Любимый враг: Фридрих Ницше с точки зрения революционного большевизма
Владислав Бугера
В
1928 году в Госиздате вышла книга М. Лейтейзена "Ницше и финансовый капитал
[1]. В ней доказывался тот же самый тезис, которого позднее придерживался целый
ряд советских авторов - о том, что философия Ницше выражает классовые интересы
монополистической буржуазии. Однако от всех позднейших советских философов,
писавших о Ницше и ницшеанстве - как от согласных с основным тезисом книги
Лейтейзена (пример - С. Одуев [2]), так и от полемизировавших с ним (например,
от Б. Бернадинера [3]) - Лейтейзен отличается своим личным эмоциональным
отношением к философии Ницше.
С
30-х по 70-е гг. философы СССР высказали много умных, верных и хорошо
доказанных соображений по поводу ницшеанства - но, читая их написанные в
академической манере сочинения, ощущаешь холодное, отстраненное (и потому
неизбежно наводящее, в большей или меньшей мере, скуку на читателя) отношение
авторов к объекту своего исследования. Лейтейзен же написал не академический
трактат, а философское эссе (впрочем, ничуть не менее логичное и доказательное,
чем академические сочинения): он пишет о философии Ницше чуть ли не так же
поэтично, как писал сам Ницше, он вживается в ницшеанство, он наслаждается,
развертывая логику Ницше и те практические политические выводы, которые из нее
следуют, - и читатель наслаждается вместе с ним. Конечно, Лейтейзен враждебен
Ницше и ницшеанцам; он борется с ними, разоблачает их - но делает это с
творческим упоением, а не с холодной брезгливостью, как, скажем, Бернадинер или
Одуев. Лейтейзен очевидно рад тому, что ему довелось бороться с таким
великолепным противником, как Ницше, и гордится этим; для него Ницше - враг, но
враг любимый.
Предисловие
к книге Лейтейзена написал не кто иной, как Луначарский. Написал так же ярко,
остро, поэтично, как написана и сама книга "Ницше и финансовый
капитал". Анатолий Васильевич не просто разделял отношение автора книги к
философии Ницше - он прямо признался в любви к этому идеологическому врагу
большевиков, причем не только от своего имени, но от имени большевиков вообще:
"...мы,
марксисты-коммунисты, на заре нашего революционного движения отдали некоторую
дань увлечению Ницше. Конечно, в разной степени. Я, например, оговариваясь
относительно глубоко чуждой нам сущности общественных тенденций Ницше, отдавал
ему дань восторга за его борьбу с христианством, с мелочной мещанской моралью,
со всей жвачкой, со всем беззубием пацифизма всяких толстовских,
полутолстовских или с толстовской примесью гуманистов и сентименталистов"
[4].
Необходимо
обратить внимание на то, что "марксисты-коммунисты", говоря словами
Луначарского, "отдали некоторую дань увлечению Ницше" именно на заре
своего революционного движения. Иными словами, увлечение Ницше было свойственно
большевикам -если и не всем, то по крайней мере многим из них (Луначарский -
достаточно компетентный в этом вопросе свидетель, и если он говорит, что
увлечение Ницше было свойственно "марксистам-коммунистам" вообще, то
можно поверить ему на слово) - именно тогда, когда они еще были
революционерами. Читая предисловие Луначарского к книге Лейтейзена, мы можем
убедиться, что отношение к Ницше как к своему любимому врагу сохранилось у
Анатолия Васильевича и тогда, когда партия большевиков из повстанческой
организации превратилась в правящую, а партийные руководители высшего и
среднего звена - в том числе и сам Луначарский - составили консолидирующее ядро
нового господствующего класса. Однако для официальной идеологии этого класса
такое отношение к Ницше, выражаемое открыто, уже переставало быть нормой - и
вначале 30-х гг. оказалось полностью вытеснено холодной отчужденностью.
Враждебность большевиков по отношению к Ницше перестала быть почтительной и
восхищенной (да, враг - но какой враг!) и стала отстраненно-брезгливой (уже
Бернадинер, а вслед за ним и прочие советские ницшеведы до 70-хгг.
включительно, пишут о Ницше таким тоном, как будто рассказывают о безобразной,
холодной и склизкой жабе, которую им пришлось взять в руки).
Почему
произошла такая перемена, понять нетрудно: идеологи нового эксплуататорского
класса, состоявшего из государственной бюрократии высшего и среднего звена [5],
открыто восхищались теми или иными философами только тогда, когда учения
последних можно было так или иначе использовать в рамках официальной партийной
идеологии. Особенностью этой идеологии было то, что с ее помощью
эксплуататорский класс, господствовавший в СССР, скрывал свое существование:
неподконтрольное рядовым трудящимся государство было объявлено
социалистическим, собственность этого государства на средства производства
-общественной, а реально владеющие производительными силами чиновники,
составляющие государственный аппарат и руководящие им, - "слугами
народа". В рамках такой идеологии никак не могло быть использовано учение
Ницше, открыто оправдывавшего власть одних людей над другими и эксплуатацию
человека человеком, многократно и недвусмысленно заявлявшего о своей враждебности
к социалистам и их идеям: для лицемерной официальной идеологии СССР Ницше был
слишком откровенен. С этим все понятно; гораздо труднее - и интереснее -
понять, почему Ницше нравился большевикам, когда они еще были революционерами.
Чем Ницше мог заслужить уважение и даже симпатию со стороны последовательных и
непримиримых врагов его учения -"революционных марксистов-коммунистов
"? И почему они открыто выражали эту симпатию, вовсе не видя в этом
чего-то противоречащего своей пропаганде?
На
этот вопрос нам опять-таки отвечает Луначарский:
"Всему
этому не следует слишком много дивиться. Нет никакого сомнения, что два
полярных класса, между которыми происходит решающая битва, в некотором
отношении ближе друг к другу, чем то болото, которое стелется между ними. Нам
приходится бороться с крупными капиталистами за это болото. Из него они хотят
почерпнуть свои силы. Так, в Италии, например, фашизм строится как раз из
мелкобуржуазных масс. Мы, по слову Ленина, должны вести непрерывную борьбу с
противоположной нам социальной силой за душу крестьянства, да и мещанства. Но и
мы, и эта противоположная социальная сила полны боевого духа. Мы одинаково за
диктатуру, мы одинаково за беспощадность в борьбе, мы одинаково за силу, потому
что и мы, и они - действительные силы, а то, что лежит между нами, пытается
создать веру в возможность разрешения социальных проблем одной словесностью,
борется против борьбы, подчас просто падает на колени перед действительностью,
то стараясь приукрасить ее в своих глазах, то примиряясь с нею в тонах
глубочайшего пессимизма, то, наконец, утешаясь всяким загробным вздором.
