Ii пребывание александра в египте (осень 332 весна 331 г до н э.): События и их отражение в источниках

ГЛАВА II. ПРЕБЫВАНИЕ АЛЕКСАНДРА В ЕГИПТЕ (осень 332 - весна 331 г. до н. э.): СОБЫТИЯ И ИХ ОТРАЖЕНИЕ В ИСТОЧНИКАХ. Замысел египетского похода, судя по одному из сообщений Арриана (Arr. II. 17. 4), существовал у Александра уже во время осады Тира (первая половина 332 г. до н. э.); однако его осуществление стало возможно лишь после взятия этого финикийского города, а также крепости Газа на южной границе Палестины (лето-осень 332 г. до н. э.). В ноябре этого года Александр выступает из Газы и в течение 7 дней достигает Пелусия (Arr. III. 1. 1)1. В литературе неоднократно обсуждался вопрос о причинах, побудивших Александра предпринять покорение Египта. Согласно мнению немецкого военного историка фон Вартенбурга - одного из первых исследователей военных кампаний Александра - его египетский поход, в отличие от давшего в руки македонян господство над Восточным Средиземноморьем занятия Финикии, нельзя объяснить никакой реальной военной необходимостью. В Египте не было персидских военных контингентов, представляших угрозу для Александра, а само занятие этой страны не облегчало, а скорее осложняло продолжение восточного похода Александра, так как предоставляло Дарию III дополнительную передышку и возможность укрепить свою армию. То, что Александр все же пошел на осуществление этого предприятия, фон Вартенбург был склонен отнести за счет несовершенства военной мысли древности2. Это мнение было оспорено рядом “гражданских” исследователей эпохи Александра: так, согласно Д. Хогарту, реальным мотивом египетского похода могло стать стремление Александра закрепить свое господство над Восточным Средиземноморьем путем основания контролируемого македонянами экономического центра этого региона - Александрии3. В. Эренберг рассматривал завоевание Египта сквозь призму своей идеи о возникновении к началу 331 г. до н. э. “первой империи” Александра - своего рода “чернового варианта” его мировой державы в составе покоренных им к этому времени территорий Восточного Средиземноморья. Эта структура не была бы достаточно прочной, если бы в ней отсутствовало столь важное звено, как Египет: его подчинение превращало восточную часть Средиземного моря в средоточие подвластных Александру территорий, контроль над которым обеспечивал их политическое и военное единство (подобная логика соответствует свойственному греческой традиции “талассократическому” мышлению)4. Позднее теория “первой империи” Эренберга была в ее основных чертах поддержана Ф. Хайхельхаймом5 и Ф. Шахермайром6; в то же время с иной точкой зрения выступил Д. Коэн. Согласно его мнению, занимая Египет, Александр вряд ли преследовал столь концептуально оформленную цель, как создание гипотетической “первой империи”, а скорее руководствовался более практическими соображениями. В частности, его должен был беспокоить сложившийся в Египте с ослаблением персов после первых побед македонян вакуум власти. Такая ситуация была чревата образованием под властью одной из египетских группировок сильного государства, способного стать угрозой македонским завоеваниям в Передней Азии и естественным союзником антимакедонских партий в греческих полисах. Кроме того, занятие Египта давало Македонии возможность полностью контролировать весь греческий зерновой импорт (торговля через черноморские проливы находилась под македонским контролем уже длительное время), что опять же было немаловажно для предотвращения потенциальной угрозы власти Александра со стороны полисов Эллады7. Как представляется, работа Д. Коэна весьма существенна с точки зрения если не конкретных выводов о предпосылках завоевания Александром Египта, то во всяком случае отразившегося в ней подхода к решению этой проблемы. На наш взгляд, ее автор совершенно прав в том, что Александр - по крайней мере на том этапе его деятельности, к которому относится его вступление в Египет, - должен был исходить прежде всего из практической целесообразности этого шага, нежели из его перспектив в плане реализации какой-либо политической или идеологической концепции. О том, что создание “первой империи” в пределах стран Восточного Средиземноморья вряд ли рассматривалось Александром в качестве какого-либо, даже промежуточного, этапа восточного похода, говорит хотя бы та категоричность, с которой он отверг в 332 г. до н. э. во время осады Тира знаменитое предложение Дария III о компромиссном мире, исходившее именно из ограничения македонских владений в Азии Восточным Средиземноморьем (Arr. II. 25. 