Гиппенрейтер Ю.Б.
Впсихологии сознания метод интроспекции (букв. «смотрения внутрь») былпризнан не только главным, но и единственным методом психологии. В основе этогоубеждения лежали следующие два бесспорных обстоятельства.
Во-первых,фундаментальное свойство процессов сознания непосредственно открываться(репрезентировать-ся) субъекту. Во-вторых, «закрытость» тех жепроцессов для внешнего наблюдателя. Сознания разных людей сравнивались в товремя с замкнутыми сферами, которые разделены пропастью. Никто не может перейтиэту пропасть, никто не может непосредственно пережить состояния моего сознаниятак, как я их переживаю. И я никогда не проникну в образы и переживания другихлюдей. Я даже не могу установить, является ли красный цвет красным и длядругого; возможно, что он называет тем же словом ощущение совершенно иногокачества!
Яхочу подчеркнуть, казалось бы, кристальную ясность и строгость выводовпсихологии того времени относительно ее метода. Все рассуждение заключено внемногих коротких предложениях: предмет психологии — факты сознания; последниенепосредственно открыты мне — и никому больше; следовательно, изучать их можнометодом интроспекции — и никак иначе.
Однакопростота и очевидность каждого из этих утверждений, как и всего вывода в целом,только кажущиеся. В действительности в них заключена одна из самых сложных изапутанных проблем психологии — проблема самонаблюдения.
Нами предстоит разобраться в этой проблеме. Мне хотелось бы, чтобы на примерерассмотрения этой проблемы вы увидели, как много значат в науке критичность и одновременногибкость подхода. Так, на первый взгляд очевидный тезис начинает расшатыватьсяот того, что к нему подходят с других точек зрения и находят незамеченные ранееоттенки, неточности и т. п.
Давайтеже займемся более внимательно вопросом о том, что такое интроспекция, как онапонималась и применялась в качестве метода психологии на рубеже XIX-XX вв.
Идейнымотцом метода интроспекции считается английский философ Дж. Локк (1632-1704), хотяего основания содержались также в декартовском тезисе о непосредственномпостижении мыслей.
Дж.Локк считал, что существует два источника всех наших знаний: первый источник — этообъекты внешнего мира, второй — деятельность собственного ума. На объектывнешнего мира мы направляем свои внешние чувства и в результате получаемвпечатления (или идеи) в внешних вещах. Деятельность же нашего ума, к которойЛокк причислял мышление, сомнение, веру, рассуждения, познание, желания, познается:с помощью особого, внутреннего, чувства — рефлексии. Рефлексия, по Локку — это«наблюдение, которому ум подвергает свою деятельность».
Дж.Локк замечает, что рефлексия предполагает особое направление внимания надеятельность собственной души, а также достаточную зрелость субъекта. У детейрефлексии почти нет, они заняты в основном познанием внешнего мира. Она можетне развиться и у взрослого, если он не проявит склонности к размышлению надсамим собой и не направит на свои внутренние процессы специального внимания.
«Ибохотя она (т. е. деятельность души. Ю. Г.) протекает постоянно, но, подобнопроносящимся призракам, не производит впечатления, достаточно глубокого, чтобыоставить в уме ясные, отличные друг от друга, прочные идеи».
Итак,у Локка содержится по крайней мере два важных утверждения.
1.Существует возможность раздвоения, или «удвоения», психики. Душевнаядеятельность может протекать как бы на двух уровнях: процессы первого уровня — восприятия,мысли, желания; процессы второго уровня — наблюдение, или«созерцание» этих восприятий, мыслей, желаний.
2.Деятельность души первого уровня есть у каждого человека и даже ребенка.Душевная деятельность второго уровня требует специальной организации. Этоспециальная деятельность. Без нее знание. о душевной жизни невозможно. Без неевпечатления о душевной жизни подобны «проносящимся призракам», которыене оставляют в душе «ясные и прочные идеи».
Этиоба тезиса, а именно возможность раздвоения сознания и необходимостьорганизации специальной деятельности для постижения внутреннего опыта, былиприняты на вооружение психологией сознания. Были сделаны следующиенаучно-практические выводы:
1)психолог может проводить психологические исследования только над самим собой.Если он хочет знать, что происходит с другим, то должен поставить себя в те жеусловия, пронаблюдать себя и по аналогии заключить о содержании сознаниядругого человека;
2)поскольку интроспекция не происходит сама собой, а требует особой деятельности,то в ней надо упражняться, и упражняться долго.
