Camilo José Cela

Camilo José CelaNÓTELAS CORTAS y CUENTOS EDITORIAL «PROGRESO» MOSCÚ, 1975 Составитель, автор предисловия и комментария М. ДЕЕВ Художник А. Белюкин Редактор ЯЗ. ПевцовК. X. СЕЛА «РАССКАЗЫ» На испанском языке Издательство «Прогресс», 1975. 60602-667 014(01)-75ТВОРЧЕСТВО КАМИЛО ХОСЕ СЕЛЫ Камило Хосе Села, один из самых известных современных испанских писателей, родился в про­винции Ла-Корунья 11 мая 1916 года. Отец его был галисиец, в жилах матери текла смешанная англо-итальянская кровь. Детство писателя прошло в постоянных переез­дах: отец, таможенный чиновник, служил в разных испанских городах, а одно время даже в Лондоне. Наконец в 1925 году семья окончательно обосно­валась в Мадриде. Будущий романист окончил сред­нюю школу (он учился в различных духовных учебных заведениях), как он сам пишет, без особых успехов, и начал изучать медицину, но вскоре охладел к занятиям и бросил учебу. Еще будучи студентом, Села проявил живой интерес к литературе; несмотря на это, он по настоя­нию отца стал готовиться к поступлению на тамо­женную службу. Вспыхнувшая гражданская война перечеркнула все эти планы. 3 Гражданская война в Испании (1936—1939), несправедливая со стороны фашистов и их союзников, гитлеровской Германии и Италии Муссолини, заста­вила Селу о многом задуматься и наложила свой отпечаток на творчество писателя. После войны в Испании наступил период обску­рантизма; на долгие годы умолк голос прогрессив­ной интеллигенции. Как бы подводя итог граждан­ской войне и ее последствиям, Села говорил: «El inte­lectual español fue el gran perdedor de la guerra civil y quizás también de toda la historia española» («Papeles de Son Armadans», enero 1967). Камило Хосе Села возвращается в столицу, начинает занятия на юридическом факультете, но через три года уходит из университета, на итог раз уже окончательно. Он поступает на работу в управление национального профсоюза текстиль­щиков, на скромную должность делопроизводителя, по его словам, вторую снизу после должности швейцара. В это время он пишет роман «Семья Паскуаля Дуарте», который вышел в свет в Мадриде в 1942 году. Надо сказать, что свою первую книгу Села напи­сал еще в 1936 году в Мадриде, когда фашистские самолеты зверски бомбили город; но эта книга стихов под названием «Попирая свет неверный дня» (строки из «Сказания о Полифеме и Галатее» Гонгоры) была опубликована лишь в 1945 году. Обострившаяся болезнь легких, которой он забо­лел еще до войны, вынудила Селу поехать для продолжительного лечения в горный санаторий в Сьерра-де-Гуадаррама. Там он много читает, особенно средневековую испанскую литературу, а также книги писателей, тяготеющих не только к изображению народного, смешного, но и карикатур­ного, уродливого и жестокого. Конечно, речь идет о произведениях, которые предпочитал молодой Села, но они позволяют нам видеть, так сказать, корни его склонностей, его литературных вкусов, и, следо­вательно, лучше понять его творчество. Во многих книгах Селы заметно влияние Серван­теса, русских романистов прошлого века (особенно Достоевского), испанских писателей-представите­лей «поколения 98 года»: Валье-Инклана, Асорина, Барохи, Унамуно, Антонио Мачадо. Эти вкусы Селы, без сомнения, устойчивые, в немалой степени определили характерные черты его стиля, не претерпевшие за многие годы особых изменений. Критики говорят также, и не без основания, о том влиянии, которое оказал на Селу известный испанский философ-экзистенциалист Ортега-и-Гас-сет с его проповедью индивидуализма в противовес официальной франкистской доктрине так называемой «испанской общности». (Это понятие используется идеологами франкизма для доказательства того, что испанский национальный дух якобы по природе своей чужд всякой революционной [борьбе.) Влия­ние Ортеги особенно заметно в таких книгах, как «Семья Паскуаля Дуарте», «Улей» и «Скопище жаж­дущих». Пожалуй, интересно отметить, что Села никогда не участвовал в литературных конкурсах; только раз его книга была премирована (роман «Рыжая» в 1955 году получил премию критики). Но его слава писателя, великолепного стилиста, все время растет; в 1957 году Камило Хосе Села становится членом Испанской академии языка — всего лишь через тринадцать лет после того, как он написал свою первую книгу. Сам писатель говорит: «Ме considero el más importante novelista español desde el 98 y me espanta el considerar lo fácil que me resultó. Pido perdón por no haberlo podido evitar» (Auto- biografía, Obra completa, t. 2). Разумеется, мы не знаем, всерьез или в шутку —а как известно, Села любит пошутить— говорит писатель о своем значении; что же касается легкости, с какой он якобы добился успеха, то здесь Села явно преувеличивает. Потому что за сравнительно короткий период он напи­сал семь романов, несколько сборников рассказов, ряд повестей, не говоряуже о статьях, эссе, стихах... Села всегда много работал, и если бы мы попытались перечислить все им написанное, получился бы очень длинный список. В настоящее время писатель живет в городе Пальма на острове Майорка, издает ежеме­сячный литературный журнал «Папелес де Сон Армаданс» (Сон Армаданс—старинный квартал Пальмы), в котором сотрудничают многие передо­вые представители испанской интеллигенции. * В нашем кратком обзоре творчества Камило Хосе Селы мы, естественно, не можем не остановиться на