108Непомняший А.А. К ВОПРОСУ О РОЛИ РОССИЙСКОЙ ТЮРКОЛОГИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ В ИЗУЧЕНИИ КРЫМА В XIX ВЕКЕ (И.Н. БЕРЕЗИН, В.В. ГРИГОРЬЕВ). Петрова Э.Б.ИСТОРИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ В АНТИЧНЫХ ГОРОДАХ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ ИЕЕ ИСТОКИ. А сама история - свидетельница времен, свет истины, жизнь памяти, наставница жизни, вестница старины. Марк Туллии Цицерон. Об ораторе Щедрая на яркие имена и великие творения человеческого гения античная эпоха оставила неизгладимый след в истории и культуре Северного Причерноморья. "Киммериян печальная область, покрытая вечным туманом и мглой облаков" (Гомер. Одиссея. XI. 14-15), была облюбована греками во второй половине VII-VI вв. до н. э. Они освоили и полюбили казавшийся им поначалу далеким и неприветливым край, осели в нем крепко, чтобы жить долго, выращивать хлеб, виноград, возводить жилища для себя и богов, торговать с родной Элладой и соседними племенами, растить детей, делиться с ними знаниями, опытом, чувствами. Они превратили этот варварский, по их понятиям, край в цивилизованный, и таковым он остался навсегда. Здесь, вдали от Балкан и Эгеиды, полюбили науку, философские беседы, книги, театр, музыку, размышляли о вновь освоенных землях, связывали себя с ними и их исконными обитателями. Большинство колоний в Причерноморье вывели ионийцы, в первую очередь жители малоазийского города Милета. Часть эллинов, под натиском до-рийцев переселившаяся в конце II тысячелетия до н. э. с Балкан на западное побережье Малой Азии, сочла своим долгом сохранить духовное богатство, накопленное их предками почти за тысячу лет ми-кенского периода. Отсутствие письменности, погибшей вместе с древнейшей в Европе цивилизаци ей (крито-микенской), стимулировало это естественное стремление к сохранению духовной культуры. Здесь бережно из уст в уста передавались древние мифы, сказания, создавались эпические киклы. Уже поэмы Гомера, родиной которого назывались разные города, но чаще всего малоазийская Смирна и соседний с западным побережьем Малой Азии остров Хиос, пронизаны глубокой философской и исторической (в мифологическом варианте) мыслью. В цветущих эллинских центрах Малой Азии и близлежащих островов » творили многие поэты-лирики эпохи архаики, а также первые в европейской литературе прозаики - логографы (бывшие историками, мифологами, географами, этнографами в одно и то же время), творчество коих приходится на VI - V вв. до н. э. Их интересу к истории (пока еще мифической) и стремлению к рационалистической критике мифов в значительной мере обязан высоким званием "отца истории" Геродот, иониец родом из малоазийского Галикарнасса. Ми-лет и вообще Иония славились и своими философскими школами, возникшими на рубеже VII - VI вв. до н. э. и совпавшими с Великой греческой колонизацией. Их создатели пытались решать глобальные вопросы мироздания, они заложили основы целого ряда наук. Иными словами, умственная жизнь там била ключом уже в раннее время, опережая в этом отношении другие районы Эллады.' Неизгладимое впечатление на эллинов северо-причерноморских городвв должны были оказать фундаментальные труды Гекатея Милетского и Геродота, в которых огромное внимание уделялось скифским землям и их обитателям, а также пребы-^ 109Историческому факультету Симферопольского государственного университета - 80 лет! пзние "отца истории" в Ольвии и соседних с ней областях. Глубокий и всесторонний интерес выдающихся ионийских мыслителей к Северному Пинту стимулировал изучение данного региона местными греками и способствовал формированию собственной школы историков, географов, этнографов. В дальнейшем интерес к наукам, литературе, икусству в северопонтийских городах подпитывался их связями с ионийскими и другими греческими центрами, особенно Афинами, волею судеб шедшими в эпоху классики на передовые рубежи умственной и художественной жизни Эллады. В IV в. до н.