Когдавыбудете читать современные статьи с описанием экспериментов, то увидите, что вразделе «Методика», как правило, приводятся различные сведения обиспытуемых. Обычно указывается их пол, возраст, образование. Иногда даютсяспециальные, важные для данных экспериментов, сведения: например, о нормальнойостроте зрения, умственной полноценности и т. п.
Вэкспериментальных отчетах конца прошлого и начала нашего века также можнообнаружить раздел с характеристикой испытуемых. Но он выглядит совсем необычно.Например, читаешь, что одним испытуемым был профессор психологии с десятилетниминстроспек-ционистским стажем; другой испытуемый был, правда, не профессор, авсего лишь ассистент-психолог, но также опытный интроспекционист, так какпрошел 6-месячные курсы интроспекции, и т. п.
Психологитого времени отмечали важные дополнительные преимущества метода интроспекции.
Во-первых,считалось, что в сознании непосредственно отражается причинная связьпсихических явлений. Например, если я захотела поднять руку и подняла ее, топричина действия мне непосредственно известна: она присутствует в сознании в формерешения поднять руку. В более сложном случае, если человек вызывает во мнесострадание и я стремлюсь ему всячески помочь, для меня очевидно, что моидействия имеют своей причиной чувство сострадания. Я не только переживаю эточувство, но знаю его связь с моими действиями.
Отсюдаположения психологии считалось намного легче, чем положение других наук, которыедолжны еще доискиваться до причинных связей.
Второеотмечавшееся достоинство: интроспекция поставляет психологические факты, таксказать, в чистом виде, без искажений. В этом отношении психология такжевыгодно отличается от других наук. Дело в том, что при познании внешнего миранаши органы чувств, вступая во взаимодействие с внешними предметами, искажаютих свойства.
Например,за ощущениями света и звука стоят физические реальности — электромагнитные ивоздушные волны, которые совершенно не похожи ни на цвет, ни на звук. И их ещенадо как-то «очищать» от внесенных искажений.
Вотличие от этого для психолога данные ощущения есть именно та действительность,которая его интересует. Любое чувство, которое испытывает человек независимо отего объективной обоснованности или причины, есть истинный психологический факт.Между содержаниями сознаний и внутренним взором нет искажающей призмы!
«Всфере непосредственных данных сознания нет уже различия между объективным исубъективным, реальным и кажущимся, здесь все есть, как кажется, и даже именнопотому, что оно кажется: ведь когда что-нибудь нам кажется, что и есть вполнереальный факт нашей внутренней душевной жизни».
Итак,применение метода интроспекции подкреплялось еще соображениями об особыхпреимуществах этого метода.
Впсихологи конца XIX в. начался грандиозный эксперимент по проверке возможностейметода интроспекции. Научные журналы того времени были наполнены статьями синтроспективными отчетами; в них психологи с большими подробностями описывалисвои ощущения, состояния, переживания, которые появлялись у них припредъявлении определенных раздражителей, при постановке тех или иных задач.
Надосказать, что это не были описания фактов сознания в естественных жизненныхобстоятельствах, что само по себе могло бы представить интерес. Это былилабораторные опыты, которые проводились «в строго контролируемыхусловиях», чтобы получить совпадение результатов у разных испытуемых.Испытуемым предъявлялись отдельные зрительные или слуховые раздражители, изображенияпредметов, слова, фразы; они должны были воспринимать их, сравнивать междусобой, сообщать об ассоциациях, которые у них возникали, и т. п.
Экспериментынаиболее строгих интроспекционистов (Э. Титченера и его учеников) осложнялисьеще двумя дополнительными требованиями.
Во-первых,интроспекция должна была направляться на выделение простейших элементовсознания, т. е. ощущений и элементарных чувств. (Дело в том, что методинтроспекции с самого начала соединился с атомистическим подходом в психологии)т.е. убеждением, что исследовать — значит.разлагать сложные процессы напростейшие элементы.)
Во-вторых,испытуемые должны были избегать в своих ответах терминов, описывающих внешниеобъекты, а говорить только о своих ощущениях, которые вызывались этимиобъектами, и о качествах этих ощущений. Например, испытуемый не мог сказать:«Мне было предъявлено большое, красное яблоко». А должен был сообщитьпримерно следующее: «Сначала я получил ощущение красного, и оно затмиловсе остальное; потом оно сменилось впечатлением круглого, одновременно скоторым возникло легкое щекотание в языке, по-видимому, след вкусовогоощущения. Появилось также быстро преходящее мускульное ощущение в правойруке...».
