Антон ГрановскийПлащаница колдунаКате Неделько и ее дочурке Вике, с пожеланием крепче стоять на ногах!Ловушки исчезают, появляются новые. Безопасные места становятся непроходимыми. Я же говорил – тут не место для прогулок.«СТАЛКЕР»Когда б не дупло в клыке, Вздымал бы чело в венке.М. ЩербаковГлава первая 1 Чернобородый разбойник Коломец, отряхнув яловые сапоги от грязи, пригнул голову под низкой притолокой и вошел в схрон, прорытый в холме и отгороженный от посторонних глаз зарослями бузины. Следом за ним семенил, пытаясь не отставать, темноволосый мальчишка лет двенадцати, грязный, в оборванной одежде с чужого плеча. Кивнув двум разбойникам, играющим в кости, Коломец пошел прямо к атаману Дерябе. Мальчишка у порога остановился, но чернобородый разбойник схватил его за шиворот и грубо втолкнул в комнату. Деряба сидел за столом и задумчиво смотрел на серебряный кубок с хмельным медом. На вошедших он уставился мутными глазами. – А, Коломец, – проговорил он после паузы. – Случилось чего? Коломец толкнул вперед мальчишку и ответил: – Пострельца споймали. Говорит, что в пяти верстах отсюда видел караван. Мальчишка вытер рукою нос и угрюмо заявил: – Меня не споймали. Я сам к вам пришел.Атаман посмотрел на него с интересом. – Что за караван – говори. Мальчишка стрельнул глазами на Коломца, насупился и ответил: – Четыре подводы с грузом. Все накрыто рогожей. В пятой – людишки. – Как велик конвой? Мальчишка поднял руку и растопырил пальцы. – Пять охоронцев? – уточнил Деряба. Мальчишка кивнул. – Гм… – Атаман поскреб ногтями щеку. – Я чай, и оружия много? – Много, – ответил пострелец. – Бердыши, мечи, копья – все при них. А еще щиты и кольчуги. – Гм… – Брови Дерябы съехались на широкой переносице. – Всего пяток человек. Не густо. Сам-то ты чей будешь? – Прошка я, – ответил пострелец. – Милованов сын. – Прошка? Что за прозвище такое? – Христянское. Прохор по-взрослому. Мой батька у болгарских богомолов перенял. – Зачем? – Понравилось. Деряба ухмыльнулся: – «Понравилось». Ишь ты. А сам-то батька где? Мальчишка нахмурился. – Моего батьку купец Жадан насмерть засек, – угрюмо проговорил он. – Засек? Вон оно что. А к нам зачем пришел? Барыш свой урвать надеешься? Прошка презрительно дернул щекой. – Нужон мне ваш барыш. – Тогда зачем? – Жадан в том в караване едет. Из Онтеевки вертается. Дяряба хмыкнул, повернул рыжую кудлатую голову и взглянул на чернобородого разбойника. – Так думаешь, тут можно? – Кажись, можно, – ответил Коломец. – Третьего дня шаман Перуну цельного быка пожег. Должон помочь. – На Стрибога с Перуном надейся, а сам не плошай, – изрек Деряба. Коломец на это усмехнулся.– Атаман, – сказал он, понизив голос, – уж десятый день без дела сидим. Ребятки застоялись. Боюсь, заропщут али пошаливать начнут. Деряба несколько секунд думал, после чего твердо сказал: – Возьмем караван. Отправь вперед двоих ватажников – пускай разведают, что да как. А пострела этого с собой возьмем. Ежели что – башку ему первому отрежем. Деряба метнул на мальчишку холодный взгляд, но тот не поежился и не отвел глаз. Твердый был мальчишка. Упорный. Не повезло купцу Жадану такого пострела обидеть. Атаман был сильно пьян, но Коломец знал, что хмель недолго держится в рыжеволосой голове Дерябы. Пара верст конного ходу на встречном ветру – и от хмеля не останется и следа. Коломец нахлобучил на черную, вихрастую голову шапку и вышел из комнаты. В сенях он грозно взглянул на парней и рявкнул: – Ну, чего расселись? Атаман велел – по коням!2 Отряд из двадцати всадников, во главе которого скакал на гнедом, рослом коне сам атаман Деряба, нагнал караван меньше чем за полчаса. Напали внезапно. Выскочили из кустов, как лешие из малинника, и принялись рубить конвой кривыми печенежскими саблями. Первому охоронцу срубил мечом башку с плеч сам Деряба. Второго пронзил пикой Коломец. Еще трое охоронцев выхватили из ножен мечи, но воспользоваться ими не успели. Разбойники рубили их мрачно, деловито и угрюмо: взмах – удар, взмах – удар… Работа привычная. Один из охоронцев, розовощекий паренек лет осьмнадцати, сумел прорвать круг и пришпорил было коня, но разбойник Хлюп вскинул лук и пустил ему вслед стрелу. Стрела пронзила мальчишке горло, и он