Наполеоновская идея и образ Наполеона Философия войны в романе

"Наполеоновская идея" и образ Наполеона. Философия войны в романе

Оставь герою сердце! Что же

Он будет без него? Тиран…

А.С. Пушкин "Герой"

Что же представляет собой "наполеоновская идея"? Как понимает ее Толстой? Для автора "Войны и мира" она эквивалентна самой "идее войны", войны в философском понимании. Попробуем проанализировать созданный Толстым образ человека, давшего имя центральной идее эпохи и романа, - образ Наполеона.

Этот литературный персонаж имеет весьма мало общего с реальным прототипом. Вряд ли настоящий Бонапарт был равнодушен к сыну, вряд ли он так наивно мечтал о захвате "Moskou", как это изображает Толстой... Руководствуясь мемуарами, записками, свидетельствами, анализом фактов жизни императора, можно уверенно сказать, что Наполеон был во многом иным, чем это виделось автору "Войны и мира". Но Толстому это неважно. Писатель-историк, он в данном случае не стремится к исторической достоверности. Толстой ставит перед собой принципиально иную задачу: он конструирует образ завоевателя, поработителя - как бы внеличностное, обобщенно-историческое олицетворение самой "наполеоновской идеи".

Наполеон занял умы современников тем, что, полагаясь лишь на собственные силы и на удачу, совершил головокружительную карьеру. "Плох тот солдат, который не стремится стать маршалом", - формулирует он. Его путь к маршальскому жезлу, к титулу первого консула, к монаршей короне, а затем и к венцу "владыки полумира" усеян трупами. Он внушает непобедимую мечту о славе, власти, могуществе. И одновременно - неразборчивость в средствах, страшный принцип "победителей не судят".

Из сферы политической "наполеоновская идея" легко проникает во все остальные сферы жизни. В сущности, ничего нового в этой идее нет. Судьба Наполеона лишь активизировала определенные процессы социальной жизни человечества - особенно в странах, попавших в орбиту его деятельности. Она разбудила в людях дремавшие мечты, низкие инстинкты. Общественное восхищение "Героем", романтический ореол над его головой приводил к смещению границ дозволенного. Жаждавшая политических, экономических и социальных перемен Россия, вкусившая уже романтизма, оказалась особенно восприимчива к влиянию "наполеоновской идеи".

В " Войне и мире" эта идея рассматривается в двух ипостасях. Под своим именем она существует в сфере политико-социальной. В сфере частной, личной жизни она как бы замаскирована - и потому ее скрытое действие особо страшно.

Мечтая о славе, князь Андрей видит себя повторяющим подвиг Наполеона, осознанно жаждет лишь одного: быть замеченным, привлечь благосклонное внимание своего кумира. Когда же в личной жизни он проявляет "наполеоновские" черты - оставляет жену в важнейший момент перед рождением ребенка, жертвует семьей ради грезящейся славы - он не осознает "наполеоновской" природы своих побуждений. И вскрыть это - важнейшая задача Толстого. Вот почему, жертвуя исторической достоверностью, писатель рисует Бонапарта бездушным монстром. Для него необходим психологический эквивалент "наполеоновской идеи". И в образе Наполеона сама идея обретает плоть и кровь. Только поняв и осознав полную, абсолютную бесчеловечность Наполеона, можно преодолеть в себе наполеоновские черты.

Для Толстого принципиально важно, что его Наполеон есть личность, совершенно захваченная "наполеоновской идеей", под натиском этой идеи утратившая разум и волю: "Ежели бы Наполеон запретил бы им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что им это было необходимо..." Толстой доказывает, что "наполеоновская идея" сильнее Наполеона, что человек, порабощенный ею, становится ее абсолютным пленником и заложником - назад ему пути нет.

Вина Наполеона перед историей огромна и неискупима: внушив окружающим свою кровавую идею, он вызывает страшные события с непредсказуемыми, трагическими последствиями. Это именно так, ибо его идея попирает все законы нравственности, предлагая взамен древних человеческих заповедей лишь одну: "победителей не судят".

