Алексеевич Власов

Андрей Алексеевич Власов. Родился в 1899 году.Трагически погибший возглавитель РОА ген. Андрей Власов не имел ко мне никакого отношения. Только однофамилец.ВОСПОМИНАНИЯ О МОГИЛЕВЕВ 1912 году я поступил в 4-ый класс Могилевской мужской гимназии. Кроме города: Могилев губернский или Могилев на Днепре на географической карте можно было найти и другой Могилев, а именно: Могилев Подольский или Могилев на Днестре. Я в нем не бывал. А по окончании учебного 1915/16 года, когда в Могилеве губернском уже расположилась Ставка Верховного Главнокомандующего, мне пришлось перевестись в Иркутск. Туда переехала семья моего дяди, в которой я воспитывался.Если считать по линии железной дороги, то расстояние от С.Петербурга до Могилева на Днепре было примерно 680 верст. Поезда прямого сообщения (без пересадок) на Могилев отходили от так называемого Царскосельского вокзала в С.Петербурге. Пользуясь нынешним обозначением времени в 24 часа в сутки, можно сказать, что Скорый поезд с вагонами всех трех классов отходил из С.Петербурга примерно в 23 часа. Прибывал в Могилев примерно в 17 час. следующего дня. По пути проезжали через важные узловые станции: Витебск и Орша. А станция около Могилева была обыкновенной, не узловой. После Витебска Скорый поезд получал другое название: Пассажирский и останавливался чаще на мелких станциях. Если вычесть из 18-ти часов путешествия полчаса остановки в Витебске, то получается 17 с половиной часов на движение поезда. Деление на эту цифру 680-ти (верст) дает среднюю скорость поезда немного меньше 40 верст в час. Часть пути от С.Петербурга до Витебска считалась веткой Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги, хотя поезд не проходил через эти города. От Витебска до Могилева считалась Риго-Орловская железная дорога, хотя поезд точно так же не проходил и через эти города. Эту странность объясняли тем, что в 19-ом веке в России было немало частных железных дорог с названиями такого рода. Государство их потом выкупило.Большая часть (примерно три четверти) города Могилева примыкала к правому, возвышенному берегу Днепра. Предместье на низком левом берегу носило название: Луполово. Это название происходило якобы от слова: «кожелупы», то есть кожевники, которые когда то преимущественно там селились. В административном отношении это была третья полицейская часть. А первая и вторая части были в городе, на правом берегу Днепра.Если, для простоты, не очень точно придерживаться указаний компаса, то можно сказать, что главная улица города — Днепровский проспект — шла с севера на юг. Приезжий попадал на Днепровский проспект, выйдя с вокзала, который был на северной окраине. Домá стояли уже не сплошь; попадались пустые пространства. По Днепровскому проспекту были проложены легкие рельсы единственной в городе «линии» конки. Небольшие вагончики с конной тягой могли доставить пассажиров до самого южного конца Днепровского проспекта, где он упирался в круглую площадь с казенным домом Могилевского губернатора. Название: Днепровский проспект было дано сравнительно недавно. «Старожилы» называли его нередко по старой памяти: Шкловская улица. Это напоминало совсем незначительный (даже не уездный) город Шклов примерно в 30 верстах к северу от Могилева. Шклов был известен по еврейским анекдотам так же, как и город Гомель, тоже Могилевской губернии. Но Гомель был уездным городом, следующим по числу жителей за Могилевом Губернским. Впрочем, Шклов не был забыт, так как сохранилось название: Шкловской базар. Он был уже недалеко от центра города. Шумящая толпа, много крестьян из окрестностей.Если считать от вокзала, то первым зданием внушительного вида на Днепровском проспекте было здание городской тюрьмы. Как говорится, «забегаю вперед». К концу лета 1915 года, при большом отступлении наших войск, стало известно, что Ставка Bepxoвного Главнокомандующего переходит из Барановичей в Могилев. И понятно, что жители города были очень этим взволнованы. Но тогда еще никто не знал, что великий князь Николай Николаевич будет заменен на посту Верховного Главнокомандующего самим Государем. И вот остряки передавали следующий воображаемый разговор «отцов города» в Могилевской городской управе. «Приедет великий князь Главнокомандующий. Он никогда у нас не был. Надо его встретить триумфальной аркой. Но где же ее построить? И очень мало времени осталось. — Ну, тогда приветственный плакат на каком-нибудь хорошем здании при въезде в город. — Прекрасная мысль! Лучшее здание — тюрьма. На ней и будет плакат: “добро пожаловать!”»