1-3; Plut. Apopht. reg. et imp. 180b; cf. Curt. IV. 5. 1-2). В то же время угроза того, что представлявший собой сравнительно легкую добычу Египет может оказаться в руках реально или потенциально недружественной Македонии силы, не могла не беспокоить Александра, перед глазами которого был пример сравнительно близкой к осуществлению с точки зрения современников попытки завоевания Египта македонским перебежчиком Аминтой (см. предыдущую главу). Бесспорно, что на деле это предприятие оказалось авантюрой, провал которой был практически предрешен; вероятность же объединения Египта под властью местной династии или какой-либо внешней силы помимо Персии или Македонии была весьма невысока. Однако не следует забывать, что подобным образом ситуацию в Египте накануне македонского завоевания мы оцениваем исходя из определенной исторической перспективы, в то время как Александр такой возможности был лишен. Учитывая, в какой степени превентивные меры в ходе войн нового времени определялись угрозами, ex post facto оказывавшимися преувеличенными или вовсе иллюзорными, следует заключить, что в войнах древности фактор таких мнимых угроз должен был играть еще большую роль. Наконец, завоевание страны древнейшей культуры, считавшейся тесно связанной с эллинским миром, вне зависимости от его военной целесообразности, должно было принести Александру при минимальных чисто военных издержках огромный моральный успех, что, учитывая наметившуюся еще во время осады Тира оппозицию продолжению восточного похода в среде старомакедонской знати8, было бы для него немаловажно. Согласно сообщениям Курция и Диодора, вероятно, восходящим к сочинению Клитарха, вступление Александра в Египет было триумфальным: в Пелусий стекались толпы египтян, готовых приветствовать его как своего освободителя от персидского владычества (Curt. IV. 7. 1-2: Aegyptii, olim Persarum opibus infensi, quippe avare et superbe imperitatum sibi esse credebant, ad spem adventus eius erexerant animos... Igitur ingens multitudo Pelusium, qua intraturus videbatur, convenerat; Diod. XVII. 49. 2: ). Арриан сообщает о прибытии македонского царя в Пелусий более сдержанно, дополняя, однако, сведения авторов “вульгаты” существенной деталью: македонский флот был заблаговременно отправлен из Финикии в Египет, и, прибыв в Пелусий, Александр обнаружил свои корабли уже стоящими в гавани (Arr. III. 1. 1:’). Таким образом, македонские сухопутное войско и флот вошли в Пелусий, не координируя своих действий, что, безусловно, было бы исключено, если бы они ожидали встретить сколько-нибудь серьезное сопротивление. Столь безоговорочная сдача Пелусия Александру в наименьшей степени может быть отнесена за счет его слабости в военном отношении: комментатор Арриана А. Босворт отмечает в связи с этим, что в IV в. до н. э. Пелусий, вероятно, при участии греческих фортификаторов был превращен в самый укрепленный опорный пункт на востоке Дельты. Судя по тому, что в 374 г. до н. э. персы так и не смогли его взять и были вынуждены вторгнуться в Египет через мендесское устье Нила (Diod. XV. 42. 2-4)9, а в 343 г. Пелусий был сдан греческими наемниками лишь в безнадежной ситуации и на почетных условиях (Diod. XVI. 49. 2-4), эта крепость могла с успехом выдержать осаду численно превосходящего противника. О крайней трудности штурма Пелусия с моря красноречиво свидетельствуют сообщения о том, что 306 г. до н. э. его укрепления предотвратили высадку в Египте войск Антигона (Diod. XX. 76. 4), а в 219 г. одно известие о дополнительном усилении крепости Птолемеем IV заставило Антиоха III отказаться от плана морского вторжения в Египет (Polyb. V. 62. 4-5). На фоне данных об исключительной укрепленности Пелусия необычайная легкость, с которой он, согласно античным авторам, был занят Александром, заставляет придти к выводу о том, что его сдача без сопротивления могла иметь место лишь по инициативе его защитников и, как, на наш взгляд, справедливо полагает Босворт, в результате предварительного соглашения с македонским царем10. Детали вступления Александра в Египет и маршрут его дальнейшего продвижения по Египту в передаче Арриана и близкого к нему “Итинерария Александра” с наибольшей вероятностью восходят к сочинению Птолемея Сотера11. Как представляется, эти сведения можно считать достоверными не только в силу традиционной позитивной оценки информации, исходящей от Птолемея (cf. Arr. Proem. 