Юный Пьер, рассуждая в салоне Анны Павловны Шерер о том, как Наполеон "без суда и без вины" убил одного из своих соперников, одобрительно говорит: "...государственная необходимость…и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке <...> и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека". Так - легко и непринужденно - распоряжается Пьер жизнью людей. "Одна смерть и сто жизней взамен - да ведь тут арифметика!" - это уже не Пьер. Это студент из "Преступления и наказания" раглагольствует в "плохоньком трактирчике", теоретически обосновывая убийство старухи-процентщицы. Вот она - "наполеоновская идея"! Как привлекательна! Как соблазнительно заменить нравственные заповеди "арифметикой" и жертвы измерять лишь в количественном отношении!

Для Толстого обращение к истории было необходимо для понимания современности; исследуя исторические процессы, он открывает законы истории. И корни современного нигилизма Толстой видит именно в "наполеоновской идее". Здесь следует обратить особое внимание на то, что даже люди, раньше современников увидевшие страшное лицо зарождавшегося в России нигилизма, поддавались гипнозу "наполеоновской идеи", романтизировали образ Наполеона. Прежде чем обронить в "Евгении Онегине" горько-иронические строки "Мы все глядим в Наполеоны...", Пушкин увлекался этой могучей личностью. "Чудесный жребий совершился, // Угас великий человек", - писал он в год смерти Наполеона. Наполеон был кумиром и юного Лермонтова, будущий автор "Бородина" также внес огромный вклад в создание романтического культа Наполеона, в развитие "наполеоновской идеи".

Этот культ и стремится уничтожить Толстой. На события начала века он глядит глазами своего времени, глазами поколения, для которого несомненна ценность таких поэтических шедевров, как "По синим волнам океана…". И потому, развенчивая романтический образ, Толстой показывает своего Наполеона в двух проекциях. Вначале мы видим его глазами князя Андрея и Пьера, увлеченных Бонапартом, стремящихся ему подражать. Мы видим безумный восторг войск, узревших своего кумира: "Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: ""Vive l'Empereur!" (Да здравствует Император!). На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга, и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе".

Обратим внимание: в этот момент мы видим не самого Наполеона. Мы видим не человека, а лишь "отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе". К этой фигуре, воплотившей наполеоновскую идею, и обращен восторг толпы. Он является не как личность, но именно как воплощение идеи. И поэтому лица приветствующих его людей также исчезают: их личности нивелируются "идеей", на каждом - одна и та же маска, "одно общее выражение". Так показывает Толстой влияние Наполеона на массы, таков портрет "охваченных наполеоновской идеей" - и воинов, и самого Бонапарта. Этот взгляд на психологию толпы тесно взаимосвязан с взглядом Толстого на психологию личности Наполеона. "Для него не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения... Человек сорок улан потонуло в реке... Большинство прибилось назад к этому берегу... Но как только они вылезли... они закричали: "Виват!", восторженно глядя на то место, где стоял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минуту считали себя счастливыми". Этот отрывок комментирует Н. Долинина: "Все это не нравится Толстому - более того, возмущает его. Наполеон допускает, чтобы люди бессмысленно погибали в волнах из преданности ему. Наполеон позволил себе привыкнуть к мысли, что он - почти божество, что он может и должен вершить судьбы других людей, обрекать их на гибель, делать их счастливыми или несчастными... Толстой знает: такое понимание власти всегда приводит к преступлению, всегда несет зло. Поэтому он ставит перед собой задачу развенчать Наполеона, разрушить легенду о его необыкновенности" (Долинина Н.Г. По страницам "Войны и мира". Заметки о романе Л.Н. Толстого "Война и мир". - СПб.: "Лицей", 1999).

