза. Отец Владимир не желает считаться ни с чем, кроме правосла­вия, и не сомневается в правоте своих духовных пристрастий. Суть Исти­ны, какое обличье скрывает это слово? — вот на какой вопрос вопросов отвечает отец Владимир.

«Заслуживают серьезного внимания воззрения,  пожалуй, крупнейшего

православного религиозного философа Серафима Платинского (Евгения Роу­за). Он нашел Истину в неискаженном образе Христа, сохранившемся в Православной Церкви. Ему удалось войти в „самое сердце“ этой Церкви, в ее мистическое измерение, а не в скучную мирскую организационную структуру. Он желал Бога и желал Его всем сердцем. Одно из главных ут­верждений отца Серафима (Роуза) состоит в том, что основной философской

доктриной ХХ века является нигилизм: вера в то, что нет Абсолютной Истины, что всякая истина относительна. Суть этой доктрины лучше всего выражена Ницше и одним из героев Достоевского: „Бог мертв, потому че­ловек сделался богом и все дозволено.“ Воплотившейся же Вечной Истиной является Христос.

Единомышленники отца Серафима считают, что современные российские богоборцы борются за „общечеловеческие“ ценности безбожия. Их основной враг — Бог Православный. Ложь в виде лицемерного принятия православия и лицемерной помощи Церкви — новые орудия антихристианства, поскольку лицемерное христианство — изощренная форма глубинного антихристи­анства. Безжалостное унижение и безжалостная брань — удел русский се­годня. Зло в человеке — не от человека, а от дьявола. Любовь к Богу и Его Церкви, любовь к Отечеству Земному ради Небесного Отечества ут­верждается на русском православном патриотизме, наследовании и после­довании предкам, пребывающим ныне в Небесной Руси. Космополитизм же — то же самое что и сатанизм. Любовь — основа христианства. Она в со­чувствии и помощи, но она — и в обличении духа адова в душе ближнего во спасение.

Отец Серафим предупреждает, что смирение не по разуму так же гу­бительно, как и ревность не по разуму. Смирение в неведении простира­ется до полного отрицания Бога, до „смерти Бога“ в душе человека. „Но­вый век“, „новый мировой порядок“, „новые русские“ — это основа хили­азма. Для предсказанного Святыми восстановления Старого Порядка нужны прежние русские, русскость которых заключается в Православии.

Современная Цивилизация несовершенна и ее зло послужило причиной нигилистической реакции. В атмосфере интеллектуального тумана, окуты­вающего либеральные и гуманистические круги, очень легко перейти от сочувствия к несчастному человеку к оголтелому нигилизму. Ницше: „Нет Истины, нет Абсолюта — нет “вещи в себе». Вот единственное, что явля­ется нигилизмом в его высшем смысле."

Но что есть Истина? — Это вопрос прежде всего логики. Исходя из «отрицания Ницше», под Истиной понимается Абсолютная Истина, Начало и

Конец всего.

Просвещенное человечество отторгло Абсолютную Истину. Вся истина теперь относительна, а это просто-напросто упрощенное перетолкование Ницше, основа нигилизма масс. «Относительная истина» главным образом представлена научными знаниями, начинающимися с наблюдений, обобщаемы­ми логикой, полностью отторгающими Веру. Она всегда логически последо­вательна, условна и ограничена. Не склонный к обобщениям ученый (таких достаточно и среди философов, как это ни удивительно) не испытывает потребности в ином виде знания, кроме той узкой специальности, которой он занимается. По его мнению, всякая истина эмпирична.

Вера же обязательно должна иметь своим основанием Истину. Возни­кает острейшая потребность в Научной Вере. Любое знание, а никто из землян не может полностью отказаться от знаний, предполагает теорию и критерий знаний, а также понятие того, что полностью познаваемо и истинно в последней инстанции. Это конечная Истина, трактуется ли она как христианский Бог или как всеобщая взаимосвязь вещей, и есть важ­нейший метафизический принцип — Абсолютная Истина. Наука по своей при­роде есть знание частного, а метафизика — знание того, что за этим частным стоит, предполагается им. Наиболее наглядно это продемонстри­ровано Даниилом Андреевым в «Розе Мира».

Любая философия предполагает (до определенной степени) автоном­ность идей. Таким образом, философия «материализма» есть, в своем ро­де, разновидность «идеализма». Она представляет собой самопризнание тех, чьи идеи не поднимаются над очевидным, чья жажда познания столь легко утоляется наукой, что они возводят ее в абсолют. «Критический реализм», или «позитивизм», состоит в прямом отрицании метафизической Истины. Исходя из тех же научных предпосылок, что и более наивный на­турализм, он отказывается от Абсолюта. Позиция агностика — это «праг­матизм», «экспериментализм» и «инструментализм». Нет Истины, но чело­век может выживать, существовать в мире и без нее. Такие «интеллектуа­лы» отказываются от Истины даже в пользу власти, независимо от того, представлена ли эта власть интересами нации, расы, класса, любовью к жизненным удобствам или чем-либо другим, способным поглотить те уси­лия, которые прежде посвящались поиску Истины.

Более четырех с половиной веков современной научной мысли евро­пейской Цивилизации представляют собой своеобразный эксперимент, де­монстрирующий возможности знания, доступного человечеству, считающему, что нет Истины, данной в Божественном Откровении. Поиск Истины За пре-

делами Откровения зашел в тупик — Человечество на грани  экологической

катастрофы, ставящей  под  сомнение само его дальнейшее существование.

Если нет Истины, данной в Божественом Откровении, значит ее вообще нет. Отрицание или  сомнения  в Абсолютной Истине ведет к пропасти со-

липсизма и примитивного иррационализма. Есть Абсолютная Истина, лежа­щая в основе всех частных истин и обеспечивающая их — ее нельзя постичь относительными человеческими средствами. Вопрос Истины упира­ется в вопрос о Божественном Откровении. Смириться с этим апологету естественно-научного фундаментализма весьма болезненно, он же «чувствует себя перед фактом, словно малое дитя». Более всего возмуща­ет рационалистов Откровение Иисуса Христа.

Если не принять во всей целостности христианское учение об Исти­не, то придется искать ее в чем-то ином. Таков путь современной фи­лософии, он ведет к неясности и запутанности, потому что эта философия не находит сил сознаться в несостоятельности обеспечить себя тем, что может быть ей дано только извне. Слепота и отсутствие ясности, наблю­дающиеся у современных философов в вопросе об основополагающих принци­пах и определении Абсолюта, являются прямым следствием их основной аксиомы: нет Божественного Откровения. Увы, человек не смог стать единственным богом — наступила пора осознать это раз и навсегда.

Ученые ныне отказались от своей основной обязанности — передать людям Истину, притворное «смирение», пытающееся скрыть этот факт под изощренной болтовней об «ограниченности человеческого знания», есть не более чем очередная маска нигилизма. Молодежь научают не Истине, а «истории идей» или направляют ее интересы в русле «сравнительного изу­чения». Такое обучение уничтожит всякую естественную жажду Истины. Академический мир в значительной мере — источник развращения и разло­жения, поскольку Истина подменяется образованием и наукой, которые, превращаясь в самоцель, становятся пародиями на Истину. Честные же ученые служат фасадом, прикрывающим пустоту, поскольку служат не Исти­не, а скептическому научному мировоззрению — их успехи увлекают в субъективизм и безверие, скрывающиеся за этим мировоззрением. Губи­тельно уже просто жить и работать в атмосфере, пронизанной ложными представлениями об Истине (сомневающегося в этом автор трактата ад­ресует к повести [37], обширные главы которой достоверно иллюстрируют положение дел в отечественной науке 80-х — начала 90-х годов ХХ века). И на Западе христианская Истина считается несовместимой с основными академическими занятиями. Зло кроется в сути самой научной системы. В

науке правит бал реализм,  который не верит ни во что кроме того,  что

все «высшее»  в  человеке,  то есть относящееся к сфере разума и духа,

можно свести к «низшему», то есть к материи, чувственному, физиологи­ческому. Истина же в высшем смысле есть знание начала и конца всех ве­щей, Абсолют. Благоговение перед фактом ни в коем случае не может быть признаком любви к истине, но является ее пародией. Это самонадеянное стремление заменить целое частью, попытка гордыни построить из нагро­мождения фактов еще одну Вавилонскую башню, чтобы вскарабкаться по ней снизу на высоты Истины и Мудрости таким образом ученые стремятся за­нять Божий Престол. Они ценят свои «исследования» выше Божественного Откровения. Для таких людей «нет Истины». Они предпочитают ей ценности этого мира. В то время как христианин во всем видит Бога, реалист ви­дит лишь «расовые» или «половые» отношения, или «способ производства».

Самые ужасные события ХХ века являются результатом того обыва­тельского, повседневного нигилизма, который открылся в жизни, мышлении и стремлениях обычных людей (по мнению автора трактата, в частности, это может быть проиллюстрировано размышлениями Пилигрима [36]). В этом смысле очень поучительно мировоззрение Гитлера, в котором чудовищный нигилизм зиждется на основе обыденного циничного реализма. Гитлер раз­делял всеобщую веру в «науку», «прогресс» и «просвещение», был привер­женцем практического материализма, отметающего богословие, метафизику

— любую мысль или действие, относящиеся к миру иному. Именно на почве реализма, в котором не осталось места для «сложного» христианского ми­ровоззрения и духовного мира вообще, процветают предрассудки и вуль­гарное легковерие, а «наука» и «здравый смысл» превращаются в новую религию. Небо скрылось от взоров людей, они решили никогда более не отрывать своего взгляда от земли и жить только в этом мире и только для него. Это реалистическое решение в равной мере присутствует как в сатанинских явлениях большевизма и национал-социализма, так и в кажу­щихся невинными «логическом позитивизме» и научном гуманизме. Сокрытие Неба высвобождает неожиданные темные силы, осуществляющие на деле кош­мар нигилистической мечты о «новой земле», и как реалистический «новый человек» все менее напоминает мифического «высокоразвитого» совершен­ного гуманоида, а все более — «недочеловека», до сих пор неизвестного человеческому опыту.