его больших романах. Ниже мы расскажем в общих чертах об основных идеях этих произведе­ний и их стилистических особенностях. «Семья Паскуаля Дуарте» (1942), первый роман Селы, имел огромный успех и принес писателю славу. Это как бы исповедь Паскуаля Дуарте, эстремадурского крестьянина, совершившего несколько кровавых преступлений и ожидающего в тюрьме своей смерти. Очень важно подчеркнуть, что Паскуаль Дуарте—не преступник от рождения, не злодей, думающий лишь о том, как бы убить своего ближнего. Совсем наоборот: ему не чужды добрые чувства, сострадание, привязанность... Но обстоятельства заставляют его убивать, и он уби­вает несколько человек, среди них свою мать— кстати, единственного человека, которого он смер- 6 тельно ненавидел, так как считал ее виновницей всех его несчастий. То, что делает Паскуаль Дуарте— это протест против безразличного, жестокого обще­ства, находящегося в моральном тупике. Эта цент­ральная мысль романа не осталась незамеченной: франкистские власти запретили роман. Описание мира как нагромождения ужасов, смер­тей, несправедливостей и жестокостей, которое мы видим в «Семье Паскуаля Дуарте» (а источником такого видения мира является испанская действи­тельность), получило название «тремендизма» (от испанского слова «тремендо»—«ужасный»). Это литературное течение быстро стало модным; многие писатели пошли по следам Селы, взяв у него чисто внешнюю сторону и не углубляясь в социальные проблемы. Сам Села, бесспорный глава тремендизма, позже отходит от этого течения и говорит, что «el tremendismo, entre otras cosas, es una estupidez de tomo y lomo» (Prólogo al libro «Mis páginas preferi­das», Madrid, 1955). «Флигель упокоения» (1943), где также присут­ствует рок,—роман без бурных страстей, почти без всякого действия. Села сознательно избирает этот новый для себя путь, потому что он захотел про­верить силы, по его собственным словам, «на пробном камне покоя, бездействия». В романе думают и гово­рят больные туберкулезного санатория, для кото­рых в жизни есть только одно—их болезнь. Это изолированный, статичный мирок тщетных надежд, не имеющий почти никакого контакта с миром здо­ровых людей. Книгу нельзя назвать большим успе­хом Селы, как, впрочем, и другой его роман «Мис­сис Колдуэлл говорит со своим сыном» (1952)— собрание мыслей, воспоминаний, различных эпизо­дов, которые рассказывает тяжело больная миссис Колдуэлл, обращаясь к своему сыну, моряку, погибшему в Эгейском море. Снова мы видим болез­ненный мир, мир галлюцинаций и кошмаров. В «Новых похождениях и злоключениях Ласа-рильо с Тормеса» (1944) Села помещает классиче­ского героя плутовского романа в реальные условия сегодняшней Испании. Современный Ласарильо, в отличие от прежнего, не встречает добрых людей, видит повсюду безрадостную картину, и в конце-концов его отправляют на призывной пункт в Мад­риде (вспомним, что в XVI веке Ласаро устроился весьма недурно—глашатаем в Толедо). Представ­ляется все же, что Села не использовал до конца всех возможностей, которые давал ему этот жанр; не исключено, однако, что он просто не захотел ими воспользоваться, привлеченный прежде всего экспрессивной стороной: живым народным языком, обычаями и другими фольклорными элементами. В общем, это произведение которое сам автор назвал «зародышем» своих путевых очерков, не поста­вило больших социальных проблем. В тот же период Села написал «Улей» (1943)— книгу, которая по понятным причинам не могла быть опубликована в Испании и вышла в свет лишь в 1951 году в Буэнос-Айресе. В этом романе уже нет изолированного, абстрактного мирка; действие происходит в Мадриде в 1942 году. В кафе некоей доньи Росы многочисленные персонажи появляются на мгновение, чтобы рассказать какую-нибудь исто­рию, перекинуться парой слов с друзьями, бросить полный любви взгляд или затеять скандал — и исчезают, освобождая сцену для других «актеров». Такой метод позволяет автору дать очень широкую картину жизни испанского общества, особенно сред­них слоев. Нужно сказать, что действующие лица едва обозначаются несколькими штрихами, но Села вообще не любит детально описывать своих героев, 8 предпочитая давать им краткие характеристики и подчеркивать главное, типическое. «Улей» явился одной из первых книг испанских писателей, в которой резко критиковалась испанская действительность. Села убедительно доказывал, что духовная бедность, серость, нищета были «плодами победы» фашизма в гражданской войне, что жизнь народа в этих условиях бесперспективна. Известный испанский критик Алонсо Самора Висенте, харак­теризуя персонажей «Улья», справедливо отмечает «el rasgo supremo de imprecisión, de azar, de hoja lanzada al viento que tienen todos los personajes».* Кто процветает в этой жизни? Богачи вроде доньи Росы, которые называют всех неугодных им «крас­ными» и боятся, что гитлеровцы проиграют войну. Остальные персонажи влачат серую, жалкую жизнь: бесцельно толкутся в этом огромном улье, который символизирует собой Мадрид или, в более широком смысле, современную испанскую действительность. Большое значение имеет предисловие писателя ко второму изданию «Улья» (Мехико, 1955), где он выразил свою точку зрения на роль литера­туры: «Sé bien que "La Colmena" es un grito en el desierto; es posible que incluso un grito no demasiado estridente o desgarrador. En este punto jamás me hice vanas ilusiones. Pero, en todo caso, mi conciencia bien tranquila está. Escuece darse cuenta que las gentes siguen pensando que la literatura, como el violín, por ejemplo, es un entretenimiento que, bien mirado, no hace daño a nadie. Y ésta es una de las quiebras de la literatura. Pero no merece la pena que nos dejemos invadir por la tristeza. Nada tiene arreglo: evidencia, que * Alonso Zamora Vicente. Camilo José Cela, Madrid, 1962, pág. 64. 