Все эти рассуждения очень важны и верны. Однако обратим внимание на еще один существенный момент. Толстой находит блистательно точную формулировку: присутствие Наполеона "повергает людей в безумие самозабвения". То есть он прямо говорит о том, что "наполеоновская идея" вытесняет личность, несовместима с личностью, для приятия этой идеи необходимо "безумие самозабвения". И если мы вспомним, что в толстовской философия истории одним из базисных утверждений, постулатом является тезис: война есть "противное человеческому разуму и человеческой природе событие", то мы увидим, как неразрывно связаны между собой в "Войне и мире" важнейшие исторические события и строй мыслей рядового участника этих событий, даже их наблюдателя. Толстой реконструирует историю как непрерывную борьбу "наполеоновской идеи" с "идеей мира". Роман не только о России и о русской истории. На борьбу идей добра и зла, идей мира и войны автор смотрит, говоря словами Гоголя, "глазами своей национальной стихии". Этот аспект романа наиболее глубоко проанализировал Д.С.Лихачев: "В своем видении истории Толстой... был национальным художником, гигантом, выражающим этические взгляды народа, сложившиеся за многие столетия".

Известно, что, приступая к работе над " Войной и миром", Толстой прочитал целиком труд Н.М. Карамзина "История Государства Российского". Лихачев задается вопросом: "Какую же "народную" точку зрения на русскую историю мог он вычитать у Карамзина?" И объясняет, что "Карамзин добросовестно пересказывал источники. Через "Историю Государства Российского" Толстой постигал летописи и исторические воинские повести. И вот замечательно, что концепция "Войны и мира" - это расширенная концепция русских воинских повестей ХШ-ХVII вв. Не с XI и XII, а только с XIII в.! Моральная концепция русской истории сложилась в древнерусской исторической литературе только после нашествия Батыя". Эта хронологическая граница принципиально важна. Лишь после того, как Русь осознала, что воистину означает быть порабощенной, она пришла к отказу от героизации завоевателя. "Создаются высокие этические представления об истории, войнах, сражениях, - пишет Лихачев. - Все чаще встречаются в русской литературе описания героической гибели храбрых воинов, защищающих русскую землю, а не нападающих на другие страны".

Именно с этой позиции анализирует Толстой войну 1812 года. И созданный им образ Наполеона по замыслу должен был приближаться не к отражению личности реального человека, а к тому типу завоевателя, который создан русскими воинскими повестями, и отражать этическую оценку русского народа. В народной системе нравственных ценностей завоеватель отвратителен уже потому, что посягает на чужую свободу. "Вторгающийся враг, захватчик, не может быть добр и скромен. Поэтому древнерусскому историку не надо иметь точных сведений о Батые, Биргере, Торкале Кнутсоне, Магнусе, Мамае, Тохтамыше, Тамерлане, Эдигее, Стефане Батории или о любом другом ворвавшемся в Русскую землю неприятеле: он, естественно, в силу одного только этого своего деяния, будет горд, самоуверен, надменен, будет произносить громкие и пустые фразы. Образ вторгшегося врага определяется только его деянием - его вторжением".

Напомним, что образ Наполеона - темный полюс романа, и противопоставлен ему образ Кутузова. А почему, собственно, именно Кутузов? Что заставило Толстого отказаться от первоначальной идеи противопоставить Наполеону Александра I (19 марта 1865 г. Толстой отмечает в дневнике замысел "написать психологическую историю романа Александра и Наполеона")? Ведь автор "Войны и мира" в целом вольно обращается с исторической достоверностью реальных личностей: его Кутузов так же "вписан" в народный тип воина-освободителя, как Наполеон - в образ захватчика, и Кутузов так же далек от своего прототипа. Что же помешало Толстому "преобразить" Александра I? Прежде всего, конечно, то, что Александр возглавил зарубежный поход русских войск 1813 - 1814 гг. Хотя этот поход и был освободительным, но российское воинство шло по чужим землям, завоевывало чужие города. Не было для Толстого праведности в таком победном шествии. И он подчеркивает свое отрицательное отношение к кампании 1813 - 1814 годов тем, что ни словом не упоминает о ней в романе, где центральным событием стала война с французами.