Но
если нас и капиталистов сближает то, что мы и они склонны к беспощадной борьбе,
и все то, что вытекает из этого напряженного боевого духа, то зато этот боевой
дух оказывается диаметрально противоположно направленным. Это предрешает
страшную, уничтожающую борьбу не на жизнь, а на смерть и окончательную победу
пролетариата" [6].
Крайности
сходятся. Последовательные, бескомпромиссные борцы похожи друг на друга, даже
если они враги друг другу, - и это позволяет тем из них, кто не позволил своей
ненависти затуманить их мозги, почувствовать уважение к своему достойному врагу
и даже возлюбить его. Конечно, возлюбить не в евангельском смысле - если тебя
ударят по одной щеке, подставь другую, - но так, как Батый возлюбил Евпатия
Коловрата, отряд которого он сперва приказал забросать камнями, а затем повелел
похоронить останки своих так и не сдавшихся противников с высшими воинскими
почестями.
* * *
Луначарский
полагал, что "сущность общественных тенденций Ницше" совпадает с
классовыми интересами монополистической буржуазии. При этом его не смущало то,
что творчество Ницше предшествовало окончательному превращению
свободно-конкурентного капитализма в монополистический:
"В
сущности говоря, контуры финансовой олигархии, контуры грядущей диктатуры в их
антидемократической форме были еще весьма слабо начертаны на фоне окружающей
Ницше действительности. Но тем более чести нужно отдать его чуткости. Не будучи
ни экономистом, ни социологом в собственном смысле этого слова, он
действительно чутьем угадал нарождающийся класс, так же как сделал это Маркс по
отношению к пролетариату, когда последний существовал еще больше "для
себя", чем "для других"" [7].
Подробные
доказательства того, что философия Ницше действительно была философией
монополистической буржуазии, см. в книге Лейтейзена, а также в хорошей книге С.
Одуева "Тропами Заратустры" и в моей диссертации [8]. Здесь мы
ограничимся лишь кратким резюме этих доказательств.
Ницше
считал, что основой и сущностью жизни является воля к власти, "жизнь и
есть воля к власти" [9]. По его мнению, ценность личности измеряется мощью
ее воли к власти, ее способностью подчинять себе других людей. Ницше вполне
ясно и недвусмысленно утверждал, что духовное совершенствование человека -
"достижение все более возвышенных, более редких, более отдаленных, более
напряженных и широких состояний", приближение тех или иных людей или
народов к типу сверхчеловека -обусловливалось, обусловливается и всегда будет
обусловливатся "аристократическим" (иными словами, классовым)
обществом [10]. Возвышение человека до сверхчеловека возможно лишь для немногих
и достигается благодаря тому, что большинство людей, представляющих собою
"посредственности" и остающихся таковыми, порабощаются и
эксплуатируются этими немногими (между которыми существует разделение труда:
высшие из них - мыслители, учителя, творцы духовных ценностей - лишь потребляют
плоды этой эксплуатации, которую непосредственно осуществляют их "лучшие
ученики", правители и воины, "берущие на себя все грубое в
господстве"). Эти немногие, аристократы духа и меча, оказываются
способными к самосовершенствованию, во-первых, благодаря навыкам господства и
управления (Ницше совершенно однозначно выводит "стремление к увеличению дистанции
в самой душе" из "пафоса дистанции, порождаемого воплощенным
различием сословий", а этот последний - из практики господства и
манипулирования), а во-вторых -благодаря избытку досуга и богатства,
обеспечиваемому эксплуатацией усредненного большинства [11].
Ницше
полагал, что деление общества на классы (по его терминологии - касты) вечно, а
его корни лежат в биологической природе человека. Господствующие классы
("господствующие касты" или "расы господ") являются, по его
мнению, общностями существ во всех отношениях более высокого ранга, чем
угнетенные и эксплуатируемые ("расы рабов"), по отношению к которым
первые представляют собою "род сверхчеловека". Высшая культура
создавалась, создается и будет создаваться именно господствующими классами; без
них, как считает Ницше, культура вообще была бы невозможна. Существование и
творчество господствующих классов обеспечивается эксплуатацией ими огромного
большинства человечества - "посредственностей", "толпы",
"великого множества". Чем сильнее эксплуатация, чем сильнее гнет,
удерживающий "расы рабов" в повиновении, тем пышнее расцветает
культура. Ницше причисляет себя к философам и идеологам "расы
господ", к "созидателям новых ценностей".
Из
вышесказанного следует, что Ницше является философом каких-то эксплуататорских
классов. Каких именно - видно по тому, как Ницше формулировал задачи "расы
господ" в XX веке:
"...чтобы
подготовить великие отважные коллективные опыты в деле воспитания и
дисциплинирования с целью положить этим конец тому ужасающему господству
неразумия и случайности, которое до сих пор называлось историей, -неразумие
"большинства" есть только его последняя форма: для этого когда-нибудь
понадобится новый род философов и повелителей, перед лицом которых покажется
бледным и ничтожным всё, что существовало на земле подвидом скрытных, грозных и
благожелательных умов" [12].
"...мне
было бы больше по сердцу...такое усиление грозности России, которое заставило
бы Европу решиться стать в равной степени грозной, т. е. посредством новой
господствующей над ней касты приобрести единую волю, долгую, страшную
собственную волю, которая могла бы назначить себе цели на тысячелетия вперёд, -
чтобы наконец закончилась затяжна комедия её маленьких государств, а также её
династическое и демократическое многоволие. Время мелкой политики прошло: уже
грядущее столетие несёт с собою борьбу за господство над всем земным шаром, -
понуждение к великой политике" [13].
Как
видим, Ницше не только предсказывал, но и приветствовал то, что вскоре начали
вытворять - и вытворяют до сих пор - группировки капиталистических монополий с
помощью принадлежащих им государственных аппаратов: "великие отважные
коллективные опыты в деле воспитания и дисциплинирования" и "борьбу
за господство над всем земным шаром". Отсюда следует, что он действительно-таки
был идеологом именно монополистической буржуазии, финансового капитала.
Было
время - еще до написания книги "Так говорил Заратустра", ставшей
рубежом между двумя основными этапами творчества Ницше, - когда последний хотя
и оправдывал деление общества на господствующие и угнетенные классы, но в то же
время считал вовлечение "дельных, работящих, одаренных, честолюбивых
людей" в "большую политику" напрасной тратой их сил и писал по
этому поводу (в "Человеческом, слишком человеческом"):
"...сумма
этих жертв и потерь индивидуальной энергии и труда столь огромна, что
политический расцвет народа почти с необходимостью влечёт за собою духовное
обеднение и ослабление, меньшую производительность в делах, которые требуют
большой сосредоточенности и односторонности. Под конец позволительно спросить:
окупается ли весь этот расцвет и блеск целого (который ведь проявляется лишь в
виде страха других государств перед новым колоссом и в виде добытых у них
благоприятных условий для развития национальной торговли и хозяйства), если
этому грубому и пестрящему цветку нации должны быть принесены в жертву все
более благородные, нежные и духовные цветы и растения, которыми доселе так
изобиловала её почва?" [14]
Но
когда это было "то время"! С тех пор Ницше столь хорошо осознал
единство интересов "аристократов духа", подобных ему, и
"аристократов меча", что подобные мысли уже не посещали его. Он с
радостью отдал свой талант подготовке пришествия "новых повелителей".