Южнее по Днепровскому проспекту была недавно построенная церковь Трех Святителей, с серебристыми куполами. С ней связано воспоминание уже 1918 года. Еще ближе к центру было на проспекте здание Мариинской женской гимназии. Кроме этой гимназии в городе были еще две женские гимназии — частные, но с правами правительственных. Затем проспект расширялся в полукруглую площадь, на которую «выходил» городской собор. Здание довольно обыкновенное с круглым невысоким куполом. Достопримечательностью в нем считали две иконы, изображавшие Св. Екатерину и Св. Иосифа. Иконы были якобы «портретные», то есть лица святых были похожи на лица императрицы Екатерины Великой и австрийского императора Иосифа II. Эти монархи встретились в Могилеве для каких-то переговоров. И иконописцы 18-го века сочли возможным сохранить таким образом воспоминание о событии. Напротив собора, через проспект, стояли без видимой надобности ворота: Брама. Внутри они были вероятно кирпичные, а снаружи покрыты белой известкой. Дальше от проспекта, по ту сторону ворот находилось не привлекательное пространство под названием: «площадь горелых казарм».Там действительно виднелись невысокие остатки обгорелых стен. За все время с 1912 по 1918 г.г. не пришлось заметить там никаких изменений или новых построек. Объясняли это тем, что помешала война. С точки зрения гимназистов наиболее интересным в том квартале был кинематограф под названием: «Чары». Другой кинематограф с названием «Модерн» был тоже не далеко. Кроме этих двух других кинематографов не было. Полагалось вывешивать таблицы с ясно видимым текстом: «Учащиеся допускаются» или «Учащиеся не допускаются». Говорили, что учителя из гимназий, реального и коммерческого училища приходят ловить осмелившихся нарушить запрещение. Как же ловить? Ученик наденет вместо формы штатский костюм... Да в том то и дело, что у большинства из нас не было настоящих штатских костюмов. А переодевание во что попало или наклеенные усики кончалась плохо. Город-то в смысле публики, посещавшей тогда кинематографы, был маленький.Наконец уже близко к концу Днепровского проспекта была площадь с городским театром. Здание из темно-красного кирпича было не особенно красиво. Но учащаяся молодежь Могилева любила этот театр. Можно будет рассказать об этом подробнее в дальнейшем. Параллельно Днепровскому проспекту шла восточнее его улица под названием: Большая Садовая. Она тоже была переименованная, а раньше называлась: Ветреная. Отсюда происходило среди гимназистов выражение: «Ну, идем-пройдем по Ветреной проветриться». У северного конца Большой Садовой улицы находилась обширная Сенная площадь, на которой тоже бывал базар. По направлению к югу вдоль Большой Садовой была сперва «водонапорная башня», от которой по-видимому зависел городской водопровод. Туда подъезжали извозчики — поить своих лошадей. А зимой там начинался ледяной каток. Дальше был обширный участок мужской гимназии, на котором было несколько зданий и дворов. Почти напротив через улицу была лютеранская «кирха». Затем был торговый центр города с лучшими магазинами и известный всем горожанам «Дом Бобóвика». О личности этого Бобóвика не могу сказать ничего. Возможно, что его больше не было в живых. Но название сохранилось. Дом выделялся своей длиной вдоль ровного тротуара и высотой: три этажа по российскому счету, то есть считая и нижний. Это было любимое место для медленного гуляния молодежи. Раскланивались, обменивались шутками, умеренно «флиртовали». Стоял особый звук от шаркания многих ног и медленных шагов. Гуляние происходило около 5-ти час. вечера. А потом надо было спешить домой, к обеду или для того, чтобы уроки готовить.Угловой Дом был занят Почтой. Вскоре после Почты Большая Садовая слегка сворачивала в сторону Днепровского проспекта и кончалась у круглой площади с домом Губернатора, о которой было упомянуто раньше. Здесь, недалеко от конца Большой Садовой и Днепровского проспекта, выделялось большое здание православного Братского монастыря. Голубая колокольня его церкви была самым высоким зданием всего города. На крыши и на большие кресты монастыря почему-то любили прилетать и усаживаться многие десятки, а может быть и сотни черных грачей. Эти стаи грачей вдруг взлетали, кружились с громким карканьем и снова садились. Суеверные старушки не любили этого: «Еще накаркают нам беды!» Так оно и вышло... Участок Братского монастыря отделялся от Днепровского проспекта толстыми сплошными стенами. Но впереди стен, между ними и тротуаром, помещался ряд еврейских лавочек с соответствующими вывесками. Говорили, что сдача в наем помещений этих лавочек составляла существенную статью дохода для Братского монастыря.