замертво свалился с коня в дорожную пыль. Вскоре с охоронцами было покончено, и разбойники, хрипло дыша, повернули коней к подводам. В крайней из них сидели трое. Толстый бородатый мужик с отечным лицом и в богатом кафтане; худая баба лет сорока, одетая, как одеваются купчихи, и еще один человек – еще не старый, но уже седой, с бритой по-иноземному бородой и с какими-то слюдяными кругляшками на глазах. Ужас нагнал на сидящих столбняка. Но вот один из троих, толстобрюхий купец, опомнился, вскочил на ноги и стеганул коренную лошадку плетью по крупу, но чернобородый Коломец преградил им путь и, схватив лошадь под уздцы, заставил подводу остановиться. – Тпру! – рявкнул он, да так сильно и страшно, что лошади в ужасе прижались друг к другу и запрядали ушами. Толстопузый купец хотел спрыгнуть с подводы и броситься наутек, но атаман Деряба занес над его головой саблю и резко проговорил: – А ну стой! Купчик зажмурился от блеска клинка, перепачканного кровью, и присел на корточки. – Вот так, – ухмыльнулся Деряба. Он опустил саблю и отер свободной рукою потный лоб. Рубить людей – тяжелая работа. У Дерябы ныла рука и болело плечо. Зато хмель окончательно выветрился у него из башки. – Мальчишку сюды! – распорядился Деряба. Один из разбойников сбросил с седла постреленка и пнул его ногой в спину, направляя к атаману. Мальчик пробежал несколько шажков на негнущихся ногах и остановился. Его сухое, востроносое лицо было бледным, почти серым. Он старался не смотреть на мертвецов, валявшихся на земле. Деряба кивнул на купца и сурово спросил: – Ну? Этот, что ли, твой Жадан? Мальчик поднял взгляд и посмотрел на толстобрюхого купца. Тот глядел на постреленка умоляюще. – Чего молчишь? Он или не он? – Он, – хмуро ответил Прошка. – Ладно, уйди в сторону. Прошка опустил голову и отошел к обочине дороги. Рыжий атаман взглянул на купца и спросил: – Чего везешь? – Ничего, батюшка, – развел руками купец. – Деньги в товаре, а товар я в Онтеевке перегрузил, он теперь с моим человечком до самого Яров-града поедет. Деряба вздохнул и снова поднял саблю. Глянув на страшную саблю, купец побледнел и взмолился: – Смилуйся, атаман, не губи! Помилуй бедного купца, буду век за тебя Велесу и Перуну молиться! Деряба вдруг склонился с коня, быстро схватил купца одной рукою за ухо, оттянул его и полоснул по уху саблей. Купец заорал, а Деряба выпрямился и швырнул отрезанное ухо в пыль. На лице его при этом не было никакого задора. Он словно бы делал привычную и скучноватую работу. Дождавшись, пока купец перестанет орать, атаман заговорил снова: – Вишь, чего с ухом-то. Такое же и с пузом твоим будет, коли деньги не отдашь. Купец с ужасом смотрел на атамана. По его пальцам, прижатым к покалеченной голове, текла кровь, а по толстым, отвислым щекам стекали в усы блестящие слезы. – Батюшка родимый, нету денег, – протяжно и горестно проговорил он. – Не губи… Пуст я совсем. – Так нет? – Нет! Ничего нет! – Ну, ладно. Нет так нет. Деряба стал было отворачиваться, но вдруг размахнулся и рубанул купца саблей по голове. Кровь брызнула в стороны. Сидевшие в подводе люди закричали от ужаса и отшатнулись. Голова купца раскололась пополам, как тыква. Деряба выдернул из разрубленной головы клинок сабли и обтер его об рогожу. Тело купца перегнулось через край подводы и затем тяжело, будто куль с мукой, рухнуло в пыль. Теперь взгляд атамана остановился на бабе. В последние годы многие купецкие вдовы сами вели дела. Иные из них оказались в деле более удачливыми и тертыми, чем их почившие мужья, и за короткий срок удвоили, а то и утроили свои состояния. – Ну, что, купчиха? – тихо спросил Деряба. – Дашь денег? Лицо купчихи дрогнуло, а из глаз брызнули слезы. – Нету… – пробормотала она сквозь слезы. – Нету денег, голубчики. Все в товаре. Деряба вздохнул и хотел что-то сказать, но тут один из разбойников, кривоногий печенег Карумка, завопил: – Атаман! Кто-то скачет! Деряба повернул голову и глянул вдаль. По дороге и впрямь скакал всадник. Разбойники тотчас повыхватывали из ножен сабли. А Хлюп взял в руку лук. – Атаман, хочешь, я его сниму? – спросил он. Деряба нахмурился и покачал головой: – Нет. Поглядим, кто таков и чего надо. Всадник не спеша приближался к