2)12, но и потому, что он был спутником Александра во время египетского похода, а в дальнейшем по понятным причинам должен был особенно хорошо представлять египетские реалии и проявлять к ним интерес. Вступив в Пелусий, Александр размещает здесь гарнизон (Arr. III. 1. 3:; по словам Курция Руфа - едва ли не большую часть своего пешего войска; cf. Curt. IV. 7. 3: ...pedestribus copiis Pelusium petere iussis...) и приказывает кораблям подняться вверх по Нилу до Мемфиса (Arr. III. 1. 3: ; Itin. 48. 1: ...inde naves Memphim per Nilum suburgueri iubet). Оба эти решения македонского царя показывают его уверенность в том, что в Египте он не встретится ни с сопротивлением, ни с враждебностью со стороны персов или местных жителей и, следовательно, по крайней мере на время своего пути от Пелусия до Мемфиса может позволить себе иметь минимальное военное сопровождение. Вероятные слабость и немногочисленность персидских военных контингентов в Египте накануне македонского завоевания и их неспособность предотвратить угрозу владычеству Ахеменидов в этой стране были констатированы нами в предыдущей главе13. Что же касается уверенности Александра в своей безопасности от местного населения Египта, при всей его склонности к импульсивным поступкам и вере в собственную удачу, как представляется, ее уместнее объяснить не этими иррациональными мотивами, а опять же некоей предварительной договоренностью с представителями египетской элиты. Из Пелусия Александр отправляется вглубь страны по правому берегу Пелусийского русла Нила по направлению к Гелиополю; при этом он “овладевал землями на [своем] пути[, которые их] жители добровольно [ему] отдавали” (Arr. III. 1. 3: ’ ’; cf. Itin. 48. 1: ipse per Heliopolem pedes eodem occursurus). Без сомнения, в данном фрагменте Арриана словом  обозначены номы Египта, через которые проходил путь македонского царя. Стоит обратить в связи с этим внимание на сообщения "Романа" Псевдо-Каллисфена о том, что в каждом городе Александра встречали приветствиями жрецы местных богов (PsCall. А. I. 34: ) и “Итинерария” - что Александр повсюду совершал жертвоприношения и устраивал священные агоны (Itin. 48. 1: ibique diis Aegypti sacra facit et sacros agonas exsequitur). Похоже, что в последнем случае описание следования македонского царя по Египту могло оказаться контаминировано со сведениями о его пребывании в Мемфисе (cf. Arr. III. 1. 4); тем не менее эти сообщения складываются в довольно отчетливую и целостную картину своего рода триумфального шествия Александра по нижнеегипетским номам. Рассмотренные нами фрагменты “Анабасиса” Арриана и “Итинерария” позволяют достаточно точно определить те номы, через которые проходил путь Александра по Египту. Из существующих источников по территориальному делению Египта на номы ситуацию, наиболее близкую хронологически ко времени македонского завоевания, отражает перечень номов в податном уставе Птолемея II Филадельфа (P. Rev. Laws. Col. 30). Из названных в нем номов на пути Александра к Гелиополю должны были лежать XIV Сетроитский ном (египетское название - ’I3bty, “Восточный”; метрополия - Силэ, егип. T3rw), в состав которого входил Пелусий14, а также лежавшие по правому берегу Пелусийского русла XVIII Бубаститский (египетское название - ’Imt, “Царское дитя”; метрополия - Бубастис, егип. Pr-B3stt-nbt-B3st) и, возможно, XX Аравийский (египетское название - Pr-Spdw, “Дом Сопда”; метрополия - совр. Сафт эль-Хина, египетское название одноименно с названием нома) нижнеегипетские номы15. По-видимому, эти номы представляли собой определенное единство не только в географическом (расположение в восточной части Дельты), но и в политическом смысле. Надпись на саркофаге современника первых Птолемеев “генерала” ([i]m[y]-r-ms3 wr tp[y] n hm.f - “первый великий начальник войска его величества”) Нектанеба (Nht-nb.f) - внучатого племянника по женской линии основателя XXX династии Нектанеба I (cf. Urk. II. 26) - содержит перечисление его титулов: “князь [и] правитель в Силэ, владыка чужеземных стран в Hnty -’I3bty”, “князь [и] правитель в [номе] “Царское дитя” и Севенните” (id. 24. 6-7: rp3t h3ty-c m T3rw hk3 h3swt m Hnty-’I3bty... ; id. 25. 