Круглая площадь с домом Могилевского губернатора была окаймлена еще другими большими казенными зданиями. Если смотреть от входа в дом губернатора, то справа находилось большое здание Губернского Правления. Отдельная таблица указывала, что в части eгo нижнего этажа помещается канцелярия губернатора. Наискось влево было здание Окружного суда, а еще дальше здание Казенной палаты. Наискось вправо возвышалась белая пожарная каланча с золотистым куполом. Между каланчей и Губернским правлением начинался закругленный и довольно крутой спуск для повозок в сторону единственного моста через Днепр. Для пешеходов был другой более приятный путь. Они могли пересечь маленькую площадку с зеленью по середине круглой площади и войти в покатую аллею между садом при доме губернатора и общественным городским садом, который назывался кратко: Вал. Это было место прежних укреплений, от которых шли крутые откосы к Днепру. В наше время аллея — так называемая «пешеходка» кончалась деревянной лестницей, приводившей прямо ко входу на мост. Немало народа шло там.Восточнее Большой Садовой были параллельные ей улицы: Малая Садовая с больницей Красного Креста и Зеленая. Эта последняя была правильно названа, так как в ней преобладали хорошие особняки с садами. Северные концы этих улиц упирались в место, где был так называемый «Плац». Благотворительный комитет, заботившийся о физическом развитии могилевской учащейся молодежи, устроил на пустом участке нечто вроде спортивного клуба. Там было футбольное поле, точное по своей площади. Была дорожка для упражнения велосипедистов. Были гимнастические приборы, канаты, лестницы. Были даже теннисные площадки с возможностью брать «ракеты» на прокат. Так что к концу ясных весенних дней одни успевали сходить на «Вал», а другие в другую сторону на «Плац». В Корниловские дни 1917 года на «Плацу» произошло запомнившееся состязание в футбол между корниловцами и сборной могилевской командой, которая проиграла.От упомянутой раньше пожарной каланчи можно было пройти к обрывам, начинавшимся от «Архиерейского вала». Оттуда открывался далекий вид. Поблизости находились архиерейские палаты и домовая церковь архиепископа, а также духовная семинария со своей церковью.Если смотреть издалека, с левого берега Днепра, низменного, например с шоссе, выходившего из Луполова, то некоторые высокие здания Могилева над крутыми склонами правого берега казались гораздо ближе друг к другу, чем были на самом деле. При ясной летней погоде Братский монастырь, Семинарская церковная каланча с золотистым верхом, несколько больших правительственных домов казались подобием какого то Кремля над Днепром. Это было очень красиво. О стенах только напоминали названия «валы».Один спуск в . По окончании Духовной семинарии для юношей семинарист должен был нормально становиться священником. Но сперва от него требовали, чтобы он женился. В самом деле: неженатый священник не мог бы искать себе невесту, как «ухаживающие» обыкновенные молодые люди, чиновники, купцы... А Женское духовное училище подготовит кандидаток именно в «матушки». Это казалось пережитком средневекового сословного строя.Дальше были обширные «Быховские казармы» и при них военная гауптвахта. Но в разных местах города были и другие казармы меньшего размера. Быховская улица кончалась воротами под названием «брáма». Эти ворота были того же типа, как ворота близ Могилевского собора, то есть покрытые белой известкой. Но «Быховская брама» была больше на месте, так как в этом месте кончался город и начиналось шоссе к городу Быхов. Город уездный, который стал известным после заключения там ген. Корнилова в 1917 году.Единственный в Могилеве мост через реку Днепр был предназначен для повозок с конской упряжкой. Автомобили были в то время большой редкостью. Ни у губернатора, ни у архиерея, ни у командира пехотного полка не было автомобилей. Только к концу 1915 года, когда в Могилев перешла Ставка Верховного Главнокомандующего, в городе стали часто встречаться автомобили с военными шоферами. Зимой колеса были с цепями, чтобы не скользили. Окраска в защитный цвет — указание на завод «Паккард». Впрочем были и автомобили с выпуклыми словами: «Русско-Балтийский». Про мост через Днепр можно еще сказать, что настил был деревянный. А средняя часть была в виде клетки с балками укрепленными «крест на крест». Позднее, весной и летом 1918 года не разрушенный мост был границей между красными, занявшими Луполово, и нами.