каравану. Деряба и прочие разбойники зорко и угрюмо следили за его приближением, хотя в начинающихся сумерках фигура всадника выглядела неясно и размыто. Бояться одинокого всадника лихим разбойничкам было негоже, и в их свирепых глазах застыло только мрачное любопытство. Наконец всадник подъехал к передней подводе и осадил коня. Он был одет в охотничью куртку, кожаные штаны и ичиги. Волосы были длинные, а борода короткая. Сам молод, но не по возрасту угрюм. – Кто у вас главный? – сухо осведомился всадник. – А тебе чего? – грубо спросил Коломец и приподнял саблю, но Деряба положил ему руку на плечо, прищурил глаза на незнакомца и глухо проговорил: – Ну, я главный. А ты что за ком с горы? Всадник взглянул на Дерябу и сказал: – Хочу, чтобы ты сложил оружие и поехал со мной. Конопатое лицо Дерябы вытянулось от изумления. – Хочешь, чтобы я поехал с тобой? Незнакомец кивнул: – Да. Деряба весело глянул на своих людей, как бы говоря – ребята, вы это видели? Разбойники загоготали. Атаман снова перевел взгляд на незнакомца и весело осведомился: – И зачем же я тебе понадобился? – За твою голову назначена большая награда, – сказал незнакомец так, будто речь шла о совершенно обычном деле. – А мне очень нужны деньги. – Вот как? – Ухмылка сползла с губ Дерябы. – Ты, я вижу, погибели ищешь, щенок? Ну, считай, что ты ее нашел. А ну, Карумка, секи его! Лезвие сабли сверкнуло над головой Карума, однако рубануть степняк не успел. Всадник сдернул с плеча черный посох, и вдруг что-то громыхнуло. Карумка свалился с коня, несколько раз дернулся в пыли и замер навсегда. – Атаман, у него ольстра! – дрогнувшим голосом проговорил Коломец. – Сам вижу! – хмуро отозвался Деряба. Дуло ольстры смотрело атаману в грудь. Уцелевшие разбойники сбились в кучу, как перепуганные овцы. Некоторое время все молчали. На небе темные мороки заволокли солнце, и сумерки еще больше сгустились. На лицо незнакомца упала тень. – Мне нужен только атаман, – негромко проговорил он. – Отдайте мне его, и я… Договорить ходок не успел. Из леса с клекотом вылетела спуржун-птица, одно из самых страшных и кровожадных исчадий Гиблого места. Перепончатые, будто у летучей мыши, крылья на мгновение затмили свет. Незнакомец повернулся к лесу и вскинул ольстру, но сделал это недостаточно быстро. Один из когтей спуржун-птицы уцепился за плащ парня и дернул его кверху. Атаман, единственный, кто не растерялся и не замер на месте от ужаса, выхватил из рук одного из разбойников копье и, привстав на стременах, метнул его в летающую тварь. Копье со свистом рассекло воздух и вонзилось чудовищу под левое крыло. Перепончатокрылая тварь упала на траву и забилась в предсмертных судорогах. Незнакомец, упавший рядом с тварью, быстро вскочил на ноги и направил на Дерябу свою ольстру, однако в лицо ему уже смотрел железный наконечник стрелы. – Тихо, Хлюп, – негромко сказал лучнику Деряба. – Тихо. Некоторое время оба – незнакомец и атаман разбойников – молчали. Потом Деряба облизнул губы и спросил: – Что будем делать, парень? – За твою голову купцы готовы дать пятьдесят золотых солидов, – ответил незнакомец. – Вот как? – Деряба усмехнулся. – Нешто ты веришь толстобрюхим? Незнакомец молчал. Тогда рыжий атаман сказал: – Я спас тебе жизнь. Если б не я, спуржун-птица разорвала бы тебя на части. – Ты спасал свою жизнь, а не мою, – возразил незнакомец. – Она бы перерезала всех. – Но я ее сгубил, – спокойно заявил Деряба. – И ты жив. Они еще немного помолчали. Поскольку незнакомец не торопился с ответом, Деряба заговорил снова. – Я хочу уйти, – сказал он. – Просто дай нам уйти, и мы тебя не тронем. Незнакомец по-прежнему молчал. Тогда Деряба положил руку на предплечье Хлюпа и пригнул его лук книзу. – Вот, – сказал он, внимательно глядя на незнакомца. – Теперь я беззащитен пред тобой. Решай, как поступишь. Еще несколько мгновений незнакомец держал Дерябу на прицеле, затем тоже опустил свою ольстру. – Ладно, – проговорил он с досадой. – Сейчас ступай. Но в следующий раз пощады не жди. – Не буду, – пообещал Деряба. – Но и ты помни: ежели снова попадешься на моем пути, медлить не стану. Уходим, ребята! – гаркнул Деряба. Миг – и шайка разбойников растворилась, исчезла в облаках поднятой копытами