Изменил ли он при этом себе? Нет; напротив, стал более верным себе, чем был до
написания "Заратустры". "Постзаратустровский" Ницше
устранил в своём мировоззрении типичную для умеренных либералов
несогласованность, когда хотят иметь власть в своих руках, но в тоже время с
отвращением воротят нос, как от грубых и жестоких, от таких форм и методов
господства, которые только и могут делать эту власть абсолютной. Ницше
преодолел в своей душе постыдную раздвоенность интеллигентного барчука, который
хочет пользоваться всеми плодами своей принадлежности к господствующему классу,
но не желает палец о палец ударить ради того, чтобы гарантировать себе эти
плоды, -- не желает вмешиваться в политику, в ту сферу жизни общества, где как
раз идёт борьба за экономическую и духовную власть.
"Дозаратустровский" Ницше -эстетствующий сноб; по крайней мере, таким
он предстаёт на страницах своих книг того времени.
"Постзаратустровский" - политический идеолог, настоящий воин духа,
прекрасно понимающий, что именно политическая власть есть ключ к решению личных
и массовых, материальных и духовных проблем в классовом обществе. Написав
"Заратустру", Ницше не утратил, а, наоборот, окончательно обрёл себя
как философа: в его мировоззрении исчезло всё то, что, будучи чуждо его
основам, делало это мировоззрение не вполне последовательным. Прежде чем сойти
с ума, Ницше успел придать своим воззрениям цельность, последовательность и
законченность. Именно поздний Ницше - настоящий Ницше; до написания
"Заратустры" он был ещё "недозрелым". Поэтому судить о
социальной сущности философии Ницше следует прежде всего по его поздним
произведениям и в свете этих суждений объяснять его ранние работы, а не
наоборот: так, правильное понятие о том, что такое яблоко, ребёнок вырабатывает
лишь тогда, когда познакомится со спелыми плодами и уже потом, в свете своих
знаний о созревших яблоках, уяснит себе характерные отличия недозрелых
-зелёных, твёрдых, кислых, малосъедобных плодов. Именно "Заратустра"
и написанные после него произведения - спелые плоды трудов Ницше, хотя многим
его ранние произведения кажутся слаще.
В
своих "постзаратустровских" произведениях Ницше предстает
последовательным антидемократом, расистом, антисемитом [15]. Наиболее
адекватной политической интерпретацией его философии является идеология и
практика многих фашистских организаций [16]. Однако с начала XX века вплоть до
наших дней великое множество философов и философствующих публицистов ставят
себе задачей втиснуть учение Ницше в рамки либеральной политической идеологии,
а иногда даже сделать его приемлемым для социал-демократов, анархистов и,
начиная с 60-х гг., для "новых левых" [17] (примеры последнего -
Герберт Маркузе и Жиль Делез [18]). Особенно много таких фальсификаторов
ницшеанства (подавляющее большинство из них - либералы) развелось после Второй
мировой войны. В отличие от революционеров- большевиков, любивших своего врага
Ницше таким, каким он был на самом деле, либеральные фальсификаторы пытаются
"украшать и выряжать" ницшеанство, делать из Ницше этакого
бесклассового борца за раскрепощение индивидуальности "человека
вообще" [19]. Тем самым они стараются сделать Ницше приемлемым для того
мещанского болота, о котором так хорошо сказал Луначарский и которое сам Ницше
откровенно презирал.
Финансовый
капитал борется за душу "средне классового" мещанства с помощью
разных идеологий -фашистской, либеральной, социал-демократической... Из всех
этих духовных орудий господства финансового капитала именно фашистская наиболее
откровенно, честно отражает волю к тоталитарной власти, присущую
монополистической буржуазии. Однако далеко не во всяких социальных условиях
"средний класс" оказывается наиболее восприимчив именно к
воинственной идеологии фашизма; гораздо чаще он, говоря словами Луначарского,
"борется против борьбы", "падает на колени перед
действительностью" и больше склонен слушать "всяких толстовских,
полутолстовских или с толстовской примесью гуманистов и сентименталистов",
чем фашистов. Следовательно, монополистической буржуазии далеко не всегда
выгодно превращать откровенную проповедь "воли к власти" в
официальную государственную идеологию, а организацию, ведущую такую проповедь,
- в правящую партию. Гораздо чаще монополистическому капиталу бывает выгоднее
лицемерить, сочетая в своей идеологии оправдание социальной иерархии,
национализма и эгоистической борьбы за власть и богатство с проповедью
"общечеловеческих ценностей", "гуманизма" и
"ненасилия" - той самой "жвачки", о которой говорил
Луначарский. Поэтому при империализме официальной государственной идеологией
чаще является не фашистская, а более или менее либеральная, с большей или
меньшей примесью правого консерватизма. Для такой идеологии философия Ницше
тоже сгодится - но не в ее целостности: из нее придется удалять расизм,
антисемитизм, антифеминизм, а самое главное, последовательный ницшевский
антидемократизм [20]. Если большинству фашистов ничто не мешает использовать
философию Ницше такой, какова она на самом деле, почти без переделок (за
исключением разве что некоторых несущественных мелочей), то либералам неизбежно
приходится существенно искажать ее, чтобы сделать пригодной для использования в
своих интересах. При этом они зачастую столь же решительно попирают
элементарную логику и здравый смысл, как и те христианские богословы, которые,
вслед за "отцом церкви" Оригеном, истолковали библейскую "Песнь
песней" - эротическую поэму, которую народное предание древних евреев
приписывало царю Соломону и которая благодаря этому вошла в текст Библии - как
аллегорическое сказание о любви Иисуса Христа к своей церкви и церкви к Иисусу
Христу.
Либеральные
фальсификаторы Ницше появились уже тогда, когда он жил и творил. Перед тем, как
впасть в безумие, Ницше успел хорошо поиздеваться над ними в своем "Ecce
Homo":
"Слово
"сверхчеловек" для обозначения типа самой высокой удачливости, в
противоположность "современным" людям, "добрым" людям,
христианам и прочим нигилистам - слово, которое в устах Заратустры, истребителя
морали, вызывает множество толков, - почти всюду было понято с полной
невинностью в смысле ценностей, противоположных тем, которые были представлены
в образе Заратустры: я хочу сказать, как "идеалистический" тип высшей
породы людей, как "полусвятой", как "полугений"... Другой
ученый рогатый скот заподозрил меня из-за него в дарвинизме: в нем находили
даже столь зло отвергнутый мною "культ героев" Карлейля, этого
крупного фальшивомонетчика знания и воли. Когда же я шептал на ухо, что скорее
в нем можно видеть Чезаре Борджа, чем Парсифаля, то не верили своим ушам".
