Принятие христианства на Руси и его социально-культурные последствия

«Принятие христианства на Руси и его социально-культурные послед-ствия» ПЛАН: 1. Введение. Десятый век: что важнее – религия или политика Международное значение русского христианства Византия – заинтересована А Владимир усиливает язычество И все-таки – христианство 2. Основная часть. Крещение киевлян – смена культов А у нас все по-своему

Храмы строятся и пустуют Русский ли русский язык Христианская ли христианская семья Синкретизм – за двумя зайцами: и в наши дни, как при Мономахе 3. Заключение. Бедная Россия Роль отдельно взятой личности в истории ее собственной жизни 35 При князе Владимире Святославиче около 988-989 гг. в качестве новой государственной религии на Руси было принято христианство. Оно станови-лось единой общегосударственной идеологией для всех областей

Руси, где до того существовали местные языческие культы, и тем самым способствовало укреплению единства образовавшегося Древнерусского государства, нуж-давшегося в освящении собственности и власти. В нем, прежде всего, увиде-ли проповедь повиновения властям, непротивления, и это отвечало потребно-сти господствующего класса. На протяжении веков, прошедших с тех пор, отнюдь не простых в истории нашей страны, многие авторитетные исследо-ватели, к сожалению, очень по-разному оценивали это историческое

явление. Нередко противореча друг другу. Например, кто-то утверждал, что распро-странение христианства встретило длительное и упорное сопротивление на-родных масс. Другие же явно пытались выдать желаемое за действительное. Что же делать нам, людям XXI века, с чьей позицией согласиться? Я думаю, надо сказать им всем спасибо за то, что один видел одно, другой – другое и нашел время и возможность

оставить потомкам свое мнение. И, конечно, не ища истины в последней инстанции, позволить Татищеву быть Татищевым, Карамзину - Карамзиным, Ключевскому - Ключевским, Соловьеву - Соловье-вым, а Гордиенке – Гордиенком и т.д. Мне лично они сообщили много такого, чего я раньше не знала. Принятие христианства имело большое международное значение.

Став христианским, Древнерусское государство получило, по тогдашним поняти-ям, равное достоинство с другими христианскими державами Европы и в особенности с Византией. Принятие христианства способствовало также раз-витию культуры в средневековых ее формах, содействовало распространению письменности, развитию зодчества и живописи. С принятием христианства на Русь стали проникать византийская литература и искусство.

А вот стань Владимир мусульманином, тогда вряд ли появилась бы ев-ропейская христианская цивилизация. Мусульманские полчища беспрепятст-венно врезались бы в Западную Европу с трех сторон вилкой: с юга – маври-танские полчища, дошедшие, как известно, до Пуатье в южной Франции, сомкнулись бы со среднеазиатскими, булгаро-волжскими и русскими с севе-ро-востока и турецкими с Балкан. Крещение Руси стало живой, решающей, так дорого обошедшейся

России, но воспринятой Западной Европой без вся-кой благодарности, преградой мусульманской агрессии. Так же Византия и балканские славяне, ценой большой крови, потери своей государственности и культурной стагнации (упадка), спасли от турецко-исламского нашествия ци-вилизацию в центре Европы/ Христианство возникло не на пустом месте. Оно было уже известным в бассейне Днепра во второй половине I тысячелетия. По свидетельству

Ибн-Хордадбеха, относящемуся к 840-м годам, русские купцы, приезжавшие на восток, считали себя христианами. В X веке в городах, по крайней мере в Киеве, существовали христианские церкви (церковь Ильи упоминается в до-кументе 944 г.). Что касается Византии, то она была весьма заинтересована в приобще-нии своих северных соседей к христианской вере, рассчитывая, что это не только ослабит их натиск на империю, но и распространит на них ее влияние.

Такое в истории случится еще не раз, когда к христианству будут относиться как к очередной политической партии, которую можно употребить для дос-тижения текущих политических целей. (Н. Гордиенко – из этого ряда…) В этих условиях князем Владимиром была проведена реформа языче-ского культа с целью противостояния христианству. В созданном им в Киеве пантеоне первое место занимал

Перун, выполненный из золота и серебра. Кроме него в этот пантеон входили Хорс, Дажьбог, Стрибог, иранское боже-ство Симаргл и женское божество Мокошь. Такая же реформа была проведе-на и в других крупных городах, в частности, в Новгороде, где посадник Доб-рыня поставил Перуна на берегу Волхова. Владимир был, несомненно, госу-дарственно мыслящим человеком.

Он покорил и объединил под своим ски-петром фактически все восточнославянские, значительную часть финно-угорских и некоторые литовские племена, т.е. почти всю территорию евро-пейской части того, что недавно называлось Советским Союзом, за исключе-нием Великого Булгара на Волге и его территорий на восток и юго-восток от Волги. Как государственный муж он понимал, что для скрепления этого конг-ломерата народов нужна цементирующая

его общая идеология, как сказали бы мы сегодня. И вот на главном киевском холме он возводит пантеон языче-ских богов всех этих племен. Вокняжение Владимира связано с торжеством агрессивно-языческой политики и было единственным периодом в истории Руси, когда приносились человеческие жертвы Но, хотя и тщательно продуманное и срисованное с окружающего мира, обновленное язычество не смогло удовлетворить классовое раннефеодальное общество. В это время родовая и племенная знать перерастала в местных князей,

союзы племен – в государственные организации. Социальное нера-венство внутри общин, миров, как должностное, так и имущественное, пре-вращалось в неравенство классовое. И в составе челяди наряду с пленниками – иноплеменниками и иноземцами - стали появляться также и рабы-соотечественники. Для управления этим государственным механизмом требовалось при-вести довольно примитивную систему славянских культов в соответствие с новыми требованиями, которые были выдвинуты появлением классового

об-щества и государства. Русские люди значительно выросли за предшествующее столетие. Их горизонт расширился, благодаря ежегодным заморским поездкам в христиан-ские земли (Болгария, Царьград) и на мусульманский восток. Наблюдение различной обрядности, расспросы о религиозной сущности того или иного культа (то, что вылилось в форму летописного «испытания вер»), беседы с толмачами, знакомство с культовым искусством – все это развивало русских людей и раскрывало перед ними противоречивый мир

соперничающих миро-вых религий. Наиболее понятными были догматы и теология христианства, так как славянская Болгария приняла его на 100 лет ранее того периода, о котором сейчас идет речь. Болгарский язык был настолько близок к русскому, что бол-гарские книги не переводились, а просто переписывались. Миссионерская деятельность на Руси велась греками и болгарами. Во всех городах Причер-номорья, с какими приходилось иметь дело русским

Херсонесе, Судаке, Керчи, Тмутаракани – христианство преобладало. В средневековье, несмотря на довольно значительную замкнутость от-дельных феодальных миров как политических организмов, международное общение играло значительную роль. Оно выражалось в торговле между от-дельными странами, в политических и брачных союзах, в использовании иностранных наемных дружин, в обмене достижениями культуры.

