Содержание
Введение ………………………………………………………………...……3
Глава 1. Время души в лирикеЖуковского ………………………..……… 8
Глава 2. Историческое время в поэзииЖуковского ……………….……. 33
Заключение ………………………………………………………….………43
Примечания …………………………………………………………….……46
Библиография …………………………………………………...……………49
Введение
О творчестве В. А.Жуковского на сегодняшний день написано немало научных работ, рассматривающихего с разных точек зрения и изучающих достаточно различные аспекты. Всеисследователи безоговорочно подтверждают огромное значение творчества и всейпросветительской деятельности этого поэта для развития русского романтизма ивсей русской литературы в целом.
Вот что писал о нем В. Г.Белинский: «Неизмерим подвиг Жуковского и велико его значение в русскойлитературе!.. Подвиг, которому награда – не простое упоминание в историиотечественной литературы, но вечное славное имя из рода в род».[1]
В. Г. Белинский был однимиз первых известных русских критиков и исследователей, проанализировавшихтворчество В. А. Жуковского, утверждавшим, что именно Жуковский «привел врусскую поэзию романтизм путем подражания и заимствования –единственно возможного пути для литературы, не имевшей корня вобщественной почве и истории своей страны».[2]
Позднее изучениемтворчества В. А. Жуковского занимались: А. Н. Веселовский, Г. А. Гуковский, В.В. Афанасьев, М. Бессараб, И. М. Семенко, В. И. Коровин, Р. В. Иезутитова, М.Янушевич и др.
Книга А. Н. Веселовскогоо В. А. Жуковском – это полное описание жизни и творчества поэта, анализ его лирики,определение круга образов, наиболее характерных для В. А. Жуковского. Ю. Маннутверждает, что А. Н. Веселовский «… открыл своей работой «Поэзия чувства исердечного воображения» собственно поэтическое изучение русского романтизма вцелом».[3]Выводы, сделанные А. Н. Веселовским в ходе изучения творчества В. А.Жуковского: «Поэзия Жуковского – это поэзия сентиментальной карамзинской эпохи,прожившая на островах блаженных в ожидании будущего…».[4]Биографизм признается А. Н. Веселовским одним из формообразующих моментовпоэтики. «Так сложилась из форм сентиментализма и ранних опытов сердца уныломечтательная, личная поэтика В. А. Жуковского»,[5] — пишет он.
Г. А. Гуковскийоднозначно считает В. А. Жуковского романтиком, в чьем творчестве романтизм«углубился в характер». Исследователь изучает стиль В. А. Жуковского, понимаяпод стилем широкий аспект элементов поэтики: и выбор предмета изображения,отношение к моментам действия, характер интроспекции. Гуковский считает:«Психологический романтизм Жуковского воспринимает весь мир через проблематикуинтроспекции».[6]
И Веселовский и Гуковскийотмечают существование в лирике В. А. Жуковского слов-символов, знаковсостояния души, «cliché» –как называет их А. Н. Веселовский.
И. ИМ. Семенкоанализирует творчество В. А. Жуковского с точки зрения развития романтизма вцелом в Европе. Она подчеркивает, что основной принцип романтической поэтики –это дуализм – безысходный конфликт либо внешнего мира и личности, это однаветвь романтизма, либо внешнего и внутреннего мира, это вторая ветвьромантизма, т. е. философское двоемирие. В. А. Жуковского она причисляла,конечно, к представителям второй ветви.
Вот что пишет И. М.Семенко: «Идеей двоемирия проникнуты и элегии и баллады и песни Жуковского.Жуковский видит в образах природы присутствие тайной, мистической жизни, видит«душу», с которой может общаться его душа… От романтического образа, сокрытогопод корой души, прямая линия ведет к Тютчеву».[7]
Работы В. В. Афанасьева,Б. Зайцева, М. Бессараб, Р. В. Иезуитовой включают в себя много биографическогоматериала, раскрывающего не только душевные метания поэта, но и историческуюобстановку того времени.
Е. А. Маймин изучаетразвитие романтизма в русской литературе и высоко оценивает значение творчестваВ. А. Жуковского и его влияние на творчество многих русских поэтов.