[21]
Подобно
фашистам и в отличие от либералов, Ницше был абсолютно последователен и
откровенен в своей апологии классового общества, тоталитарно управляемого его
господами. Именно за эту последовательность и откровенность его высоко ценили
революционные большевики: еще до возникновения монополистического капитализма
Ницше показал всю его звериную суть, которую вот уже более ста лет человечество
испытывает на своей шкуре. Произведения Ницше - это обнаженная тайна
монополистического капитализма; и, разумеется, стремившимся разрушить
капиталистическую систему "марксистам-коммунистам" было любо то, как
замечательно Ницше на своем собственном примере показал все уродство
современного классового общества. Современным же либералам Ницше, с одной
стороны, нравится - за его апологию классового общества и таких личностей,
которые господствуют в этом обществе, - но, с другой стороны, им доставляет
неудобства его чрезмерная откровенность и последовательность, его неприязнь к
демократическому лицемерию, за которым скрывается тоталитарное господство
крупного капитала. Вот они и занимаются софистикой, пытаясь доказать, что в
одном случае Ницше, сказав что-то шокирующее, совсем не то имел в виду... в
другом случае его не так поняли... в третьем случае его фальсифицировали,
расставив его афоризмы в неправильном порядке (как это мы можем наблюдать на
примере столетней возни либеральных - и даже не только либеральных, но и еще
более правых, вроде Хайдеггера, например - философов вокруг книги Ницше
"Воля к власти") - итак далее, и тому подобное.
* * *
Однако
одной только откровенностью Ницше и его последовательностью в борьбе за
несвязанную никакими демократическими ограничителями власть эксплуататоров над
эксплуатируемыми невозможно полностью объяснить ту симпатию, которую питали к
нему революционеры-большевики. Последовательностью в борьбе за власть
финансового капитала отличались и Муссолини, и Гитлер: но попробуйте найти в
мире хотя бы одного пролетарского революционера, в прошлом или сегодня, который
считал бы этих людей своими любимыми врагами! Да и честность, откровенность
сама по себе далеко не всегда может вызвать даже уважение, а тем более -
увлечение... И ницшевская честность, и его последовательность и
бескомпромиссность идеологического борца могли быть лишь дополнительными
основаниями для того, чтобы "марксисты- коммунисты" возлюбили этого
своего врага. Значит, есть и другие причины у этой странной симпатии, о которых
мы пока еще не упомянули.
Что
это за причины, мы увидим, пролистав первые страницы книги "Так говорил
Заратустра":
"Я
учу вас о сверхчеловеке. Человек - это нечто, что должно превзойти. Что сделали
вы, чтобы превзойти его?
...Вы
совершили путь от червя к человеку, но многое в вас еще осталось от червя.
Некогда были вы обезьяной, и даже теперь еще человек больше обезьяна, чем иная
из обезьян.
...Сверхчеловек
- смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!
...Человек
- это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, -канат над пропастью.
Опасно
прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и
остановка.
В
человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то,
что он переход и гибель.
Я
люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту.
...Я
люблю тех, кто не ищет за звездами основания, чтобы погибнуть и сделаться
жертвою - а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землею
сверхчеловека.
Я
люблю того, кто живет для познания и кто хочет познавать для того, чтобы
когда-нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет он своей гибели.
Я
люблю того, кто трудится и изобретает, чтобы построить жилище для сверхчеловека
и приготовить к приходу его землю, животных и растения: ибо так хочет он своей
гибели.
...Я
люблю всех тех, кто являются тяжелыми каплями, падающими одна за другой из
темной тучи, нависшей над человеком: молния приближается, возвещают они и
гибнут, как провозвестники.
Смотрите,
я провозвестник молнии и тяжелая капля из тучи; но эта молния называется
сверхчеловек" [22].
Если
в эту цитату вместо слова "сверхчеловек" подставить слова "новый
коммунистический человек", или "коллективистский человек", или
"коллективистское общество", или "обобществившееся
человечество"[23] - то получится кредо пролетарского революционера.
Чтобы
удостовериться в этом, обратимся к известному отрывку из работы Энгельса
"Развитие социализма от утопии к науке":
"Раз
общество возьмет во владение средства производства, то будет устранено товарное
производство, а вместе с тем и господство продукта над производителями. Анархия
внутри общественного производства заменяется планомерной, сознательной
организацией. Прекращается борьба за отдельное существование. Тем самым человек
теперь - в известном смысле окончательно - выделяется из царства животных и из
звериных условий существования переходит в условия действительно человеческие.
Условия жизни, окружающие людей идо сих пор над ними господствовавшие, теперь
подпадают под власть и контроль людей, которые впервые становятся
действительными и сознательными повелителями природы, потому что они становятся
господами своего собственного объединения в общество. Законы их собственных
общественных действий, противостоявшие людям до сих пор как чуждые,
господствующие над ними законы природы, будут применяться людьми с полным
знанием дела и тем самым будут подчинены их господству. То объединение людей в
общество, которое противостояло им до сих пор как навязанное свыше природой и
историей, становится теперь их собственным свободным делом. Объективные, чуждые
силы, господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самих
людей. И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить
свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут
иметь в преобладающей и все возрастающей мере и те следствия, которых они
желают. Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы"
[24].
Доведем
мысль Энгельса до ее логического завершения. Если только в результате
обобществления средств производства человек окончательно выделится из царства
животных и перейдет в действительно человеческие условия существования -
значит, все мы, все еще живущие в классовом эксплуататорском обществе, еще не
окончательно выделились из царства животных, еще не перешли в действительно
человеческие условия существования - значит, все мы, люди классового общества,
еще не совсем люди. Все мы (включая и самого Энгельса сего товарищем Марксом)
являемся лишь переходными от животного к человеку существами: говоря прямо, мы
недочеловеки, получеловеки. Только тогда, когда мы перестанем делиться на
продавцов и покупателей, господ и подчиненных, богатых и бедных, грабителей и
ограбленных; только тогда, когда все люди будут совместно владеть и
распоряжаться средствами и продуктами труда, совместно и на равных управлять
обществом; только тогда, когда исчезнет отчуждение человека от человека,
непримиримые противоречия между людьми, эксплуатация одних людей другими -
одним словом, только тогда, когда люди станут относиться друг к другу
действительно по-человечески, они станут людьми на сто процентов. А пока что
все мы, такие разные - и умные, и глупые, и талантливые, и бесталанные, и
порядочные, и подлые, и альтруисты, и эгоисты - все мы лишь получеловеки:
отчужденное общество всех нас отчуждает от нашей человеческой сущности [25], и
все мы оказываемся недочеловеками в силу нечеловеческого характера отношений
между людьми в классовом обществе.