6: rp3t h3ty-c m ’Imt m Tb-ntr), - а также чтившихся им местных божеств: “Осирис Хентиаменти, бог великий, владыка “Востока”; Хор, владыка Msn, бог великий, владыка Силэ; Уаджит, владычица ’Imt, создавшая Ра, владычица богов всех...” (id. 26. 14-16: Wsir Hnty-’Imnty ntr c3 nb ’I3bt Hr nb Msn ntr c3 nb T3rw W3dt nb[t] ’Imt ir[t] Rc hnwt ntrw nbw...). Топоним Hnty-’I3bty представляет собой вариант обозначения XIV нома ’I3bty, топоним Msn обозначает древний город в пределах этого же нома в районе совр. Кантара, а эпитет “владыка Msn” является обычным обозначением чтившейся в метрополии этого нома Силэ ипостаси Хора16. Упоминание богини Уаджит с эпитетом “владычица ’Imt” показывает, что титул Нектанеба “князь [и] правитель в [номе] “Царское дитя” относится к его власти не над XVIII Бубаститским номом, а над одноименным и до XXV династии составлявшим единство с ним XIX номом с метрополией в Танисе и культовым центром в городе ’Imt, где чтилась богиня Уаджит17 (если бы имелся ввиду Бубастис, в надписи безусловно фигурировала бы не Уаджит, а Бастет). Тем не менее само употребление в эпитете чтимого Нектанебом божества сравнительно архаичного топонима ’Imt, вызывающего ассоциации с былым единством XVIII и XIX номов, вместо какого-либо обозначения, однозначно указывающего на XIX ном и его метрополию Танис18, может предполагать, что полномочия Нектанеба распространялись и на XIX и на XVIII номы. Таким образом, титулатура одного египетского номарха времени первых Птолемеев указывает на распространение его полномочий на территорию обширного конгломерата номов центральной и восточной Дельты Нила, включая XIV и XVIII номы, по которым в 332 г. до н. э. проходил путь Александра по Нижнему Египту. По всей вероятности, прав Г. Бенгтсон, усомнившийся в том, что титулатура “генерала” Нектанеба отражала его реальные властные полномочия19: можно предположить, что в его время вошедшие в нее наследственные титулы носили уже скорее церемониальный характер, в то время как в действительности упомянутые в них территории управлялись не обладателем этих титулов, а птолемеевскими чиновниками. Вместе с тем оформление этой титулатуры должно было относится ко времени предков Нектанеба, чья власть над перечисленными в ней территориями носила вполне реальный характер. В этой связи особое значение приобретает родство Нектанеба c XXX династией, подчеркнутое его личным именем, совпадающим с именем ее основателя, и прямым указанием его надписи. Очевидно, он принадлежал к роду, которому принадлежало лидерство в севеннитской номовой группировке египетской элиты, вплоть до 343 г. до н. э. в лице царей XXX династии стоявшей во главе страны, а после вторжения Артаксеркса III ставшей одной из главных антиперсидских и в конечном счете промакедонских сил Египта (см. предыдущую главу). Множественность титулов “генерала” Нектанеба показывает, что династия правителей, к которой он принадлежал, возглавляла не только севеннитскую местную группировку, но и более широкую коалицию номов Нижнего Египта. Согласно демотическому “Эпосу о Петубасте”, отразившему политическую ситуацию в Египте ок. второй четверти VII в. до н. э.20, в Дельте существовала группировка т. н. “четырех тяжелых номов Египта” (P. Spieg. IV. 12: p3 4 t3 hrs n Kmy) - Севеннита, Мендеса, Таниса и нома T3-ht, - находившихся в тесном, прежде всего военном, союзе. По мнению В. Шпигельберга, воспринятому В. В. Струве21, состав этой коалиции в несколько расширенном виде оказался воспроизведен в перечне нижнеегипетских “номов каласириев” у Геродота (Herod. II. 165), где ному T3-ht соответствует Афтийский ном. Локализация этого нома небесспорна; по мнению Струве, участие в противоборстве за панцирь Инара на стороне “тяжелых номов” правителя входившего в Сетроитский ном Пелусия22, а также упоминание этого нома во фрагменте Александра Полигистора рядом с Мендесским и Севеннитским, предполагющее их территориальное соседство23, позволяют отождествить T3-ht и Афтийский ном с XIV Сетроитским номом Нижнего Египта. Как представляется, аргументы В. В. Струве более весомы, чем те, при помощи которых В. Хельк постулирует отождествление Афтийского нома Геродота с XX нижнеегипетским номом24. В таком случае надпись “генерала” Нектанеба указывает на сохранение коалиции “тяжелых номов” Дельты (пользуясь термином Геродота, “номов каласириев”) в неизменном составе спустя свыше трехсот лет после ее первого упоминания в “Эпосе о Петубасте”25. Подобное наблюдение исключительно ценно само по себе как показатель