9 hay que llevar con asco y resignación. Y, como los más elegantes gladiadores del circo romano, con una sonrisa en los labios». Здесь мы видим очевидное противоречие: утверж­дая, что литература—это не просто средство развле­чения, Села, тем не менее, не отваживается про­возгласить ее боевой характер и сводит роль писателя к роли этакого «нотариуса», регистратора событий. Он не раз излагает эту точку зрения: «...No se olvide que mi papel no pasa de ser el del ponente que informa, el del testigo que quizás sea un testigo de excepción, pero que, en caso alguno, es el juez que resuelve y falla...» (Prólogo al libro «Mis páginas preferidas», 1955). «...El escritor es el notario de la conciencia de su tiempo y de su mundo... Está vedado, por las reglas del escritor, el querer tomarse una perspectiva que, al empequeñecerlas, embellezca las figuras, las situa­ciones y los arrebatos. Todo tiene su tamaño, bueno o malo, pero concreto y limitado, exacto y despiada­damente inflexible» («La galera a la literatura», 1955). Надо отметить, что в последующие годы это кредо писателя осталось неизменным. Творческий метод, которому следует Камило Хосе Села, имеет несколько названий: «метод фото­камеры», «метод кинокамеры», «объективистский метод» и т. п. Когда писатели пятидесятых годов начали его применять, он был единственно возмож­ным в тех условиях. Писатели той поры регистри­ровали, «фотографировали» страшную действитель­ность и показывали эти фотографии народу, обличая тем самым франкистский режим. В своих лучших произведениях, носящих отчетливую печать реа­лизма (особенно в «Улье»), Села тоже действует как «нотариус», обвиняющий франкизм. Но если одни писатели интересуются прежде всего социаль- 10 ным и политическим, то другие — и среди них Села — в центр своего внимания ставят человече­скую ограниченность и аморальность. Убежденные в том, что ничего изменить нельзя, они показывают лишь отвратительные, страшные картины действи­тельности... После этого краткого анализа метода и эстети­ческих позиций Камило Хосе Селы вернемся снова к его произведениям. В ряду больших романов Селы особняком стоит «Рыжая». Когда в 1954 году Села посетил амери­канский континент, он был объявлен почетным гостем Венесуэлы и обязался написать роман, дей­ствие которого происходило бы в этой стране. Так в 1955 году появилась «Рыжая» — трагическая история Пипии Санчес, женщины необыкновенной смелости и стойкости духа. Одно несчастье за другим обрушиваются на Рыжую: умирает ее первый муж, погибают второй муж и сын — и все при исклю­чительно трагических обстоятельствах; она собствен­ной рукой убивает того, кого считала своим отцом. Против нее сам рок, но земля, стада властно зовут ее, и она отдает им себя всю, без остатка. В этом романе Села продолжает хорошо извест­ные традиции испанских писателей, в поисках необычной обстановки для своих героев обращавших взоры к Америке (вспомним хотя бы Валье-Инклана и его «Тирана Бандераса»). Все те же бескрай­ние американские просторы, бурные страсти, тра­гические события... Тенденции, о которых мы говорили при разборе «Улья», заметны и в других книгах Селы. В «Ско­пище жаждущих» (1962) эти тенденции, названные некоторыми критиками «виталистскими», видны осо­бенно отчетливо. Речь идет о концепции жизни 11 как цепи случайных, разрозненных явлении, лишен­ных необходимой внутренней связи. В книге более двухсот эпизодов, и в каждом из них появляются все новые и новые персонажи. Композиция произ­ведения очень своеобразна: в первой части, которая здесь называется «тьемпо»—«тайм», мы видим сто действующих лиц (от первого до сотого), во второй наблюдаем обратный порядок их появления (от сотого до первого); таким образом, читатель дважды встре­чается с каждым персонажем, находящимся в некоем генеалогическом родстве со многими другими. В результате перед ним проходит как бы одна большая семья. Почти все действующие лица имеют физический или умственный недостаток; даже их добрые чувства и поступки облечены в какую-то отталкивающую форму. Таким образом, мир и дей­ствительность вновь показываются как нечто траги­ческое, бездуховное, не имеющее как бы права на существование. В этой книге Села рисует образы своих «героев» с присущей ему иронией и сарказмом, выступая большим мастером гротеска. В последнем романе (следует отметить, что лишь «Семью Паскуаля Дуарте», «Улей» и «Рыжую» можно считать романами в полном смысле этого слова, остальные являются ими только по названию), озаглавленном «Канун и праздники в честь святого Сан-Камило в 1936 году в Мадриде» (1969), рас­сказывается о Мадриде и некоторых исторических событиях тех дней. Как и в «Улье» и в «Скопище жаждущих» здесь нет сколько-нибудь заметных по своему положению в обществе персонажей: в основном это проститутки, гомосексуалисты и подобные им типы. Мы не видим мадридцев, которых волновали бы острые полити­ческие проблемы, не видим трудящихся, героически сражавшихся с фашистами после начала мятежа. 