Ю. Манн в своей работе«Динамика русского романтизма» так говорит о дуализме В. А. Жуковского: «УЖуковского часть сталкивается с целым, а неподвижное – с движущимся. С однойстороны нечто дышащее, волнующее, т. е. живущее, с другой стороны длинная цепьактов, обступившая живую стихию, стремление ее поймать… и заковать в слово илиопределение».[8]
В. М. Жирмунскийанализирует стихи В. А. Жуковского с точки зрения интонации, музылккальности,исследуя фонетику и лексику.
А. М. Гуревич восхищаетсяпоэтом как величайшим певцом русской природы.
Помогают определитьхарактерные черты поэтики В. А. Жуковсокго, обозначить круг тем его лирикитакие работы как «Романтизм Жуковского» С. Е. Шаталова; «О лирике» Л. Я.Гинзбург; «Учитель поэтов» Вл. Лазарева; «Портреты русских писателей» Ю.Айхенвальда.
Исходя извышеперечисленного, следует сказать, что поэзия В. А. Жуковского как некаяцельная система достаточно ярко представлена в литературоведении. Вместе с тем,отдельные ее элементы могут стать предметом специального анализа. В даннойработе это категория времени.
Категория времени всечаще выдвигается на один из первых планов в литературоведческих исследованиях,что обусловлено настоятельно ощущаемой в последнее время потребностью «болееглубокого изучения тех постоянных отношений и функций, которые обеспечиваютспецифику художественной (в частности, литературной) действительности».[9]
Теоретические исследованияВ. И. Чередниченко[10]и Н. И. Джохадзе,[11]рассматривает общие вопросы отражения категории времени в литературе на самыхразличных примерах, В. А. Жуковский в этой работе лишь упоминается в рядудругих авторов… Некоторым образом проблема времени в поэзии поэтов эпохиромантизма поднимается такими исследователями, как В. Ванслов[12]Ю. В. Манн,[13]В. Э. Вацуро[14]в контексте общего направления поэтов-романтиков, в том числе и В. А.Жуковского. Вместе с тем, специального анализа творчества В. А. Жуковского в аспектепроблемы художественного времени этими исследователями также не проводится.
И. А. Поплавская[15]и Т. Розанова[16]применительно к творчеству В. А. Жуковского рассматривают отдельные категории,тесно соприкасающиеся с категорией времени – покоя и смерти, однако для выявлениясвоеобразия художественного времени в поэзии В. А. Жуковского это все же лишьчастные вопросы, на основе которых невозможно представить полную картинуотражения времени в творчестве поэта.
Таким образом, актуальностьи новизна нашей работы объясняются, во-первых, спецификой категориивремени в литературе, как одной из самых плодотворных литературоведческихкатегорий и, во-вторых, отсутствием специальных работ по этой проблеме применительнок творчеству В. А. Жуковского.
Этими соображениямиопределяет цель дипломной работы, которая заключается в комплексномизучении особенностей художественного и исторического времени в поэтическихпроизведениях В. А. Жуковского.
Для достижения поставленнойцели перед автором дипломного сочинения были поставлены следующие задачи:
1) изучить особенностиреализации художественного времени в поэзии В. А. Жуковского, выделивсуществующие временные оппозиции;
2) проанализироватьличное время («время души») в лирике В. А. Жуковского;
3) рассмотреть, какпредставлено в поэзии В. А. Жуковского историческое время.
Поставленными задачамиопределяется и структура работы. Она состоит из введения, двух глав,заключения, списка использованной литературы и научно-справочного аппаратапроведенного исследования.
Предметом исследования является поэзия В. А.Жуковского.
Объект исследования – литературная категорияхудожественного времени.
В работе использовалисьисторико-функциональный и структурно-семантический методы анализа.
Глава 1. Время души в лирикеЖуковского
Время — важнейшая для Жуковского категория, относительнокоторой только и может быть виден человек.
Категория времени в поэзии имеет свою специфику. Время влирике особенно субъективно. Как правило, время в поэтических произведенияхпередано, как личное. Чаще всего время в лирике не развернуто в подробнуюкартину, кроме случаев, когда время выступает как тема (например, в поэтическихразмышлениях о скоротечности времени, смысле жизни, тщете бытия и т. д.)