э. вывоз хлеба с Боспора в Афины причел грандиозный, по меркам того времени, размах, так что в Афинах постоянно пребывали боспорские купцы и их агенты, а на Боспоре - афинскиe. Оказавшись в сердце Эллады, жители далекой окраины не удовлетворялись лишь решением деловых вопросов, но стремились как можно больше там услышать и увидеть. Аристотель сетовал на то, что афинские "народные ораторы проводят целый день ... в болтовне с приезжающими с Фасиса или Борисфена", то есть Причерноморья, в частности Ольвии ( О справедливости. Р. 1487. Фр. 72 = ВДИ. 1947. № 2. С. 330). Но ведь далеко не все ораторы были болтунами, которых никто, кроме провинциальных зевак, и слушать-то не хотел. Достаточно вспомнить такого ритора и политического деятеля. как Демосфен, чтобы убедиться, что посещавшие Афины жители Понта имели возможность повышать свой культурный уровень в общении с выдающимися людьми. Сам Демосфен, если верить его оппонентам, по матери был родом из Боспора, быть может, даже имел бабку-скифянку, хотя родился в Афинах и был гражданином этого полиса (Эсхин. II; III.171= ВДИ. 1947. №2. С. 321; см. также жизнеописания Демосфена: ВДИ. 1947. № 3. С.238-239). Видимо, имевший родственников на Бocnope и тесно связанный с ним экономическими интересами (Динарх укорял Демосфена за что тот играл на руку боспорским тиранам, от которых ежегодно получал по тысяче медимнов пшеницы - I. 43 = ВДИ. 1947. №3. С.253), Демосфен и сам бывал там, и, уж конечно, общался с приезжавшими в Афины по разным, особенно коммерческим, делам боспорянами. А это означает, что те не просто были знакомы с лучшим из лучших афинских ораторов, но и слушали его речи, беседовали с ним, учились мастерству красноречия. Люди богатые и знатные стремились отправить их отпрысков на учебу в известные центры культуры. После окончания гимнасия человек мог продолжить обучение в философской или риторикой школе - это было своего рода высшее обра-зование. Особенно славились такие школы в Афи-нах. Некоторые учились за границей ради удовольствия, из любви к наукам. Благодаря сохранившейся фрагментах речи "Трапезитик" крупнейшего аттического оратора Исократа мы знаем, что некий Сопей, богатый и знатный боспорянин, доверенное лицо боспорского правителя Сатира I (407/6 -390/389 гг. до н. э.), совмещавший государственную деятельность с частной коммерцией, отправил в Афины своего сына, изъявившего желание увидеть их собственными глазами, так как немало был наслышан и об этом городе, и о других городах Эллады ( XVII. 3 =ВДИ. 1947. №2. С.302). Там он, кажется, стал учеником Исократа, возглавлявшего первоклассную ораторскую школу, где обучение длилось 3-4 года и стоило очень дорого.2 Наверняка в дальнейшем сын пошел по стопам отца, стал государственным деятелем и коммерсантом, но длительное пребывание в Афинах и учеба у Исократа, общение с ним самим и его талантливыми учениками не должны были пройти бесследно, помогли юноше сделать карьеру и стать культурным человеком. Особенно притягательной была Эллада для интеллигенции. Из дельфийской надписи мы знаем, что боспорский учитель, музыкант и поэт III в. до н. э. Исилл принимал участие в ежегодных музыкальных состязаниях на празднике Сотерии, посвященном, скорее всего, богу врачевания Аскле-пию; видимо, он же, как явствует из другой надписи, происходящей из Эпидавра, решил навсегда остаться в этом прославленном центре культа Аск-лепия. 3 Немало путешествовали по городам Греции и приезжали туда для учебы северопричерно-морские мудрецы, имена которых мы еще назовем. Позже они стали ездить в Рим и крупные провинциальные города империи не без того, что удовлетворение умственных и эстетических потребностей совмещалось со служебными делами. Живя вдалеке от Эллады, греки не отрывались от ее культуры, следили за новинками литературы, интересовались философией, научными достижениями, старались не отставать от моды. Любили Гомера, стихи и прозу на сюжеты мифов о Северном Причерноморье, на сценах театров ставили пьесы афинских драматургов, площади и улицы городов, храмы и другие общественные постройки, свои жилища украшали произведениями искусства, привезенными из Эллады. Из "Анабасиса" Ксенофонта мы знаем, что Афины и другие культурные центры отправляли свою книжную продукцию в понтийские колонии (нередко у Салмидесса, города и области на западном побережье Черного моря, плывущие в Понт корабли садятся на мель, а аборигены грабят корабли и находят "много кроватей, сундуков, книг и других вещей, какие навкле-ры обычно перевозят в деревянных ящиках" - VII. 5. 12-14). Судя по тому, с каким энтузиазмом горожане Северного Причерноморья воспринимали заезжих мудрецов и людей искусства, вступали с ними в споры, отстаивали собственные убеждения, можно с уверенностью сказать, что здесь с полной отдачей работали учителя, обучая детей в младшей школе, а затем в гимнасиях. Взрослые люди, продолжая развивать свой интеллект самостоятельно, были готовы к восприятию сложных философских и научных проблем, мастерства деятелей искусства.110Петрова Э.