Ответв терминах внешних объектов был назван Э. Титченером «ошибкойстимула» — известный термин интроспективной психологии, отражающей ееатомистическую направленность на элементы сознания.
Помере расширения этого рода исследований стали обнаруживаться крупные проблемы итрудности.
Во-первых,становилась все более очевидной бессмысленность такой «экспериментальнойпсихологии». По словам одного автора, в то время от психологии отвернулисьвсе, кто не считал ее своей профессией.
Другимнеприятным следствием были накапливающиеся противоречия в результатах.Результаты не совпадали не только у различных авторов, но даже иногда у одногои того же автора при работе с разными испытуемыми.
Большетого, зашатались основы психологии — элементы сознания. Психологи сталинаходить такие содержания сознания, которые никак не могли быть разложены наотдельные ощущения или представлены в виде их сумм. Возьмите мелодию, говорилиони, и перенесите ее в другую тональность; в ней изменится каждый звук, однакомелодия при этом сохранится. Значит, не отдельные звуки определяют мелодию, непростая их совокупность, а какое-то особое качество, которое связано сотношениями между-звуками. Это — качество целостной структуры (-нем.-«гештальта»), не суммы элементов.
Далее,систематическое применение интроспекции стало обнаруживать нечувственные, илибезобразные, элементы сознания. Среди них, например, «чистые»движения мысли, без которых, как оказалось, невозможно достоверно описатьпроцесс мышления.
Наконец,стали выявляться неосознаваемые причины некоторых явлений сознания (о нихподробнее ниже).
Такимобразом, вместо торжества науки, обладающей таким уникальным методом, впсихологии стала назревать ситуация кризиса.
Вчем же было дело? Дело было в том, что доводы, выдвигаемые в защиту методаинтроспекции, не были строго проверены. Это были утверждения, которые казалисьверными лишь на первый взгляд.
Всамом деле, начну с утверждения о возможности раздвоения сознания. Казалось бы,мы действительно можем что-то делать и одновременно следить за собой. Например,писать — и следить за почерком, читать вслух — и следить за выразительностьючтения. Казалось бы так — и в то же время не так или по крайней мере не совсемтак!
Развене менее известно, что наблюдение за ходом собственной деятельности мешает этойдеятельности, а то и вовсе ее разрушает? Следя за почерком, мы можем потерятьмысль; стараясь читать с выражением — перестать понимать текст.
Известно,насколько разрушающим образом действует рефлексия на протекание наших чувств:от нее они бледнеют, искажаются, а то и вовсе исчезают. И напротив, насколько«отдача чувству» исключает возможность рефлексии!
Впсихологии специально исследовался вопрос о возможности одновременногоосуществления двух деятельностей. Было показано, что это возможно либо путембыстрых переходов от одной деятельности к другой, либо если одна издеятельностей относительно проста и протекает «автоматически».Например, можно вязать на спицах и смотреть телевизор, но вязаниеостанавливается в наиболее захватывающих местах; во время проигрывания гаммможно о чем-то думать, но это невозможно при исполнении трудной пьесы.
Еслиприменить все сказанное к интроспекции (а ведь она тоже вторая деятельность), топридется признать, что ее возможности крайне ограничены. Интроспекциюнастоящего, полнокровного акта сознания можно осуществить, только прервав его.Надо сказать, что интроспекционисты довольно быстро это поняли. Они отмечали, чтоприходится наблюдать не столько сам непосредственно текущий процесс, сколькоего затухающий след. А чтобы следы памяти сохраняли возможно большую полноту, надопроцесс дробить (актами интроспекции) на мелкие порции. Таким образом, интроспекцияпревращалась в «дробную» ретроспекцию.
Остановимсяна следующем утверждении — якобы возможности с помощью интроспекции выявлятьпричинно-следственные связи в сфере сознания.
Пожалуй,примерами отдельных, так называемых произвольных, действий справедливость этоготезиса и ограничивается. Зато с каким количеством необъяснимых фактов собственногосознания мы встречаемся повседневно! Неожиданно всплывшее воспоминание илиизменившееся настроение часто заставляет нас проводить настоящуюисследовательскую работу по отысканию их причин. Или возьмем процесс мышления:разве мы всегда знаем, какими путями пришла нам в голову та или иная мысль?История научных открытий и технических изобретений изобилует описаниямивнезапных озарений!