«Великолепный новый мир», образцом которого являются США, представляет собой технологическую систему, в которой все мировые проблемы решаются за счет порабощения человеческой души. Косвенно на

это указывает все усиливающаяся примитивность  и  дикость  современной

музыки, наиболее точно отображающей состояние современной души.  Это и

вседозволенность сексуальной беспорядочности, как бы являющейся пока­зателем открытости (автор трактата мог бы сослаться на [126]).Все четче

проявляются признаки усталости мира. Беспомощность Цивилизации проти­востоять надвигающейся экологической катастрофе тому несомненное сви­детельство. Погрязший в потребительстве «золотой миллиард», видно, так и не найдет сил поступиться своей обильной «кормушкой». Бог умер в сердцах современных «цивилизованных» людей. Это произошло как с ате­истами и сатанистами, так и с миллионами простых людей, у которых исчезло ощущение духовной реальности. Человек уверился в себя, потеряв веру в Бога и Божественную Истину, которая когда-то поддерживала его. Атеизм, который возможен для философа — хотя это плохая философия,- невозможен для всего человечества в целом. Но и большевистский атеизм был войной не на жизнь, а на смерть против Бога, всех Его дел и служи­телей. В то время как христианская вера радостна, уверенна, искренна, любяща, смиренна, терпелива, покорна во всем воле Божией, ее ниги­листическая противница полна сомнений, подозрений, отвращения, за­висти, ревности, гордости, нетерпимости, бунтарства, хулы. Для нее ха­рактерна неудовлетворенность собой, миром, обществом, Богом — так счи­тает Серафим Роуз. — Ум человека податлив, его можно заставить пове­рить во все, к чему склоняется его воля. Вера и надежда «нового чело­века» ориентированы исключительно на этот мир. Пессимизм и отчаяние, выраженные в этом образе, являются последним слабым протестом против деятельности нигилизма. Так-то вот, рабы Божьи".

Автору трактата остается только выразить признательность отцу Владимиру, сошедшему с машинописных страниц романа [41], за содействие в обобщении рассмотрения столь принципиального вопроса.

Однако, необходимо отметить, что воззрения отца Владимира излишне категоричны и несколько тенденциозны. Апологет естественно-научного фундаментализма дал бы ему весьма «крутую» отповедь. Нашли бы что основательно возразить и ортодоксальный буддист, и правоверный мусуль­манин, и иудей, и синтоист. Пожалуй, каждый будет в чем-то прав.

Мудрые люди уподобляют религиозное, эзотерическое и научное постижение сущности Мироздания изучению, допустим, слона, когда от­дельные религии, «тайные» и «официальные» науки, рассматривают кто но­гу, кто хобот, кто ухо, кто еще нечто иное. В результате, каждый видит в слоне что-то свое, в какой-то мере истинное, но увы — никто не в

состоянии представить животное  в целом.  По  мнению  автора  трактата,

наступила пора науке, а точнее — философии, отринув догматы естествен-

но-научного фундаментализма,  сделать это,  исходя из триединства сущ-

ности человека и используя все возможности, которыми располагает такая

«сущность». Только такой «синтез»,  техника исполнения которого  будет

доведена до совершенства, дает шанс Человечеству избавиться от заблуж­дений, грозящих стать для него роковыми.

А отсюда, отвечая на рассматривавшуюся в трактате общеполити­ческую дилемму: «капитализм — коммунизм?», автор не нашел бы ничего более для себя достоверного как: «Коммунизм! Но не большевистский, а плод конвергенции „капитализма“ и „социализма“.

И последнее: автор сего, возможно не совсем достойного опуса, помнит, что на звездных небесах царит на Рождество созвездие Козеро-

га...

На этом, уважаемый терпеливый читатель, мы с вами завершим наше очередное заочное общение. И автору трактата остается только предста­вить вашему вниманию „Приложение“, в художественной форме иллюстрирую­щее многое из выше сказанного.

ЛИТЕРАТУРА

1. Будков В. А. Философские аспекты экологии человека в свете воззрений Русского космизма. — Труды Московского филиала СибНИЦАЯ, вып.1, М.:1994,- 72с.

2. Андреев Д. Л. Роза Мира (Метафилософия истории).- М.: Прометей,

1991. — 288с.

3. Блаватская Е.  П. Тайная доктрина (Синтез науки, религии и фи­лософии). — М.: Т — Око, 1991. Т.1 — 845с. Т.2 — 1008с.

4. Рерих Е. И. Агни Йога. Издание в шести томах. — М.: Русский Духовный Центр, 1992. Т.1 — 288с., Т.2 — 368с., Т.3 — 384с., Т.4 — 352с., Т.5 — 336с., Т.6 — 336с.

5. Матерь Агни Йоги (Материалы конференции, посвященной 110-летию со дня рождения Е. И. Рерих, 1989 год). — Новосибирск: 1989.- 229с.    продолжение
--PAGE_BREAK--

6. Ларионов И. К. Интра йога. — М.: РИПЦ «Панорама»,1992,136с.

7. Серебренникова Л.  В.  К механизмам паронормальных явлений.  — Томск: 1993.Ч.1 — 103с., Ч.2 — 118с., Ч.3 — 109с.

8. Лазарев С. Н. Диагностика кармы. Книга первая. Система полевой саморегуляции. — Санкт-Петербург: АО «Сфера», 1993. — 160с.

9. Бумбиерс Е.  Перевоплощение и карма. Неизбежное (Синтез Запад­ной и Восточной духовной мысли). — Киев: ТПО «ДМ», — 1992. — 192с.

10.Ульрих И. В. Нетрадиционная астрология. — М.: Присцельс, 1993.

— 136с.

11.Общее дело: Сб. докладов, представленных на 1 Всесоюзные федо­ровские чтения. 14 -15 мая 1988г. г. Боровск. — М.:1990.- 241с.

12.Русский космизм: II и III Федоровские чтения. — М.:1990.Ч.1 — 136с., Ч.2 — 177с.

13.Русский космизм и ноосфера: Тезисы докладов Всесоюзной конфе­ренции. — Москва, 1989. — М.: 1989. Ч.1 — 231с., Ч.2 — 231с.

14.Циолковский К.  Э.  Живая Вселенная // Вопросы философии,1992, N6, с.135 — 158.

15.Гаврюшин Н. К. Космический путь к «вечному блаженству» (К. Э. Циолковский и мифология технократии)// Вопросы философии, 1992, N6, с.125 — 131.

16.Моисеев Н.  Н. Человек и ноосфера. — М.: Мол. гвардия, 1990. — 351 с.

17.Лемешев М.  Я. Пока не поздно...(Размышления экономиста — эко­лога). — М.: Мол. гвардия, 1991. — 239с.

18.Мень А. О Тейаре де Шардене // Вопросы философии, 1990, N12, с.89 — 102.

19.Моисеев Н.  Н.  Человек во Вселенной и на Земле // Вопросы фи­лософии, 1990, N6, с.32.

20.Кара-Мурза С. Г. Наука и кризис цивилизации // Вопросы филосо­фии, 1990, N9, с.3.

21.Кураев А. О вере и знании — без антиномий // Вопросы филосо­фии, 1992, N7, с.46.

22.Воронин П. П. Разумность мироустройства глазами физика // Воп­росы философии, 1990, N8, с.36.

23.Казин А.  Л. Искусство и истина // Новый мир, 1989, N12, с.235

— 245.

24.Олескин А.  В.  Гуманистика как новый подход к познанию живого // Вопросы философии, 1992, N11, с.149 — 157.

25.Бибихин В.  В. Философия и религия // Вопросы философии, 1992, N7, с.34 — 44.

26.Лоренц К.  Восемь смертных грехов цивилизованного человечества // Вопросы философии, 1992, N3, с.39.

27.Швебс Г. И. Идея ноосферы и социальная экология // Вопросы фи-

лософии, 1991, N7, с.36.

28.Абдеев Р. Ф. Философия информационной цивилизации (Диалектика прогрессивной линии развития как гуманная общечеловеческая философия для XXI века). — М.: ВЛАДОС, 1994. — 336 с.

29.Барабанов Е.  В. «Русская идея» в эсхатологической перспективе // Вопросы философии, 1990, N8, с.62.

30.Мяло К. Г., Нарочицкая Н. А. Восстановление России и евра­зийский соблазн // Наш современник, 1994, N11 — 12, с.211-219.

31.Шафаревич И.  Р. Третья Отечественная // Наш современник, 1994, N9, с. 151 — 156.

32.Овсянников О. Чистилище. Повесть — эссе // Наш современник, 1993, N6, 12. 1994, N4, с.106 — 120.

33.Золотцев С.  А.  Жальник материнский // Наш современник, 1994, N9, с. 122 — 134.

34.Проханов А. А. Ангел пролетел. Роман // Наш современник, 1991, N10 — 12.

35.Леонов Л. М. Пирамида. Роман — наваждение в трех частях // Наш современник, 1994, вып. 1 — 192 с., вып.2 — 256 с., вып.3 — 240 с.

36.Будков В. А. Лунная феерия. — М.: Прометей, 1991. — 164 с.

37.Будков В. А. Мятущиеся. — М.: Прометей, 1992. — 190 с.

38.Будков В. А. Танкисты. (Среда обитания). «За кадры»: газета ТПИ им. С. М. Кирова. От 24.05.89 г., 14.06.89 г., 13.12.89 г.,

14.02.90 г., 6.02.91 г., 17.04.94 г. — Рукопись 11.5 печ. л.

39.Будков В. А. Пентаграмма. — Повесть. Рукопись, 12 печ. л.

40.Будков В. А. Вода и Соль (Мир, ты прекрасен?!). — Повесть. Ру­копись, 12 печ. л.

41.Будков В. А. Сиреневый туман. — Роман. Рукопись 20 печ. л.

42.Будков В. А. Космизм и аномалии человеческого поведения // Программа Второй Всесоюзной междисциплинарной н.-т. школы-семинара «Непериодические быстропротекающие явления в окружающей среде»,19 — 30 апреля 1990 г., г. Томск. — Томск, 1990. с.13.

43.Будков В. А. Некоторые аспекты проблемы экологии души и агро­экологии в экстремальных условиях регионов, подвергшихся заражению ра­дионуклидами //  Ноосферные  взаимодействия  и  ядерная безопасность.- Седьмой Региональный н.-т. семинар по ноосферным взаимодействиям. 17 — 18 июня 1993. Избранные материалы. — Томск, 1994, с.61 — 70.

44.Будков В. А. Некоторые аспекты взаимосвязи экологии души и творчества с ноосферными процессами // Ноосферные взаимодействия и си-

нергетика.- Восьмой Региональный н.-т. семинар по ноосферным взаимо­действиям (25 — 26 ноября 1993 г.). Избранные материалы. — Томск: 1994, с.10 — 21.

45.Вернадский В.  И.  «Я верю в силу свободной мысли ...» (Письма

И. И. Петрункевичу) // Новый мир, 1989, N12, с. 204 — 221.

46.Ханцеверов Ф.  Р., Масленников А. В., Левченко В. Н., Орлов А.

А., Землицкий М.  Я. Введение в науку о феноменах и процессах энергоин­формационного обмена в природе и обществе.// Доклады Второй Всесоюзной междисциплинарной н.-т. школы-семинара «Непериодические быстропротека­ющие явления в окружающей среде» (научная методология и новые подходы) 19 — 30 апреля 1990 г., г. Томск. — Томск,1990, с.297 — 307

47.Помпонацци П. Трактаты «О бессмертии души», «О причинах естественных явлений». — М.: Гл. редакция АОН при ЦК КПСС, 1990. — 312 с.