Б. ИСТОРИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ ^ В АНТИЧНЫХ ГОРОДАХ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ И ЕЕ ИСТОКИ. Несколько примеров. В первых десятилетиях IV в. до н. э. боспорские цари вели затяжную и поначалу неудачную для них борьбу с независимой Феодосией, на защиту которой выступила Гераклея Понтийская. Полиен в "Стратегемах" рассказал о хитрости, к которой прибег родосский военачальник Мемнон: он отправил на Боспор к Левкону 1 посла Архибиада, а с ним прославленного кифаре-да Аристоника из Олинфа; кифаред должен был показывать свое искусство, привлекая жителей в театры, а посол тем временем подсчитывать численность тамошних жителей ( V. 44. 1 = ВДИ. 1948. №2. С.216). Театры собирали практически все гражданское мужское население (на некоторые представления допускались и женщины). Мемнон был уверен, что жители Пантикапея и других боспор-ских городов не упустят возможности послушать игру заезжей знаменитости, и шпионская акция увенчается успехом. Не менее показателен более поздний случай с жителями Ольвии, блестяще описанный странствующим оратором Дионом Хрисо-стомом в "Боисфенитской речи", произнесенной им около 100 г. н. э. ( XXXVI - ВДИ. 1948. № 1. С.228-233). Дион прибыл в Ольвию не в лучшие для города времена - на него постоянно нападали варвары, многие постройки были разрушены. В тот день, о котором идет речь у Диона, неспокойно было на душе у ольвиополитов: накануне "скифы сделали набег и некоторых зазевавшихся часовых убили, других ... увели в плен". Горожане собрались послушать оратора в полной боевой готовности, с оружием в руках. Их любознательность взяла верх над страхом и опасностью, и они беседовали с Дионом о Гомере, "о божественном миропонимании или мироустройстве" ("как оно составилось и в чем состоит"), о Платоне и о государстве. Одного из участников беседы Дион описал подробно: "Каллистрату было лет восемнадцать, он был очень красив и высок и в наружности имел много ионического. Про него говорили, что он храбр на войне... он прилежно занимался красноречием и философией". Другой - Гиеросонт ("старейший по летам и пользовавшийся величайшим уважением") - оказался поклонником Платона, постоянно изучающим его произведения. Принесенное из Ионии и подпитываемое тесными связями с Афинами любомудрие всерьез овладело душами ионийцев из Ольвии, Пантикапея, других городов, и результат этого - целая плеяда профессиональных философов, риторов или просто любителей мудрости, красноречия, поклонников разных философских школ. Логично и красиво говорить при стечении большого числа граждан родного города должны были активные участники политической жизни, представители властей. Надо полагать, в северопричерноморских центрах были свои ораторские школы, готовившие молодых людей к активной общественной деятельности, обучавшие красноречию и наукам.4 В эпиграфических памятниках мы часто встречаемся с именами людей, заслуживших особое уважение сограждан добрыми советами, мудростью и любовью к наукам. Профессиональными философами, прославившимися далеко за пределами родины и удостоившимися чести попасть на страницы книги Диогена Лаэртского "О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов", были ольвиополит Бион, бос-поряне Дифил, Сфер (II. 11; IV.7; Vll.6) 5 ; к этой когорте примыкает пантикапеец Смикр (КБН. 118). Это они названы в эпитафии боспорского мыслителя и писателя Стратоника "прежними великими людьми" (КБН. 145). На IV - III вв. до н. э. приходится расцвет философской мысли в городах Северного Понта, прежде всего ионийских (милет-ских), каковыми были Ольвия, Пантикапей, Феодосия и некоторые другие. Интерес к философии и истории, восходящий к первопоселенцам, в дальнейшем стимулировался успехами этих наук в главных культурных центрах Эллады. Под влиянием исторических трудов любознательного и художественно одаренного Геродота, педантичного и глубокомысленного Фукидида, блестящего стилиста и провидца Ксенофонта, раз- \ ностороннего гения Аристотеля складывались представления о целях и задачах истории, методах работы с источниками тех из граждан государств Северного Понта, кто решил заняться сложнейшим и интереснейшим из дел - написанием сочинений на историческую тему. Первый из известных нам таких трудов был создан на Боспоре, в Пантикапее, на рубеже IV - III или в начале III в. до н. э. Имя автора мы не знаем, поэтому назовем его Анонимом Боспорским. Нель-зя исключить, что у него были предшественники родом из Северного Причерноморья и он мог учиться также