Ивообще, если бы человек мог непосредственно усматривать причины психическихпроцессов, то психология была бы совсем не нужна! Итак, тезис онепосредственной открытости причин на проверку оказывается неверен.
Наконец,рассмотрим мнение о том, что интроспекция поставляет сведения о фактах сознанияв неискаженном виде. Что это не так, видно уже из сделанного выше замечания овмешательстве интроспекции в исследуемый процесс. Даже когда человек дает отчетпо памяти о только что пережитом опыте, он и тогда неизбежно его искажает, ибонаправляет внимание только на определенные его стороны или моменты.
Именноэто искажающее влияние внимания, особенно внимания наблюдателя, который знает, чтоон ищет, настойчиво отмечалось критиками обсуждаемого метода. Интроспекционист,писали они не без иронии, находит в фактах сознания только те элементы, которыесоответствуют его теории. Если это теория чувственных элементов, он находитощущения, если безобразных элементов, — то движения «чистой» мысли ит. п.
Итак,практика использования и углубленное обсуждение метода интроспекции обнаружилиряд фундаментальных его недостатков. Они были настолько существенны, чтопоставили под сомнение метод в целом, а с ним и предмет психологии — тотпредмет, с которым метод интроспекции был неразрывно связан и естественнымследствием постулирования которого он являлся Во втором десятилетии нашего века,т. е. спустя немногим более 30 лет после основания научной психологии, в нейпроизошла революция: смена предмета психологии. Им стало не сознание, аповедение человека и животных.
Дж.Уотсон, пионер этого нового направления писал: "… психология должна…отказаться от субъективного предмета изучения, интроспективного методаисследования и прежней терминологии. Сознание с его структурными элементами, неразложимымиощущениями и чувственными тонами, с его процессами, вниманием, восприятием, воображением- все это только фразы, не поддающиеся определению".
Наследующей лекции я буду подробно говорить об этой революции. А сейчасрассмотрим, какой оказалась судьба сознания в психологии. Удалось ли психологииполностью порвать с фактами сознания, с самим понятием сознания?
Конечнонет. Заявление Дж. Уотсона было «криком души» психолога, заведенногов тупик. Однако после любого «крика души» наступают рабочие будни. Ив будни психологии стали возвращаться факты сознания. Однако с ними сталиобращаться иначе. Как же?
Возьмемдля иллюстрации современные исследования восприятия человека. Чем они впринципе отличаются от экспериментов интроспекционистов?
Ив наши дни, когда хотят исследовать Процесс восприятия, Например зрительноговосприятия человека, то берут испытуемого и предъявляют ему зрительный объект(изображение, предмет, картину), а затем спрашивают, что он увидел. До сих поркак будто бы то же самое. Однако есть существенные отличия:
Во-первых,берется не изощренный в самонаблюдении профессор-психолог, а«наивный» наблюдатель, и чем меньше он знает психологию, тем лучше.Во-вторых, от испытуемого требуется не аналитический, а самый обычный отчет овоспринятом, т. е. отчет в тех терминах, которыми он пользуется в повседневнойжизни.
Выможете спросить: «Что же тут можно исследовать? Мы ежедневно производимдесятки и сотни наблюдений, выступая в роли „наивного наблюдателя“;можем рассказать, если нас спросят, обо всем виденном, но вряд ли это продвинетнаши знания о процессе восприятия. Интроспекционисты по крайней мере улавливаликакие то оттенки и детали».
Ноэто только начало. Экспериментатор-психолог для того и существует, чтобыпридумать экспериментальный прием, который заставит таинственный процессоткрыться и обнажить свои механизмы. Например, он помещает на глаза испытуемогоперевертывающие призмы, или предварительно помещает испытуемого в условия«сенсорного голода», или использует особых испытуемых — взрослых лиц,которые впервые увидели мир в результате успешной глазной операции и т. д.
Итак, в экспериментах интроспекционистов предъявлялся обычный объект в обычныхусловиях; от испытуемого, же требовался изощренный анализ «внутреннегоопытах, аналитическая установка, избегание „ошибки стимула“ и т. п.
Всовременных исследованиях происходит все наоборот. Главная нагрузка ложится наэкспериментатора, который должен проявить изобретательность. Он организуетподбор специальных объектов или специальных условий их предъявлений; используетспециальные устройства, подбирает специальных испытуемых и т. п. От испытуемогоже требуется обычный ответ в обычных терминах.