В этих ус-ловиях правители всех европейских государств были заинтересованы в при-нятии одной религии. Это делало их формально равными друг другу, принад-лежащими к одному культурному миру, и помогало противостоять язычни-кам-варварам. Русь же в IX-X вв. традиционно была связана с Константино-полем – «Царьградом», а также со славянами в Центральной Европе и на Балканском полуострове, которые были в тесном общении с

Византией. Эти связи в значительной степени определили церковную ориентацию Руси на восточнохристианский мир. Вообще историю русской церкви невозможно выделить из истории России, как невозможно отделить ее и от ее византий-ского источника. Чтобы войти в семью цивилизованных народов Европы, требовалось единобожие. Соседняя Восточно-Римская империя ослепляла своей блиста-тельностью, да и у себя в

Киеве крещеные были народом книжным в отличие от неграмотного языческого населения. И вот Владимир решает креститься сам и крестить свой народ/ Принятие христианства было ускорено ходом политических взаимоот-ношений между Русью и Византией в конце 80-х годов Х в. Для борьбы с очередным мятежником, армянским полководцем Вардой Фокой, желавшим сесть на императорский трон и обладавшим большими силами, император

Василий II обратился к князю Владимиру за военной помощью, не скупясь при этом на обещания. Важными условиями договора, по которому был по-слан в распоряжение императора 6-тысячный русский отряд, были, по сведе-ниям арабского историка XI в. Яхьи Антиохийского, женитьба «царя руссов» Владимира на юной сестре императора Василия Анне и принятие Владими-ром и его страной христианства.

Чтобы добиться выполнения условия договора (Василий не торопился осуществлять обещанное), князю Владимиру пришлось осадить и взять при-надлежавший Византии в Крыму г. Корсунь (Херсонес) (с епископской ка-федрой). Это византийское владение было возвращено императору в качестве «вена» - выкупа за невесту. Легендарный характер носит летописное повествование об «испытании вер» («выборе веры») князем киевским

Владимиром Святославичем. Соглас-но этому повествованию, крещению киевлян предшествовала следующая процедура. Прежде чем принять византийский вариант христианства, Влади-мир выслушал приверженцев различных религий: иудаизма, ислама (мусуль-манства) и христианства. Затем он направил своих послов в те страны, где эти религии утвердились. Выполнив задание великого князя, послы возврати-лись в

Киев и сообщили следующее Владимиру и его окружению («боярам» и «старцам»): «Ходили де к болгарам, смотрели, как они молятся в храме, т.е. в мечети, стоят там без пояса; сделав поклон, сядет и глядит туда и сюда, как бешеный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их. И пришли мы к немцам, и видели в храмах их различную службу, но кра-соты не видели никакой. И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они богу своему, и не знали – на

небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве». Сказали же бояре: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя

Ольга, а была она мудрейшей из всех людей». И спросил Владимир; «Где примем крещение?» Они же сказали: «Где тебе любо». Что касается крещения киевлян, то источники дают противоречивые указания на его время. Наряду с традиционной датой 988 г. исследователи обосновывают и более ранние, и более поздние даты, в частности 990 г. По Повести временных лет, крещение киевлян происходило в

Днепре, по Житию Владимира – в притоке Днепра реке Почайне. Смена религиозных культов сопровождалась уничтожением изображе-ний некогда почитаемых богов, их публичным поруганием со стороны кня-жеских слуг, построением церквей на местах, где стояли языческие идолы и храмы. Так, на холме в Киеве, где стоял идол Перуна, была воздвигнута цер-ковь Василия, посвященная

Василию великому. Под Новгородом, в Перыни, где находился языческий храм, была построена церковь Рождества. По сооб-щению Повести временных лет, Владимир начал строить в городах церкви и назначать попов, и людей стали приводить к крещению по всем городам и се-лам. Распространение христианства проводилось княжеской властью и фор-мирующейся церковной организацией насильно, при сопротивлении не толь-ко жречества, но и различных слоев населения.

Митрополит Илларион киев-ский признавал, что крещение в Киеве происходило по принуждению: «…никто не сопротивлялся княжескому приказу, угодному богу, и крестились если не по собственной воле, то из страха перед приказавшим, ибо его рели-гия была связана с властью». В других же городах замена традиционного культа новым встречала от-крытое сопротивление. В Новгороде сохранилась легенда о введении там христианства епископом

Иоакимом Корсунянином и княжескими воеводами Добрыней и Путятой, когда «Путята крести мечем, а Добрыня огнем». Еще раз у Карамзина перечитаем этот момент. «…наконец, прибыли в Константинополь. «Да созерцают они славу Бога нашего!» – сказал импера-тор и, зная, что грубый ум пленяется более наружным блеском, нежели исти-нами отвлеченными, приказал вести послов в

Софийскую церковь, где сам патриарх, облаченный в святительские ризы, совершал литургию… . возвра-тясь в Киев, послы говорили князю с презрением о богослужении магометан, с неуважением о католическом и с восторгом о византийском…. Великий князь решился быть христианином. Гордость могущества и славы не позволяла также Владимиру унизить-ся, в рассуждении греков, искренним признанием своих языческих заблужде-ний и смиренно просить крещения: он вздумал, так сказать, завоевать

веру христианскую и принять ее, святыню, рукою победителя. Завоевав славный и богатый город, российский князь еще более возгор-дился своим величием и чрез послов объявил императорам, Василию и Кон-стантину, что он желает быть супругом сестры их, юной царевны Анны, или, в случае отказа, возьмет Константинополь…. Василий и Константин, надеясь помощию сильного князя российского спасти трон и венец, ответствовали

ему, что от него зависит быть их зятем; что, приняв веру христианскую, он получит и руку царевны, и царство небесное. Владимир, уже готовый к тому, с радостию изъявил согласие креститься, но хотел прежде, чтобы императо-ры, в залог доверенности и дружбы, прислали к нему сестру свою. Анна ужаснулась: супружество с князем народа, по мнению греков, дикого и сви-репого казалось ей жестоким пленом и ненавистнее смерти. Но политика требовала сей жертвы, и ревность к обращению идолопоклонников

служила ей оправданием или предлогом. Когда же обряд торжественный совершился, когда священный собор нарек всех граждан киевских христианами, тогда Владимир, в радости и вос-торге сердца устремив взор к небу, громко произнес молитву: «Творец земли и неба! Благослови сих новых чад твоих; дай им познать тебя, Бога истинно-го; утверди в них веру правую. Будь мне помощию в искушениях зла, да вос-хвалю достойно

святое имя твое » Или у Соловьева. «… многие пошли к реке сами собою, а кто не хотел, тех воины тащили, и крестились: мужчины выше моста, а женщины ниже. Тогда многие язычники, чтоб отбыть от крещения, объявляли, что крещены; для этого Иоаким (епископ) велел всем крещеным надеть на шею кресты, а кто не будет иметь на себе креста, тому не верить, что крещен, и крестить. Так было в Новгороде.