у них. Приступая к написанию истории Боспорского государства, наш далекий земляк был вооружен добротным образованием, знанием трудов своих коллег и теорий мыслителей из Эллады и Понта, богатым жизненным опытом и инте- ресным для анализа материалом. Последнее обязательно - достаточно вспомнить, что наиболее выдающиеся исторические труды в античности рождались из как будто специально преподнесенных историей сюжетов. Греко-персидские войны заставили Геродота задуматься над судьбами греков и варваров, ввязавшихся в затяжной и многое изменивший в жизни народов конфликт. Пелопоннес-ская война поставила перед Фукидидом сложные вопросы взаимоотношений между враждующими союзами государств в Элладе. Кризис эллинского полиса рождал у Ксенофонта, Аристотеля, иных мыслителей стремление понять сущность такого феномена, как полис, и найти путь к его спасению. Также и наш Аноним должен был заполучить такой сюжет, который побуждал бы к постановке нелегких вопросов и к постижению пути их решения. И такой сюжет был найден - процесс создания крупнейшего по греческим масштабам и необычного для эллинов по характеру (греко-варварского) государства - Боспорского царства. Особенно привлекали некоторые узловые события (как-то: смена династий, война с Феодосией и Гераклеей, перипетии присоединения Синдики), непосредственным^ 111Историческому факультету Симферопольского государственного университета - 80 лет! же поводом к работе над большим историческим трудом послужили события, последовавшие за смертью боспорского правителя Перисада I. Иными словами. Анониму была интересна судьба царства в процессе его становления и в период процветания. При этом он стремился к хронологической точности, не пренебрегал деталями, опирался на личные наблюдения, устные рассказы и, видимо, какие-то письменные источники, например, храмовые хроники, сочинения своих местных предшественников. Наши знания об Анониме крайне скудны, основаны на догадках и косвенных данных. Тем не менее, личность боспорского историка оказалась весьма привлекательной для исследователей, и они пишут о нем давно и часто. Наиболее обстоятельными являются работы М.И. Ростовцева, В.В. Струве, В.Д. Блаватского6. Все авторы исходят из того, не ошибемся, если скажем, очевидного факта, что содержащиеся в общегреческих по характеру сочинениях некоторых древних писателей сведения по истории северопричерноморского региона, в первую очередь Боспора, восходят к местному, боспорскому источнику. Таковым мог быть труд историка, названного нами Анонимом. Все согласны с тем, что он был очевидцем красочно им описанных драматичных событий, постигших дом Спартакидов после смерти Перисада 1 в 311/310 г., и деяний правившего в 310/309 - 304/303 гг. Евме-ла. Так что свой труд он мог написать в конце IV-начале 111 в. до н. э. при Евмеле или, что вероятнее, его сыне Спартоке 111 (304/303 - 284 гг.). Наверняка Аноним был знаменитостью в своем городе, его труд читали на Боспоре и в других государствах Северного Причерноморья, с ним были знакомы увлекавшиеся историей интеллигенты далекой Эллады. Его сочинение пользовалось успехом после смерти автора в течение длительного времени, было образцом для местных историков. Живший в I в. до н. э. - 1 в. н. э. Диодор Сицилийский имел возможность познакомиться с ним (через вторые руки) и счел целесообразным включить в свой труд некоторые содержавшиеся в нем материалы. Многие исследователи отмечали панегирический в адрес Евмела тон местного историка, труд которого, по мнению М.И. Ростовцева, был инспирирован Евмелом или кем-то из его ближайших потомков и имел "официальный или официозный" характер, а в понимании В.П. Яйленко является примером "панегирической исторической традиции", характерной для эллинистических правителей, в духе которых правили Спартокиды со времени Евмела7. Диссонансом в этом хоре звучит оценка труда Анонима, данная В.В. Струве: он отказался видеть в местном историке придворного историографа, ибо тот не умолчал о жестоких деяниях боспорских правителей; а В.Д. Блаватский подметил, что "отношение боспорского историка к Евмелу менялось в зависимости от политики последнего": поначалу оно резко отрицательное, а в дальнейшем, после того, как новый правитель стал оказывать благодеяния пантикапейцам и понтий- ским эллинским государствам, вполне положительное 8. Наши представления об Анониме основываются исключительно на тех фрагментах из истории Боспора, которые сохранились в трудах более поздних авторов. В первую очередь это "Историческая библиотека" Диодора Сицилийского, предоставившего в распоряжение историков нового времени ценнейшие и зачастую уникальные факты. Речь идет о перечне боспорских правителей V - IV вв. до н. э. из династии Спартокидов с числом лет царствования каждого из них (XII. 31. 