Роман Пути небесные как итог духовных исканий Ивана Сергеевича Шмелева

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
ВЯТСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
Филологический факультет
Кафедра литературы XXвека
и методики обучения литературеВыпускнаяквалификационная работа
Роман «Пути небесные»
как итог духовных исканий
Ивана Сергеевича Шмелева
Выполнила студентка 5 курса
филологического факультета
И.А. Куклина
Научный руководитель:
кандидат филологических наук,
доцент Г.Н. Шершнева
Допущена к защите в ГАК
Зав. Кафедрой     ______________   ЛузянинаЛ.Н.
Декан факультета      ______________   ЛицареваК.С.
«______»________________ 2001 г.Киров
2001
Содержание:
Введение…………………………………………..……..……        3
Глава 1 – Путь к вере. Духовные искания……………....…..19
Глава 2 – Отражение духовных исканий писателя
в его художественных произведениях….…….         40
Глава 3 – Роман «Пути небесные»
         3.1. История создания. Прототипы главныхгероев..        62
         3.2. Жанровое своеобразие романа…………………         70
         3.3. Система образов…………………………..…..…         77
         3.4. Проблематика романа «Путинебесные»..……..         82
Заключение……………………………………..….…………         100
Библиография…………………………………………………       102
Введение
 
Шмелев Иван Сергеевич (1873 – 1950) – выдающийсярусский писатель и публицист. Яркий представитель консервативно-христианскогонаправления русской словесности, был одним из самых известных и популярныхписателей России начала века. После того, как в 1920 г. в Крыму большевикамибыл расстрелян его сын, — русский офицер, — могилу которого Шмелев отчаялсянайти, писатель в 1922 г. эмигрировал. В изгнании стал одним из духовныхлидеров русской эмиграции. Шмелева высоко ценили И.Ильин, И. Куприн, Б. Зайцев, К. Бальмонт, Г. Струве. Архиепископ Чикагский иДетройтский Серафим (знакомый со Шмелевым по миссионерской обители преподобногоИова Почаевского на Карпатах) писал о нем так: «Дал Господь Шмелеву продолжитьдело заветное Пушкина, Гоголя, Достоевского – показать смиренно-сокровеннуюправославную Русь, душу русскую, Божиим перстом запечатанную» (51,401).
Он не мог жить без живого русского слова, без чтениярусского. Шмелев постоянно писал о России, о русском человеке, о русской душе,затрагивал вопросы монашества, старчества. Для Шмелева тема России была нетолько главной, но и единственной. Вот почему Шмелев, быть может, острее чемкто-либо другой из русских писателей зарубежья, так близко к сердцу принималвсе, что было связано с Россией. По словам Бальмонта, лишь Шмелев «воистинугорит неугасимым огнем жертвенности и воссоздания – в образах, — истинной Руси»( 76 ).
Шмелев много сделал для того, чтобы вернуть Россиипамять о себе, память о давно забытых обычаях и обрядах, о неисчерпаемыхбогатствах русского языка, о Святой Руси. «Моя жизнь – вся открыта, и мноюнаписанное – мой паспорт. Я больше полувека – русский писатель и знаю, каковего долг» ( 79 ).
За рубежом И. Шмелев выпустил более двадцати книг, сгодами в творчестве Шмелева центральное место заняли воспоминания о прошлом –«Богомолье», 1931, «Лето Господне», 1933-48. За рубежом к нему приходит имировое признание. Так, Томас Манн, давая в одном из писем Шмелеву (1926г.)оценку повести «Неупиваемая чаша», взволнованно писал «о чистоте и граустнойкрасоте, богатстве содержания произведения» и делал вывод, что Шмелев и в любвии в гневе остается на высоте «русского эпоса».
Сегодня происходит не просто возвращение – воскрешениеШмелева-писателя, который еще недавно зачислялся некоторыми профессорами исловесниками в разряд натуралистов, бескрылых бытописателей. Феномен Шмелеваедва ли не самый удивительный во всем возвращенном мире русской литературынашего века.
Дореволюционнаякритика
И.С. Шмелев, поутверждению его собратьев по перу – М. Горького, А. Серафимовича, А. Куприна,Н. Телешова, С. Сегреева-Ценского, Л. Андреева, — многих дореволюционных исоветских критиков – А. Дермана, Н. Коробки, В. Львова-Рогачевского, Г.Горбачева, Б. Михайловского, О Михайлова, В. Келдыша – является одним из видныхпредставителей русской реалистической литературы начала ХХ века. Послепубликации  рассаказов «В норе», «Распад», «Господин Уклейкин». Горький писалШмелеву «Эти вещи внушили мне представление о Вас как о человеке доровитом исерьезном. Во всех трех рассказах чувствовалась здоровая, приятно волнующаячитателя неврозность, в языке были «свои слова», простые и красивые, и всюдузвучало драгоценное, наше русское, юное недовольство жизнью. Все это оченьзаметно и славно выделило Вас в памяти моего сердца – сердца читателя,влюбленного в литературу, — из десятков современных беллетристов, людей безлица». (13,28,107).
Всероссийскую известностьИ.С. Шмелев получил после выхода в свет повести «Человек из ресторана» (1911).Однако даже, казалось бы, всеми отмеченный, «Человек из ресторана» не получил вкритике единодушного одобрения. Он, как отмечалось в рецензии «Утра России»   (44), воспринимался различно, в зависимости от «психологии и убеждений» самого критика.Это свидетельствовало о том, что на поднятые Шмелевым общезначимые проблемыразличные слои русского общества реагировали неоднозначно.
Из критическойнаправленности повести некоторыми делался едва ли не революционный вывод. Это«зеркало великой молодой страны, таящей в себе источник страшной необъятнойсилы и самых прекрасных возможностей» ( 44 ), — писал рецензент журнала «Путь»С. Недолин. Н Коробкой назвала ее «общественной сатирой». Бурно прореагировална появление повести А. Измайлов, назвавший ее автора «поэтом всполохов». Этойметафорой он хотел сказать, что художник находится в предощущении тех«тревожных и радужных зарниц», которые уже «сверкнули над русской жизнью» ( 44 ). По его мнению, Шмелев сумелзаразить читателя «ненавистью к буржуйству», «передать прекрасную жалость кнароду-партии», воплотить «мерцание другой правды» и, таким образом, стал«летописцем новой России». Критики марксистской ориентации в текстах Шмелеванаходили революционные лозунги, в его героях подчеркивали «резкое бунтарство».Социал-демократ В.Л. Львов-Рогачевский творчестве писателя отметил«неподдельный демократизм»    ( 44 ), а в 1912 г. бросил чеканную формулу:«Шмелев – художник обездоленных» ( 44 ), опровержением которой занялись позжемногие его оппоненты. Уточнить, скорректировать этот однозначно социологическийвывод взялся критик «Утра России», заметивший, что «демократизм писателя неголовной, не интеллигентский, а почвенный и глубокий»          ( 44 ). Вкритике того времени наблюдалась такая тенденция: каждая общественнаягруппировка стремилась сделать из писателя выразителя своей программы. Поэтомуон в трактовке критиков представал то леворадикальным либералом, тореволюционно ориентированно почвенником. И все же окончательно связать писателяс каким-либо четко выверенным общественным идеалом не удавалось. В каждом новомсвоем произведении Шмелев оказывается непредсказуемым, неожиданным. Нередко этовызывало раздражение у многих критиков, которые стремились дать ему раз инавсегда устойчивое определение, утвердить единообразный подход к еготворчеству. Может быть, потому, что и «Человека из ресторана» нельзя былооценить однозначно, резко отрицательно отнесся к повести М. Левидов( 44 ), необнаружив в ней ничего, кроме «ловко и интересно выполненного трюка» (имелся ввиду прием сказа). По мнению Левидова, в повести все – и типы, и социальнаякритика «элементарно и шаблонно», «жидко и незначительно». Поэтому нет никакогооснования говорить о «Человеке из ресторана» как об «общественной сатире».
Среди не принявшихшмелевскую повесть был и Ал. Ожигов, расценивший ее как не очень удачную«имитацию Горького». Не очень удачную потому, что она изрядно подпорчена«демократическим гневом лубочного рисунка». Однако прямые сопоставления сгорьковским творчеством не выглядели убедительно. Скороходов, конечно же, неКожемякин, в чем пытался уверить читателя Ожигов, ему не присущны ни«мертвенное многословие», ни угнетающая окружающих рассудительность.
Критики пытались выявитьтворческую индивидуальность Шмелева. Но все же в большинстве своем склонялись ктому, что он принадлежит к типу писателей-бытовиков. Так, Колтоновская хвалитхудожника главным образом за умение «рельефно и живо» передавать «яркий колоритбыта». Но были среди критиков и такие, кто настаивал на том, что дажеповествуя, казалось бы, об обыденном и незначительном, писатель говорит овечном. В Скороходове увидели «почтинациональный» тип. Символическая трактовка была дана даже месту действия –ресторану, который был воспринят как «сама Россия». Эти критики подчеркивали,что после прочтения жизнеподобных рассказов писателя возникает, словно бы присоприкосновении с лирикой, «сочувственное, возвышенное, творческое волнение»,душа соприкасается с безбрежным миром жизни, страстей, природы, за бытовойповседневностью, раскрывается, как писала Колтоновская, бесконечность. Онапишет о Шмелеве как о внерассудочном, стихийном, почвенном художнике,воплощающем в себе иррациональное чувство жизни. Поэтому для нее стольестественной оказывается параллель Шмелев – Вересаев, чью повесть «К жизни» онасчитала наиболее ярким образцом интуитивно-творческого постижения бытия.Центральным вопросом при обсуждении особенностей творчества Шмелева становилосьнаправление, в котором развивалось и будет развиваться его дарование. «Рисоватьжизнь он умеет … чудесно, образно, ярко, выпукло», — писал И. Василевский идобавлял, что поскольку исключительна, необычайна живопись картин этогохудожника, он свободно обходится без фабулы, сюжетного движения.
Постепенно размышления отворчестве Шмелева переросли в разговор о путях развития русской литературы.Что она предпочтет? Какой ориентир выберет? Путь изобразительность, игры сословом, живописания деталей? Или будет углублять проблемно-социальный аспектпроизведений? Шмелев в этом плане давал повод для далеко идущих размышлений.Часть критиков утверждала: писатель не захочет, да и не сможет оставатьсятолько беллетристом. В этом смысле особенно много пищи для разговоров дала«Пугливая тишина», поскольку не каждый, как А. Бурнакин, смог обнаружить в нейсгусток безнравственности, а также восхитившая З. Гиппиус «Поденка», с которойпо мнению этого критики, наметилось «чудное превращение» Шмелева из скромногобеллетриста в «писателя – описателя», дающего «образцы модерна». А. Редькоразглядел за претенциозностью «Пугливой тишины» гуманитарное переживание.Тайное тайных этого рассказа, считал критик, — стремление не дидактическимисредствами, не нравоучительными сентенциями, а чисто художественным способомвызвать в читателе «отвращение» к «пробуждению звериного элемента в людях».
Таким образом, можноговорить о пристальном внимании критики к произведениям Шмелева вдореволюционный период. Но как бы ни были порой резки и суровы высказываниярецензентов, критическая мысль того времени сходилась в одном весьмаопределенном: Шмелев – писатель своеобразный и талантливый.И.С.Шмелев в критике русского зарубежья.
ТыРусский – именем и кровью,
ТыРусский – смехом и тоской,
Хозяинсловом и присловью,
Но мы здесь – песней зарекой
Кдалеким зыблем звук тугой,
Нослышит Кто-то нас Другой,
Всвой час Он кликнет к нам с любовью:
«Пора.Пришел возврат домой,
В нашверный край, в дом Отчий мой».
В последнее десятилетиерусские читатели получили возможность познакомиться с некоторыми зарубежнымикритическими работами, посвященными творчеству И.С. Шмелева. Их авторы –русские эмигранты: Г. Адамович, Г. Струве, И. Ильин, А.В. Карташов, К.Бальмонт.
В годы эмиграции Шмелев опубликовалдовольно много произведений и русская эмигрантская критика откликалась на нихрецензиями и статьями. Характерна позиция философа И. Ильина, друга ИванаСергеевича. Вот как он пишет: «Россия творится ныне более всего в кельях. В ихсосредоточенности и ясновидении, в их молчании, в их скорбных молитвах… Вотперед нами творческая келья Ивана Сергеевича Шмелева, где он сам, страдая итерзаясь вместе с Россией и о России, созерцает ее муку как явление мировойскорби» (29,6,110-111). Касаясь вопросов творческого метода и вдохновенияписателя Ильин пишет: «Грянет гром, налетит и осенит вдохновение – тогда всегорит и цветет, тогда в нем стоны, вздохи и вопли, и молитва, и ликование. …это означает, что Шмелев творит в некоторой художественной одержимости. Именнопоэтому тот, кто прочитал одно из завершенных произведений, никогда не сможетзабыть его».
Не оставили равнодушнымисследователя и самые вершинные произведения – «Лето Господне», «Богомолье»: «Ичуется мне, что эту книгу написала о себе сама Россия пером Шмелева; выговорилао себе глубинную правду … утвердила себя навек…» («О Лете Господнем»). Ильинвоспринимал «Лето Господне» как подлинно новаторское произведение. В нем, поего мнению, впервые в художественной литературе произошла встреча«мироосвящающего православия с разверстой и отзывчиво-нежной детской душой», новстреча состоялась не в догмате, не в таинстве, не в богослужении, а в быту,«ибо быт насквозь пронизан токами православного созерцания». Ильин считает:цель Шмелева – показать, как быт взрослого народа превращается в эпическуюпоэму о России и об основах ее духовного бытия. «Так Шмелев показывает намрусскую православную душу в момент ее пробуждения к Богу, в период ее первогомладенческого восприятия Божества» ( 29 ) – Шмелев показал в этом произведении«православную Русь из сердечной глубины верующего ребенка»
И ныне на наших глазахпосле всего испытанного и поведанного Иван Сергеевич Шмелев дал новый ответ,по-новому. И ответ в этот раз – древен, каксама Русь Православная, и юн, как детская душа или как раннее Божие утро. И вэтой древности – историческая правда его ответа, а в этой юности – несравненнаярелигиозная и лирическая прелесть поэмы (о «Богомолье»).
Критика русскогозарубежья дала анализ таких произведений писателя таких произведений писателя,как «Солнце мертвых», «Лето Господне», «Богомолье», «Пути небесные». В работахкритиков русского зарубежья на первый план выходили вопросы творческойиндивидуальности, стиля, художественного метода, жанровой системы писателя.Особое внимание исследователи уделяли языку писателя. Вот как писал в 1933 г. всвоей работе, посвященной 60-летию И.С. Шмелева А.И. Куприн: «Шмелев теперь –последний и единственный из русских писателей, у которого еще можно учиться богатству о мощи и свободе русского языка». Будучисам прекрасным мастером русского стиха, Бальмонт особенно ценил великолепныйрусский язык Шмелева. Поздравляя писателя с юбилеем, он писал о «славномслужении Русскому Слову, России и тому глубинному Русскому языку, желаннеекоторого нет для меня на земле ни одного языка». Оценивая «Нашу Масленицу»Шмелева, Бальмонт писал: «Когда я читал его вслух, мы и плясали, и смеялись, ивосклицали, и плакали – да, и плакали. Это – чудесно. Это – родное. Хочусказать о Вашем языке. Я хмелею, читая «Масленицу».
Адамович так оцениваетязыковую насыщенность: «…словесный изобразительный напор силен у этогохудожника, но как сложен и причудлив его рисунок. Страница Шмелева необычайнонасыщена, порой даже чересчур, будто изнемогая под тяжестью стилистическихзавитушек», ни одной пустой строки, и читатель, слишком уж обильноугощаемый, иногда жаждет отдыха – ну хотя бы на полстранички побледнее, посуше,попроще!»
О языке много писалИльин: «Язык Шмелева приковывает к себе читателя с первых же фраз. Он проходитперед ним в чинной процессии и не бежит, как у иных многотомных романистов,бесконечным приводным ремнем». «При всем том этот язык прост. Всегда народен.Часто простонароден». Ильин предлагает заполнить эти слова энергиейчитательской души, вчувствоваться в изложение рассказчика, отдать повествованиювоображение, раскрыть сердце. «…Не Шмелев играет словами, как бывает у Лескова;у Шмелева играют сами слова». Ильин делает вывод: «Богатствами русского языкаШмелев владеет, как редко кто. Власть над словом родится из стихиихудожественного образа. Они суть верные и точные знаки образных событий идуховных обстояний».
За рубежом были написаныи опубликованы первые исследования о Шмелеве-художнике, писались статьи,рецензии. Известный голландский ученый Николас ван Вейк – исследовательдревнерусской и классической русской литературы, которая стала учебным пособиемдля студентов, переводит на голландский «Про одну старуху», а в предисловииотносит имя Шмелева к классикам  русской литературы. Иван Сергеевич направилголландскому слависту письмо, в котором выражал сомнения в такой высокойоценке. «Нельзя так! Это – для меня – и лестно, и – честно говорю – стыдноизрядно» ( 77 ).
Большой интереспредставляет точка зрения друга писателя – поэта, по мнению Брюсова,«безраздельно царившего над русской поэзией», Константина Бальмонта. Поэтпосвятил Ивану Сергеевичу много стихотворений, написал о нем несколько очерков.Писатель посылал поэту свои сочинения, иногда – стихи. «Вы для нас – как СветТихий»,- пишет Бальмонт о Шмелеве. Поэт всегда восторженно реагировал навыходившие новые произведения. Например, после «Богомолья» Бальмонт писал: «ине скрою, что раза два голос пресекся и слезы, которых не стыдно, — и все женемножко было стыдно, — брызнули из глаз… «Молодец!» Душаотдохнула… Да лучшее у Вас — все, каждая подробность, переселяющая в картину иделающая взрослого ребенком, а исконное Русской души Вы вздымаете надсатанинским маревом, и марево тает, а в исконное веришь». Также известен факт,что перед смертью поэт попросил прочесть из книги «Богомолье», как бы последнеепаломничество поэта в Россию. Бальмонт не только горячо отзывается о творчествеШмелева, но защищал от нападок порой несправедливой эмигрантской критики. В1927 г. в «Современных записках» была опубликована рецензия Георгия Иванова на«Любовную историю»: «В «Истории любовной» нет ничего кроме бесконечного,«вертлявого» языка, стремящегося стенографически записывать «жизнь», и, каквсякая механическая запись, — мертвого во всей своей «живости»».
 Бальмонт написалоткрытое письмо в газету «Последние новости» с просьбой датьобъективную оценку творчества Шмелева — «человека кристальной души,писателя, уже работавшего десятки лет, и художника блестящего дарования».27 декабря 1927 г. он писал:
«Мой дорогой друг ИванСергеевич,
Мы были взволнованырадостно Вашим взволнованным братским письмом. Но не стоит, правда, ни летомВам, ни зимою мне волноваться так, из-за другого. Да, мы не выйдем никогда изэтих волнений, если будем так близко принимать к сердцу проявления низкойзвериности и — хуже — дрянной животности, в той человеческой трясине, котораянас окружает. Их, этих гадов, мы не переделаем, а себя надсадим. Ну, правда,все-таки образумить их несколько и заставить посдержаться мы сумеем, и Вы, и я,не завися друг от друга и ни в чем не сговариваясь. Для нас наше светлое ибожеское в нашем человеческом, достаточное ручательство, что наши глаза нелгали друг другу, когда наши глаза и голоса менялись приветами и радостью жизнив свете и правде». ( 76 )
Нельзя сказать, чтопроизведения Шмелева всегда встречались восторженно, скорее наоборот – Шмелевбыл практически одинок в культурной среде русских эмигрантов, имевшихпреимущественно «левую» либерально-демократическую и западную ориентацию. Всвоей книге «Московиана» Сорокина пишет: «Критику раздражал патриотизм инациональная устремленность творчества писателя». «Черносотенной полицейщиной»окрестила эмигрантская пресса роман «Солдаты», где достойно показаны царскиеофицеры. Различно воспринимался писателями-эмигрантами патриотизм Шмелева. КБальмонт писал о нем: «Ни на минуту в своем душевном горении он не перестаетдумать о России и мучиться ее несчастьями». Адамович же, анализируя творчествоИвана Сергеевича, упрекаел его в излишнем патриотизме: «Патриотизм – струна, накоторой играть легко, особенно теперь, после всех несчастий и невзгод». Из-заподделки под преувеличенно русский стиль или размер Бунин презирал Шмелева,хотя и признавал его дарование. Как величайшее достоинство отмечал А.И. Купринрусскость писателя: «Шмелев из всех русских самый распрерусский да еще икоренной, прирожденный москвич, с московским говором, с московскойнезависимостью и свободой духа». К. Бальмонт также ставил это в достоинствоШмелеву: «Особливая русскость Шмелева, сказывающаяся во всех его произведениях,создала ему большую славу не только в России. Он переведен на все европейскиеязыки. Его хорошо знают также и в Америке и в Японии». Вот, например, известенвосторженный отклик Томаса Манна, который писал 26 мая 1926 г. отзыв на«Неупиваемую чашу»: «Глубоко взволнован чистотою и грустью красоты Вашегопроизведения, которое хотя и мало по своим размерам, но так богато по своемусодержанию и находится, как в любви, так и гневе, на высоте Русского Эпоса,оставаясь в то же время глубоко личным произведением! Что меня больше всеготронуло – это Ваше ощущение благородства искусства, которое выраженотрогательно и проникновенно» (43,318).
А между тем Шмелеву былотяжело и мучительно на чужбине: в письме Куприну 19 сентябри 1923 г. он писал:«Думаете, весело я живу? Я не могу теперь весело! И пишу я – разве уж таквесело? Сейчас какой-то мистраль дует, и во мне дрожь внутри, итоска, тоска. Доживем дни свои в стране роскошной, чужой, все – чужое. Души-тородной нет, а вежливости много Все у меня плохо, на душе-то.»
Многочисленные откликивызвала книга «Солнце мертвых». Эмигрантский критик В. Шлецер в журнале«Современные записки» (хх 1924 г., с. 433)назвал «Солнце мертвых» «совсем не преображенным сырым психологическим ибытовым материалом», чтение которого дает «тягостное до боли ощущение». О«жестокости» и «мучительности» этой книги говорили и другие, писавшие о ней:«Читаешь ее и чувствуешь, будто бы все время тебя подвергают казни, и вместе –нет сил оторваться, — писал В.М. Зензинов в «Современных записках» (ххх 1927, с. 552). «Солнце мертвых», конечно, небеллетристика. Это документ о страшных днях Крыма после разгрома Белой армии, — пишет Глеб Струве в своей книге «Русская литература в изгнании», — страшноесвидетельство не только о медленном физическом умирании людей и животных, но ио нравственном ущемлении и духовном вырождении». Амфитеатров в статье «Страшнаякнига» писал: «Одного я не понимаю: как у Шмелева хватило сил написать этукнигу? «Солнце мертвых» это не счет отца за гибель сына. Это картины красноготеррора в Крыму, написанные и рукой художника, и израненным сердцем отца игражданина». Он называет эту книгу «самой страшной книгой во всей мировойлитературе». Более оптимистична точка зрения И.А. Ильина: «Образы Шмелева ведутот страдания через очищение к духовной радости. В этом духовный путь его художества.Через это открывается и его художественный Предмет» (29,6,397).