И Кутузов избран Толстым как воплощение образа национального героя, освободителя прежде всего потому, что под его предводительством враг был разбит, Отечество спасено, но ни один русский солдат не ступил на чужую землю. Вспомним, как описана смерть Кутузова? Она наступает эпически-величественно, когда герой исполнил свою миссию до конца и может оставить землю. Он совершил свой тяжкий и великий подвиг: военная кампания 1812 - 1814 годов еще не завершена, но народная война окончена: Отечество свободно. Возвышенно и бесстрастно звучит голос повествователя: "Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер".

В романе изображены две войны: 1805 и 1812 годов. И роль первой войны - контрастировать с войной Отечественной во всем: в целях, в задачах, в значении и в значимости. Ненужная народу и не поддержанная им война 1805 года зиждется на ложном патриотизме, на "наполеоновской идее", она полна проявлений ложного героизма: героизма самовлюбленного, когда подвиги совершаются во имя самих подвигов. Именно поэтому она кончается позорным для России поражением. В войне Отечественной народ отстаивает свою землю, и потому в ней и только в ней проявляются истинный патриотизм и истинный героизм.

Истинные герои у Толстого так же близки к героям русских сказок и летописей, как близки Наполеон, его клевреты и последователи к образам антигероев, завоевателей. И здесь Толстой руководствуется основным, центральным постулатом народной нравственности: не в силе Бог, но в правде. Об этой важнейшей идее толстовской философии истории пишет Лихачев: "...для победы нужна только моральная правота. Она лежит в основе летописной философии истории и в основе исторических воззрений былин. В выигрыше всегда в конечном счете оказывается незаметный Иванушка-дурачок <…>. В русской истории побеждает не только кричащий петухом Суворов (кричать петухом Суворову нужно было, чтобы этим способом внушить русским солдатам уверенность в победе: он как бы дурачок, а дурачкам - счастье) или немощный старик Кутузов (в нем, представителе военной школы Суворова, тоже есть немного этот "петушиный крик"), побеждают незаметные и невзрачные Тушин, Коновницын, Дохтуров".

В противовес самовлюбленному Наполеону, вечно озабоченному производимым им впечатлением, вмешивающемуся в ход истории и произносящему красивые, напыщенные речи, Кутузов, как пишет Толстой, "никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи". Он не красуется, не привлекает внимания. Более того, в отличие от Наполеона и многих русских генералов, равнодушен к вопросам стратегии и тактики, фортификации и диспозиции и прочим тонкостям военной науки. И все же именно незаметный Кутузов оказывается самым прозорливым, именно он никогда не ошибается. "Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его", - объясняет Д.С. Лихачев (Лихачев Д.С. Заметки о романе Л.Н. Толстого "Война и мир" / Лихачев Д.С. Избранные работы. В 3-х тт. - Л.: Художественная литература, 1987). Это "народное чувство" Кутузова - верность народной нравственности, позволяющая этому полководцу вести войну и побеждать, руководствуясь лишь устремлениями воли русского народа, желающего освободить свою землю от захватчиков. Именно поэтому решающее сражение Кутузов дает, по мнению Толстого, "где придется": важно не расположение поля Бородина, а то, что именно в этот момент все русское войско объединено общим порывом к победе, к свободе. Вспомним, как близка точка зрения Толстого восприятию простого участника сражения, героя лермонтовского стихотворения "Бородино": "И вот нашли большое поле: // Есть разгуляться где на воле!". Только "народное чувство" движет Кутузовым, народный нравственный закон: не в силе Бог, но в правде. Это и предрешает победу при Бородине, где на войско Наполеона "была наложена рука сильнейшего духом противника".

Долинина Н.Г. По страницам "Войны и мира". Заметки о романе Л.Н. Толстого "Война и мир". - СПб.: "Лицей", 1999.

Лихачев Д.С. Заметки о романе Л.Н. Толстого "Война и мир" / Лихачев Д.С.

Избранные работы. В 3-х тт. - Л.: Художественная литература, 1987.

Монахова О.П., Малхазова М.В. Русская литература XIX века. Ч.1. - М.-1994