1; 36. 1; XIV. 93. 1; XVI . 31. 6; 52. 10 = ВДИ. 1947. №4. С.262-263.) и о рассказе, касающемся борьбы за власть между сыновьями Перисада I (XX. 22-26 = ВДИ. 1947. №4. С.263-266). В перечне (если собрать воедино все разбросанные в книгах XII, XIV, XVI пассажи) поражают лаконичность, даже скупость автора и явное нежелание распространяться по поводу существа вскользь затронутых им событий. История с сыновьями Перисада на этом фоне кажется подробной, обстоятельной. Мы узнаем, как Евмел воспротивился передаче трона старшему брату Сатиру и, "вступив в дружественные отношения с некоторыми из соседних варварских народов и собрав значительные военные силы", стал его оспаривать; как возмущенный Сатир "двинулся против него со значительным войском", включавшим греческих и фракийских наемников, а также союзников скифов; как у реки Фат произошло победоносное для него сражение, затем последовала осада его армией труднодоступной крепости союзников Евмела фа-теев и достойная истинного военачальника и царя смерть Сатира; как последнего на короткий период сменил на престоле и поле брани третий из братьев - Притан. Гибель Сатира и Притана открыла для Евмела путь к единоличной власти, но из страха перед возможными соперничеством и недовольством он "приказал умертвить друзей Сатира и Притана, а также их жен и детей". Злодеяния вызвали негодование пантикапейцев. Евмелу пришлось собрать в столице народное собрание и пойти на уступки: он пообещал жителям города сохранить их право на беспошлинность, освободить от податей и многое другое. В дальнейшем же правил "согласно с законами", "оказывал услуги византийцам, си-нопцам и большинству других эллинов, живших по берегам Понта". Жителям осажденного Лисимахом Каллатиса предоставил убежище и город для поселения, "разделил на участки так называемую Псою и область", успешно воевал с морскими пиратами, расширил свои владения за счет земель соседних варваров. Но и этого мало: "он задумал было вообще покорить все племена, окружающие Понт, и скоро привел бы в исполнение свой замысел, если бы скоропостижная смерть не пресекла его жизнь". В этом полном драматизма тексте чувствуются переживания автора, его отношение к главным героям - Сатиру, Евмелу. Первый предстает перед читателем человеком достойным, борцом за правое дело, отважным воином. На его фоне Евмел выглядит бунтарем, стремящимся к незаконному захвату112Петрова Э.Б. ИСТОРИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ ^ В АНТИЧНЫХ ГОРОДАХ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ И ЕЕ ИСТОКИ. власти и опирающимся на варваров, убийцей своих родственников и друзей собственных братьев. Злодеяния, однако, вскоре были перекрыты благодеяниями, Евмел стал покровительствовать гражданам Пантикапея и эллинам всего Понта, в результате чего "завоевал расположение всех граждан" и "возбуждал к себе немалое удивление своими достоинствами", а "торговые люди повсюду разнесли молву об его великодушии". Традиционное для бос-порских правителей покровительство грекам и греческой торговле успокоило поначалу возмутившихся пантикапейцев и явно импонировало автору самого рассказа. Диодор был родом из Сицилии, жил почти тремя веками позже описываемых событий и никогда не бывал в Северном Причерноморье. За его текстом просматривается сочинение другого писателя - хорошо осведомленного в боспорских делах и неравнодушного к ним. Этот автор принадлежал к пантикапейскому гражданству, был современником и очевидцем борьбы между сыновьями Перисада. Его труд лег в основу рассказов Диодора о Боспоре. Сицилиец, будучи творческим компилятором, как правило, перерабатывал свои источники. В отношении Боспора творчество проявилось в том, что он сокращал свой источник и выхватывал из контекста отдельные факты. Читая боспорские фрагменты в "Исторической библиотеке", чувствуешь, что за ними стоит гораздо более полный и изложенный в определенной последовательности текст. У читателя этого первичного текста не возникали те многочисленные вопросы, которые давно не дают покоя ученым, как-то: в результате чего и как именно произошла смена династий в Боспорском государстве, какова этническая и социальная принадлежность основателя новой династии Спартока, каков характер