Русская идея и русская мысль
В.В.Колесов
Русская идея: мысль и дума
В
наших лекциях мы не раз говорили о преобладающем типе русского миросозерцания,
как оно сказывается с начала XV в. это реализм неоплатонического типа. Культура
вербального характера опирается на данные языка, зависит от языка, от с л о в
а, которое понимается как Логос - это единство знака, идеи и вещи.. В центре
мировоззрения находится слово, и задача в том, чтобы помысленную идею согласовать
с её субстратом, с вещным миром. Идея так же реальна, как и обозначенная ею
вещь. Более того, идея является той духовной энергией, которая и создаёт вещный
мир, осветляя его этически и аксиологически - нравственно и ценностно. Таков и
классический русский реализм как художественное направление в литературе и
искусстве. Это не натурализм в правдоподобном изображении мира, но и не
мистические отвлеченности авангардизма. Идеальное и реальное согласованы в
художественном дискурсе, и идея, явленная в тексте, важнее описываемых событий
и лиц. В этом тоже отличие русской ментальности от западноевропейской,
номиналистически прагматичной. Там место духовности Логоса занимает
позитивистское рацио.
Понятно,
что для русского реалиста идея становится прямо идеей фикс. Всякая идея вообще,
и чем она отвлеченней от мира, тем притягательней. Она становится светочем
жизни, но с одним условием: она этически чиста. Идея идеальна, и русское слово
идеал выражает представление об образце-мечте (как говорил Владимир Даль). Для
русского понимания идеи как идеальной цели характерно сведение любой
возможности к высшему её проявлению. "Качество" может быть и плохим и
хорошим - но определение качественный всегда означает высшее, наилучшее
качество. Масштаб может быть крупным и мелким, но масштабный всегда неимоверно
огромный. Идея тоже может быть разного свойства, но идеальный всегда прекрасен
в своем совершенстве. Иначе прилагательное не могло бы выступать в роли
абсолютного выражения содержания понятия, представленного аналитически:
качественный товар, масштабная идея, идеальный муж.
Когда
говорят о "русской идее" - мифическом создании ума, - которое одни
порицают, а другие возносят, следует иметь в виду эту особенность русской
ментальности. Русская идея в таком смысле есть самое общее, наиболее
масштабное, качественно идеальное представление о счастье и жизни.
Выражение-понятие русская идея выставил писатель Федор Достоевский, который
саму идею высказал просто: "чтобы всем хорошо было!" Высшее
проявление идеи как всеобщего идеала, недостижимая мечта, но ради которой и
следует жить, идея всечеловечества. Владимир Соловьев этот призыв понимал как
утверждение идеала общей правды и прогресса в христианском смысле. Он говорил
твердо: "Русский народ не пойдет за теми людьми, которые называют его
святым только для того, чтобы помешать ему быть справедливым". А
справедливость - основная идея русской ментальности.
Другие
толкования русской идеи сомнительны. Они либо не идеальны, либо не ценностны.
Многие обвиняют "русскую идею" в том, в чем сами, по-видимому,
порочны; например, в гегемонизме и глобализме. "Вор кричит: -Держите
вора!".
Реализм,
исходящий из слова как всеобщей меры, призывает высветлить вещную плоть
предметного мира. Слово для реалиста таково, что вбирает в себя различные формы
- внутренние, и внешние, и содержательные. Символ русского слова - матрешка.
Одну за другой вскрываем одно-образные фигурки, и каждая точно та же, но меньше
размером. А внутри их всех нет ничего -темная бездна концепта, который и создал
их всех, сам через них оплотняясь в словесной форме.
Русская
мысль постоянно возвращалась к формуле Декарта cogito ergo sum (мыслю,
следовательно существую) и полагали, что русское сознание примирилось бы только
с обратным утверждением: sum ergo cogito - потому что лишь слово соединяет
мысль и мыслящего, cogito и sum.