Важнейшими составляющими этой категории в лирикеЖуковского являются понятия вечности, покоя, смерти и памяти, имеющие корни, содной стороны, в восприятии поэтом античного наследия, а с другой – егохристианским мировоззрением.
Античное восприятиесмерти глубоко повлияло на мировосприятие Жуковского. В статье «О меланхолии вжизни и в поэзии» поэт писал: «Меланхолия – грустное чувство, объемлющее душупри виде изменяемости и неверности благ житейских… Таким чувством былапроникнута светлая жизнь языческой древности, светлая, как украшенная жертва,ведомая на заклание. Эта незаменяемость здешней жизни, раз утраченной, естьхарактер древности и ее поэзии, эта незаменяемость есть источник глубокоймеланхолии, никогда не выражающейся в жизни, но всегда соприсутственной тайно,зато весьма часто выражающейся в поэзии». Пример такой поэзии для Жуковского –творчество Горация. «Антологическая» лирика самого Жуковского в какой-то мереподражание поэтам эллинистической Греции, отразившим в своих стихах ощущениеуходящей жизни, неизбежности смерти.
Эти настроения ивосприятие времени как рока, приближения смерти как неизбежности и радостногоее восприятия, отразились в одной из ярчайших баллад античного цикла –«Ахилле». Тема баллады – судьба Ахилла, одного из героев троянского цикла,выделяющегося и своей резко очерченной индивидуальностью, позволявшейромантической критике видеть в нем ярчайшего выразителя античного романтизма, исвоей трагической судьбой. Ахиллес как орудие судьбы, его обреченность и гибельбыли уже изображены Жуковским в «Кассандре». В «Ахилле»продолжается тема трагической обреченности романтического героя, но уже не вэпическом, а в лирико-психологическом плане, в форме его раздумья о своейсудьбе и грядущей гибели, о недавней смерти Патрокла и гибели Гектора от его,Ахилловой, руки.
Этот сюжет привлекЖуковского самой темой – выбора жизненного пути. Согласно мифу, Ахиллу былодано на выбор: короткая и бурная жизнь героя или долгое, но незаметноесуществование. Ахилл знал, что конец его последует вскоре за смертью Гектора, –и умертвил Гектора, мстя за друга, Патрокла.
Этот миф стал дляЖуковского точкой приложения романтических представлений. Герой, добровольноизбравший смерть, полон не только предчувствия, но и сознания своейобреченности, и это придает его размышлениям о родине, отце, сыне особенновозвышенный и трогательный характер.
Собственная обреченность,заведомо известная герою, позволила поэту интерпретировать античный миф вхристианском духе. Таким образом, балладное по теме и конструкции стихотворениеоб Ахилле представляет собой одно из характернейших и глубоко субъективныхлирических произведений, в центре которого не эпический герой«Илиады» (от которого образ, созданный поэтом, отличен по своейпсихологической сложности), но страдающий и мыслящий человек, принадлежащийодновременно и античности, и раннему, развивающемуся романтизму с егохристианской направленностью.
Вообще следует сказать,что античные и языческие мифы (от «Кассандры» до «Спящей красавицы») Жуковскийпреломлял сквозь призму христианского мировоззрения, придавая тем самым идеемногомерную объемность и многоплановость.
Несомненно, творчество В.А. Жуковского должно быть рассмотрено в традиционном, бытовом и евангельскомконтекстах, особенно категория покоя, во многом объясняющая своеобразиежанрово-стилевых поисков поэта и этапы его творческой эволюции. Категория покояв контексте его временного понимания получает в русской культуре какрелигиозно-онтологическое, так и художественное осмысление.[17]
Религиозно-онтологическаясемантика покоя раскрывается в книгах Ветхого и Нового Завета. Покой воспринимаетсяздесь и как завершение миротворения, и как «субботний» покой, и как «акттворчества в духе». Покой трактуется и как наличие высшего Божественногозамысла о мире и человеке и его воплощение в совместной деятельности Бога ичеловека, как «примирение Бога и человека в акте творческой синэргии».[18]Кроме того, в православной керигматике сама ситуация «вхождения в покой»осмысляется и как восстановление внутренней цельности человека, приближение егок абсолютной свободе.