правления Археанактидов и Спар-токидов, в чем заключалась традиция престолонаследия у последних, каковы мотивы, побудившие Евмела выступить против законного наследника престола. Не ясно в какой местности развернулись военные действия между братьями, почему победивший и жестоко расправившийся со своими близкими Евмел счел необходимым отчитаться в своих действиях перед народным собранием пан-тикапейцев и пойти им на уступки, до сих пор дискутируется локализация Псои. Замечено также, что Диодор сам соотнес имевшиеся в его источнике годы правления боспорских царей с годами исполнения своей должности афинскими архонтами (например: "при архонте Феодоре в Афинах ... исполнилось сорок два года царствования на Киммерийском Боспоре царей, называемых Археанактидами; царскую власть получил Спарток и царствовал семь лет" - XII .31. 1) и его хронология не всегда оказывается верной 9. Не все ясно и с терминологией, которую использует Диодор по отношению ко все тем же боспорским правителям, так как она далеко не всегда совпадает с той, что принята у других авторов и в боспорских надписях IV - III вв. до н. э. Обычно в источниках ранние Спартокиды назывались тиранами, дина-стами, царями (басилеями), архонтами. Диодор на удивление однообразен в своей приверженности термину "царь", что, впрочем, Ю.Г. Виноград» объясняет или заимствованием из боспорского ис- точника эллинистического времени, или творчес вом самого автора "Исторической библиотеки обозначавшим словом "царь" носителя единоличной власти вообще 10. Между тем, анализ подобного рода терминов важен для понимания характера правления Спартокидов и, быть может, даже Археанактидов. Если Диодор заимствовал терминологию у Анонима, то нужно признать, что во времена последнего власть представителей династии уже была не столько тиранической, сколько именно царской. Обычно тирания в Элладе вводилась на ограниченный срок ради решения конкретных задач, после отпадения необходимости в ней она либо уходила с исторической сцены, уступая место более демократическим системам управления, либо эволюционировала, например, в сторону "правильной" монархии - так было, как правило, тогда, когда условия, вызвавшие к жизни тиранию, сохранялись долго (в первую очередь внешнеполитические, то, есть не зависящие от тирана и его деятельности), тиран передавал по наследству не только свою власть, но и свои функции, связанные с решением сложных задач. Периферия античного мира оказалась наиболее подверженной внешней угрозе, здесь условия, породившие тиранию, сохранялись особенно долго, может быть, перманентно. Именно поэтому на Боспоре, как и в некоторых иных местах (на Сицилии, Кипре), тирания задержалась, превратившись в обычную монархию - это диктовалось необходимостью сохранять единство разнородных частей государства - греческих полисов и варварских племен ". Уже в надписях III в. Спартокиды именуются просто "царями" ("царствующими"), а не архонтами Боспора и Феодосии и царствующими над различными местными племенами, как было ранее, в ivb. (КБН. 20, 21, 23, 24, 26). Такой переход к "правильной" монархии происходил постепенно. Уже Перисад был обожествлен, а Евмел, как мы уже знаем, отказался от всяких соправителей (со-правительство было обычно в доме Спартокидов и вообще в духе тирании) и вел себя совершенно по-царски. Он проявлял необычайную активность на международной арене и даже задумал объединить все живущие вокруг Понта народы, выступив в этом отношении предшественником великого "царя царей" Митридата VI Евпатора, ставшего-таки на некоторое время истинным "властителем Понта"12. Те политические шаги Евмела, которые укрепляли его единоличное правление, а вместе с тем и мощь Боспорского царства, приветствовались Анонимом, как и большинством богатой и знатной верхушки боспорских городов, связанной с заморской торговлей и заинтересованной в ее расширении, возможном лишь в мирной обстановке в Северном Причерноморье и вообще на Понте. К сему нужно добавить, что Диодор, вероятнее всего, читал произведения Анонима не в подлиннике, а в извлечениях, сделанных кем-то из его предшественников. В Сицилии вряд ли переписывались и пользовались популярностью сочинения периферийных эллинских авторов, тем более из столь далеких мест, каким был Боспор для жителей Западного Средиземноморья. Уже то, что Диодор сокращал и выхватывал из контекста своего источника отдельные факты из боспорской истории, не заботясь о том, что читателю не все будет ясно, свидетельствует не в пользу большого