стабильности группировок египетских номов I тысячелетия до н. э.; однако в контексте настоящей работы оно доказывает, что территория следования Александра по Нижнему Египту вплоть до Гелиополя находилась под контролем единой политической силы, дружественно настроенной по отношению к македонскому царю.26 По-видимому, именно контроль севеннитской группировки над Пелусием сделал возможным беспрепятственное и даже триумфальное вступление македонских войска и флота в этот форпост. Становятся вполне объяснимыми и приобретают достоверное звучание указания источников на торжественный прием, оказываемый Александру в контролируемых севеннитской группировкой номах. Наконец, в подчинении севеннитских правителей должны были находиться военные отряды, сформированные, если судить по охвату их владений, на базе людских ресурсов всей центральной и восточной Дельты27; опираясь на их поддержку, Александр вполне мог позволить себе двинуться вглубь страны с минимальным греко-македонским военным сопровождением28. Нет никакого сомнения, что с самого начала главной целью египетского похода Александра был Мемфис; стоит, однако, обратить внимание, что в качестве промежуточной цели его похода по Нижнему Египту Арриан и “Итинерарий Александра” называют древнейший египетский центр солнечного культа Гелиополь (Arr. III. 1. 3; Itin. 48. 1). По сообщению Арриана, Александр прибыл в Гелиополь, перейдя через пустыню (Arr. id. 4: ...); возможно, в этом следует видеть указание на то, что путь македонского царя проходил через XX Аравийский ном, действительно отделенный от долины Нила небольшой полосой пустыни. В дальнейшем территория XX нома (“Аравия подле Героополя”), наряду с другой пограничной областью к западу от Дельты (“Ливией”), выделяется Александром в особую административную единицу (Arr. III. 5. 4); не исключено, что посещение этой территории македонским царем при вступлении в Египет, намек на которое угадывается в рассмотренном сообщении Арриана, объясняется именно ее значением пограничного района. Следует сказать, что из античных нарративов лишь восходящие к Птолемею Арриан и “Итинерарий” cпециально и, видимо, не случайно упоминают о кратковременном пребывании Александра в Гелиополе. Чем же особенно значительным мог быть ознаменован визит македонского царя в древнейший центр культа солнечного бога Ра? С одной стороны, это мог быть совершенно незначительный эпизод, зафиксированный Птолемеем лишь постольку, поскольку, как правитель Египта, он мог проявить вполне закономерный интерес ко всем деталям пребывания Александра в этой стране. Вместе с тем стоит, возможно, несколько забегая вперед, обратить внимание на значение для царского культа Александра как сына Зевса-Аммона категорий египетского солнечного культа, прежде всего самой идеи рождения царя от верховного бога солнца, связь которой с Гелиополем прослеживается достаточно четко по меньшей мере с эпохи V династии. В массовом сознании египтян позднего времени представления, связанные с общеегипетским солнечным культом, напротив, оказались уже очень сильно потеснены культом Осириса, а также номовыми культами и были несравненно менее известны и популярны29. Таким образом, вполне допустимо с известной долей осторожности высказать предположение, что именно в Гелиополе могло произойти непосредственное знакомство Александра с египетским почитанием верховного солнечного бога и связанной с ним доктриной царского культа и, может быть, впервые были сформулированы его претензии на рождение от божества. Покинув Гелиополь, Александр направляется уже непосредственно в Мемфис - главный политический центр Египта этого времени. По-видимому, именно на пути македонского царя к Мемфису произошла его встреча с персидским сатрапом Египта Мазаком, который предпочел добровольно передать ему все денежные средства и прочее имущество Великого царя, бывшее в его распоряжении (Curt. IV. 7. 4). По сообщению авторов “вульгаты”, в Мемфисе Александр был занят решением ряда административных вопросов. Характерно, что Курций Руф говорит об административных решениях Александра дважды: он кратко упоминает о предпринятом им до посещения оазиса устройстве “дел таким образом, чтобы не изменить ничего из отеческих обычаев египтян” (Curt. IV. 7. 5: conpositisque rebus ita, ut nihil ex patrio Aegyptiorum more mutaret) и затем возвращается к этой теме более подробно уже после описания посещения Александром оракула Аммона, называя ряд имен назначенных им должностных лиц (id. 8. 