РОМАН И. С. ТУРГЕНЕВА
“ОТЦЫ И ДЕТИ” В РУССКОЙ КРИТИКЕ
«Отцы и дети» вызвали целую бурю в мире литературной критики. После
выхода романа появилось огромное число совершенно противоположных по своему
заряду критических откликов и статей, что косвенно свидетельствовало о
простодушии и невинности русской читающей публики. Критика отнеслась к
художественному произведению как к публицистической статье, к политическому
памфлету, не желая реконструировать точку зрения автора. С выходом романа
начинается оживленное обсуждение его в печати, которое сразу же приобрело
острый полемический характер. Почти все русские газеты и журналы
откликнулись на появление романа. Произведение порождало разногласия как
между идейными противниками, так и в среде единомышленников, например, в
демократических журналах “Современник” и “Русское слово”. Спор, по
существу, шел о типе нового революционного деятеля русской истории.
“Современник” откликнулся на роман статьей М. А. Антоновича “Асмодей нашего
времени”. Обстоятельства, связанные с уходом Тургенева из “Современника”,
заранее располагали к тому, что роман был оценен критиком отрицательно.
Антонович увидел в нем панегирик “отцам” и клевету на молодое поколение.
Кроме того, утверждалось, что роман очень слаб в художественном отношении,
что Тургенев, ставивший своей целью опорочить Базарова, прибегает к
карикатуре, изображая главного героя чудовищем “с крошечной головкой и
гигантским ртом, с маленьким лицом и преболыпущим носом”. Антонович
пытается защищать от нападок Тургенева женскую эмансипацию и эстетические
принципы молодого поколения, стараясь доказать, что “Кукшина не так пуста и
ограниченна, как Павел Петрович”. По поводу отрицания Базаровым искусства
Антонович заявил, что это — чистейшая ложь, что молодое поколение отрицает
только “чистое искусство”, к числу представителей которого, правда,
причислил Пушкина и самого Тургенева. По мнению Антоновича с первых же
страниц, к величайшему изумлению читающего, им овладевает некоторого рода
скука; но, разумеется, вы этим не смущаетесь и продолжаете читать, надеясь,
что дальше будет лучше, что автор войдет в свою роль, что талант возьмет
свое и невольно увлечет ваше внимание. А между тем и дальше, когда действие
романа развертывается перед вами вполне, ваше любопытство не шевелится,
ваше чувство остается нетронутым; чтение производит на вас какое-то
неудовлетворительное впечатление, которое отражается не на чувстве, а что
всего удивительнее - на уме. Вас обдает каким-то мертвящим холодом; вы не
живете с действующими лицами романа, не проникаетесь их жизнью, а начинаете
холодно рассуждать с ними, или, точнее, следить за их рассуждениями. Вы
забываете, что перед вами лежит роман талантливого художника, и
воображаете, что вы читаете морально-философский тракта, но плохой и
поверхностный, который, не удовлетворяя уму, тем самым производит
неприятное впечатление и на ваше чувство. Это показывает, что новое
произведение Тургенева крайне неудовлетворительно в художественном
отношении. Тургенев относится к своим героям, не фаворитам его, совершенно
иначе. Он питает к ним какую-то личную ненависть и неприязнь, как будто они
лично сделали ему какую-нибудь обиду и пакость, и он старается отмстить им
на каждом шагу, как человек лично оскорбленный; он с внутренним
удовольствием отыскивает в них слабости и недостатки, о которых и говорит с
дурно скрываемым злорадством и только для того, чтобы унизить героя в
глазах читателей: "посмотрите, дескать, какие негодяи мои враги и
противники". Он детски радуется, когда ему удается уколоть чем-нибудь
нелюбимого героя, сострить над ним, представить его в смешном или пошлом и
мерзком виде; каждый промах, каждый необдуманный шаг героя приятно щекочет
его самолюбие, вызывает улыбку самодовольствия, обнаруживающего гордое, но
мелкое и негуманное сознание собственного превосходства. Эта мстительность
доходит до смешного, имеет вид школьных щипков, обнаруживаясь в мелочах и
пустяках. Главный герой романа с гордостью и заносчивостью говорит о своем
искусстве в картежной игре; а Тургенев заставляет его постоянно
проигрывать. Потом Тургенев старается выставить главного героя обжорой,
который только и думает о том, как бы поесть и попить, и это опять делается
не с добродушием и комизмом, а все с тою же мстительностью и желанием
унизить героя; Из разных мест романа Тургенева видно, что главный герой его
человек не глупый, - напротив, очень способный и даровитый, любознательный,
прилежно занимающийся и много знающий; а между тем в спорах он совершенно
теряется, высказывает бессмыслицы и проповедует нелепости, непростительные
самому ограниченному уму. О нравственном характере и нравственных качествах
героя и говорить нечего; это не человек, а какое-то ужасное существо,
просто дьявол, или, выражаясь более поэтически, асмодей. Он систематически
ненавидит и преследует все, начиная от своих добрых родителей, которых он
терпеть не может, и, оканчивая лягушками, которых он режет с беспощадною
жестокостью. Никогда ни одно чувство не закрадывалось в его холодное
сердце; не видно в нем и следа какого-нибудь увлечения или страсти; самую
ненависть он отпускает рассчитано, по гранам. И заметьте, этот герой -
молодой человек, юноша! Он представляется каким-то ядовитым существом,
которое отравляет все, к чему ни прикоснется; у него есть друг, но и его он
презирает и к нему не имеет ни малейшего расположения; есть у него
последователи, но и их он также ненавидит. Роман есть не что иное, как
беспощадная и тоже разрушительная критика молодого поколения. Во всех
современных вопросах, умственных движениях, толках и идеалах, занимающих
молодое поколение, Тургенев не находит никакого смысла и дает понять, что
они ведут только к разврату, пустоте, прозаической пошлости и цинизму.