Вверх по течению от моста из реки торчали треугольные «быки». На деревянном основании укрепленная вкось железная обшивка должна была резать лед при начале ледохода, ради целости моста. Недалеко от моста находилась пристань речного пароходства. Речные пассажирские колесные пароходы уходили из Могилева по двум направлениям: на север в сторону Орши и на юг в сторону Киева. В этом направлении — на Киев — ходили пароходы крупнее и вероятно более удобные для пассажиров. Черная труба, белая надстройка с каютами, под ней опять черная полоса. Помню названия: «Вера», «Надежда», «Любовь». По своей конструкции эти пароходы не могли пройти дальше Могилева вверх по течению. Пассажирам предлагалось перебраться на другие мелко сидящие пароходы меньшего тоннажа, которые могли довезти до Орши. Приятно было, находясь у моста, прислушиваться к мирному плеску лопастей колесных пароходов. Этот плеск как-то не противоречил природе. Это совсем не то, что машинный скрежет на заводах.Наиболее характерная особенность предместья Луполово на левом берегу Днепра, так сказать, «бросалась в глаза» при наблюдении с высот правого берега. Например, из общественного сада под названием «Вал». По краям предместья пóлосы деревянных крыш, посеревших от времени и непогод. Среди них небольшой зеленый купол церкви, еще близко от моста. Но в середине предместья, пересеченной главной улицей, широкое как бы озеро новых железных крыш, красноватых или синеватых. Среди них полуразрушенная и восстанавливаемая церковь и высокое здание с трубой — пивоваренный завод Яника. Дело в том, что года за четыре до начала первой мировой войны в предместье Луполово произошел громадный пожар. Летняя жара и сухость, но особенно старые деревянные крыши способствовали страшному распространению огня. Дома были в общем маленькие и низкие. Человеческих жертв кажется не было. Но материальные жертвы были громадные. Ассигновки правительства и немалые частные пожертвования помогли погорельцам снова «отстраиваться» на своих участках. Но при одном непременном условии: крыши новых домиков должны быть обязательно железными.При выезде из Луполова находились ворота: брáма, такие же, как уже упомянутые раньше. Дальше шло шоссе «вилки» в 2–3 верстах. А от «вилки» шли два шоссе в противоположные стороны: на север к Орше и на юг к Гомелю. Шоссейные сообщения точно под прикрытием линии Днепра. Но в 1912 году никто о войне не думал. От шоссе на Оршу отделялась большая грунтовая дорога к уездному городу Чаусы. Всего в Могилевской губернии было 11 уездов.Казенный дом губернатора был двухэтажный каменный, прочной постройки. Считалось, что в нем прожил несколько дней французский маршал Даву при наступлении войск Наполеона к Москве в 1812 году. Но этот прочный дом губернатора не заслуживал названия: Дворец, который стали давать ему с осени 1915 года, когда в нем поселился Император Николай II, принявший звание Верховного Главнокомандующего. Снаружи дом был белый, так же, как соседнее здание Губернского правления и Канцелярии губернатора. По форме дом губернатора представлял как бы сочетание двух зданий с исходящим прямым углом. Более длинный фасад выходил на круглую площадь присутственных мест, о которой было уже сказано. Более короткий фасад выходил в сад при губернаторском доме. Обратные, внутренние фасады выходили во двор, в сторону Днепра. Но из-за стен и строений можно было видеть излучину Днепра и предместье Луполово только из окон верхнего этажа.Понятно, что, будучи только гимназистом, я не мог бывать в этом доме, когда в нем поселился Государь. Мое описание относится к первой половине 1915 г., когда в доме просто жил губернатор Александр Иванович Пильц со своей семьей. Почти вся мебель была казенная. Едва ли удалили из дома очень много этой мебели для замены более роскошной. Об этом не приходилось слышать.