Прежде чем обратиться к истории Москвы при царе Алексее Михайловиче, мы должны всмотреться в его личность и характер, которые оказали влияние на самую Москву, ее быт и даже самую внешность.
Шестнадцатилетним юношей вступил на престол этот государь, и, по самому возрасту своему и душевным свойствам, мягким и податливым, подчинялся влиянию окружающих его, сперва воспитателя своего боярина Морозова, потом патриарха Никона и, наконец, боярина Матвеева. Но эти влияния не исключали в нем, особенно в пору зрелости, самостоятельности, которая сказалась и в его борьбе со своим прежде "собинным другом" и даже "соправителем" и которая сломила этого "великого государя" и могучего человека. Мягкость характера Алексея Михайловича сказывалась в его благотворительности нищим, в посещении заключенных в тюрьмах и в помощи прочим страждущим, в его ласковости и, наконец, в данном ему народом названии "тишайшего". Во многих его письмах отражается его теплое участие к людям, их горю и нужде. Но при всем этом он бывал и строг к виновным, и немало лиц чувствовали на себе тяжесть царской опалы. Бывали даже случаи самоличной расправы государя.
Так, выведенный из терпения хвастовством в боярской думе боярина Милославского, Алексей Михайлович надрал ему бороду и вытолкал его за дверь. Если отрешимся от мелочных фактов, то мы увидим в Алексее Михайловиче человека принципа и осознанной теории. Власть свою самодержавную государь ставил очень высоко, хотя, как и отец его, созывал земские соборы. В кругу книг, находившихся "на верху" у царя, мы встречаем и сочинения Юрия Крижанича, который, обращаясь к государю, говорил: "В твоих руках, царь, чудодейственный жезл Моисеев, посредством которого ты можешь творить дивные чудеса, - в твоих руках самодержавие, - совершенная покорность и послушание подданных. Уже давно на свете не было такого царя, который имел бы силу творить такие чудные дела, какие ты можешь легко делать и приобрести за них у всего славянского народа (Крижанич был провозвестником славянского единства и врагом немцев) нескончаемое благословение, у других народов бессмертную славу, а у Бога, после земного царствования, царство небесное". Сознавая свое царское величие, Алексей Михайлович окружал себя необычайным блеском и великолепием. Приемы послов, выходы царские и торжественные обеды отличались удивительным великолепием. "Двор московского государя, - писал в то время англичанин Карлейль, - так красив и держится в таком порядке, что едва ли найдется хоть один из всех христианских монархов, который бы превосходил в этом московского". Он был очень начитан, писал прекрасным почерком, образчик которого мы привели выше. Вместе с тем в нем была заметна склонность к авторству, что выразилось тем, что он писал записки о своих походах, написал устав соколиной охоты и в письмах дал немало картинных описаний разных обстоятельств) как, например, смерти патриарха Иосифа и разных удач и неудач на охоте, особенно с любимыми им соколами и кречетами (при нем на стрелецких знаменах часто изображали св. мученика Трифона на коне и с соколом в руке).
Он не чуждался иностранцев и дозволял им жить в Москве, правда, только в Немецкой слободе, но, желая пользоваться успехами западной образованности, он не так, как его сын Петр 1, преклонялся перед иностранцами. Боясь того, что Крижанич называет чужебесием, он предпочитал иностранцам русских образованных людей вроде Симеона Полоцкого, Епифания Славинецкого, Федора Ратищева, Ордына-Нащокина и боярина Матвеева.
Ценя образованность, Алексей Михайлович своей набожностью был образцом царя православного: каждый день бывал на церковных службах и с необыкновенной строгостью соблюдал посты. В Великом посту обедал только три раза в неделю, а в остальные дни кушал по куску черного хлеба, по соленому грибу и огурцу. В домашней жизни своей государь был образцовым семьянином. Глубоко трудолюбивый, он, однако, был не против увеселений и устроил "комедийные храмины" в Преображенском и в Кремле, где давались представления вроде Навуходоносора, царя Вавилонского, и Юдифи и Олоферна и т. п.
Наружность его, судя по описанию современников, была такова: он был белолиц, румян) темнорус, имел красивую окладистую бороду. Телосложения был крепкого и, несмотря на деятельную жизнь, был склонен к тучности.
Царствование "тишайшего" Алексея Михайловича не было для Москвы тихим; напротив того, оно было по своим событиям шумным и даже, по временам, довольно бурным. Многие посольства из разных стран приходили в Москву и были принимаемы здесь с выдающимся блеском, поражавшим иностранцев. Воспроизводим дальше рисунок дома в Москве, где останавливались чужестранные послы, как он представлен в "Путешествии в Московию" немецкого посла барона Меерберга.
В свою очередь, царь часто отправлял русских послов в другие государства, даже в Испанию, Италию и пограничный с Сибирью Китай. Видела Москва в это царствование и малороссийское посольство от гетмана Богдана Хмельницкого и всего казачества, пришедшее бить челом, чтобы государь принял Малую Русь "под свою высокую руку"; видела также она, как царь снаряжал на возникшую из-за этого присоединения войну с Польшей свои рати, как напутствовал воевод своих (наказ им положен был к иконе Владимирской Божьей Матери и оттуда был передан патриархом князю Трубецкому); слышала напутственные речи царя к своим воинам и видела, как он сам отправился на эту победоносную войну с Польшей, поручив управление государством патриарху Никону.
Немало, однако, и смутного видела Москва в это царствование: и народный бунт - против Морозова и Милославских, кончившийся смертью Плещеева и дьяка Трахониатова, и так называемый монетный, вызванный вздорожанием всего, вследствие замены серебряной монеты медной, с принудительным курсом первой. Это было вызвано тем, что приток из-за границы неразрабатывавшегося еще в России серебра прекратился, так как англичанам была запрещена беспошлинная торговля, ибо русские купцы жаловались на них за то, что они захватили всю торговлю в свои руки и готовы русским оставить одну только торговлю лаптями.
Но самым важным потрясением этого времени был церковный раскол старообрядства, вызванный исправлением богослужебных книг, которое предпринял патриарх Никон. Немало волновало москвичей низложение этого "собинного друга" государя и соборный суд над ним, в коем участвовали восточные патриархи. Как памятник этого времени, приводим в настоящем очерке портрет Никона. Видела также Москва эпилог страшного поволжского бунта, в виде казни (четвертования) Стеньки Разина, испытала несколько сильных пожаров и, наконец, перенесла тяжелую чуму.
В 1654 году осенью, когда царь находился на польской войне, началась в Москве чума и страшная от нее смертность. Царица с детьми и патриарх уехали в Калязин монастырь. Зараза уничтожила большую часть жителей Москвы. Массы москвичей от страха разбежались. В грамотах царю писали, что почти вся Москва вымерла. В лавках никто не сидит, преступники из тюрем убежали, начались грабежи. Кремль был заперт, и оставлена была открытой одна калитка на Боровицком мосту. Множество трупов валялось не только по домам, но и на улицах. Гробов для покойников не хватало, и их прямо зарывали в ямы. По списку, сделанному царским наместником князем Пронским, умерло в одно лето 400 800 человек. В Успенском соборе остался в живых один только священник. В Чудовом монастыре умерло 182 монаха и осталось в живых 16. Во время заразы принимались карантинные меры и дезинфекция, в виде окуривания полынью и можжевельником и сожжения зачумленного платья; но все это мало помогало.