Какое заключение можно будет вывести из этого романа; кто окажется правым и
виноватым, кто хуже, а кто лучше - "отцы" или "дети"? Такое же
одностороннее значение имеет и роман Тургенева. Извините, Тургенев, вы не
умели определить своей задачи; вместо изображения отношений между "отцами"
и "детьми" вы написали панегирик "отцам" и обличение "детям"; да и "детей"
вы не поняли, и вместо обличения у вас вышла клевета. Распространителей
здравых понятий между молодым поколением вы хотели представить
развратителями юношества, сеятелями раздора и зла, ненавидящими добро, -
одним словом, асмодеями. Попытка эта не первая и повторяется весьма часто.
Такая же попытка сделана была, несколько лет тому назад, в одном романе,
который был "явлением, пропущенным нашей критикой", потому что принадлежал
автору, в то время безвестному и не имевшему той громкой известности, какою
он пользуется теперь. Этот роман есть "Асмодей нашего времени", соч.
Аскоченского, появившийся в свет в 1858 г. Последний роман Тургенева живо
напомнил нам этого "Асмодея" своею общею мыслью, своими тенденциями, своими
личностями, а в особенности своим главным героем.
В журнале “Русское слово” в 1862 году появляется статья Д. И. Писарева
“Базаров”. Критик отмечает некоторую предвзятость автора по отношению к
Базарову, говорит, что в ряде случаев Тургенев “не благоволит к своему
герою”, что он испытывает “невольную антипатию к этому направлению мысли”.
Но общее заключение о романе сводится не к этому^. Д. И. Писарев находит в
образе Базарова художественный синтез наиболее существенных сторон
мировоззрения разночинной демократии, изображенных правдиво, несмотря на
первоначальный замысел Тургенева. Критик открыто симпатизирует Базарову,
его сильному, честному и суровому характеру. Он считал, что Тургенев понял
этот новый для России человеческий тип "так верно, как не поймет ни один из
наших молодых реалистов".Критическое отношение автора к Базарову
воспринимается критиком как достоинство, так как “со стороны виднее
достоинства и недостатки”, а “строго критический взгляд... в настоящую
минуту оказывается плодотворнее, чем голословное восхищение или раболепное
обожание”. Трагедия Базарова, по мнению Писарева, состоит в том, что для
настоящего дела в действительности нет благоприятных условий, а потому, “не
имея возможности показать нам, как живет и действует Базаров, И. С.
Тургенев показал нам, как он умирает.
В своей статье Д. И. Писарев подтверждает общественную чуткость художника и
эстетическую значимость романа: “Новый роман Тургенева дает нам все то, чем
мы привыкли наслаждаться в его произведениях. Художественная отделка
безукоризненно хороша... А явления эти очень близки к нам, так близки, что
все наше молодое поколение своими стремлениями и идеями может узнать себя в
действующих лицах этого романа”. Еще до начала непосредственной полемики Д.
И. Писарев фактически предугадывает позицию Антоновича. По поводу сцен с
Ситниковым и Кукшиной он замечает: “Многие из литературных противников
“Русского вестника” с ожесточением накинутся на Тургенева за эти сцены”.