Еслибы в наши дни явился Э. Титченер, он бы сказал: „Но вы без конца впадаетев ошибку стимула!“ На что мне, ответили бы: „Да, но это не“ошибка», а реальные психологические факты; вы же впадали в ошибкуаналитической интроспекции".
Итак,еще раз четко разделим две позиции по отношению к интроспекции — ту, которуюзанимала психология сознания, и нашу, современную.
Этипозиции следует прежде всего развести терминологически. Хотя«самонаблюдение» есть почти буквальный перевод слова«интроспекция», за этими двумя терминами, по крайней мере в нашейлитературе, закрепились разные позиции.
Первуюмы озаглавим как метод интроспекции. Вторую — как использование данныхсамонаблюдения. Каждую из этих позиций можно охарактеризовать по крайней мерепо двум следующим пунктам: во-первых, по тому, что и как наблюдается; во-вторых,по тому, как полученные данные используются в научных целях.
Итак,позиция интроспекционистов предполагает раздвоение сознания на основнуюдеятельность и деятельность самонаблюдения, а также непосредственное получениес помощью последней знаний о законах душевной жизни.
Внашей позиции «данные самонаблюдения» означают факты сознания, окоторых субъект знает в силу их свойства быть непосредственно открытыми ему.Сознавать что-то — значит непосредственно знать это. Сторонники интроспекции, снашей точки зрения, делают ненужное добавление: зачем субъекту специальнорассматривать содержания своего сознания, когда они и так открыты ему? Итак, вместорефлексии — эффект прямого знания.
Ивторой пункт нашей позиции: в отличие от метода интроспекции использованиеданных самонаблюдения предполагает обращение к фактам сознания как к явлениямили как к «сырому материалу», а не как к сведениям о закономерныхсвязях и причинных отношениях. Регистрация фактов сознания — не метод научногоисследования, а лишь один из способов получения исходных данных.Экспериментатор должен в каждом отдельном случае применить специальныйметодический прием, который позволит вскрыть интересующие его связи. Он долженполагаться на изобретательность своего ума, а не на изощренность самонаблюденияиспытуемого. Вот в каком смысле можно говорить об использовании данныхсамонаблюдения.
Послеэтого итога я хочу остановиться на некоторых трудных вопросах. Они могутвозникнуть или уже возникли у вас при придирчивом рассмотрении обеих позиций.
Первыйвопрос, которого мы уже немного касались: «Что же, раздвоение сознаниявозможно или нет? Разве невозможно что-то делать — и одновременно наблюдать затем, что делаешь?» Отвечаю: эта возможность раз двоения сознаниясуществует. Но во-первых, она существует не всегда: например, раздвоениесознание невозможно при полной отдаче какой-либо деятельности или переживанию.Когда же все-таки оно удается, то наблюдение как вторая деятельность вноситискажение в основной процесс. Получается нечто, похожее на «деланнуюулыбку», «принужденную походку» и т. п. Ведь и в этих житейскихслучаях мы раздваиваем наше сознание: улыбаемся или идем — и одновременноследим за тем, как это выглядит.
Примерното же происходит и при попытках интроспекции как специального наблюдения. Надосказать, что сами интроспекционисты многократно отмечали ненадежность техфактов, которые получались с помощью их метода. Я зачитаю вам слова одногопсихолога, написанные в 1902 г. по этому поводу:
«Разныечувства — гнева, страха, жалости, любви, ненависти, стыда, нежности, любопытства,удивления — мы переживаем постоянно: и вот можно спорить и более или менеебезнадежно спорить о том, в чем же собственно эти чувства состоят и что мы вних воспринимаем? Нужно ли лучшее доказательство той печальной для психологаистины, что в нашем внутреннем мире, хотя он всецело открыт нашему самосознанию,далеко не все ясно для нас самих и далеко не все вмещается в отчетливые иопределенные формулы.»
Этислова относятся именно к данным интроспекции. Их автор так и пишет:«спорить о том, что мы в этих чувствах воспринимаем». Сами чувстваполнокровны, полноценны, подчеркивает он. Наблюдение же за ними дает нечеткие, неоформленныевпечатления.