4-5). В обоих случаях сообщениям Курция об организации македонским царем управления Египтом предшествуют упоминания о его намерении подняться вверх по Нилу во внутренние области Египта и даже в Эфиопию, причем в первом случае, до путешествия в оазис, это намерение якобы было осуществлено (id. 7. 5: a Memphi eodem flumine vectus ad interiora Aegypti penetrat), а во втором - оставлено из-за недостатка времени (id. 8. 3-4: cupido haud iniusta, ceterum intempestiva incesserat, non interiora modo Aegypti, ceterum Aethiopiam invisere... Sed imminens bellum ... tempora exemerat). По-видимому, эти фрагменты представляют собой “удвоенное” упоминание одного и того же эпизода; однако намерение Александра подняться вверх по Нилу если и не было апокрифическим, то, при насыщенности “программы” его пребывания в Египте, скорее всего осталось неосуществленным. Дважды - до и после описания путешествия Александра в оазис Аммона - упоминает об организации им управления Египтом Диодор (Diod. XVII. 49. 2, 52. 7). Стоит заметить, что Арриан, давая в заключительной из глав “Анабасиса”, посвященных пребыванию Александра в Египте наиболее подробное и не разбитое на две части описание его мероприятий по устройству управления страной (Arr. III. 5), не уточняет, были ли они предприняты до путешествия Александра в оазис Сива или уже после его возвращения оттуда в Мемфис; вероятно, по крайней мере некоторые из них должны относиться к первому пребыванию Александра в Мемфисе до посещения оазиса. При этом употребление и Диодором и Аррианом одного и того же выражения для обозначения египетских внутренних дел -  (Diod. Loci cit.; Arr. III. 5. 2) - наводит на мысль о едином источнике, используемом при описании этого аспекта деятельности Александра в Египте как Аррианом, так и авторами “вульгаты”, вернее автором их прототипа Клитархом, в произведении которого административные меры Александра, вероятно, и оказались разбиты на два эпизода. Забегая несколько вперед, следует сказать, что таким общим для обеих этих традиций источником, на наш взгляд, могло быть только сочинение придворного историографа Александра Каллисфена30. Согласно сообщению, присутствующему лишь у Арриана, который, очевидно, опирается в этом случае на Птолемея, Александр, оказавшись в Мемфисе, “принес там жертву разным богам, в том числе Апису, и устроил гимнический и мусический агоны; ради этого к нему съехались знаменитейшие мастера из Эллады” (Arr. III. 1. 4: ... ). Благочестие Александра по отношению к Апису, подчеркнутое в этом фрагменте, должно, очевидно, по мысли его автора составлять особый контраст с отмеченными греческой традицией случаями гибели этого священного животного от рук персидских властителей Египта31. По мнению В. Эренберга, помимо Аписа, в какой-то степени известного эллинскому миру и чтившегося, например, навкратисскими греками, в данном фрагменте Арриана имеются ввиду и чисто египетские божества, подобные Птаху и его огдоаде, совершенно чуждые эллинам и воспринимавшиеся ими как варварские32. Замечание Эренберга нуждается в некоторой корректировке: почитание Аписа, вне зависимости от его известности среди эллинов, без сомнения, также оставалось чисто египетским и, следовательно, достаточно чуждым их религии по своему содержанию и обрядности культом. В то же время сам факт совершения жертвоприношений в Мемфисе в дни пребывания там македонского царя и личного участия в них Александра весьма показателен. В отличие от античного мира, где доступ к участию в религиозном ритуале был в принципе открыт любым частным лицам, в Египте жертвоприношения и иные обряды могли осуществляться лишь жрецами, действующими от имени легитимного царя Верхнего и Нижнего Египта как посредника между миром и божеством и главы египетских культов33. Тем самым непосредственное участие Александра в совершении жертвоприношений, отразившееся в приведенном фрагменте Арриана, предполагает, что при этом он должен был выступать в каком-то качестве, признаваемом египетской религией. Единственным возможным для Александра качеством такого рода, учитывая, что египетского жреческого сана он, безусловно, не имел, оказывается сакральный статус царя Верхнего и Нижнего Египта. Предположить, что упомянутые в данном фрагменте жертвоприношения были совершены мемфисскими жрецами от имени Александра как частного лица без его