Именно
слово опредмечивает в идее всё вокруг. Грамматические категории рода, числа,
падежа построяют в нашем сознании предметность. Академик Буслаев говорил, что
"отвлеченное и неясно представляемое язык отмечает большею частью средним
Опредмечивание
мира в слове имеет множество форм. Обычно это делается с помощью суффикса -к-,
который способен создать имя из любой части речи, начиная с глагола
(перестроить > перестройка ) и кончая частицами (авось > авоська
'сетчатая сумочка, которую берут на всякий случай!). Опредмечивается не мир
-мир предметен. Опредмечивается идея в мыслимом образе мира. И тут возникают
две возможности: логико-терминологическс.;л и образ-но-символических. В первом
случае однозначность поверхностного значения в понятии, во втором
многозначность несводимых к общему виду конкретных значений - глубинный смысл
символа. Русская ментальность выбирает второе.
Русские
философы никогда не исходят из рассудочного понятия . Основным героем их
интуиции является символ - образное понятие, и русскую философию не случайно
называли "философией образа". Конкретное и образное русская
ментальность предпочитает умственно рационалистическому. Поскольку оно -
образное, в нем нет расклассифицированной единичности. Толкование конкретного
как материально единичного вытекает из номиналистического взгляда эмпирика и
полностью соответствует современному научному позитивизму. Русская ментальность
- не ratio, но и не односторонний сенсуализм, хотя многие пытались показать
наличие этого в русском сознании: "всё хочет пощупать", как и раньше
говорили о протопопе Аввакуме ("всё хочет понюхать"), а позже о
Василии Розанове ("всё хочет
полизать").
Абстрактное воплощено в конкретном, оно присутствует в нем всегда, и чистота
мышления предполагает отчуждение от мира в пользу чистой мысли. Русское
познание осуществляется сквозь призму интуиции, а интуиции чужда опора на
чувственное восприятие мира. Петербургские философы подчеркнули эту особенность
русского мышления, сопрягающего все содержательные формы слова в их объемном
развитии. Образ, символ и понятие воссоздаются в трех видах интуиции: интуиции
чувственной (это инстинкт на образ), интеллектуальной (это собственно интуиция
прошлого опыта) и мистической (это инспирация - вдохновение, которое связано с
символом). Представление о "беспредметности русской мысли" и ее
"неоформленности" ошибочно. Уже в языковых формах идея опредмечена и
может быть в мысли соотнесена с вещью. Объяснение проще. Со стороны ratio
образное понятие представляется непонятием и потому осуждается. Но формальное
понятие однозначно и постоянно изменяет свои контуры, тогда как символ -живое
сотворение новее?;в обличий старого. Под "формой" сторонники голого
ratio понимают формальную логику - но и логика того же корня, что Логос, а по
статусу Логос выше. Но формализация мысли понятием закрепощает мысль и
ограничивает личную свободу на выбор средств выражения.
Опредмеченное
словом обобщено - и замирает в недвижности, помогая создать силлогизм или
выявить понятие. Русские силлогизм и понятие отличаются от европейских.
Роль
понятия в русском мышлении заменяет символический образ во всей совокупности
присущих ему признаков. Заменяя конкретную вещь, только символ может
представить её во всей полноте и цельности. Тем самым и слово, для мысли
важное, оказывается заряженным символически, оно исполнено таинственной силы,
что исключает однозначность строго понятия. Постоянное стремление русских
интеллектуалов множить количество иностранных слов есть тоска по однозначному и
всем понятному термину, который содержит одно понятие, лишенное всякого чувства
и воли - образа и символа . Но значение в русском слове - всего лишь часть
понятия, это - содержание понятия вне его объема.