интереса автора всеохватывающего исторического труда к малозначимым в общегреческом масштабе перипетиям при дворе боспорских Спартокидов. Боспор интересовал его лишь постольку, поскольку в V и особенно в IV вв. он был тесно связан с Афинами. Надо полагать, что Диодор еще и спешил, желая успеть до конца жизни написать свой огромный труд. Но могла быть еще одна важная причина "небрежности" историка, а именно: произведения Анонима сократили уже до него. Двойное сокращение и привело к тому, что в тексте Диодора опущены мотивировки поступков его героев, нет четкости и конкретности при описании деталей, указании географических пунктов, встречаются ошибки, идущие от плохой осведомленности автора в событиях далекого края или неправильного понимания им текста своего источника. Сведения о Боспорс он мог черпать вообще только из одного источника и не имел возможности проверить их. Диодор отказался от собственной оценки описанных им событий из истории Боспора. Большинство исследователей полагает, что источником для Диодора послужили труды самосско-го историка Дуриса (ок. 340-270 гг. до н.э.), ученика известного философа Феофраста. Ими были "Истории" (охватившие период с 371 по 281/280 гг.) и сочинение о сицилийском тиране Агафокле (360-289 гг.), хорошо знакомые, в отличие от нас, Диодору (что следует из текста самого Диодора)14. Интерес Дуриса к Боспору объясняется особой ролью этого государства в экономической жизни Афин и связями его с островом Самосом. Философское образование и приобщение к политике побуждали Дуриса к изучению форм государственного устройства, особенно привлекала тирания, причем ее положительные стороны. В этом смысле Боспор эпохи Спартокидов представлял широкое поле для исследовательской деятельности. Свой интерес Дурис мог удовлетворить, обратившись к только что написанному подробному сочинению по истории Боспорского царства местного историка Анонима. Дурис внес в свои "Истории" отрывки из его труда, много позже они привлекли внимание Диодора, и уже в его сокращении (а иногда и искажении) дошли до нас. Из них ясно, что боспорский историк обращал серьезное внимание на хронологию, любил точность при описании конкретных событий, не пренебрегал деталями, не считал нужным опускать в угоду властей факты, порочащие их репутацию, и наверняка стремился к объяснению поступков своих героев, опущенному Диодо-ром. Иньми словами, наш историк, как и должно представителю его профессии, в своем труде; старался ответить на вопросы: когда? как? почему? Труд Анонима был известен не только Дурису и Диодору, но и другим писателям. Этот вывод напрашивается при прочтении произведений ряда авторов, в той или иной мере по разным поводам касавшихся событий на Боспоре и в целом в Причерноморье. Речь идет о "Стратегемах" писателя II в. н. э. Полиена. Увлекшись описанием военных хитростей известных в истории полководцев, он собрал многие подобные примеры в сочинениях греческих и римских авторов, среди них несколько касаются Боспора и его правителей из династии Спартокидов. Ученые спорят, какие из рассказов Полиена восходят к Анониму, а какие взяты из других источников. Предположение В. В. Струве, что в эпизодах, несущих термин "тиран" по отношении к боспорским правителям, нельзя видеть заимствование из Анонима, не кажется достаточно обоснованным, ибо, как уже говорилось, слово "царь", употреблявшееся по отношению к Спарто-кидам Диодором, могло быть творчеством самого Диодора, а не Анонима или Дуриса. Мы не можем быть уверены в том, что Аноним никогда не называл боспорских правителей "тиранами", поэтому эпизоды Полиена с термином "тиран" могут восходить к труду Анонима, любившего конкретность, факты. Рассказы же Полиена вполне конкретны. Один из них о хитрости гераклсйскоге наварка Тинниха, сумевшего освободить Феодосию от осады боспорскими войсками в начале боспорско-гераклейско-феодосийской войны (V. 23 = ВДИ. 1948. №2. С. 216); другой - о родосском военачальнике Мемноне в связи все с той же войной (V. 44 = ВДИ. 1948. №2. С.216); четыре истории посвящены хитрым проделкам Левкона I, направленным на укрепление своей власти и государства и ослабление оппозиции ( VI. 9. 1-4 = ВДИ. 1948. №2. С.216-217); далее следует анекдот о переодеваниях Пери-сада I в стратегических целях в условиях военного времени (VII. 37 = ВДИ. 1948. №2. С.217) и рассказы о смелых варварских женщинах Тиргатао и Амаге (VIII. .55, 56 =ВДИ. 1948.№2.