Входная дверь в дом с площади была через прямоугольный выступ, который называли: «тамбур». А свод над входом был закругленный. Не было особой охраны, а тем более караула. В «тамбуре» дежурил лишь обыкновенный полицейский в форме, так называемый «городовой». Вооружение такое же, как у всех городовых Могилева: шашка обычного солдатского образца и револьвер в кобуре, системы «Наган» с вращающимся барабаном. Шнур к револьверу оранжевого цвета. На должность городовых поступали по собственному желанию и с соответственной рекомендацией обслужившие свой срок солдаты. В обширной передней посетителя мог встретить почтенный швейцар Яков Цыганков. Он числился на гражданской службе и потому получал награды в виде медалей. В торжественных случаях его форменный сюртук был украшен наивысшей степенью медали «за усердие». Она была большого диаметра, золотая с вида и носилась на шее. Из-за «стоячего» воротника лента была плохо видна. Цыганков иногда страдал, по его словам, от подагры и тогда ходил, не спеша, шаркающей походкой.Из обширной передней «вестибюля» начиналась налево так называемая парадная лестница, по которой поднимались к «парадным» комнатам дома губернатора. В прямом направлении была застекленная дверь во внутренний коридор нижнего этажа. В этом коридоре не было окон, а только двери в обе стороны, в разные комнаты. От коридора начиналась и внутренняя лестница, которой в повседневной жизни больше пользовались. Она была уже, чем широкая парадная лестница, и ступеньки были расположены закругленно. Внутренний коридор кончался дверью на обширную веранду со стороны сада. На веранде можно было обедать в летнее время. Направо из передней «вестибюля» была дверь в приемную перед служебным кабинетом губернатора. В приемной было два окна в сторону площади. Там находился стол для дежурного «чиновника для особых поручений». Это архаическое название сохранилось с 19-го века. Проще было бы пользоваться словом: секретарь. Никаких «особых» таинственных поручений эти молодые чиновники не выполняли. Они принимали тех лиц, которые являлись к губернатору по службе, а также просителей со стороны по их разнообразным делам. Для приема просителей был назначен один определенный час среди утра. Могу назвать трех «чиновников для особых поручений», с которыми был близко знаком. В день дежурства каждый из них был приглашен «раз навсегда» завтракать у губернатора. Это были: Владимир Владимирович Дзичканец, Сергей Филиппович Ивлев и Николай Станиславич Островский. После начала войны в 1914 году В.В. Дзичканец, прослужившей чиновником уже несколько лет, поступил по собственному желанию в Николаевское кавалерийское училище. Училище очень трудное — «славная гвардейская школа» с традиционным разделением на «благородных корнетов» старшего курса и «сугубых зверей» — юнкеров младшего курса. Владимиру Владимировичу помогло то, что он уже был прекрасным наездником. У его отца помещика были собственные верховые лошади. Впоследствии, уцелев во время многих боев против красных, Владимир Владимирович погиб при оставлении Крыма в конце 1920 г. Но рассказ об этом не относится к Могилеву. Двум другим упомянутым чиновникам: С.Ф. Ивлеву и Н.С. Островскому пришлось озаботиться покупкой подобия военного обмундирования, хотя они исполняли свои прежние обязанности. На это был приказ, так как Могилев уже включили в «театр военных действий». На кителях или рубашках защитного цвета были узкие чиновничьи погоны. Труднее всего было с полагавшимися шашками, (для чего?). Пришлось ограничиться бутафорскими шашками, которыми нельзя было рубить. Клинки были не стальные, а железные. Гнулись так, что потом нельзя было бы вставить в ножны. Если вспомнить, что надо было по настоящему вооружить множество запасных офицеров, ставших в строй, — то где уж снабжать шашками мирных чиновников? Все то же самое: «война, дескать, кончится через несколько месяцев»... «Раз навсегда» приглашенным к завтраку у губернатора был и его «правитель» канцелярии Иван Иванович Марченко. По его обязанностям можно было бы назвать его начальником канцелярии или заведующим. «Правитель» наводил на мысль о правителе какого-то государства, как бы регенте при малолетнем короле... Надо сказать, что служба в канцелярии губернатора считалась тяжелой для всего личного состава по большому числу часов работы. Да и самому губернатору надо было работать очень много. Дядя Александр Иванович Пильц после «вечернего чая» в 9 час. вечера уходил опять в свой кабинет заниматься «бумагами», только что прибывшими из столицы. Когда, после своего назначениями, впервые осматривал дом могилевского губернатора, то обратил внимание на какие-то пятна или повреждения обоев как раз над местом письменного стола в кабинете. Стол находился напротив двери из приемной (где сидел дежурный чиновник) в кабинет. Объяснили следующее: «А этого места на обоях не трогают. Революционерка стреляла из револьвера в одного из ваших предшественников губернатора Клингенберга. Вошла в дверь из приемной; револьвер из сумочки и стреляет. Вбежал на выстрелы швейцар Цыганков, безоружный. Ее кулаком по голове и свалил. Не успела убежать, арестовали. А следы от пуль сохраняются по традиции».