Категориивремени и вечности в средневековой культуре являются одними изосновополагающих, в них отражена религиозная историософия. «Песок морей и каплидождя и дни вечности кто исчислит?» (Иисус, сын Сирахов 1.2). Или: «В тебе,душа моя, измеряю я время». Августин Блаженный «Исповедь».
Яркой иллюстрациейвосприятия вечности и времени, а также роли эсхатологической тематики можетслужить русская иконописная живопись. Икона – это образ, трактуемый как образвечности для сиюминутного.
Святые всегдаизображаются в покое, ибо в вечном мире движения не существует. Имея крылья,ангелы не передвигаются в обыденном понимании этого слова, то есть, оставаясьнедвижимы, они могут появляться в разных местах. Абсолютный покой показан виконе Андрея Рублёва «Троица» в изображении не падающих краёв одежды.
Такое сознание охватываетмир одновременно в его синхронной и диахронной целостности, и поэтому оно«вневременно».
Категория вечности имеетогромное значение в христианской культуре: «Время за нами, время перед нами, апри нас его нет». Эта культурная традиция нашла отражение в творчестве В.Жуковского. Вечность в его творчестве связана с категорией смерти.
В этой связи важно отметить,что для Жуковского конец жизни, кончина – неисчерпаемый источник лирическихмедитаций, философских раздумий, духовных озарений. Тема смерти проходит черезвсе творчество В. А. Жуковского. На протяжении многих лет поэт вновь ивновь настойчиво обращается к ней, размышляя о предназначении человека и смыслежизни, о благодатном общении живых и усопших и тайне загробного бытия. Эпитафиястала одним из любимых жанров Жуковского. Он пишет ряд стихотворений подназванием «На смерть ...», «На кончину...», а также стихотворение «Воспоминание»(1821), которое представляет собой лаконичную эпитафию на всех дорогих сердцуумерших. Тема смерти варьируется в ранней «кладбищенской» лирике Жуковского,переплетается с любовными мотивами («Голос с того света» (1815)), явно илитайно питает возвышенный мистический элегизм поэта.
При этом необходимоотметить устойчивость некоторых аспектов в лирическом развитии этой темы впоэтическом творчестве Жуковского. Важнейший из них связан с религиознымпониманием смерти как перехода от бытия в пределах падшего мира в пакибытие,возвращения из странствия в чуждых странах в небесное отечество, в котороможидают истомленного путника любящие его.
Смерть отверзает вовременном вечное, в исходе земного бытия — бессмертие, в смерти – рождение.Разлука предвещает грядущую встречу и соединение навеки («ждущая семья нанебесах»). Мысль о свидании с близкими после смерти звучит уже в стихотворении«На смерть Андрея Тургенева» (1823), которое было написано после тяжелой иневосполнимой для юного поэта утраты – безвременной кончины 20-летнего друга ивдохновителя, главы «Дружеского литературного общества» Андрея Тургенева.Скорбный плач о нем неожиданно завершается радостным финалом, светлой надеждойна встречу:
Прости! Не вечно жить!Увидимся опять;
Во гробе нам судьбойназначено свиданье!
Надежда сладкая! Приятноожидание!
С каким веселием я будуумирать!
Эта поэтическая тема Жуковского, глубоко обусловленная христианскимучением, состоит в том, что смерть не обрывает общение с человеком, а являетиной высший тип общения с усопшими.
Следующий характерный мотив связан с образом завесы, пелены, покрывала,за которым сокрыты тайны загробного мира. Он интересно раскрывается встихотворении «На кончину ее величества королевы Виртембергской» (1819), вкотором, образ таинственного покрывала связан с идеей соприкосновения с мироминым в таинстве смерти и в таинстве Евхаристии.