12 Верный своему принципу беспристрастности, Села не становится ни на ту, ни на другую сторону; по словам испанского критика Хосе Доминго, он старается приписать все беды «этому вспыльчи­вому и братоубийственному характеру» испанцев. Критик пишет, что с точки зрения формы в книге много нововведений: «La alternancia de distintas acciones sin ningún signo de separación, la yuxtaposi­ción de diálogos y parte expositiva sin solución de continuidad, la anarquía de la puntuación... la inter­calación en la narración de noticias y anuncios extraí­dos de la prensa de la época»*. К этому следует добавить, что Села в этой книге доводит изображение низменного до предела, употреб­ляет непристойные слова и выражения (как известно, он является автором «Словаря тайных слов»), вновь обращается к тремендистским эффектам. Все это, по-видимому, свидетельствует о том, что писатель пока не смог преодолеть тенденции, о которых мы говорили выше. Видное место в творчестве Селы занимают путе­вые заметки. Здесь мы тоже можем говорить об изве­стном продолжении традиций, например, писателей «поколения 98 года» (вспомним «Пейзаж Испании глазами испанцев» Асорина и «Хождение по Испа­нии» Унамуно), которые странствовали по землям Испании, стараясь доискаться самой глубокой прав­ды. Новое поколение писателей возрождает этот жанр, чтобы с новых, критических и реалистических позиций подойти к оценке действительности. Камило Хосе Села написал «Путешествие в Аль-карршо» (1948), «От Миньо до Бидасоа» (1952) и другие книги путевых заметок, причем некоторые *José Domingo. C.J.C. goza de buena salud, "ínsula", febrero 1970, N 279. 13 из них даже имеют научное значение (например, «Евреи, мавры и христиане», 1956). В этих заметках Села по-прежнему применяет «метод фотокамеры»: перед глазами читателя проходят, постоянно меняясь, пейзажи и люди Испании. Но у Селы мы не найдем Испании, опоэтизированной писателями «поколения 98 года», как не найдем и описания достопримеча­тельностей, привлекающих туристов. В фокусе вни­мания писателя — типичные представители народа, его богатейший язык, обычаи и нравы. Бытовые зарисовки Селы не имеют себе равных; его способ­ность двумя-тремя словами охарактеризовать чело­века поистине изумительна. Но все же его видение мира представляется слишком уж «фотографиче­ским». На каждой странице его книг чувствуется, что Села любит народ; тем не менее он предпочи­тает не касаться социальных тем. Писатель говорит «о самых древних нормах рассказчика-путешествен­ника», каковыми, по его словам, являются правди­вость и простота. И добавляет: «Lo mejor... es ir un poco al toro por los cuernos y decir, "aquí hay una casa, o un árbol o un perro moribundo», sin pararse a ver si la cosa es de este o del otro estilo, si el árbol con­viene a la economía del país o no y si el perro hubiera podido vivir más años de haber sido vacunado a tiempo contra el moquillo» («Viaje a la Alcarria»). Как мы знаем, Села путешествовал не только по своей стране, а бывал и за рубежом, в частно­сти, в США и на Кубе. Последнюю он посетил уже после кубинской революции, в феврале 1965 года. Побывал в доме-музее Хемингуэя, рассказал об их встречах в Испании в 1956 году, оставил в книге посетителей взволнованное послание своему покойному другу, с которым имел много общего в понимании человеческих проблем. О кубинской революции Села написал: «Cuba hizo 14 el milagro de la Revolución sin perder la alegría y sin renunciar a la serenidad... En Cuba, la Revo­lución no es máscara sino esencia, tuétano, ánima» ("Bohemia", Septiembre 24 de 1965). В последние годы Села пишет главным образом повести и рассказы — жанр, в котором он достиг подлинных высот. В первых сборниках рассказов —«Облака, что проплывают» (1945), «Преступление карабинера» (1947), «Апельсины — зимние плоды» (1951) Села продолжал линию тремендизма, знакомую нам по «Семье Паскуаля Дуарте»: Серафин, карабинер, вместе с одним португальцем убивает двух старых женщин; Пикатель («Апельсины») зверски режет всех овец своего смертельного врага Тинто... Начиная с пятидесятых годов в прозе Селы начинает занимать видное место так называемый «истинно кастильский набросок»—«апунте карпе-товетонико». Алонсо Самора Висенте пишет, что в обычном испанском языке слово «карпетоветонико» не встречается, но оно довольно употребительно в разговорном языке культурных слоев в Галисии и передает идею чего-то дикого, связанного с пред­ставлением о сухой и суровой Кастилии. Как говорит Самора Висенте, в «набросках» Селы : 15 Села написал несколько книг, состоящих из «набросков» или примыкающих к этому жанру. Наиболее характерная из них — «Галисиец и его квадрилья» (1951). По большей части здесь описывается сельская жизнь («Народный праздник», «Танец на площади» и др.), но иногда «набросок» делается и с представителей городских, мелкобур­жуазных слоев («Ах, эти козы!»). В других сборниках рассказов, таких как «При­тон отверженных» и «Приличные знакомства» (1963), мы встречаем массу персонажей—странных, нич­тожных людишек, неизвестно зачем и почему живу­щих на свете — настолько бесполезна их жизнь. Ото представители, как правило, мелкобуржуазных слоев — рантье, мелкие собственники, государствен­ные служащие... Но они интересуют Селу не как