Поэтому
роль суждения в русском мышлении исполняет отрицающее перечисление признаков,
которые не подходят под данный объем понятия. Определения типа "человек -
это не то... не это...не... и не..." О такой особенности говорил Лев
Карсавин: "Строится и выражается понятие отрицательно, а в глубине его
оказывается положительное содержание". В славянском языке с давних времен
являются утверждения в отрицательных формах, например
-
с помощью отрицательных префиксов. Сначала это был префикс у-(у-богий,
у-вечный, у-род), затем без-, утверждавший наличность путем отрицания
(бездна),, и после всего не- (например, непщевати значит сомневаться), с
помощью которого также утверждали, отрицая; например, в словах типа нелюди,
неклен, невод, которые отрицают предмет в целом, но утверждают общность их
признака: не люди, не клен, но) маленькие, незначительные, качественно иные,
но все-таки и люди, и клен. Тот же принцип утверждения в отрицании виден и в
старых текстах. В них отмечен признаком отрицательный,
убогий
герой, даже больше - бес: дьявол, враг, собирательно всё злое - и в
отталкивании от него высвечивается признак героя, добро, "ибо всё
испытывается своим противным", - заметил по этому поводу Владимир
Соловьев. Семен Франк полагал даже, что всё познание нового вообще коренится в
действии отрицания старого и нахождении новых признаков для прежних явлений.
В
результате происходит постоянное "освежение образа". Неимоверно
трудно в конкретном дискурсе из цельности мысли вычленить нечто различающее и
дробящее такую цельность. Перифраза Солженицына "жить не по лжи" -
пример такого суждения, которое заменяет традиционно русское "жить по
правде" и христианское "жить по совести". Отрицательность
утверждает сильнее, чем простое номинативное утверждение. Ошибки быть не может,
она исключается, поскольку перебрали все возможные признаки и остановились на
одинаково приемлемом для всех как окончательном. Алексей Лосев свои определения
строит таким образом. "Личность - не сущее, не existentia, не дух..."
и т.д. - а.../Когда Даниил Андреев хочет дать определение своей
"интеррелигии", он говорит, что это "не иерократия, не монархия,
не олигархия, не республика: нечто новое, качественно отличное от всего, до сих
пор бывшего" - но что же именно? - а "мистический разум" и
"духовное делание", которые для мышления русского реалиста являются
привычными с XV в Л (голова и сердце как одновременное сосредоточение разума).
Типично русское утверждение "да нет!" - это согласованное с событием
утверждение при отрицании. Когда говорят неплохо - утверждают, что хорошо;
ответ: не знаю - предполагает, что всё уже решено.
Роль
силлогизма в русском мышлении исполняет энтииема. незавершенный силлогизм с
опущенной большой посылкой. Вот как приблизительно должна размышлять обманутая
женщина:
Все
мужчины - обманщики = но это же всем ясно! Мой Ваня - мужчина = в этом я тоже
уверена ergo Мой Ваня обманщик! = ах, вот как!..
На
самом же деле мыслит чуть иначе: "Мой Ваня обманщик, потому что он
мужчина!" - умозаключение, которое исключает из рассмотрения конкретные
обстоятельства дела, способные смягчить вину Вани, и вместе с тем вызывает
известную каждому категоричность суждений русского человека. Большая посылка
основана на пресуппозиции, в качестве которой выступает не конкретная ситуация,
а отвлеченная от прошлого опыта идея. Малая посылка, наоборот, всегда отражает
ситуацию высказывания, толкует о конкретной вещи. Возникает типичное для
"реалиста" положение: взаимно обосновывая друг друга, идея и вещь
сопрягаются и предстают в слове. Слово сказано в ergo: "Мой Ваня
обманщик" - с немедленной реакцией на результат. Другие типы высказываний
развиваются сходным образом, хотя и различаются в степенях категоричности.
Между прочим, когда в XVII в. стали развиваться типы сложноподчиненных
предложений, именно такие сжатые суждения способствовали развитию
синтаксических связей при изложении мысли и тем самым совершенствовали
логические формы самой мысли. Персональная русская мысль исходит из ощущения,
что мысль должна быть чистой, избавленной от воздействия "вещи", т.е.
от ситуации данного дела - от большой посылки. И в этом есть своя логика.