Нетрудно
доказать, что приведенное выше высказывание Энгельса является не чем-то
случайным в текстах классиков марксизма, но весьма существенным элементом
теории исторического материализма. Открываем авторское предисловие Маркса к его
книге "К критике политической экономии" - и читаем там:
"Буржуазные
производственные отношения являются последней антагонистической формой
общественного процесса производства, антагонистической не в смысле
индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из
общественных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного
общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для
разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной формацией завершается
предыстория человеческого общества" [26].
Как
видим, точка зрения Маркса наисторию "антагонистических форм общественного
процесса производства" совпадает с точкой зрения Энгельса: если в
классовом обществе человек еще не живет в действительно человеческих условиях,
неокончательно выделяется из царства животных, тогда, конечно, эксплуататорское
общество еще не есть вполне человеческое общество, а его история есть лишь
предыстория человеческого общества. Соответственно, и выводы из утверждений Маркса
следуют те же, что и из утверждений Энгельса: раз история
"антагонистических форм общественного процесса производства" есть
лишь предыстория человеческого общества - значит, настоящая история
человеческого общества еще не началась - значит, классовое общество еще не есть
вполне человеческое общество - значит, члены классового общества еще не есть
вполне люди, а их общество еще не есть вполне общество.
Читаем
десятый марксов тезис о Фейербахе:
"Точка
зрения старого материализма есть "гражданское" общество; точка зрения
нового материализма есть человеческое общество, или обобществившееся
человечество".
И
опять-таки мы видим, что по мнению Маркса лишь обобществившееся человечество
можно назвать человеческим обществом (из чего, естественно, следует вывод, что
не обобществившееся человечество - еще не совсем человечество, а член
гражданского общества - еще не совсем человек). При этом очевидно, что Маркс
считает эту точку зрения одним из существеннейших элементов теории "нового
материализма", кардинально отличающим ее от теории старого материализма.
О
том, что эта точка зрения есть непросто теоретическое утверждение, но
практическая цель, свидетельствует следующий, одиннадцатый марксов тезис:
"Философы
лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить
его" [27].
Понятно,
о каком изменении мира идет речь: обобществить человечество, помочь ему стать
вполне человечеством, а нам (а скорее даже, нашим потомкам), его составляющим,
- вполне людьми. Как это сделать? - Подготовить и совершить мировую
пролетарскую революцию.
В
свете сказанного выше становится понятным, ради чего сын преуспевающего
адвоката Маркс и капиталист Энгельс всю свою жизнь положили на подготовку
пролетарской революции. Действительно, если все мы -существа, переходные от
животного к человеку; если наше сообщество, "недочеловечество", не
остановилось в своем развитии, а продолжает дорастать до человечества, которое
будет состоять из людей в полном смысле этого слова; наконец, если назрела
необходимость мировой пролетарской революции, через которую только и возможно
обобществление средств производства, а значит, успешное завершение перехода от
животного к человеку - тогда какая же роль из того набора ролей, который
современное общество может предложить своим членам, является наиболее достойной
разумного, творческого существа? -Разумеется, роль пролетарского
революционера... Правда, эта роль очень тяжка: она требует от избравшего ее
отдавать все его силы и средства на дело мировой революции, посвятить этому
делу всю свою жизнь и быть готовым в любой момент расстаться и с комфортом в
быту, и со здоровьем, и с самой жизнью. Эта роль также требует быть готовым не
только умирать, но и убивать, убивать много: расчищать дорогу к
коллективистскому обществу в этом мире эгоизма и насилия очень трудно...
Всерьез играть роль пролетарского революционера, сделать ее своей подлинной
сущностью, своей судьбой может только тот, для кого индивидуальная личность
(как своя собственная, так и любого другого индивида) утратила самоценность - и
может быть ценной лишь в той мере, в какой эта личность способствует подготовке
и победе пролетарской революции. А из утраты самоценности своей личности в
глазах пролетарского революционера следует, в свою очередь, то, что его
общественное положение тоже утрачивает самоценность в его глазах: если
настоящий пролетарский революционер обладает высоким социальным статусом в
капиталистическом обществе, то это важно для него лишь постольку, поскольку он
может использовать обеспечиваемые этим статусом возможности для разрушения того
самого капитализма, который предоставляет их данному революционеру. Именно
поэтому капиталист Энгельс охотно тратил свои прибыли на революционную
пропаганду и организацию рабочих - то есть на то, чтобы они в конце концов
лишили его этих прибылей. Именно поэтому Маркс, Энгельс, Ленин и Троцкий всю
свою жизнь посвятили разрушению капитализма - несмотря на то, что изначально
обладали, в рамках этого самого капитализма, довольно высоким социальным
статусом.
Такое
отношение к индивидуальной личности, живущей в классовом обществе, является
логическим выводом из теории исторического материализма, "нового
материализма": как можно говорить о самоценности той или иной
индивидуальной личности в классовом обществе, если составляющие это общество индивиды
не являются вполне людьми - и, следовательно, не являются вполне личностями? До
тех пор, пока существует классовое общество, любой индивид - будь он хоть
Леонардо да Винчи, Эйнштейн и Маркс в одном лице - является лишь заготовкой
человека, полуфабрикатом личности. А в чем состоит ценность полуфабриката?
-Исключительно в том, что из него может получиться; никакой самоценности у него
быть не может. Если же полуфабрикат бракованный и из него не может выйти ничего
стоящего, то его ценность, разумеется, равна нулю.
Из
сказанного выше, конечно же, не следует, что согласно теории исторического
материализма какой-то ценностью обладают только действительные или
потенциальные пролетарские революционеры. Непролетарские революционеры прошлого
тоже были ценны: они толкали вперед развитие классового общества, приближая его
к моменту превращения в общество бесклассовое. Ученые и изобретатели тоже
ценны: они трудятся и изобретают, чтобы построить жилища для людей
коммунистического будущего и приготовить к их приходу землю, животных и
растения. Ценен вообще всякий, кто хорошо строит жилища, производит
транспортные средства, изготавливает продукты питания, одежду, прочие полезные
предметы потребления и те орудия труда, с помощью которых можно делать все это.
Ценны также некоторые (далеко не все) деятели искусства- а именно, те, которые
плодами своего творчества помогают их потребителям стать творцами, избежать
участи живых машин, механически вырабатывающих и потребляющих товары. Но если
тот или иной индивид сознательно и продуманно занимает отстраненную или
враждебную позицию по отношению к пролетарским революционерам и их делу, то вся
его ценность исчезает: он становится либо камнем, который нужно убрать с
дороги, либо грязью, которую можно попирать сапогами без всяких угрызений
совести. А среди тех членов классового общества, которые обладают какой-то
ценностью, наивысшая цена -последовательным и сознательным пролетарским
революционерам, ставящим на карту саму свою жизнь ради победы революции.