социальные типы, а как индивидуумы, которые занимаются какими-то невероятными вещами («Укро­титель пчел»), совершают нелепые поступки («Перес, обезушенный герой»), либо страдают каким-либо физическим или умственным недостатком (хромые, дурачки и т. п.). По существу, это уже знакомые нам персонажи «Улья» и «Скопища жаждущих», только на этот раз писатель как бы берет каждого из них в отдельности и рассматривает через увели­чительное стекло. Среди них нет рабочих; тема труда и ее многочисленные аспекты даже не затра­гиваются. Мир, который нам показывает Села — серый и бездушный, ужасный в своей лживости и жестокости, в своей никчемности. Главари франкистского режима любят искать исторические параллели между славным прошлым Испании и сегодняшней действительностью; как бы издеваясь над этими тщетными попытками, Села срав­нивает своих смешных персонажей с Христофором Колумбом, с легендарным героем реконкисты Сидом 16 и другими великими фигурами прошлого. Результат этого сравнения оказывается убийственным для франкистской действительности, где нет и не может быть почвы для героических подвигов — их совер­шают только борцы против тирании. Села, по-видимому, испытывает симпатию к своим персонажам, ему жалко с ними расставаться. И мы видим их снова в книге «Старые друзья» (1961), где писатель рассказывает новые истории из жизни действующих лиц, уже знакомых нам по другим произведениям. Конечно, нельзя говорить безразличным тоном о таком уродливом и нездоровом мире. Села делает это, по его собственному выражению, «с улыбкой на устах». А более точно—с иронией, граничащей с сатирой и гротеском. Следует особо отметить это, как одну из особенностей стиля Сельг. Иногда он шутит, чтобы просто посмеяться, но зачастую за его смехом скрывается что-то жуткое и ужасное, напоминающее страшные офорты Гойи. Сатириче­ский эффект часто достигается путем серьезного повествования о нелепых вещах. Например, некий дон Даниэль многие годы думал над проблемой экономического развития Испании и пришел к выво­ду, что для процветания страны нужно... истребить всех коз («Ах, эти козы!»...) Отец семейства не дает есть своим детям и, сэкономив таким образом несколько дуро, считает себя гениальным финансис­том, достойным занять министерское кресло («Фи­нансист»). Но есть и другие средства, чисто формального характера, которые помогают добиться желаемого комического эффекта. В частности, автор умело использует собственные имена, существующие в языке, в качестве нарицательных: Narciso, Sastre, Verdugo, Amador и т. п. Более того, Села нередко 2-0556 17 наделяет своих персонажей аристократическими по форме именами, являющимися плодом фантазии автора и поэтому звучащими в высшей степени смеш­но. Сведущий лингвист, Села часто образует собствен­ные имена с помощью уничижительных, увели­чительных и уменьшительных суффиксов, особенно подчеркивая контраст между пышностью имени и ничтожеством его носителя: Don Juan de Dios de Cigarrón y Expósito de Luarca («El fin de las apuestas de don Adolfito»). Doña Sonsoles de Patria y Patriarca de Guinea Meridional (ibid.). Verecundo Mulo Balazote («Santa Balbina, 37, gas en cada piso»). В рассказах Селы многие действующие лица имеют клички, прозвища. Для усиления комиче­ского эффекта писатель неоднократно повторяет имя, профессию, семейное положение и другие анкетные данные своих персонажей: «El señor Asterio Pelayo Mozárvez, el veterinario, alias Muermo... sintió como si un lago le cruzara la sesera... El señor Asterio, el veterinario, alias Muermo... dio la campanada casándose con la Aíriquita. Al señor Asterio, el veterinario, alias Muermo... se le había puesto en la cara un aire caritativo...» («El Molino de viento»). Это сочетание официально-делового стиля с фор­мой художественного повествования весьма харак­терно для рассказов Селы: «Cuando llegó el día de la carrera —San Lorenzo, 35° a la sombra— los neófitos no cabían en la plaza» («Carrera ciclista para neófitos»). «...los dos butacones... cómo ataúdes de primera preferente, clase A, gran lujo, no salieron de la habitación» («Dos butacas se trasladan de habita­ción»). 18 Довольно часто автор прибегает к сравнению между человеком и животным: «Doña Eleuteria... era igual que un asno, sólo que menos fuerte» («El hacendista»). В то же время для характеристики предметов используются признаки живых существ: «Era un día frío de invierno... acatarrado y tosedor» («El sentido de responsabilidad, o un reloj despertador con campana de color marrón»). «...la puerta... apoyada, como una puerta enferma, en la pared.» («Dos butacas...»). В описаниях действующих лиц нередко исполь­зуется прием соединения разнородных понятий: «Don Daniel era un médico viejo, barbudo y repu­blicano federal» («¡Ah, las cabras!»). «El niño Raúl tenía manías, una bicicleta y diez o doce años» («Las orgías del niño Raúl»). «...ocho mocetones... armados de garruchas, poleas, cuerdas y decisión» («Dos butacas...»). Среди других приемов, к которым прибегает автор для создания иронии (неожиданные метафоры, риторические вопросы, гипербола и т. п.), следует особо отметить использование однокоренных или сходных по звучанию слов:«La escopeta —a veces ocurre— no escupió» («Ca­rrera ciclista...»). «El tendero, con un gesto muy de entendido, miró para los ojos del señor» («El sentido de responsabi­lidad...»). «En el duro suelo, don Adolfito... moría a chorros.. —¿Qué?