В обращенном к площади фасаде нижнего этажа было 7 окон. И столько же было в верхнем этаже. В доме не было лифта, не было и центрального отопления. Печки топили дровами. Зажигали дрова и в камине одной из гостиных. Но это скорее для удовольствия «уюта», а не для согревания. Большой металлический лист перед этим камином предохранял ковер «во всю комнату» от повреждения догорающими «головешками», которые могли выпасть из камина. С верхней площадки парадной лестницы был вход в совсем маленькую комнату, где стоял, кажется, только один диван. Из маленькой комнаты дверь направо была в верхний «тамбур», который находился над нижним «тамбуром» при входе в дом, а дверь прямо вела в зал. Верхний «тамбур» называли, вероятно по старой памяти, и зимним садом. Но накануне войны 1914 года там не было никаких цветов или растений. Зимний сад служил иногда своего рода складом. Там, например, хранились некоторое время главные выигрыши для большой благотворительной «лотереи-аллегри», которая вызывала большой интерес в еще мирном Могилеве. В тщательно пронумерованных по списку красивых деревянных ящиках и ящичках лежали серебряные вилки, ложки и т.д. Не знаю, где находились в ожидании лотереи живые выигрыши, то есть лошадь, корова, иногда — и коза. На шумное гуляние с розыгрышем лотереи, происходившее всегда на «Валу» (в общественном саду), животные прибывали во всей красе: тщательно вычищенными, даже с начерненными копытами и позолоченными рогами.Председательницей благотворительного общества становилась, по традиции, жена губернатора. В данном случае это была моя тетя — Евгения Николаевна Пильц, рожденная Осипова. (Известный в свое время в советском союзе виртуоз балалаечник и дирижер оркестра народных инструментов Николай Петрович Осипов — ее племянник. Только он был сыном брата тети; а я — сын сестры дяди). Деятельность благотворительного общества была довольно разносторонней. В частности, была устроена дешевая столовая на Шкловском базаре для бедных людей. Помнится, как хвалили в разговоре одну даму, участницу благотворительного общества: «Подумайте, она по своему желанию занимается дешевой столовой. Три раза в неделю там бывает. Конечно, в помещении порядок и чистота. Но некоторые дамы не хотели бы ходить туда из-за посетителей. Они, бедные, не виноваты. Но пахнет от них плохо. Едят жадно, не аккуратно; чавкают...» К сожалению, я забыл фамилию той дамы, которую хвалили. Но мог ли я предположить тогда, что через 6 лет мне предстоит сделаться постоянным посетителем этой столовой, чтобы получать дешевый обед наравне с другими неимущими и не интеллигентными людьми? Зал в доме губернатора был белым. Светлые обои, полагающиеся портреты Государя и Государыни, стулья на белых ножках, три окна и узкие высокие зеркала в простенках, паркетный пол. В зале стоял и черный рояль. Но им трудно было пользоваться. Тетя Евгения Николаевна когда-то хорошо играла на рояле, но потом бросила. А ее дочь, моя двоюродная сестра Алечка, которая была для меня, как родная сестра, с возраста 5-ти лет, и я почти не умели играть. Только в первый год жизни в Могилеве к нам приходил учитель музыки по фамилии Боркус. Мы его побаивались, потому что он страшно скрипел зубами, когда сам играл. Невозможно было бы ежедневно упражняться на рояли с ошибками и фальшивыми аккордами как раз над кабинетом губернатора во время каких-нибудь серьезных разговоров. Так крышка рояля была закрыта.Следующей за залом комнатой вдоль того же фасада была так называемая красная гостиная. Скорее строгая темно-красная мягкая мебель с ножками и обрамлением из красного дерева. На полу ковры в тон, привезенные дядей из Туркестана. Через эту гостиную чаще проходили, чем сидели в ней. Больше привлекала соседняя (все вдоль того же фасада) зеленая гостиная. Мягкая мебель была зеленого цвета; ножки более изогнутые, светло-коричневые. Затопленный камин придавал уют. В этих двух гостиных и были потом устроены «покои» Императора Верховного Главнокомандующего. Александр Иванович Пильц узнал потом из достоверного источника про замечание Наследника престола великого князя Алексея Николаевича, гостившего в Могилеве. «А губернатор, вероятно, любил сидеть тут у камина; вот, как ковер протерт...»