Однако Д. И. Писарев убежден, что настоящий нигилист, демократ-разночинец
так же, как и Базаров, должен отрицать искусство, не понимать Пушкина, быть
уверенным, что Рафаэль “гроша медного не стоит”. Но для нас важно, что
Базаров, погибающий в романе, “воскресает” на последней странице
писаревской статьи: “Что делать? Жить, пока живется, есть сухой хлеб, когда
нет ростбифу, быть с женщинами, когда нельзя любить женщину, а вообще не
мечтать об апельсиновых деревьях и пальмах, когда под ногами снеговые
сугробы и холодные тундры”. Пожалуй, мы можем считать статью Писарева
наиболее яркой трактовкой романа в 60-е годы.
В 1862 году, в четвертой книжке журнала “Время”, издаваемого Ф. М. и М.
М. Достоевскими, выходит интересная статья Н. Н. Страхова, которая
называется “И. С. Тургенев. “Отцы и дети”. Страхов убежден, что роман —
замечательное Достижение Тургенева-художника. Образ же Базарова критик
считает крайне типичным. “Базаров есть тип, идеал, явление, возведенное в
перл создания”. Некоторые черты базаровского характера объяснены Страховым
точнее, чем Писаревым, например, отрицание искусства. То, что Писарев
считал случайным непониманием, объясняемым индивидуальным развитием героя
(“Он сплеча отрицает вещи, которых не знает или не понимает...”), Страхов
воспринимал существенной чертой характера нигилиста: “...Искусство всегда
носит в себе характер примирения, тогда как Базаров вовсе не желает
примириться с жизнью. Искусство есть идеализм, созерцание, отрешение от
жизни и поклонение идеалам; Базаров же реалист, не созерцатель, а
деятель...” Однако если у Д. И. Писарева Базаров — герой, у которого слово
и дело сливаются в одно целое, то у Страхова нигилист все еще герой
“слова”, пусть с жаждой деятельности, доведенной до крайней степени.
Страхов уловил вневременной смысл романа, сумев подняться над
идеологическими спорами своего времени. “Написать роман с прогрессивным и
ретроградным направлением — ещё вещь не трудная. Тургенев же имел
притязания и дерзость создать роман, имеющий всевозможные направления;
поклонник вечной истины, вечной красоты, он имел гордую цель во временном
указать на вечное и написал роман не прогрессивный и не ретроградный, а,
так сказать, всегдашний”, — писал критик.
На тургеневский роман откликнулся и либеральный критик П. В. Анненков.
В своей статье “Базаров и Обломов” он пытается доказать, что, несмотря на
внешнее отличие Базарова от Обломова, “зерно заложено одно и то же в обеих
натурах ”.
В 1862 году в журнале “Век” выходит статья неизвестного автора
“Нигилист Базаров”. Посвящена она прежде всего анализу личности главного
героя: “Базаров — нигилист. К той среде, в которой он поставлен, он
относится безусловно отрицательно. Дружбы для него не существует: он терпит
своего приятеля, как сильный терпит слабого. Родственные отношения для него
привычка родителей к нему. Любовь он понимает как материалист. На народ
смотрит с пренебрежением взрослого на малых ребят. Никакой сферы
деятельности не остается для Базарова”. Что же касается нигилизма,
неизвестный критик заявляет, что отрицание Базарова не имеет под собой
основы, “для него нет причин”.
В работе А. И. Герцена “Еще раз Базаров” главным объектом полемики
становится не тургеневский герой, а Базаров, созданный в статьях Д. И.
Писарева. “Верно ли понял Писарев тургеневского Базарова, до этого мне дела
нет. Важно то, что он в Базарове узнал себя и своих и добавил, чего
недоставало в книге”, — писал критик. Кроме того, Герцен сравнивает
Базарова с декабристами и приходит к выводу, что “декабристы — наши великие
отцы, Базаровы — наши блудные дети”. Нигилизм в статье назван “логикой без
структур, наукой без догматов, покорностью опыту”.
В конце десятилетия в полемику вокруг романа включается сам Тургенев. В
статье “По поводу “Отцов и детей” он рассказывает историю своего замысла,
этапы публикации романа, выступает со своими суждениями по поводу
объективности воспроизведения действительности: “...Точно и сильно
воспроизвести истину, реальность жизни — есть высочайшее счастье для
литератора, даже если эта истина не совпадает с его собственными
симпатиями”.
Рассмотренные в реферате работы не являются единственными откликами
русской общественности на роман Тургенева “Отцы и дети”. Практически каждый
русский писатель и критик высказал в той или иной форме свое отношение к
проблемам, поднятым в романе. А не это ли является настоящим признанием
актуальности и значимости произведения?