Религиозный писательБорис Зайцев писал о Шмелеве: «Писатель сильного темперамента, страстный,бурный, очень одаренный и подземно навсегда связанный с Россией, в частности сМосквой, а в Москве особенно – с Замоскворечьем. Замоскворецким человекомостался и в Париже, ни с какого конца Запада принять не мог».
Современная критика.
Изучение творчестваШмелева не прекращалось и в советское время. Лучшими, как правило, считалисьдореволюционные произведения, которые характеризовались глубоким знанием быта,гародного языка. Наиболее значительными считались повести «Распад» (1907),«Гражданин Уклейкин» (1908), «Человек из ресторана» (1911). В 1990-х гг. послевозвращения большей части творческого наследия писателя в Россию, резковозрастает интерес к его поздним произведениям. Писали немало и основательнокак русские исследователи: А.П. Черников, М.М. Дунаев, О.Н. Михайлов, А.М.Любомудров, так и зарубежные: на немецком языке вышли две фундаментальные книгиМ. Ашенбреннера и В. Шрика. Важное значение имеет монография американскойисследовательницы О.Н. Сорокиной.
 Известный литературовед,преподаватель Московской Духовной Академии М.М. Дунаев проводит глубокий анализпроизведений Шмелева в своей книге «Православие и русская литература», где онрассматривает духовное становление писателя. Даже для первых произведенийШмелева, — считает Дунаев, — характерно стремление выявить лучшее, доброе,светлое, что присуще душе человека – и что хоть в малой мере выражаетприсутствие в человеке образа его Творца. Анализируя его поздние произведения,исследователь приходит к выводу о том, что среди других религиозныхпроизведений Шмелева, выделяется как итог духовных исканий роман «Путинебесные», о котором он пишет как о «великом и еще не оцененном произведениирусской литературы». Другой крупный исследователь, доктор филологических наукА.М. Любомудров также характеризует Шмелева как глубоко православного писателя.В своих статьях он дает оценку как ранним так и религиозным произведениям,таким как «Няня из Москвы», «Старый Валаам», «Богомолье», о которых он говорит,что «писатель запечатлел не просто красоту народной души, но цельноеправославное мировоззрение, подлинно христианский взгляд на мир и человека».
А.П. Черников в 1974защитил диссертацию, посвященную творчеству Шмелева. В работе исследуютсяпроизведения писателя, опубликованные в восьмитомном собрании его сочинений, впериодической печати, альманахах и сборниках. Широко привлечены такжеразличного рода архивные материалы, впервые рассматриваются неопубликованныепроизведения писателя. Для выявления важнейших особенностей проблематики,поэтики и места Шмелева в литературном процессе эпохи. Его творчестворассматривается в типологическом сопоставлении с творчеством А.П. Чехова, Л.Толстого, М. Горького, И. Бунина и других писателей второй половины XIX – начала XX вв.
О.Н. Сорокина вмонографии «Московиана: жизнь и творчество Ивана Шмелева», опираясь на архивныеданные, анализирует весь жизненный путь писателя и дает достаточно полныйанализ его произведений. Эта монография является на сегодняшний день наиболееполным описанием жизни Ивана Сергеевича.
Интересна статья«Исповедь земле», в которой В.В. Калугин пишет о романе «Лето Господне» как осамой настоящей исповеди родной земле. Также он пишет, что в эмиграции Шмелев,с особой болью переживает утрату Святой Руси, молится и исповедуется России,«верит, что когда-нибудь, как и раньше на Троицын день, по Русской земле вновьпройдет Господь, благословит ее – и она возродится к новой, лучшей жизни: «ибудет лето благоприятное» – лето Господне».
Елена Антонова в статье«Вечный круг» рассматривая отношение к Советской России Бунина и Шмелева,отмечает подлинно христианский взгляд Ивана Сергеевича на происходящие страшныесобытия: «после долгих лет эмиграции в Париже, с роковойнеизбежностью теряя все самое близкое и дорогое для себя: Родину, единственногосына, жену, не озлобился, выстоял и сумел найти путь, «ведущий человека изтьмы, — через муку и скорбь к просветлению». В 1923 году, уже зная огибели сына в Крыму, он вкладывает в уста одного из персонажей «Солнцамертвых» такие слова: «Ничего мне не страшно, земля родная, народрусский. Есть и разбойники, а народ ничего, хороший. Ежели ему понравишься — снашим народом не пропадешь!»». Таким образом, автор статьи делает вывод,что перенесенные страдания привели писателя к вере и укрепили в ней.
Президент Российскогофонда культуры Никита Михалков писал, что «имя Ивана Шмелева дорогокаждому русскому человеку. Его слово не давало россиянам забывать Россиюцерквей и малинового звона, православия; Россию, сохранившую вековые традициинашей Родины».
Патриарх Московский ивсея Руси Алексий II в своем слове об Иване Шмелеве, произнесеннм в Донскоммонастыре при перезахоронении праха писателя, говорит о нем как о великомрусском православном писателе. Он отмечает: «Произведения его проникнуты глубокоцерковным, православным, лично пережитым мироощущением… Шмелев посвятил всесвое творчество, все свои силы и таланты тому, чтобы «оповестить»людей о истинности веры православной. Его сочинения для русских людей вэмиграции стали больше, чем просто литературой, ими утоляли духовный голод».
Актуальность темы. Цели и задачи работы.
Среди произведенийписателя, как видно из обзора критической литературы, наименее изученнымявляется его последний роман «Пути небесные». Между тем, сам писатель этомупроизведвнию придавал исключительно большое значение и рассматривал его какитог своих духовных исканий. В настоящей работе ставятся следующие задачи:
1)                проследитьдуховные искания Шмелева, который прошел сложный путь от позитивистскихвзглядов к православному мировоззрению
2)                рассмотретьотражение духовных взглядов в его художественных произведениях
3)                проанализироватьроман «Пути небесные» как произведение, которое явилось своеобразным итогомдуховных исканий Шмелева
Работа состоит из введения, трех глави заключения. Библиография включает 87 произведений, в том числе – данные изсети Internet 12 статей.
Глава 1. Путь к вере. Духовныеискания И.С. Шмелева.
Долгое время нашелитературоведение не затрагивало вопрос о духовных поисках Шмелева, о егорелигиозности и мировосприятии. Для критиков он был одним из представителейдемократического направления в русской литературе начала века, одним изхудожников критического реализма.
В отличие от советскойкритики в литературе русского зарубежья не была обойдена вниманием темадуховных исканий Ивана Сергеевича Шмелева.
Среди лучших работсохранивших значение до настоящего времени – статьи писателя, философа ИванаИльина. В своей книге «О тьме и просветлении» Ильин пришел к заключению, что сточки зрения духовных ценностей Православия Иван Шмелев являет собой высший типписателя – «Он подлинно национальный», — писал Ильин в своей книге, — в Шмелеве– художнике скрыт мыслитель. Но мышление его остается всегда подземным ихудожественным. Верой в Россию исполнено творчество религиозного писателя И.С.Шмелева» ( 87 ).
Анализируя творчествоШмелева, Ильин пишет о всеобъемлющей любви писателя к России как о великойдуховной ценности, ставя его в один ряд с классиками русской литературы. «Так оРоссии не говорил еще никто. Но живая субстанция Руси – всегда была именнотакова. Ее прозревали Пушкин и Тютчев. Ее осязал в своих неосуществимыхзамыслах Достоевский. Ее показывал в своих кратких простонародных рассказах ЛевТолстой. Ее проникновенно исповедовал Лесков. Раз или два целомудренно и робкоее коснулся Чехов. Ее знал, как никто, незабвенный Иван Егорович Забелин. О нейвсю жизнь нежно и строго мечтал Нестеров. Ее ведал Мусоргский. Из нее пропелсвою серафическую всенощную Рахманинов. Ее показали и оправдали нашисвященномученики и исповедники в неизжитую еще нами революционную эпоху. И нынеее, как никто доселе, пропел Шмелев» ( 29 ).
По мнению Ильина всекниги Шмелева, от самых крупных и значительных, таких как «Солнце мертвых» и«Лето Господне», до повестей и рассказов – это «исповедь раненного сердца»писателя, который всегда находился вне всяких литературных «течений»,«направлений» и «школ». Ильин пишет о Шмелеве как о «поэте мировой скорби»,т.к. он сам изведал эту скорбь до дна, и потом преподнес нам в своих живыхтрагических и лирических образах. «Этим, — пишет Ильин, — и выражается основнойсмысл творчества и искусства Шмелева. Шмелев, подобно Достоевскому, естьясновидец человеческого страдания. Он знает его на всех ступенях и во всехсостояниях человеческой души – от железного дикообразного деда до утонченно –умствующей души ученого, от детского воспоминания до окаянной ожесточенности.Он принимает его, чтобы художественно изболеть его и пронести его к осмыслениюи к освобождению. Он как бы прорывает выход из тьмы к свету, из мятущегосязлосчастья к Господу. И не раз он уже касался той точки, где страдающий человекчувствует, что Божия милость и благость начинают сиять ему, зарывшемуся в своемстрадании и ожесточении. И тот, кто их ищет, — пусть обратится непосредственнок его сознанию» ( 29 ).
В последние годы в связис возвращением на родину наследия Шмелева в достаточно полном объеме,исследователей все чаще привлекает вопрос о духовной эволюции писателя,проблема «Православие и художественное творчество Шмелева». В настоящее времясуществуют несколько точек зрения на эту проблему.
Одна из них принадлежитизвестному ученому, доктору филологических наук, А.М. Любомудрову. Он считает,что душевные потрясения привели Шмелева в 1920 г. к серьезному духовномуперелому и значительно отразились на последующем творчестве художника. Именноэтот перелом позволил писателю создать лучшие произведения, где он не толькоярко описал церковный быт, но, «как никто до него из русских писателей, глубокои полно воссоздал целостное православное мировоззрение». До Октября, считаетисследователь, Шмелев создает произведения «гуманистические по духу,вдохновленные надеждами на земное счастье людей в «светлом будущем»» и уповает«на социальный прогресс и «просвещение» народа». Писателя занимают социальные инравственно-психологические аспекты личного и народного бытия. И даже«рассуждения его героев, — пишет Любомудров, — о тайне жизни, о неких силах изаконах, управляющих миром, как правило, представляют собой «расплывчатыефилософские мечтания». Характеризуя пережитый писателем духовный перелом,Любомудров делает акцент на роли внешних обстоятельств, связанных с событиямиОктябрьсого переворота, ужасами крымской резни 1920-1921гг. и гибелью сына,участника гражданской войны. Огромные изменения в самочувствии писателя, в егодуховном и эмоциональном настрое в этот период находили и современники. Так, Б.Зайцев, встретивший Шмелева в Берлине в 1922 г., вспоминал, что тот находился всостоянии «внутренней убитости». Исследуя раннее творчество И.С. Шмелева, Любомудровприходит к выводу, что оно не было религиозным. «Церковные обряды, таинства,если и отражаются на страницах его книг, — пишет он, — то играют либоэстетическую роль, как «символы» чего-то радостного и возвышенного, либоосвещаются с чисто рационалистических позиций». Так, сцена причащения в«Гражданине Уклейкине» (1907), несмотря на ощущения героя, «что все передГосподом равны», остается, по его мнению, социальной карикатурой, а молодойреволюционер Колюша в «Человеке из ресторана» (1911), смеющийся над верой ивсецело доверяющий науке, выглядит куда симпатичнее, чем его оппонент КириллСеверьяныч – тупой и злобный лицемер, ханжа, в чьи уста вложен автором призыв«терпеть и верить в промысел Божий». А в «Неупиваемой Чаше» духовное закрытоперед автором, т.к. он преклоняется перед гениальной личностью иконописца,пишущего образа «по своей воле», создающего в «любовном экстазе якобычудотворную икону». Любомудров допускает в раннем творчестве «некую тоску – тогрустно-меланхолическую, то сгущающуюся до безысходного отчаяния – по чему-тосветлому и подлинному», но не постепенную духовную эволюцию. Он глубокоубежден, что о религиозном мироощущении писателя на данном этапе не может бытьи речи.
Совершенно иной точкизрения придерживается М.М. Дунаев Он считает, что все творческое наследиеШмелева проникнуто христианскими идеями, весь творческий путь свидетельствует опостепенном, но неуклонном духовном восхождении писателя, о все более тесномслиянии в произведениях земного и небесного. Уже в самых ранних произведениях,утверждает литературовед, присутствуют христианские мотивы, писатель прямо иликосвенно затрагивает христианскую тему. В этом же ключе Дунаев рассматривает иосмысление Шмелевым такой традиционной поэтической темы, как любовь. Дунаев находитчто в повести «Как надо» (1915) нежное чувство молодой девушки воскрешает душугероя, приводит его к убеждению, что «жизнь никогда не умирала и умереть неможет». Любовь ограничивается обыденными, бытовыми радостями и логическизавершается браком, созданием новой семьи.
Труд учителя Шмелевизображает как великий подвиг самоотвержения, как подвижничество во имя светлойцели – «вести маленьких человечков к свету, чтобы они в своих головах неслисилы строить жизнь более счастливую, чем жизнь их отцов, в своем сердце уносилигорячую любовь к знаниям, к Родине, к людям». Исключением, на первый взгляд,представляется «Неупиваемая Чаша» (1918). Чувство крепостного художника ИльиШаронова – в прямом смысле неземная любовь. Его переполняет любовь не креальной земной женщине, а к той небесной Красоте – Вечной Женственности,которая воплощена в ней. Созерцая эту Красоту, художник ощущает духовноеприкосновение к миру Горнему, к вечным и высшим силам Мировой Правды. Такимобразом, любовь обретает мистическую окраску, недаром икона Богородицы, котораясоздавалось под воздействием этой любви, обрела в конце концов чудотворнуюсилу. «Неупиваемая Чаша» — повесть – «житие», в которой автор пытается выразитьлюбовь к святой Красоте.
Ознакомившись с фактамибиографии, осознаешь истоки религиозности писателя. Предки писателя были изкрестьян-староверов Богородского уезда Московской губернии. Детство прошло вЗамоскворечье, среди купечества и мещанского люда, в патриархальной русскойсемье, где свято соблюдались все православные обряды и обычаи. «В доме я невидел книг, кроме Евангелия, которое нас, детей заставляли читать Великимпостом, и молитвенников»… отец, подрядчик, умер, когда мальчику было 7 лет. Носледует сказать, что при всей патриархальности и верности старозаветнымукладам, в семье ощущались – и чем дальше, тем сильнее – веяния культуры,образования, искусства. И в этом, бесспорно, была заслуга матери. Она прекраснопонимала, как важно дать пятерым детям отличное образование и добилась этого. В1894 г. молодой Шмелев поступает на юридический факультет Московскогоуниверситета. Он увлекается ботаническими открытиями К.А. Тимирязева, читаетЧернышевского, Смайльса, Бокля, Спенсера, Канта, Дарвина, «Рефлексы головногомозга» Сеченова. У него появляется интерес к социологии, которая былапровозглашена позитивизмом наукой всех наук, и юридический факультет, выбранныйШмелевым и довершивший формирование его мировоззрения. В первых литературныхпроизведениях Шмелева интеллигенты, люди науки описаны как лучшие из смертных,способные с помощью экономики, права, биологии и искусства установить на землецарство равенства и справедливости. «Политехнический курс был определен прочнои навсегда, а под него подгонялась и наука, — с горечью осознал Шмелев вэмиграции, — молодежи выкалывали глаз правый, а на левый надевали очки, большейчастью розовые . И свет Христов, широкий и чистый свет, не вливался вдуши учеников российского университета. И пошли с клеймами и тавром, разнавсегда поставленным, — революционер, позитивист, республиканец, атеист»(51,403). Его окружение – русские писатели демократического направления,писатели, близкие к Горькому, «знаньевцы», писатели, входившие в общество«Среда». Что можно сказать об общности интересов этих писателей? Свои надеждыони связывали с социальными изменениями в разной форме, с переустройствомрусской жизни, общества. Шмелеву была близка эта точка зрения. «Движение 90-хгг. как бы приоткрыло выход. Меня подняло. Новое забрезжило передо мной… Новое– это надежда на равенство и свободу» (60). По своим социальным корням русскаяинтеллигенция той поры была весьма разнородной. Объединяло же всех почтиединодушное неприятие деспотизма, тупого отрицания власти свободы. Насаждаемоеею в обществе «охранительство» стимулировало среди интеллигенциисоциальные увечья. «Во вторую половину19-ого века, — пишет Н. Бердяев в статье „Истоки и смысл русскогокоммунизма“, — слой, который именуется просто культурный, переходит вновый тип, получающий наименование интеллигенции… Интеллигенция всегда была увлеченакакими либо идеями, преимущественно социальными, и отдавались им беззаветно.Она обладает способностью жить исключительно идеями… Невозможностьполитической деятельности привела к тому, что политика была перенесена в мысльи литературу. Литературные критики были властителями дум социальных иполитических». В этой же статье Бердяев, размышляя о судьбах русскойинтеллигенции, подчеркивает: «У нас было народничество левое и правое,славянофильское и западническое, религиозное и атеистическое. Славянофилы иГерцен, Достоевский и Бакунин, Л. Толстой и революционеры 70-ых годов — одинаково народники, хотя и по-разному. Народничество есть прежде всего вера врусский народ, под народом же нужно прежде всего понимать трудящийся простойнарод, главным образом крестьянство… Русские народники всех оттенков верили,что в народе хранится тайна истинной жизни, скрытая от господствующихкультурных классов… Чувство вины перед народом играло огромную роль впсихологии народничества».
Проблемадуховно-нравственного совершенствования общества в целом и отдельного человекане  была для Шмелева в достаточной степени актуальной. В этот период, пометкому определению самого писателя, он был «никаким по вере». Такой путь: отпреклонения перед наукой, прогрессом, бесконечными человеческими возможностями,верой в социальные перемены – к религии, — прошли многие русские писатели концаXIX – начала XX века. В том числе и Иван Сергеевич Шмелев. По мнению некоторыхкритиков, отдельные религиозные идеи были и в этот, ранний период творчества. Вповести «Человек из ресторана» (1911), принесшей писателю всероссийскуюизвестность, герой утешается правдой не революционера-сына, а некоего торговца:«Добрые-то люди имеют внутри себя силу от Господа».
Важным этапом в духовнойэволюции писателя стала встреча с Ольгой Александровной – будущей женой И.С.Шмелева. Она сыграла исключительную роль в его духовном прозрении. Об этомпишет богослов и философ А.В. Карташов, сблизившийся со Шмелевым уже в Париже:«Она потихоньку очистила от пыли божницу, заправила остывшую лампадку изасветила ее». Именно по ее инициативе после свадьбы молодые супругиотправляются в свадебное путешествие на Валаам, в Преображенский монастырь.
Либерально настроенный,И.С. Шмелев в одно время с некоторой долей скепсиса относился к монастырскойжизни, к «монахам-тунеядцам», искателям легкой жизни». Однако, по приезде наВалаам, он был поражен и очарован мирной тишиной монастыря, духовнымподвижничеством братии, ее трудовым ритмом. Итогом этой поездки стала книга «Наскалах Валаама». Книга иллюстрирует начальный этап духовного становленияШмелева-писателя. Ее можно считать отправной точкой в длительном постепенном,многострадальном духовном пути художника.
На Валаам, как мы знаем, Шмелев едет«никакой по вере» и поднимает вопросы, которыеобычно не поднимаются в паломничествах. У него еще нет религиозных чувств.Молодой писатель видит в монастырской жизни «порабощение человеческого духа»,сокрытие под монастырской рясой человеческого сердца. Юный Шмелев сначала немог этого понять и принять, хотя и восхищался добровольными затворниками: «Намчужды их стремления, аскетизм их ужасен, но сила их духа заставляет взглянутьна себя и посмотреть, есть ли у нас хотя бы подобие этой силы, хотя бы слабыйнамек на нее?». Таким образом, можно сделать вывод, что неподдельное восхищениевызывает у Шмелева сила духа, воля, самоотверженность в труде послушников ииноков Валаамского монастыря, но идеи, ради которой это свершается, он принятьдо конца не может. И все же, как отмечают некоторые исследователи, Шмелев впервой редакции сосредоточил внимание на негативных, с его точки зрения,сторонах монашеской жизни. Это вызвало трудности с опубликованием книги.Цензура потребовала ее переделки.
Сам писатель оцениваетсвою работу как «юную, наивную немножко, пожалуй, и задорную, — студент ведьбыл! — задержанную цензурой». И в другом месте отозвался о книге этой как о«незрелой и дерзкой». Согласен был: справедливо цензура заставила переделатьмногое. Книга вышла все же, отзывы имела, хвалебные и ругательные, но славы непринесла, а жизнь затянула на обыденную суету, заставив забыть на время описательстве. Промыслительно давалось ему увлечься соблазнами безбожными.Впоследствии писатель поймет: не случайно посетил он тогда Валаам. «Думал ли я,что эта встреча отзовется во мне почти через полвека, в конце жизни, чтобы яуразумел важнейшее?» Промысел не был насилием: когда не хочет человек, а еготолкают куда свыше предназначенного. Нет! Его волю лишь подправляет Воляпромыслительная. Вот задумывает он свадебное путешествие. Куда? Смотрит накарту: Крым, Кавказ, Заволжье… А заложенное в детстве потянуло: «потянуло … кмонастырям». И в детстве не зароненное в душу, заставило вспомнить наставлениестарого Горкина: «благословиться надобно, касатик». Никто не неволил – сампоехал за благословением.
Как мы видим, Шмелев несразу понял суть монашеской жизни, хотя уже теперь он пишет о монастыре «тихий,светлый», интуитивно осязая здесь, в монастыре Бога.
Дальнейшие духовные искания Шмелева –это медленный, трудный, постепенный путь писателя к вере.
Окончив в 1898 году Московскийуниверситет и недолго проработав помощником присяжного поверенного в Москве, онотправился во Владимир-на-Клязьме служить налоговым инспекторам.
Служба Шмелева состояла в бесконечныхразъездах по глухим губернским углам, по ухабам русских дорог, ночлегах напостоялых дворах, заросших сиренью и лопухами провинциальных городках.
В 1905 году Шмелев возвращается к мысли,что настоящее дело в жизни для него может быть только одно — писательство. Онначинает печататься в «Детском чтении», сотрудничать в журнале«Русская мысль», а в 1907 году, уверовав в себя, уходит в отставку,обосновывается в Москве и целиком посвящает себя литературному труду.
Служебные поездки по владимирскимдорогам многое открыли чуткому писателю. Нравственным слухом улавливает он вроссийской глубинке начинающиеся раскаты грома, предвещавшие революционнуюгрозу. Один из ценителей и исследователей творчества Шмелева, И. А. Ильинговорил: «Когда он пишет — он слушает, как растет трава русского бытия,как стонет и ноет русская душа...».