—le respondió Cleofás con dureza. — ...Vengan mis dos duros.» («El fin de las apues tas...»). Села прекрасно знает богатейшую испанскую фразеологию. В его произведениях мы видим бук­вально тысячи пословиц, поговорок, крылатых 2* 19 Слов, причем иногда их автором является он сам. Кроме того, он умело разлагает устойчивые обороты или привычные словосочетания: «Doña Raúla... se sentó a jugar a la brisca y perdió hasta la respiración.» («El sentido de responsabili­dad...»). Тонкий юмор фразы является результатом двой­ного смысла, который имеет в этом примере глагол «perder»; с одной стороны, он связан с «jugar», а с дру­гой, соотносится с «respiración»—существительным, употребляющимся в отрицательных конструкциях («quedarse sin respiración») для выражения макси­мальной степени проявления человеческих чувств (восхищения, страха и т. п.). Язык прозы Камило Хосе Селы великолепен; не случайно его считают одним из лучших испанских стилистов. Словарь его исключительно богат; раз­вивая традиции писателей «поколения 98 года», он обогащает испанский литературный язык, вводит в обиход слова забытые или малоизвестные (назва­ния трав, птиц, орудий труда и т. п.). Так, в «Путе­шествии в Алькаррию» читаем: «En el monte de la dehesa la vegetación es dura, balsámica, una vegetación de espinos, de romero, de espliego, de salvia, de mejorama, de retamas, de aliagas, de matapollos, de cantueso, de jaras, de chaparros y de tomillos...» Села смело использует в своих произведениях народный, искрящийся юмором язык, как бы противопоставляя его маловыразительной городской речи (что является результатом воздействия радио, печати и т. д.). Как у всякого большого писателя, у Селы есть свои излюбленные синтактико-стилистические струк­туры. Разумеется, из-за отсутствия места мы не можем давать здесь подробного стилистического 20 анализа произведений Селы, поэтому укажем лишь на некоторые из используемых им средств. Села — большой мастер контраста и сравнения (с тенденцией к карикатуре): «¡Qué economía más sana, parece Nueva York!» («Carrera ciclista...»). «Los muebles de don Cristobita vinieron por el aire, como las noticias lejanas — las noticias de las inundaciones del Nilo y de los descarrilamientos en Loussiana del Sur...» («Dos butacas...»). Что касается градации, то он обычно использует традиционную, восходящую, предпочитая, как пра­вило, три или четыре элемента; в последнем случае четвертый элемент нередко отделяется от третьего модальным или иным оборотом: «Como un can sin dueño, sin prisas y sin esperanza» («Judíos, moros y cristianos»). «El camino del tren hasta Arévalo... es frío, solemne y sobrecogedor. ...Aquella dama enigmática, bella, tuerta y, al parecer, cachonda.» («Viaje a la Alcarria»). Эти конструкции, естественно, требуют особого ритма с резким падением тона в конце. Но иногда автор сознательно ломает этот ритм, замедляя его перечислениями, длинными и тяжелыми наречиями на -«mente» и вводными конструкциями: «Don Paco es un hombre joven, atildado, de sano color y ademán elegante, pensativo y con una sonrisa veladamente, levemente, lejanamente triste» («Viaje a la Alcarria»). Более глубоко разбирать этот вопрос в данной статье мы не будем. Скажем лишь, что в прозе Селы есть ритмически организованные параллельные конструкции, перечисления и повторы. Последние являются типичным приемом для подчеркивания и выделения смысла: 21 «Es, también, una plaza curiosa, una plaza con sólo tres fachadas, una plaza abierta a uno de sus lados por un largo balcón que cae sobre la vega, sobre una de las dos vegas del Arles» («Viaje a la Alcarria»). Разумеется, есть и другие средства, которыми пользуется писатель для достижения этой цели (указательные местоимения, порядок слов, чрезмер­ное преувеличение и т. п.). Все перечисленные выше элементы, характерные для прозы Селы, делают его стиль в высшей степени своеобразным и неповторимым. Многие считают, что в настоящее время писатель находится в творческом кризисе. Выше мы видели, что его последние произведения —романы и рас­сказы— не отражают явственным образом полити­ческие и социальные проблемы, волнующие страну. Испания переживает сейчас этап больших клас­совых битв, и в эти критические моменты каждый писатель должен честно определить свою позицию. Мы надеемся, что это сделает и Камило Хосе Села, которому по праву принадлежит почетное место среди современных писателей Испании.М. ДЕЕВ^ CAMILO JOSÉ CELA Y SU OBRA Camilo José Cela, uno de los más conocidos escrito­res españoles de hoy, nació en la provincia de La Coruña el 11 de mayo de 1916. Su padre era gallego; en la familia de su madre se mezclaron la sangre inglesa con la italiana. La infancia de Camilo José Cela transcurrió en constantes viajes con su padre, que era funcionario del Cuerpo de Aduanas. La familia vivió en diversas ciudades españolas, así como en Londres. Por fin, en 1925 se estableció definitivamente en Madrid. El futuro novelista termina el bachillerato (hizo estudios en varios colegios religiosos), como él mismo dice, sin notas brillantes, y comienza a estudiar medicina, carrera que pronto abandona. Siendo estudiante de medicina, manifiesta un vivo interés por la literatura; a pesar de esto, se prepara, a instancias de su padre, para ingresar en el Cuerpo de Aduanas. Pero se desencadena la guerra civil, desbaratando sus planes. 