Владимиру, по преданию, нравился чувственный рай магометов, но он никак не соглашался допустить обрезание, отказаться от свиного мяса и от вина. «Руси есть веселье пить говорил он не можем быть без того». Владимир имел широкую душу, которая в молодости могла повести его к излишествам, освященным, впрочем, языческими понятиями, и которая в летах зрелых, особенно под влиянием христианским, сделала его красным солнцем для народа. Владимир не любил жить один; он любил дру-жину, говорит летопись, думал с нею о

строе земском; любя думать с дружи-ною, Владимир любил пировать с нею; о пирах его остались предания и в ле-тописях, и в песнях. Так, празднуя освящение церкви Преображения в Васи-леве и вместе избавление свое от печенегов, Владимир велел сварить 300 варь меду. Созвал бояр, посадников, старшин изо всех городов, всяких людей множество и бедным роздал 300 гривен; праздновав с

Преображенья 8 дней, князь возвратился в Киев к Успеньеву дню и здесь опять задал большой праздник. Созвал бесчисленное множество народа. Такие праздники по слу-чаю торжеств религиозных имели тогда важное значение: они заменяли для народа празднества языческие, очень много содействовали тому, что новая религия входила в жизнь народа… Сравнение церковной структуры на Руси с византийской показывает, что условия Руси не позволяли слепо копировать иноземные образцы, а

за-ставляли исходить из местных нужд. Русская структура церковного управле-ния соответствовала не византийским принципам административного деле-ния патриархии, а явилась результатом внутреннего развития государственно-го строя Руси. К середине XIII в. на Руси было 16 епархий, в значительной части соответствующих крупным русским княжествам. Сохранению полити-ческой роли Киева, за обладание которым боролись практически все княже-ские линии, несомненно способствовало среди других факторов и наличие в нем митрополичьей кафедры,

ибо обладание древней столицей позволяло сильному князю использовать в своих интересах не только епископа своей епархии, но и главу всей русской церкви. О том виде, в каком христианство преподносилось язычникам времен Владимира, мы можем судить по известной «речи философа» в Повести вре-менных лет. На главное место в нем был поставлен библейский ветхозавет-ный творец мира, бог-отец Саваоф. На втором месте – бог-сын Иисус Хри-стос.

Евангельское учение в своей сущности этим философом не изложено; упомянуто лишь о загробном мире. Нет упоминаний и о Троице, которая бы-ла совершенно не понятна язычникам. Рассказано о значении женщины, де-рева и об очистительной силе воды. Мария обрисована как женщина, вопло-тившая Слово бога и родившая сына бога. (В известном соответствии с этим создавался и пантеон Владимира 980 г.). В культурном отношении греческая церковь располагала

большим фон-дом богослужебной, богословской и исторической литературы, и высокораз-витым искусством (архитектура, живопись). Для Руси благоприятным об-стоятельством было то, что родственная Болгария, принявшая христианство на 120 лет раньше, вела богослужение на славянском языке (а не на греческом или латинском) и к концу Х в. создала большой запас переводов христиан-ской литературы, вполне доступной по языку и для русских. В городах Киев-ской Руси строились церкви; они снабжались богослужебными книгами,

ут-варью, обслуживались причтом (церковнослужителями); вокруг городов, сра-зу за крепостными стенами, возникали монастыри, духовенство устраивало в городах торжественные молебны, крестные ходы, читало проповеди. Но язы-чество продолжало оставаться сильным. Заглянем в известное «Слово о тва-ри…», составленное русским книжником в XII в. Автор упрекает предшест-вующие поколения русских людей в том, что они создали языческую религию

(вот, и тогда были на нашей земле Гордиенки). Далее идет интереснейшее противопоставление пустующих христианских церквей шумному многолюд-ству языческих игрищ: «…Мнози ся ленять и зле живуть (ленясь слушать чтение божествен-ных книг), яко же имян не ведати чтомых книг – то же и срамеются тем и не содрогнуться, но слабе живуть и не слушая божественных словес. Но аще плясци или гудци (танцоры и скрипачи) или ин хто игрець позоветь на игри-ще или на какое зборище идольское—то вси тамо текут, радуяся… и весь день

тот предстоят позорьствующе тамо… (когда же нас приглашают в цер-ковь) мы позеваю(ще) и чешемся и протягаемся, дремлем и речем: «Дождь» или: «Студено» или леностно ино… А на позорищех (театральных представ-лениях) ни крову сущю, ни затишью, но многажды дождю и ветром дышащю или въялици (метель) – то все приемлем радуяся, позоры дея на пагубу ду-шам. А в церкви покрову сущю и заветрию дивну - и не хотять прити на по-ученье, леняться…

Да не вем, како вы буде милость обрести от бога не по-слушаеще святых писаний! Формально Русь стала христианской. Погасли погребальные костры, на которых сгорали убитые рабыни, угасли огни Перуна, требовавшего себе жертв наподобие древнего Минотавра, но долго еще по деревням насыпали языческие курганы, «отай» молились Перуну и огню-сварожичу, справляли буйные праздники родной старины.

Язычество слилось с христианством…. В городах в XI-XII веках было много каменных и деревянных церквей, в которых служили священники (попы) и их помощники дьяконы…. Соору-жены были христианские храмы в Чернигове, Владимире Волынском, Белго-роде, Переяславле, Турове, Полоцке и ряде других древнерусских городов. Вообще в храмостроительстве, в иконе, русский церковный

опыт выражает и воплощает себя в те века больше, чем в словесном, богословском творчестве. Архитекторы стремились вознести церковные здания над хижинами и хоро-мами так, чтобы именно церкви создавали архитектурный ансамбль города. Ученые предполагают, что у восточных славян были деревянные рубленые языческие храмы, способы сооружения которых перенесены впоследствии на христианские церкви. «В основе построения славянского языческого храма пишут историки русской архитектуры лежала, как можно

предположить, клеть, иногда башнеобразной формы. Можно также предположить, что наи-более крупные языческие храмы состояли из нескольких деревянных срубов, соединенных между собой, и что под их влиянием строились первые дере-вянные соборы, подобные Софии новгородской 989 г тринадцатиглавой, как о том говорит летопись, т.е вероятно, тринадцатисрубной». Каменное строительство только начинало развиваться в рассматривае-мое время. Но начало это было обнадеживающим, создававшим предпосылки для сооружения русскими мастерами

в последующие века подлинных шедев-ров из камня. Именно так оценивает потенциальные возможности древнерус-ских строителей академик Б. А. Рыбаков: «Будучи подготовленными еще за языческий период к строительству крепостей, башен, дворцов, деревянных языческих храмов, русские архитекторы с поразительной быстротой освоили новую византийскую технику кирпичного строительства и украсили круп-нейшие русские города великолепными монументальными сооружениями». Но долго еще церковники жаловались на то, что их храмы пустуют…

Опираясь на данные научных изысканий и на свидетельства древних авторов, Д.С. Лихачев высказал предположение, что «отдельные системы письменности существовали на территории Русской земли издавна, особенно в районах, прилегающих к северным берегам Черного моря, где когда-то рас-полагались античные колонии». Вот лишь некоторые из этих свидетельств. Автор сказания «О письменах», написанного не позднее начала

Х века, отмечал, что, пока славяне были язычниками, они использовали в качестве письменности какие-то «черты» и «резы», при помощи которых «читали и гадали». О наличии письменности у восточных славян дохристианской поры сообщают арабские и немецкие источники Х века: в них упоминается о над-писи на памятнике воину-русу, о пророчестве, написанном на камне, который находился в славянском храме, о «русских письменах», присланных одному из кавказских «царей».