При Алексее Михайловиче Москва умножила число своих святынь. По старанию Никона, 13 октября 1648 года в Москву привезена была из Цареграда копия с иконы Иверской Божьей Матери, находящейся на Афоне, в Иверском монастыре. Встреченная царем, его семейством и патриархом Иосифом с духовенством, она сначала была поставлена в монастыре Николая Старого на Никольской улице, потом в Успенском соборе. В 1654 году Алексей Михайлович отпускал икону с войском в поход против поляков; а в 1669 году велел построить для нее часовню в главных воротах Китай-города, потому что на Афоне икона стоит в монастырских воротах и называется "вратарницей".
В 1651 году, по совету Никона, бывшего тогда митрополитом Новгородским, перенесены были в Успенский собор гробы: патриарха Гермогена из Чудова монастыря и Иова - из Старицы. В следующем году Никон с князем Хованским и Василием Отяевым был послан в Соловецкий монастырь за мощами св. Филиппа митрополита. По совету Никона царь написал к этому святителю покаянное послание, в котором говорил: "Молю тебя, святой отец, и желаю твоего пришествия сюда, чтобы разрешить прегрешение прадеда нашего, царя Ивана, совершенное против тебя нерассудно, завистью и несдержанием гнева ." Митрополит Никон читал эту грамоту перед ракой святителя в Соловках.
Царь с духовенством и двором встретил мощи святителя Филиппа в Неглиненских, или Воскресенских, воротах. "Народу, - как говорил сам царь в своем письме, - было так много, что он не вместился от Тверских ворот до Неглиненских; и по кровлям и по переулкам яблоку негде было упасть; нельзя было ни пройти, ни проехать ." Мощи были принесены на Лобное место, где от них получила исцеление одна девица; потом на площадь против Грановитой палаты, где опять совершилось исцеление, и в Успенский собор, где 10 дней они стояли среди церкви, причем уже множество больных получили исцеление. Все эти дни производился звон во всей Москве, как на святой неделе; при этом митрополит Никон был избран в патриархи вместо умершего Иосифа. В память перенесения мощей царь Алексей Михайлович построил церковь св. Филиппа митрополита на нынешней 2-й Мещанской улице.
Москва при царе Алексее Михайловиче представлялась иностранцам, приезжавшим в Россию, огромным и благоустроенным городом, который выдержит сравнение с любой из западноевропейских столиц как по количеству своего населения, так и по своим огромным размерам. Что касается ее живописной и своеобразной панорамы, то иностранцы сильно восхищались в этом отношении нашей первопрестольной столицей.
Из многих описаний внешности Москвы в это царствование мы обратимся к двум: к путешествию в Россию антиохийского патриарха Макария, описанному на арабском языке его архидиаконом Павлом Алепским, и к сделанному немцем, бароном Мейербергом.
Первый из них так описывает наружный вид ее: "Москва - город открытый и очень привлекательный. Когда вы идете, перед вами постоянно вид полей, лугов и сел. Город расположен на нескольких холмах, особенно высоко стоит Кремлевский дворец. Всякий дом с прилежащим к нему садом заключен в стенах двора. Вокруг всего города идет тридцативерстный вал, укрепленный деревянными башнями и глубоким рвом; за ним, внутри, на семь верст в окружности (по линии нынешних бульваров), идет каменная стена, а в самой середине находится еще Кремль (Китай-город опущен), построенный из кирпича и камня, защищенный глубоким рвом со стенами по краям; все амбразуры в кремлевской стене расположены рядами, друг над другом, с наклоном ко вне, и построены так искусно, что невозможно никому ни скрыться под стеной, ни приблизиться незамеченным с какой-либо стороны.
Против водяных ворот кремлевских стен, за рекой, находится много садов, принадлежащих государю, и громадная площадь для учения конницы, уставленная многими рядами пушек. Перед восточной стороной лежит большая площадь (Красная), застроенная рядами лавок. Большая часть их построена из камня и снабжена железными ставнями и дверями; напротив их винные погреба, каменные и кирпичные, которые теплы зимой и холодны летом. Между рядами лавок есть книжные лавки, иконные, лавки для продажи платья, колоколов, ладана, посуды и т. д. В каждом ряду для охраны держат собак, которые привязаны на длинных веревках и бегают на блоке вдоль всего ряда. Дворцы в Москве очень новы и построены из камня и кирпича. Мы с удивлением любовались на их архитектуру и украшения, на их прочность, искусное расположение частей, множество окон и столбов на каждой стороне, на высоту их, на громадные башни и разнообразие красок внутри и вне; можно подумать, что стены их обложены плитами настоящего разноцветного мрамора или мелкой мозаикой. Кирпич здесь очень хорош и гладок и к тому же чрезвычайно дешев; каменщики высекают из кирпича фигуры, которые не отличишь от каменных.
Каждый дом в Москве снабжен большими железными засовами. Двери и ставни делаются из прекрасного обделанного светлого железа. Лестницы в домах москвичи строят обыкновенно высокие, на четырех столбах, с арками. Относительно числа домов в Москве и количества населения надо сказать, что здесь есть дворцы и дома даже за земляным валом; быть может, там их более, чем внутри города, потому что здешнее население очень любит поля. Много раз, когда мы выезжали с нашим патриархом за город, - говорит Павел Алепский, - я замечал, что от монастыря в Кремле (Св. Афанасия и Кирилла) до земляного вала нужно ехать более часа, а пешком, вероятно, не пройдешь и полтора; следовательно, длина всего города от востока к западу, по моему счету, равна трем часам пути. Сельских же домов, примыкающих к городу, на расстоянии версты, двух, трех, даже семи, бесчисленное множество, как это видно даже из самого города".
Особенно поражало иностранцев множество церквей с их высокими колокольнями, очень красивой архитектуры, что придавало Москве чрезвычайно живописный вид.
Это описание Москвы очень хорошо иллюстрируется сделанным в 1661 году бароном Мейербергом планом ее, в форме вида города с птичьего полета. Воспроизводим его на особом листе.
Что касается в частности вида Кремля, то он на приводимом рисунке того же Мейерберга представляется со стороны Москвы-реки таким: от Тайницкой башни, где находится на Москве-реке Иордань, видны: Спас на Бору, затем Сретенский собор и разные дворцовые здания, Иван Великий с соборами. Дальше, вправо от них, идут разные здания и, вероятно, приказы (в углу рисунка, ближе к Спасской башне).
Строительная деятельность царя Алексея Михайловича уступала в количественном отношении строительству его отца Михаила Феодоровича, которому пришлось восстанавливать Москву после ее разорения в смутное время. Но и при этом его преемник оставил в своей столице немало строительных следов.