Через все стихотворение проходит тема скоротечности, изменчивости жизни,непрочности земных благ и наслаждений, поэт размышляет о «грозной Силе»,судьбы, «свирепого истребителя»; о неминуемости страдания, которое есть уделжителей земли. Традиционный романтический мотив наполняется глубокимхристианским содержанием. Эфемерность, призрачность, хрупкость временной жизнине земле, где «на всех путях Беда нас сторожит».
… где верны лишь утраты,
Где милому мгновенье лишь дано,
Где скорбь без крыл, а радости крылаты
И где навек минувшее одно...
Эта тема приобретает высший смысл в свете евангельского учения обессмертии и вечности в лоне Божества после прохождения души чрез смертныеврата. Пессимистический мотив безвременной гибели «прекрасного на свете» повелению насмешливой и жестокой Судьбы получает совершенно иное звучание, когдаЖуковский переходит от оплакивания почившей королевы Виртембергской кдуховно-нравственному поучению, к проповеди, облеченной в изящную поэтическуюформу. Он обращается к излюбленной теме гомилетики: страдания – путь кнебесному блаженству, к постижению путей провидения, к Богопознанию:
Земная жизнь небесного наследник;
Несчастье нам учитель, а не враг;
Спасительно-суровый собеседник,
Безжалостный разитель бренных благ,
Великого понятный проповедник,
Нам об руку на тайной жизни праг
Оно идет все руша перед нами
И скорбию дружа нас с небесами.
Вот назначение скорби – возвысить человеческих дух от бесплодной суеты ксозерцанию вечных благ. Потеря близких сокрушает прочные узы, соединяющие душус житейскими пристрастиями и привязанностями. У Жуковского мысль всегдавосходит к первоисточнику всего сущего – к Богу. Смерть дочери открываетскорбящей матери истину о небесной родине:
И в горнее унынием влекома,
Не верою ль душа твоя полна?
Не мнится ль ей, что отческого дома
Лишь только вход земная сторона?
Что милая небесная знакома
И ждущею семьей населена?
Смерть отверзает во временном вечное, в исходе земного бытия –бессмертие, в смерти – рождение. Разлука предвещает грядущую встречу исоединение навеки («ждущая семья на небесах»). Мысль о свидании с близкимипосле смерти звучит в уже упоминавшемся стихотворении «На смерть АндреяТургенева» (1823):
Надежда сладкая! Приятно ожидание!
С каким веселием я буду умирать!
Но общение с усопшими возможно не только после собственной кончины, но ив земной жизни, хотя живые и усопшие обитают в разным мирах. И общение этоосуществляется в таинстве Евхаристии, причащении Святых Тайн, «когда союзомтесным соединен житейский мир с небесным». Тело Христово объемлет живых имертвых, в соответствии с евангельским учением для Бога нет мертвых, но всеживы, «Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у него все живы». Именно в этувеликую и святую минуту и проницаема та завеса, которая скрывает от очейживущих на земле Царствие Божие. Таинство Евхаристии открывает духовное зрение,дает возможность узреть невидимое:
В божественном святилище она,
Незрима нам, но видя нас оттоле,
Безмолвствует при жертвенном престоле…
Опущена завеса провиденья;
Но проникать ее дерзает взгляд;
За нею скрыт предел соединенья;
Из-за нее мы слышим, говорят:
«Мужайтеся; душою не скорбите!
С надеждою и с верой приступите!»
Жуковский переживая горькие потери, тяжкие утраты близких, постепенноуглубляясь в евангельское учение, вырабатывает целую философию смерти,подготовки к ней и приятия ее. Его воззрения на смерть зиждутся на горячей верев Спасителя и Его обетования о бессмертии человеческой души, ее вечномпребывании в Царствии Небесном, на живом ощущении инобытия. По воспоминаниям А.Д. Блудовой, «… по временам его [Жуковского] рассказы касались чудесныхслучаев, и он умел уносить вас в область загробную или в поднебесную высь стаким полным убеждением, что иногда казался таким же странным и почтисверхъестественным, как лица в его рассказах».[19]Смерть в смысле христианской кончины понимается Жуковским как дверь вблаженство, как начало истинной жизни и нескончаемой радости. Известна альбомнаязапись Жуковского 1820 года, в которой он развивает эту мысль: «Вечность, можносравнить с мучениями родин! Минута смерти есть минута разрешения!… Говорят,что нет минуты блаженнее первой минуты материнского счастья – может быть, иминута разлуки души с телом имеет сие блаженство».[20]
Смерть есть не иное что, как слова на кресте: «Совершилось» Это означаетследующее: как Христос, свершив подвиг земных страданий, вступил в славе внебесные чертоги, так и путь христианина подобен пути Спасителя.