Вот
здесь-то мы и находим точку психологического совпадения противоположных друг
другу крайностей - последовательной революционности Маркса и крайней
контрреволюционности Ницше. Приведенная выше цитата из ницшевского
"Заратустры" неопровержимо свидетельствует о том, что Ницше относился
к самому себе и к современным ему людям точно так же, как и Маркс с Энгельсом:
он ценил того или иного члена современного общества лишь постольку, поскольку
тот мог способствовать рождению кого-то высшего, чем он сам. И
"марксисты-коммунисты", и Ницше любили в современном человеке только
то, что он переход и гибель. Правда, представления о том, к чему именно стоит
переходить от современных людей, у Ницше и пролетарских революционеров
диаметрально противоположны. Первый мечтал о появлении "сверхлюдей" -
идеальных властителей вроде Чезаре Борджа, которые будут производить с
остальным человечеством "великие опыты в деле воспитания и
дисциплинирования" (что они и делают вот уже более ста лет подряд -мечта
Ницше сбылась с возникновением монополистической буржуазии); что же касается
вторых, то они борются за переход к бесклассовому обществу, где -никто ни над
кем уже не будет властвовать. Ницше мечтал о более иерархическом, более
кастовом обществе, чем современное ему; революционные же большевики стремились к
тому, чтобы в перспективе уничтожить всякую социальную иерархию (об этом
красноречиво свидетельствует, в частности, работа Ленина "Государство и
революция"). Однако общим у них было то, что они не старались
приспособиться к современному им обществу, устроиться в нем покомфортнее; они
стремились изменить это общество - и жертвовали этому делу все свои силы, всю
свою жизнь. Ницше кончил безумием; революционные большевики кончали кто
насильственной смертью, как Троцкий и многие другие, кто инсультом от постоянного
перенапряжения нервов, как Ленин; они сгорали в борьбе... Им не было жалко себя
- так же, впрочем, как и других. "Нас не нужно жалеть - ведь и мы никого
не жалели..."
И
Ницше, и "марксисты-коммунисты" жили ради того, чтобы творить
общество, и приносили себя в жертву своему же социальному творчеству. Если бы
не это сходство способа жизни и психологии, если бы не очевидность этого
сходства (в отличие, скажем, от Гитлера и Муссолини, о мотивах деятельности
которых мы можем только гадать, Ницше весь виден в своих произведениях), то
революционные большевики, пожалуй, вряд ли полюбили бы своего врага Ницше -
даже при том, что им несомненно понравилась бы его честность и
последовательность в борьбе.
* * *
Было
время, когда либералы, возглавлявшие европейские и американские буржуазные
революции, относились к себе и к другим точно так же, как Ницше и революционные
большевики. Хотя они и отстаивали ценность индивидуальной личности в борьбе с
ее средневековым принижением перед богом, священником и феодалом - однако при
этом вовсе не полагали, что индивидуальная личность священна: ее ценность
старые либералы измеряли той пользой, которую она приносит человечеству -и этот
способ оценки личности унаследовали от них марксисты, доведшие его до крайней
последовательности. Современные же либералы - не являющиеся, в отличие от своих
предшественников, революционерами - стали очень любить и жалеть себя,
философски выразив это отношение к себе в проповедях о самоценности
индивидуальной человеческой личности. Типичного современного либерала -каковым
является, например, Ассен Игнатов, научный сотрудник кельнского Бундес
института восточноевропейских и международных исследований, автор книги
"Психология коммунизма" (Мюнхен, 1985), одним словом, старый
либеральный советолог -очень шокирует безжалостное отношение революционеров к
себе самим:
"Еще
якобинская диктатура показала с классической ясностью, что... сами
революционеры становятся жертвой созданной ими реальности. Однако этот урок
истории не помешал большевикам повторить всю эту зловещую историю еще раз, к
тому же - еще брутальнее. ...Нельзя сказать, что Жан-Поль Сартр не ведал, что
он говорит, когда в 1974 г. он выступал за применение смертной казни к
"контрреволюционерам" в будущей социалистической Франции. Автор
"Грязных рук" прекрасно знал, что "революция", которой он
ждал с такой страстью, истребляет и своих пламенных поклонников. Однако
иррациональный агрессивный напор сильнее, чем это знание, он блокирует как
нравственное чувство (которое должно было бы запретить знаменитому писателю
сказать такие слова), так и мышление (которое должно было бы раскрыть ему, что
в конце концов ион сам, наверное, стал бы жертвой, как это случилось с многими
интеллектуальными попутчиками революции, и что единственным его утешением при этом
было бы сознание, что на пути к прогрессу возможны и небольшие
недоразумения)" [28].
Откуда
же берется, по мнению Игнатова, этот "иррациональный агрессивный
напор"?
"Миф
революции... основывается на нашей метафизической неудовлетворенности
существованием.
...порыв
к смерти. Речь идет о стремлении умереть, исчезнуть, чтобы не нести больше
тяжести бытия. Порыв к смерти окрашивает в свои цвета и политическую жизнь. Это
- древнее стремление, оно подсознательно. И подсознательным, инстинктивным
образом оно находит в коммунизме особенно эффективное средство к своему
осуществлению" [29].
Очевидно,
что для Игнатова существует только два варианта выбора своей судьбы: либо
приспособиться к наличному бытию и покорно нести его тяжесть - либо покончить
жизнь самоубийством. Третий вариант - творчески изменить бытие - Игнатов просто
не желает рассматривать всерьез: он не может себе представить, чтобы стремление
переделывать жизнь, овладевать ходом истории, изменять отношения между людьми
было действительным, основным, глубинным мотивом человеческой деятельности.
Игнатов полагает, что неудовлетворенность бытием порождает только отчаяние; ему
и невдомек, что та же самая неудовлетворенность наличным бытием зачастую
порождает (наряду с отчаянием и для его преодоления) не что иное, как жажду
социального творчества, жажду жизни в потоке этого творчества, готовность идти
на риск не в подсознательной погоне за заманчивым призраком смерти, но,
напротив, ради такой полной и богатой жизни, которая незнакома премудрому
пескарю, покорно несущему тяжесть бытия - ради жизни творца, создающего новый
мир и испытывающего при этом, наряду с горечью поражений, радость победи
сладкое чувство свободы. То самое чувство и ту радость, которые воспел один
современный российский андерграундный бард (разумеется, малоизвестный - таким,
как он, нелегко найти спонсоров, которые бы их раскрутили):
Мы
вернемся... Узнаете вы, гады,
Что
такое радость коммунизма.