Начнем с Кремля и дворцов. В 1646 году Алексей Михайлович построил себе новые "потешные хоромы", которые строил дворцовый плотник Васька Романов; здесь давались театральные представления. В 1660 году была возобновлена палата, в коей помещался Аптекарский приказ. После переделки в ней окон, дверей и сводов, знаменщик (живописец) писал в ней стенное письмо. Она находилась близ церкви Рождества Богородицы. В 1661 году, вместо старой столовой избы, государь выстроил новую и великолепно украсил ее резьбой, золоченьем и живописью, в новом заморском вкусе, по замыслу инженера и полковника Густава Дикенпина. При этом работали, вместе с русскими мастерами, и иноземные, вызванные из Польши и причисленные к Оружейной палате, которая сделалась учреждением и художественным, и ремесленным. Широкое новоселье царь справил в новых хоромах 1 апреля 1662 года, в царицыны именины. Украшена была живописью и новая столовая царевича Алексея Алексеевича, построенная в 1667 году. В 1674 году построены были новые постельные хоромы; плафоны их были расписаны притчами пророков Моисея и Ионы и Эсфири. В 1663 году Никита Шурутин починивал в верху у государя церковь Спаса Нерукотворенного и трапезу в ней делал заново. Так как Алексей Михайлович жил в теремах, то храм этот для двора заменил соборы Спасопреображенский, Сретенский и Благовещенский. Около этого времени произведены были переделки в теремном здании, а в 1670 году верхняя его площадка, находившаяся между царскими покоями и церковью Спаса, была украшена медною вызолоченной решеткой, запиравшей лестницу с постельного крыльца. Эта прекрасная решетка сохранилась доныне и была перелита из тех медных денег, кои заменяли серебряные и вызвали столько смут. Здание это состоит из пяти этажей. Нижние служили мастерскими палатами, третий помещал царских детей, в четвертом жил сам государь, а самый верхний представлял одну только палату, вокруг которой сделана открытая площадка, с которой видна вся панорама Москвы.
В царских покоях из сеней мы входим в столовую горницу, расписанную живописью и орнаментами по стенам и сводам, с изразчатой печью превосходной ценинной работы; за трапезной следует соборная, или думная, палата, потом престольная, служившая кабинетом царя; затем опочивальня с кроватью его и старинным глазетовым пологом и, наконец, моленная комната с целым иконостасом образов и крестов. Воспроизводим выше крыльцо Теремного дворца, как изящный памятник зодчества того времени. Общий же вид Теремного дворца мы воспроизвели в начале нашей книги.
Честь быть жилищем царя Теремной дворец при Алексее Михайловиче делил с дворцом Коломенским, этим прелестным и самобытным созданием русского зодчества в XVII столетии. Расположенное на высоком берегу Москвы-реки, с громадной панорамой поемных лугов, Коломенское село было любимой дачей русских царей, начиная с Иоанна Грозного. Но никто из них не потрудился столько для устроения здесь изящной усадьбы, как "тишайший" Алексей Михайлович. В окрестностях Коломенского царь этот особенно любил тешиться "красною охотой соколиною". Одно из урочищ села Коломенского до сих пор называется Кречетовым, а одна из башен называлась соколиною.
В 1649 году он построил там новые хоромы и церковь, которые ставил староста дворцовых плотников Смирной-Иванов. Не прошло и десяти лет, как в 1657 году царь велит ставить здесь еще новые хоромы. Проходит еще десять, и строится новый, еще более обширный дворец для всего многочисленного царского семейства. Строили его русские мастера - плотничий староста Сенька Петров и стрелец Ивашка Михайлов. Дерево, в особенности дуб, привозили сюда издалека; для затейливой резьбы из Нового Иерусалима привозили "мастерские книги по резному делу", принадлежавшие патриарху Никону; котельные мастера делали крыши с прихотливыми гребнями и подзорами. Золото для золоченья выписывалось из-за границы. Внутренность палат украшалась "добрым письмом" под наблюдением знаменитого живописца Симона Ушакова, который расписывал Грановитую палату, и под руководством боярина Богдана Салтыкова. Сам царь нередко ходил смотреть за работами.
Со своими оригинально сведенными чешуйчатыми крышами, изящными башенками, удивительными крыльцами, причудливыми окнами, резными узорочными подзорами, разноцветной раскраской и позолотой, это произведение русского искусства производило чарующее впечатление не только на русских, но и на иностранцев. Блистая золотом, пестрея красками, представляя самые прихотливые сочетания архитектурных линий, постройки Коломенского дворца показались Рейтенфельсу "игрушкой, только что вынутой из ящика". Симеон Полоцкий, очарованный видом дворца, писал:
Седмь дивных вещей древний мир читаше,
Осьмый дивсей дом - время имать наше.
Польские послы, восхищаясь этим дворцом, говорили русским людям, что здесь "место зело весело: хорошо видеть далече поля, всю Москву - монастыри и реку, под самым дворцом текущую . Сенокосы едва оком презрети мочно, по которым, егда разольется река, множество птиц, которым Царское Величество тешится, и соколов на птиц пускает ."
Всю жизнь свою царь украшал любимое Коломенское и оберегал его от пожаров, на случай коих было приготовлено здесь пять металлических пожарных труб. В 1673 году часовой мастер Оружейной палаты Петр Высоцкий устроил для этого дворца рыкающих и движущихся (при помощи особой механики) львов, а на дворцовую башню часы.
Великий грех лежит на XVIII веке, преклонявшемся пред Западом, за то, что он не только допустил до разрушения этот памятник самобытной русской культуры, но и, не дождавшись постепенного разрушения, уничтожил его, по причине ветхости. Выше мы воспроизводим Коломенский дворец царя Алексея Михайловича с редкой гравюры, сделанной за год до разрушения.
Существуй этот дворец до нашего времени, сколько бы плодотворных мотивов давал он для дальнейшего развития на Руси архитектуры, резьбы, орнаментации, живописи и т. п.
Кроме Коломенского, царь Алексей Михайлович заботился и об обустройстве своих подмосковных сел - Измайлова и Преображенского. Точно так же немало забот было посвящено и многочисленным кремлевским садам: нижнему, верхнему, аптекарскому и внутренним, собственно дворцовым. Давались царские указы и "дохтору", а не простым только садовникам, чтобы в этих садах были разные растения; строились в них беседки и другие украшения, ставились там клетки с соловьями и другими птицами.
В это царствование патриарх Никон построил для себя новые великолепные патриаршие палаты, среди которых отличалась своими украшениями Крестовая палата, со времени императрицы Екатерины II обращенная в Мироварную. Окружавший себя необычайным великолепием Никон неоднократно принимал в своем доме царя Алексея Михайловича.
Москва в царствование Алексея Михайловича в своих трех концентрических кругах: в Кремле с Китай-городом, в Белом городе и, наконец, в Земляном городе с Замоскворечьем, достигает окончательного своего развития. Даже процесс образования пригородных слобод, которые после Петра 1 замкнулись в еще более широкий пояс Камер-коллежского вала, в это время почти закончился. В этом уже последнем поясе мы в рассматриваемое время отмечаем присоединение к древним слободам - Сущевской, Напрудной, Кречетниковской и т. д. еще следующих: Пушкарской, Ново-воротниковской, Мещанской, которая была названа по множеству переселенцев из городов (място - по-польски) Западной Руси, где они назывались "мещанами", соответствовавшими нашим посадским, и, наконец, Немецкой слободы. По указу царя стрельцы-пушкари помещены были из разных мест в одно, близ церкви св. Сергия, которая стала с этого времени называться "в Пушкарях". Здесь находился литейно-пушечный завод, а также и колокольный.
Заведовавшие воротами воротники были перемещены от церкви Св. Пимена, близ Малой Дмитровки, в Сущево, где они построили храм Св. Пимена, в Новых Воротниках.
До царя Алексея Михайловича иностранцы селились близ Спаса в Наливках и в других местах, но, по повелению государя, для иностранцев (офицеров и техников разного рода), отведено было на Яузе особое место, которое стало называться Немецкой слободою, сыгравшей столь важную роль в годы молодости Петра 1. Здесь построены были кирки и костелы и возник центр новых веяний, кои при Петре 1 привели к огромному перевороту в истории Москвы и всей России, к целому ряду преобразований по западным образцам.