48.Парандовский Я. Алхимия слова. — М.: Правда, 1990, с.21 — 300.

49.Зинченко В.  П. Наука — неотъемлемая часть культуры // Вопросы философии, 1990, N1, с. 33.

50.Свирский С.  Я. В науке нет «царского пути» // Вопросы филосо­фии, 1990, N8, с.167.

51.Филатов В.  П.  Образы науки в русской культуре // Вопросы фи­лософии, 1990, N5, с.34.

52.Тейар де Шарден. Феномен человека. — М.: 1965.

53.Лефевр В. А. От психофизики к моделированию души // Вопросы философии, 1990, N7, с.25.

54.Савельев Г. Г., Будков В. А., Кабанов А. А., Захаров Ю. А. Тер­мическое разложение сульфита серебра при низких температурах // Труды ТПИ им. С. М. Кирова, 1966, т. 151, с.36 — 39.

55.Тростников В.  Н.  Научна ли «научная картина мира»? // Новый мир, 1989, N12, с.257 — 263.

56.Чайковский Ю. Крайности сходятся // Новый мир, 1990, N7, с. 253 — 257.

57.Майборода Р. Е. Стоит ли откровения подкреплять научными дово­дами? // Новый мир, 1990, N7, с.257 — 259.

58.Шрейдер Ю.  Неправомерная альтернатива // Новый мир, 1990, N7, с.259 — 265.

59.Огурцов А. П. Наука: власть и коммуникация (социально — фи­лософские аспекты) // Вопросы философии, 1990, N11, с.3.

60.Штейнер Р. Истина и наука. — М.: Московский центр вольдорфской

педагогики, 1992. — 56 с.

61.Планк М.  Религия и естествознание // Вопросы философии, 1990, N8, с. 25.

62.Розов М. А. От зерен фасоли к зернам истины // Вопросы филосо­фии, 1990, N7, с.42.

63.Холтон Дж. Что такое «антинаука»? // Вопросы философии, 1992, N2, с. 26 — 58.

64.Бердяев Н. А. Новое средневековье. Размышление о судьбе России и Европы. — Берлин: 1924.

65.Полторацкий Н. П. Русская религиозная философия // Вопросы фи­лософии, 1992, N2, с.126 — 140.

66.Амосов Н. М. Мое мировоззрение // Вопросы философии, 1992, N6, с.50 — 74.

67.Федосеев П.  Н.  Итоги XV Всемирного философского конгресса // Вопросы философии, 1973, N12.

68.Швырев В.  С.  Рациональность как ценность культуры // Вопросы философии. — 1992, N6, с.91 — 105.

69.Ефремов И.  А. Туманность Андромеды. — М.: Мол. гвардия, 1958.

— 368 с.

70.Ефремов И. А. Час Быка. Роман — М.: Русский язык, 1992. — 452 с.

71.Вернадский В.  И. Избранные труды по истории науки. — М.:1981, с. 242 — 289.

72.Князева Е.  Н., Курдюмов С. П. Синергетика как новое мировиде­ние: диалог с И. Пригожиным // Вопросы философии, 1992, N12, с.3 — 20.

73.Вейник А. И. Желайте людям добра // Сборник материалов по нет­радиционным аспектам естествознания, вып.1.- Томск: 1992, с. 40 — 42.

74.Вейник А.  И. Не участвуйте в бесплодных делах тьмы. — Там же, с. 43 — 45.

75.Аксенов Г. П. Вернадский. — М.: «Соратник», 1994.- 544 с.

76.Бердяев Н.  А.  Философия свободного духа.  — М.:  Республика,

1994.- 480 с.

77.Карпинская Р.  С.  Биология, идеалы научности и судьбы челове­чества // Вопросы философии, 1992, N11, с.139 — 148.

78.Блаватская Е. П. Закон причин и последствий, объясняющий чело­веческую судьбу (Карма).- Л.:1991, — 24 с; Весть Е. П. Блаватской.-

Л.: 1991, — 99 с.

79.Давыдов Ю.  Н. Две бездны — два лица России // Вопросы филосо­фии, 1991, N8, с. 75 — 88.

80.Гаврюшин Н. К. Антитезы «православного меча» // Вопросы фи­лософии, 1992, N4, с.79.

81.Лихачев Д.  С. О национальном характере русских. //Вопросы фи­лософии, 1990, N4, с.3.

82.Гройс Б. Поиск русской национальной идентичности. // Вопросы философии, 1992, N1, с.52.

83.Фейнберг Е. Л. Интуитивное суждение и вера. // Вопросы филосо­фии, 1991, N8, с.13.

84.Хорунжий С. С. Философский процесс в России как встреча фи­лософии и православия // Вопросы философии, 1991, N5, с.26.

85.Ахундов М. Д., Баженов Л. Б. Естествознание и религия в системе культуры // Вопросы философии, 1992, N12, с.42 — 53.

86.Никитин Е. П. Духовный мир: органический космос или разбегаю­щаяся вселенная? // Вопросы философии, 1991, N8, с.3 — 12.

87.Гуссерль Э.  Кризис европейских наук и трансцедентальная фено­менология. Введение в феноменологическую философию (главы из книги) // Вопросы философии, 1992, N7, с. 136.

88.Лосева И.  Н. Миф и религия в отношении к рациональному позна­нию // Вопросы философии, 1992, N7, с.64.

89.Ойзерман Т. И. Философия Канта как радикальная ревизия метафи­зики и ее новое содержание. // Вопросы философии, 1992, N11, с.114.

90.Симонов П. В. Мозг и творчество // Вопросы философии, 1992, N11, с. 3.

91.Козлова М.  С.  Вера и знание.  Проблема границы.//Вопросы фи­лософии, 1991, N2, с. 58.

92.Кормер В.  Ф. О карнавализации как генезисе «двойного сознания» // Вопросы философии, 1991, N1, с. 166.

93.Рьюз М. Наука и религия: по-прежнему война? // Вопросы филосо­фии, 1991, N2, с. 36.

94.Реймерс Н. Ф., Шупер В. А. Кризис науки или беда цивилизации // Вопросы философии, 1991, N6, с. 68.

95.Дилигенский Г. Г. «Конец истории» или смена цивилизации? // Воп­росы философии, 1991, N3, с.29.

96.Дмитриев И.  С.  Религиозные искания Исаака Ньютона // Вопросы философии, 1991, N6, с. 58.

97.Мамардашвили М.  К.  Сознание как философская проблема // Воп­росы философии, 1990, N10, с.3.

98.Авгономова Н.  С. К спорам о научности психоанализа // Вопросы

философии, 1991, N4, с.58.

99.Зинченко В. П., Мамардашвили М. К. Изучение высших психических функций и категория бессознательного // Вопросы философии, 1991, N10, с.34.

100.Мелетинский Е. М. Аналитическая психология и проблема про­исхождения архетипических суждений // Вопросы философии, 1991, N10, с.41.

101.Ракитов А. И. Цивилизация, культура, технология и рынок // Вопросы философии, 1992, N5, с.3.

102.Богданов А. Вера и наука (о книге В. Ильина «Материализм и эмпириокритицизм») // Вопросы философии, 1991,N12, с.39.

103.Барабанов Е. В. Русская философия и кризис идентичности // Вопросы философии, 1991, N8, с.102.

104.Хростовский О.  В.  Значение Шоах для христианского понимания Библии // Вопросы философии, 1992, N5, c.61.

105.Лоренц К. Агрессия (так называемое Зло) // Вопросы философии, 1992, N3, c.5.

106.Исупов К. Г. Русский Эрос, или Философия любви в России // Вопросы философии, 1992, N12, с.150 — 153.

107.Будков В. А. Технология получения и свойства сложных полимер­ных удобрений, содержащих мочевино-формальдегидные соединения. — Об­зорная информация. — М.: НИИТЭХИМ, 1984. — 40 с.

108.Вригт Г.  Х.  Логика и философия в XX веке // Вопросы филосо­фии, 1992, N8, с.80.

109.Орлов В.  В.  Альтист Данилов.  Роман.  — М.: ИПО «Полигран»,

1993. — 368 с.

110.Минина А. Бессмертник (Очерк) //Частная жизнь. Международная газета. 1994, N 24, с.5.

111.Сургучева М.П., Будков В.А. Новые виды минеральных удобрений и их применение на засоленных почвах.- Обзорная информация. Серия «Земледелие, мелиорация и агрохимия». — М.: ВАСХНИЛ, ВНИИТЭИСХ, 1986. — 59 с.

112.Сотников В.С., Будков В.А., Астапов Б.А. Физико — химические основы оптимизации параметров герметизации полимерными материалами в производстве интегральных схем и полупроводниковых приборов. — Обзоры по электронной технике. Серия 6. Материалы. Вып. 4 (1285) — М.: ЦНИИ «Электроника», 1987. — 57 с.

113.Сотников  В.С.,  Будков  В.А.,  Утробин  Ю.Б.  Пути улучшения

производства   и   применения   герметизирующих   пресс-композиций  на

эпоксидной   основе   на   предприятиях  элекронной  промышленности. -

Обзоры  по  электронной  технике.  Серия 6. Материалы. Вып. 9 (1497) -

М.: ЦНИИ «Электроника», 1989. — 52 с.

114.Поппер К. Логика социальных наук // Вопросы философии, 1992 N 10, с. 65.

115.Овчинников Н.Ф. Карл Поппер — наш современник, философ XX века // Вопросы философии, 1992, N 8, с. 40.

116.Мозаика Агни Йоги (Составление Аллы Тер-Акопян в двух книгах). Кн. 1 — 560с. Кн. 2 — 463 с. — Тбилиси: Хеловнеба, 1990.

117.Вернадский В.И. Три решения // Журнал «Полярная звезда»,1906.

118.Блаватская Е.П. Закон причин и последствий, объясняющий человеческую судьбу (Карма). — Л.: ИИК «Северо-Запад», 1991, с.23.

119.Платонов С. После коммунизма: Книга не предназначенная для печати. Второе пришествие: Беседы.- М.: Мол. Гвардия, 1991.- 555 с.

120.Зиновьев                     А.А.               Коммунизм            как             реальность.-                    М.:

Центрполиграф, 1994.- 495 с. Аксючиц В.В. Мироправители тьмы века сего. — М.: Выбор, 1994.- с. 59 — 98.

121.Бек А. Волоколамское шоссе.- М.: Воениздат, 1959.

122.Философия  любви  /  Под  общей редакцией Д.П. Горского. Ч. 1

— 510 с., Ч.2 — 605 с.- М.: Политиздат, 1990. Русский Эрос, или Философия любви в России / Сост. В.П. Шестаков.- М.: Прогресс,

1991. — 448 с. Лев — Старович Зб. Секс в культурах мира.- М.: Мысль, 1991.- 255 с.