Когда
Игнатов толкует о мышлении, которое должно было бы подсказать Сартру, что и он
сам, наверное, стал бы жертвой революции, - становится очевидным, что для этого
либерального философа существует только такое мышление, которым обладала бы
овца, будь она наделена интеллектом. (Как мы помним, Ницше в таких случаях
употреблял очень удачное выражение: "ученый рогатый скот".) У
Игнатова просто в голове не укладывается, что революционеры могут извлекать
уроки из истории не хуже него - но совсем иначе, чем он: для них может быть
просто не важно, что результаты революции не во всем совпадают с целями революционеров
и что революция частенько съедает их самих. Возьмем для примера Льва Троцкого и
Амадео Бордигу. Оба они лично убедились в том, что русская революция - точно
так же, как и французская - пожирала своих детей; оба они видели своими
глазами, как именно эта революция привела к результатам, отнюдь не совпадавшим
с целями совершавших ее революционеров (социалистическое общество так и
невозникло, старый гнет сменился новым...). Однако в то же время они убедились,
что русская революция - точно так же, как и французская - сыграла-таки огромную
прогрессивную роль: она расчистила отсталой крестьянской Российской империи
дорогу в индустриальную цивилизацию. И этого оказалось вполне достаточно для
того, чтобы они убедились в том, что их жизнь была прожита не напрасно- и
продолжили свою революционную деятельность. Главное для творца -это не шкуру
свою спасти, а убедиться в том, что он сотворил хотя и не то, что хотел, но все
же нечто более совершенное, "продвинутое", чем то, что было до его
вмешательства в "естественный порядок вещей". И в этом смысле ни одна
из победоносных революций, совершавшихся в течение всей истории классового
общества, не опровергла целесообразности революционной борьбы: все они
способствовали переходу от примитивных форм классового общества к более
высокоразвитым, сложным, технически прогрессивным. Если следовать логике
творческого мышления, а не мышления разумной овцы, то окажется, что опыт всех
успешных революций прошлого оправдывает революционеров и подтверждает
эффективность их борьбы для общественного прогресса.
Современное
человечество живет в очень высокоразвитом классовом обществе - при
монополистическом капитализме. Высокому уровню развития этого общества
соответствует высокая степень остроты и напряженности непримиримых общественных
противоречий. Эти противоречия развиваются по тем же законам монополистического
капитализма, что и в XX веке - а отсюда следует, что в XXI веке человечество
ждут новые великие экономические кризисы, новые империалистические переделы
мира, новые большие войны и новые революции. 11 сентября 2001 года наглядно
доказало, что Френсис Фукуяма был не прав: история еще не закончилась. А это
значит, что те, для кого Ницше - любимый враг, либеральные идеологи - лягушки в
мещанском болоте, а современное общество -объект, подлежащий творческому
изменению, еще будут востребованы историей.
Список литературы
1)
Лейтейзен М. Ницше и финансовый капитал. - М.-Л.: Госиздат, 1928. - 115 с.
2)
См., напр.: Одуев С. Тропами Заратустры.- М.: Мысль, 1976. - 431 с.
3)
См.: Бернадинер Б. Философия Ницше и фашизм. - М.-Л.: ОГИЗ-Соцэкгиз, 1934. -
139 с.
4)
Лейтейзен, Ницше и финансовый капитал, с. 20.
5)
Среди тех, кто считает, что в СССР было классовое эксплуататорское общество,
существует большое разнообразие мнений о формационной природе этого общества:
одни считают его капиталистическим, другие полагают, что это была особая
общественно-экономическая формация, третьи утверждают, что это был феодализм;
существуют и различные смешанные точки зрения. По этому вопросу см., напр.: Daum
W. The Lifeand Death of Stalinism. - New York: Socialist Voice Publishing Co.,
1990. - 380 p.; The Fate of the Russian Revolution: Lost Texts of Critical
Marxism. Volume 1. - London: Phoenix Press, 1998. - P. 272- 324; Клифф
Т. Государственный капитализм в России. - Ленинград, 1991. - 288 с.;Джилас М.
Новый класс // Джилас М. Лицо тоталитаризма. - М.: Изд-во "Новости",
1992. - С. 159 - 360;Восленский М. Номенклатура. Господствующий класс
Советского Союза. -М.: "Советская Россия" совм. с МП
"Октябрь", 1991. - 624 с.; Разлацкий А. Второй коммунистический
манифест. -Новосибирск: МП "РИД" при Новосибирском книжном
издательстве, 1991. - С. 30 - 41; Разлацкий А. Кому отвечать? - Новосибирск: МП
"РИД" при Новосибирском книжном издательстве, 1991. - С. 13 - 17;
Семенов Ю. Философия истории. - М.: Старый сад, 1999. - С. 280 - 284;Бугера В.
Смысл жизни сегодня // "Марксист". - 1993. - №1. - С. 55 -59. Что же
касается произведений великого итальянского марксиста Амадео Бордиги по этому
вопросу, то их можно найти в Интернете, в частности, через сайт
www.sinistra.net .
6)
Лейтейзен, цит. соч., с. 20-21.
7)
Лейтейзен, цит. соч., с. 17.
8)
Бугера В. Ницшеанство как общественный феномен: его социальная сущность и роль
(Социально-философское исследование): Дис. ... канд. филос.наук. - Уфа, 2000. -
156 с. Черновик диссертации, озаглавленный "Социальная сущность и роль
ницшеанства", можно найти в Интернете по адресу
http://www.fortunecity.com/victorian/prado/574/works/bugera.htm .
9)
Ницше Ф. Сочинения в 2 т. - М.: Мысль, 1990. - Т. 2. -С. 381.
10)
См.: Ницше, цит. соч., т. 2, с. 379, 634, 685 - 686.
11)
См.: там же, т. 1, с. 450 - 451.
12)
Ницше, цит. соч., т. 2, с. 322.
13)
Там же, с. 332.
14)
Ницше, цит. соч., т. 1, с. 452.
15)
См.: Ницше, цит. соч., т. 2, с. 315, 370 - 371, 419 - 420, 422 - 424, 521, 586
-587, 649 - 650, 668. Правда, ницшевский антисемитизм отличался от большинства
вариантов антисемитизма тем, что Ницше видел в евреях не низшую, но, напротив,
очень сильную, жизнеспособную и талантливую расу. Но тем более опасными врагами
арийцев -именно в силу этих качеств - Ницше считал евреев. Своеобразие
ницшевского антисемитизма состоит еще и в том, что Ницше, считавший, что
европейским нациям не управиться с евреями силой, предлагал господствующим
классам Европы (и прежде всего Германии) победить их лаской - впустить их в
свою среду и ассимилировать, (а для обеспечения этого он даже предлагал изгнать
из Германии антисемитов). Тем не менее, считая евреев опасными противниками
арийцев, Ницше внес свой вклад в создание философской базы для нацистского
антисемитизма. В своих работах "По ту сторону добра и зла", "К
генеалогии морали" и "Антихрист" он изложил собственный вариант
теории "сионского заговора" (см. указанные выше страницы, особенно
315, 422 - 424 и 649 - 650).