Логика,
основанная на особенностях языка. Кант разграничил типы суждений на
синтетические и аналитические. Первые несут с собою новую информацию, а вторые
- нет. "Щенок - это молодой пёс" - что нового мы узнали?
"Молодой пёс - это щенок" - мы узнали, как называют молодого пса.
Аналитических суждений русская мысль избегает, потому что закон тождества для
нее - закон. "Дом - это дом" - всегда достоверное утверждение.
Александр Потебня утверждал поэтому, что язык синтетического строя нельзя
описать аналитически; русский язык синтетичен, он порождает синтетические
суждения - в отличие, например, от английского, известного своим аналитизмом.
Если
угодно, это - восстание против здравого смысла ratio, которым так гордится
европеец.
Здравый
смысл гласит: "Солнце всходит и заходит...", "солнце - огненный
шар...", "земля плоская - на ней всё стоит, не падая...",
"прямо - это не сворачивая ни вправо, ни влево..."
Здравый
смысл ошибается, и мы это знаем. Наукой доказано: "Солнце неподвижно,
Земля вращается вокруг него..." "Солнце не отражает света - оно
черное..." "Земля по форме ближе к шару..." "Прямая -
кратчайшая линия между двумя точками..." И так далее.
Давно
замечено, что в научные истины надо верить, тогда как реальность ошибочна, но
очевидна. Русская ментальность ищет не истинности, а очевидности. Реальное
часто становится нереальным и потому, в сознании, подменяется ирреальным, а это
почва для проявления иррационального. Иррационализм русского сознания
посрамляет ratio, потому что вне веры нет науки так же, как нет и самой веры
без науки. Всё то же, и ничего нового: русский реалист соотносит идею-веру и
вещь-науку (опыт-навык). Французский здравый смысл для русского - это
умеренность мысли и "закисание духа", он не дает для мысли простора,
не "творит новых миров". Чтобы быть уверенным в истинности
сказанного, следует перехитрить истину. Язык поможет в этом.
В
языке своя "манихейская" логика, но это - логика. В русском языке
форма удваивается с тем, чтобы смысл мог - раздвоится. Тогда-то эту холодную
истину мы обойдём своей правдой с флангов, с боков, с двух сторон. Одновременно
стереоскопически увидим и идею, и вещь, и возвышенный Дух, и воплощенных духов
- единственное и множественное числа помогают в этом. Удвоение сущностей , с
которым борется номиналист, не мешает видеть мир объемно. Ведь за понятием
можно скрыть непонятное беспонятие, подменив его другим, а за символом - нет.
Символ объемен так же, как и вещь. "Удвоение сущностей" непонятно
говорящему на европейских языках. У русских не только свобода, но и воля, не
одна лишь истина, но и правда, не просто стыд, но и срам, а также горе- беда, а
при известном всем сознании также совесть, и многое другое также. Идеальное
рядом с реальным, и каждое выражено собственным именем. Это именно сущности,
родовые определения категорий, всегда парные. В конечном счете они возвращают
нас к проблеме "сакральное -профанное" или (что то же) "высокое
- низкое" (по стилю). Такие формулы трудно перевести на другие языки, и
обычно их переводят неточно, потому что в них абстрактная лексика однозначна и
выражена самостоятельным словом.
Русский
язык создает возможности для объемного суждения. Например,
свободный
порядок слов в предложении "дает возможность сплавлять целые ряды образов
в один образ... Логика сознания, имеющего дело с понятиями, требует иного
порядка", - писал русский филолог Петр Бицилли, обсуждая нашу проблему.
Русское мышление напрямую есть мышление идеями, а не понятиями, для которых
необходима одномерная линия дискурса. Иван Ильин оценивал европейский дискурс
как ущербность однопланного движения мысли. Такой тип мышления он сравнил с
падающим камнем, который увлекает за собою, и тогда тебе только кажется, что
мыслишь ты самостоятельно. На самом же деле ты постоянно находишься во власти
наезженной схемы, и движение мысли здесь обманчиво; в действительности
происходит "топтание на месте" в плену закона тождества и тем самым
дедукция "являет образец ограниченности мыслей". Проблемы
европейского конформизма лежат в этом.