лошадей пыли. Незнакомец дождался, пока они уедут подальше, затем устало вложил ольстру в кобуру и взглянул на сидевших в подводе людей – купчиху и седого мужчину со слюдяными кружочками на глазах. – Как вы сюда попали? – спросил он. – Заплутали, – ответил седой. – Сбились с дороги и заплутали. Незнакомец дернул уголками губ, что, должно быть, означало усмешку. – Далеко же вас занесло, – сказал он. – Отсюда полверсты до Гиблого места. Купчиха покосилась на черную стену леса и сделала знак для отвода дурных сил. – Мы, батюшка, того и не ведали! – промолвила она. Незнакомец откинул со лба длинную каштановую прядь и сказал: – Я заберу у вас одну подводу. Хочу увезти спуржун-птицу в Порочный град. Подводу оставлю в Хлыне, на постоялом дворе Дулея Кривого. Там и заберете. – Да, батюшка, конечно, бери, – поспешно проговорила купчиха. – Я чай, за тварь эту хорошо заплатят? Незнакомец ей не ответил. Он вынул из ножен меч и двинулся к распростертым на дороге человеческим телам. Несколько минут он был занят тем, что отрубал мертвецам головы. Купчиха и седой отвернулись, чтобы не видеть этого. Они знали: незнакомец рубил головы, опасаясь, что мертвецы превратятся в упырей. Купчихе, которую звали Истрина, пришлось однажды видеть упыря вблизи. Дело было во время ночных гуляний, посвященных богу Роду. Ходячий мертвец, которого голод погнал далеко от Гиблой чащобы, вышел из ночного леса, схватил одну из девок и утащил ее в лес. Парни, которые были с девкой, перепугались. Упырь был неповоротлив, но никто из них даже не попытался его догнать. С утра деревенские объявили облаву и даже взяли след упыря, но за ночь он успел уйти далеко, а соваться за ним в Гиблое место никто не посмел. Управившись со свой жуткой работой, незнакомец тщательно обтер меч об дерюгу и вложил его в ножны. Затем взглянул на мертвую спуржун-птицу и что-то подсчитал в уме. Истрина знала, что внутренности и части тела многих обитателей Гиблого места обладают чудодейственными свойствами. Говаривали, к примеру, что кровью лесной нелюди можно лечить многие хворобы. Впрочем, кровь нелюдей стоила так дорого, что даже ей, состоятельной купчихе, была не по карману. Незнакомец глянул на седого и попросил: – Помоги мне погрузить тварь в телегу. Сказал вроде негромко, а голос был такой, что не ослушаешься. Седой слез с подводы и боязливо подошел к мертвой спуржун-птице. Загрузить в телегу пятипудовую крылатую тварь оказалось делом нелегким, однако вдвоем они справились быстро. Незнакомец привязал своего коня к телеге, запряженной двумя крепконогими лошадками, отер рукавом куртки потный лоб и сказал, обращаясь к Истрине и седому: – Через версту с гаком будет развилка. Свернете направо и доедете до рассеченного молнией дуба. Там свернете налево. Дорога побежит по чистому полю. К вечеру будете в Хлынь-граде. Мороки на небе разошлись, а до заката еще далеко, так что бояться вам пока нечего. Истрина робко улыбнулась. – Спасибо тебе, добрый молодец. А ты сам-то как же? – Я напрямик, – коротко ответил незнакомец. – По лесной тропе. Светлые глаза Истрины слегка потемнели. Она опасливо покосилась на лес и тихо проговорила: – Так ведь там темные твари. Нешто не боишься? Парень усмехнулся. – Боюсь. Но думаю, что меня они боятся больше. Незнакомец поправил на поясе сумку-ташку, затем достал из нее несколько небольших вещиц и вставил их в свою страшную ольстру. Потом положил ольстру в подводу, взял в руки вожжи и, пожелав купчихе и седому страннику удачи, погнал телегу к лесу. – Да помогут тебе боги, добрый человек! – крикнула ему вслед Истрина. Телега, подпрыгивая на кочках, съехала на лесную тропу и скрылась за деревьями. Седовласый мужчина поправил пальцами слюдяные кружочки на глазах и тихо спросил: – Интересно, кто это был? – Ходок, кто ж еще, – так же тихо ответила Истрина. – Ходок? Истрина покосилась на седого с сомнением. – Ходок в места погиблые. Нешто не слыхал? Тот качнул головой: – Нет. – Ну, стало быть, еще услышишь. – Истрина отвернулась и с тревогой посмотрела на солнце. – Скоро будет темнеть. Пора отсюдова уезжать. Седой неуверенно посмотрел на обезглавленные тела охоронцев. – А с ними что делать? – Этим уже не поможешь, – ответила Истрина. – Как солнце сядет, понаползут из леса темные твари и до косточек обглодают. Ну все, седай в подводу. Устроившись на подводе, Истрина стегнула лошадей поводьями и прикрикнула: – Н-но, пошли! Лошади словно того и ждали. Они резво взяли с места и, набирая скорость, понесли подводу прочь от жуткого места.