В конце 1830-х гг. Жуковский пишет стихотворение «Stabat Mater» (1837?)(опубликовано в «Современнике» в 1838 г.), где обращается к одной из «вечныхтем» христианской культуры и литературы-крестной смерти Спасителя. Послеописания неизмеримых страданий Божией Матери, лирический герой обращается к Нейс мольбой о даре святой любви, «сладкой веры», о том, чтобы в сердцезапечатлелась смерть Христова,
Чтобы кончину мирно встретил,
Чтобы душе моей Спаситель
Славу рая отворил!
Смерть каждого человека и свою собственную смерть поэт измеряетискупительной жертвой Спасителя, которая уничтожила вечную духовную смерть родачеловеческого.
В 1838 г. в стихотворении, написанном на кончину С. Ф. Толстой, дочеригр. Ф. И. Толстого («Американца»), Жуковский вновь и вновь оценивает смерть какначало совершенного познания, истинной жизни:
Ее на родину из чужи проводили.
Не для земли она назначена была.
Прямая жизнь ее теперь лишь началася...
Высокая душа так много вдруг узнала...
Смерть поэт называет здесь «мигом святым». Вспомним письма Жуковского кумирающей Воейковой, где приближающаяся кончина молодой женщины тожеоценивается как божественная минута, в которой есть «что-то чистое». Смертьхристианская предельно очищается у Жуковского от всего земного и в светекрестной смерти Искупителя приобретает значение священной мистерии. Такоепонимание смерти указывает на глубокую подспудную укорененность мировоззренияЖуковского в традициях православной аскетики. Так, современник Жуковского,светило русской православной церкви ХIX века, знаменитый богослов Филарет,митрополит Московский объясняет особое новозаветное отношение к смерти: «Смертьбыла нечиста от Адама, как нечистый плод греха его. Но Христос очистил иосвятил смерть Своею пречистою и пресвятою смертию. От Его БогопричастногоТела, за нас пострадавшего, от Его Божественныя Крови, за нас излиянныя,простерлась очистительная сила на все человечество, преимущественно на тех,которые приобщены к таинственному Телу Его чрез таинство святаго крещения исвятой Евхаристии».[21]
Итак, для Жуковского смерть – освобождение от земных страданий игорестей. Заметим, что уподобление смерти рождению младенца нередко встречаетсяв святоотеческих трудах. Свт. Игнатий Брянчанинов пишет в своем знаменитом «Словео смерти»: «Смерть – великое таинство. Она рождение человека из земнойвременной жизни в вечность… Сокровенное таинство – смерть!». Это устойчивыймотив многовековой христианской учительной литературы. Так, например, внаставлениях св. Макария Великого, в той части, где он размышляет о будущейжизни, читаем: «Зачавшая в чреве жена внутри себя носит младенца своего вотьме, так сказать, и в нечистом месте. И если случится, наконец, младенцу выйтииз чрева в надлежащее время, видит она для неба, земли и солнца новую тварь,какой ни видала никогда, и тотчас друзья и родные с веселым лицом берутмладенца в объятия.… Тоже применим и к духовному: приявшие в себя семяБожества, имеют оное в себе невидимо, и по причине живущего в них греха, таят вместах темных и страшных. Посему если оградят себя и соблюдут семя, то внадлежащее время породят оное явно, и наконец, по разрешении их с телом, Ангелыи все горние лики с веселыми лицами примут их».[22]
Не случайно невозможность умереть осознается как неизбывный ужас. Агасферисповедуется Наполеону:
… Участимоей
Страшнее не было, и нет, и быть
Не может на земле. Богообидчик,
Проклятию преданный, лишенный смерти
И в смерти жизни...