Но прежде чем обратиться к этому последнему предмету, мы должны еще раз вглядеться в личность и быт отца преобразователя России, в то старое, чего он держался, и в то новое, что при нем начинается в Москве.
Кротостью своего характера, склонностью подчиняться влиянию окружающих и глубокою набожностью он похож был на своего родителя. Но он отличался от него большей подвижностью, что выражалось его личным участием в первой польской войне и весьма частыми поездками на охоту. Он превзошел страстью к ней Василия III и Иоанна Грозного. По его приказанию, в интересах охоты, во дворце введен был дневник погоды. Сам государь с задором истинного охотника описывал в письмах свои охотничьи удачи. Как увлекался он поэзией охоты, видно из его собственноручных писем к ловчему А. И. Матюшкину. В одном из них он описывает, как, раннею весною 1657 года (10 апреля), поехал он "отведывать птицу на добычах и между Сущевым и Напрудным наехал прыск (место, залитое вешней водой); там были утки, многие шилохвосты, свиязи и чирята. Пустили на них одного сокола; он высоко взмыл, но не спустился. Пустили другого Дикомыта; он добыл, к радости охотника, хорошую добычу и потешил всех хорошим летом".
В другом письме к заведовавшим соколиным путем царь выражает радость, что улетевшего сокола поймали около Рязани, и пишет: "Я теперь кладуся на вас во всем, как лучше, так и делайте; а будет вашим небрежением Адар, Мурат, Лихач, Стреляй или Салтан (ловчие птицы) умрут, и вы меня, не встречайте, а сокольников всех велю перепороть; а если убережете и вас милостиво пожалую, и сокольников тоже".
Царь засвидетельствовал свою любовь к соколиной охоте составлением устава, или "Урядника сокольничьяго пути". Здесь он называет ее "красною и славною птичьею охотою", ибо "красносмотрителен и радостен высокий сокола лет". Поощряя служилых людей к ней, он собственноручно приписывает следующий "прилог": "делу время, потехе час". Посол германского императора барон Меер-берг, желая снискать царское расположение, всячески выказывал свой интерес к этой охоте. Царь, награждая его за это своим вниманием, посылал к нему своих сокольников для показу, с лучшими кречетами и другими ловчими птицами. Этот дипломат даже снял с любимого государева кречета портрет и приложил его к описанию своего путешествия в Московию.
Но, предаваясь охотничьей потехе, государь прилежно занимался государственными делами; он высоко ставил свою царскую самодержавную власть и оберегал ее от всяких посягательств на нее, хотя бы они шли от "собиннаго друга" и патриарха всех северных стран, каким был Никон. Государь всея Руси, он был одним из последних ее собирателей, присоединив от Польши к Москве Малую Русь. Своим законодательством ("Соборным уложением" - подлинник его в виде столбцов хранится в Архиве Министерства иностранных дел), он продвинул вперед русское право вообще, и в особенности государственное, оградив Царское Величество не только от восстания на него и неповиновения, но и от малейшего его оскорбления. На Москву свою он смотрел, как на новый Цареград, и был очень рад поместить в первопрестольном соборе икону Влахернской Богоматери, которая считалась покровительницею второго Рима. Относительно блеска своей обстановки, он для Восточной Европы был тем же, чем для Западной был Людвиг XIV. Ни один из государей не окружал себя таким величавым этикетом и такой ослепительной роскошью, как Алексей Михайлович. Это обуславливалось не одним только накоплением царских сокровищ в Москве, но и самыми воззрениями и чувствованиями государя. Он внес живую мысль и искреннее настроение в те величавые и роскошные обряды царских выходов, приемов послов и церковных празднеств, кои, будучи совершаемы без подобающего одушевления, обращаются в блестящий формализм. В этом, как и в семейной жизни, государь был верен заветам и уставам своих царственных предшественников.
Государь был любящим супругом и примерным отцом своей семьи. Мы привели уже портрет первой его супруги царицы Марии (Милославской). Воспроизводим портрет и второй супруги его Натальи Кирилловны (Нарышкиной). Она, по словам одного иностранца (Рейтенфельса), была блестящей красоты, стройная станом, с челом возвышенным, пленяла звонкой сладостной речью.
Алексей Михайлович много заботился об обучении не только своих сыновей, но и дочерей, коим в учителя дал ученого Симеона Полоцкого. В новый (1 сентября) 1674 год он объявил старшего сына, тринадцатилетнего царевича Феодора, своим наследником. "Действо" (церковно-государственный обряд) происходило в этот раз на Красной площади, в присутствии двора, духовенства, народа и иноземцев. При этом царевич поздравлял отца и патриарха с Новым годом и говорил речь. Царевича показывали в этот день в Архангельском соборе иностранным послам и находившимся в Москве малороссиянам (сыновьям гетмана Самойловича).
За два года перед тем, 30 мая 1672 года, родился царевич Петр. Народ в своей песне так сказывал об этом событии:
Как светел, радостен в Москве
Благоверный государь Алексей, царь Михайлович,
Народил Бог ему сына, царевича Петра Алексеевича,
Первого императора на земле .
Ранним утром колокола Кремля и Москвы разнесли повсюду весть об этом событии, и царь-отец уже в 5 часов утра был на благодарном молебне в Успенском соборе и ходил к Михаилу Архангелу и в Вознесенский и Чудов монастыри. В Благовещенском соборе возвел в окольничьи отца царицы Кирилла Нарышкина и ее воспитателя Матвеева. Во дворце в этот день угощали бояр и думных людей и других поздравителей водкой, фряжскими винами и плодами, а 1 июля был обед для бояр в царицыной палате. 29 июня в Чудовом монастыре происходило крещение младенца; крестным отцом был брат царевича Феодор, а крестной матерью тетка, царевна Ирина Михайловна. На следующий день был крестильный стол в Грановитой палате. Так встречен был в Москве на заре своей жизни Петр 1 .
Царь Алексей Михайлович еще с пятилетнего возраста начал учиться грамоте. С этого времени, кроме разных игрушек и музыкальных инструментов, дедушка его Филарет Никитич и бояре стали дарить ему книги, а отец приставил к нему в учителя дьяка Василия Прокофьева, который прилежно учил его чтению, письму и даже церковному пению. По дошедшим до нас сведениям, ученье его заключалось в чтении книг Св. Писания и церковного богослужения. При живых способностях и любознательности царственного ученика учебные годы не пропали для него даром. Разнообразным чтением и беседами с образованными людьми он всю жизнь пополнял свои познания. По смерти своего отца, он заметно выдавался из ряда своих современников своим умом и интересом к образованию. Молодой государь не только писал отличным, как мы видели, почерком, но имел склонность к писательству. Он любил писать длинные письма, выражавшие способность живо подметить и картинно передавать свои мысли и чувства. Немало осталось от него записок, заметок и даже описаний походов, московских событий и даже случаев на охоте и т. д. Государь любил и устно говорил речи, как, например, при отпуске воевод в поход и при других торжественных случаях. Даже в одном письме его к Ромодановскому мы видим опыт царя писать стихами .
Царь сочувствовал развитию на Руси образования и ее сношениям с государствами Запада, начиная с Франции и Германии, и Востока, кончая Китаем и Индией, и не чуждался перемен и нововведений.