16)
Об этом см.: Бугера, Ницшеанство как общественный феномен... , с. 92 - 113, 117
- 129.
17)
О том, как "левые" ницшеанцы пытаются "примирить" Маркса и
Ницше, взаимно "дополнить" их учения, см. в статье венгерского
философа Андраша Гёде "Почему Маркс или Ницше?" - Gedц A., Why Marx
or Nietzsche? // Nature, Society, and Thought. - 1998. - Vol. 11. - No. 3. - P.
331 - 346.
18)
См.: Маркузе Г. Эрос и цивилизация. -Киев: "ИСА", 1995. - С. 121 -
126; Делез Ж. Ницше. - СПб: Axioma, 2001. - С. 31 - 36. Делезова интерпретация
философии Ницше настолько очевидно лжива (чего стоит хотя бы, к примеру, такой
перл: "Природа воли к власти, по Ницше, - не в том, чтобы вожделеть, не в
том даже, чтобы брать, но в том, чтобы творить и отдавать". На самом же
деле Ницше не отделял одного от другого: по его мнению, для того, чтобы творить
и отдавать сотворенное - причем отдавать не всякому, а лишь себе подобным и
тем, кто выше него, - человек высшего сорта сначала должен отнимать плоды труда
тех, кто подчинен ему, кто ниже него. Природа воли к власти, по Ницше, - и в
том, чтобы вожделеть и брать, и в том, чтобы творить и отдавать, причем первое
является предпосылкой второго), что даже автор послесловия к данному изданию
его книги, С. Фокин, по-видимому, почувствовал неловкость - и, чтобы загладить
ее, написал: "Сильнее всего голос философии звучит как раз тогда, когда
мыслитель начинает говорить от третьего лица, устами другого: Ницше -под именем
Заратустры (Ариадны, Диониса, Распятого), Делез - под именем Ницше (Спинозы,
Кафки, Фуко)" (с. 182). К сожалению, Фокин "забыл" лишь одно
маленькое обстоятельство: для Ницше речь от имени Заратустры была лишь
литературным приемом, Делез же всерьез пытается приписать Ницше свои
собственные мысли и уверить читателей в том, что эти мысли принадлежат именно
Ницше.
19)
Критику (вернее, разоблачение) либеральных фальсификаторов ницшеанства см.:
Бугера, Ницшеанство как общественный феномен... , с. 79 - 91, 100 - 105, 113 -
116,135, 138 - 148. Объектами разоблачения здесь оказались главным образом
российские либеральные философы.
20)
Об этом см. статью Георга (Дьёрдя) Лукача "Ницше как основоположник
иррационализма империалистической эпохи" ("Nietzsche als Begrьnder
des Irrationalismus der imperialistischen Periode", 1954 г.См. в: Nietzsche.
Hrsg. v. J. Salaquarda. - Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1980.
- S. 78 - 95). Лукач очень хорошо показал как то, что наиболее адекватным
практическим воплощением философии Ницше явилась идеология и политика фашизма,
так и то, что ницшеанство могло быть и было использовано также и либеральными
идеологами монополистической буржуазии, в частности империализма США. По
удачному замечанию Лукача, после второй мировой войны Ницше был
"денацифицирован", вместе с Яльмаром Шахтом и Гудерианом, в
соответствии с целями американского империализма.
21)
Ницше, цит. соч., т. 2, с. 722 - 723.
22)
Там же, с. 8 - 11.
23)
Маркс К. Тезисы о Фейербахе (10-й тезис) //Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - 2-е
изд. - Т. 3. - С.4.
24)
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 19. - С. 227- 228.
25)
Согласно шестому тезису Маркса о Фейербахе, "...сущность человека... есть
совокупность всех общественных отношений" (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. -
2-е изд. - Т. 3. - С. 3). Если система общественных отношений неподконтрольна
членам общества и законы ее развития противостоят им как внешняя, чуждая им,
господствующая над ними сила (а именно так неизбежно обстоит дело в любой форме
такого общества, члены которого борются друг с другом за власть и богатство, и
одни из них эксплуатируют и угнетают других); если, таким образом, именно та
сфера жизни людей, в которой кроется их сущность, развивается стихийно, по
животному, почти так же бессознательно, как жизнь стаи волков или колонии
микроорганизмов, - значит, члены такого общества действительно не вполне люди,
а их сообщество еще не есть вполне общество. Для того, чтобы человек был
человеком, недостаточно, чтобы каждый отдельный член общества был разумным
существом: только тогда человек и общество становятся вполне самими собой, когда
человечество становится единым разумным существом, единым субъектом, владеющим
средствами производства. (О том, как развитие производительных сил создает
возможность и необходимость превращения человечества в единое разумное
существо, см. мою статью "Компьютеризация как предпосылка социалистической
революции" в журнале "Альтернативы",№3, 1999, с. 177 - 191.) -
Именно такой логический вывод с неизбежностью следует из марксового определения
сущности человека. Исходя из этого вывода, нетрудно понять, почему мы,
организованные в классовое общество недочеловеки, так охотно предаемся иллюзиям
о том, что у каждого из нас якобы есть какая-то бессмертная душа: только убедив
себя в том, что сущность человека есть "абстракт, присущий отдельному
индивиду" (см. тот же марксов тезис), член классового общества может
уверить себя в том, что он - несмотря на нечеловеческие общественные отношения,
в которых он живет - все-таки является человеком. Уверив себя в этом, он может
успокоиться - и отказаться от попыток изменить общественные отношения, сделать
их действительно человеческими: вот почему так полезна эксплуататорским классам
вера в "бессмертную душу", "самоценную индивидуальную
личность", в возможность "индивидуального нравственного самосовершенствования"
и в его спасительность для людей - и в прочие мифы того же рода, согласно
которым отдельный индивид может быть человеком сам по себе, вне общественной
связи с другими людьми. Согласно же логике исторического материализма, люди
могут стать людьми лишь "за компанию", совместно - и притом не иначе,
как изменив систему общественных отношений, ликвидировав деление общества на
классы; при этом, как известно, настоящие "марксисты-коммунисты"
хорошо понимают, что далеко не все члены классового общества заинтересованы в
таких изменениях и что осуществить последние возможно не иначе, как только
силой сломив сопротивление немалой части этого общества.
26)
Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 13. - С. 7 -8.
27)
Там же, т. 3, с. 4.
28)
Игнатов А. Метафизические корни коммунизма // Вопр. философии. - 1994. - №12.
-С. 33.
29)
Там же, с. 33 - 34.