Из зала была дверь в большую столовую. Овальный стол мог становиться длиннее при помощи вставляемых запасных плоскостей. Стулья были с плетеными сидениями и слегка откинутыми назад такими же спинками. У стены был бильярд «Биггс» с покатой зеленой поверхностью. Небольшие шары посылались по ней кверху. А когда шары катились сами вниз, то желательно было, чтобы они попали по дороге в одно из отверстий того же размера с разными цифрами. Над одним из отверстий был еще звоночек. Может быть для забавы детей? Можно было выйти из столовой на очень невзрачный и узкий балкон, обращенный в сторону Днепра. Рядом со столовой в сторону внутренней лестницы находились две маленькие комнаты под названием: «буфетные». Все их стены были в шкафах. Стояли какие-то столики... Кухня находилась далеко, в нижнем этаже. С обратной от «буфетных» стороны была дверь из столовой в комнату с одним окном. В ней стоял письменный стол и был частный телефон, в отличие от служебных телефонов, находившихся в нижнем этаже. В то время надо было пользоваться телефоном следующим образом. Сначала крутить рукоятку равномерно. Потом обращаться к откликнувшейся телефонистке: «Барышня, дайте пожалуйста номер такой-то». По окончании разговора давался сигнал «отбоя», то есть несколько отдельных, более резких движений рукояткой.Сад при доме могилевского губернатора включал часть откоса в сторону Днепра и имел неправильную форму. В одном месте был длинный пологий спуск к ограде. Зимой он бывал занесен снегом и можно было спускаться там на деревянных салазках. В середине сада были так называемые «гигантские шаги», развлечение для детей, бегавших вокруг прочного столба. В саду были и четыре старые пушки, как говорили — шведские. Они были без лафетов, только тела орудий; одно гораздо больше трех других. Их снабдили деревянными подставками и варварски выкрасили красноватым «суриком». Нельзя было разобрать никакой надписи. Орудия; были заклепаны. Со стороны ограды, отделявшей сад при доме губернатора от «пешеходки», о которой было сказано раньше, было оригинальное сооружение. Дорожка приводила к небольшой деревянной площадке, на которую поднимались по ступенькам. На площадке были две скамейки друг против друга, боком по отношению к ограде. Благодаря ограде и кустам сидящий на скамейке мог видеть то, что происходит на «пешеходке». А его при этом нельзя было видеть. Это было изготовлено вероятно по желанию одного из прежних губернаторов. Но не для наблюдения, а для того, чтобы с этих скамеек слушать без помехи музыку. В определенные вечера в общественном саду по ту сторону «пешеходки» (так называемый «Baл») играл военный оркестр. Это очень привлекало гуляющую публику. А после моего поступления в гимназию вскоре произошла «история». Два гимназиста вздумали освещать вечером лица гуляющих фонариком...Во всей Могилевской губернии числилось 2.215.000 жителей, а в городе Могилеве — 50.000 жителей. Приезжий мог бы заметить, как сравнительно мало он встречает на улицах города людей русского интеллигентного типа, хорошо одетых в штатское платье. (Это относится к мужчинам). В старых частях города с давних пор преобладали евреи, торговцы и ремесленники. Их можно было узнать по типу и теперь. Приезжие русские крестьяне выделялись в центре города, например на Шкловском базаре, своей крестьянской одеждой. Приезжие из уездов или постоянно жившие в Могилеве помещики (русские или поляки) были не так уж многочисленны. Не только военные и полицейские не имели права снимать свода форму и одеваться в штатское. Все русские чиновники носили свою чиновничью форму; в крайнем случае штатское пальто, но с форменной фуражкой. Наподобие разных цветов в разных воинских частях, и в форме чиновников были разные цвета по ведомствам. Например, синий цвет по ведомству народного просвещения (учителя); зеленый цвет по ведомствам финансов и торговли; черный цвет по ведомству внутренних дел. Учащиеся юноши и мальчики обязательно должны были выходить на улицу в форме. И многие любили свою форму.В Могилеве была стоянка одного пехотного полка, одного артиллерийского дивизиона и одного саперного батальона. 159-ый пехотный Гурийский полк носил фуражки с белым околышем. Это было нарядно. Но с точки зрения Могилевской «публики» это было не самое шикарное. Шикарнее был «ученый кант» и фуражки с черным (бархатным у офицеров) околышем артиллеристов и саперов. Командиром Гурийского полка был полк. Зиборов. Главная часть полка жила в Быховских казармах, но некоторые подразделения были в других местах. В уездном городе Гомеле была стоянка другого полка той же 40-ой пехотной дивизии. Это: 160-ый пехотный Абхазский полк. Все полки 40-ой дивизии носили такие «кавказские» названия. Но в офицерах и солдатах полков не было ничего специально кавказского. 