Нечего и говорить о том, что царь Алексей Михайлович не мог быть сторонником того умственного застоя, который выразился в расколе, в протопопе Аввакуме и им подобных, и готов был содействовать насаждению в России школ и разных нововведений, поддерживал и приближал к себе лиц такого же направления.
Представителями их являются патриарх Никон, Ф. М. Ртищев, А. Л. Ордин-Нащокин и А. С. Матвеев. Пред этими русскими людьми открывались два пути образования: один греко-славянский, верный началам православия, другой путь - западный, проложенный в чуждом нам католическом и протестантском мире.
Запад пережил уже к этому времени эпохи открытий и изобретений, возрождения наук и искусств и реформации. Ко времени Алексея Михайловича Италия, например, выставила уже не только предтеч Возрождения, какими были Данте, Петрарка и Боккачио, и великих художников Возрождения, какими являются Рафаэль, Микеланджело, Леонардо да Винчи, таких представителей науки, как Макиавели и Галилей; Германия - Эрамза и Рейхлина, Коперника и Кеплера; Франция - Декарта и Рабле, а там начался славный век Людовика XIV, с Корнелем, Расином, Мольером и другими; Англия уже имела Шекспира, Бэкона, Мильтона, Ньютона и других.
Но русские люди, в силу исторических условий отделенные от общей жизни Запада, опасливо относились к западно-европейской образованности, как основанной на католическом и протестантском инославии. Однако потребность в образовании чувствовали сам царь и те люди, коих он приближал к себе; но все боялись учиться у людей Запада, как у инославных. Предпочтение оказывалось грекам и западно-русским ученым, усвоившим западноевропейскую образованность, потому что те и другие были православными и не могли стирать особенностей в верованиях, воззрениях и обычаях русских людей. Только некоторые обращались к полякам и западным славянам, неправославным. Патриарх Никон входит в сношения с греческими патриархами и посылает на Восток за древними греческими и славянскими рукописями Арсения Суханова.
С разрешения государя и по благословению патриарха, Ф. М. Ртищев вызвал из Малороссии нескольких ученых людей, с Епифанием Славинецким во главе. Эти люди, сначала составившие ученое общество в Андреевском монастыре и затем переведенные в Чудов монастырь, в основанную там при Михаиле Феодоро-виче славяно-греческую школу, и привлеченные к делу исправления церковно-богослужебных книг, старались проводить у нас "ясные лучи греческого учения, чтобы рассеять тьму мрачнаго неведения". Но они шли против латинской образованности, которая взяла верх даже в Киеве, в тамошней академии Петра Могилы, так как она, по их мнению, вела к сближению с католичеством. Это греко-славянское образование поддерживали патриарх и духовенство. Такого же рода учение преподавалось и в основанной при типографии школе, которую вели греки Тимофей и Мануил.
Другое образование, возникшее в Москве в это время, было латинского характера. Оно насаждено было западно-русским ученым Симеоном Полоцким, который основал школу в Заиконоспасском монастыре, где учились подьячие из приказа тайных дел. Этот ученый сделался воспитателем царских детей: царевичей Алексея и Феодора и царевны Софьи, основал новую типографию на верху у государя и, будучи сторонником латинского образования, шел против представителей греческого у нас образования. Он был не чужд латинских мнений в деле веры, писал светские стихи и сочинял театральные пьесы.
Но были люди, кои хотели еще более западного образования. Таков замечательный дипломат и начальник Посольского приказа (царственных больших печатей и государственных посольских дел сберегатель) А. Л. Ордын-Нащокин. Он знал не только латинский язык, но и немецкий и польский язык, сближался с иностранцами, завел у нас заграничную почту и рукописную газету "Куранты", сообщавшие известия о западно-европейских событиях, дал при посредстве поляков хорошее образование своему сыну, который, впрочем, наслушавшись много о Западе, бежал за границу. В доме своем он держался иноземных обычаев. Но западничество не пустило, однако, слишком глубоких корней в этого человека: он окончил свою жизнь иноком .
Другой начальник Посольского приказа и также любимец Алексея Михайловича, А. С. Матвеев, женился на иностранке из Немецкой слободы, родом шотландке, присоединенной, однако, к православию. Он также сочувствовал западной науке и искусству и завел у себя дома западную обстановку, устраивал у себя собрания, своего рода ассамблеи, на которых бывали и женщины, не державшиеся прежнего затворничества.
Эти элементы отразились и на нашей литературе и даже начали влиять на нравы в Москве.
Памятниками этого являются произведения светского характера. Е. Славинецкий по просьбе Ртищева составил греко-славяно-латинский лексикон. В 1653 году в Москве была напечатана славянская грамматика Мелетия Смотрицкого. Для истории русской царствование Алексея Михайловича не осталось бесплодным. Кроме сделавшихся уже обычными у нас летописных сводов (Никоновской, Воскресенской и др.), укажем на следующее. В Посольском приказе, по приказанию боярина Матвеева, была составлена "Государственная Большая книга", представляющая русскую историю с портретами государей и патриархов. В том же Посольском приказе и при том же Матвееве была составлена "Книга об избрании на царство Михаила Феодоровича". Она, по указанию этого начальника приказа и самого царя Алексея Михайловича, была писана подьячим Иваном Верещагиным. Для иллюстрации ее был вытребован от князя Василия Васильевича Голицына из Пушкарского приказа иконописец Иван Максимов, который и нарисовал 21 лист рисунков, относящихся к этой коронации и к поставлению в патриархи Филарета Никитича. Не лишено интереса для русской истории и сочинение Катошихина "О России в царствование Алексея Михайловича". Этот эмигрант-подьячий очень критически относится к московскому боярству, но все же в его сочинении немало правдивого, например что "многие из бояр грамоте неученые и нестудированные". Юрий Крижанич, родом хорват, переселившийся к нам, чтобы послужить своей ученостью одноплеменному народу, самому могущественному между славянами, написал сочинение "Русское государство во второй половине XVII века". Это сочинение трактует о народном богатстве, о силе государства, преимущественно военной, и, наконец, о мудрости, преимущественно политической. Он выставлял необходимость для России науки и школ и корил немцев за то, что они намеренно держали славян в невежестве. Но, желая для России образования, Крижанич доказывает, что для нее необходимо самостоятельное национальное просвещение. Привязанность к иностранцам, "чужебесие" он считает величайшим бедствием для русских и всех славян. В эпиграфе к своей книге он говорит: "Хочу вытеснить всех инородных мастеров и ратников и поднимаю всех днепрян, поляков, сербов и кто только есть славянскаго рода за одно ратовать со мною". Крижанич предлагает крепкий союз со своими одноплеменниками. Славянские народы, утратившие политическую самостоятельность, должны возвратить свою "слободину". Немцы притеснениями довели большую часть славян до такого отчаяния, что последние стыдятся своего рода и языка; многие из них скрывают свое славянское происхождение и выдают себя за людей иного народа. Кому же предлежит великий подвиг освобождения славян? "На тебе одном, пресветлый царь, попечение о всем славянском народе, - говорит Крижанич, обращаясь к Алексею Михайловичу, - Ты, как отец, должен нести заботу и чинить промысел о рассыпанных детях, да соберешь их воедино. Ты один поставлен от Бога, да начнут они промышлять о просвещении и о свержении немецкого ига". Крижанич является антагонистом всех инородцев среди единоплеменных славян. В славянской стране, говорит он, куда наплывут немцы, по наружности явится много лучшего; но это лучшее будет служить только для пользы тех же немцев, а славяне станут у них рабочею силою. Обезьяническое перенимание чуждой образованности мало может содействовать самобытному развитию народного творчества. Защищая славянскую самобытность, Крижанич является убежденным сторонником принципа царского самодержавия. Превосходство его, по мнению Крижанича, видно из того, что самодержавный государь может лучше всех исправлять пороки и дурные обычаи своего государства. При этом он указывает на неурядицы Польши, где нет единства и крепости власти, где столько маленьких королей, сколько панов.