Когда подвода скрылась из глаз, Прошка, про которого все в суматохе позабыли, выбрался из кустов бузины и медленно подошел к лежащему у обочины купцу Жадану. Ходок справился со своей работой неважно. На шее купца темнел глубокий рубец, но голова не полностью отстала от тела. Мальчик нахмурился, нагнулся и поднял с земли окровавленный меч. Некоторое время Прошка стоял перед трупом с мечом в руках, тощий, худой, бледный, с темными, глубоко запавшими глазами. Потом нахмурился и швырнул меч на землю. – Не смогу я, – дрогнувшим голосом пробормотал он. – Ты вот что, Жадан… Ежели оживешь, меня не ищи. А найдешь, тебе же будет хуже. Потому что тогда я сам тебя убью. Сказав так, мальчик повернулся, сошел с дороги и затрусил через поле мелкой рысью – все дальше и дальше от Гиблого леса.3 Дверь открылась, и через порог переступил чернобородый Коломец. – Вот, – хрипло сказал он и втолкнул в комнату Прошку. – Пострела нашего к тебе привел. Деряба убрал от жирного рта кусок вареной говядины и глянул на мальчишку маслянистыми от сытости и хмельного меда глазами. Мальчишка едва стоял на ногах от усталости. Ясное дело, добирался до схрона пехом. Часа два, наверно, брел, не меньше. Деряба отер рукавом рот и спросил: – Чего хочешь? – Атаман… – Голос мальчишки звучал тихо и сипло. – Возьми меня в свою ватагу. – В ватагу хочешь? – Деряба криво ухмыльнулся. – А на что ты мне? – Я тебе пригожусь, – пробормотал Прошка, пошатываясь от усталости. – Я ловкий… На мне мяса нет, а кости у меня гибкие, как ивовые прутья. В любую дыру пролезть смогу. – Гм… – Деряба задумчиво поскреб жирными пальцами волосатую щеку. В голову ему, кажется, пришла какая-то идея. – Гм… – снова проговорил атаман и, скосив глаза на Прошку, поинтересовался: – Души не губливал? Прошка покачал головой: – Нет. – А коли придется, погубишь? – Коли нужда заставит, так погублю. Атаман посмотрел на парня с жестким прищуром. – Ладно. Присягай мне. На худом лице мальчишки появилась растерянность. – А как присягать-то? – неуверенно спросил он. – Повторяй за мной: «Присягаю не щадить живота моего за атамана и товарищей…» – Присягаю не щадить живота моего за атамана и товарищей, – послушно повторил мальчишка. – Попадусь в полон, никого не выдам. Будут бить, стану молчать. Будут истязать, стану молчать. Прошка повторил и это. – Резать будут, буду нем, как рыба, – продолжил Деряба. – Резать будут, буду нем, как рыба, – тихо отозвался мальчишка. – А нарушу клятву, быть мне убиту, как собаке! – А нарушу клятву, быть мне убиту, как собаке. Деряба усмехнулся и незаметно подмигнул Коломцу. – Молодец, пострел! Теперь ты в моей шайке. – Он вынул из деревянной тарелки большой кусок мяса и швырнул его Прошке. Тот поймал мясо и с жадностью впился в него зубами. Атаман посмотрел, как он рвет мясо и глотает его, не жуя, и покачал головой. – Теперь вот что, – снова заговорил он. – Отъешься, отоспишься, а с утра двинешь в Порочный град. На мгновение мальчишка перестал работать челюстями. – В Порочный град? – переспросил он, не поверив своим ушам. Деряба кивнул: – Да. Переоденешься нищим. Мальчик опустил руку с куском мяса и, глядя на Дерябу гневно замерцавшими глазами, глухо проговорил: – Я никогда не побирался. – Ничего, научишься, – отозвался атаман. – И зенками на меня не сверкай. Я тебя в Порочный град для дела посылаю. Поброди там, послушай. – А чего слушать-то? – Все, что может пригодиться. Особо на купчишек поглядывай. Может, кто чего сболтнет по пьяной лавочке. Нынче многие купчишки свой товар тайными тропами возят. Вот об этом и слушай. И вот еще что. Кто такие ходоки, знаешь? – Ходоки в места погиблые? – переспросил Прошка. Атаман кивнул: – Ну. – Кто ж про них не знает. – А сегодняшнего ходока, который за головой моей приезжал, помнишь? – Помню. – Сможешь его, ежели случится, распознать? – Верно, смогу. – Хорошо. Увидишь, бросай все и ковыляй за ним. Узнай мне про него все, что