Полагают, что при создании славянского алфавита Кирилл и Мефодий могли использовать древние русские письмена. Эта догадка выражена в од-ной древнерусской рукописи, где, в частности, сказано: «А грамота русская явилася, богом дана, в Корсуни русину, от нее же научился Философ Кон-стантин, а оттуду сложив и написав книгы русскым языком». «Христианство подчеркивал один

из крупнейших советских исследо-вателей Киевской Руси академик Б.Д. Греков стало лишь одним из факто-ров, усиливающих потребность в письменности и несомненно ускоривших усовершенствование своего собственного алфавита». Действительно, христианизация Руси, создавшая потребность в бого-служебной и апологетической литературе, в разнообразных житийных мате-риалах, в религиозно-назидательном чтении для верующих и т.п дала могу-чий толчок дальнейшему развитию

письменности и книжного дела. Уже в IX веке на Руси появлялись византийские и римские миссионеры, которые пропагандировали христианскую веру. В роли таких миссионеров выступали также византийские купцы и варяжские дружинники, среди кото-рых были как крестившиеся в Константинополе, так и принявшие христиан-ство в Риме. В результате соединения внутренней потребности и внешнего влияния стали появляться на древнерусской

земле очаги христианства. Иногда местное население устраивало самосуд над некоторыми мис-сионерами. Именно так поступили, например, вятичи, убившие монаха-миссионера Кукшу, который в середине XII века прибыл на Вятскую землю из Киево-Печерского монастыря. (под Мценском, сегодня во Мценске – ча-совня Кукши). Если мы заглянем в христианскую семью тех времен, то увидим немало интересного.

Во-первых, нам придется заглянуть, как минимум, в две семьи – княжескую и простолюдинную. Потому что род ежедневных занятий (бытие) во многом определял христианское сознание людей. Одно дело, когда глава княжеской семьи стремился воспитывать своих детей в христианском духе (и то – далеко не каждый). И совсем другое – когда люди целый день были заня-ты крестьянским или ремесленным трудом, в поте лица добывая для семьи пропитание. От случая к случаю бывая в церкви, они что-то слышали

о Боге, но им никто ничего не разъяснял. Поэтому и понимали все – в соответствии с прежними верованиями и собственной фантазией. Фантазии и породили монстра, который называется: русское правосла-вие, и являет собой диффузию язычества в формальное христианство. Что наблюдаем мы и сегодня, и во все предшествующие нынешнему века. Например, в Стоглаве (церковный собор 1551 года, постановления ко-торого составили сборник, состоящий

из ста глав. Отсюда и название сбор-ника – Стоглав, которое было перенесено и на сам собор) приведены много-численные примеры совершения в христианские праздники чисто языческих обрядовых действий. Вот лишь некоторые из них: «В великий четверток рано утром палят солому и кличут мертвых…В Троицкую субботу по селам и по погостам сходятся мужи и жены на жальниках (кладбищах) и плачут на гро-бах с громким воплем, а когда начнут играть скоморохи, гудники и перегуд-ники, то, перестав плакать,

начинают скакать и плясать, и бить в ладони, и петь сатанинские песни на тех же кладбищах. В пасхальную неделю совер-шают радуницы (происходили на могилах и соединялись сначала с плачем по умершим, а потом с пиршеством при бубнах, песнях, плясках) и всякое на них беснование… В ночь под праздник рождества св. Иоанна Предтечи и на самый праздник во весь день и ночь, равно и в навечерние Рождества Хри-стова и Богоявления, в городах и селах мужи и жены, отроки и девицы соби-раются

вместе и со всякими скоморошествами, с гуслями и сатанинскими песнями, с плясками и скаканием ходят по улицам и по водам, предаются различным играм и пьянству… а под конец ночи спешат к реке с великим криком, как бесные, и умываются водою, и когда начнут звонить к заутрени, отходят в домы свои и падают, как мертвые, от великого клокотания… В пер-вый понедельник Петрова поста ходят по селам, по погостам, по рекам и по рощам на игрища и творят бесовские потехи»

(Цит. по кн. Макарий. История русской церкви, т. VIII, кн. III, с.342-343). Такие же сетования на засилье язычества в номинально христианской среде встречаем мы и на страницах Псковской летописи XVI века. В частно-сти, там приведено послание игумена Елеазарова монастыря псковскому кня-зю (1505 г.), где выражено возмущение тем, что накануне рождества Иоанна Предтечи (Ивана Крестителя) «во святую ту нощь мало не весь град взмятет-ся, и в селах взбесятся

в бубны и в сопели и гудением струнным, и всякими подобными игрании сатанинскими, плесканием и плясанием, женам же и де-вам и главами киванием и устнами их неприязен клич, вся скверные бесов-ские песни, и хрептом их вихляниа, и ногам их скакание и топтание… яко сущии идолослужителие бесовскии празник сеи празнують… яко день Рож-дества Предтечи великого празнують, но своим древниим обычаем» (Псков-ские летописи, вып. I, с.90-91) Многовековую приверженность крещеного населения княжеской

Руси и царской России языческим верованиям, праздникам и обрядам дореволю-ционные церковные историки объясняли не только силой традиции (привер-женностью «вере отцов»), но и тем, что эти верования, праздники и обряды были теснее связаны с укладом жизни и бытом народным, чем христианские, сложившиеся в иной среде и потому очень долго остававшиеся чем-то чуже-родным для наших предков. «Двоеверие» сначала явное, затем скрытое, впо-следствии было преодолено русским православием, но преодоление это ока-залось в

значительной степени формальным, и достигла его церковь ценой компромисса, посредством приспособленчества. Византийское христианство не устранило славянское язычество из сознания и повседневного обихода на-родов нашей страны, а приспособило его к своему вероисповедно-культовому комплексу. Другой пример. Наши предки в случае заболевания обращались за по-мощью к своим божествам и духам. Став христианами, они искали такого же исцеления у христианских святых.

Считалось, например, что Иоанн Крести-тель помогает от головной боли, мученик Лонгин-сотник (I в.) – от глазных болезней, священномученик Антипа (I в.) – от зубной боли, великомученик Артемий (IV в.) – от грыжи и болезней желудка, мученик Конон (I в.) – от ос-пы, святитель Иулнан (I в.) – от детских болезней, преподобный Марон (IV в.) – от лихорадки и т. п. Принявшим новую веру иконы заменили их прежних языческих идо-лов;

и относились к иконам в общем-то по-язычески, как к фетишам; их по-мещали не только в храмах и домах, но и на улице, на площади, на развилке дорог, во дворе (поближе к тем, кого икона должна была защищать), их стара-лись умилостивить, как и древнеславянского истукана. Уже в наше время в Новосиле я видела, как икона одной из Богородиц была помещена над входом в сарай, в котором размещалась хозяйская корова.

А сто лет назад великий русский писатель Антон Павлович Чехов так описывал верования простой русской семьи: «Старик не верил в бога, потому что почти никогда не думал о нем… Баба верила, но как-то тускло… Мария и Фекла крестились, говели каждый год, но ничего не понимали… В прочих семьях было почти то же: мало кто верил, мало кто понимал».