Более влиятельным распространителем у нас образованности является западнорусский ученый Симеон Полоцкий. Он сделался учителем царских детей, придворным проповедником и поэтом. Он в самом дворце устроил новую (вторую в Москве) типографию. В одной из проповедей своих на Рождество Христово, от лица Вселенских Патриархов, съехавшихся тогда в Москву, он обращается к царю с молением заводить училища греческие и славянские и другие, умножать число учащихся, отыскивать благоискусных учителей и всех "честьми поощрять на трудолюбие". Он написал чрезвычайно много различных сочинений, не только духовного содержания, но и светского, и притом в стихотворной форме. Кроме псалтыря, он излагал в стихах предметы нерелигиозного характера, так, например, его "Рифмологион" содержит стихи разнообразного содержания: похвальные, поздравительные, элегические, драматические. Здесь помещены: праздничные приветствия царю и царице от имени царевича Феодора Алексеевича, "Орел Российский" - обширная похвала царю Алексею Михайловичу, утешительное послание к нему по кончине его первой супруги и поздравление со вторым браком и двенадцать драматизированных плачей по кончине этого царя. Наконец, несмотря на свой монашеский сан, Симеон написал для театра драматические пьесы "О блудном сыне" и "Царе Навуходоносоре". Направление Полоцкого было латинского характера, и он и его ученики не убереглись от некоторых католических мнений, что вызывало неудовольствие в представителе греческого образования у нас Епифании Славинецком и патриархе.
Чисто же католическая и протестантская образованность в православных людях возбуждала большие опасения. Отсюда можно было, по понятиям того времени, заимствовать только одни технические усовершенствования. Но наши крайние западники, чтобы выше поставить реформы Петра 1, преувеличенно рисуют отсталость допетровской Руси в деле техническом, хотя это не соответствует действительности.
При Алексее Михайловиче процветали многие прежние виды промыслов, как-то: ювелирное дело (золотое и серебряное), литейное, строительное. Но он особые заботы прилагал к развитию у нас металлического производства. При нем добывалась медь близ Соликамска и продавалась по 4 рубля с полтиною за пуд. В конце его царствования еще была найдена медная руда близ Олонца и на Мезени. Обработка железа производилась близ Тулы и Каширы. Самый большой железный завод находился близ первой и принадлежал Марселису. Другой - на реке Протве, находился в заведовании Акемы. На заводах выделывалось полосовое, листовое и прутовое железо, якори, гвозди, мельничные снаряды, ставни, ступы, ядра и даже пушки. Сибирским удальцам, отправлявшимся для открытия новых земель, давался прика.з высматривать, нет ли где золотой и серебряной руды, слюды, драгоценных камней и прочего, В селе Измайлове царь завел стеклянный завод, посуда коего славилась во время Петра 1 и представляет немало прекрасных образцов в нашей Оружейной палате. Вместе с тем, названное село сделалось образцовой сельскохозяйственной фермой, где уже применялись разные земледельческие машины. Примечательно, что эти машины устраивали не иностранцы, а русские мастера. Одни машины молотили хлеб силой воды, другие - колесами без воды. Кроме того, Алексей Михайлович завел в этом селе ботанический, аптекарский и другие сады; в них акклиматизировались иноземные фруктовые деревья, имелись виноградники и даже шелководство.
Особенное внимание обращал царь на начавшееся еще при Михаиле Феодоровиче устройство войск по иностранным образцам. Вместо наемных полков из иностранцев, Алексей Михайлович стал заводить такие же из русских людей. Из служилых людей он набирал конницу, полки рейтарские и драгунские. Они были обучаемы инструкторами иноземцами, носившими чины полковников, полуполковников, майоров и ротмистров. В 1649 году царь начинает заводить солдатские пехотные полки. Они разделялись на роты и были вооружены мушкетами и саблями. Петр 1 в своих солдатских полках только продолжал начатое его отцом дело. Не ограничиваясь этим, Алексей Михайлович делал попытки завести и русский флот. В 1662 году московский посол, проезжая в Англию через Курляндию, много говорил там, нельзя ли в курляндских гаванях завести нам корабли. Курляндский канцлер отвечал, что великому государю пристойнее заводить корабли у своего города Архангельска. Ордын-Нащокин, управляя Ливонией, завел флотилию на Западной Двине, уничтоженную Кардисским договором. Но Алексей Михайлович не опускал рук от этих неудач и в 1667 году издал указ: "В селе Дединове, на Оке (в Зарайском уезде), строить корабли для посылок из Астрахани на Хвалынское (Каспийское) море и то корабельное дело ведать боярину Ордыну-Нащокину". В этом году нанят был в Голландии Давыд Бутлер "служити Царскому Величеству на море Хвалынском капитаном и кормщиком - генералом. Бутлер бывал во многих краях света и разумеет многие индейские языки и торги, и извычаи индейские, и небесное течение и как водится морем кораблям ходить". В Дединове построен был первый русский корабль за 9000 рублей и назван "Орлом". Но этот родоначальник русского флота был сожжен Стенькой Разиным.
Даже в сферах установившихся на Руси искусств начинают замечаться различные нововведения. Так, например, в зодчестве появляются новые способы резьбы. Вместо русской резьбы, по одной только поверхности дерева, появляется фигурная немецкая работа, в стиле барокко. Сами столярные инструменты начинают носить немецкие названия; появляются шерхебли, гзымзубли, нашляхтебли и прочее. Окрепшая уже и развившаяся русская живопись проявляет нечто новое. Для плафонной живописи выписываются мастера из Польши. У природных же русских живописцев изменяется пошиб. Лучшим представителем нашей иконописи времен царя Алексея Михайловича является царский иконописец Симон Ушаков, стремившийся к ее усовершенствованию. Он писал в двояком стиле: в собственно так называемом иконописном и во фряжском и соединял в своих произведениях византийское предание с усовершенствованной на Западе техникой. Но его стремление усовершенствовать иконопись в правильности рисунка, в перспективе и ландшафте, в живом колорите, большей естественности, не только не противоречит родным преданиям этого искусства, но и вполне с ним согласуется. До нас дошли его превосходные иконы, по грудь, в медальонах, в церкви Грузинской Богоматери, изображающие Иисуса Христа в святительском облачении, Дионисия Ареопагита, Григория Нисского, Амвросия Медиоланского и других и Нерукотворенного Спаса.