сможешь. Прошка с сомнением нахмурился. – А зачем тебе это? – Должок ему хочу отдать. Ежели найдешь да разузнаешь, награжу деньгой. Все понял? – Да. – Ну и ладно. Теперь доедай да заваливайся спать. Коломец, подыщи ему топчан да местечко потеплее. Чернобородый разбойник кивнул. – Сделаю. Слышь ты, пострел, пошли! Он хотел взять мальчишку за шиворот, но тот увернулся и, прижав к груди кусок мяса, сам выскочил из комнаты. Коломец хотел шагнуть за ним, но атаман его окликнул: – Погоди-ка. Коломец остановился и вопросительно взглянул на Дерябу. – Чего? – Мальчишку могут узнать, – негромко проговорил тот. – Так ты поработай над его мордой. Только не сильно. Нос и глаза не режь. И гляди, чтобы кровью не истек. Коломец приподнял черную бровь и недоуменно спросил: – Как же он – в тряпках, что ли, в град пойдет? Деряба насмешливо прищурил недобрые глаза: – А чего? Так даже жалостливее. Ну, все, иди. Подождав, пока за Коломцом закроется дверь, Деряба запустил руку в тарелку, выбрал самый жирный кусок мяса и, запихав его в рот, мерно заработал челюстями.4 Это был странный мужчина. На вид – лет тридцать пять – сорок, но голова уже седая, словно у старика. Но самым любопытным были прозрачные слюдяные кружочки, которыми он зачем-то прикрывал глаза. Впрочем, Хомыч не особо удивился. В Порочный град приходит много чудны€х людей. Этот приехал на подводе, накрытой рогожей. Увидев Хомыча, он остановил лошадей и громко проговорил: – Эй! Ты тут старожил? Хомыч, сидевший на бревне перед полыхающим в сумерках костерком, глянул на незнакомца острыми глазками. – Старожил – грыжу нажил, – ухмыльнулся он беззубым ртом. – А тебе чего надо-то? Незнакомец слез с подводы. Затем вытащил из-под рогожи бурдюк, вынул пробку и протянул бурдюк старому бродяге. – Тут водка, – объяснил он. – Хочешь хлебнуть? Бродяга прищурился на бурдюк и сглотнул слюну. Затем неуверенной рукой принял бурдюк, сунул в него багровый нос и недоверчиво принюхался. Седой смотрел на Хомыча с любопытством. «Вот глядит, – подумал Хомыч недовольно. – Должно быть, путешественник. Они все любопытные». Хомыч запрокинул плешивую голову и хорошенько отхлебнул из бурдюка. Водка горячей волной пробежала по грудине. – Ух… хороша… Седой путешественник улыбнулся. – Рад, что тебе понравилось. Как тебя зовут? – Хомыч, – ответил бродяга. – Послушай, Хомыч, я тут человек новый. Ничего про местные обычаи не знаю. Будь добр, расскажи мне про Порочный град. – Я бы рассказал, да не знаю, что. – Все, что найдешь нужным. Я прибыл издалека, из земель моравийских. До нас доходят только слухи. А я, перед тем как самому осматриваться, хочу, чтобы мне кто-нибудь про здешние дела поведал. – Что ж, – улыбнулся Хомыч, – коли так, то расскажу. Только рассказ свой издалека начну, ладно? – Бродяга снова отхлебнул из бурдюка, обтер губы ладонью и заговорил: – Годков этак пять назад наша княгиня Наталья захворала. Ну, тогда-то она еще была княжной. Вот, значит, захворала она, и спасения ей от хворобы никакого. Пришел тогда один лекарь чужеземный да и говорит: «Добудьте, говорит, пробуди-траву для княжны, а то помрет». А трава та только в Гиблом месте и растет. И порешил князь отрядить на поиски пробуди-травы отрядик. Слюдяные кружочки на глазах путешественника блеснули, отражая свет костра. – А в ту пору был в городе один странник, – продолжил, поглядывая на него, Хомыч. – Звали его Глеб. Вызвал его к себе князь и говорит: «Пойди, – говорит, – в Гиблое место и разыщи мне пробуди-траву…» – А почему он обратился к этому страннику? – поинтересовался седой. – Так ведь из наших никто в Гиблое место не пошел бы. Даже княжьи охоронцы и те бы струсили. – Это почему же? – Да потому что, кто в Гиблом месте погибнет, тот упырем станет и будет по свету бродить да кровушку людскую пить. Седой путешественник поправил пальцами слюдяные кружочки на глазах и сказал: – Ты это серьезно? – А то как же, – усмехнулся Хомыч. – Это всем известно. Вот и послал князь Глеба-чужеземца в Гиблое место. А с ним еще четырех полонцев. – Полонцев? Бродяга кивнул: – Угу. – За что ж их полонили? – Да за разное. Охотник Громол княжьего мытаря насмерть побил. Васька Ольха бурую пыль добывал в обход княжьего указу. Был с ними еще