В рассказах этого периода, навеянныхмногочисленными встречами с разными по сословию и судьбам людьми во времяслужебных разъездов, Шмелев передает ощущение того, что что-то сдвинулось внародном укладе, что старая жизнь уже не выдерживает напора новой. Нарастаниереволюционных настроений в русском обществе молодой писатель ощущает в едвазаметных еще трещинах и сдвигах в семейном быту, в старом укладе жизни. В«Распаде» (1906) разлад происходит между отцом и сыном. Захар Хмуров,владелец кирпичного завода, ярый защитник старого хода вещей. Его сын — Леня — нигилист. В результате неумения и нежелания понять друг друга гибнут отец исын. Заканчивается «Распад», однако, на ноте надежды: «Всесметено. Но я не волнуюсь и не печалюсь. Все это так надо… В громаднойлаборатории жизни вечно творится, вечно кипит, распадается и созидается, тамсовершается мировая революция».
Настоящий громкий успех принесла Шмелевуповесть «Человек из ресторана», написанная в 1910 году. Историю«маленького человека», отношений отцов и детей в атмосфере революции1905 года общественность и критика России приняли с восторгом. Дореволюционнаядемократическая, а затем и советская критика усиленно акцентировали критическийпафос рассказа «Человек из ресторана», его направленность противобщественного устройства России. Считалось, что это и есть главная тема и цельповествования. Вместе с тем при избавленном от чрезмерностей классового подхода анализе, становится все яснее, что Шмелева интересует не вульгарнаясоциология общества, а нравственные связи людей, их взаимоотношений с совестью,проблема ответственности за свой выбор. Нередко истоком подобной нравственнойпозиции для Шмелева является христианство.
Тяга к религии, как кодной из важных граней нравственной философии отнюдь не заслоняет от писателя инегативных сторон религии. В рассказах Шмелева мы неоднократно встречаемописанные с болью и горечью неприглядные стороны жизни деревенскогодуховенства. Но писатель никогда не опускается до осмеяния, и не поддаетсялегкому соблазну издевки, свойственной тогдашней демократической литературе.
В эти годы Шмелевполучает широкое признание у российской читающей публики, высокую оценкукритики, к нему приходит любовь и уважение товарищей по перу, уже признанныхмастеров.
Февральскую революциюШмелев как и вся демократическая интеллигенция, приветствовал с энтузиазмом. Онне принял Октября: кроме понимания «несвоевременности», Шмелев угадалв ходе революционных событий насилие над судьбой России. В первых же деянияхновой власти видит серьезные прегрешения пртив нравственности. Вместе с семьейв 1918 году Шмелев уезжает в Крым. Здесь в это время находился сын писателя,Сережа, Офицер Добровольческой армии. Двадцатипятилетний Сергей Шмелев служил вкомендантском упралении в Алуште, и в боях участия не принимал. После бегстваврангелевской армии весной 1920 года, Крым заняли красные, многие служившие уВрангеля остались на берегу. Как офицера белой армии, Сергея Шмелева арестовалии приговорили к расстрелу. Но этой трагедией испытания семьи Шмелевых неисчерпались. Еще предстояло пережить страшный голод, который в цветущем,благодатном крае был ничуть не легче, чем во всей России — трагический голод1921-ого года.
Гнев и печаль, скорбь иотвращение искали своего выхода. Но писать правду уже было нельзя, а лгатьписатель не умел. Вернувшись из Крыма в Москву весной 1922 года, Шмелевпринялся хлопотать о выезде за границу, куда его настойчиво звал Бунин. 20ноября 1922 года Шмелев с женой выезжает в Берлин.
Бунин, понимая, вероятно,состояние своего собрата по перу, старается помочь семье Шмелевых, приглашаетИвана Сергеевича в Париж, обещает выхлопотать визы. В январе 1923 года Шмелевыперебираются в Париж, где писатель проживет долгих 27 лет.
В годы эмиграциипродолжаются духовные поиски Шмелева. В середине 20-х гг. выходит трагическаяэпопея «Солнце мервых». Почти сразу же последовали переводы нафранцузский, немецкий, английский, и ряд других языков, что для русскогописателя-эмигранта, да еще неизвестного в Европе, было большой редкостью. Срединемногих друзей и единомышленников Шмелева можно назвать семью генерала А.И.Деникина, Н.А. Кульмана, В Ладыженского, К. Бальмонта, А. Куприна,  И.А.Ильина. С последним у Шмелева устанавливается особая духовная близость. Ильинкак никто из исследователей понимал и чувствовал Шмелева. Многое сближало двухписателей – мыслителей. Это и единый религиозный тип художественного сознания,и тематика, и проблематика, идеи произведения и даже некоторые стилистическиеособенности1. Тему Родины Ильин и Шмелев связывают с вопросом осудьбе религии и культуры. Примером этого могут быть произведения И. Ильина «ОРоссии», «Основа борьбы за национальную Россию», «Родина и мы», а у Шмелева«Про одну старуху», «Рубеж», «Лето Господне». Близость писателей обусловленаобщностью проблем их волновавших: они стремятся ответить на одни и те жевопросы: в чем духовные основы патриотизма и национализма? В чем залоггрядущего Возрождения России? Возможно ли оно? И оба безмерно верят в грядущеевозрождение России (И. Ильин «Почему мы верим в Россию», «О сопротивлении злусилою», «Наши задачи», «Путь православия»; И. Шмелев «Чудо будет наградой вам»,«Убийство»). Возрождение России и для Шмелева и для Ильина – «семена добра»,заложенные в русском народе изначально. Оба мыслителя призывают не к знанию, ак чувству Родины, утверждая, что не внешним, а только внутренним чувством (спомощью «созерцательного сердца», «внутренних очей») можно понимать и любитьРоссию. В книге «О сопротивлении злу силою» Ильин пишет: «Мало мыслить, надоискренно и подлинно чувствовать…»( 87 ). Такое чувство Родины для Ильина и Шмелева – основа патриотизма иистинного национализма, — пишет Т.Т. Таянова в статье «И.С. Шмелев и И.А. Ильин(к проблеме религиозного типа художественного сознания в русской культуре XX века). «Тема России у Ильина иШмелева почти всегда переплетаются с темой сопротивления. Они стремятсяпонять, в чем суть зла, допустимо ли сопротивление силою? И для Ильина и дляШмелева ответ на этот вопрос очевиден: тот, кто не сопротивляется злу,становится его пособником и проводником. Борьба света с тьмой требует воли,сопротивления, а потому – движения, выбора «пути». Тема пути в творчестве обоихзанимает важное значение, в этом мы можем убедиться даже по заглавиям книг иброшюр: Ильин «Путь духовного обновления», «Путь к очевидности», Шмелев «Путинебесные». Здесь мыслителей объединяют вопросы: какой путь является истинным,какой – ложным; в чем духовная суть верного пути? И оба знают и верят в одно:«для России есть только один верный путь – к собору, путь небесный. Есть иложный путь. У Шмелева он ассоциируется с движением «поезда свободы»,следующего в Россию под знаменем «кровавого греха». Это путь к утратедуховности, культуры, веры, совести – путь в преисподнюю. Не оказатьсяувлеченным этим путем – уже подвиг (рассказ «Кровавый грех», памфлет«Убийство»). И Ильин и Шмелев одинаково пристрастны к вопросу, что естьистинный подвиг. Ильин утверждает: «Видимость земной неудачи не должна смущатьпрямую и верную душу; делающий по-Божьи побеждает одним своим деянием, … однимсвоим одиноким стоянием» (27,224). Созвучно этим идеям художественное ипублицистическое творчество Шмелева. Страдания, перенесенные «эмигрантами,углубившие, умудрившие их» — уже победа(3,224), уверен писатель. Едины Ильин иШмелев и в вопросе о совести, для обоих совесть – голос Бога внутри каждогочеловека, а безбожник – убивает совесть. Духовный кризис состоит в том, чтолюди не просто утратили веру в Бога, но и ополчились на саму идею Бога. И дляШмелева и для Ильина без Бога нет ни истинной культуры, ни патриотизма, нидуховности, поэтому, по мнению Ильина и Шмелева, культурный, экономический,политический и другие виды кризиса являются результатами духовного оскудения.
Для Ильина истинная совесть есть«состояние примирения инстинкта и духа», она полностью лишена эгоизма ирасчета. «Вряд ли есть на свете человек, который не носил бы в душе своей ееголоса, — пусть в самом первобытном, скрытом виде…»( 29,1,111). Шмелев вточности «копирует» мнение Ильина, наделяя голосом совести даже самыхнепривлекательных героев – большевиков и их сторонников, однако и у них естьсовесть, пусть чаще всего «бедная», «урезанная». Темы правды, праведности икрасоты почти «синонимичны» у Ильина и Шмелева. Из произведения в произведение«кочуют» у Ильина мысли о праведном «состоянии, о России как «живом сонмерусских правдолюбцев» (27,224). И многие послереволюционные произведенияШмелева населены праведниками и правдолюбцами (Таня из «Солнца мертвых»,старуха из «Про одну старуху», художник Илья из «Неупиваемой чаши»). О них и имподобных пишет Шмелев в «Солнце мертвых»: «Еще остались праведники. Я знаю их.Их немного. Их совсем мало. Они не поклонялись соблазну, не тронули чужой нитки– и бьются в петле. Животворящий дух. И не поддаются они всесокрушающему камню»(1).
Таким образом, можно сделать вывод, чтообоих художников роднит общая тема – тема Родины, России, а также связанная сней тема добра и зла, совести, праведности, подвига и объединила в этих темах,конечно, вера в Бога. Единой для них является главная идея – необходимостьрелигиозного, национального, культурного Возрождения России.
Исследовательница Е. Осьмининасправедливо характеризует  в своей статье «Иван Шмелев – известный и скрытый»«Старый Валаам» как «светлое и чуть грустное воспоминание о дальней юношескойпоездке», она обращает внимание на взаимосвязь ранней книги с поздним замысломи обусловленное этим своеобразие повествовательной манеры: «переплетаются,перекрещиваются два голоса, два взгляда: юного студента, порой – восторженного,порой – ироничного и всегда наивного и зрелого, умудренного опытом писателя».Она оценивает «Старый Валаам» как своеобразное духовное завещание писателя. Онаотметила глубину и серьезность поставленных в них проблем: «По сути, перед намикнига раздумий о единстве двух миров – земного и небесного, вечного»(48,204-206),
Центральное место в книге – раздумья обыте монашеской обители. Неспешный обстоятельно-дневниковый стиль ранней книги доноситдо нас голос молодого Шмелева. В книге много колоритных диалогов, живых сценок,читателя сразу покоряет ее гибкий и поэтичный, точный и ясный язык.Примечательна была книга и тем, что в ней отразилась одна из важнейших чертШмелева-художника – внимание к человеческой душе. Вот как об этой книге пишуткритики Усенко, Ивченко: ««Старый Валаам» — это книга-исповедь, это уже недорожный дневник, но путешествие к своим истокам, «внутрь своей души»,своеобразный диалог сквозь время с самим собой». Глубокая внутренняя тема книги– природа и человек, познание тайн, «вековая борьба, вековой вызов». Так жездесь мы найдем целую галерею портретов хозяев Валаама, будто «высеченных изкамня людей». И главное, что выделяет Шмелев, — силу духа Валаамской братии, живущейв служении своей Идее: «Если верить сказаниям, это действительно героиаскетизма, стоики, мученики идеи, которую выработали, воспитали в себе сами,могучие характеры, сокровищницы воли гигантской…»( 66 ).
«Старый Валаам» — новое осмыслениедавнего своего паломничества. Молодым студентом не смог он когда-то должнымобразом осмыслить значение для себя столь важного события. Он был еще полонвнешними впечатлениями – и о них сообщал: не о паломничестве рассказал в своейпервой книге, а дал скорее путевые заметки (как Бунин о Святой Земле). Когда-токазалось: в этой монастырской жизни все неприемлемо: все мертвенно, обезличено,бессмысленно. Что-то и тогда заставило смутно ощущать: здесь истина, потому чтово всем – «присутствие Божества». В новом, осмысленном воспоминании Шмелев дажеотдельные подробности дал в ином освещении. Об этом точно пишет А.М.Любомудров: «В книге – пришедшим в отведенную им келью путешественникамнепривычно, неуютно: кирпичные постели, «пахнет постным маслом, сухими коркамии еще какой-то дрянью», а в очерке: «Новый чудный мир … нам очень нравится. Вкелейке пахнет елеем от лампадки, свежевымытым еловым полом, чем-тодушисто-постным, черными сухарями богомолья». О. Антипа теперь не «юркий ивостроглазый старичок с выбившимися из-под клобука космами седых волос, пытливои подозрительно всматривающийся в нас», а «низенький старичок в потертойкамилавке, испытующе вглядывающийся в нас». «Где же правда? И там и тут, — пишет Дунаев, — правда в различии восприятия, правда в том, что сохранялось довремени в памяти, а потом обнаружило себя». Нельзя не согласиться с  выводомЛюбомудрова: «…если книга о Валааме, исполненная трезвого «реализма», отражалаповерхностную, внешнюю сторону монастырской действительности, то в очерке авторстремится передать глубинную сущность этой жизни – дух святости и благодати,наполняющий самое существенное: в очерке формируется совершенно иной, чем вкниге, взгляд на монашество. Теперь монашеское бытие побуждает автораразмышлять о смысле человеческого существования. Открываются иные измеренияжизни, иные категории бытия, которые в миру трудно разглядеть за мирскойсуетой.»
Не знает человек своего пути, о чем-тоином рассчитывает, а Высшая Воля ведет его, подсказывает, направляет. Он –«почти безбожник», а ему начертано стать великим художником, как никто сумевшимраскрыть православную душу русского народа. «Батюшка Варнава», у Троице Сергия,предрек юному студенту: «Кладет мне на голову руку, раздумчиво так говорит:«превознесешься своим талантом». Все. Во мне проходит робкой мыслью: «какимталантом… этим, писательским?». Страшно думать (6, 284). А еще прежде того, ещеребенку, заочно предсказал старец будущему писателю тяжелую жизнь со многимистраданиями. Все сбылось. Благословение на это трудное служение писательполучил не только от старца Варнавы, но от всей Валаамской обители. Это былоблагословением на жизнь и на писательство. Перед нами зрелое лирико-философскоеповествование, раскрывающее взгляды писателя на цели и смысл человеческогосуществования. Недаром несколько раз в тексте возникает вопрос о ценности изначимости монашеского подвига, свидетелями которого стали Иван Сергеевич иОльга Александровна на Валааме. Что дает этот подвиг миру, чем держится родчеловеческий в суетном движении бесстрастного времени, превращающего человека втлен? Шмелев пытается ответить на эти вопросы, но сам признается, что тайна сиядолгое время была закрыта для него. Бренность мира писатель особеннопочувствовал на Валаамском кладбище: жили люди, подвиг монашеский несли, служили«идее», и что от них осталось – только кресты именные на могилках. И юный ИванСергеевич задает вопрос провожатому монаху: зачем было из мира уходить в леса,оставлять жизнь и родных, когда ничего, кроме надгробных плит да «житий» и неосталось? Он получает ответ, но «разумеет» не сразу: «Для подвига, дляутешения…, уж выше мира обретается подвижник-то, души ведет». [3, с.120] Людиидут к старцам за утешением, чтобы жить дальше, чтобы душа очистилась, неболела. Лечат они людей, лечат не тела, а души. Шмелев «уразумел» это и теперьдуша его ищет утешения. В «Старом Валааме» он пишет о том, как бы ему желалосьнайти «крепко на подвиг стоящего, отрешившегося от всего земного, — благословиться» [3, с. 120-121] И, наверное, потому он совершает это уже мысленноепутешествие к светлому Валааму, чтобы найти утешение, чтобы вдохнуть от чистотыи святости. Таким образом, духовное творчество начинается практически с первогопроизведения молодого Шмелева. «На скалах Валаама» — первое прикосновениеписателя, еще неосознанное, интуитивное, робкое, к религиозной жизни, кистинности и святости дел, отношений, к вопросам о смысле человеческого бытия,сути земной жизни. «Старый Валаам» — итог духовного пути, где открывается передчитателем удивительный мир гармонии человека с Богом, с природой, с самимсобой, который рождается в трудах и в молитве, который наполняется светомлюбви. Между двумя книгами, написанными И.С. Шмелевым о Валааме, не толькодлительность исканий, но целые этапы пути к действительным истинам человеческогосуществования на земле. На светлой земле Валаамской, неосознанно тогда длясамого писателя, определяется его жизненный путь.
По письмам Шмелева и воспоминаниямсовременников, приведенным в книге американской исследовательницы ОльгиСорокиной «Московиана. Жизнь и творчество Ивана Шмелева», можно судить овнутреннем духовном движении писателя в этот период.
В 1933 г. Шмелев окончательно приходит кцерковному бытию и уже не мыслит жизни вне церкви. В марте этого же годаписателя навещает иеромонах о. Савва (Струве), который принес ему частицу мощейсв. Пантелеймона Исцелителя. Они отслужили молебен перед иконой Божией Материприсланной писателю И.А. Ильиным. Шмелев писал Ильину, что только теперь онощутил не испытанную прежде радость от молитвы перед иконой. «Визит о. Саввы,—сообщает далее О. Сорокина, — несомненно, побудил Шмелева пойти на его первуюза три года Пасхальную всенощную. Он испытал подлинную духовнуюрадость от исповеди и причащения . Он ощутил близость к Богу, легкостьи мир в душе . „Нет жизни вне Церкви»,— писал он Ильину. „Наследующий год, если буду жив, я собираюсь ходить на все службы Великого Поста иСтрастной седмицы» чтобы предстоять перед Господом и жить с Ним ".
Весь 1934 год проходит для Шмелева подзнаком болезни. Он рассказал о ней в документальном рассказе «Милостьпреподобного Серафима». Так, этапом духовного становления Шмелева становится1934 год, когда в его судьбу вошел великий монах-подвижник св. СерафимСаровский.
С предельной искренностью обнажая самыесокровенные моменты внутренней жизни писателя, этот исповедальный очерксвидетельствует о том, насколько непросто проходило его личное воцерковление.Близко знавший Шмелева богослов А. В. Карташов писал: «Ориентацияхудожественного внимания на Святую Русь повлекла за собой потребность иперестройки всего привычного интеллигентского мировоззрения». Сделать это былонелегко, сам Шмелев признавался, что в мае 1934 г., во время мучительнойболезни, представлявшей реальную угрозу для жизни, он был все еще «маловерным»и так определял свое духовное состояние: «Не то что бы я 6ыл неверующим, нет;но крепкой веры, прочной духовности не было во мне...». Прежде всего эти строкисвидетельствуют о глубине смирения Шмелева. Страшные боли, доктора настаиваютна операции. Писатель готовится к неизбежному. Но свершилось чудо – те самыерентгеновские снимки, на которых ясно читалась необходимость вмешательствахирурга, вдруг изменились – и врачи не смогли ничего на них обнаружить: этобыли снимки здорового организма. Симптомы болезни исчезли, болей больше небыло. В очерке Шмелев рассказал, как после горячей молитвы к преподобномуСерафиму он имел некое видение во сне, реально ощутил присутствие и поддержкусвятого и получил вскоре облегчение в болезни, так что намеченная операция рылаотменена. Из житий святых известно, что подобные явления нередко происходилидля утверждения в вере именно маловерных людей. Так понял это чудо и самШмелев, говоря о св. Серафиме: «Уверенность, что Он со мной, что я в Егоопеке,— могущественнейшей опеке во мне, все крепнет, влилась в меня и никогдане пропадет, я знаю»; «Во мне укрепилась вера в мир иной, незнаемый нами, лишьчуемый, но — существующий подлинно».
22 июня 1936 года умерла жена ОльгаАлександровна. Горе сломило писателя — сорок один год они не разлучались.Потянулись годы одиночества. Да, он работает, дарит Россию тем, кто ее лишился,радуется, что в СССР его знают и читают. Друзья поддерживают старого, больногописателя, присылают посылки. В  Шмелев отправляется в Ригу, желая исполнить то,что не успела Ольга — посетить древний Печерский монастырь. На границе междуРоссией и Эстонией — древняя крепость Изборск. Отсюда можно увидеть Россию.Старый русский писатель жадно всматривается в даль, эстонский пограничникпредложил ему бинокль, проводил на пограничную вышку. “Да, да! — закричал он, —я вижу Тригорское!” Видел ли? Кто знает, все-таки далековато. А когда спустилсяс вышки, подошел вплотную к колючей проволоке, просунул руку, сорвал несколькополевых цветочков, приложил к русской земле старую ослабевшую ладонь.
В  декабре 1949 года он говорил: “Богдал грешнику жизнь, и это обязывает. Хочу жить настоящим христианином и смогуэто осуществить только в церковном быту”. В последнее время он часто заводил обэтом разговор с друзьями. Ему хотелось монастырского покоя и тишины, неспешноймолитвы и тихих праздников. И 76-летний Иван Сергеевич Шмелев летом 1950 годаотправляется в монастырь Покрова Божией Матери в 150 километрах от Парижа.Наконец-то! Распаковал вещи, распахнул окно в зелень монастырского сада,постоял, вдыхая свежий воздух летнего вечера под негромкий колокольный звон. Испустя несколько часов умер. Не ошибемся, посчитав это Божьим подарком: не взлобе и смятении, а в ликовании душевном закончилось его Господне лето.
Освобождение И.С. Шмелева отпозитивистских взглядов протекло с немалым трудом и процесс воцерковления этого писателя был непростым.
Глава 2 Отражение духовных исканийИ.С. Шмелева в его художественных произведениях.
Русская катастрофа имела одним из своихпоследствий возвращение части интеллигенции к вере, в лоно Православной Церкви.Именно в эмиграции «первой волны» появился ряд писателей, с различной, конечно,мерой художественного таланта, которые вошли в мир русского православия ивоплотили его на страницах своих книг. Миссия русских изгнанниковпромыслительно заключалась в том, чтобы явить и соотечественникам и всему мирудуховные сокровища «Святой Руси». Б.К. Зайцев, например, признавался, чтострадания и потрясения, пережитые им во время революции, позволили ему открытьдля себя «Россию святой Руси», которую без этих испытаний, он, может быть, неувидел никогда. Образ «России Святой Руси – центральный в творчестве И.С.Шмелева. Писатель открывает читателю мир, в котором своей чередой «идутпраздники, радости, скорби», мир, максимально приближенный к повседневной жизничеловека, его быту и в то же время духовно возвышенный, ибо в его основе лежитправославный взгляд, христианское понимание человеческого сердца и души, путиотдельной личности и всей России.
В настоящей главе мы попытаемсяпроследить, как духовные искания Шмелева отразились в произведениях писателя.
К творчеству Шмелева, к своеобразию егореализма можно в полной мере отнести слова И.И. Пришвина: «Настоящий реалист,по-моему, это кто сам видит одинаково и темное и светлое, но дело свое ведет всветлую сторону и только пройденный в эту сторону путь считаетреальностью».     (41) «Определяющей особенностью реализма Шмелева необходимоназвать  — трезвый оптимизм», — пишет Дунаев в своей книге «Православие ирусская литература». «Художником влюбленным в жизнь» назвал писателя критик В.Львов-Рогачевский. «Иногда кажется, что ему «новы все впечатления бытия, что онувидел мир и природу впервые, увидел и полюбил, и заражает своей любовьюкаждого, кто прислушивается к его рассказам». (19) Может быть, поэтому и«влюбленный в жизнь», что жизнь, писательский путь его – это рассказ о действииПромысла Божия.