В самих обычаях высшего класса в Москве начинаются нововведения. В домах бояр появляется заграничная мебель, часы, картины, даже статуи, и, наконец, русские люди начинают курить табак и даже одеваться в иноземное платье. Но против этого вооружались не только старообрядцы, но такие люди, кои были в своем роде передовыми, как, например, патриарх Никон. Под влиянием Матвеева и других сторонников иноземных обычаев, новшества начинают проникать во дворец. Эти нововведения поддерживает и молодая царица Наталья Кирилловна, являвшаяся народу открыто в своей карете. В разрядных записях мы находим любопытное описание одного вечернего кушанья у великого государя, в Потешных хоромах (Потешный дворец). Перечислив, кто из бояр приглашен был к этому кушанью (в их числе духовник царский - протопоп Андрей Савинович), запись говорит, что "после кушанья государь изволил тешить себя великими игры: и в органы играли (немчин), и в сурну, и в трубы трубили и по накрам (бубнам) и литаврам били во-вся. Да жаловал великий государь своего духовника, бояр дьяков думных водками и ренскими и руманеей и всякими разными питьи; и пожаловал их своею государскою милостию: напоил их всех пьяных ." Под влиянием Матвеева, который завел у себя домашний театр, построили сперва в Преображенском, а потом и в Кремле комедийную храмину. И то там, то здесь государь с царицей, царевичами и царевнами, под звук фиолей и других "стрементов" смотрит действа (драмы), взятые из Библии (Юдифь и Олоферн, Аман и Мардохей и проч.), или из мифологии (Орфей). Здесь на сцене играют, а иногда и танцуют актеры или из немцев или из дворовых боярина Матвеева. Во главе труппы и оркестра стоят иноземцы Немецкой слободы Яган Готфрид, Грегори, Рингубер, органист Симон Гутовский и другие.
Но, несмотря на все эти нововведения, по-прежнему сохранились все национальные основы царского быта, все его торжественные религиозные обряды и даже мелкие обычаи, до выслушивания от верховых старцев былин и преданий. Уважение царя к русскому быту сказалось всенародным указом от 6 августа 1674 года: "Князя Андрея Княж Михайлова сына Кольцова-Мосальского из стряпчих записать по жилецкому списку за то, что он на голове волосы у себя подстриг. А стольникам, стряпчим, дворянам московским и жильцам указал великий государь свой государев указ сказать, чтоб они иноземских немецких и иных извычаев не перенимали, волосов у себя на голове не подстригали, також и платья, кафтанов и шапок с иноземских образцов не носили, и людям своим потому ж носить не велели. А буде кто впредь учнет волосы подстригать и платья носить с иноземного образца, и такое ж платье объявится на людях их, и тем от великаго государя быть в опале, и из вышних чинов написаны будут в нижние чины". Замечательный указ этот был одним из последних распоряжений царя Алексея Михайловича.
Царь Михаил Феодорович, восстановив разоренные в смутное время кремлевские храмы, оставил уже немного забот о них своему преемнику; и царь Алексей Михайлович, по отношению к первым, является не столько создателем храмов, сколько вкладчиком.
В первопрестольном Успенском соборе этот государь оставил по себе память следующим. В приделе апостолов Петра и Павла Алексей Михайлович поставил замечательную по древности и сделанную из особого рода мастики икону Влахернской Божией Матери. Она была некогда покровительницей Цареграда и привезена была оттуда в дар государю. В 1653 году царь принес в дар Успенскому собору серебряное в 2 пуда блюдо и при нем ведро, с коим он сам ходил на Иордань и зачерпал им только что освященную воду. Его же пожертвование - великолепные золотые, украшенные жемчугом священнослужительские облачения и пелена к Владимирской Богоматери, "на помин родителей". Царица Наталья Кирилловна пожертвовала громадное евангелие, оправленное массивным золотом и разнообразными драгоценными камнями. При императрице Екатерине II оно было оценено в два миллиона рублей. Свояк государя, по первой его супруге, боярин Морозов пожертвовал к Успению огромное паникадило в 60 пудов серебра, висевшее посредине собора до 1812 года. Алексей Михайлович повелел перенести из церкви Рождества Богородицы в Успенский собор царицыно место и поставить его против левого клироса. Оно резное из дерева, вызолочено, и верх его на четырех углах увенчан двуглавыми орлами. Никон в это время обновил патриаршее место.
Архангельский, Благовещенский и другие соборы Кремля получали так же, как и придворные храмы, разные более или менее ценные вклады набожного царя Алексея Михайловича. Из дворцовых храмов особенной заботой его пользовалась церковь Екатерины великомученицы, "у царицы на сенях", где в это время был устроен придел в память матери царя (Евдокии Лукьяновны); здесь царицы брали молитву после родов и причащались постом. В церкви Распятия над жертвенником находится икона, на которой изображены св. Константин и Елена, а также Алексей Михайлович, его супруга Марья Ильинишна и патриарх Никон.
"Тишайший царь" не оставил без внимания и колокольню Ивана Великого. Находившаяся при нем звоница с громадным колоколом Годунова сгорела, и сам колокол разбился. Царь приказал воспользоваться его осколками и отлить новый. Барон Мейерберг, видевший его в 1661 году, говорил, что он был отлит русским литейщиком 24 лет, весит 8000 пудов и поставлен был на новой звонице. В пожар 1701 года он разбился, но при императрице Анне Иоанновне был отлит снова и сделался, следовательно, отцом царя-колокола; к осколкам этого произведения XVII века прибавлено было еще 2000 пудов меди. В память царя Алексея Михайловича сделано было на царь-колоколе его изображение рядом с изображением названной императрицы. Чудовская обитель св. Алексея митрополита, где восприял крещение Алексей Михайлович, и Вознесенский монастырь, где он сам хоронил свою первую супругу и дочерей, пользовались вкладами этого государя. В Вознесенском монастыре и до сих пор сохраняется большая серебряная водосвятная чаша, дар царя.
Заботясь о храмах и дворцах, государь под конец своего царствования обратил внимание и на приказы. К 1670 году кремлевские палаты разных приказов "обветшали гораздо и порушились во многих местах; сидеть в них было опасно". Поэтому приказы с их делами были переведены из Кремля в Китай и Белый город и размещены там в разных местах. В 1675 году Каменный (строительный) приказ начал постройку новых приказов в Кремле, по горе, начиная от Архангельского собора к Спасским воротам. По чертежу, который был прислан из Польского приказа, предполагалось выстроить: Разряд, Посольский приказ с четвертьми, Большую казну, Поместный и Стрелецкий приказы и Казанский дворец. Денег на постройку перечислено было 24 806 рублей 3 алтына 5 денег. Но эти стройки были закончены уже при Феодоре Алексеевиче.
Немало хлопот доставлял ему и Китай-город. В заботе о благообразии Красной площади было повелено сломать и убрать рассеянные на ней и ее перекрестках торговые шалаши и скамьи и было предписано "всякими товары торговать в рядех, в которых коим указано и где кому даны места". По Соборному уложению, оптовая торговля должна производиться только в Гостином ряду (между Ильинкой и Варваркой), а "в рознь товаров там не продавать". Розничная торговля была исключительно рядскою. Алексей Михайлович дал указ, чтобы Гостиный двор и ряды не торговали в субботу, как станут звонить к вечерне, и в воскресенье, до окончания литургии.
У Неглиненских (Воскресенских) ворот государь построил часовню для Иверской Божией Матери. В Казанском соборе он оставил по себе память вкладами. В Покровском - постройкой новых приделов. В Богоявленском монастыре, благодаря пожертвованию боярыней Репниной земли, выходившей на Никольскую улицу, построены существующие и теперь ворота с храмом Иоанна Предтечи. В Заиконоспасском монастыре построена была двухэтажная соборная церковь, освященная в 1661 году. Здесь в 1666 году поселен был западнорусский ученый Симеон Полоцкий и построено было за счет государя здание для него и учеников, которых он должен был учить "полатыням". Начали учиться здесь молодые подьячие из Приказа тайных дел. Из этой школы возникла знаменитая Славяно-греко-латинская академия. В 1653 году Алексей Михайлович дозволил в Никольском (Афонском) монастыре совершать богослужение на греческом языке.