123.Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Собрание сочинений. в 5-ти т. Т.5. — М.: Худож. лит. 1990.- с.7-384.

124.Галинская И.Л. Загадки известных книг. Шифры Михаила Булгакова. Л.- М.: Наука, 1986.- с. 65 — 125.

125.Рагозина З.А. История Индии (Времена Риг — Веды). — С. -Петербург: Изд. А.Ф. Маркса, 1905.- 496 с. Китайская Цигун-Терапия: Пер. с англ. — М.: Энергоатомиздат, 1991.- 208с.

126.Рут Диксон. Теперь, когда ты заполучил меня сюда, что мы будем делать? — М.: Лига, 1990.- 78 с. Ксавиера Холландер. Счастливая Проститутка. История моей жизни.- М.: «Метшен», 1992.- 98 с.

Как нельзя о Волге сказать — вода,

Так нельзя о жизни сказать — года.

Я к ее дорогам, тайнам и тревогам,

Так и не привыкну никогда...

(Песня, почти народная)

П р и л о ж е н и е

Уважаемый читатель и строгий умудренный коллега! В заключение трактата в качестве иллюстрации процесса формирования личности «ма­ленького человека» — обывателя, не облеченного властью, но стремящегося к просвещению и посильному постижению сущности Мироздания, предлагается художественное повествование из цитированного выше цикла «Пентаграм­ма». Давайте терпеливо и внимательно проследим как хрупкий человечес­кий росток, пробившись к свету, тянется ввысь, пытаясь постичь представ­шее ему Мироздание во всем его великолепии, многоцветье и далеко не всегда отрадном многообразии. Как жизненные вихри омрачают его бытие и мировосприятие, заставляя в то же время матереть и крепнуть в своих устремлениях. Итак, в путь-дорогу.

Т а н е ч к е

п о с в я щ а е т с я ВОЗЛЮБЛЕННАЯ МОЯ — ЗВЕЗДНАЯ НОЧЬ.

Мы ехали вторые сутки и уже изрядно пообвыклись в купе.  Играли в карты, выпивали и часами болтали с нашими общительными соседками. Вот и час назад вчетвером «приняли на посошок», а только что на перроне расс­тались со своими спутницами. Они уже «прибыли по назначению», а мы про­должали путь. Никого нам не подселили и появилась возможность располо­житься совсем уж по-домашнему.

— Давно, однако, не брал я в руки «шашек»,- изрек сосед, неожиданно извлекая уже третью за вечер бутылку коньяка. — Дрогнем,- налил по пол-стакана. — Вот эту примем и я надолго «завязываю» — будет напря­женная работа и писанина. Так что потерпи уж еще чуток, ну я могу на себя взять побольше (при этом долил в свой стакан).

Мы чекнулись, я принял половинку содержимого своего стакана, а он махнул свою порцию до дна.

— Так, вот теперь я почти в полной кондиции,- выдохнув молвил со­бутыльник. — Хошь, я тебя удивлю ?

— Хочу.

— Я — писатель. Во Франции был Оноре де Бальзак, у нас же появится равноценный писака под моим псевдонимом: Онурез де Бульбак.

— Обалденно.  Ты меня действительно удивил. А на меньших амбициях не угомонишься?

— Нет, если бы я и согласился, то моя возлюбленная мне все равно не позволит сачкануть.

— Где же ты такую отхватил, дорогой? Мне тебя искренне жаль — она тебя загонит.

— Обижаешь, начальник,- он вроде как даже слегка протрезвел.- Именно с ее помощью я, Онурез де Бульбак, буду поспешать за толстопузым французским гением — Бальзаком. У него была прорва блистательных лю­бовниц и просто бл… й, но такой, как у меня, возлюбленной не было!

— Ну, не томи,- усмехнулся я. — Хоть бы фото показал да имя назвал.

— Фи, я покажу тебе ее в натуре,- он выключил свет, выждал мину­ту-две и ткнул пальцем в оконное стекло, за которым властвовала темная ночь при безоблачном небе, и изрек с официальной торжественностью:«Моя возлюбленная — Звездная Ночь.»

— Не псих ли он, или допивается до горячки? — подумал я и внима­тельно всмотрелся в его глаза, когда зажегся свет.

— Ты не думай, что я того,- покрутил пальцем у виска.

— Будто мысли мои читает,- невольно мелькнула мысль.

— Мысли я не читаю, но кое-что мы могим; ну, так слушай мою испо­ведь,- его трезвый взгляд, диссонирующий с совершенно пьяной физиономи­ей, вперился в мой лоб.

Я родился в год Великой Победы на Алтае в семье служащих. Родите­ли мои — учителя. Они оба украинцы, а я — русский.

Я пришел в подлунный мир ранним морозным сибирским утром, под тем­ным звездным зимним небом. Некоим образом на меня это, пожалуй, повлия­ло. Осознанные воспоминания о своей жизни у меня начинаются где-то с двух-трех лет и первое, что осталось в памяти — это черное небо с ярки­ми звездами, входящее в добротный дедовский дом сквозь оконное стекло. Я пялился на это великолепие и не существовало в Мироздании ничего краше. С той поры полюбил ночи с ясными звездными небесами, долгое вре­мя предпочитал поспать при дневном свете, а в темноте мысленно отправ­лялся на свидание с моей первой возлюбленной — Ее Величеством Звездной Ночью. Она первой и надолго покорила мое тогда еще очень-очень юное сердце. Эта власть то слегка ослабевая, то становясь всепоглощаю­щей, сохранилась до седых волос. Так что с двух-трех лет я стал стихий­ным язычником, поклоняющимся звездному небу.

В раннем детстве меня крестили, обратив в православного христиани-

на. Об этом церковном действе сохранились неприятные воспоминания (хо­лодно, неуютно, мокро): ни батюшка, ни образа святых трехгодовалого языч­ника, тайно вкусившего неописуемые прелести царственной Природы, не впе­чатлили. Крестик на шее вызывал раздражение, я стремился от него изба­виться; наконец, старшие сняли с меня эту докучливую обузу, мешающую слиянию с очаровательной Звездной Ночью.    продолжение
--PAGE_BREAK--

Был я молчалив и замкнут. Родители безбоязненно предоставляли ме­ня самому себе на долгие часы, а то и на целый день, заперев в комнате. Не могли надивиться моей «смирности» и преждевременной «взрослости»: одногодки творили такое… Не знали старшие, что как только за ними зак­рывалась дверь, потомок забирался в полутемный угол, его глаза расширя­лись, но не воспринимали примитивное окружающее. Пред ним по темно­му-темному небу величественно шествовала огромная полная Луна, поглощая по пути встречные звездочки. Однако, идиллия длилась недолго: предки стали замечать у своего отпрыска явные признаки лунатизма...

А тут еще беда: бич послевоенной детворы — золотуха. Причем, в столь ужасающей форме, что врачи признали свое бессилие. Жизнь моя была вне опасности, но слепота, глухота и облысение предрекались безапелляци­онно. Судьба преподала своему пасынку первый жестокий урок, подведя к роковой черте. За что была кара безвинной детской душе? — Не за язы­чество ли? А может, за невосприятие Христа наивной детской душонкой? Но не слишком ли тогда жестоко воплощение Света?

Вот я и думаю: неуж-то уже тогда, где-то там в астрале, заметно за­мельтешила моя хилая душонка, вызвав грозную ответную реакцию Мирозда­ния?! Коль это так, то не только щи лаптем хлебать послан я в страну людей! И тут же я получил ответный урок: в Мироздании существует некий баланс сил, противостоящих друг другу — отчаявшиеся любящие меня роди­тели обратились за помощью к так называемым «бабкам». Немощь технокра­тизма, убогость эскулапов предстала воочию: как видишь, до сих пор у ме­ня «стопроцентное» зрение, нормальный слух и шевелюра.

Где-то с четырех лет в мое сознание все же проникли терпеливые речи деда, Матвея Ивановича, человека религиозного, хотя и необузданных страстей. Его настояниям был я обязан минимальными познаниями библейс­ких текстов и твердым усвоением необходимости неукоснительного следо­вания христианским заповедям.

Однако, как и все меня окружавшее, дед оказался натурой противоре­чивой, иллюстрацией неоднозначности всего сущего. Настоятельно усаживая меня за хранившиеся укромно христианские фолианты (официальный воинс-

твующий атеизм карал жестоко), мудрый старец в глубочайшей тайне хоро­нил талмуды чернокнижья, наедине предаваясь магии. Правда, иногда изла­гал он мне столь дивные вещи, совершенно непохожие на житие Христа и его апостолов, что таращился я изумленно и он, как-то смущенно-беспомощ­но улыбнувшись, замолкал. Да-а-а, дед ушел, унеся с собой немало тайн. Не он ли, тайный чернокнижник, обвенчал юную беззащитную душу внука с кра­савицей Звездной Ночью?! Господи, упокой его душу — ведь добрый же был человек...

Однажды, наверное, не выдержала дедова психозаслонка между сознани­ем и подсознанием, смешались тайные и явные Миры: наш еще полный физи­ческих сил старец загремел в томскую психушку. Возвратившись отту­да, сжег он неугодные Богу талмуды и угомонился уж навсегда, усердно предаваясь православному христианству. С ним в душе и ушел в мир иной. Святость и Беспутство,- да можно ли смертному Вас четко разграни­чить, коль сливаетесь Вы воедино в сущности людской?!

Нет, не смог дед сделать из меня правоверного православного хрис­тианина. Не смог или не захотел? — да столь ли это важно… А может, уж сама Звездная Ночь настоятельно предъявила права на юную очарованную душу?! Много безответных вопросов вынес я в памяти своей из той давней детской поры.

Именно тогда началось формирование моих сугубо мужских пристрас­тий. Вдруг оказалось, что помимо мальчиков есть еще странные и загадоч­ные существа — девочки. Они и раздражали, и пробуждали неудержимый ин­терес, тая в себе некую тайну. Их длинные волосы, нежная кожа, любопытные особенности тела влекли к себе и одновременно настораживали почему-то. Причем, явно больший интерес представляли девочки постарше, особенно школьницы.

В то же время, по бытовавшему в наших местах обычаю, пожилые женщи­ны брали малолетних внуков с собой в баню. Там, в пару и тесноте на те­совых полках, в густом полумраке, скользкими мокрыми призраками неспешно двигались их тучные тела. То и дело меня притискивали к пышным упру­гостям, пошлепывали и пощипывали. Никаких положительных эмоций из этого «мокро-парного» действа я не вынес. На фоне точеных фигурок сверстниц и девчушек постарше (приковывавших стыдливый взор при купании на озере)

матерые женские телеса казались сущим безобразием, подавляя своей жи­вотной мощью. А ядреные шуточки в адрес моих мужских достоинств совсем уж ввергали в смущение, переходящее в брезгливое отвращение.