Шмелев не сразу стал религиознымписателем. «Для первых произведений Шмелева характерно стремление выявитьлучшее, доброе, светлое, что присуще душе человека – и что хоть в малой меревыражает присутствие в человеке образа его Творца. Правда, сознательногорелигиозного осмысления этого, — отмечает Дунаев, — у автора повестей«Служители правды» (1906), «В новую жизнь» (1907), рассказов «Гассан и егоДжедди» (1906), «К солнцу» (1906) и др. – по сути нет» (19).
Колебания в мировидении Шмелева,относящиеся к дореволюционному периоду его творчества, особенно заметны там,где он обращается «социальной истории»: «…писатель то пребывает как бы вне ее,то начинает проявлять к ней христианский интерес, следуя при этом всегдатрадициям критического реализма, находившегося в те годы на излете», — пишетДунаев. Само отношение к социальной стороне русской жизни зависело в немалоймере от событий политической жизни. События первой русской революции не моглиминовать сознание писателя. Основной темой его произведений становитсяизображение пробуждающегося под влиянием революционных событий сознаниячеловека. Шмелев не был в этом одинок. А. Блок, касаясь творчества писателей –знаньевцев, писал, что «почти все они как-то дружно и сплоченно работают надодной большой темой – русской революцией». Революция для писателя означалапрежде всего созидание иной жизни, основанной на совершенно новых началах,утверждающихся в сознании человека. «Россия встала на путь самоустроения,русская жизнь ждет новых рамок и не только ждет, но и создает их, отливая новыеформы борьбы создателей». Шмелев показал противников революции как людейсмятенных, потрясенных происходящими событиями, утративших ощущениесправедливости и нужности своего дела. Он отразил процесс коренной ломкимировоззрения, нравственных устоев, давно сложившихся и казавшихся незыблемымиформ существования. В повести «Иван Кузьмич», главный герой которой, богатыймосковский купец Громов, воспринимал свою жизнь, общественные устои как нечтонезыблемое, давно отстоявшееся и во веки веков неизменное. Революцияперевернула все его представления. Мир пошатнулся в сознании этого человека.«Налетел разгром, разворотил устои и показал Ивану Кузьмичу, что все, что былодо сих пор, — пожалуй, не то. Точно налетел вихрь, закружил, напугал,перекорежил многое» (19,567), — так сам Шмелев в письме к В.С. Миролюбову от 4октября 1907 г. объяснял переворот в сознании своего героя. Новая правдаувиделась персонажу Шмелева в правде революции.
Одна из центральных сцен повести –сцена, когда Иван Кузьмич, случайно оказавшись на стихийном митинге на одной измосковских улиц, слушает выступление оратора – социалиста: «Его захватиловсего, захватила блеснувшая перед ним правды… В тоске, в одиночестве, вЧетьи-Минеях, в Никитушке, в старых образах и кивотах, в благотворении имолитве, в колокольнях и обителях, в преданиях громовского дома, — везде ивсегда он искал ее. И показалось ему, что она здесь, что в этой толпе, вовздохах и стонах мелькнула она» (18,117) Вот что важно: не в религии, а вреволюции видится правда старому купцу. И за этим персонажем – не сам ли автор?– вопрошала критика. В повести «Иван Кузьмич» впервые заметно стремлениеписателя к классовому анализу действительности. Здесь раскрывается социальнаяподоплека происходящих событий, автор явно показывает, что революционная борьба– это борьба угнетенных против угнетателей. В повести отчетливо прозвучалатема, так или иначе присутствующая почти во всех произведениях Шмелева, — тема,которую критики условно назвают темой «ухода». Многие герои Шмелеваизображаются писателем в тот кризисный для них момент, когда они сознаютневозможность прежней жизни, решают «уйти» от нее в поисках нового счастья,покоя, свободы.
В произведениях дореволюционного периодау Шмелева, по сути, нет православного воззрения на мир. Он опирается скорее наотвлеченные «общечеловеческие» ценности, церковную тему почти не затрагивает, аесли и затрагивает, то не без критического оттенка («Гражданин Уклейкин», «Поприходу»). Демократическая критика конца XIX века имелавсе основания характеризовать творчество Шмелева конца девяностых годов как«передовое», «прогрессивное», «революционное». Время слишком захватило его иподчинило своим соблазнам. Так, в повести «Гражданин Уклейкин» он показывает,как даже в «маленьком человеке» возникает стихийный протест, осознание своегоположения, стремление к борьбе с несправедливостями жизни. И старый охотник вповести «Под небом» вопрошает в пустоту: «Господи! Для чего так много горя? Идля чего массы людей в недостатке и бедствиях, а самое малое количество визобилии?» А забитый чиновник казначейства Крошин в раннем рассказе «Жулик»кричит в исступлении: «Кто у нас не жулик? Все жулики и прохвосты!» (1) Ответ осуществовании зла может быть осмыслен только на религиозном уровне. Шмелев наэтом этапе, как считают современные исследователи, пока увлекается внешнейвидимостью, теми самыми «гримасами жизни», под которыми укрытою оказываетсяистинная сущность бытия. Ксения Дмитриевна Муратова справедливо отнесла его кчислу тех писателей, которые «отождествляли освобождение личности с социальнымраспрямлением человека». (19,25)
Но в 1911 – 1912 гг. втворчестве писателя произошел, как отмечает В. Келдыш поворот, смысл которогоможно обозначить как «отход от социальной истории». Это проявилось в ходеработы над повестью «Человек из ресторана» (1911), одной из вершин не только втворчестве самого Шмелева, но и всего русского критического реализма начала XX века. Подводя литературные итоги1911 года, К. Чуковский писал тогда:
 «И случилось так, чтоименно в этом году бесхитростный, «плоский» реализм неожиданно обнаружил,сколько таится в нем еще не истраченных сил. Реалист, «бытовик», никакой недекадент и даже не стилизатор, а просто «Иван Шмелев», обыкновеннейший ИванШмелев написал совершенно по-старинному прекрасную, волнующую повесть, т.е.такую прекрасную, что всю ночь просидишь над нею, намучаешься и настрадаешься ипокажется, что тебя кто-то за что-то простил. Вот какой у этого Шмелева талант!Это талант любви». (19) В период создания повести «Человек из ресторана»,Шмелев находился еще под сильным влиянием революции, которая оставила глубокийслед в жизни России, в сознании и психике людей. У Шмелева это проявилось в егоосмыслении образа революционера Николая Скороходова, сына главного персонажаповести, «человека из ресторана», старого официанта Якова СофронычаСкороходова. Николай – образец моральной чистоты и стойкости. И он убежден всобственной правоте, в справедливости революционной борьбы. Книга имеет 3редакции. В третьей редакции появляются слова: «Я-то не пошел на такие дела,потому что знаю сердцем, что не с того конца надо браться. Тут надо думать идумать, как все устроить, а не то что уничтожение. Что толку. Люди-то, люди-товсе одни и те же … и их поведение невозможно. И надо каждого человека изменить,обмыть его снутри и вычистить. И ни машинами, ни какими бомбами не сделаешьменя счастливым» (1) Тут, мы видим, фактическое отрицание революционной борьбы.Тут прямое указание на необходимость внутреннего очищения человека в борьбе смировым злом. «Только и можно помочь, если бы пришел на землю Исус Христос иукорил…»(1) Шмелев постепенно выходил на верный путь, но и эти, лишь намеченныерассуждения, остались среди предварительных набросков. В третьей редакции авторсократил тему революции: ему было важно оставить только общий контур судьбыНиколая Скороходова – в длинной череде бед, которые переживает главныйперсонаж. Работа над повестью «Человек из ресторана» приходится на тотпереломный момент, когда писатель начал отдавать предпочтение религиознойистине, хотя и не отказался от разработки социальных мотивов при анализе жизненныхявлений.
В «Человеке из ресторана»Шмелев, впервые в своем творчестве, обращается к проблеме противоречия междуверою и научным пониманием мира в человеческом сознании. Уже во второй главеповести возникает спор о религии и науке между Колей Скороходовым иблагочестивым Кириллом Северьянычем, давним приятелем старого официанта. Коляпротивопоставляет религии примитивные социальные обличения, не понимая дажелогической несообразности своих аргументов, якобы опровергающих веру. Номальчик еще несмышлен – что с него взять? Да и бытовали всегда подобныевзгляды, поэтому всякий писатель вправе их воспроизвести. Важно: как сам авторосмыслит сказанное героем. Мальчику-обличителю противостоит Кирилл Северьяныч,который пытается преодолеть несогласие между наукой и верою: «Науки постепеннопродвигают человека к настоящему благородству и дают верный ключ от счастья!Вера же и религия мягчат дух». В речах этого человека впервые слышится слово,которое время спустя станет ключевым для понимания всей жизни и творчестваШмелева: Промысел. Кирилл Северьяныч высказывает суждение, спорить с которымневозможно: «… надо изучать науки, что и делают люди благородные иобразованные, а нам пока всем терпеть и верить в Промысел Божий. Этого вы незабывайте!» Все бы хорошо, да оказывается Кирилл Северьяныч трусом, ханжою,корыстолюбцем. Нравственная компрометация сладкоречивого благомысла ставит подсомнение и те истины, которые он изрекает. И старик-отец как будто признаетправду сына. Не относительно веры, конечно: в вере он неколебим. Но социальноеобличительство Николая, его неприятие терпения – начинают казаться ЯковуСофронычу справедливыми: «Эх, Колюша! Твоя правда!» Сам автор, кажется, еще неустоялся в мировоззрении, колеблется, пытается соединить несоединимое. В одиниз тяжелейших моментов своей жизни, в хлопотах об арестованном сыне, в тревогео судьбе его после побега из тюрьмы, встречаются Скороходов со старичком,торгующим «теплым товаром». И вот та истина, что была открыта старичком икоторую старый ресторанный лакей считает важнейшим итогом своей жизни, наградойза перенесенные страдания: « — Без Господа не проживешь… Добрые-то люди имеютвнутри себя силу от Господа! … И вот когда осветилось для меня все. Сила отГоспода … Ах, как бы легко было жить, если бы все понимали это и хранили всебе». В торговце «теплым товаром» заключено для писателя символическоезначение. Подчеркивая важность этого образа для понимания идеи произведения,Шмелев писал Горькому (22 декабря 1911 года): «Есть еще эпизодическая фигура – старик,торгующий теплым товаром, и эти люди, носители гонимого уклада, эти сторожаисконного и теплого, той скрытой теплоты, которая рассеяна по миру и согреваетмногих невидимо и мягчит и вносит поправки в глубине и мути жизни, растрогалменя и вложил в меня сияние правды». Эта-та «скрытая теплота», сберегаемаябоголюбивым старичком, торгующим теплым товаром, вошла в душу Скороходова вконце его жизни и – по убежденности автора – согрела, осветила все «сияниемправды». В подобном решении нашло отражение то, к чему шел своими путями самШмелев: Без Господа не проживешь.
Итак, в начале 1910-х гг.Шмелев постепенно приходит к выводу, что причина всех зол заключается не вклассовом неравенстве, а в нравственном несовершенстве человека. Поэтому задачаразоблачения социальной несправедливости отступает для него на второй план, азатем на время становится и вовсе неважною. Писатель все чаще стремится выявитьв людях те моральные основы, которые существуют в них независимо от классовойпринадлежности, общественного положения, состояния, чина – от всех «гримасжизни». Впервые это отчетливо проступило в повести «Мой Марс» (1911). Авторздесь утверждает прямо: то непривлекательное, часто отталкивающее, что мыпостоянно видим в жизни и в людях, — всего лишь нечто вроде обмана зрения.Нужно уметь под грубой оболочкой видеть подлинную сущность, которая всегдапрекрасна.
В ряде произведений тоговремени можно отметить социально-разоблачительные мотивы – таковы «Патока»(1911), «Стена» (1912), «Ненастье» (1912), «Пугливая тишина» (1912), но вскореих окончательно сменяют иные настроения. В произведениях Шмелева вскорепоявляется качественно новая особенность: мысль о независимости человека отсреды, в первую очередь – от власти социальной обыденности. Человек уходит изэтой власти в мир нравственных и духовных ценностей, начинает зависеть толькоот собственных внутренних устоев. Вот, например, повесть «Росстани» (1913),которую критика считает одной из шедевров дореволюционного творчества Шмелева.Главный персонаж – старый человек, ожидающий смерти. Автор настоятельноподчеркивает эту мысль: не богатый купец, наживший громадное состояние, аименно старый человек, радующийся каждому дню, который дарит ему жизнь, потомучто дней этих осталось уже немного. Характерен для этого времени и рассказ«Лихорадка» (1913). Герой его, художник Качков, глядя в пасхальную ночь нацерковь, украшенную и освещенную на средства некоего купца Культяпкина,проникается чувством всепрощения и любви к людям.
« — Вот, вот оно! –показал на толпу Качков, — Единение! Все одним связаны, тем, что живет втайниках души, что не выскажешь». Показательно, что в «Лихорадке» описано тосамое Замоскворечье, которое традиционно соединяется с понятием «темногоцарства», Шмелев заставляет своего героя неявно цитировать пасхальноеЕвангелие: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Писатель всеувереннее обретает в своем творчестве то, что заметно выделит его в русскойлитературе. К произведениям этого же времени относится и «Неупиваемая Чаша», иэто не случайно: хотя она была закончена автором только в 1918 г., замысел иначало работы над нею относятся к 1913 году. Но начало мировой войныприостановило на долгий срок начатое произведение. В повествовании о крепостномхудожнике Илье Шаронове Шмелев утверждает как основное начало жизни –нравственную силу человека. Писатель с сочувствием говорит о судьбе Шаронова,отодвигая при этом на задний план анализ классовых отношений, вовсе нестремится показать «ужасы крепостничества».
Таким образом, можносказать, что в произведениях тех лет для Шмелева важны были не сами описываемыесобытия, а та напряженная внутренняя жизнь героев, которая одна и имеет, помнению автора, смысл для человека. Дунаев обращает внимание на особую формуэтих произведений, в отличие от повестей Куприна, Андреева, Вересаева – они, посути, не имеют строгой организации. Писатель стремится показать жизнь «как онаесть», не нарушая ее литературными условностями, вроде четкой композиции илисюжета. Он считал, что подлинный смысл жизни всегда выявляется «вне фабулы», –и тем был близок Чехову.
Тема непрочности жизнибезнравственных «хозяев», излюбленная шмелевская тема «распада» отражена вромане «Наследники». Шмелев показывает прямое столкновение наследников –фабриканта и революционера. Эта тема есть и в пьесе «На паях» (1914). «Всеползет, как гнилая рогожка»1. Богач-капиталист Карасев – центральныйперсонаж повести «Забавное приключение», процветающий и безнравственный хищник,изображен в тот момент, когда обстоятельства заставляют его вдруг ощутить, какнепрочно и шатко его положение, как мало порою значат его всевластные деньги.
Неизменно поэтизировалШмелев народную жизнь. И опять это не означает вовсе, что он не видел темныхсторон народного существования – нищеты, страдания. И принцип «находить укрытуюкрасоту в гримасах жизни» проявляется в полной мере. Свое отношение к народуШмелев выразил в письме к Горькому от 1 марта 1910 г.: «…так хочется верить,что тот народ, который в своей культурной скудности, стиснутый клещами иколодками, бичуемый, оплевываемый и терзаемый, вечно голодный и все жесмотрящий добрыми глазами, в глыби своей зажавшей «правду», выдвинул – выбросилво все человечество колоссов ума, сердца, простоты, жизни душевной крепкоймысли и честного изящного слова… этот народ – огромный и важный рычаг мировоймашины… И счастлив, что принадлежишь душою и плотью к нему, этому народу,счастлив, что хорошее его ярко перемешивается, ярко светит в отдельных лицах»
Национальное в литературеШмелев всегда рассматривал как проявление неповторимости и подлиннойиндивидуальности творчества. Отсутствие национального – как безликости вискусстве. В повести «Рваный барин» (1913) один из ее героев так объясняетнеобходимость искусства для народа: «… будут смотреть и проникаться, могутполучить утешение скорбей» (1). Эта мысль постоянно встречается у Шмелева. Ради«утешения скорбей» простого человека, как он сам много раз говорил, он исоздавал свои произведения. Позднее, в набросках статьи «Об искусстве» (1921)Шмелев пишет: «Искусство – это прежде всего отдача, это богатство души, котороеотдается другим, всем». Нужно заметить, что Шмелев был всегда далек от взглядана искусство как на «вечевой колокол», зовущий народ на борьбу с угнетателями.Искусство для него именно тихое слово утешения, рождаемое состраданием кскорбям и боли родной земли.
Таким образом, мы видим,Шмелев преодолевал многие начальные свои заблуждения, но его искания как будтоне были основаны непосредственно на православных началах. Шаги он делал вверном направлении, но пока пребывал в сфере «общечеловеческих» ценностей. Егоможно с равным успехом назвать и христианином, и толстовцем, и приверженцемобщедемократических понятий. Но не нужно забывать одного: Шмелеву уже была данав детские годы истина православная. Она была вложена в него, именно оназаставила его возвысить совесть над всеми прочими ценностями бытия, искатьИстину под оболочкой видимого зла.
Промыслительная воляпровела писателя через тягчайшие испытания, очистила его душу от всего, чтозатемняло для него самое возможности православного осмысления «творящейсяжизни». После трагических событий 1917 г. Шмелев проехал через всю Россию,сопровождая «поезд свободы», в котором из сибирской дали возвращались ссыльныеи каторжные делатели революции – продолжать свое черное дело. Он увидев ихвблизи и – ужаснулся. Он ужаснулся творящемуся в России. И понял, чтоначинается. Шмелев рассказал о том жестко и жестоко в очерке «Убийство» (1924),уже пребывая в эмиграции – «сорвавшаяся  с винтов жизнь, заманчива без колеи».Он увидел то страшное, что несет с собой демократия, опускающая собственные ибез того примитивные лозунги на уровень обыденного сознания: вседозволенность.«Революция есть антихристианство», — провидчески предупреждал еще Тютчев. И вотона подтверждала то пророчество. «…эта гнусь-мразь, прикрывавшаяся высокимилозунгами «человекобратства», разжигала, мутила и ослепляла массы…». Шмелевписал свои обличения густо и сильно. Шмелев заплатил сполна за право говоритьистину. Он прошел через бедствия гражданской войны в Крыму, через бессильноесозерцание преступлений красного террора, с котором ему выпало потерятьединственного сына. Тогда он был близок к отчаянию, к умоисступлению. Он былблизок к тому, чтобы поддаться искушению – подчиниться безверию. Но выстоял,преодолел соблазн. О том – эпопея «Солнце мертвых» (1923). В ней Шмелев являетсебя впервые как мыслитель, слишком прозревающий смысл творящейся жизни. Итворящейся смерти. Прежде всего, он ясно утверждает: то была борьба противрусского начала в жизни. Уничтожались прежде всего те, кто защищал Россию,русскую землю, русскую веру. Заодно с ними, как бы и случайно, безвинно гиблиобычные мирные жители, виноватые только тем, что – русские. «И вот – убивали,ночью. Днем … спали. Они спали, а другие, в подвалах, ждали… Целые армии вподвалах ждали. Юных, зрелых и старых, — с горячей кровью. Недавно бились ониоткрыто. Родину защищали. Родину и Европу защищали на полях прусских иавстрийских. Их засадили крепко, морили, чтобы отнять силы. Из подвалов ихбрали и убивали». Шмелев позднее о том же писал: убивали тех, кто нес в себенравственное русское начало – чтобы тем вернее развращать и порабощатьостальных, утративших опору в подлинном, что было в их жизни. Писатель главноеобвинение обращает к вождям: «Жестокие из властителей, когда-либо на землебывших, посягнули на величайшее: душу убили великого народа». Сытым и слепым,бросает Шмелев обвинение жестокосердным и тепло хладным европейцам, многовиноватым в этом беспощадном абсурде истории, он обличает их словоблудие, закоторым укрывают они непосильное их тупому воображению страдание неведомых ималоинтересных им людей». «Но теперь нет души и нет ничего святого. Содраны сдуш человеческих покровы. Сорваны – пропиты кресты нательные. На клочкиизорваны родимые глаза – лица, последние улыбки – благословения, нашаренные усердца…» Говорю: есть у вас совесть?! «А что такое совесть? – говорит, — У наспростой коммерческий расчет! Это гораздо больше, чем ваша совесть». ГеройШмелева мечется с вопросом: «Покинул Бог человека? Или человек не можетразглядеть Его во мгле торжествующего зла? Вот он признается: «Бога у меня нет:синее небо пусто». Незначительное событие, подарок старого татарина – когда всечеловеческое, кажется, отошло в небытие, переворачивает душу. «Горят в печуркесучья из Глубокой балки – куски солнца. Смотрит в огонь старый Абайдулин, и ясмотрю. Смотрим, двое – одно, на солнце. И с нами Бог. …не уходи от нас,Господи, останься. В дожде и в ночи пришел Ты с татарином, по грязи… Пребудь снами до солнца! Вот где сказалось то детское – знание, что: везде Христос. «Ащебо и пойду посреде сени смерныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси, жезл Твой ипалица Твоя, та мя утешиста». Вот поворотный момент в бытии Шмелева. Во всемего творчестве. Завершилась пора сомнений, и соблазнов, и заблуждений. Теперьон начнет свое движение ввысь. Только к небу, к путям Господним. К Нему. Эпопея– рассказ о переходе от страдания в мире к страданию о мире и о его страданиях.И недаром ставятся Ильиным рядом имена Достоевского и Шмелева: оба позналисмысл не просто страдания, но сострадания. В эмиграции Шмелев продолжилхудожественное осмысление происшедшего и происходящего. Крым его все никак неотпускал – и многие рассказы связаны именно с крымскими воспоминаниями – «ДваИвана» (1924), «Каменный век» (1924), «Свет Разума» (1926), «Чертов балаган»(1926), «Крест» (1936), «Виноград» (1936), «Однажды ночью» (1936) и многиедругие, составившие цикл «Крымские рассказы». Впоследствии появляется рассказ«Куликово поле» (1939-1947). Преподобный Сергий переносит на Куликовом полеобретенный чудесным образом Крест за сотни верст, в Сергиев Посад – в одномгновение, и тем укрепляет пребывающих в испытании веры людей. Об этом событиитаинственно и промыслительно дается узнать персонажу – рассказчику, которыйпроникается новым для него чувством. «Я тогда испытал впервые, что такое, когдаликует сердце, знаю определенно только одно чувство освобождения. Все томившеепропало, во мне засияла радостность, светло-светлую свободу – именно,ликование, упование: ну, ничего не страшно, все ясно, все чудесно, всепредусмотрено, все – ведется… все – так надо. И со всем этим – страстная,радостная воля к жизни – полное обновление». В этих словах – внутреннееощущение самого Шмелева – ощущение того, что есть Промысл и как он воздействуетна душу человека: ничего не страшно, потому что везде Христос. Вот наукрепление какого чувства направлено действие Промысла.