прямого в них участия, невозможно, так как в этом случае пришлось бы пойти на совершенно неправдоподобное допущение, что само совершение этого ритуала жрецами было санкционировано каким-то отличным от Александра сакральным правителем, признаваемым легитимным царем Верхнего и Нижнего Египта. Любопытно сопоставить данное сообщение Арриана с еще одним хорошо известным случаем участия неегиптянина в почитании Аписа, а именно с эпизодом биографии Тита в передаче Светония: когда, на пути через Египет в Италию по окончании Иудейской войны, он принял участие в “освящении мемфисского быка Аписа” (очевидно, в торжестве в честь обретения нового священного быка), возложив на себя “диадему” (по-видимому, египетский царский венец), это вызвало опасения в окружении Веспасиана, что он готовится поднять мятеж против отца и провозгласить себя императором (Suet. Div. Titus. 5. 3). Скорее всего, возложение Титом на себя венца не было равнозначно его коронации по египетскому обряду, а лишь означало принятие им признаваемого египетской религией статуса в рамках данного ритуала; однако, по всей вероятности, оно было воспринято как вполне реальная претензия с его стороны на уникальный, теоретически распространяющийся на весь мир сакральный статус царя Верхнего и Нижнего Египта и, соответственно, на отстранение от него и вообще от власти Веспасиана. Подобная более поздняя аналогия может быть расценена как дополнительный аргумент в пользу предположения о том, что участие в торжестве в честь Аписа было возможно для Александра лишь в качестве правящего фараона; соответственно, принятие им этого статуса должно было состояться едва ли не сразу после его вступления в пределы Египта. Не меньшее значение имеет и сообщение фрагмента Арриана об устройстве Александром в Мемфисе греческих агонов и приглашении на них мастеров из Эллады. В необычном сочетании египетской обрядности и греческих игр В. Эренберг увидел смелую попытку совместить, казалось бы, несовместимое, ставшую первым проявлением Александровой политики слияния Востока и эллинского мира34. Как представляется, подобная оценка вновь приписывает Александру большую, чем было свойственно ему на самом деле, концептуальность мышления. Между тем А. Босворт обращает внимание на то, что торжества с участием греческих мастеров Александр устраивает неоднократно, не только в Мемфисе, но и при праздновании занятия Финикии в 331 г. до н. э. (Plut Alex. 29), в 324 г. до н. э. в Сузах во время знаменитого “массового бракосочетания” его приближенных и дочерей персидской знати (Chares. FGrHist. 125. F. 4 = Athen. XII. 538b-539a), и чуть позже в Экбатанах в дни скорби по Гефестиону (Arr. VII. 14 10; Plut. 29)35. Как видно, к подобному шагу Александр прибегает в тех случаях, когда ему необходимо привлечь внимание эллинского мира к событиям, важным для его политического курса либо для него лично. Вероятно, пропагандистский характер организации Александром подобных торжеств вполне осознавался и его современниками36. Таким образом, устраивая игры с участием греческих знаменитостей в Мемфисе, Александр, по-видимому, совершенно сознательно стремится привлечь внимание всей Эллады к тому, что происходит вокруг него в Египте, подготавливая некий демарш, предназначенный именно для греко-македонской среды и долженствующий получить в эллинском мире возможно больший резонанс. В источниках присутствует минимум точных сведений о продолжительности пребывания Александра в Египте и его отдельных эпизодов; поэтому при ее определении приходится совмещать использование содержащихся в них косвенных указаний с элементами “экспертной оценки”. Выше мы постарались показать, что вступление Александра в Пелусий должно относиться к началу ноября 332 г. до н. э.37; принимая предложенную У. Вилькеном и кажущуюся нам справедливой датировку основания Александрии 20 января 331 г. до н. э.38, следует заключить, что путь Александра от Пелусия до Мемфиса и, очевидно, большая часть его первого пребывания в египетской столице приходится на конец 332 г. Соответственно, ок. самого рубежа 332 и 331 гг. до н. э. македонский царь с отборной частью своих войск покидает Мемфис и спускается по течению Нила до его Канопского устья (Arr. III. 1. 4-5; Curt. IV. 7. 6). При этом авторы “вульгаты” уверенно называют посещение оракула Зевса-Аммона в оазисе Сива определившейся с самого начала главной целью Александра путешествия по западной Дельте и западным границам Египта (Curt. IV. 7. 