Наконец, я основательно задумался:  неужели мои сверстницы  -  то-

ненькие девчушки когда-нибудь станут столь же толсты, неуклюжи и неп­риглядны?! Если так, то это ужасно… Я насторожился и мир слегка пом­рачнел от такой вопиющей несправедливости. Голые мужчины не производи­ли столь отталкивающего впечатления, посему женщин пришлось отнести к существам явно несовершенным и в чем-то порочным.

В пять лет Мироздание открыло мне новые свои страницы. Из степно­го городка наше семейство откочевало на несколько десятков километров в кулундинскую глубинку. Почти на два года немецкий поселок Гольбштадт стал моим пристанищем. Очень многое мне здесь понравилось: чистота, по­рядок, размеренность и регламентированность практически во всем тешили нрав юного подданного созвездия Козерога. Тоска по порядку отягощала потом десятилетие за десятилетием моего иногда несуразного бытия. Кстати, сосед, ты изрядно смахиваешь на наших кулундинских немцев.

Но не только это принес мне степной немецкий поселок. Инстинкты «звездной любви», возможно грешной детской души, вдруг материализовались на новогоднем школьном празднике. Я был в ту пору «дитя школы», пропадая

там вместе  с родителями долгими часами.  И вот, в кружении вокруг елки

вдруг увидел нечто созвучное со Звездной Ночью, но диаметрально проти­воположное: девочку в костюме «Пламя». Языки марлевого огня колыхались в такт каждому ее движению, когда она взмахивала руками — они вспыхива­ли ночным костром. Я не мог оторвать глаз от такого изящества и это дивное существо, наконец-то!!! тоже меня заприметило, хотя стоял я исту­кан-истуканом. О! Сколь милосердным оно оказалось! Нежная теплая ручка охватила мою ладонь и повлекла за собой, светлые сине-серые глаза свер­ху вниз, словно лучи двух звезд, погрузились в мою душонку, окончательно очаровали ее, а высоченный красный-красный колпак, казалось, уходил в не­ведомые небесные дали...

Мы танцевали весь оставшийся вечер. Сколько ей было лет: двенад­цать? пятнадцать? — Не ведаю. Обретя ее, в тот же вечер и утратил. Ни одного сказанного слова, а потом стоило прикрыть глаза — и вот он — вздернутый носик на бледном лице, проступившие на переносице веснушки и две бездны под длинными-длинными темными ресницами и рыжеватыми бровя­ми… Душа моя усвоила: Звездная Ночь и эта златокудрая девочка — это нечто неделимое, исступленная любовь впервые материализовалась, тоска по ней преследовала меня десятилетиями: все самое прекрасное в Мироздании воплощено в женскую ипостась (не заговорила ли тогда во мне Тант­ра?!)… Ее окликнул кто-то из взрослых:«Майя!» — и она умчалась, то и дело оглядываясь на меня, застывшего изваянием.

Навсегда запало в мою память, что с этим девичьим именем связано нечто небесно-таинственное и очаровательное, с золотом волос, бледным челом, веснушчатым носиком и синими бездонными озерами глаз под пшенич­ными бровями. Видением она возникла и призраком растаяла, уйдя в небы­тие, в какие-то иные свои миры. Только в студенческие годы я познал, что Майя — означает «Иллюзия»...

Такие вот инстинкты и скрасили, и обезобразили мое бытие. Контраст пленительного марлевого «костерка» и отталкивающих тучных нагих женс­ких тел обрушился на мое неокрепшее сознание неразрешимой загадкой

Сфинкса.

Глухая степная глубинка открыла предо мной не только прелести по­рядка и исступленной любви земной, но и тяжесть непосильного мирского труда. Преждевременно родилась моя сестра, пора была еще очень стро­гая, родители с утра до ночи в школе, а истошно вопящее существо остава­лось один на один с пацаном в неполных семь лет. Иногда мне каза­лось, что сердечко мое лопнет то от жалости к этому безобразно-красно­му, безжалостному личику (гарантом благополучия которого я был уполно­мочен суровыми старшими), то от ненависти к нему же (когда у меня уже не хватало сил исполнять столь почетную, но непомерно тяжелую миссию).

С этой поры, пожалуй, когда обстоятельства загоняли в угол, я нау­чился инстинктивно отключать сознание и, управляясь на подсознательном уровне, фанатично делать полученное дело до полного истощения физичес­ких сил. Слава Богу, я кое-как благополучно оправдал высокое доверие, но не от этого ли уже в школьные годы у меня появилась седина? Зато потом колоть дрова, дробить уголь, десятками ведер таскать воду, строить снего­задержания чуть не в человеческий рост, убирать комнаты, копаться в ого­роде, пилить, строгать — было для меня сущей безделицей. Выработалась прямо-таки естественная потребность в систематическом труде и элементы его культа (я впал в язычество уже на сугубо мирском уровне). Ну, а сестричка доходчиво разъяснила, что от девочек исходит не только нежное тепло марлевого «костерка», но и изнурительная мука.

Школьное ученье стало ответственным делом: только на отлично и только «на медаль» завершить. Орднунг, орднунг унд орднунг (порядок, по­рядок и порядок) — «гольбштадт» продолжался еще десять лет, хотя учился я в средней школе родного степного городка. Школяр не подкачал и вы­полнил указание предков: был Артек, была медаль (правда, серебряная — золотая «уплыла» на выпускных экзаменах; то ли помешала ершистость, то ли Луна не поладила с Солнцем). Но это было дело, а была и просто жизнь.

Прихожу в первый класс и меня усаживают на первую парту рядышком с дивной девочкой с трогательно-нежным личиком и пепельными волосами. Ее звали Нина. Образ новогодней девочки — Огненного Костерка, уносяще­гося в Звездную Ночь, Майи-иллюзии, померк. Пепел нининых волос покрыл все Мироздание. Гармония, праздник Души нарушались лишь тем, что я дол­жен был быть в ученье первым, а моим единственным соперником оказа­лась… Нина. Первый финиш мы прошли «ноздря в ноздрю». Но уже во вто­ром классе я резко ушел вперед и ничто не мешало празднику, длившемуся годы и годы.

А еще начальная школа — это древние греки, Атлантида, Аэлита: моя интуитивная жизнь получала все новые и новые материальные подпорки. Дивным явлением оказалась и моя тетушка — Евгения Нектарьевна. Будучи профессиональным хирургом, она в то же время оказалась всесторонне об­разованным человеком: пела романсы и оперные арии, танцевала, знала ис­торию и многое-многое иное. Если дед представил мне Ермака («Реве­ла-а-а бурря, гр-р-ром гре-ме-е-е-л-л...»), то тетушка: «Варяга» и Аи­ду, Спартака и «Лебединое озеро», Питер (Ленинград) откуда она родом, и Салехард, где каким-то образом оказался ее отец… Мне казалось, что она знает все на свете. Ею обильно засеяно мое сознание, но подсознание и душа пред нею не распахнулись. Ее интеллект меня слегка подавлял, а не только очаровывал, как бывало всегда при проявлениях Звездной Ночи в мирском бытие. Я был восхищен, а не околдован — но может быть тетушка намеренно сохранила некую дистанцию с племянником, который нет-нет да и смущенно любовался не только блистательным интеллектом, но и чисто женскими прелестями… Хотя-а-а,- Бульбак на мгновение прервал свою поспешную и буйную речь,- хотя было и тут нечто «спесфицеское», тронув­шее мою мужскую ипостась, но не сразу, а годы спустя.

Наш интерес к общению с тетушкой был обоюдным. Она явно не вписы­валась в окружающее бытие и была в нашей достаточно простой полусель­ской среде «белой вороной». Скорее всего, я привлекал ее как «окошко» в тот неведомый мир нашей повседневности, который она хотела постичь и побыстрее. Моя тяга ко всему, что было не характерно для текущего бы­тия, но прекрасно ведомо ей — облегчала и стимулировала наше содружест­во — Онурез снова замялся, но затем продолжил столь же бурно.

— Случилось у нас с ней и такое. Как-то остались мы с тетушкой в усадьбе вдвоем. Я как раз с отличием завершил первый класс и балдел вовсю. Летняя степная жара размаривала напрочь. Чтобы схорониться от нее, наглухо закрывали ставни дома и еще задергивали плотные шторы. В

комнатах наступала  искусственная  ночь, похлеще  настоящей — ни зги не

видно. Подумав, что тетушка читает в саду, ища  уединения  и  прохлады, я

вполз в  ее  обитель.  По-пластунски  приникая к холодному полу, будучи

уверен в своем одиночестве, я чуть не вскрикнул, когда с разгону натолк­нулся на что-то живое, массивное и упругое, раскинувшееся на моем пути. Но сильные прохладные руки тетушки стремительно привлекли меня к се­бе, мягкая ладонь прихлопнула мой приоткрывшийся рот, а поспешный жаркий шепот у самого уха окончательно угомонил.

Когда мои глаза освоились с густой тьмой, проступили контуры женс­кого тела, распростертого на покрывале, простеленном на дощатом полу.

— Ну что, казак, попал в засаду? — прошептала она. Давай-ка теперь поборемся, только тихо, без звука.

В следующее мгновение я оказался плотно прижат к ее пышной груди. Отчаянно извиваясь, я пытался высвободиться. Только повзрослев и помуд­рев, вспоминая былое, я осознал сколь умело и тактично управлялась со мной тетушка. С одной стороны, она ни на мгновение не позволяла мне высвободиться из ее рук, а с другой — ни в коей мере не ущемила моего мужского самолюбия. Ее мощное упругое тело оказалось неожиданно гибким и подвижным, практически не уступающим мне в ловкости. Наши тела обра­зовали живую, бесшумно и хаотически вертящуюся по полу карусель. Пона­чалу основательно меня потискав, она предоставила почти полную свобо­ду, когда я вошел в настоящий «казачий» раж: теперь уж попробуй меня оттащить от «противника».

Увлекшись, я неистовствовал, пытаясь притиснуть женское тело лопат­ками к полу, прижав к нему и раскинутые, окончательно побежденные руки. Не тут-то было: то и дело я сам чуть не оказывался уложенным на лопат­ки под напором ее плоти. В пылу борьбы она «потеряла» легкий халатик, я истискал и измял все обнажившееся тело… Но темнота и ловкий отпор грациозной мощи «противницы» ни на мгновение не позволили мне осознать пикантность происходящего. Иногда мне казалось, что не только ладони, но и женские губы схватывали мою разгоряченную кожу и не осталось мес­та, которого бы они не коснулись.