В 1930 – 1931 гг. Шмелевнаписал «Богомолье» — повествование о паломничестве к Троице-Сергию, ребенком,с тем же Горкиным, с отцом. В этой книге писатель рисует живое соприкосновениес миром святости. Он показывает, каким реально было старческое служениеподвижника, старца Варнавы Гефсиманского, описывает его труды. В «Богомолье»развернута картина паломничества в монастырь, к «преподобному» (Сергию) и«батюшке» (Варнаве), множества различных людей из разных слоев. Здесь предстаеткак 6ы вся верующая Россия: кто-то идет за исцелением физических недугов,кто-то — за указанием жизненного пути, и общая цель паломников — излечить,укрепить душу, «пообчиститься, совлечься грязи», или, как говорит Горкин,«подышать святостью». Вся книга — также отражение чисто |детского восприятиямира; в памяти мальчика остаются веселый перезвон колоколов, вкусный квасок,роспись «с медведем». Смысл монашеской жизни еще не доступен для пониманияребенка, но сердцем он чувствует реальное присутствие благодати: во времяпаломничества, пребывания в обители он испытывает ощущение праздника, небеснойрадости. Кульминация книги — и главная цель поездки — благословение у старцаВарнавы, воссозданное Шмелевым с признательной любовью. Он показал, каким былостарческое служение подвижника, описал его труды и деятельную любовь,изливавшуюся на всех, кто приходил к нему за советом и утешением. В памяти писателязапечатлелись свет  и ласка, исходившие от «батюшки — утешителя», сердечноеумиление, как бы расплавление своей гордыни и самости и внезапное исчезновениевсех душевных страхов и сомнений, о чем свидетельствовали все, кто встречался со. Варнавой. В «Богомолье», таким образом, Шмелев описал живое соприкосновениес миром святости. И это воспоминание оказалось спасительным для самогохудожника. «Работа над “Богомольем” спасла меня от пропасти, — удержала вжизни… О сем знала лишь ныне покойная моя жена»,— признавался он впоследствиив письме епископу Леонтию 24 мая 1949 г.
В «Богомолье» у Шмелева«много земного, бытового, обыденного – это правда. Но тема «Богомолья» — над-земная, над-временная», — пишет Дунаев. Богомолье – есть путь. Путьчеловека к Богу. Путь России – к Истине. «Аз есть путь…»(Ин. 14,6). Богомолье –путь Христов. Ильин о том писал: «Сила живой любви к России открыла Шмелеву,что он здесь утверждает и показывает, что русской душе присуща жаждаправедности и что исторические пути и судьбы России осмысляются воистину толькочерез идею «богомолья»… (29,6,390) Об этой идее Ильин сказал прекрасно и точно:«Богомолье! Вот чудесное слово для обозначения русского духа… русский человек,уходя к святым местам через леса и степи, «уходил» ко святым местам своеголичного духа, пробираясь через чащу своих страстей и через пустоты своей,религиозно еще не возделанной души…
Богомолье! Оно выражаетсамое естество России – и пространственное, и духовное… это ее способ быть,искать, оберегать и совершенствоваться. Это ее путь к Богу. И в этомоткрывается ее святость».
Русского человека,утверждает Ильин, вела по дорогам богомолья жажда праведности. А это естьотражение жажды Бога. В «Богомолье» Шмелев освежил в себе то, что вело егокогда-то в детские годы к преподобному Сергию и к старцу Варнаве. Жажда Бога –становится определяющим творчество Шмелева состоянием, которое уже нераздельнои неотступно владеет им при создании всех последующих произведений.
В 1932 – 1933 гг. Шмелевработает над романом «Няня из Москвы», на страницах которого раскрываетсяпроникновенный образ русской верующей старушки. В ней отразились новые духовныесостояния Шмелева отразились. Существенно новое в творчестве писателя — то, чтороман выявляет не просто «красоту народной души, запечатленную и во многихпредшествующих героях художника, но именно цельное православное мировоззрение,подлинно христианские взгляды на мир, человека и все происходящее с ним.
«Няня из Москвы» — романо чуде, совершенном Промыслом Божиим. Старая няня никакого чуда не совершает.Она лишь живет и действует, согласуясь со своею верою, — и эта вера творитчудеса. Вот о чем, по мнению исследователей, написан роман. Писатель осмыслетэто Начало, руководящее действиями человека, который передает себя верою своеюволе Творца. Роман «Няня из Москвы» — первое у Шмелева произведение, в которомполно воплотились принципы нового творческого метода. «Если понимать сказку некак некое волшебное неправдоподобие, то роман Шмелева – именно сказка», — пишетДунаев. Сказка – ложь, да в ней намек… Сказка – правда. История, которуюрассказывает няня своей давней знакомой, встреченной ею в Париже, — проста иодновременно многосложна. Она воспитывала в богатой семье либеральныхинтеллигентов свою любимую Катичку. Родители – неплохие люди, да «без царя вголове». Барин, известный доктор, — погуливал; барыня, глупая, истеричная, — томилась от безделья и ревности, что довело ее до злой чахотки. Сама Катичка,девица не слишком умная, но своенравная, капризная, отчасти тоже истеричная,кичилась своими красотой и образованностью, училась на актрису, не имея яснойцели в жизни. В пору разгула революционных событий 1917 г. родители вынужденыбыли уехать в Крым на лечение (где скоро умерли), а за ними – и дочь с нянею.Из Крыма, натерпевшись многих бед, они бежали от большевиков, долго скиталисьпо Европе, побывали в Индии, затем очутились в Америке. Катичка сталакинозвездою, но счастлива не была. Долгая история взаимоотношений ее с молодымчеловеком, с Васенькой, человеком характера прямого и благородного, начавшаясяеще в России, история любви и взаимного мучительства, составила стержневуюлинию всех событий, о которых повествует добрая няня. Васенька, еще в началевсей истории сватавшийся к Катичке, получил неопределенный отказ, затем ушел нагерманскую войну, воевал и в Белой Армии, после за границею прошел через многиебеды, но сумел завершить инженерное образование и также обосновался в Америке.
Истерзавшись, глядя нанесчастливую жизнь молодых людей, причиною которой был прежде всего вздорныйхарактер девицы, няня решается на отважный для ее лет и положения поступок: онаодна отправляется в Европу, чтобы добыть некое письмо, ставшее главным поводомдля раздоров между молодыми людьми. В итоге она устраивает все ко благу, самаже начинает готовить себя потихоньку к мысли о скорой смерти. Няня полнадеятельной любви и готовности самоотверженно служить ближним, ее главныестороны души – незлобивость и поистине христианское всепрощение и терпение.Центральное место в ее сознании занимает понятие греха, и все, происходящее сней, с окружающими она воспринимает в координатах: грех – наказание за грех –искупление его через страдание. Это относится как к отдельным людям, так и ксудьбе всей России. Ответ, который Шмелев мучительно искал долгие годы, пытаясьпонять, почему произошла русская катастрофа, он находит в христианском взглядена историю. По убеждению няни, все страшное, что случилось со страной, попущеноГосподом, чтобы «вразумить» россиян: «… душа-то уж разболталась, ни туда, нисюда … а так, по ветру. Уж к тому и шло. Только тогда, когда забыли про душу,нечистому сила-то дана!». В простых фразах няни открывается и великий смыслстрадания – то, перед чем прежде в недоумении останавливался Шмелев. ГолгофаРоссии оказывается заслуженной карой, необходимой для ее очищения ивоскрешения. Страдания очищают и приводят к Истине: теряя богатство, здоровье,герои романа обретают душу.
Теперь художник неотображает социальные типы, но пытается раскрыть «образ и подобие» Всевышнего вчеловеке, ищет не преходящее, на вечное. Он видит определяющими в поведении несоциальные, политические, экономические, биологические и прочие побуждения, но– духовное тяготение к Божией правде, жажду Бога, ищет освобождения отгубительного воздействия исторических обстоятельств, показывает человека внеистории, не во времени, а в вечности. Теперь: он хорошо видит все «гримасыжизни», но для него важнее укрытая под ними красота Бытия, т.е. правда Божия.
«Найдите сущность,повелевающую без насилия, без подавления человека, — жизнь расцветет чудесно –под всеми ярлыками, — писал он, определяя для себя смысл своего искусства, встатье «Пути мертвые и живые». – Я вижу только одну сущность:
Возрождение жизни наоснове религиозной, на основе высоконравственной, — Евангельское учениедеятельной любви».
Этапом духовного путиШмелева стала книга «Лето Господне» (часть 1 — 1927—1931, часть 2 и 3 —1934—1944). К ней вполне применимы евангельские слова «… если не обратитесь ине будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18,3). Чтобы как-тоутишить боль от созерцания поруганной, разоренной России, избавиться отмучительных картин пережитого кровавого кошмара, Шмелев обращается к годамдалекого детства. И там, отбросив весь багаж юношеских рационалистических идейи более поздних теорий и представлений, открывает заново то, что некогданаполнило и питало его душу. Он всматривается в себя самого, когда-то по-детскидоверчиво принявшего истину, и запечатлевает мировосприятие верующего ребенка.
В «Лете Господнем» Шмелевчрезвычайно полно и глубоко воссоздает церковно-религиозный пласт народногобытия. Он рисует жизнь людей, неразрывно связанную с жизнью церковной ибогослужением. Смысл и красота православных праздников, обрядов, треб, обычаев,остающихся неизменными из века в век, раскрыт настолько точно, что книга и вэмиграции, и дойдя до современного русского читателя, стала для многих верующихнастольной книгой, своеобразной энциклопедией. Кроме того, именно здесь,пожалуй, впервые в творчестве Шмелева раскрываются психологические переживания,эмоции, молитвенные состояния — душевно-духовная жизнь православногохристианина.
Но надо учитывать, чтоШмелев показывает жизнь именно детской души. В восприятии ребенка весьокружающий мир предстает просветленным, обоженным, где «ничего не страшно» и«всем хорошо». В духовной реальности, воссозданной Шмелевым, нет ужасов и зло6ы«мира сего», нет бесовских напастей и тяжких падений. Герою, по-детски«сокрушающемуся» о грехах, неведома жестокая «духовная брань», преодолениестрашных соблазнов, наполняющих окружающий мир. Главное, что открывает Шмелев вдуше ребенка,— чувство присутствия Бога, доверчивую любовь к Нему и надежду наНего во всем.
«И возвратился Иисус всиле духа в Галилею, разнеслась молва о Нем по всей окрестной стране. Он учил всинагогах их и от всех был прославляем. И пришел в Назарет, где был воспитан, ивошел, по обыкновению своему, в день субботний в синагогу, и встал читать. Емуподали книгу пророка Исаии; и он, раскрыв книгу, нашел место, где былонаписано: «Дух Господень на мне; ибо Он помазал меня благовествовать нищим ипослал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать плененным освобождение,слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господнеблагоприятное» (Лк. 4,14-19) На эти слова – как на раскрывающие смысл всегопроизведения, — указал сам автор: названием – «Лето Господне». В обобщенномкомментарии к данному евангельскому тексту читаем: «Евангелист, говоря, чтоХристос как только раскрыл книгу, так тотчас нашел нужный Ему отдел, очевидноэтим хочет отметить, что книга Исаии раскрылась не случайно на известном листе,а что здесь дело Божественного Промысла… Конечно, под этим «летом» разумеетсяМессианское время спасения для народа Израильского и для всего человечества».(21,155-156) То есть книга Шмелева есть книга о Промыслительной Божией помощичеловеку в деле его спасения. О пребывании в мире Христа – ради спасениячеловека. И не случайно начинается «Лето Господне» с Чистого Понедельника, сВеликого поста – с целебного очищения души через духовное переживаниесорокадневного поста Самого Спасителя перед началом Его проповедническогоземного служения, через переживание скорбной Страстной Седмицы, КрестнойЖертвы…
В ЛЕТЕ ГОСПОДНЕМукрепляется вера человека, питающая дух его и – ЛЕТО ГОСПОДНЕ – в Церкви.Шмелев показывает жизнь человека не в смене времен года, но в церковномбогослужебном круге – Человек идет по времени, отмеченному событиями церковнойжизни. Недаром и главы «Лета Господня» называются согласно тому: «Великийпост»… «Ефимоны»… «Благовещенье»… «Пасха»… «Троицын день»…. И все проходитчеловек: «Праздники», «Радости», «Скорби» — так обозначены основные части «ЛетаГосподня»
«Лето Господне» — повествование о вхождении в душу человека истин Православия.
«Горкин наставлял меня:
Православная наша вера,ру-сская – она, милок, самая хорошая, веселая! И слабого облегчает, уныниепросветляет, и малым радость. И это сущая правда».
Шмелев писал о книге«Лето Господне»: «В ней я показываю лицо Святой Руси, которую я ношу в своемсердце… Россию, которая заглянула в мою детскую душу».
У ребенка живет в душеощущение и сознавание личного общения с Богом, с миром святости, онвоспринимает все события церковной жизни как реальное взаимодействие человека итех, кто приходит на землю из ТОЙ жизни. Шмелев показывает, как впервые в душучеловека проникает сознание страшной тайны – бытия Божия.
 «Мне делается страшно. Ясмотрю на Распятие. Мучается Сын Божий! А Бог-то как же… как Он допустил?…Чувствуется мне в этом великая тайна – Бог»
Герой книги живет как бывне конкретного времени, все опирается лишь на время церковное, текущее покаким-то особым, неземным законам. Движение совершается от радостей к скорбям.От вступления в сознательный отроческий возраст – к смерти. К смерти еще несобственной физической, но к переживанию смерти – в прощании с умирающим отцом.Здесь, мы видим, раскрывается подлинно христианская кончина: через церковноеприуготовление к смерти в таинствах – к отхождению. Христианская кончина – игоре, и радость. Недаром в самый момент смерти отца мальчик погружается в некоерайское видение, в котором он встречается со здоровым и радостным отцом. Скорбьрасставания и радость ожидания новой встречи – там. Наверное, не было сомненийу Шмелева – как завершить повествование. Одним: зовом человека ко Всевышнему:
« Слышу –
…Святый … Без – сме – е –е – ертный …
Поми – и – и – и – илуй …на – а – а – ас.».
Так завершается ЛетоГосподне. Завершается невидимым вхождением в душу сознавания Горней правды.
Итак, можно сделать вывод««Лето Господне» — о русскости русского человека. А это особый предмет, — пишетДунаев в своей книге «Русская литература и православие», — и особенныминструментом отображенный. Чтобы воспринять это отображение, нужно иметьсоответствующее средство. Понять «Лето Господне» способен лишь русский человек,и православный. Для прочих – в ней много чуждого».
«Вот дар большогорусского художника… — писал об этой книге Ильин. – Книга, которая никогда незабудется в истории русской словесности и в истории самой России… Грань исобытие в движении русского национального самосознания… Сразу – художественныйи религиозный акт». (29,6,129)
В последнее десятилетиесвоего творчества Шмелев написал много статей о русских писателях, о судьбеРоссии, о Москве, о русском купечестве, статьи – отклики на события II мировой войны. Все они проникнутыправославным духом. Шмелев утверждает, что лучшие писатели России были глубокорелигиозными людьми, что Россию, Москву спасла от вражеских нашествий, отгибели именно глубочайшая непоколебимая вера русского народа. Раздумывая обудущем России в статье «Пути живые и мертвые», писатель выражал твердуюуверенность, что у России есть только один путь к спасению – путь религиозноговозрождения.Глава 3. Роман «Пути небесные»РазделI. История создания.
«Голова кружится отбездонности, когда думаю над «Путями небесными». Захвачен, на порой чувствуютрепет – удастся ли одолеть. Столько лиц, столько движения в просторахроссийских: ведь действия теперь в романе – поля, леса, поместья, городки,обитель, а всего главнее – ищущая, мятущаяся душа юной Дариньки и обуревающиестрасти – борьба духа и плоти». Война ворвалась в парижский дом Шмелева, когдаон работал над вторым томом романа «Пути небесные». Первый том увидел свет в1937 г. в издательстве «Возрождение». «Ведь я должен закончить свой путь, — закончить «Пути небесные», отчитаться перед русскими людьми. Я их завел, повел,вел… надо довести». «… мне надо завершить главное – Пути, я хотел бы гимнТворцу пропеть в полный голос». Последний роман должен был стать романомитогов. В «Путях небесных» выразилась определенная художественная эволюцияИвана Сергеевича. «Пути небесные» — это роман, как в старое доброе время, будтои не было XX века: с балами, любовными интригами,цыганами и мстителями, роковыми совпадениями.
В центре романа – судьбыскептика-позитивиста инженера Виктора Алексеевича Вейденгаммера и глубоковерующей, кроткой и внутренне сильной Дариньки – послушницы монастыря,покинувшей обитель, чтобы связать свою жизнь с Виктором Алексеевичем. Через страданияи радости, таинственными и непостижимыми мирским разумом путями эти героипроводятся к Источнику Жизни. Роман построен всецело на основе святоотеческойаскетической культуры, его внутренним сюжетом является «духовная брань» сострастями и помыслами, искушениями и нападениями темных сил. Вот содержаниеромана «Пути небесные» (1935-1947), последнего шедевра Шмелева.
Действие романаначинается черной мартовской ночью, когда созерцание звездного неба и скорбь онепознаваемости тайн мироздания доводят Вейденгаммера до потери сознания. Наодин микромиг перед ним разверзлись небеса и показали ему бездну бездн, на фонекоторой он увидел яркие, живые небесные пути в их движении и пересечениях. Оностро ощутил невидимую Силу, движущую все эти бесчисленные миры, и его охватилочувство беспомощности перед бездонным, непостижимым источником всех видимыхпутей движений. Для умственного изможденного героя это было непереносимым. Он вотчаянии выбегает на улицу, чтобы обрести равновесие. Там в ранний утренний часон натыкается на плачущую девушку – сироту Дарью Королеву, которая рассказываето пережитых невзгодах. Сцена происходит напротив Страстного монастыря, и когдаколокол забил, звоня к ранней обедне, девушка скрылась за дверями храма.
Под впечатлением встречис этой девушкой-ребенком Вейденгаммер наведывается в монастырь. Через год,когда умирает монахиня, взявшая Дарью под свое покровительство, девушкапокидает обитель и становится сожительницей Вейденгаммера. Шмелев ведет бывшуюпослушницу, променявшую христианскую любовь – анапэна земной эрос, чтобы жить с атеистом всоюзе, не освященном церковью. Даринька проходит через все мирские соблазны иудовольствия: она влюбляется в красивого, храброго офицера Вагаева, еесоблазняют богатства, слава и успех в свете, она чуть не становится добычейстарого развратника барона Ритлингера. И все-таки Даринька избегает падения.
А между тем драматизмпроисходящего сгущается: Вейденгаммер вступает в связь с венгерской певицей;барон Ритлингер кончает жизнь самоубийством после того, как раскрывается егогнусная роль в растлении детей; приходит известие о гибели Вагаева на войне стурками. Настроение тревожного ожидания усиливается пророческим, символическимсном Дариньки. Переживания героини разрешаются ее поездкой к старцу Варнаве,чей ответ направляет ее путь: она должна исполнить свой земной долг и житьрядом с Вейденгаммером, для которого она оставила духовную жизнь под защитоймонастырских стен.
Затем, уже во II томе, место действия переносится изМосквы под Мценск, где Дариньке и Виктору Алексеевичу «было даровано родиться».Именно здесь выполняет Даринька возложенный на нее долг – привестисомневающегося героя к Богу.
Общий тон II части романа более созерцательный иумильный, что мотивируется идиллическим окружением мценского имения. Поворотнымпунктом в миросозерцании Вейденгаммера становится вечер со звездным ливнем, чтоперекликается с завязкой, где в блеске звездного неба герою дается откровение –увидеть «живые небесные пути» и бездну бездн. Если в завязке Вейденгаммер отверготкровение, то в заключении он сознает, что из тупика неверия, из которого онхотел вырваться при помощи разума, выход один – вера, единственный ключ,отпирающий тайну космоса.
Роман И.С. Шмелева «Путинебесные» (I том вышел в Париже в 1937 году, II том – в 1948 г.) – уникальноеявление в русской литературе. Шмелев создал произведение, в котором жизньчеловека неразрывно связана с действием Божественного Промысла. О новаторстветворчества Шмелева в этом плане пишет Ильин. «И вот с тех пор как существуетрусская литература, впервые художник показал эту чудесную встречумироосвящающего православия с разверстой и отзывчиво—нежной детской душой.Впервые создана лирическая поэма об этой встрече, состаивающейся не в догмате,и не в таинстве, и не в богослужении, а в быту. Ибо быт насквозь пронизантоками православного созерцания.
Нужно сказать, чтоДаринька и Виктор Алексеевич – не вымышленные персонажи, а реальные люди.
Шмелев с документальнойточностью воссоздает историю их взаимоотношений. В заметках Ю.А. Кутыриной(племянницы Ольги Александровны Шмелевой), опубликованных в парижском журнале«Возрождение», сообщается, что Виктор Алексеевич Вейденгаммер был родственникомО.А. Шмелевой, братом ее матери. Шмелев, вероятно, встречался с Вейденгаммеромв Оптинской пустыни в 1900 – 1910-х гг., о чем свидетельствует первая фраза:«Эту чудесную историю – в ней земное сливается с небесным – я слышал от самогоВиктора Алексеевича, а заключительные ее главы происходили почти на моихглазах», как и последующие реплики автора («В.А. рассказывал…» и др.). Ссылаясьна ряд труднодоступных для российских исследователей источников, американскийлитературовед Ольга Сорокина в монографии «Московиана. Жизнь и творчество ИванаШмелева» (1987 г.) приводит факты, подтверждающие подлинность героев и событий,описанных в романе. В частности, свидетельство архиепископа Серафима (Иванова)о том, что Шмелев конфиденциально сообщил ему: герои «Путей небесных» являютсяотнюдь не вымышленными персонажами, а реальными лицами, жившими под теми жесамыми именами». Писатель рассказал о том,  как завершилась судьба этих людей:«… незаконная жена Вейденгаммера, Дарья Королева, погибла под поездом. СтарцемАмвросием из Оптиной пустыни было предсказано, что она должна искупить свойгрех незаконного супружества трагической гибелью на ее собственной рекеАмур-Дарье, Вейденгаммер был назначен в Туркестан для строительства железнойдороги, которую возле одной станции пересекала эту реку. Выйдя из поезда наэтой станции, чтобы сделать покупки, Дарья побежала к поезду, когда зазвенелтретий звонок, не заметив приближающегося локомотива, который сбил ее, отрезавобе ноги. Она умерла по дороге в больницу на мосту через Амур-Дарью. После еетрагической смерти Вейденгаммер принял монашеский постриг в Оптиной пустыни,где он прожил около 10 лет св. жизни.»
В сведении оВейденгаммере из рукописи оптинского иеромонаха Константина «Замечательныеслучаи в Предтеченском скиту Оптиной пустыни».
«… инженер-архитекторВиктор Алексеевич Вейденгаммер поступил в скит послушником 14 июля 1900 г., гдеон и умер 12 апреля 1916 г. … новая церковь в Предтеченском скиту былапостроена под его руководством.