5; Diod. XVII. 49. 2; Iust. XI. 11. 2), не уделяя в своем повествовании внимания другим его событиям, за исключением основания Александрии. Как кажется, в столь категорическом указании на цель Александра автор прототипа этих сообщений Клитарх исходил скорее из того, каким образом события пребывания Александра в Египте виделись ему ex post facto, нежели их непосредственным современникам и самому македонскому царю в 332-331 гг. до н. э. Бесспорно, что посещение Александром оазиса Аммона и его провозглашение сыном этого божества имело для истории его царствования фундаментальное значение; однако это стало очевидно лишь в определенной, хотя и не слишком отдаленной перспективе, а сам Александр, даже стремясь всем сердцем к успеху связанного с посещением оазиса демарша, вряд ли мог быть полностью в нем уверен. Между тем целый ряд эпизодов этого путешествия Александра увенчался конкретными результатами, имевшими немалую ценность в военном и дипломатическом отношении для закрепления македонского присутствия в Египте. Их достижение должно было входить в цели македонского царя, как представляется, не в меньшей степени, чем посещение оракула Зевса-Аммона. Следует в полной мере учесть этот момент, к которому нам предстоит вернуться еще раз при обсуждении вопроса о мотивах путешествия Александра к оракулу. Как уже упоминалось, одним из главных событий путешествия Александра по Дельте и западным рубежам Египта стало основание им самого знаменитого из получивших его имя городов - Александрии Египетской. Если в оценке значения этого события, приведшего к возникновению находящегося под македонским контролем укрепленного пункта и торгового центра на побережье Средиземного моря, исследователи сравнительно единодушны39, то в связи с его датировкой между ними возникают серьезные разногласия, вызванные расхождениями в источниках. Согласно Арриану, Александрия была основана после того, как македонский царь спустился из Мемфиса вниз по Нилу к его Канопскому устью и оказался вблизи залива Мариа (Arr. III. 1. 4-5: ). Плутарх не описывает путь Александра вниз по Нилу столь подробно, однако, как и Арриан, сообщает, что Александрия была основана до посещения македонским царем оазиса Сива (“Александр поставил надзирателей следить за постройкой города, а сам отправился в храм Аммона” - Plut. Alex. 26: ). Арриан основывает свой рассказ о пребывании Александра в Египте на данных Птолемея, Аристобула и, по крайней мере отчасти, как мы постараемся показать ниже, Каллисфена. Присутствие в “Жизнеописании Александра” неоднократных ссылок на Каллисфена (в частности, при описании пути Александра к оазису Аммона - Kallisthenes. FGrHist. 124. F. 14b = Plut. Alex. 27; см. также F. 36, 37 = Plut. Alex. 33), наводит на мысль о том, что именно его сочинение могло лечь в основу сообщений Плутарха о пребывании македонского царя в Египте. Таким образом, сообщения об основании Александрии до посещения македонским царем оазиса Аммона восходят к сочинениям его современников и участников его походов, из которых по крайней мере Птолемей и Каллисфен без сомнения были его спутниками в Египте, в том числе, возможно, и в путешествии в западную Дельту и к западным рубежам страны. Их сведения должны отличаться особенной достоверностью именно в том, что касается последовательности событий и маршрутов Александра в ходе его пребывания в Египте; стоит заметить, что чисто констатирующие сведения подобного рода едва ли могли подвергнуться искажениям по каким-либо идеологическим мотивам. Соответственно, высока вероятность то ir.n.f hnw.f P3-kdt-n-nsw-bit-Stp-n-Rc-Mry-’Imn-s3-Rc-’Irwksidrs rn.f hr gs w3d-wr H3w-nbw Rckdt rn.f hnt[y] - “сделал он (Птолемей) местопребывание свое, “Постройка царя Верхнего и Нижнего Египта Сетепенра Мериамона сына Ра Александра” имя его, на берегу моря Греческого, Ракотис имя ее прежнее”; о термине hnw - буквально “местопребывание, пределы” - как обозначении резиденции царя или его наместника и, соответственно, столицы страны см. Wb. III. 369. 17 - 370. 5-7). Таким образом Александрия, несмотря на далеко идущие планы ее основателя, на протяжении его царствования вряд ли успела стать более чем одним из военных и торговых пунктов на средиземноморском побережье Египта и безусловно не была официальной столицей страны, которой оставался Мемфис. Согласно “Роману об Александре”, 25 тиби стало в б