С.218-219)15 Думается, эпизоды, связанные со сложным и очень важным для будущего Боспора периодом расширения его земель за счет присоединения Феодосии и территории на восточной стороне Керченского пролива, восходят к труду Анонима, в первую очередь стремившегося представить картину создания и процветания могущественного греко-варварского государства в Северном Причерноморье под руководством представителей династии Спартокидов. Разумеется, это было не прямое заимствование. М.И.Ростовцев полагал, что Полиен использовал произведение какого-то эллинистического автора, который, в свою очередь, основывался на местной - и Херсонесской, и боспорской, и вообще понтийской - традиции: Аноним мог быть одним из представителей местной историографии,114Петрова Э.Б. ИСТОРИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ ^ В АНТИЧНЫХ ГОРОДАХ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ И ЕЕ ИСТОКИ. чей труд через вторые руки был использован Полисном, как, впрочем, и другими писателями более позднего времени (не исключено, что сочинение Анонима лежало в основе боспорских историй Афинея, Овидия). "Вычисленный" исследователями из "Исторической библиотеки" Диодора безымянный пантика-пейский историк прочно вошел в ряды интеллигенции античного периода истории Северного Причерноморья. Его труд о Боспорском царстве стал школой для подготовки северопонтийских историков, определил их интересы, тематику, методы работы с историческим материалом, способ его изложения. Надо полагать, что боспоряне отметили своего соотечественника и выразили ему свою благодарность и почтение каким-то декретом (наподобие декрета херсонесцев в честь Сириска) или особой надписью на его надгробном памятнике. Вспоминаются стихотворные эпитафии пан-тикапейских мыслителей Смикра, "который велик был (внушаемым к себе) доверием и у которого справедливость внедрена была в уме природою от рождения", и Стратоника, сына Зенона, хранившего "разумность и славные нравы", чью "прелестную мудрость узнают из книг бесчисленные века" (КБН. 118, 145); автор эпитафии причисляет Стратоника "к прежним великим людям", среди которых вполне мог подразумеваться и наш Аноним (рис.1). ^ Рис. 1. Надгробная стела Стратоника, сына Зенона. Известняк. Конец 1 - первая половина II в.н.э. Пантикапей. Н Нельзя не согласиться с мнением М.И.Ростовцева, что в эллинистический период в понтийских государствах, включая Бос-пор, Херсонес, существовала значительная историческая традиция; истоки ее следует искать на Бое-поре, где авторы увлекались политическими вопросами, положительно оценивали тиранию и не имели склонности к романтическим рассказам и анекдотам 16. К эллинистическим историкам Боспора (старшим из которых можно считать Анонима) восходят все наши знания о Боспорском царстве и его правителях V - начала III вв. до н. э. Здесь уместно вспомнить замечание Арриана, что упоминания об основанной милетцами Феодосии "имеются во многих литературных памятниках" (Пе-рипл.30=ВДИ. 1948. №1. С.272). Видимо, имеется ввиду именно боспорская эллинистическая литература. Увлечение Феодосией ее создателей несложно объяснить: город долгое время сохранял самостоятельность и выступал в роли торгового и политического конкурента Боспора, борьба за его присоединение оказалась для Спартокидов долгой и тяжелой, в дальнейшем он, его порт и сельская округа играли важную роль в вывозе пшеницы и других товаров с Боспора в Элладу, и Феодосия выделялась боспорскими династиями среди городов царства'7. (В.В. Струве даже полагал, что в Феодосии в годы ее героической борьбы с Сатиром I и Левконом I создалась своя литература, и относил к ней эпизод из Полиена о доблестной меотянке Тир-готао, антибоспорская позиция которой импонировала феодосийцам; когда город потерял независимость, враждебные династам сочинения были ликвидированы, но кое-что могло попасть в Гераклею Понтийскую, союзницу Феодосии в воине со Спартокидами, а также в Херсонес Таврический, гераклейскую колонию18. Гераклейские историки интересовались Феодосией в связи с особым к ней отношением их родного города.) Местная понтийская историческая традиция -продолжает рассуждения М.И. Ростовцев - была использована греческими историками эллинистического времени, чьи сочинения нам, к сожалению, почти не известны. Из них-то и черпала сведения о Понте более поздняя историческая традиция, позаимствовав преимущественно данные анекдотического и романтического характера (истории с Тир-гатао, Амагой, Левконом у Полиена, с Левконом у Овидия, диалоги Лукиана "Токсарид" и "Скиф"). Между тем эллинистическая литература была на