Языческо-христианский синкретизм русского православия обнаружива-ется в том, что наиболее живучие славянские дохристианские праздники и ритуалы были включены (либо непосредственно, либо в несколько переос-мысленном виде) в состав православной обрядности, а языческие символы переплелись с христианской символикой. Ограничимся всего лишь несколькими примерами. Древние славянские новогодние святки с ряженьем, колядками и про-чей языческой атрибутикой вошли в православный рождественско-новогодний праздничный цикл, но их

языческое содержание сохранилось. Явно языческим элементом в православном церковно-праздничном ритуале является масленица – неделя, предшествующая предпасхальному великому посту. По своему происхождению в сущности это совокупность сельскохо-зяйственных и семейно-бытовых обрядов магического характера, отражав-ших радость расставания с уходящей зимой и психологическую подготовку древних славян к приближающейся весне. Основные компоненты этого праздника (блины, катанье на лошадях,

ряженье, поминовение покойников, сожжение чучела «масленицы» и т. п ) не имеют никакого отношения к хри-стианской символике. Древнеславянский цикл весенне-летних обрядов, связанных с культом предков и земледельческой магией (русальная, или зеленая, неделя – зеленые святки), был включен церковью в православный праздник троицу. Между тем основной элемент празднеств этого цикла – поклонение березе – не имеет никакого отношения к главному сюжету христианской Троицы или

Пятиде-сятницы: схождению на учеников Иисуса Христа (апостолов) Святого Духа, благодаря чему они узнали о троичности Бога: Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой. «И суеверие, самое грубое суеверие во всех возможных видах, господ-ствовало в массах русского духовенства и народа и потемняло, подавляло в сознании как пастырей, так и пасомых те немногие, истинные и здравые, по-нятия, какие они могли иметь о догматах своей православной

веры» (Цит. Макарий. «История русской церкви», т.VIII, кн. III, с. 309-310, 314.) Плохое знание христианской догматики и повсеместное торжество об-рядоверия породили еще одну особенность религиозной жизни дореволюци-онной России – «внешнее благочестие», под которым подразумевается игно-рирование приверженцами русского православия внутреннего состояния ре-лигиозности и преувеличение наружных форм ее проявления…

Вот как опи-сывает архиепископ Макарий (Булгаков) религиозность князей – преемников «крестителя Руси» Владимира: «Некоторые даже из князей ограничивали свое благочестие соблюдением только благочестивых обычаев и внешними добрыми делами, а когда дело шло об удовлетворении страстей, открыто на-рушали христианские заповеди». В качестве примера он ссылается на образ жизни великого князя Святополка, который строил храмы и монастыри, часто посещал

Киево-Печерский монастырь. Но одновременно имел наложниц, был «сребролюбив» и потому спекулировал солью. А его сын Мстислав за-мучил монаха, скрывавшего сокровища в своей пещере (т. II, с.306, 307). Действительно, и духовенство, и миряне свою «православность» обыч-но доказывали действиями демонстрационного характера: отказом от ско-ромной пищи по средам, пятницам и в дни многонедельных постов, регуляр-ным посещением храма и выстаиванием продолжительнейшей церковной службы, многочисленностью

икон в доме, размером свечи, поставленной пе-ред чтимой иконой, суммой вклада «на помин души» в храм или монастырь и т. д. Вот как характеризовал религиозность наших предков в части их благо-честия архиепископ Макарий (Булгаков). Он отмечал у них «слепую привя-занность к обряду» и в связи с этим писал: «Как веру свою полагали почти исключительно в обрядах, так и благочестие – в исполнении обрядов… Это было благочестие по преимуществу внешнее, обрядовое, фарисейское…

Оно было распространено и глубоко чтилось во всех слоях нашего общества, ме-жду тем как там же господствовали самые тяжкие пороки и почти совершен-ная безнравственность» (т. VIII, кн. III, с. 331, 332, 333). Так, например, в статье «О характере русского религиозного сознания», посвященной анализу сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские леген-ды», В. Соколов писал: «Чем больше вчитываешься в эти произведения на-родного духа, тем яснее становится

мучительная мысль, что народ наш толь-ко по именам знает христианство, но образ его мыслей – вне самого прими-тивного понимания элементарных истин евангелия» (Миссионерское обозре-ние, 1914, №4, с. 44). А вот как характеризовался в дореволюционной литературе украинский фольклор: «Вообще украинские легенды при любом подходящем и неподхо-дящем случае любят отклоняться от Библии и впадать в вульгарно-игривый тон» (Булашев

Г. А. «Украинский народ в своих легендах и религиозных воз-зрениях и верованиях». Вып. I, Киев, 1909, с. 91). «Священников писал А.И. Герцен о русском крестьянине он презирает как тунеядцев, как людей алчных, живущих на его счет. Героем всех народных непристойностей, всех уличных песенок, предметом насмешки и презрения всегда являются поп и дьякон или их жены» (Собр. соч. в 30-ти томах, т.

VI. М 1955, с. 211). Мно-гие церковные авторы сокрушаются по поводу неблагоговейного поведения в храме многих прихожан. «Бесстрашие до того вошло в людей говорится в том же Стоглаве, – что некоторые стояли в церкви в тафьях, в шапках и с по-сохами, и здесь, как на торжище или на пиру, вели между собою громкие бе-седы и своры, и произносили всякие праздные и срамные слова, заглушая бо-гослужение» (гл. 5). Такие же признания содержатся и в «Истории русской церкви» архиепископа

Макария: «Некоторые позволяли себе разговаривать и глумиться в церкви, по крайней мере во время чтений, когда они происходили невнятно и бестолково» (т. VIII, кн.III, с. 318). Подобные проблемы постигли и русскую зарубежную православную церковь. Архиепископ Аверкий (Таушев) на вопрос, все ли его прихожане осознают, к чему обязывает их принадлежность к православию, ответил вполне определенно (это уже сегодняшние дни): «Увы!

Очень немногие. Большинство, видимо, думает, что оно (православие) имеет чисто формаль-ное значение, ни к чему в сущности не обязывающее. Кое-кто, правда, согла-шается, что надо поговеть и причаститься раз в год и, ради приличия, «забе-жать» изредка в церковь, «лоб перекрестить». Как правило, учения право-славной церкви они не знают, да им и не интересуются, уходя целиком в свои чисто житейские интересы. Чем отличается православие от других исповеда-ний и религий, им неизвестно,

а когда заводится с ими разговор на эту тему, то они обыкновенно любят утверждать, что все веры одинаковы и что все равно, к какой вере им принадлежать, лишь бы быть «хорошим человеком» (Православная Русь, 1976, №5, с. 3). Приобщенные к православию усилиями господствующих сословий и классов княжеской Руси и царской России, наши предки не отличались ни стремлением к усвоению догматических основ этой религии, ни особым рве-нием в соблюдении религиозно-церковных предписаний.

Преобладали такие примитивные формы проявления религиозности, как обрядоверие и чисто внешнее благочестие. Поэтому рассуждения о «святой Руси» и «русском на-роде-богоносце» следует отнести к богословским мифам, в которых желаемое выдается за действительность. Я совершенно согласна с таким мнением неко-торых историков. Но даже очень критически настроенные исследователи, пусть и неохотно, признают (послушайте): «Действительно, «крещение Ру-си», понимаемое как официальное введение христианства в качестве государ-ственной религии

древнерусского общества, имело … определенные про-грессивные хозяйственно-экономические и социально-культурные последст-вия, и притом немалые…» (Н. Гордиенко). И какие аргументы он приводит? «В частности, введение христианского поста, предусматривающего много-дневные запреты на потребление мясной и молочной пищи, стимулировало развитие огородничества, расширение ассортимента овощей в меню не толь-ко монахов и духовенства, но и остальной части населения

Древней Руси». Необходимость украшать христианские храмы, изготовлять церковную ут-варь и одежду, обеспечивать духовенство разнообразными предметами бого-служебного назначения – все это создавало дополнительные стимулы для развития ремесел на Руси. С христианством пришли на Русь и получили здесь дальнейшее разви-тие искусство фрески и мозаики, иконопись, церковное пение без музыкаль-ного сопровождения. Потребность в грамотном духовенстве и епископате да-ла толчок развитию

просвещения, привела к появлению церковных школ, а нужда в богослужебных книгах стимулировала развитие книжного искусства, сделала необходимым появление библиотек. До появления книгопечатания именно в монастырских кельях переписывались книги богослужебного на-значения, сочинялась литература религиозно-церковного содержания, в част-ности «жития святых». Другое доказательство успеха христианства нельзя не видеть в подлин-ных, не только номинальных побегах