Профессор
Бицилли сказал верно: русское "конкретное мышление охватывает жизнь во
всей её полноте; для него нет объектов, а только тенденции, возможности энергии
- и потому ему открыто то, что возможно в будущем". Французский язык своей
"общелогической стороной" влиял на нашу литературную речь в
синтаксисе, как и немецкий оказал воздействие в области понятия. Уточнение
русской мысли общеевропейской традицией пошло языку на пользу. В некоторых
сферах деятельности литературное изложение полезно.
Для
русского суждения основным является именно есть: всеобщие связи не
подтверждаются чувственной очевидностью, и потому речь идет "о самом
смысле есть" (говорил Семен Франк). Обычный оборот речи, "который с
острой наблюдательностью будто бы непосредственно народного мнения
свидетельствует о том, что нам теперь открывается [в вещи]. Каждая констатация
- а любое познани-ее, в конечном счете, является констатацией [а не формальным
определением понятия или термина] - выражает свой смысл в обороте "имеется
то или это" (сравните с франц. 11 у а или англ, there Is)" - a среди
русских форм особенно связка есть.
Томас
Гоббс утверждал, что языки, небрежные в употреблении связки, неточны в
логических операциях. Русский язык как раз таков. С легкостью русский человек
отбросит связку в любом отвлеченном суждении, поскольку "и так всё
ясно" (слова Розанова). "Он глуп - он был глуп(ым) = он дурак - он
был дурак(ом)". Форма настоящего времени передаёт не
предположение-пожелание будущего и не фиксирует результат прошлого действия в
настоящем, а утверждает предполагаемый реальным, т.е. действительно настоящий
факт, событие, действие. Одновременно это и точка отсчета в системе глагольных
времен: указание на момент речи (вещно) как проявление постоянства данного
факта (вечно). Вневременное, постоянное , вечное как бы влито в конкретно
вещное. Форма есть стала самостоятельным словом, обозначающим всякое
присутствие (имеется) : у яеня есть., вместо обычных для европейца оборотов
типа я имею. Форма множественного числа суть стала высшей формой выражения
сущности (вот в чем суть дела).
Другая
логика не есть отсутствие логики.
Образность
символа, данного в совмещенности своих значений, предопределил особенности
русского образа мысли. Из мышления устраняется момент формализации, поскольку
лишь в понятийном мышлении "формальная сторона везде преобладает над
сущностью мысли" - так Петр Лавров отметил
недостаток
европейской мысли. Свои опасности возникают и в русском мышлении. Если на
Западе развивается схоластика, то в православии -догматизм. Вариантность форм
не покрывает сложности и разнообразия содержания мысли, а формы множатся, не
всегда попадая в светлое поле сознания. Образ, которым раскрывают символ, у
каждого свой, и в этом, может быть, единственная причина разногласий,
возникающих при обсуждении важных дел. Каждый по-своему понимает, что такое
"демократия", "свобода" или "рынок".
Понятно,
например, что с таким пониманием связи идеи-вещи русское сознание не согласится
с развитием авангарда в искусстве. Русские философы начала XX в. понимали
авангард как голую идею всякого нового, собственно модернизма, не получившего
еще образного воплощения в национальной форме. Такой "авангард"
противоположен понятию "искусство" - это искусство с обратным знаком,
потому что в нем не сущность выявляется в символе-образе, а, наоборот, образ
конструируется по заданной схеме, которая подается как искомая сущность. Это
проявление концептуализма, которого русская мысль по возможности сторонится как
ереси. Беспредметность искусства снимает проблемы ценности и морали, а с этим
русские чувство, разум и воля не согласятся в принципе.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.auditorium/ru