Наступил момент, когда, казалось, от усталости я уже не могу пошеве­лить ни рукой, ни ногой — нависло позорное поражение. И именно в это мгновение женское тело покорно распласталось подо мной, широко разметав руки и волосы по полу. — Сдаюсь, твоя взяла,- услышал я ее шепот, прихо­дя в восторг от столь тяжело давшейся победы. У меня не было сил нас­ладиться своим торжеством и я тут же кулем завалился на пол, высвободив

поверженную амазонку.  Так  мы  пролежали рядышком, пока не отдышались.

Вдруг тетушка упруго поднялась, отыскала халатик и быстро облачилась в него. Отупев от усталости, отрешенно пронаблюдал как под его легким покровом исчезло ее едва белевшее в темноте тело.

— А теперь беги,- мощной дланью прихватив мою руку, тетушка рывком поставила меня на ноги.- Беги же,- легонько подтолкнула меня в сторону двери. — Скупнись в бочке, вода парная, а то уж наши скоро приедут.

Перед соблазном погрузиться в водную негу я, конечно, не устоял. То, что тебе  рассказал, я вспоминал потом, лежа то в тени на лужай-

ке, то на сеновале. Мне казалось, что все это свершилось вроде как во сне. И мудрая тетушка сделала все, чтобы поддержать во мне такое ощуще­ние.

— Как мы с вами лихо боролись,- попытался я напомнить ей былое. Однако, она так удивленно-строго глянула на меня, что я без лишних слов окончательно уверился: все с жары пригрезилось.

Но через неделю, в выходной, когда нас снова оставили вдвоем «на хозяйстве», а все отправились на базар, в глухой темноте ее руки внезап­но спеленали меня и силой увлекли в женскую обитель. Все повторилось как в первый раз, только ощущения обострились и почувствовал в борьбе с упругой мощью женского тела не только азарт, но и нечто иное, томящее и совершенно мне непонятное. — Онурез неожиданно надолго замолчал, понуро склонив голову.

— Ну, а с тетушкой-то как далее? — напомнил я о себе.

— А никак. Она, видно, поняла, что изрядно поспособствовала зарожде­нию в мальце мужского начала и поспешила ретироваться. Но я так просто не сдался. У нас на усадьбе было подобие душа: дощатый короб, а сверху бак с лейкой. Вода в баке нагревалась на солнце и тетушка нежилась в тугих струях воды. Дважды я, отогнув мешковину, прикрывавшую щель, сла­дострастно любовался упругой пышностью ее нагого белого тела.

Именно она пробудила во мне влечение к женскому телу. Я смотрел на это ожившее художественное творение, будто сошедшее с полотен фла­мандских живописцев, и не мог оторваться. Подсматривая за ней, я про­чувствовал, что мощь женской плоти может пробуждать не только отвраще­ние. Тетушка послужила разительным антиподом «банным фуриям». Видно интуиция ей что-то подсказала или изменившийся взгляд выдал, но больше в душе я ее подсмотреть не смог.

Но такой, пышнотелой Лебедью, ее запомнило только мое тело. Душа запечатлела навсегда иной образ. Уже отроком был, а не мальцом. В лютый

мороз, на ясном закате, когда бураны занесли дом снегом почти по кры­шу, забравшись на сугроб напротив окна, вдруг увидел я диво. Все оконное стекло густо покрылось морозными узорами, а в центре — большая овальная проталина и в ней тетушкин лик. Видно протаяла она наледь и глубо­ко-глубоко задумалась, глядя на дивный закат. Так задумалась, что не уз­рела отрока, возникшего пред нею. Я постоял изумленно минуту-другую, а она смотрит будто сквозь меня. Стало даже жутковато и я тихо-тихо сги­нул с глаз ее. Вот такой «Морозной Феей» в ледяных узорах, а не пылкой страстью белого тела в глухой тьме жаркого степного дня запала она в мою душу. Не только младой разум, но душу и тело навсегда тронуло это загадочное, далеко не сразу познаваемое женское естество.

— А где же теперь тетушка?

— В неведомом. Ушла в неведомое, а я все думаю: не ставила ли уже тогда блистательная Звездная Ночь некий эксперимент на моей скромной персоне, сведя с бесподобной тетушкой? — Вот уж почти постарел, а суть его так до конца и не понял. — Онурез замолчал, а затем без связи с предшествующим продолжил.

— Умер великий Сталин. Не подумай, что я «сталинист» — тогда прак­тически все почитали его таковым. Вспомни, что пишет об Иосифе конс­труктор ракет Королев,«оттрубивший» свое в" шаражке"! Я же волком выл, рыдала моя душа, а не только бренное тело. Почему? Отчего? — до сих пор не ведаю. Стало быть был позыв Небес! Не ада же?! А потом Даниила Андреева почитал...

Никита Сергеевич «долбанул победоносного Вождя мордой об стол» — и я радовался Свободе, как и многие. Чему радовался конкретно? — Опять же не ведаю. Река общественной жизни текла сама по себе, а я шел вдоль ее берега, загребая воду ногами, сам по себе. У меня был свой независи­мый от людей мир, куда «Посторонним вход воспрещен». Полный личный су­веренитет, однако, я его ограничивал как можно дальше от «носа» окружаю­щего меня сообщества. Лишь сень Звездной Ночи никогда не лишалась мое­го благоговения.

Когда я инстинктивно осознал «медитацию»? — Эдак лет в десять. У меня была двоюродная сестра, Лариса, истинно русская девушка, лет на семь-десять постарше меня. Я к ней благоволил. Поступив в техникум, она покинула родные места, но почему-то стала именно со мной регулярно пе­реписываться. Что она находила в моих письмах? — Не знаю. Не дед ли, питавший к статной и благообразной внучке огромное пристрастие, ду­ховно соединил и нас?

Не раз я, забравшись от безделья на сеновал, слышал ее отчаянный визг, а потом видел бьющееся большой пойманной рыбой гибкое тело внучки в объятиях деда… Лишь узрев меня, шкодливый старик выпускал изрядно потисканную красотку и она с пылающим лицом, растрепанными волосами стремительной ланью проносилась мимо своего невольного спасителя. Только спустя годы и годы, задним числом, я многое переосмыслил в тех памятных для юнца событиях сеновального интима. Ну, а в переписке — ее письма расширяли рубежи доступного мне Мироздания. Мои же письма...

О, это было действо. Я тянулся за Ларисой изо всех сил. Отвечая на ее очередное письмо, забирался в укромное место, обычно в сумрачное, ок­ружающий мир оставался материализованным лишь ручкой и листом бума­ги, на который выплескивал, как получалось, свой «иной мир». В ту пору уже было будто бы два моих «Я»: одно обременялось домашними дела­ми, зубрило уроки и получало пятерки, дралось, занималось спортом, а дру­гое — пребывало в мире фантазии? — Нет, это было нечто радикально отли­чающееся от «фантазии» — это было «инобытие», параллельный мир. И так год за годом.

Уже в зрелом возрасте осознал, что то была первая систематизиро­ванная проба в «эпистолярном жанре», то был стихийный подход к методу «медитационного написания», хотя ни я, ни сестра о «медитации» понятия не имели. Именно в ту пору я случайно натолкнулся на «интуитивную ло­гику». Вот они, первые камни фундамента, опираясь на которые в последние десять лет я пытался писать свои более пространные и более «официаль­ные» опусы. Сослужили они хорошую службу и в науке (ведь я ныне про­фессиональный научный работник, а не только Онурез де Бульбак). — Оче­редная внезапная пауза прервала повествование Онуреза. Голова его рас­качивалась в такт вагонной тряске, он словно задремал. Но я уже привык к стилю повествования и терпеливо ожидал продолжения.

Однако, вот что тебе еще скажу. В ту пору, в определяющей мере я воспринимал женщин, а девочек в особенности(которые мне нравились, ко­нечно) как существ иного порядка бытия — «небесные создания» что ли. Я не испытывал в них «телесной потребности»: в отличии от сверстников мне не хотелось их прижать, потискать. Другое дело те, что не нравились или были безразличны. Таковым от меня иногда изрядно доставалось. Слу­чалось, девченок и поколачивал.

Однажды, в шестом классе, перед новогодними праздниками мы гурьбой завалились к приболевшей учительнице. Когда Нина сняла пальто, я ахнул: столь прелестным показался мне ее «взрослый» праздничный наряд. Гос-

теприимная хозяйка  усадила  нас  за  стол с пирогами и Нина оказалась

напротив. Я был сражен: при неярком боковом освещении сквозь прозрач­ную ткань ее наряда проступили еще неразвитые, но уже определенно женс­кие формы, а потемневшие почему-то глаза превратились в две бездны, в которых утонул я безвозвратно. И так весь вечер: глаза в глаза и более ничего, и на всю оставшуюся жизнь. Всякое потом бывало, но как вспомнишь этот взор зачарованной и пленительной газели, так сразу не остается ни­каких сомнений: Мирозданье, ты прекрасно и сколь божественны твои про­явления! Так вот совместились мир Звездной Ночи и мое детское еще бы­тие.    продолжение
--PAGE_BREAK--

И еще одно совмещение мира Звездной Ночи с мирским бытием в дол­гие школьные годы: преподаватель литературы Эльвира Федоровна. Это был какой-то «пробой», это была не та любовь к девочке-«костерку», к пеплу нининых волос, мистическое восхищение познаниями и совершенством тетуш­ки, не чувственное содружество с Ларисой, уж тем более не увлечения де­вушками-подружками и соклассницами. Наверное, так буддист воспринял бы явление ему Лакшми.

Эльвира (так мы ее звали между собой) была столь изящна, столь не­бесная и в то же время предельно земная, что на полтора года две ипос­таси моего бытия совместились вполне четко и реально. Это был «Об­раз», это было «Воплощение», но это не был предмет поклонения. Тридцать лет после окончания школы, а Эльвира Федоровна осталась Эльвирой Федо­ровной (или Эльвирой — как угодно). Угас «Костерок», развеялся «Пе­пел», ушли в небытие прошлого многие-многие потрясательницы моих чувств, но Эльвира вечна!!! Не ведаю будущего, но сей образ может после­довать за мной непредсказуемо далеко. Может быть Она и Звездная Ночь — это одно и то же?! Может быть ее вывела на мой жизненный путь Владычи­ца Луна?!

— Допьем,- вдруг резко он перешел к прозе жизни, подлив слегка в мой стакан и опорожнив бутылку в свой. — За Любовь! За Звездную Ночь! За ее главное воплощение — Эльвиру!

Мы дружно выпили до дна.

— Я никогда и ничего не собирался «официально» писать. Я хотел стать… Нет, не я, а мама хотела — мой главный побудитель и верховный судия в материальной жизни, чтобы я был военным моряком. Все десять школьных лет и я не возражал, соглашаясь с ее выбором. Я никогда не со­бирался заниматься наукой. Но посмотрел фильм «Девять дней одного го­да», Баталов-Гусев — полное смятение ума. Сливаются воедино «Туманность

Андромеды» Ивана Ефремова,«Алые паруса» Александра Грина и внезапно открывшиеся глубины научного постижения бытия, талантливо воплощенные на экране. А тут еще Гагарин, бурные успехи научно-технического прог­ресса… В общем, у меня «заскакало давление» и я «завалил военно-морс­кую медкомиссию».