Есть еще одноподтверждение достоверности событий, которые сформировали фабулу романа. Обэтом сообщает Александр Амфитеатров. «… похищение белицы из страстногомонастыря действительно приключилось около того времени. Скандал вышел громкий:похитителем был знаменитый присяжный поверенный Ф.И. Плевако. Не это липриключение взял И.С. Шмелев в основу своего романа. За что надо сказать вособину спасибо И.С. Шмелеву – это за бытовую картину страстного монастыря,ныне так безжалостно разрушенного большевиками». Амфитеатров высказываетпредположение, что Шмелев использовал для портрета персонажа «Путей небесных»князя Дмитрия Вагаева реальный прототип – лицо, похожее на этого «гусарчика»,чей крестный – знаменитый «хозяин Москвы» князь В.А. Долгоруков. ПрототипВагаева – тоже удалой повеса, прославленный многими дерзкими выходками.Действующие лица «Путей небесных» входят в шмелевский роман художественнопреображенными. Так, создавая образ Дариньки, Шмелев использует черты своейжены, ее тети и, возможно, некоторых других своих знакомых. В результате жеобобщенный образ Дариньки получился исключительно оригинальным, не похожим нина кого, — образ молодой женщины, чье очарование, привлекательность, духовнаясила и внутренний свет были такими, что могли просветить и преобразить героя.
В «Описании скитскогокладбища Оптинской пустыни», созданном иеромонахом Иосифом (Полевым) и монахомНиконом (Беляевым), мы находим ценную информацию о датах жизни Вейденгаммера:13.XII.1843 – 17.IX.1916, почти соответствующих хронологии в романе Шмелева – вмарте 1875 г. герою 32 года. Второй материал – фрагмент из воспоминаниймонахини Шамординского монастыря Амвросии. (Ею была написана (в 1940-х гг.)книга воспоминаний «Очерки из многолетней жизни одной старушки, которую Господьне по заслугам не оставлял Своею милостию и которая считала себя всегдасчастливой, даже среди самых тяжелых страданий».) Пожалуй, самое ценное впубликуемом отрывке – те удивительные факты из последних лет жизниВейденгаммера, не вошедшие в неоконченный роман Шмелева. Совершенно непостижимыпорой для мирского разума пути, которыми оптинский старец Иосиф приводил людейк спасению. Действия и слова старца кажутся со стороны страшными исоблазнительными: женщину, которая по церковным канонам была «блудницей» (жилабез венчания, с человеком имеющим законную жену), старец принимает в духовныедочери; или настаивает на поступлении Вейденгаммера в монастырь, не церковногочеловека, со словами: «Пей и кури, но так, чтобы никто не видал», а в итоге тотоканчивает жизнь «истинным монахом». «Пути небесные» открываются только людямсвятой жизни, какими были и оптинские старцы-подвижники, и старец ВарнаваГефсиманский, с которым встречаются персонажи романа. Данный фрагментвоспоминаний свидетельствует, что характеры и судьбы героев воссозданы Шмелевымвесьма близко к реальным прототипам. «Очерки…» подтверждают реальностьудивительной истории знакомства и любви Вейденгаммера к девушке, с которой онсвязал свою судьбу, и того нравственного перерождения, которое постепеннопроисходило с ним под влиянием ее кроткой и светлой личности. Роман Шмелеваобрался незавершенным и обрывается до знакомства героев с Оптиной пустынью, ноиз нескольких реплик в первых двух томах видно, что Шмелев предполагалвоссоздать последующие события и судьбы этих людей близко к тому, как онизапечатлены в публикуемом документе. Так, Виктор Алексеевич ведет свой рассказуже после смерти Дариньки и неоднократно упоминает о своем будущем духовномвозрождении: «много после, когда я изменился»; «только впоследствиипознал», зачем были назначены Дарье страшные испытания и что его грех искупалсяее страданием; вспоминает о словах, сказанных ему старцем Амвросием. Во второмтоме, описывающем начало жизни Виктора Алексеевича и Дариньки в Ютове,постепенно образуются все новые и новые нити, связывающие их с Оптиной и как быподготовляющие их приход туда. Ямщик, остерегающий приехавших героев, говорит,что его дядя ушел в Оптину в монахи, да и сам оказывается «удивительнообаятельный и верующий, в Оптину собирается»; девушка Настя намеревается вблагодарность за исцеление сходить пешком в Оптину; а Надя рассказываетДариньке, как она чудесно исцелена по молитвам старца Амвросия, и затемсообщает о случае, когда о. Амвросий не благословил молодую вдову выйти замужза одного помещика, сказав: «и без нас с тобой спасется».
Центральной для писателяв романе «Пути небесные» становится проблема спасения души человеческой. Черезпризму этой проблемы избирает автор фабулу своего романа. Все здесь подчиненосверхзадаче: глубочайшему исследованию темы судьбы человека. По своемухудожественному методу и философии «Пути небесные» согласуются с идеями французскихсовременников Шмелева – Франсуа Мориака и Жоржа Бернаноса – авторов религиозныхроманов, ориентирующихся на «Мысли» Блеза Паскаля: «… страдание человека безБога; величие человека с Богом». Немецкий литературный критик Виннифред Энглер,анализируя религиозную проблематику в творениях Бернаноса, писал: «… правда,что человеку дается наибольшая близость к Богу через молитву, когда сатанастроит ему самые лютые козни».
РазделII Жанровое своеобразие
Один из современныхисследователей А.М. Любомудров в статье «Православное монашество в творчестве исудьбе И.С. Шмелева» поставил вопрос о духовной литературе как самостоятельноморигинальном явлении в истории русской культуры. Вот как он пишет об этом:«Широко распространенное мнение, что русская классика проникнута «христианскимдухом», требует серьезных корректировок. Если понимать под христианством нерасплывчатый набор гуманистических «общечеловеческих» ценностей и нравственныхпостулатов, а систему миропонимания, включающую в себя прежде всего принятиедогматов, канонов, церковного предания, — т.е. христианскую веру, — то придетсяконстатировать, что русская художественная литература отразила христианство вочень малой степени».
Причины этогоисследователь видит в том, что литература Нового времени оказалась оторваннойот Церкви, выбрав такие мировоззренческие и культурные ориентиры, которые посути противоположны христианским. «Новая мирская культура, и в первую очередьлитература, рождались именно как антитеза церковной жизни», — поскольку воснове ее лежали просветительские взгляды, гуманизм, утопии социальнойсправедливости» — пишет историк культуры В.М. Вострецов.
Любомудров справедливоотмечает, что «писатели посещали иногда святые обители, просили совета,прислушивались, но в их произведениях мы не увидим духовных реальностей».
На последних научныхконференциях, посвященных творчеству И.С. Шмелева впервые было дано определениетворческого метода И.С. Шмелева как духовного реализма. «Единство начал –материального и духовного, бытового и религиозного – составляет основунационального самосознания в трактовке писателя»,- утверждает А.П. Черников встатье «Эстетика И. Шмелева». Исследователь предложил ввести применительно кпозднему творчеству понятие «духовный реализм», — исходя из определения, данногосамим писателем, который назвал свое последнее произведение «Пути небесные»«опытом духовного романа». Это находит подтверждение и в статье «Православныйбыт в творчестве И.С. Шмелева» как художественно-эстетическая категория» (авторА.Г. Грек: Луганск). В статье «Образ православной Руси в творчестве И.С.Шмелева и образ русской земли в древнерусской литературе» А.Е. Новиков(Череповец) отмечает, что такие произведения, как «Лето Господне» и«Богомолье», подобно «Слову о погибели Русской земли», помогают верить ввозрождение отчизны. Идея возрождения, связанная с обретением веры, звучит и вработе Л.Н. Кияшенко (Москва) «Христианская образность в творчестве И.С.Шмелева». «В мировосприятии Шмелева русский народ, родная земля и православнаявера слиты воедино» (), — пишет автор.
М.М. Дунаев выступил сдокладом «Промысел Божий в жизни и творчестве И.С. Шмелева». Писатель передаетнам свой духовный опыт, посвящает всю силу своего таланта раскрытию действияПромысла в мире. Промысел не есть «рок»: воля Божия действует в«соработничестве» с волею человека. Если рассматривать чудо с точки зренияВечности, а не времени, то оно предстает как событие естественное, толькопроисходящее не по законам поврежденного грехом земного мира, а мира Божиягорнего. Докладчик отметил, что Шмелев являет новый тип художественного видениямира. Это не классический реализм, с точки зрения которого все чудеса выглядятнеправдоподобно. Но следует назвать иначе, например – «духовный реализм», — говорил Дунаев.
В творчестве Шмелевараскрывается горняя реальность, время от времени проявляющая себя в нашемземном мире. Полнее всего это показано в романе «Пути небесные» — великом и ещене оцененном произведением русской литературы.
Своеобразиехудожественного метода Шмелева определило направление его жанровых поисков.
Писателя всегдаинтересовало творчество Достоевского. В статье «О Достоевском» (1949г.) Шмелевкасается проблемы жанрового своеобразия романов Достоевского. В романе «Идиот»,по мнению Шмелева, Достоевский «непроизвольно сделал попытку дать религиозныйроман. Эта попытка повторится решительней в «Братьях Карамазовых», где будутпоставлены вопросы не только социальные, но и высшего назначения. По егозаписям видно, что намечался новый роман с главным героем – Алешей, посланный старцемЗосимой «в мир».
Роман «Идиот» Шмелевсчитал «первоосновой в дальнейших опытах религиозного романа». В этой жестатье, размышляя о будущем русского романа, автор «Путей небесных» высказываетпредположение, что именно синтез нравственно-социального и религиозного романаявится новым направлением в искусстве. Сам же сделал в «Путях небесных» попыткусоздать духовный роман.
Творческий метод, которымпользуется Шмелев, невозможно воспринимать по привычным критериям реализма,отвергая духовный смысл отображаемой жизни. «Пути небесные» нельзярассматривать как жизненную правдоподобную историю. У Шмелева – реальностьдуховных исканий, а не обыденное правдоподобие.
Шмелев в своем методепостоянно как бы отталкивается от прежнего реализма, обозначая его многими цитатами,отсылками, напоминаниями. «Пути небесные» своего рода литературно-центрическоепроизведение: прямые упоминания, литературные аллюзии, реминисценции – сближаютобразы романа с произведениями русских писателей. Пушкин, Лермонтов, Тургенев,Тютчев, А.К. Толстой, Л. Толстой, Чехов…». Земные переживании Дариньки можно,например, обозначить через сопоставление ее с Татьяной Лариной (Даринька читаетроман Пушкина и отождествляет себя с его героиней). Так поступал в свое время иПушкин: исходное состояние Татьяны раскрыл через упоминание персонажейсентиментальных романов – и устремился дальше. Теперь то же делает и Шмелев.Почувствовать глубинное содержание творческого метода Шмелева также помогаетрассуждение одного из персонажей (самого автора, конечно) о духовном обликеДариньки:
«В ней была чудеснаякапля Света, зернышко драгоценное оттуда, от Неба, из Лона Господа.Отблеск Света, неведомыми нам путями проникающий в прах земной…какой-топрорыв случайный… «случайный» — для нас, конечно… Этот редчайший отсвет бываетв людях: в лицах, в глазах. Бывает чрезвычайно редко. …Вдруг блеснет тот отсветв искусстве, в музыке. Нездешнее, оттуда. В природе – знаем по житиям, — когда благословляет сердце «и в поле каждую былинку, и в небе каждую звезду». Впоэзии. У Пушкина… до осязаемости ярко. В русских женских лицах ловил я этототсвет. Рафаэли творили своих Мадонн, но вспомните… чувствуется плоть, с«любви» писали. В милых русских ликах улавливал я эти отблески святого,из той Кошницы, из Несказуемого пролились они каким-то чудом в великие просторынаши, и вкрапились. Эти золотинки Божества в глаза упали и остались. Кротость,неизъяснимый свет, очарование… святая ласка, чистота и благость. Черезстрадание дается...? Столько страданий было, и вот отлились эти золотинки, вБожий Свет. Зовут, напоминают, манят тайной. Вот это и светилосьв ней – вечное, из той кошницы» (1,5,65).
Задача обозначена, посути: показать, что везде – Христос.
Такого еще не было врусской литературе. Духовное здесь отображено как реальнейшее в бытии. Промысел(он назван Планом) определяет все. Поэтому явление умершей матушки Агнии,которая своим советом отвращает воспитанницу от духовного падения, в рамкахнового метода вовсе не воспринимается как метафора или условность или какгаллюцинация – но как реальность:
«Осиянная святым светом,исходившим от явленного лика, вознесенная радостью несказанно играющего сердца,Даринька услыхала: «а ты, сероглазая моя… в церковь пошла бы, помолилась…воскресенье завтра!» И стала гаснуть». (1,5,172) И спасение Дариньки от грехасамоубийства перед ее встречей с Виктором Алексеевичем той мартовской ночьюдается автором как реальное вмешательство надмирной святости в земную жизнь(глава «Чудесное» во втором томе) – явлением святителя Николая.
Состояние Даринькиписатель отображает не привычными приемами психологического анализа, ноопираясь опять-таки на мудрость святых подвижников:
«…Ей выпало искушение.С ней случилось, как говорят подвижники, «помрачение»: ее душа уснула.Это было как бы попущение, «во испытание». – И это было нужно. Страстноеувлечение народ метко определяет – «души не слышать». Подвижники именуютжестче: «озлобление плоти» или – «распаление страстей». Даринька говорила: «яужасалась – и бежала навстречу прелести», «вся я была изъята, какв страстном сне». Тут – явное искушение. Иначе нельзя понять. Как она,целомудренная, смиренная… — в ней ни на мизинчик не было ничего от «вакханки»!– могла до того забыться, что сама бежала навстречу прелести. И это втакое время, когда и менее стойкие воздержались бы» (1,5,192)
У Шмелева всему есть однотолкование, всему, вплоть до незначительных проявлений бытия: «Потому что … такназначено. … Назначено, известно от сотворения»(5,357). Это мнениевысказывается относительно ночного пения петухов. Здесь может возникнутьнедоумение, соблазн неприятия метода Шмелева. Ильин о том пишет ясно, кажется,и сам разделяя возникающие недоумения:
«Роман медленноразвертывается в «житие» и в «поучение». Житие преодолеваетсоблазны, а поучение преодолевает религиозную слепоту. К художествупримешивается проповедь; творческий акт включает в себя элемент преднамеренностии программы, созерцание осложняется наставлением». Ильин,для которого все в мире, разумеется, «назначено», недоумевает: да разве можнопонимать все иначе? Можно – и тем объясняется то, что читатель начинаетотвергать образную систему Шмелева. Чтобы ее воспринимать, необходимопереключение с уровня душевно-эстетического на духовный. Ведь Шмелев писал не роман,а духовный роман – как он сам предупреждал.
Проблема жанровогосвоеобразия духовного романа в научной литературе почти не изучена. Отдельныенаблюдения мы находим в работах Ильина, Дунаева, Любомудрова, и в высказыванияхписателя. Это позволяет выделить некоторые отличительные особенности духовногоромана. Для него характерен проповеднический пафос. В нем утверждаютсяопределенные нравственно-религиозные ценности как и высшие и непреходящие. Вдуховном романе внимание сосредоточено на судьбе отдельной личности в процессеее религиозного становления и развития. Кульминационными моментами в развитиисамосознания героев выступают ситуации, когда героям открывается Божий промыселотносительно судьбы их собственной или близких им людей. Развитие личностногоначала связано не процессом обособления или противопоставления личности отцелого, а с поисками гармоничного равновесия, единения с миром, в основекоторого лежат христианские ценности. Интрига, драматизирующая содержаниеромана, играет служебную роль, она подчинена логике возникновения, обострения иразрешения конфликтов, связанных с духовной жизнью и борьбой главных героев.Духовная жизнь героев дается как сложный противоречивый процесс. В вопросе очеловеке и мире противопоставляет универсальному пессимизму. Его пронизываетвера в человека и возможность выйти к вечным христианским ценностям и сделатьих опорой своего возрождения и духовного восхождения.
РазделIII. Система образов
В романе концепциячеловека представлена в русле русской религиозной философии. Так, Л. Шестовсчитает, что «человек принадлежит эмпирическому миру, в котором и в самом делегосподствуют законы, нормы, правила: но человек ищет свободы – он рвется кБожественному» (       ). Так и герои романа «Пути небесные» страдают,влюбляются, делают ошибки, раскаиваются… Но главное в их душах – порыв к Богу,к «путям небесным».
Стержневой фигурой романаявляется Даринька – дар Вейденгаммеру. И онапоистине, согласно постулату Паскаля, приводит героя к «величию человека сБогом».
Вот как пишет Любомудрово героине:
— Даринька – весьмаредкий в художественной литературе тип православного церковного человека.Шмелев раскрывает самые глубины духовной жизни героини, для которой вера – неидея, приложимая к жизни внешним образом, но обнова бытия, пронизывающая все еесуществование. Такой «характер» до Шмелева был, кажется, незнаком русскойклассике.
«Неотмирность» героини неозначает какой-либо психической ущербности или юродства. Напротив, она несет всебе устойчивость, душевное здоровье, умиротворение. Но центр ее личности, ееустремлений находится не в земном мире материальных забот, повседневной суеты,развлечений и чисто «душевных» переживаний, а лежит в иной области: «Этосвятое, что было в ней, этот «свет нездешний» — наполняли ее видениями,голосами, снами, предчувствиями, тревогами. Тот мир, куда она смотреладуховными глазами, — только он был для нее реальностью. Наше земное – сном. Иотсюда вечная в ней «тревога пробуждения» невиданное сопротивление земному».
Интересна точка зрения О.Сорокиной: «Даринька – звено, соединяющее два плана – светский и духовный, — вкоторых и развивается сюжет романа. Она катализатор, вызывающий в людях лучшее,и в то же время источник таинственных перемен в Вейденгаммере. Если уДостоевского в «Идиоте» герои – носители прекрасных начал – обречены, Шмелев показываеткрасоту как источник радости, облагораживания и спасения».
Главное в Дариньке – ееглубокая церковность. Отражение церковного бытия христианина, как ужеговорилось, — новое для русской литературы явление. Даже те герои уДостоевского, в чьих образах раскрыты многие аспекты христианскогомировоззрения и христианской этики, крайне слабо связаны с живым телом Церкви.Они размышляют о Боге, исполнены деятельной любви – но на страницах его романовони практически не совершают молитв, не участвуют в богослужении и как будто незнают о существовании церковных таинств.
Главным героем в романетакже является Вейденгаммер – типичный скептик-интеллигент 1870-х гг. (времядействия романа), «никакой по вере», чувственная натура, ценитель женщин, вначале романа хотел увести девушку для своего удовольствия. Это в чем-тообъединяет его – пусть на непродолжительное время – с Тоцким (из «Идиота»Достоевского), для которого Настасья Филипповна была объектом сексуальныхразвлечений. Но в лице Дариньки он встречается с новым, совершенно незнакомымему миром. Для него начинается путь прозрения, «путь из тьмы к свету», но этотпуть труден и мучителен, полон сомнений. В судьбе героя, несомненно, отразилисьчерты духовного пути самого Шмелева. А. Карташев свидетельствовал, что «насвоем кремнистом «пути небесном»» Шмелеву приходится преодолевать «вороха изалежи маленьких рационалистических, позитивистских сомнений — сомнений юношеской незрелой поры(       ).
Столкновение захваченногомирскими страстями материалиста с атмосферой чистоты и святости показаноШмелевым, например, в начале романа, в сцене прихода Вейденгаммера в Страстноймонастырь. Герой направляется в обитель с набором устойчивых мирскихпредставлений о монахах – ханжах и лицемерах, эгоистах и тунеядцах, тайныхобжорах и бездельниках. Эта неприязнь вызвана и собственной душевной нечистотойгероя, пытающегося оправдать свои низкие намерения. Представляя себя«искусителем», он с наслаждением предвкушает, как обманет старух-монахинь. Нонеожиданно для себя вместо «тунеядок» и «ловкачек» он встречает в обители такоймир благостной тишины, «целомудреный и благодатный», такие неподдельныесмирение, доверчивость и лучезарную доброту матушек, что у него «расплавляетсясердце»: «Я ощутил вдруг что все эти девушки и старухи выше меня ичище, глубже . Простые слова, самые ходячие слова, сказала матушкаАгния, но эти слова осветили всего меня, всю мерзость мою показали мне. Передомной была чистота, подлинный человек, по образу Божию, а я – извращенный обликэтого «человека» . То, темное, вырвалось из меня испарилосьот этих душевных слов». Благодаря Дариньке Виктор Алексеевич постепенно входитв мир православной культуры и с удивлением обнаруживает в нем глубинупрозрений, точность в понимании человечности. Он рассказывает о Дариньке: «Онапришла из иного мира, не искривленного. Воспитывала ее тетка, дьяконица-вдова,водила ее по богомольям, учила только церковному, Даринька знала все молитвы,псалмы, читала тетке Четьи-Минеи . Эта культура, с опытом искушений иподвигов из житий, с глубинной красотой песнопений … оказалась неизмеримоглубже, чем та, которой я жил тогда. С такой закваской она легко понимала вседушевные тонкости и «узлы» у Достоевского и Толстого, после проникновенныхакафистов и глубочайших молитв, после Четьи-Миней, с взлетами и томлениямиищущих Бога душ» (       ).
Таким образом, мы видим,что герой Шмелева проходит сложный духовный путь, во многом схожий свосхождением к вере самого автора и характерный для большинства русскихинтеллигентов того времени. Так, М. Гершензон сравнивает российскуюинтеллигенцию с евангельским бесноватым, указывает на традиционный путьисцеления – путь смирения и веры. (       ) Именно такой путь и проходитВейденгаммер, в конце книги становясь истинным христианином.
Другой герой романа –князь Вагаев, с головы до пят джентльмен, имеет все преимущества передВейденгаммером, влюбляется в Дариньку и предлагает ей замужество. Даринькасрывает с него маску маститого ловеласа и открывает доброго, искреннего, впервыеполюбившего мальчика. Он явился средством искушения героини, но глубокаяжалость Дариньки к Вейденгаммеру побеждает все сметающую страсть к Вагаеву и вконце романа переходит в оздоровляющую, прочную любовь.
И еще один персонаж,барон Ритлингер, тоже влюбленный в Дариньку, пытается с помощью светской сводниПани обрести ее склонность сочувствием к ней. дорогими подарками в токритическое время, когда Вейденгаммера, увлеченного певицей, нет рядом сгероиней. Но красота неподкупна, и происки барона напрасны. Барон – дьявол всветском облике – играет, казалось бы, почтенную роль благотворителя – патронасиротского дома для девочек. Его настоящее лицо раскрываетсясверхчувствительной Дариньке на балу на один миг, после чего она теряетсознание.
Совершенно особеннойявляется фигура старца Варнава. Встреча с ним героини играет важнейшую роль и вее судьбе, и в общем действии романа. В критическую минуту, близкая к отчаяниюот тяжести собственного греха, Даринька бросается к о. Варнаве, и тот в беседес нею не только утешает ее, но и распутывает клубок гнетущих ее сомнений ипредуказываетет путь – терпеливо нести свой крест, не оставлять ВиктораАлексеевича. Слова старца обладают силой, и Даринька свято хранит их в своемсердце. В последующем развитии романа это благословление о. Варнавыподдерживает, вдохновляет и вразумляет Дариньку. Доверие к старцу, послушаниеему дают ей силы перенести скорби. Советы старца оказываются очень точны имудры. Они определяют единственно истинную позицию, не оправдывая беззаконныйбрак, но призывая обоих героев к терпению и духовной высоте. Понимая это,Даринька отвергает попытки Виктора Алексеевича как-то упростить их смысл,оправдать себя и облегчить свою совесть. Невозможность обвенчаться сВейденгаммером для Дариньки – постоянноя и огромная мука, но на попыткииспользования авторитета старца для оправдания незаконного брака следует весьмарезкий ответ: «Не благословлял!… — вскрикнула Даринька – Не знаешь ты егостраданий за мой грех! Не знаешь, почему так… но так надо… почему-то надо! Этопосле откроется, почему так!.. он знает седрцем! … он провидит…»
Как лейтмотив проходитчерез весь роман проходят образы неба, звезд, «космической бездны»,подчеркивается красота, бесконечность, непознаваемость тайны мироздания. Черезэто показывается ограниченность возможностей человеческого разума, науки.