В опустошительный пожар 1668 года сильно пострадал Знаменский монастырь. Царь и его родственники за свой счет возобновили его. Не только были восстановлены старинные Романовские палаты, но и были построены вновь другие здания, и вместо прежней деревянной ограды была возведена каменная. Сложена была новая церковь Знамения, а под нею теплая во имя Афанасия Афонского. Постройки продолжались и после смерти Алексея Михайловича.
Из приходских церквей Китай-города много забот этот государь посвятил Зачатию св. Анны, что в углу. Здесь, по случаю рождения дочери, он построил придел во имя св. Екатерины, а в 1668 году, после пожара, возобновил и украсил всю церковь.
Вообще царь любил эту церковь и в праздники со своим семейством слушал здесь литургию, которую совершал патриарх. Рядом с этим храмом в 1664 году построена была церковь Св. Николая, существовавшая до конца прошлого столетия. В 1657 году боярином Салтыковым построена была церковь Троицы на Полях, где раньше была церковь Св. Георгия.
Немало памятников это царствование оставило и в стенах Белого города. Алексей Михайлович в 1649 году приказал принести в Москву чудотворную икону Страстной Богоматери из вотчины князя Лыкова, в Нижегородской области (Палицы), и, встретив ее с крестным ходом, приказал построить для нее Страстной монастырь с двухэтажным в нем храмом.
Из приходских храмов Белого города особенно хорошо был обстроен в это царствование основанный еще при Михаиле Феодоровиче храм Св. Николая на Столпах, где был дом боярина Матвеева, где жила прежде Наталья Кирилловна Нарышкина и где после похоронен был убитый стрельцами Матвеев. Храм двухэтажный. Над нижнею церковью сделана галерея, кровля которой поддерживается каменными столбами наподобие кувшинов.
В 1650 году на Лубянке, на месте старой церкви Софии-Премудрости, построена была новая и освящена патриархом Никоном. В 1657 году у Мясницких ворот построена была церковь Флора и Лавра. В 1649 году близ Покровских ворот построена была церковь Троицы на Грязях, как значится на одном из крестов, находящихся в церкви. В Охотном ряду в 1667 году построен храм Преподобной Парасковии-Пятницы.
В 1647 году Григорием Горихвостовым поставлено было на Успенском Вражке Успение Богоматери. На Большой Дмитровке в 1652 году- - Преподобного Сергия.
В стенах Земляного города были построены следующие храмы: в 1656 году Св. Николая на Берсеневке; в 1650 году деревянная церковь Троицы на Листах заменена каменной, которую достраивали стрельцы, усмирявшие бунт Стеньки Разина; в 1653 году Георгия Победоносца в Яндове; в 1649 году - Петра и Павла на Якиманке; в 1660 году Казанской Богоматери там же; в 1652 году - Харитония в Огородниках; в 1676 году - -Апостола Иакова в Казенной; в 1647 году - Введения в Барашах, в 1653 году Благовещения на Воронцовом поле (взамен старой); в 1657 году - Космы и Дамиана в Кузнецкой (взамен старой); в 1656 году того же имени, но в Таганской слободе; в 1654 году - Успения в Гончарах; в 1671 году - Воскресения в Таганке; в 1652 году - Филиппа митрополита на Мещанской; в 1650 году - Георгия на Всполье (деревянная); в 1653 году - Ржевской Пресвятой Богородицы на Поварской; в 1670 году - Николая Чудотворца в Плотниках; в 1650 году - Св. Николая на Щепах (здесь был царский дровяной двор); в 1658 году - Воздвижения на Вражке (Пометном); в 1647 году - Николая Чудотворца в Пыжах.
Чрезвычайно было бы полезно для истории Москвы этим, а равно и всем вообще приходским церквам нашим издать свои исторические описания, с видами и планами самих храмов, снимками иконографическими, археологическими, палеографическими и проч. Это значительно подвинуло бы дальнейшую разработку истории Москвы.
Из монастырей, находившихся на окраинах Москвы, три были построены при Алексее Михайловиче: Андреевский в Пленницах, Покровский на Убогих домах и Зосимо-Савватиевский у Красно-холмского моста.
В местности между Калужской заставой и Воробьевыми горами в 1648 году любимцем и окольничим царя Ф.М. Ртищевым восстановлен упраздненный древний Андреевский монастырь, ставший к этому времени богадельней. Строитель назвал его Преображенскою пустынью и основал здесь ученое общество и школу.
Он вызвал сюда из Киева ученых: Епифания Славинецкого, Арсения Сатановского, Дамаскина Птицкого и Феодосия Сафоновича, для перевода греческих книг и обучения русских людей свободным наукам. Труженики эти в три года изготовили огромные фолианты, и в 1649 году выпущена была из печати книга "Учение и хитрость ратного строения пехотных людей". Это учреждение Ф. М. Ртищева много сделало для исправления церковно-богослужебных книг и подготовило открытие Славяно-греко-латинской академии в Москве. Покровский монастырь построен был в 1655 году, по указу Алексея Михайловича, на комнатную царскую сумму. Место, на котором поставлена обитель, занято было прежде кладбищем для бедных, странников и умерших насильственною смертью. Здесь был так называемый "Убогий дом".
В Гончарной слободе, у Холма, царь основал третий монастырь во имя св. Зосимы и Савватия Соловецких. Но но случаю постоянного затопления этой местности разливами Москвы-реки, он был перенесен в Бронницы.
Старые монастыри в это царствование обстраивались новыми храмами, обогащались вкладами и жаловались землями. Особенное внимание царь обращал на Новоспасский монастырь, как придворный и как место погребения своей бабушки - царственной инокини Марфы и своих родственников - бояр Романовых. Мы воспроизвели вид находящейся в этом монастыре их усыпальницы. Царь со своей семьей, боярами и духовными властями, даже с восточными патриархами, нередко предпринимал сюда
богомольные походы. Государь достраивал здесь и богато украшал заложенный еще его отцом новый соборный храм ив 1673 году построил церковь Покрова Богородицы.
В Даниловском монастыре, при Алексее Михайловиче, совершилось открытие мощей св. благоверного князя Даниила и построена была Покровская церковь. В Донском монастыре построены два придела при трапезной церкви. Ризницы монастырей получили в это время немало богатых царских вкладов.
Русское зодчество в царствование Алексея Михайловича сделало еще шаг в дальнейшем своем самобытном развитии. Отличаясь от построек чисто византийского стиля, оно очень разнообразно и стройно разрабатывало русские мотивы в устройстве колоколен, глав, крыш, крылец, галерей, разнообразных украшений и т. д. Мотивы их взяты из чисто самобытных русских деревянных построек.
Скончался "тишайший царь" с 29 на 30 января 1676 года. Его тело, как и вдовствующую царицу, несли на следующий день в Архангельский собор стольники. За усопшим несли в кресле больного ногами царя Феодора Алексеевича. После отпевания, совершенного патриархом с Великим Собором, все присутствовавшие в смирных одеждах прощались с царем, целуя его руку. Народ, наполнявший Кремль, горючими слезами оплакал свое "Красное Солнышко", своего любимого самодержца, с которым жил душа в душу.