23 Esta guerra, injusta por parte de los fascistas españoles y sus aliados, la Alemania de Hitler y la Italia de Mussolini, hizo meditar mucho a Cela y dejó su huella en la obra del escritor. | Con el fin de la guerra llegó el período del oscuran­tismo; por muchos años dejó de oírse en España la voz de la intelectualidad progresiva. Como haciendo balance de la contienda y de sus tremendas conse­cuencias, Cela dice: «El intelectual español fue el gran perdedor de la guerra civil y quizás también de toda la historia española» («Papeles de Son Arma-dans», enero 1967). Camilo José Cela vuelve a la capital, se matricula en la Facultad de Derecho, pero a los tres años de estudios abandona, esta vez definitivamente, la uni­versidad. Se coloca en el Sindicato Nacional Textil, ocupando el modesto cargo de escribiente —el primer puesto después del de portero, según sus propias palabras. Trabajando allí, escribe «La familia de Pascual Duarte» — novela que salió a la luz en Madrid en 1942. Es de señalar que su primer libro fue escrito en 1936, en Madrid, cuando los aviones fascistas bombar­deaban la ciudad, haciendo estragos entre la población civil; pero este libro de poesías, cuyo título («Pisando la dudosa luz del día») tiene su origen en un verso de la «Fábula de Polifemo y Galatea» do Góngora, se publicó sólo en 1945. La recaída de una enfermedad pulmonar, de la que había padecido ya antes de la guerra, le obligó a ir a curarse en un sanatorio situado en la Sierra de Guadarrama. Allí lee mucho, sobre todo a los escritores medievales, así como a los que tienen cierta inclinación hacia lo popular o hacia lo ridículo, caricaturesco, deforme, cruel. Claro que se trata de lecturas juveniles, pero éstas nos permiten ver, digá- 24 moslo así, las raíces de su predilección, de su gusto literario y, por consiguiente, entender mejor su obra. En muchos libros de Cela se notan ciertas influen­cias de Cervantes, de los novelistas rusos del siglo pasado (sobre todo, de Dostoievski), de los represen­tantes de la llamada «generación del 98»; Valle-Inclán, Azorín, Baroja, Unamuno, Antonio Machado. Estas preferencias suyas, sin duda, estables, deter­minaron en gran parte los rasgos característicos de su estilo que poco ha cambiado a través de los años. Los críticos literarios hablan también, y con razón, de la influencia que ejerció en Cela el conocido filósofo existencialista español Ortega y Gasset con su prédica del individualismo, ajeno a la doctrina oficial franquista de la llamada hispanidad — noción que sirve a los ideólogos del régimen para demostrar que el espíritu nacional español es contrario, en su esencia, a toda lucha revolucionaria. Esta influencia se observa, sobre todo, en los libros «La familia de Pascual Duarte», «La Colmena», «Tobogán de hambrientos». Quizá sea interesante señalar que Cela nunca ha participado en los concursos literarios; sólo una vez salió premiada su obra («La Catira», el premio de la crítica, 1955). Pero su fama de escritor, de un estilista ejemplar ha crecido sin cesar; en 1957 Camilo José Cela ingresa en la Real Academia Española. Sólo 13 años han transcurrido desde el momento en que publicó se primer libro. El mismo escritor dice: «Me considero el más importante novelista español desde el 98 y me espanta el considerar lo fácil que me resultó. Pido perdón por no haberlo podido evitar». (Autobiografía, Obra completa, t. 2). Ignoramos, por supuesto, si Cela habla en serio o en broma, tan propia de él, sobre su importancia literaria; pero en cuanto a la facilidad, el escritor exagera. Porque en un período 25 relativamente corto escribió siete novelas, varios libros de cuentos, algunas novelas cortas, artículos, ensayos, poesías... Cela siempre ha trabajado con tesón, y si tratáramos de enumerar todo lo que escribió, tendría­mos una lista muy larga. Actualmente el escritor vive en Palma de Mallorca, dirige la revista literaria mensual «Papeles de Son Armadans» (Son Armadans es un barrio antiguo de esta ciudad) en la que colabo­ran muchos intelectuales españoles de ideas avanzadas. En nuestra rápida revista de la obra de Camilo José Cela, no podemos pasar por alto, naturalmente, sus grandes novelas. Hablemos, pues, en breve de las ideas principales expuestas en estos libros y de las técnicas de novelar empleadas por el escritor. «La familia de Pascual Duarte» (1942), la primera novela, tuvo un éxito rotundo e hizo famoso al escritor. Es una especie de confesión de Pascual Duarte, cam­pesino extremeño, que cometió varios crímenes y, recluido en una cárcel, espera la muerte. Es muy importante subrayar que Pascual Duarte no es un asesino innato, un malhechor que no piensa más que en matar a su prójimo. Todo lo contrario; no le son ajenos los buenos sentimientos, la compasión, el afecto... Pero las circunstancias le obligan a matar, y él mata a unas personas, entre ellas, a su madre— la única que Pascual odiaba a muerte, considerándola culpable de todas sus desgracias. Lo que hace Pascual Duarte es una forma de protesta contra la sociedad indiferente, inhumana, cruel que moralmente se en­cuentra en un callejón sin salida. Esta idea central de la obra no pasó inadvertida: las autoridades