один печенег, да я его имя позабыл. И еще один старик – навроде меня. – Про бурую пыль я знаю, – кивнул путешественник. – Чрез ваших торговых людей она и до нас дошла. Так, значит, вы ее в Гиблом месте добываете? – Ясное дело, там. Все, что в нашем княжестве чудно́го есть, все оттудова. Так вот и послал князь отрядик в Гиблое место. Да только отрядик тот сгинул. – Сгинул? Весь? Хомыч покачал головой: – Не, не весь. Остался Глеб. И еще один охоронец, что с ними увязался, по имени Крысун. – А зачем он с ними увязался? – Мысль хитрую имел. И не прогадал. Когда он из места Гиблого вернулся, много чудных вещей принес. Да и бурой пыли, сказывают, немало нашел. Пришел из Гиблого места – и враз разбогател. Путешественник помолчал, обдумывая рассказ старого бродяги. Хомыч тем временем снова отхлебнул из бурдюка и подбросил в костер немного валежника. Пламя разгорелось ярче. – Значит, полонцы погибли, – задумчиво проговорил путешественник. – А как же они погибли? – Да кто как. Ваську Ольху, татарина и охотника газарцы лесные пиками проткнули. А старец Осьмий в упыря оборотился. Глаза путешественника моргнули два или три раза за прозрачными кружочками слюды. – Чудны́е дела у вас в княжестве творятся, – недоверчиво проговорил он. – Это верно, – согласился бродяга и снова потянул бурдюк к губам. Седой подождал, пока он отхлебнет, и спросил: – Так что ж теперь с Гиблым-то местом? И отчего здесь град Порочный вырос? – А это очень просто, – ухмыльнулся Хомыч. – После того как Крысун разбогател, много охочих нашлось в место Гиблое прогуляться. Да только обычный человек в Гиблом месте не уцелеет. Вот и стали люди для того ходоков нанимать. Вроде провожатых. Чтоб те им помогли из Гиблого леса чудных вещей принести. – И что, в Гиблое место постоянно кто-то ходит? – поинтересовался седой. Бродяга отрицательно качнул плешивой головой: – Да нет, конечно. Вот только ходоки… Те только Гиблым местом и живут. Если людишек не водят, то на нечисть охотятся. Силки на упырей да волколаков ставят. – Как силки? – не понял путешественник. – Зачем силки? Бродяга насмешливо прищурился. – А ты в местных кружалах еще не был? Путешественник покачал головой: – Нет. – Зайдешь – поймешь. – Хомыч отхлебнул из бурдюка, вытер рот ладонью и, усмехнувшись, добавил: – Нечисть нынче в цене. Бава Прибыток и Крысун за хорошего оборотня могут целую жменю золотых денег отвалить. – Зачем же им оборотни? – удивился путешественник. – Да ясно зачем. В здешних кружалах твари лесные в клетках дерутся, а пришлые люди на них денежку ставят. И людям развлечение, и Баве с Крысуном доход. Бродяга облизнул губы и, понизив голос, добавил: – А есть еще такие, которые с нелюдью да волколаками любовными утехами занимаются. Это, конечно, дороже. Лицо путешественника, освещенное пламенем костра, вытянулось от изумления. Слюдяные кружочки полыхнули рыжим огнем. – Тут и это дозволено? – Дозволено, – кивнул бродяга. – Волколачихи часто красивые попадаются. Не говоря уж про нелюдь. Седой путешественник задумался. Было видно, что ему стоит огромного труда осмыслить слова Хомыча. – Нда… – проговорил он наконец. – Скажи-ка, Хомыч, а кто из ходоков самый лучший? – Лучший-то? Гм… Многих я ходоков знавал, которые из Черного бора да из Гнилой чащобы не вернулись. А с ними и людишки, что за чудесами отправлялись, сгинули. А Глеб-Первоход уже пять годков в Гиблое место ходит. И по сию пору жив. Бродяга счел нужным подкрепить свои слова хорошим глотком водки. В голове у него уже слегка помутилось, и соображал он довольно туго, но зато на сердце с каждым глотком становилось теплее и радостнее. Все-таки какой молодец этот Глеб-Первоход, что водку изобрел. Жаль только, что секрет ее приготовления он купцу Баве продал. Продал и условие жестокое вместе с деньгами взамен получил – более никому секрет тот не раскрывать. Огонь в костре слегка поугас. Путешественник, продолжая о чем-то думать, поднял с земли парочку толстых палок и бросил их в костер. Пламя приподнялось, и слюдяные кружочки на глазах седого снова засверкали. – Послушай, Хомыч, ежели Гиблое место такое страшное, почему же в него люди ходят? Бродяга грустно улыбнулся. – Эх, мил человек… Людишки – они ведь мечтами живут. Жизнь