Признаюсь, я вполне мог пройти это испытание. Уже тогда был в си­лах кое-чего добиваться. Но Звездная Ночь вселила в мою душу не строй боевых кораблей, а «Туманность Андромеды»,«Алые паруса»,«Аэлиту»,«Де­вять дней»… Так я оказался в Томском физтехе.«На физтех кто попал, тот грустить переста-а-ал. На физтехе не жизнь, а малина! Только физи-и-ики соль, остальное все ноль! И механик, и химик — дуби-и-и-на!» — вдруг взревел благим матом мой сказитель, с тоской воззрившись на пустые ста­каны. Он дернулся было к своему бесформенному портфелю и я поду­мал:«Винный погребок у него там что ли?! Неужели еще бутылку предложит распить?» Однако, свое обещание попутчик выполнил («завязал»), безнадеж­но махнув рукой продолжил бурливую речь.

— Склонность к исследованиям проявилась у меня тоже еще в школь­ные годы чудесные. Первое" открытие", поразившее до глубины души, было таковым. Еще в начальных классах знакомые летчики, заходившие в наш дом, подарили мне фонарик — «жучек». И вот однажды в темноте, прикрыв его луч рукой, я вдруг установил, что ладонь «засветилась» — свет как бы проходил сквозь нее. — Я «прозрачный»?! — это было потрясающе: инс­тинктивно, до глубины души прочувствовал сколь хрупок, оказывается, чело­век. Ну, а став студентом-технарем, выяснил, что материальная субстанция человека представляет собой не более чем мешок коллоидного раствора...

В ходе дальнейших стихийных «опытов» обнаружилось, что если как следует «отключиться»(плотно заткнуть уши пальцами и расслаблено сме­жить веки, не думая ни о чем конкретном), то предо мной открывался некий иной мир. Я никак не мог его систематизировать, но достаточно быстро усвоил в нем главное: он склонен «подбрасывать» мне очень ценную ин­формацию,«подсказку» в решении того вопроса, в котором я до этого на­тужно пытался разобраться.

Например, решения сложных математических задач приходили как-то сами собой. Случалось, запишешь такое решение, а потом, как ни стараешь­ся, не можешь его объяснить. Кто знает, может быть это были стихийные вхождения школяра в «информационные поля». Эту способность с годами я развил и как следует поэксплуатировал на собственное благо. Правда, за такие «дары» через некоторое время приходилось «расплачиваться» непро-

должительными слабостью и недомоганиями. Поднаторев в эзотерике, в годы

далеко уж не молодые, я поставил этим недугам такой диагноз: эгрегорная

болезнь.

В институте постижение технических наук проходило неровно. То за­поем работал и учился, то полная апатия и провалы. В студенческие годы я кое-как все-таки стал работоспособным «технарем»- исследователем, да­же появились полноценные научные публикации (хотя любовью к технике так и не воспылал). Но в то же время, студенчество — это и начало пути иоги, и тропа постижения через каратэ, и открытие для себя философии, и попытки системного осознания социального бытия, завершившиеся внезапным кульбитом — поступлением в университет марксизма-ленинизма (при этом, полное игнорирование общественной работы, пионерия и комсомол прошли сквозь мои годы безликими тенями, разве что Артек, да целинная стройка «на северах»).

Мне повезло с наставниками: Геннадий Васильевич раздвинул границы моего осознания социального бытия, многогранности человеческой личности и жизни, а Юрий Александрович, Геннадий Гаврилович — ввели в основы кон­дового научно-технического ремесла. Институт я завершил профессиона­лом: инженер физико-химик технологического профиля (это позволило мне, после переезда из Сибири в Среднюю Азию, за три года выполнить и защитить диссертационную работу, получить ученую степень кандидата тех­нических наук).

Духовное же постижение сущности человеческого бытия было по-преж­нему в определяющей мере не христианское, а языческое — через любовь к Звездной Ночи, через стремление к таинству Мироздания и преклонение пе­ред женщиной, как материальным воплощением моей небесной возлюбленной. Но если Эльвира стала воплощением Света в Ночи, то Татьяна-Томская — это удар чарующего плазмоида после неосторожного прикосновения к нему.

Татьяна — девушка-сокурсница, бионик по специальности, явилась пре­до мной будто посланница моего «инобытия». В ней было воплощено все прекрасное. Глаза сияли Звездами, а волосы чернели Ночью… Да, прекрас­ное, но не ласкающее, а обжигающее, сокрушающее. Драма любви на сей раз потрясла столь сильно, что в душе осталась «голгофа» на годы и годы. Из всего этого я вынес: страшись «совмещения миров», оно может быть убийс­твенным. Если не по душе жить одним миром, живи уж двумя, но не пытайся слить их воедино. Ведь даже в смерти человек уходит сначала из этого мира, а затем уж переходит в мир иной… На Татьяне-Томской постижение Мироздания через Любовь на время прекратилось. После этого удара судь-

бы, я «обломал  немало  веток, наломал немало дров» и из хлада сибирских

снегов ринулся в пекло среднеазиатских далей.

В студенчестве совершенствовался «эпистолярный жанр» и впервые более или менее серьезно обратился к дневникам. О! Дневники… В этом что-то есть, определенно: наедине с самим собой и Мирозданием...

Онурез будто натолкнулся на невидимую преграду и внезапно замол­чал. Его отрешенный взор вперился в пространство. Словно увидев там кого-то, он улыбнулся растерянной детской улыбкой и забормотал:«Как же, как же, и тебя помню, радость моя. Я горжусь тобою, Людмила. Ты нас­тоящая Львица и оправдала мои надежды. Дай Бог тебе всего… Обиду сту­денческой поры я тебе простил, совсем простил, недавно простил, лишь двадцать пять годков спустя, но простил же. Угомонись, не стой предо мной. И опус новый про тебя так и назвал — »Людмила". Иди с миром, спи спокойно.

— Ты что дружище? — забеспокоился я.- Тебе нехорошо?

— Нет-нет, все «хокей».  Тип-топ. Наважденьице нашло. Неуж-то и ее Хозяйка мне подсуропила? Ладно, слушай-ка далее.

В Средней Азии я попытался отринуть мир «инобытия» и позабыть о бесподобной Звездной Ночи: одно воспоминание о томской любовной драме вызывало холодок в душе. Я просто и бесхитростно жил и работал, как обычный советский человек. Официальную науку считал единственно-разум­ным орудием постижения истины, а все остальное — нечто зыбкое и устра­шающее в то же время. Я верил в светлое коммунистическое будущее и, как мог, строил его. Хотя ханжество идеологического официоза становилось все очевиднее, я на что-то уповал: среди рядовых коммунистов было слиш­ком много достойных людей и неплохих профессионалов, энтузиазм которых в тяжкий час обеспечил бы выполнение «пятилетки в пятидневку».

Тем не менее, от вступления в КПСС я уклонился, хотя комсомол при выбытии по возрасту из его рядов дал мне рекомендацию. Были и комму­нисты, готовые" постоять за меня". — Коммунистический официоз меня уд­ручал — вот в чем было дело.

Научные же дела шли не безболезненно, но успешно: среднеазиатскую карьеру на этом поприще завершил сэнээсом академического института, на­учным руководителем проблемной хозрасчетной лаборатории при вузе, кан­дидатом наук с «кирпичем» докторской диссертации в столе, с более чем полуторасотнями публикаций и изобретений, с полудюжиной научно-техни­ческих наград. Но внешнее благополучие скрывало глубокое разочарование в отечественной науке: разбухшая от балласта, коррумпированная и бесп-

ринципная, она вызывала  духовное  отторжение.  Знание  среднеазиатской

специфики все только усугубляло («Где Азия начинается, там законы кон­чаются»).

Ну, а постижение национальных особенностей шло параллельно с нау­кой: быт и нравы, сотни горных километров по тропам и хребтам, марево степей и пустынь, тенистая прелесть оазисов и горных долин… А потом возобновились дневники.

Но как я ни сопротивлялся, Ее Величество Звездная Ночь дважды взя­ла в оборот своего влюбленного раба. — Он снова как-то засуетился, рука импульсивно сжала пустой стакан.

— Постой,- я не выдержал и извлек бутылку, которую вез в качестве гостинца.

— Я завязал.

— Зато я — нет,- решительно плеснул в стаканы:«За твою Звездную Ночь! Жми, дорогой, далее!»(его неровная речь стала действовать на меня наркотически, мне уже не терпелось услышать: что же там, за извивами и поворотами повествования, этой то ли были, то ли небыли).

— Так вот, Она меня все-таки и там, под десницей аллаха, достала,- выпив продолжил Онурез.

Как-то приехал я на границу Кызылкумов и Голодной степи. Отрабо­тал день, к вечеру что-то не по себе. Солнце еще не село, ноги сами по­несли меня на противоположную околицу кишлака — там ютилось озерко с солоноватой водой и густыми порослями камыша по берегам. Перед камыша­ми — лужайка зеленой травки, будто коврик простелен. Походил я в одино­честве туда-сюда, только солнышко за горизонт — меня сморило. Бухнулся я на траву, сначала сидел, а потом вдруг голова закружилась, вообще зава­лился. Лежу немощный, таращу глаза на небо. Как вызвездило по черному ночному бархату, так понял я кто меня в бараний рог скручивает, но от этого ни сил, ни воли не прибавилось.

И тут слышу шорох — подымаюсь, чтобы посмотреть кто там шумит в камышах, Но как-то дивно получилось: тело так на траве и осталось, а я все вокруг увидел, в том числе свою образину с вытаращенными глазами. Даже жуть пробрала, а тут камыш раздвинулся и вышла из него девичья фи­гурка. — Как же она там ходила? Я же видел — ни одной тропинки. А она идет, все ближе и ближе. Ясно все так, будто не темень, а ясный день. По­дошла и смело берет меня за руку.

Тут-то я ее разглядел. Азиатка, из местных причем. Волосы чер­ные-черные, распущенные, прямые, до талии доходят. Глаза темные, раско-

сые, но большие;  длинные ресницы их лишь слегка прикрывали (будто бы с

прищуром меня рассматривала).  Однако, весь кишлачный люд смуглый-смуг­лый, а у нее лик молочно-белый, только губы темнеют.  Одета в классичес­кий каракалпакский наряд, даже в шароварах, а голова не покрыта.

— Кто вы? — спрашиваю.

— Я? Ты меня не узнаешь?!

— Извините, девушка...

— А я тебя очень хорошо знаю. И уж коль ты мой, а я твоя, то тебе не к лицу церемониться в обращении.