Таким образом, в романерассматриваются типы людей, различные по своим духовным и нравственнымвзглядам. Через их искания, надежды, радости и разочарования писательпоказывает непростой, многоступенчатый путь к Богу и приводит читателя к выводуо том, что только этот путь является единственно правильным
РазделIV. Проблематика.
Роман «Пути небесные» — итог нравственных и религиозных исканий И.С. Шмелева. В нем доминирующимиявляются важнейшие вопросы духовной жизни: мотив пути, мотив молитвенногослужения, смирения, Промысла Божия, искушения и греха. Центральное местопринадлежит образу пути, одному из основополагающих в христианской философии(религии). Шмелев в своем романе опирается на традиционные для христианствапредставления о пути: «Укажи мне, Господи, пути Твои и научи меня стезям Твоим.Направь меня на истину Твою и научи меня, ибо Ты Бог спасения моего; на Тебянадеюсь всякий день» (Пс. 24, 4-5), «На пути откровений Твоих я радуюсь, как вовсяком богатстве. О заповедях Твоих размышляю, и взираю на пути Твои» (Пс.118,14-15), «Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, говоритГосподь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Моивыше мыслей ваших». (Ис. 55, 8-9)
«…Велики и чудны делаТвои, Господи Боже Вседержитель! Праведны и истинны пути Твои, Царь святых!»(Откр. 15,3)
Шмелев отыскивает выходиз земных тупиков к путям небесным, к путям Божиим. Крайние точки того пути,который одолевают герои романа, Даринька и Виктор Алексеевич, обозначены ясно:тьма и свет, грех и духовная чистота. Писатель сознал сопряжение этихкрайностей  в душе человека еще в романе молодости («История любовная»). Вписьме П.Д. Долгорукову от 3 марта 1941 г. он указал как на важнейшее в романе:«…всего главнее – ищущая и мятущаяся душа юной Дариньки и обуревающие страсти –борьба духа и плоти». Это же высказано в самом романе словами ВиктораАлексеевича: «Не раз находил я ее в беспамятстве в ее моленной. Мне иногдаказалось, что в ней как бы рождался новый человек… как бы звено – от нашегоземного – к иному, утонченному, от плоти – к душе».
Этот роман – во многомуникальное явление в русской литературе. В нем показана жизнь человеческойдуши, руководимой божественным Промыслом и ведущей «духовную брань» с силамизла. Социальность, хотя и отчетливо выраженная, играет вторичную, внешнюю роль;роман также невозможно определить ни как философский, ни как психологический.Вместо столь привычного для классики психологизма, мы встречаем здесь отражениеименно духовной жизни души. (Согласно христианской антропологии, человексостоит из телесной, душевной – ее и отражает психология – и духовной сфер).
В основе раскрытия судеби характеров героев лежит святоотеческая духовная культура, православноеаскетическое мировоззрение – те традиции, которые оставались чуждыми длясекуляризированной светской культуры XIX – XX вв.
Весь художественный мир«Путей небесных» пронизан атмосферой монастырской жизни, ориентирован на нее.Героиня романа, Даринька – сирота, с детства воспитывавшаяся в строгойцерковной дисциплине, ставшая послушницей Страстного монастыря в Москве. Хотяона и вышла из обители, связав свою судьбу с Виктором Алексеевичем, но и в мируосталась по сути «без ряски, а монашка». Это определяется не только тем, чтоона сохранила глубокую любовь к своей обители, часто навещает матушек инаставниц или совершает паломничество в Троице-Сергиеву Лавру. Дело в самойсути ее духовной жизни, ее внутреннего мира. В православии монашество и жизнь вмиру направлены к одной цели – соединению с Богом, имеют один идеал. «Каждыйхристианин должен, если того пожелает Господь, отказаться от любых земныхсвязей и привязанностей, и даже от своей жизни. Монашеская жизньотличается поэтому от общехристианской не каким-либо особым качеством, а толькоособой, не всем доступной напряженностью в устремлении к Богу», — утверждаетепископ Александр (Семенов Тян-Шанский) в своем «Катехизисе». И в этом смыслекаждый православный, ищущий Царства «не от мира сего», является в какой-тостепени «монахом без ряски», иноком (т.е. «иным» этому миру), или, как говорято Дариньке, живет «и без обители в обители».
Архитектонически романпредставляет собою вполне законченное целое. Правда, Шмелев хотел написать итретью часть, где должно было происходить моральное совершенствование героя игероини, на что намекает концовка II т. романа: «С того часу жизнь их получает путь. С того глухого часу ночиначинается «путь восхождения», в радостях и томлениях бытия земного».
Фабула романа, как всегдау Шмелева, захватывающая, полная неожиданностей и совпадений, становится дляверующего человека предначертаниями.
Воцерковленное бытиевпервые широко вошло в литературу в книге Шмелева «Лето Господне». В «Путяхнебесных» оно получает углубленное выражение. Для Дариньки молитва становитсяпервым и главным делом жизни. Она стремится к тому, чтобы иметь постоянное«памятование Бога», хотя до достижения этого ей еще очень далеко. Молитва вромане Шмелева представлена не как сентиментальные вздохи, жалобы наобстоятельства жизни или средство самоутешения. Попытки классиков показатьмолитвенные состояния человека (например, романы Толстого, Тургенева,Салтыкова-Щедрина) были неудачны именно потому, что подменяли подлинныйдуховный христианский опыт психологическими схемами. Молитва в «Путях небесных»раскрывается как труднейшее дело, как настоящий подвиг. Даринька вспоминает: «Вту ночь сколько я становилась на молитву, но не могла побороть мечтания»;«Матушка мудро меня наставила. «А ты повздыхай покорно, доверьсяГосподу, даже и не молись словами… оно и отметется». И я получила облегчение».
Но Даринька знает идругой, противоположный опыт: «…мысли не отметались, мучили. И чем напряженнеймолилась, не разумея слов, налетали роями мысли, звуки. Она гнала их, стараласьзаслонить словами, напрягалась, — и слышала голоса и пение: все, что видела этидни, повторялось назойливо и ярко. И, помня, — «егда бесы одолеваютпомыслы», стала читать «запрещальную». Горячо молилась, страстно, нострастные помыслы одолевали до исступления». Здесь мы видим одно иззамечательных по точности описаний внутренней борьбы человека с искушающимипомыслами. Пожалуй, ни в каком другом художественном произведении не раскрытастоль глубоко и точно суть православной аскетики – науке о невидимой борьбе сострастями и помыслами, с тяжестью плоти и мирскими соблазнами.
Шмелев на протяжениивсего романного действия прослеживает, как в событиях жизни человека действуетсоблазн, и как ведет человека промыслительная воля. Даже попущение соблазну,греху становится необходимым: как побуждение к тем внутренним усилиям, безкоторых невозможно достижение «путей небесных» (Мф. 11,12). «Не грех тут, анужно так, для чего-то нужно».
Красноречивы названияглав первого тома «Искушение», «Грехопадение», «Соблазн», «Наваждение»,«Прельщение», «Злые обстоятельства», «Обольщение», «Метание», «Дьявольскоепоспешение», «Отчаяние», «Прелесть» … А с другой стороны — «Вразумление»,«Послушание», «Преображение»… Сами названия эти непреложно утверждают: жизньчеловеческая постигается только через религиозные понятия. Шмелев вновьиспользует здесь свой любимый прием: кратким напоминанием какого-то текстараскрыть смысл повествуемого через воспоминание этого текста. Несомненно, онзаставляет, например, вспомнить утреннее молитвенное правило (молитву св.Макария Великого): «… и молюся Тебе: помози ми на всякое время, во всякойвещи, и избави ны от всякия мирския злые вещи и диаловьского поспешения, испаси мя, я введи в Царствие Твое вечное». Введение в царство – совершаетсялишь «путями небесными».
Но вначале одолеваютсяпути «земные», пути вхождения греха в душу человека. Грех – Шмелев показываетэто в подробностях – проходит все стадии, от «прилогов» через сосложение,внимание, услаждение, пожелание… «Дело в том, — писал, обобщая святоотеческуюмудрость, архимандрит Киприан (Керн), — что грех не приходит к нам «вдруг»,«откуда ни возьмись», «неожиданно». Он проходит свою «естественную стадиюразвития» в душе человека, точнее зарождаясь в уме, он проникает во внимание, вчувства, в волю и, наконец, осуществляется в виде того или иного греховногопоступка». Именно это мы видим в первом томе «Путей небесных».
Начальный подступ когреху вполне невинен: «Она полюбовалась на рысака, на низкие беговые саночки — игрушку, новенькие, в лачку, на завеянного снежной пылью статного черномазогогусара, в алой фуражке, в венгерке-доломане, расписанного жгутами-кренделями, скалымажками на штанах, — подмятая шинель мела рукавом по снегу, — невиданноепраздничное пятно. Это был чудесный «игрушечный гусарчик», какими, бывало,любовалась Даринька в игрушечных лавчонках, только живой и самый настоящий».Оказывается, этому прилогу был еще дальний «знак» — в детстве.
После глубоко духовногопереживания в Рождество – Даринька оказалась отданною во власть искушений: «Стого дня Рождества Христова, — писала она позднее, — начались для меняиспытания наваждением, горечью, соблазном сладким, дабы ввести меня, и без тогогрешную и постыдную, в страшный грех любострастия и прелюбодейства». (1,5,86)«ей стало чего-то стыдно» (5,88), когда красивый гусар прислал ей на домпрекрасные цветы.
Затем начинаетсясосложение: соблазнительные речи Вагаева привлекают Дариньку, занимают еечувство: «Дариньке было страшно и приятно слушать, она на него взглянула,молящим, пугливым взглядом». (1,5,103) Затем все более растет внимание кискушению, отдающее душу в его власть. Она вспоминает после: «Грех входил вменя сладострастной истомой. И даже в стыде моем было что-то приятное, манившеенеизведанным грехом. Ослепленная, я не хотела видеть знаков сберегающих. А онипосылались мне. Я чувствовала их, но не хотела видеть, мне было неприятновидеть».( 1,5,110) Это уже то, что на языке аскетов именуется «услаждением»,порабощающим душу.
Этому состоянию сопутствуетпредчувствие недоброго, но тяга к греху уже слишком сильна. Настолько сильна,что препятствует молитве, мешает всему, прежде привычному и успокоительному:«…В этом что-то захватывающее, ликующее, сладко- томящий грех. Неприятное ещебудет, будет, — томило сердце.
Даринька заставила себявойти в «детскую», помолиться. Затеплила угасшие лампадки, прочла зачинательныемолитвы, — и не могла молиться: что-то мешало ей. Спрашивала с мольбой,растерянно, — «Господи, что со мной?» — но мысли бежали от молитвы. Взглянулаистомленно на зачатую по бархату работу – вышивание – на неоконченный василексинелью, плат на ковчежец с главкой великомученицы Анастасии –Узоразрешительницы, подумала – не сесть ли за работу? – и не могла. Томило ееукором: какая стала!» (1,5,117)
После новых встреч сгусаром Даринька – во власти пожелания: «Даринька не молилась на эту ночь. Нераздевалась, она пролежала до рассвета, в оцепенении, в видениях сна и яви,сладких и истомляющих».
Искушение достиглокульминации: «Вагаев обнял ее и привлек к себе. Она, словно не слышала, — неотстранилась, почувствовала его губы и замерла. Что он шептал ей – не помнила.Помнила только жаркие губы, поцелуи. Светились редкие фонари в метели, пылалищеки, горели губы. У переулка она сошла, долго не выпускала его руку, слышала –«завтра», «завтра», и повторяла – «завтра»…» (1,5,209)
Даринька вошла всостояние прелести, того состояния, когда в самообольщении человек мнит себядостигнувшим высокого духовного состояния, по истине же – совершает падение. Даринькавообразила себя, как бы «духовно повенчанной». Ну да, с Димой. Тут сказаласьвосторженная ее натура, ее душевное исступление. Подобно ей, юные христианкирадостно шли на муки, обручались Небесному Жениху. Тут духовный ее восторгмешался с врожденной страстностью. И вот, искушающая прелесть, как быподменилась чудом. В метельной мгле, как она говорит, — «без темноты и света,будто не на земле, а в чем-то пустом и НИКАКОМ, где хлестало невиданным снегом,как бы уже в потустороннем, ей казалось, что она с Димой – Дария и Хрисанф,супруги-девственники, презревшие «вся мира сего сласти», и Бог посылает имвенец нетленный – «погребстися под снежной пеленою, как мученики-супруги былипогребены «каменем и перстью». Восторженная ее голова видела в этом «венчании»давно предназначенное ей. Да, представьте … и она приводила объяснения! Ейказалось, что Дима явился ей еще в монастыре, в лике …Архистратига Михаила! Вметели, когда она забылась, вспомнился ей, — совсем живой, образ Архистратигана южных вратах у клироса … Воевода Небесных Сил, в черных кудрях по плечи, сзадумчиво-томными очами, в злато-перистых латах, верх ризы киноварь, исподлазоревый… — вспомните лейб-гусара: алое – доломан, лазурь – чикчиры! – сженственно-нежной шеей, с изгибом чресл — привлекал взор Дариньки.Она призналась, что в этом духовном обожании было что-то и от греха. Раз онадаже задержалась и прильнула устами к золотому ремню на голени. И вот, этот «игрушечный гусарчик» и крылатый Архистратиг – соединились в Вагаеве, с в метелиоткрылось в Дариньке, что назначено ей судьбой «повенчаться духовно» с Димой!»(1,5, 209-210)
Само чувственное влечениек Архистратигу – сродни тем экзальтациям, которые мы знаем по жизнеописаниямнекоторых католических святых (Тереза Авильская). Только православная Даринькане может не ощутить в том «что-то от греха». И как удивительно соединились всоблазне детская греза об игрушке ( вот когда стал понятен тот «знак») ивлечение к чувственному изображению Архистратига – породивши прелесть.Лишь от «поступка» оказалась ограждена Даринька промыслительным «случаем».
Постоянно напоминаетсяавтором: все совершается по некоему «Плану», во всех событиях действует иощущается «благостная Рука». Хотя человек то не всегда сознает, сознавание жедается но силе веры. «Эта ночная встреча на Тверском бульваре стала для ВиктораАлексеевича переломом жизни. Много спустя, перед еще более важным переломом, онпризнал в этом – «некую, благостно направляемую Руку». Но в то раннеемартовское утро, на Страстной площади, случившееся представилось ему толькозабавным приключением». (1,5, 31)
Позднее, осмысливаяпроисшедшее, он не сомневаясь признает: «Меня вело. Иначе нельзя и объяснитьтого, что со мной случилось».( 1,5, 35)
Старая монахиня,призревшая Дариньку в трудное для той время, разъяснила герою смысл этого«ведения» и этого «пути».
«Он сказал, обращаясь кматушке Агнии, что он очень рад, что благой случай устроил все. Старушкапоправила: «Не случай, батюшка, а Божие произволение … а случай – и слово-тонеподходящее нам… — и улыбнулась ласково». (1,5, 39)
Даринька это ощущаетболее чутко: «Я поняла, что это Господь велит мне не покидать его, больная унего душа, жаждущая Дух» (1,5, 54)
Вот смысл всего: датьутоление жажды Духа: человек несет ее в себе, да сам своими усилиями прояснитьдля себя то не может. И обретает то и через духовные радости, и через печали,искушения.
«Только много спустяпознал я, что по определенному плану и замыслу разыгрывалась с нами как быбожественная комедия, дух возвышающая, ведущая нас к духу Истины… твориласьмуками и страстями, и темные силы были попущены в игру ту» (1,5, 149)
«Все эти дни складывалисьтак, чтобы смутить душу Дариньки, оглушить: события налетали и кружили, недавая одуматься, — «сбивали ее с пути». А невидимо для нее складывалось совсеминое, — выполнялось назначенное, «чертился план» (1,5, 167)
С развитием событий смыслстановится все проясненнее:
«Во всем, что случилось сним и с Даринькой, виделся ему как бы План, усматривалась «Рука ведущая», — даже в грехопадениях, ибо грехопадения неизбежно вели к страданиям, а страданиязаставляли искати путей» (1,5, 183)
Шмелев не устаетнапоминать именно об этой таинственной предначертанности бытия, развитиекоторого постоянно подправляется разными средствами, включая попущение темным силам:
«В те дни он еще и недумал о Плане, о «Чудеснейших чертежах», по которым творится жизнь, и о техсилах, которые врываются в эти «чертежи» или попускаются, чтобы их – длячего-то – изменить. Но даже и в те дни чувствовалось ему, что совершается что-тострашное» (1,5, 248)
Вот смысл одного изпопущений: Виктор Алексеевич вызывается в Петербург по делам и различными«случайностями», в том числе и попущенным греховным увлечением, удерживаетсятам надолго, тогда как Даринька остается наедине со своими искушениями: «Теперьв этом вижу я некое попущение. Надо было удержать меня в Петербурге. Надо было,чтобы Даринька была предоставлена в борьбе с искушениями только одной себе».(1,5, 251)
И начало сознаваниясмысла всего начинается в тот момент, когда Даринька рассказывает ВикторуАлексеевичу о своих соблазнах и борьбе с ними, а он – «как будто виделсостязание и игру сил в этой «божественной комедии», где разыгрывалось почьей-то воле, по внутреннему невидимому плану – страдание о счастье, и темныесилы были попущены в ту игру. Эта «игра», как выяснилось потом определенно,была необходима, чтобы направить шаткие жизни … к определенной цели, — направить «небесными путями». (1,5, 254)
Если Даринька борется ссоблазнами, с грехом, то Виктор Алексеевич прежде должен одолеть своемаловерие, которое вначале постоянно подчеркивается автором во многихподробностях: у него в доме нет икон, он лишь из снисхождения к Даринькеисполняет те или иные обряды и т.д. В его судьбе точно  отразилась соловьевскаясхема: в детстве живший церковно, он затем стал никаким по вере» (1,5, 19) итолько под влиянием Дариньки, направляемый Промыслом, он возвращается на «путинебесные».
В осмыслении начальнойсудьбы Виктора Алексеевича Шмелев соприкасается с давнею для русской культурыпроблемы – с противостоянием рационального начала и веры в человеке.
Увлечение искусственныминауками привело к нигилизму, доводившему его «до кощунства, до скотскогоотношения к религии» (1,5, 19) Рассудок не мог привести к иному результату, кактолько к возрастанию в гордыне: «В нем нарастала, по его словам, — «похотливая»какая-то жажда – страсть все решительно опрокинуть, дерзнуть на все самое-тосвященное… духовно опустошить себя». Он перечитал всех борцов за свободу мысли,всех безбожников – отрицателей, и испытал как бы хихикающий восторг» (1,5, 19)
Шмелевский анализ точен:гордыня ведет к жажде деятельного самоутверждения, реализуемого черезотвержение всего самого священного, и по истине это становится только бесовскоютягою к духовной пустоте. На такие прозрения был способен прежде одинДостоевский. А вот этот – «хихикающий восторг» — образ, свидетельствующий оглубочайшем проникновении в бездну душевную.
Результатом всех этих«хихиканий», отвержений и опустошений – стала его собственная семейная драма:наслушавшись рациональных рассуждений о «физиологическом зове отбора», женаВиктора Алексеевича вскоре осуществила теорию на практике, нарушив супружескуюверность, тогда как он сам оказался не на высоте «передовых идей» и разорвалотношения с нею.
Увлекшись затемастрономией, невер-скептик пережил однажды некое подобие смутного прозрения вкакую-то неведомую небесную тайну, неясное ощущение существования особыхнебесных путей, «бездонной бездны бездн»:
«… В блеске раздавшегосянеба огненно перед ним мелькали какие-то незнакомые «кривые», живые, друг другасекущие параболы… новые «пути солнц», — новые чертежи небесной его механики.Тут не было ничего чудесного, конечно, — рассуждал он тогда, — а просто –отражение света в мыслях: мыслители видят свои мысли, астрономы – «путипланет», и он, инженер-механик, мог увидеть небесные чертежи – «пути». Но ещеиное, иное, увидел он: «бездонную бездну бездн», — иначе и не назвать». (1,5,23)
Эта «бездна бездн» сталадля него тем неразгаданным еще намеком, который раскрылся лишь впоследствии.
Вейденгаммер терпитпоражение в поисках «причины всех причин». Его разум, получивший выучкунаучного скептицизма, не позволяет ему назвать эту «причину» Богом, ВсемогущимСоздателем. Как Фауст при видении Духа Земли, Вейденгаммер теряет сознание,когда ему открывается бездна бездн. Если Фауста от самоубийства спасает хорангелов, апостолов и мироносиц во время пасхальной службы, Вейденгаммер как быоживает при ударе колокола Страстного монастыря, зовущего к ранней обедне.
В своих сомнениях инедоверии к Богу и церкви Вейденгаммер в начале романа сродни Ивану Карамазову,в конце же, в заключительной сцене, он испытывает чувства, похожие на ощущенияАлеши Карамазова, который, размышляя о будущем, любуется Млечным путем (послесмерти отца Зосимы), а Вейденгаммер восхищается звездным ливнем..
Нет ничего случайного инесущественного в сознании мастера. «Первые догадки, первый толчок кдальнейшему – получил герой после наблюдения за звездами. И недаром позднее онвдруг внял небесную Тайну, постиг промыслительную предначертанность своей жизни– слушая в храме, а затем повторяя и вне его, — слова Рождественского тропаря:«…звездою учахуся… Тебе кланятися, Солнцу Правды…» (1,5, 83)
Как последовательныйнигилист, он вскоре скептически отверг смутно забрезжившее в сознании: «Ничегоне откроется, а … «лопух вырастет». Верно сказал тургеневский Базаров!…» — проговорил он язвительно». (1,5, 26)
Более того – даже грех,начало «темного счастья» Виктора Алексеевича и Дариньки, имел промыслительныйсмысл. «Сияющее утро моя, когда случилось «неповторимое и роковое», — ВикторуАлексеевичу только впоследствии открылось, что это было роковое, — явилось вего жизни переломом: с этой грани пошла другая половина его жизни, — прозрение,исход из мрака. Уже прозревший, много лет спустя, прознал он в том утре – «утрожизни», перст указующий: то было утро воскресения, «недели о слепом», шестой поПасхе. Так и говорил, прознавши: «был полуслепым, а в это ослепительное утроослеп совсем, чтобы познать Свет Истины». Если бы ему тогда сказали, что черезгрех прозреет, он бы посмеялся над такой «мистикой»: «что-то уж о-очень тонко и… приятно: грешком исцеляться!» Невер, он счел бы это за кощунство: осквернитьневинную юницу, уже назначенную Богу, беспомощную, в тяжком коре, — и черезнадругательство прозреть…! Много лет спустя старец Амвросий Оптинский открылему глаза на тайну» (1,5, 49-50)
Но свободен ли в этомследовании Плану человек? Не марионетка ли он, ведомый Рукою, пусть иблагостной? Во-первых, и Шмелев это постоянно подчеркивает, Промысел постояннооставляет за человеком возможность выбора между грехом и чистотою. Даже когдачеловек как бы в полной власти у искушающих темных сил, он может мипротивостоять, призывая в молитве помощь Божию. Попущение необходимо дляодного: для укрепления человека в смирении. Во-вторых, человеку свыше постояннодаются некие «знаки», которые помогают ему провидеть смысл событий и темсвободнее проявлять собственную волю (слепец имеют меньшую степень свободы).Эти знаки не есть принуждение к действию, но подсказка, как пониматьпроисходящее. Свобода же человека остается несвязанной. Но понимать, прозреватьте «знаки» не вдруг дается.