4-ым мортирным артиллерийским дивизионом, стоявшим в Могилеве, командовал полк. Зубржицкий. С точки зрения технической правильнее было бы назвать дивизион — «гаубичным». На вооружении его были 48-линейные гаубицы (корпусная артиллерия). Но сохранилось историческое название: «мортирный». Дивизион входил в состав 4-го армейского корпуса. В состав того же корпуса входил и стоявший в Могилеве 2-ой саперный батальон. Им командовал полк. Шлейснер. Роты этого батальона занимали отдельные небольшие казармы. Вспоминаются таблицы: «1-я саперная ротаи, «1-я телеграфная рота». В то время известный по Японский войне ген. Ренненкампф занимал должность командира другого 3-го армейского корпуса в том же Виленском военном округе. Но в среде офицеров говорили больше всего о нем и называли: «Желтая опасность». (Прозвище происходит от того, что генерал носил форму Забайкальского казачьего войска, то есть с желтыми лампасами. Если не ошибаюсь, ген. Ренненкампф стал командующим войсками Виленского военного округа незадолго до 1914 года. С объявлением войны в 1914 году он — командующий 1-ой армией, которая вступила в; Восточную Пруссию с востока. Близкая сердцу многих жителей Могилева 40-я пех. дивизия участвовала в сражении при Гумбиннене, находясь на левом фланге главных сил 1-ой армии.Старшим представителем православного духовенства в Могилеве был Константин, архиепископ «Могилевский и Мстиславльский». Добавление второго города, уездного и даже в стороне от железной дороги, объясняли тем, что Мстиславль был центром древнего удельного княжества. Род князей Мстиславских пользовался почетом в Москве 16-го века. Архиепископ Константин проезжал по улицам Могилева в закрытой двухместной карете, запряженной парой вороных лошадей. Эта масть считалась обязательной для монашествующих, для «черного духовенства». На поклоны православных обитателей Могилева архиепископ Константин отвечал постоянным, как будто машинальным жестом, как будто благословения. К сожалению, при первом же гонении со стороны советской власти на духовенство этот архиепископ не проявил, как говорили, никакой стойкости. Викарным архиереем был Варлаам с титулом епископа Гомельского. Но по большей части он жил и служил в Могилеве, в Братском монастыре. Он был небольшого роста, бледный. To есть не соответствовал нашим представлениям о типе монаха Варлаама в «Борисе Годунове» (сцена в корчме). При пострижении в монахи дается новое имя. Кто же придумал именно такое имя для невероятно скромного человека? Впрочем в среде «белого духовенства» были тоже странности, но уже по части фамилий. Приведу примеры: Мигай, Зефиров, Проклеветантов! Отец Мигай был настоятелем могилевского собора. Его помощником был Отец Сченснович с должностью: «ключарь» У Отца Мигая был сын с хорошим голосом, баритоном. Вместо духовной карьеры своего отца он избрал оперную. Дошел до Московского оперного театра, но заезжал в Могилев к своА внимание было обращено на учениц трех женских гимназий, которые носили разные форменные шапочки. Эти фетровые шапочки с небольшими полями в форме «пирожков» были к лицу многим девицам, в том числе и моей двоюродной сестре Алечке. Мы носили кокарды надо лбом, а девицы кокарду на плоском банте ленты над ухом. У Мариинской гимназии — черная шапочка, коричневая лента, золотистая кокарда. У гимназии Залесской — темно синие: шапочка и лента, серебристая кокарда. У гимназии Коссович — черная шапочка, темно-малиновая лента, золотая кокарда.Если «держать фасон», то прежде всего отбросить старые фуражки, которые донашивали, с острыми краями тульи, так называемые «хлеборезки». Вместо них новые темно-синие с белыми кантами, но «мятого» фасона, как у кавалерийских офицеров! От цвета наших фуражек произошло враждебное прозвище: «Гимназист — синяя говядина; копейка фунт, собаки не едя!» Отвечали недругам реалистам презрительно, тремя словами: «яичница с луком». Это от темно зеленой фуражки с желтыми кантами. Впрочем с «луком» не всегда выходило точно. Темно зеленые фуражки были дороже простых черных с теми же желтыми кантами. В мое время реалисты больше носили черные фуражки. Остается добавить для памяти недружелюбное обращение к кадетам вообще: «кадет, кадет на палочку надет; палочка трещит, и кадет пищит».А как же с национальным вопросом среди могилевских гимназистов? За четыр