Итак,возможность раздвоения сознания, или интроспекция, существует. Но психология несобирается основываться на неопределенных фактах, которые она поставляет. Мыможем располагать гораздо более надежными данными, которые получаем врезультате непосредственного опыта. Это ответ на первый вопрос.
Второйвопрос. Он может у вас возникнуть особенно в связи с примерами, которыеприводились выше, примерами из исследований восприятия.
Вэтой области экспериментальной психологии широко используются отчеты испытуемыхо том, что они видят, слышат и т. п. Не есть ли это отчеты об интроспекции?Именно этот вопрос разбирает известный советский психолог Б.М. Теплов в своейработе, посвященной объективному методу в психологии.
«Никакойздравомыслящий человек, — пишет он, — не скажет, что военный наблюдатель, дающийтакое, например, показание: „Около опушки леса появился неприятельскийтанк“, занимается интроспекцией и дает показаниясамонаблюдения… Совершенно очевидно, что здесь человек занимается неинтроспекцией, а „экстроспекцией“, не „внутреннимвосприятием“, а самым обычным внешним восприятием».
РассужденияБ. М. Теплова вполне справедливы. Однако термин «экстроспекция» можетввести вас в заблуждение. Вы можете сказать: «Хорошо, мы согласны, чторегистрация внешних событий не интроспекция. Пожалуйста, называйте ее, еслихотите, экстроспекцией. Но оставьте термин „интроспекция“ дляобозначения отчетов о внутренних психических состояниях и явлениях — эмоциях, мыслях,галлюцинациях и т. п.».
Ошибкатакого рассуждения состоит в следующем. Главное различие между обозначенныминами противоположными точками зрения основывается не на разной локализациипереживаемого события: во внешнем мире — или внутри субъекта. Главное состоит вразличных подходах к сознанию: либо как к единому процессу, либо как к«удвоенному» процессу.
Б.М. Теплов привел пример с танком потому, что он ярко показывает отсутствие вотчете командира наблюдения за собственным наблюдением. Но то же отсутствиерефлексирующего наблюдения может иметь место и при эмоциональном переживании.Полагаю, что и экстроспекция и интроспекция в обсуждаемом нами смысле можетобъединить термин «моноспекция».
Наконец,третий вопрос. Вы справедливо можете спросить: «Но ведь существует процесспознания себя! Пишут же некоторые авторы о том, что если бы не былосамонаблюдения, то не было бы и самопознания, самооценки, самосознания. Ведьвсе это есть! Чем же самопознание, самооценка, самосознание отличаются отинтроспекции?»
Отличие,на мой взгляд, двоякое. Во-первых, процессы познания и оценки себя гораздоболее сложны и продолжительны, чем обычный акт интроспекции. В них входят, конечно,данные самонаблюдения, но только как первичный материал, который накапливаетсяи подвергается обработке: сравнению, обобщению и т. п.
Например,вы можете оценить себя как человека излишне эмоционального, и основанием будут,конечно, испытываемые вами слитком интенсивные переживания (данныесамонаблюдения). Но для заключения о таком своем свойстве нужно набратьдостаточное количество случаев, убедиться в их типичности, увидеть болееспокойный способ реагирования других людей и т. п.
Во-вторых,сведения о себе мы получаем не только (а часто и не столько) из самонаблюдения,но и из внешних источников. Ими являются объективные результаты наших действий,отношения к нам других людей и т. п.
Наверное,трудно сказать об этом лучше, чем это сделал Г.Х. Андерсен в сказке«Гадкий утенок». Помните тот волнующий момент, когда утенок, ставмолодым лебедем, подплыл к царственным птицам и сказал: «Убейтеменя!», все еще чувствуя себя уродливым и жалким существом. Смог бы он засчет одной «интроспекции» изменить эту самооценку, если бывосхищенные сородичи не склонили бы перед ним головы?
Теперь,я надеюсь, вы сможете разобраться в целом ряде различных терминов, которыебудут встречаться в психологической литературе.
Методинтроспекции — метод изучения свойств и законов сознания с помощьюрефлексивного наблюдения. Иногда он называется субъективным методом. Егоразновидностями являются метод аналитической интроспекции и методсистематической интроспекции.
Речевойотчет — сообщение испытуемого о явлениях сознания при наивной(неинтроспективной, неаналитической) установке. То же иногда называютсубъективным отчетом, субъективными показаниями, феноменальными данными, даннымисамонаблюдения.
ГиппенрейтерЮ.Б. Введение в общую психологию
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.psyarticles.ru/