христианской государственности, во-площением которой остался в памяти русского народа сам креститель России – Владимир Святой. Летописец отчетливо проводит разницу между отноше-нием его к своей власти до принятия христианства и после, он рисует его нам ласковым князем, покровителем слабых и бедных, заботящимся об устроении больниц и богаделен, о справедливости, просвещении, о благоустройстве го-сударства. Владимир, согласно летописям, после крещения совершенно меня-ет и личный образ жизни, и свою внутреннюю

политику. Имевший якобы 800 наложниц до крещения, Владимир становится единоженцем после крещения, обвенчавшись с сестрой византийского императора Василия, Анной. Он вво-дит систему социальной защиты беднейших слоев населения, приказав пе-риодически развозить даровые пищу и одежду для бедных за счет велико-княжеской казны. Он приступает к бурному строительству церквей, открывая при них школы и силой заставляя своих бояр

посылать в школы сыновей. На-конец, он издает свой церковный устав, который предоставлял Церкви очень широкие гражданские права и полномочия. Десятина всех доходов государст-ва отдавалась Церкви. Церковным судам были подчинены не только духовен-ство, но все миряне, служившие по церковному ведомству или жившие на землях, принадлежавших Церкви или монастырям.

Все преступления нравст-венного характера – разводы, супружеская измена и пр. были подведомствен-ны церковному суду. Устав запрещал языческое умыкание невест. Некоторые историки указывают, что семейное право России опиралось на основные по-ложения этих уставов (Владимира и Ярослава Мудрого) вплоть до революции 1917 г. Легко понять, какое влияние должна была оказать церковь, подчинив своему суду отношения семейные, оскорбления

чистоты нравственной и пре-ступления, совершавшиеся по языческим преданиям. Духовенство с своим судом вооружилось против всех прежних языческих обычаев, против похи-щения девиц, против многоженства, против браков в близких степенях родст-ва. Церковь взяла женщину под свое покровительство и блюла особенно за ее нравственностью, возвысила ее значение, поднявши мать в уровень с отцом, что ясно видно из отношений женщины по имуществу.

Духовенство блюло, чтоб родители не женили сыновей, не отдавали дочерей замуж насильно; преследовало преступления, которые унижают человека, приравнивают его зверю. Летописец жалуется, что у языческих славян позволялось срамосло-вие в семейном кругу; духовенство начинает преследовать срамословие. Се-мья, до сих пор замкнутая и независимая, подчиняется надзору чужой власти, христианство отнимает у отцов семейств жреческий характер, который они имели во времена языческие;

подле отцов природных являются отцы духов-ные; что прежде подлежало суду семейному, теперь подлежит суду церковно-му . долго требования христианства имели силу только в верхних слоях об-щества и с трудом поникали вниз, в массу, где язычество жило еще на деле в своих обычаях… . не имея ничего противопоставить христианству, язычество легко должно было уступить ему общественное место; но, будучи религией рода, семьи, дома, оно надолго осталось здесь. Сам Владимир, будучи неграмотным, строит школы, его сыновья

явля-ют пример уже вполне образованных людей – особенно Ярослав Мудрый, при котором Киев становится одним из мировых центров. При нем работает целая артель переводчиков, он отбирает детей в школы, сам, по преданию, читает день и ночь. Сын его, Святослав Черниговский, имеет у себя «полны клети книг», а писания его сына Владимира Мономаха свидетельствуют о не-сомненной и значительной начитанности автора в византийской

литературе. «Поучение» Владимира Мономаха (внука Ярослава Мудрого) показывает, на-сколько глубоко в сознание образованного русского истинного христианина (потому что во все времена очень немало было тех, кто, называя себя хри-стианином, по сути, им не являлся; у нас это всегда было запросто – мы не просто с Богом на «ты», мы Его и за бороду… К сожалению, именно эта бо-лее энергичная и агрессивная прослойка формировала и продвигала

свою культуру. А нам теперь приходится эту «кашу» расхлебывать – каждому для себя…) уже к этому времени вошли основные христианские понятия. Оно проникнуто кротостью, христианской нравственностью, добротой, любовью. Мономах решительно выступает против мести, против стремления подчинить своих врагов и соперников любой ценой, против пролития крови. Единствен-ный подлинный и надежный путь победы над противником, пишет он, это покаяние, слезы и милостыня. «Поучение», написанное в назидание своим детям, учит их не

лениться и всегда помнить, что нужно прибегать к молитве, будь то в храме, дома или в походе, на коне. По крайней мере, если другие слова не приходят в голову, «мысленно повторяйте: Господи, помилуй; ибо эта молитва настолько лучше греховных мыслей». Больше всех современных князей Мономах напоминал прадеда своего, ласкового князя Владимира. Большую часть жизни провел он вне дома, большую часть ночей проспал на сырой земле; одних

дальних путешествий совершил он 83; дома и в дороге, на войне и на охоте делал все сам, не давал себе покою ни ночью, ни днем, ни в холод, ни в жар; до света поднимался он с постели, ходил к обедне, потом думал с дружиною, оправливал (судил) лю-дей, ездил на охоту или так куда-нибудь, в полдень ложился спать и потом снова начинал ту же деятельность. Дитя своего века, Мономах, сколько любил пробовать свою богатыр-скую силу на половцах, столько же любил пробовать ее

и на диких зверях, был страстный охотник: диких коней в пущах вязал живых своими руками; тур не раз метал его на рога, олень бодал, лось топтал ногами, вепрь на боку меч оторвал, медведь кусал, волк сваливал вместе с лошадью. «Не бегал я для сохранения живота своего, не щадил головы своей говорит он сам. – Дети! Не бойтесь ни рати, ни зверя, делайте мужеское дело; ничто не может нам вредить, если бог не повелит; а от бога будет смерть, так ни отец, ни мать, ни братья не отнимут; божье блюдение лучше человеческого!

» Конечно, ни этого «успеха» киевского христианства, ни глубины самой «христианизации» не следует преувеличивать. Она остается уделом элиты, тонкого слоя нарождающейся церковной и государственной интеллигенции. Славянское язычество не оказало фанатического сопротивления хри-стианству (кроме расправ с миссионерами), не было организованно, не имело ни письменности, ни разработанного культа (хотя существует иное мнение – о поголовной грамотности славян-язычников. Сегодня эту точку зрения на-саждают представители печально

известного общества «Память») – но все это только сделало его особенно живучим и опасным. Это язычество «мяг-кое», природное, глубоко связанное с «естественной» жизнью, – христианст-во же долго было иностранной религией… Для своего принятия оно требова-ло просвещения, было книжным по самой своей природе. То, что было в нем внешним: богослужение, обряд – воспринималось легко, чаровало и покоря-ло. Но создавалась опасность (и Русь не избежала ее) за этим внешним не увидеть и не стараться увидеть

смысла, того «логоса», без которого сам хри-стианский обряд становится языческим, или самоцелью… А душа продолжа-ла питаться старыми «природными» религиозными переживаниями и образ-ами. «Язычество не умерло и не было обессилено сразу пишет о. Г. Флоров-ский. – В смутных глубинах народного подсознания, как в каком-то истори-ческом подполье, продолжалась своя уже потаенная жизнь, теперь двусмыс-ленная и двоеверная…

Заимствованная византино-христианская культура не стала «общенародной» сразу, а долгое время была достоянием и стяжанием книжного или культурного меньшинства…». Гораздо вернее в упорном сопротивлении «русской души» - Логосу ви-деть одну из самых глубоких причин многих роковых «обвалов» и кризисов на русском историческом пути. Сказалось так сильно и ясно недоверие к мысли и творчеству: спасение только в неукоснительном

сохранении стари-ны, и в этом беспомощном консерватизме открывается весь трагизм, вся глу-бина московского отрыва от живой православной культуры. «Спасением» стало соблюдение устава, исполнение обряда. Но обряд из-за непонимания его людьми стал уже самоцелью, так что даже явные ошибки в тексте, освя-щенные древностью – оказывались неприкосновенностью, а их исправление – опасным для души. Наконец, развилась уже простая боязнь книги и знания.