кругом обрыдлая. Неурожаи, поборы, хворобы, зверье. А хуже зверья – люди. То хазары набегут и села огнем пожгут, то соседнее княжество войной пойдет. И некуда простому человеку от бед и несчастий деваться. – Ну, так и просили бы о помощи богов, – сказал на это седой странник. – Зачем в Гиблое место-то идти? Хомыч горестно усмехнулся. – На богов нынче уж никто не надеется. А из мест погиблых, коли живым вернешься, так и счастья с собой кусочек принесешь. Не всегда, конечно, но… Погоди-ка. А тебе самому-то Гиблое место зачем? Путешественник снял с глаз кружочки, протер их краем рубахи и снова посадил на нос. Потом посмотрел сквозь эти кружочки на бродягу и сказал: – Я, Хомыч, тоже чуда хочу. – Вона как. – Бродяга крякнул. – А голову за чудо сложить не боишься? Седой усмехнулся и проронил: – Недорого она нынче стоит, голова-то моя. – Что так? – прищурился бродяга. – Да вот так. Они немного помолчали, глядя на огонь. Седой хмурил брови, Хомыч улыбался. Языки пламени двоились и кружились в его глазах, и Хомычу это зрелище представлялось уморительно веселым. Вдруг где-то неподалеку ухнул филин. Седой вздрогнул и рассеянно перекрестил себя щепоткой. Брови Хомыча взлетели вверх. Вон оно что! Этот седой чудак – христианин! Ну и дела. А с виду нормальный человек. – Слышь-ка, – тихо заговорил Хомыч, глядя на путешественника любопытными глазами, – а ты часом не христианин? – Христианин, – тихо и серьезно ответил путешественник. – А что? – В единого бога веруешь? – Верую. – А правду говорят, что ваш бог к кресту прибит и плачет? – Он не просто так плачет, – сказал седой. – Он о тебе и обо мне плачет. Хомыч прищурил маленькие, насмешливые глазки: – Чего ж он обо мне плачет? Жалеет, что ли? – Жалеет, – согласился седой. Хомыч усмехнулся. Он никогда не мог понять, как это один бог может управляться с огромным миром. У лешего вон каждый пень в лесу наперечет. А кто за Даждьбога солнце зажжет? А кто тучку над посевами растянет, ежели Стрибога не станет? А мертвецов кто для помощи людям снарядит, коли Чернобог в тень не уйдет? Хозяйство-то вокруг огромное. Одному богу никак не справиться. И потом: куда ж все остальные боги подевались, если один Иисус остался? Нешто он их всех перебил? Хомыч хотел было расспросить обо всем этом путешественника, да передумал. Вместо этого он сузил морщинистые глаза и сказал: – Слышь-ка… Ты знай: у нас ваших не больно жалуют. – Почему? – удивился седой. – Потому, что вы своих мертвых в землю закапываете и дожидаться под землей второго пришествия заставляете. А мы наших мертвых на кострах погребальных сжигаем и чрез то – в небо отпускаем. Путешественник улыбнулся. – И что, хорошо вашим мертвым на небе? Хомыч подумал и ответил: – Пожалуй, что не очень. – Это потому, что все они жили в грехах и ничего о другой жизни не ведали, – объяснил седой. – А грехи – они ведь как путы железные. Опутай ими голубя, высоко ли голубь взлетит? Хомыч рассеянно сморгнул, но не нашелся, что на это сказать. – Ну вот, – удовлетворенно кивнул седой. – А Иисус научил, как людям от этих пут избавиться. Бродяга покачал головой: – Ты лучше никому про Иисуса своего не сказывай. А то могут и убить. У нас тут народ лютый. Чиркнут ножичком по горлу да в овраг бросят. – Кровь мучеников – семя христиан, – непонятно сказал путешественник. – Чем меня попусту пугать, ты лучше скажи: где мне Глеба-Первохода вашего найти? – Да где и всегда, – с усмешкой ответил бродяга. – Небось в большом кружале сидит. Он там завсегда обитает, когда в Гиблое место не ходит. – А узнать мне его как? – Спроси, любой покажет. Путешественник поднялся с бревна и слегка размял затекшие ноги. – Пойду познакомлюсь, – сказал он. – Познакомься, – кивнул бродяга. – Чего ж не познакомиться. Только, слышь-ка, ты с ним поосторожнее. Ольстра у него громовая, да и меч-всеруб на боку не для шутки висит. Седой улыбнулся: – Хорошо, что предупредил. У меня к тебе еще одна просьба, Хомыч. Покарауль, пожалуйста, мою подводу. Я человек небогатый, но отблагодарю. – Это мы можем, – кивнул Хомыч. – А с бурдюком-то как? Оставишь, что ли? – Оставлю. Только много не пей. Я слышал, от водки люди дуреют. – Насчет этого не беспокойся, – заверил его Хомыч. – Я свою мер