«- И она, и я, — оба мыбыли в помрачении…, — рассказывал Виктор Алексеевич, — Помрачение… — это очень верно.Есть в монастырском обиходе так называемое «прощение», когда братия, поокончании великого повечерия, просят у предстоятеля прощения, расходясь покельям: «прости мя, отче святый, елика согреших … душею и телом, сном иленостию, помрачением бесовским…» В этом прощении нащупана глубочайшимизнатоками духовной сущности главная наша слабость – духовная близорукость наша.Мы почти всегда пребываем в «помрачении», как бы без компаса, и сбиваемые сверного пути. Прозреваем ли смысл в мутном потоке жизни: Мы чувствуем лишь мигии случаи, разглядываем картину в лупу – и видим одни мазочки. И часто готовычитать отходную, когда надо бы петь «Воскресе», — и обратно. Люди высшейдуховности острым зраком глядят на жизнь, провидят, и потому называют иных изних прозорливыми. Они прозревают смысл. Поздно, правда, но и мы с Даринькойнаучились смотреть … страданием нашим научились. А в те дни оба мы были впомрачении, даже – в «бесовском помрачении». (1,5, 167-168)
Промысл осуществляется,человеку же даются «знаки», недвусмысленно раскрывающие ему духовный смыслпроисходящего, да не всегда человек узнает их. Вот «знаки», некоторые из них,из тех что были посланы героям книги.
Встреча Дариньки иВиктора Алексеевича происходит в ночь на Великий понедельник, т.е., по церковному,в начале самом Страстной седмицы. Эта встреча происходит возле Страстногомонастыря. Когда Виктор Алексеевич входит вслед за Даринькой в собор, он слышит: «Чертог Твой вижу, Спасе мой, украшенный… и одежда не имам, да вниду в он…»Да, он еще далек от Церкви, но он уже просит неосознанно, подпевая хору:«просвети одеяние души моея, Светодавче…». (1,5, 30)
Порою человек не хочетзамечать предостережение свыше, влекомый сладостью греха.
Даринька призналасьпозднее о том времени, когда она была накануне своих искушений-соблазнов:«ослепленная, я не хотела видеть знаков оберегающих. А они посылались мне. Ячувствовала их, но не хотела видеть, мне было неприятно видеть». (1,5, 110)
О том же рассказывает иВиктор Алексеевич: «… Судьба наша начерталась «Рукой ведущей». А мы непримечали, спали… Только после стало мне много понятно, и я привычно изобразилна неизменном чертеже все знаки – указания оттуда и был потрясен картиной. Нет,не верно, что мы не примечали. Даринька сердцем понимала, что она как бы вынутаиз Жизни, с большой буквы, и живет в темном сне, в «малой жизни»: онапрозревала знаки, доходившие к нам оттуда. Потому и ее тревоги, всегдашняянастороженность, предчувствия и как бы утрата воли, когда приближался грех».(1,5, 129)
Перечислять все «знаки» — долго и бессмысленно: книгу надо читать, и каждый «знак», вырванный из чередысобытий, как бы тускнеет, утрачивает свою значимость. Но вот хотя бы два ещепримера.
Когда Даринькаотправляется кататься на тройке с намеревавшимся соблазнить ее гусаром,происходит столкновение их с другою случайною тройкой, и в вынужденном ожиданииновых «голубков» (лошадей), ездоки оказываются под аркою Святых врат Страстногомонастыря (того самого, где долгое время несла послушание Даринька), и тамгусар Вагаев рассказывает о чудесном своем спасении зимою в буранномбездорожье, совершенном преподобным Дмитрием Прилуцким. Этот рассказ дает«знак» воспринимать все события по иному, серьезнее, и затем напоминает одуховном смысле жизни и в иных обстоятельствах. «Теперь я знаю, что это сбивнаянас с дороги тройка, и это укрытие от метели «под святое», и совсем уж дикаямысль погнать к «Эрмитажу» за «голубками», — все это не случайно вышло». (1,5,133)
И в момент, когда последолгих настойчивых действий гусара Даринька уже готова была уступить,свершилось неожиданное:
«Себя не помня, отдаваясьвлекущей ласке, может с кем-то путая, она прильнула к нему, ища защиты…
В этот последний миг,когда гасло ее сознание, грозный удар, как гром, потряс весь дом. Даринькавскрикнула, вырвалась из его объятий и кинулась в темный коридор. Осталась в ееглазах качающаяся в углу лампадка…
Случилось чудо. Маленькиеглаза увидят в этом «случайность», «смешное» даже. В нашей жизни «случайность»эта явилась чудом. Случайности получают иногда особую силу «знамений». Духовныеглаза их видят, и именуют «знамениями», вехами на путях земных. Даринька чутковидела. (1,5, 232-233)
Удар «случайно» произвелдворник Карп, закрывающий ворота и ударивший об угол дома тяжелым запором.Писатель верно замечает: не увидят знамения маленькие глаза. Нечуткий кто-тодаже посмеется. Духовным же зрением все иначе видится. И не ощущающий хотя бысмутно самой возможности духовного видения – этого никогда понять не всостоянии. Одно и то же событие, явление – разными людьми видится разно именноиз-за различия в видении мира.
Наконец, отметим еще однуважнейшую тему романа — смиренное следование человека, преодолевшего самость игордыню, божественной воле. Героям приоткрывается непостижимая тайна ПромыслаБожьего. Однако «пути небесные», которыми ведутся герои, не определяют фатальноих судьбу, воля человека остается свободной; многочисленные знаки, вразумления,неслучайные «случайности», которыми насыщен роман, являются скорее подсказкамии предложениями верного пути — но выбор остается за героями. Поройсовершающиеся события кажутся для мирского разума безумием, бессмыслицей и дажетрагедией. Но спустя некоторое время открывается их спасительный смысл.Вспоминая минувшее, Виктор Алексеевич говорит: «… главная наша слабость —духовная близорукость наша: мы почти всегда пребываем в „помрачении", какбы без компаса, и сбиваемся с верного пути. Прозреваем ли смысл в мутном потокежизни? Мы чувствуем лишь миги и случаи, разглядываем картину в лупу — и видимодни мазочки. И часто готовы читать отходную, когда надо бы петь„Воскресе",— и обратно. Люди высшей духовности острым зраком глядят нажизнь, про-видят, и потому называем иных из них прозорливыми. Они прозреваютсмысл».
Один из такихпрозорливцев — старец Варнава. Встреча с ним героини играет важнейшую роль и вее судьбе, и в общем действии романа. В критическую минуту, близкая к отчаяниюот тяжести собственного греха, Даринька бросается к о. Варнаве, и тот в беседес нею не только утешает ее, но и распутывает клубок гнетущих ее сомнений ипредуказывает ей путь. — терпеливо нести крест, не оставлять ВиктораАлексеевича. Слова старца обладают необычайной силой, и Даринька свято хранитих в своем сердце. В последующем развитии романа это благословение о. Варнавыподдерживает, вдохновляет и вразумляет Дариньку. Доверие старцу, послушание емудают ей силы переносить скорби.
Советы старца оказываютсяочень точны и мудры. Они определяют единственно истинную позицию, не оправдываябеззаконный брак, но призывая обоих героев к терпению и духовной высоте.Понимая это, Даринька отвергает попытки Виктора Алексеевича как-тo упростить ихсмысл, оправдать себя и облегчить свою совесть. 
Невозможность обвенчатьсяс Виктором Алексеевичем для Дариньки — постоянная и огромная мука. Он пытаетсяутешить ее:
« — Но ты же каялась!..ты отпущена! Тот старец, Варнава, признал наш… пусть и не… неоформленныйбрак! Даже благословил!
— Не благословлял!..—вскрикнула Даринька.— Не знаешь ты его страданий за мой грех! не знаешь, почемутак… но так надо… почему-то надо. Это после откроется, почемутак!..— страстно воскликнула она.— Я верую, что он знает сердцем!.. онпровидит...»
   Из. нескольких репликв первых двух томах видно, что судьбы героев в дальнейшем были бы связаны сОптиной пустынью, с преподобным Амвросием Оптинским. И это закономерно; ведь всюжетной основе романа лежат биографии реальных людей — инженера ВиктораАлексеевича Вейденгаммера и Дарьи Королевой, живших в конце прошлого века вокрестностях Оптиной пустыни. История их жизни описана, например ввоспоминаниях монахини Шамординского монастыря Амвросии (Оберучевой). Из еерассказа известно, что кроткая и глубоко верующая девушка способствоваланравственному перерождению Виктора Алексеевича. Она стала впоследствии духовнойдочерью старца Иосифа Оптинского, которого глубоко почитала и советам которогонеотступно следовала. После ее внезапной смерти Виктор Алексеевич хотелпокончить с собой, но, по настоянию старца Иосифа, поступил в Оптину и завершилжизнь истинным монахом.
Таким образом, роман«Пути небесные» по своему содержанию, проблематике, авторской позиции являетсобой произведение очень характерное для духовной прозы. Как и в другихпроизведениях духовной литературы, у Шмелева данная проблематика раскрываетсячерез систему образов и символов.
Заключение
В настоящей работе,обратившись к теме «Роман «Пути небесные» как итог духовных исканий И.С.Шмелева», мы рассмотрели вопрос о том, как менялось духовное мировосприятиеписателя в течение всей жизни и как оно отразилось в его художественныхпроизведениях.
Путь к вере писателя былмучителен и сложен. Детство Ивана Сергеевича прошло в православнойпатриархальной семье, оставив навсегда глубокий след в сердце писателя о вере.В годы студенчества мировоззрение Шмелева меняется под влиянием прочитанныхкниг ученых-материалистов, увлечением социологическими науками, революционнымисобытиями. Писатель верит в возможность обновления жизни на гуманных исправедливых началах через переустройство общества. Такие взгляды получили отражениев ранних, демократической направленности произведениях. Но вопросы верыинтересуют писателя и в этот период. Свои впечатления о поездке на Валаам онописывает в книге «На скалах Валаама». Дальнейшее духовное становлениепротекало в условиях революции, гражданской войны. Происходившее приводитписателя к переосмыслению своих ранних позитивистских взглядов. Личное горе,выезд за границу, огромная тоска по Родине приводит писателя к вере. Писательподводит своеобразный итог своим духовным исканиям очерком «Старый Валаам». Вутверждении писателя на позициях православной веры сыграла огромную рольвстреча и дружба с выдающмся мыслителем писателем Ильиным, встречи и беседы сзарубежными русскими деятелями Православной церкви и поездки в православныемонастыри на западе. В годы эмиграции спасение России Шмелев видит на путирелигиозного возрождения. Он пишет глубоко православные, проникнутыерелигнозным духом произведения: «Няня из Москвы», «Богомолье», «Пути Господни»,многочисленные рассказы и очерки на эту тему.
Итогом духовных исканийстал роман «Пути небесные», в котором главной темой является освобождениечеловека от материалистических взглядов. Писатель показывает бессилие науки иотдает предпочтение интуиции, Божественному. Шмелев ставит вопросы, что даетчеловеку больше возможностей в познании тайн Вселенной: научные знания илиправославная вера. Кроме того, этот роман явился своеобразным новаторством вжанровой сфере, потому что шмелевский «духовный роман» несводим ни к одной изизвестных ранее разновидностей жанра романа (философский роман,социально-психологический роман, бытовой роман. В период создания своегопоследнего произведения Шмелев был глубоко убежден, что духовное возрождение ипроцветание России возможно только в воссоединении с Церковью, что земная жизньдолжна подчинена Высшей цели. Для писателя все вопросы жизни – бытовые,общественные, литературные имели глубокий религиозно-нравственный смысл.
Библиография:I1 Шмелев И.С. Собр. соч.в 7 т. — М. 1999 2 Шмелев И.С. Старый Валаам: // Москва. — 1990, — №9 3 Шмелев И.С. Чудо будет наградой вам // Слово – 1991 г. — № 10. II4 Агоносов В.В. Самый русский из писателей // в кн. Литература русского зарубежья. — М., 1998 5 Адамович Г. Иван Шмелев. // Одиночество и свобода. М. 1996. 6 Азбука христианства. Словарь-справочник важнейших терминов христианского учения и обряда. Сост. Удовиченко А. — М. 1997. 7 Антонова Е. Вечный круг. Россия помнит Ивана Шмелева // Завтра. 30 мая 2000 г. 8 Басинский П. Иван Сергеевич Шмелев (1873-1950) // Литература (приложение к газете «Первое сентября»). — 1996. — июль 9 Басинский П., Федяков С. Иван Шмелев. Борис Зайцев. Зинаида Гиппиус (гл. из учебника «Серебряный век и русское зарубежье 1-й волны) // Литературная газета. — 1998, — №15 10 Библиографический словарь в 2-х ч. Русские писатели, ч.2. под ред. Скатова Н.Н. — М. 1998 11 Большой толковый словарь русского языка. под ред. Кузнецова С.А. — С.-Петербург, 1998 12 Воропаев В. Предисловие // Гоголь Н.В. Духовная проза Н.В. Гоголя. 13 Горький М. Письмо Шмелеву между 7 и 27 января. Капри 1910г. // Собр. соч.: в 30 т. Т. 29. — М. 1955. 14 Давыдова Т.Т. Духовные искания И.С. Шмелева (повесть „Человек из ресторана“) // Литература в школе. — 1996. — №6. 15 Давыдова Т.Т. Русская неореалистическая проза (1900-1920 гг.) — М. 1996 16 Даль И.В. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4т. Т.3. — М., 1998 17 Дудина Л.Н. Образ красоты в повести И.С. Шмелева „Богомолье“ // Русская речь. — 1991. — №4. 18 Дунаев М.М. Предисловие // Шмеоев И.С. Рассказы. Т.2 С.-Петербург, 1912 19 Дунаев М.М. Творчество И.С. Шмелева (1873-1950). // Православие и русская литература. Ч.5. М. 1999 20 Дунаев М.М. Творчество И.С. Шмелева периода 1-й русской революции. // Русская литература. — 1976 21 Дунаев М.М. Толковая библия С.-Петербург, 1912 22 Есаулов И.А. Поэтика литературы русского зарубежья (Шмелев и Набоков: два типа завершения традиции). Категория соборности в русской литературе. — Петрозаводск, 1995. 23 Журавлева А.Н. Православно-христианские традиции в произведениях И. Шмелева „Лето Господне“, „Богомолье“. — М. 1997. 24 Зеньковский В.В. История русской философии. Т.2 ч.2 Ленинград, 1991. 25 Золотая книга эмиграции. Первая треть двадцатого века. Энциклопедический библиографический словарь. под ред. Сорокина А.В. и Шалопаева В.В. М., 1997 26 Ив Жантийом-Кутырин. Мой дядя Ваня. Воспоминания об Иване Шмелеве. Письма Ив. Шмелева Иву Жантийому-Кутырину. — М. 2001 27 Ильин И.А. Почему мы верим в Россию // Новое время №10, 1991г. 28 Ильин И.А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов (1927-1934). — М. 2000 29 Ильин И.А. Собрание сочинений: в 10т. Т.6 кн.2. М. 1996 30 История русской литературы к. XIX — нач. XX вв. Библиографический указатель под ред. К.Д. Муратовой. — Москва-Ленинград. 1963 31 Калугин В.В. Исповедь земле в ереси стригольников и романе И.С. Шмелева „Лето Господне“ // Русская речь №4 2000 32 Кондаков В.Н. Мифологема „Потерянный рай“ в художественной структуре повести И.С. Шмелева „Лето Господне“. — Калининград. 1994. 33 Кормилов С.И. „Самая страшная книга“: (соотношение изобразительного и выразительного в эпопее Ивана Шмелева „Солнце мертвых“) // Русская словесность. — 1995. — №1. 34 Кузнецова Г. Небесные пути Ивана Шмелева // К единству! — 2000. — №8 35 Кутырина Ю.А. Трагедия Ивана Шмелева // Слово №2. 1991 36 Лаврова С.В. Образ красоты в повести Ивана Шмелева „Лето Господне“, XI класс // Литература в школе. — 1997. — №3. 37 Литературно-энциклопедический словарь. под ред. Кожевникова В.М., Николаева П.А. — М. 1987 38 Любомудров А.М. „Прибежище и надежда“. Саровский чудотворец в рассказах русского зарубежья. // Христианство и русская литература: сб. статей — С.-Петербург, 1994 39 Любомудров А.М. К проблеме воцерковления героя // Христианство и русская литература: сб. статей. — С.-Петербург, 1994 40 Любомудров А.М. Оптинские источники романа „Пути небесные“ // Русская литература в школе. — 1993 №3. 41 Любомудров А.М. Православное монашество в творчестве и судьбе Шмелева. // Христианство и русская литература: сб. статей — М., 1994 42 Малахин В. Пути правды: Право в жизни и творчестве И.С. Шмелева // Юридическая газета. — 2000. — №3. 43 Михайлов О. И.С. Шмелев (1973-1950) // Литература русского зарубежья. — М. 1995 44 Михайлова М.В. «Художник обездоленных» или «писатель без человека» // Русская словесность. — 1997 №5. 45 Морозов Н.Г. Традиции святоотеческой духовности в повести И.С. Шмелева „Лето Господне“ // Литература в школе. — 2000. — №3 46 Некрасова Е.Н. Живая истина. Метафизика человеческого бытия в русской религиозной философии ХХ века — М., 1997 47 Новоселов М.А. Сто русских философов. М., 1995 48 Осьминина Е. Иван Шмелев — известный и скрытый // Москва №4 1991 49 Осьминина Е. Последний роман // Шмелев И.С. Собрание сочинений: в 5т. Т.5. Пути небесные: роман — М., 1998 50 Осьминина Е. Пути земные и пути небесные. // Москва №1 1995. 51 Осьминина Е. Слово о Татьяне // Шмелев И.С. Пути небесные. — М., 1999 52 Осьминина Е. Шмелев: трагедия в Крыму. — Дон. — 1990. 53 Павловский А.И. Две России и единая Русь: (художественно-философская концепция России-Руси в романах А. Ремизова и И. Шмелева эмигрантского периода) // Русская литература. — 1996. — №2 54 Пак Н.Н. Пути обретения России в произведениях Б.К. Зайцева и И.С. Шмелева (образ монастыря) // Литература в школе. — 2000, — №2 55 Пуля И. Я писал только о России, о русском человеке, о его страданиях. // Труд №7 2000 56 Реферативный журнал. Отечественная и зарубежная литература. Серия 7. Литературоведение. №1 2001 57 Саакянц А. Позднее творчество Ивана Шмелева (1873-1950). — Дон 1967. 58 Седьмая международная конференция „Православие и русская литература“. // Русская литература №4 2000 59 Сербиненко В.В. Русская религиозная метафизика (ХХ век). — М., 1996. 60 Смирнова Л.А. Шмелев И.С. // Русская литература к. XIX — н. XX в. — М. 1993 61 Смирнова М. И.С. Шмелев, время и судьба. (к биографии русского писателя) // Согласие. — 1991. — №1 62 Солженицын А. Иван Шмелев и его „Солнце мертвых“ // Новый мир №7 1998 63 Сорокина О.Н. Московиана: жизнь и творчество Ивана Шмелева 64 Спиридонова Л. „Мы живем в снах и легендах“: к 50-летию со дня смерти И.С. Шмелева // Независимая газета — 2000. — 31 марта. 65 Струве Г. Русская литература в изгнании.- Париж-Москва. 1996 66 Усенко Л.В., Ивченко Е.Г. Духовные искания И.С. Шмелева (Валаамский монастырь в творчестве писателя). — Ростов н/Д., 1997 67 Фомичева А. И пришло то сияние через муку и скорбь // Еженедельное приложение к г. Первое сентября. №7. 1999 68 Христианский энциклопедический словарь: в 3т. Т.3. — М., 1995 69 Черников А.П. И.С. Шмелев (1973-1950) // Проза и поэзия серебряного века. — Калуга, 1993 70 Черников А.П. Светлая страница // Шмелев И.С. Собрание сочинений в 5т. Т.4. Няня из Москвы: роман — М., 1995 71 Черников А.П. Творчество И.С. Шмелева (1895-1917). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидат филологических наук — М. 1974 72 Шепаров Д. Высокое небо Ивана Шмелева: (о писателе И.С. Шмелеве) // Трибуна. — 1999. — 26 окт. 73 Шмелев И.С. „Я сам был свидетелем“: [переписка писателя с адмиралом М.А. Кедровым, 1936]. Публ. Е. Осьмининой // Литературная газета. — 2000 №6 74 Шмелев И.С. Автобиография. Публикация А.П. Черникова (к 100-летию со дня рождения писателя. 1873-1950) // Русская литература. — 1973, — №4 75 Шмелев И.С. Для гения нужна особая свобода: Письма И.С.Шмелева А.Б. Дерману (1917-1919) / Публ., предисл. и примеч. Е.А. Осьмининой // Литературное обозрение. — 1997, — №4
Материалы, взятые из интернет-ресурсов: 76 Бонгард-Левин Г. Изгнание в вечность „Мой друг! Мой брат! Мой звук в пустыне“ — Internet: www.rusmysl.ru 77 Бонгард-Левин Г. Изгнание в вечность „Сто мельниц мелют: Ам! Стер! Дам!“» Иван Шмелев в Голландии — Internet: www.rusmysl.ru 78 Иванов А. Пути небесные — 1948 г. — Internet: www.rusk.ru 79 Леонидов В. «Знаю, придет срок, Россия меня примет...» Первая книга об Иване Шмелеве — Internet: exlibris.ng.ru 80 Марченко Т.В. Доклад на Шмелевских чтениях в ИМЛИ 30 мая 2000 года — Internet: www.aha.ru 81 Михалков Н. Приветствие участникам форума  — Internet: www.ozon.ru 82 Обуховская Л. Иван Шмелев и духовная культура православия — Internet: www.aha.ru 83 Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Слово о русском писателе Иване Шмелеве, произнесенное в Донском монастыре при перезахоронении праха писателя. — Internet: www.aha.ru 84 Петров С. И.С. Шмелев. — — Internet: www.lbn.ru 85 Русский мир. Просветительский альманах. № 2-2000  — Internet: www.pereplet.ru 86 Сухинина Н.Е. Будни и праздники Господнего Лета. — Internet: www.rusk.ru 87 Таянова Т.А. И.С. Шмелев и И.А. Ильин (к проблеме религиозного типа художественного сознания в русской культуре ХХ века) — Internet: www.voskres.ru /> /> />