Заглянем снова в средние века. Сами учители, по словам Курбского, «прель-щали юношей трудолюбивых, желавших навыкнуть Писания, говоря: не чи-тайте книг многих, и указывали, кто ума изступил, и он – сица в книгах за-шелся, а он - сица в ересь впал. Типография в Москве была закрыта - и рус-ские «первопечатники» Иван Федоров и Петр Тимофеев обвинены в ереси… Сам царь вступился, наконец, за книгопечатание и снова

открыл типографию в 1568 г. Марксистские историки всячески старались использовать любые отры-вочные сведения, чтобы доказать, что грамотность на Руси появилась незави-симо от крещения и до него. Однако кроме какого-то кувшина с кирилличе-ской надписью на славянском диалекте, скорее балканского происхождения, никаких иных памятников письменности дохристианской эпохи Руси найти не удалось. Да сам кувшин, скорее всего, был завезен из

Болгарии или Маке-донии. А поскольку вся письменность той эпохи, за исключением греко-русских договоров, связана с Церковью, наиболее логичным казалось под-твердить наличие грамотности в дохристианской Руси тем, что для ведения государственной канцелярии князья-де нанимали грамотных христиан из ме-стных жителей. Несомненно, Православная Церковь, можно сказать, выпестовала рус-ского человека, повлияла на формирование его характера, внедрила христи-анские понятия в повседневную жизнь.

Даже в отношении языка: ни в одном западном языке нет такого словарного влияния Церкви, как у православных, особенно русских. У русских шестой и седьмой дни недели названы еван-гельскими терминами, в то время как у большинства западных народов на-звания дней недели языческие. Представляет интерес высказывание П.Б. Струве. На заре прошлого ве-ка он утверждал: то, что мы называем церковно-славянским языком, никогда не было языком русского народа.

Но этот, на самом деле староболгарский, язык на той стадии языкового развития, в которой находились тогда отдель-ные славянские народы, был еще достаточно близким к русскому, чтобы быть вполне понятным. И вот, считает Струве, этот язык, будучи языком письмен-ности всех племен Руси, стал цементирующим веществом русской нации. По его выражению, у Руси был общенациональный язык до появления русской нации.

Язык создал нацию. И все же почему такая богатейшая культура Византии не посеяла семян достаточно глубоко в русскую почву, чтобы они могли пережить все невзгоды и дать долгосрочные всходы, не уступая средневековому развитию Западной Европы? На этот вопрос, как нам кажется, вполне удовлетворительный ответ дает о. Георгий Флоровский, с которым соглашается и о. Иоанн

Мейендорф. Согласно этой гипотезе, тот пакет культуры, мысли, знаний, который получи-ла Русь готовым и во всем своем колоссальном объеме, оказался ей не по зу-бам. Культура Рима, который постепенно питал свои наследием молодые вар-варские государства Западной Европы, стояла на гораздо более низкой ступе-ни развития, чем культура Византии. То же относится и к богословию. На за-паде развитие было более гармоничным и постепенным.

Русь же единым ма-хом получила доступ к сложнейшей византийской государственно-административной системе, детально разработанной юридической структуре, системам социальной защиты, общественного обеспечения, сложной струк-туре образования, системам мышления, философии, богословия. Все это сва-лилось как гром среди ясного неба на детскую голову русичей. Это было как если бы отправить семилетнего ребенка не в первый класс школы, а сразу в университет.

Этот пакет застрял в горле Руси на многие столетия. Он очаро-вывал и зачаровывал. Но не осмыслялся. Отсюда и наше обрядоверие: все обряды, каждая нота богослужения, полученная от греков, воспринимались как абсолют и нерушимая догма…. Отсюда и характерная статичность наше-го православия, да и раскол XVII века, в котором обе стороны абсолютизиро-вали обрядность в качестве нерушимой божественной истины.

Отсюда и длящаяся по сей день подозрительность ко всякому новшеству в православии вообще, но особенно в его русской разновидности, даже когда это «новшест-во» является на самом деле возвращением к святоотеческому учению. Рус-ский литературный неофит не был знаком с критериями, определяющими ка-чество литературной работы, надежность и авторитетность того или иного автора. Для него каждая книга была книгой с большой буквы.

Но кроме письменного памятника («Слово о законе и благодати») мы хотим обратить внимание на изустно сохранившиеся произведения народной фантазии - та-ковы наши песни и сказки, в которых упоминается о Владимире, о подвигах его богатырей. По характеру своему эти песни и сказки разделяются на такие, в которых преобладает древний, языческий элемент, и на такие, в которых уже видны следы христианского влияния. Это влияние заметно отразилось в песне об

Алеше Поповиче; против-ником Алеши является Тугарин Змеевич, богатырь с чудовищной материаль-ной силою и чародей: отечество Змеевич , способность палить огнем и склонность к сладострастию указывают на его нечистое происхождение. Алеша Попович не отличается чудовищной материальной силою, но ловко владеет оружием. За столом княжеским Тугарин Змеевич ест и пьет по-богатырски: по целой ковриге за щеку мечет, глотает

целиком по лебедю, по целой чаше охлестывает, которая чаша в полтретья ведра, бесстыдно ведет себя с женщинами; все это не нравится Алеше, он сравнивает Тугарина с прожорливым животным: здесь уже природа человеческая вооружается про-тив животненной. Приготовляясь к битве с Тугарином, Алеша не спит всю ночь, молится со слезами, чтобы бог послал ему в помощь тучу грозную с дождем и градом; Алешины молитвы доходны ко

Христу: бог посылает тучу с дождем и градом, крылья у Тугарина обмокли, и он свалился на землю, принужден бороться обыкновенным способом; Алеша побеждает его, но по-беждает не материальною силою, а хитростью: сошедшись с Тугарином, Алеша говорит ему: «Ты хочешь драться со мною один на один, а между тем ведешь за собою силу несметную»; Тугарин оглянулся назад; этим мгновени-ем воспользовался

Алеша, подскочил и отрубил ему голову. Любопытно ви-деть, как под влиянием христианства переделывались предания о любимом народном богатыре – Илье Муромце: мы встретили уже раз Илью в борьбе с кочевою ордою, когда он вместо оружия человеком бил людей; но вот слы-шится об нем же другое предание, составившееся под новым влиянием: три-дцать лет сидит Илья сиднем, не владеет ни руками, ни ногами и получает богатырскую силу чудом, как дар божий за христианский

подвиг, за желание утолить жажду двух странников; дальнейшие подвиги его отмечены также смирением, благодушием. Против языческого поклонения материальной силе христианство выставило –поклонение силе духовной, небесной, пред которой материальная, земная сила ничто, против которой не устоит никакой бога-тырь. Мы видели, как это понятие отразилось в преданиях об Алеше Попови-че и Илье Муромце; но всего резче высказалось оно в предании о том, как бо-гатыри, победив