franquistas prohibieron la novela. La descripción del mundo visto como una acumu­lación de horrores, muertes, injusticias y crueldades 26 ijue tenemos en «La familia de Pascual Duarte» (el origen de esta visión del mundo reside en la realidad española) fue bautizada con el nombre de «el tremen­dismo». Esta corriente literaria pronto se puso muy en boga, muchos escritores siguieron las huellas de Cela, pero sólo de manera exterior, sin profundizar en los problemas sociales. El mismo Cela, jefe indiscu­tible del tremendismo, se aparta más tarde de él y dice que «el tremendismo, entre otras cosas, es una estupidez de tomo y lomo». (Prólogo al libro «Mis páginas preferidas», Madrid, 1955). El «Pabellón de reposo» (1943), en el cual también está presente el fatum, es una novela sin pasiones turbulentas, casi sin acción. Cela escogió deliberada­mente este segundo camino para su novelística, porque quiso probar sus fuerzas «en la piedra de toque del sosiego, de la inacción». En la novela piensan y hablan los enfermos de un sanatorio antituberculoso, para los cuales no existe otra cosa que su enfermedad. Es un mundo pequeño, aislado, estático, de vanas esperanzas que apenas roza en el mundo de los sanos. Este libro no pertenece a los grandes éxitos de Camilo José Cela; lo mismo podemos decir sobre otra novela, «Mrs. Caldwell habla con su hijo» (1952)—una recopilación de pensamientos, evocaciones, episodios de la vida que Mrs. Caldwell, gravemente enferma, cuenta, dirigiéndose a su hijo, marino muerto en el Mar Egeo. Otra vez, un mundo enfermizo, de alucina­ciones y pesadillas. En «Nuevas andanzas y desventuras de Lazarillo de Termes» (1944) Cela coloca al clásico picaro en las condiciones reales de la España de hoy. El Lazarillo moderno, a diferencia del antiguo, no se encuentra con gente caritativa, ve cosas tristes por doquier y, en fin de cuentas, es entregado a la Caja de Recluta en Madrid (recordemos que el picaro del siglo XVI se 27 colocó de pregonero —buen empleo— en Toledo). Parece, sin embargo, que Cela no aprovechó todas las posi­bilidades que le ofrecía este género; es posible también que no lo haya querido hacer, atraído ante todo por el aspecto expresivo: el vivo lenguaje popular, cos­tumbres y otros elementos folklóricos. En fin, esta obra calificada por el escritor como «el huevo» de sus libros de viajes, no planteó grandes problemas sociales. Fue en aquel período (1943) cuando escribió «La Colmena»—libro que por razones obvias, no pudo publicarse en España y fue editado en Buenos Aires sólo en 1951. Esta vez no se trata de un mundo pequeño, aislado y abstracto; la acción se sitúa en Madrid, en 1942. En el café de una tal doña Rosa numerosísimos personajes (¡cerca de 350!) aparecen por un momento para contar una historia, cruzar dos palabras con sus amigos, lanzar una mirada de amor o armar una bronca —y desaparecen, dejando el escenario para otros «actores». Este método le permite al autor dar un panorama muy amplio de la vida española, especial mente la de las capas medias. Hay que señalar que los personajes, por regla general, apenas se esbozan, pero también es verdad que a Cela no le gusta describir detalladamente a sus protagonistas; él prefiere dar características breves, recalcando lo esencial, lo típico. «La Colmena» fue uno de los primeros libros de autores españoles que criticó de una manera muy severa la realidad española. Cela demostraba pal­mariamente que la pobreza espiritual, la mezquindad, la miseria eran «los frutos de la victoria» del fascismo en la guerra civil, que la vida del pueblo en estas condiciones no tenía perspectivas. El conocido crítico Alonso Zamora Vicente señala con razón «el rasgo supremo de imprecisión, de azar, de hoja lanzada al 28 viento que tienen todos los personajes»* de «La Col­mena». ¿Quiénes prosperan en esta vida? Son ricacho­nes como doña Rosa que llaman rojos a todos los que no les convienen y temen que los hitlerianos pier­dan la guerra. Los demás personajes arrastran una vida gris, deplorable—ajetreo inútil en ^ EL BONITO CRIMEN DEL CARABINERO Cuando Serafín Ortiz ingresó en el seminario de Túy tenía diecisiete años y era más bien alto*, un poco pálido, moreno de pelo* y escurrido de carnes*. Su padre se llamaba Serafín también, y en el pueblo no tenía fama de ser demasiado buena persona; había estado guerreando en Cuba, en tiempos del general Weyler*, y cuando regresó a la Península* venía tan amarillo y tan ruin dentro de su traje de rayadillo*, que daba verdadera pena verlo. Como en Cuba había alcanzado el grado de sargento y como a su llegada a España tuvo la suerte de caerle en gracia, ¡Dios sabrá por qué!, a don Baldomero Seoane, entonces director general de aduanas, el hombre no anduvo demasiado tiempo tirado*, porque un buen día don Baldomero, que era hombre de influencia en la provincia y aun en Madrid, le arregló las cosas de forma que pudo ingresar en el cuerpo de carabineros. 45 En Túy prestaba servicio en el puente internacional y tal odio llegó a cogerle a los perros*, que invariablemente le ladraban, y a los portugueses, con quienes tenía a diario que tratar, que a buen seguro que sólo con el cuento de sus dos odios tendríamos tema sobrado para un libro y gordo. Dejemos esto sin embargo, y pasemos a contar las cuatro cosas* que