— Вы… Прости, ты откуда появилась?

— Сегодня из озера.

— Но там нет пути...

— Под таким небом мне доступны все дороги!

Она надавила мне на плечи и я невольно опустился на лужайку. Ноч­ное диво по-хозяйски расположилось у меня на коленях, случайно или нет покрыв мою голову шатром своих черных волос. И в этом мраке засияли лишь две звезды — ее глаза.

Очнулся я утром в таком состоянии, словно по мне пробежал табун диких ишаков. Добрел до постели и пал без чувств. Потом хозяйка, пожи­лая таджичка, сказала, что метался я в жару и все звал какую-то девушку.

А на закате я вновь был на лужайке.  И снова пришла Она, повергнув меня наземь, страстно ласкала до зари...

Подняться я уже не смог. Там и нашла меня хозяйка. Кликнула свое­го старика, взвалили гостя на тележку и привезли, словно алкаша, домой. Убедившись, что я «как стеклышко», хозяйка поинтересовалась моими зага­дочными приключениями. Я не таясь поведал. Увидел, что рассказ мой ее обескуражил и даже испугал.

— Бежать тебе, молодой домля, надо. Хозяйка озера тебя полюби­ла, вот-вот и совсем с собой заберет. Такое у нас уже случалось. Уез­жай, завтра же уезжай, а сегодня ночью бабай мой при тебе подежурит.

Утром рассказали старики, что все порывался я идти куда-то, но они силой удержали. К вечеру высвободилась машина и меня готовились отвез­ти на станцию. Не помню как, но принесли ноги на лужайку у озера и Она, еще при закатном солнышке, тут как тут.

Есть у меня слабость: люблю чем-нибудь почесать в ухе. Для этой цели в ту пору использовал женскую приколку. За этим занятием Она меня и застала.

— У-е-з-ж-а-е-ш-ь?  — прошелестело. — Б-е-ж-и-ш-ь? Ну, тогда я это

возьму у тебя на память,- прозвучало уже насмешливо.

Я увидел, что приколка вываливается из моих онемевших пальцев и падает на лужайку. Вижу как зависает она меж травинок у носка моего башмака...

— Домля-а-а, едем! — от кишлака ко мне бежал юноша-шофер.

— П-р-о-щ-а-й,- вновь зашелестело и Она будто в воздухе растаяла. Я глянул — приколки у башмака нет. Пал на колени, стал шарить по

траве, призвал на помощь юношу — бесполезно.

— Слушай, ты девушку сейчас не видел?

— Нет, домля. Никого кроме вас не было,- юноша встревоженно глянул на меня. — Надо спешить, опоздаем на поезд.

А когда я, стоя на перроне, уже видел огни подходящего поезда, вдруг вновь зашелестело:«Вспомина-а-а-а-ай… Каждую Звездную Ночь вспо-ми-най-ай-ай...»

Онурез занервничал и я снова плеснул в стаканы. Выпив и помол­чав, он продолжил.

— Лежу я на полке, еду. Свет потушен, шторка на окне задернута, тем­но. И вдруг посветлело, но освещение не электрическое, а будто лунное. Мама родная, в двери купе, которые не отодвигались, входит Она.

— Ты не подумай, что я неблагодарная. Вот твой подарочек,- смеясь показывает приколку. — А это тебе от меня взамен,- едва коснулась мое­го лба кончиком пальчика, а мою голову словно ледяная стрела пронзила.

— Теперь ты иногда будешь видеть то, что недоступно обычным людям. Я приоткрыла тебе третий глаз. У озера попрощалась с тобой. Но нет, не «прощай», а «до свидания»! — и она вышла… в окно.

Проснувшись утром, я глянул в дверное зеркало — в центре лба поя­вилась большая коричневая родинка, которая, как видишь, до сих пор при мне.

Действительно, на эту родинку я обратил внимание как только Онурез вошел в купе. Ведь именно такую рисуют себе красками индусы, а у соседа она определенно была «природного происхождения».

— Ну, ладно, хватит об этом. Она «крутая девочка», еще накли­каю, явится сегодня до утра, хотя я и прикрыт «щитом» — рассказчик рас­тегнул рубашку и продемонстрировал православный серебряный крест на цепочке из столь же благородного лунного металла.

Мы помолчали.

— Ну, дорогой Бульбак, я продолжаю сгорать от нетерпения. Если ты пишешь в таком же духе, то я определенно твой потенциальный читатель.

Слушай, а наяву к тебе от нее никто более не являлся?

— Наяву? — Мудреный вопрос, однако. Хотел бы я до конца понять: что «наяву», а что «иллюзия», да вот никак не сподоблюсь. Я уже говорил тебе о Майе из гольбштадтской детской поры. Вдруг как зачастила ко мне в снах ее нынешняя преемница, просто спасу нет. Что такое, думаю: в ре­альной жизни с нею ничего, а как голова на подушку — такое… Тыща и од­на ночь. В течение двух лет. Потом понял, что это проявление астрально­го мира,«астральная любовь» так сказать. Пришлось" разрядиться" опу­сом. Так я его и назвал: «Покрывало Майи».

Онурез отрешенно помолчал, неожиданно вздрогнул и его взор метнул­ся в противоположный угол купе. — А-а-а, это ты, Малыш, прости меня, ла­почка. Все же так лучше для обоих. Бывает же такое. О! Это были страс­ти… Огнедышащая лава, в платонической упаковке… Из дымки ты пришла, в ней и растаяла...

Тревога на лице Бульбака внезапно сменилась радостной улыбкой. — Вот м вы, мои светлые создания. Звали-то нас тогда Пигмалион и Гала­тея… С Галатеей «там» я определенно встречусь еще, коль духи нас по­венчали… Они-то кое-что ведают...

И вновь грусть заставила осунуться его лицо.

— Это ты-ы-ы-ы-ы… Ну как мне тебя забыть. Маргарита, вылитая Мар­гарита,- забормотал Онурез. — И шрамик твой вижу, помню шрамик. Про те­бя — «Тихие печали».  Ох как печален в душе моей твой образ. Там, там я его запечатлел. Погоди, не уходи, не спеши же! Ушла-а-а...

Валечка, Валечка, и твой светлый лик предо мной… Солнышко ты яс­ное, и о тебе тоже те «Тихие печали»...

Снова целая гамма чувств отразилась на его отрешенном лице. — Ва-а-лечка, лапочка сероглазая. Сколь безотрадным и суровым бывает Ми­розданье… Счастья тебе и умиротворения...

— Анюта, ты-то определенно не пропадешь! За тебя я спокоен, да и не жаль мне тебя...

Вдруг лицо его побледнело и Бульбак встревоженно забормотал. — Кто это? Кто это?! Лакшми… Лакшми?! Нет-нет, не может быть. Эль-ви-ра Федоровна… Ваш незабвенный танец, как всегда, прекрасен и преисполнен очарования (тело сказителя стало заваливаться набок, глаза закрылись,- я испуганно схватил его за плечи и как следует встряхнул).

Онурез удивленно уставился на меня, словно впервые увидел.  Я пос­пешно плеснул коньяк в стакан и влил ему в рот. Вскоре понял, что собе­седник пришел в себя. Мое любопытство одолело тревогу: Ну, давай далее!

— Далее? Далее было так.

Невзгоды и годы постепенно брали свое, снова приговоренный офици­альной медициной к кошмару, нахожу избавление у ее загадочных оппонен­тов, которые не совсем от мира сего. Процесс охлаждения к «дарам» тех­нократической цивилизации пошел необратимо. А тут пророческое виде­ние:«Пока не покинешь Азию — счастья тебе не будет...» — И я покинул. Был показан образ моей избавительницы — и я нашел ее. Судьба, ставя все новые проблемы бытия, в то же время одаривала меня утешением.

Вновь путь духовного постижения Мироздания через Любовь лег мне под ноги. Но любовь эта самая дивная из ведомых мне. Это когда слива­ются воедино две души, образуя неразделимое целое. И охватывает их пол­ное взаимопонимание и обоюдное всепрощение. И от Бога дана такой Любви сила столь великая, что позволяет уходить из-под, казалось бы, беспрекос­ловной власти Светил Небесных. Два человека, рожденные под разными зна­ками Зодиака, столь едины в духовном стремлении друг к другу, что уходят из сферы своих Созвездий-Владык в загадочную среду обитания, в которой ни одно из последних не обладает полнотой власти. Эти новорожденные Дети Мироздания получают от Бога право идти своей, относительно вольной жизненной тропой. Будь благословенна такая Любовь!

Тем временем, прогнившая до предела система коммуняк-партократов после кончины Андропова полностью утратила способность к самоочищению. Пошло отторжение здоровых сил народа от официоза в какой бы то ни было его форме. Одни уходили добровольно, без борьбы. Другие — ожесточенно сражаясь (за Державу же обидно!). Среди «сражающихся» оказался и я. Однако, соотношение сил было не в нашу пользу, мы терпели поражения, а огромный урон, который мы наносили «противнику», был слабым утешением.

В период этих научно-технических баталий я убедился в мощи такого явления как эгрегор. Роль эгрегоров, их миссия и смысл грандиозны. Схватка вокруг довольно частной научно-технической проблемы моими уси­лиями была превращена в столь масштабное действо, что, судя по все­му, вызвала реакцию российского эгрегора. «Бой местного значения», на­чавшийся только в сугубо мирском плане, вышел в сферу эзотерии со всеми вытекающими отсюда неоднозначными и весьма загадочными последствиями. Вся противостоящая многочисленная «рать» научной и околонаучной публи­ки так и не смогла понять с чем же она столкнулась. Судьбы многих ее адептов весьма драматичны: иных уж нет, а другие ох как далече и пора­доваться им нечем. Главное же, столкновение на эгрегорном уровне про­должается и продолжается, спустя годы после завершения «боя» в мирской

сфере, терзая судьбы «оппонентов». О-о-о, мир — это загадочная штука...

Убедившись в бесперспективности «научно-технического мордо­боя», устрашившись удручающих результатов своих «акций возмездия», я об­ратился к той сфере, которая наконец-то обретает права науки, изучающей «странности» человеческого бытия и среды обитания. Пожалуй, к этому от­носится и все истинно художественное творчество (с точки зрения пости­жения механизма процесса) — посему мои потуги отразить свое мировосп­риятие на бумаге стали систематическими.

Произведения Ивана Ефремова, Михаила Булгакова, Александра Гри­на, Владимира Набокова,«Роза Мира» Даниила Андреева стали моими нас­тольными книгами, а методы их творчества — руководством к действию. Вспомнив спортивное шахматное прошлое, я скрупулезно прорабатывал то страницы их дивных творений, то концептуальность произведений в целом. Пытался проникнуть в их творческую «кухню», иногда казалось, что мне кое-что начинает удаваться на ученическом поприще.

    продолжение
--PAGE_BREAK--