несметную басурманскую силу, обезумели от гордости и вы-звали на бой силу небесную, которая росла все более и более под ударами бо-гатырей и наконец заставило их окаменеть от ужаса. Так под влиянием хри-стианства начало упраздняться поклонение материальной силе. (Соловьев ссылается на проф. Шевырева). Но есть еще целый ряд произведений народной фантазии, которые от-зываются также глубокой древностью и которые своим существованием обя-заны уже почти исключительно новой религии: мы

говорим о духовных на-ших песнях или стихах, которые обыкновенно поются слепыми нищими. Мы видели в предании о принятии Владимиром христианства, что князя всего более поразил рассказ греческого проповедника о начале и конце мира; мы видели также, что эти вопросы занимали сильно языческие народы севера; и вот народная фантазия овладевает этими вопросами и решает их по-своему, под непосредственным, однако, влиянием христианства. Так произошли важ-нейшие стихи – о

Голубиной книге и о Страшном суде. В первой песне гово-рится, как из грозной тучи вышла исполинская книга, как из многочисленно-го собора всякого рода людей никто не мог разогнуть ее, как мог это сделать один царь Давид, совопросником которого о тайнах творения является наш Владимир. Здесь можно видеть связь песни с преданием о том, как Владимир спрашивал у греческого проповедника о содержании

Ветхого и Нового заве-та. Принятие христианства отдельными людьми, народами, странами от-ражалось не только на духовной, но и на материальной стороне их жизни. Альфред Маршал, экономист XIX века, изучая исторический материал, при-шел к выводу, что современная фирма, где хозяин и работник не являются родственниками, возникла только после широкого распространения христи-анства, на рубеже IV-V веков. По мнению Маршала, после прихода в мир

Спасителя и коренного преображения отношений между людьми доверие, ранее распространявшееся только на членов семьи, стало возможным и по отношению к чужакам. И с этого момента начинает развиваться то, что мы называем экономикой… Кстати, до начала XIX века развитие России шло па-раллельно остальному христианскому миру – доля нашей страны возросла до почти 15% мирового производства!

Однако далее вплоть до 1917 года эта до-ля только снижалась. Административные методы управления экономикой, возобладавшие с петровских времен, постоянное запаздывание с проведением необходимых реформ сковали творческие силы нации. Многие сейчас склонны идеализи-ровать дореволюционное прошлое, ссылаясь на краткосрочные подъемы в 1895-1900 и 1910-1913 годах. Но общей картины эти вспышки, к сожалению, не изменили.

Христианский мир оказался удивительно способным к развитию, твор-честву, нахождению выходов из системных кризисов, умению осознать ошибки и перестроиться. После согласованного повышения цен на нефть ВВП на душу населения в исламских монархиях Персидского залива превы-сил показатель США. Однако христианский мир нашел выход в ресурсосбе-регающих технологиях. Персидские же монархии не предложили ничего, и их благосостояние колеблется вместе с ценами на нефть.

В 1990-е годы оказалось, что потенциал японской модели исчерпан – уже 15 лет страна не может выбраться из депрессии. Потому что в постинду-стриальном мире основа экономического роста – это информация и нововве-дения, производство не столько промышленных изделий, сколько новых зна-ний. Но чтобы их производить, нужны другие люди и другое общество: более открытое, толерантное, уважающее свободу личности. Оказалось, что языче-ская по сути страна не готова в корне измениться, чтобы выйти

из системного кризиса. В XX веке было несколько «экономических чудес». Но только одному государству удалось из беднейшего превратиться в высокоразвитое. Это Юж-ная Корея. Признание этого факта мы находим не только, посещая автосало-ны и магазины бытовой техники. В 1997 году Корея была принята в элитный клуб развитых стран – Организацию экономического сотрудничества и разви-тия –

ОЭСР. Но вот что удивительно – быстрые экономические изменения в республике шли параллельно с изменениями в сфере духовной. За 50 лет страна из преимущественно буддистской превратилась в христианскую (по последним данным, 60% корейцев – протестанты). В отличие от Японии Корея смогла признать слабые места своей моде-ли развития, построенной на чеболях (мультиотраслевых непрозрачных, свя-занных с государством концернах), покончить с «капитализмом приятельских отношений»

и перейти от авторитарного правления к демократии. Возможно, именно христианизация позволила Корее заимствовать не только технические и управленческие навыки, но и способность к адаптации и признанию собст-венных ошибок. Крещение Руси (христианская перестройка) – не удалось – не смогли убедить русичей в необходимости и возможности живой личной веры. Вме-сто этого просто крестили всем скопом.

Вместо свободного выбора веры высшим указом ввели государственную религию. Принятое христианство не было понято, и за культурной ширмой скрывались языческие боги, варвар-ские традиции, разрушительные силы. Вспомнишь Н. Лескова: «Русь была крещена, но не была просвещена». Второй шанс России – это сознательный выбор христианства как миро-воззрения, образа жизни. Только вот не князю Владимиру его делать, а от-дельно взятому человеку.

Перестройки сверху безуспешны, необходима са-моперестройка – на христианском основании и с личной верой в Бога. Сегодня страна восстанавливается. Очень популярно новое издание триады «православие, самодержавие, народность». Личность же, как и рань-ше, лишена внимания… 1. Рыбаков Б. А. «Язычество Древней Руси» М «Наука», 1988. 2. Рыбаков Б. А. «Мир истории. Начальные века русской истории», издание второе

М «Молодая гвардия», 1987. Сер. «Эврика». 3. Русское православие: вехи истории. Науч. ред. А. И. Клибанов. – М По-литиздат, 1989. 4. Гордиенко Н. С. «Крещение Руси»: факты против легенд и мифов. Поле-мические заметки». – Л Лениздат, 1986. 5. Пособие по истории СССР для поступающих в вузы. Под ред. члена-корреспондента

АН СССР профессора МГУ И. Д. Ковальченко. – М изда-тельство Московского университета, 1974. 6. Введение христианства на Руси./ Ин-т философии АН СССР; отв. ред. А. Д. Сухов. – М «Мысль», 1987. 7. Как была крещена Русь. – 2-е изд. – М Политиздат, 1989. 8. Мудрое слово Древней Руси (XI –

XVII вв.); сборник./ Сост вступ. ст подгот. древнерус. текстов, пер. и коммент. В.В. Колесова. – М «Сов. Рос-сия», 1989. (Сокровищница древнерусской литературы). 9. Шмеман Александр. Исторический путь православия. – М изд-во «Па-ломник», 1993. 10. От Корсуня до Калки. /Сост коммент сопровод. текст О. М. Рапова. – М «Молодая гвардия», 1990. – (История

Отечества в романах, повестях, до-кументах. Век X-XIII). 11. Соловьев С. М. Сочинения, кн. 1, т. 1, гл. 7. 12. Карамзин Н. М. История государства Российского, т. 1, гл. IX – X. 13. «Мирт», евангельская газета, №4 (54), июль-октябрь 2006; №3 (58), май-июнь 2007; №4 (59), июль-август 2007. 14. Поспеловский Д. В. «Православная церковь в истории

Руси, России и СССР». Учебное пособие. – Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, М 1996. 15. Лесков Н.С. «Заячий ремиз». – М «Советская Россия», 1987.