Агасфер жаждет, ищет разрешения от земных уз:
О, как я плакал, как вопил, как дико
Роптал, как злобствовал, как проклинал,
Как ненавидел жизнь, как страстно
Невнемлющую смерть любил!
Небесная радость Богообщения исцеляет все земные скорби. Жуковскийначертал путь христианина: от страданий, горечи утрат и земных скорбей кутешению в Боге, избавлению от печали и совершенной радости, вечному соединениюв царстве вечного мира.
Островок же настоящегоисполнен страданий и страстей, это «полная трепета буря» («Могила»). Как жедобраться из бурного житейского моря до обители вечного мира? Жуковскийпереплавляет опыт жизни через испытания и утраты в опыт духовный. Неотъемлемоеот человеческого жребия страдание он осмысливает как ступени небесной лестницы,ведущей к Отцу:
… во мраке гробовом
Угрюмая судьба на вас неополчится!
Нам всем один предел,н в землю всем сокрыться!
В какой-то степени наподобное мировосприятие повлияло на Жуковского творчество Карамзина, каковаясоотнесенность доказывается на цитатном уровне: «Мы живем в печальном мире идолжны — всякий в свою очередь — искать горести, назначенные намсудьбою…» в речи Жуковского соотносится с карамзинским: «Мы живем в печальноммире, но кто имеет друга, тот пади на колени и благодари всевышнего. Мы живем впечальном мире, где страдает невинность, где часто гибнет добродетель»,[23]а также со стихотворением «Веселый час»: «Мы живем в печальном мире, /Всякий горе испытал».[24]
Такое мировосприятие былохарактерно уже для молодого Жуковского, в частности, подобным мироощущениембыло проникнуто уже первое, напечатанное в журнале «Приятное и полезноепрепровождение времени» за 1797 г., стихотворение Жуковского «Майское утро», вкотором поэт приходит к мысли о том, что жизнь – «бездна слез и страданий» ичто счастье ждет человека в могиле. В том же духе написаны и ранниепрозаические размышления Жуковского: «Мысли при гробнице» (1797), «Мысли накладбище» (1800).
Важно также отметитьтакой аспект концепта время, как эфемерность, поскольку это важнодля понимания творчества В. А. Жуковского. Через все стихотворение проходиттема скоротечности, изменчивости жизни, непрочности земных благ и наслаждений,поэт размышляет о «грозной Силе», судьбы, «свирепого истребителя»; онеминуемости страдания, которое есть удел жителей земли. Традиционныйромантический мотив наполняется глубоким христианским содержанием. Поэту близкаэфемерность, призрачность, хрупкость временной жизни на земле, где «на всехпутях Беда нас сторожит».
И мой ударит часпоследний, роковой,
И я, как юный цвет,увядший в летний зной,
Как нежный гибкий мирт,грозою низложенный,
Поблекну! — нашажизнь лишь быстрый сон мгновенный!
Мгновенность, эфемерностьжизни – важная составляющая мировоззрения и мировосприятия Жуковсокого.
Интересно, что втворчестве Жуковского последовательность прошлое – настоящее – будущее поройпроявляется в прямой динамической последовательности при глубоком обобщениисути человеческой жизни:
Прохожий! Наша жизнь какмолния летит!
Родись! —Страдай! — Умри! — вот все, что рок велит!
Нетрудно заметить, чтотут проявились представления о тщете человеческой жизни.
В то же время Жуковский,рассматривая жизнь (длящегося настоящего) как тщету и неизбежное страдание, неотрицает возможности счастья, однако счастье это познается не в покое, но встрадании.
Так, ты поэзия: тебя яузнаю;
У гроба я постиг твоезнаменованье.
Благославляю жизньтревожную мою!
Благословенно будь душимоей страданье!
Восприятие смертиЖуковским глубоко христианское, неизбежность смерти осмысляется поэтом спозиций христианской этики и философии – все равны перед Господом, что придаетего лирике в видении будущего загробного особую глубину ифилософичность:
Пускай сын роскоши,богатством возгордясь,
Над скромной нищетойкичливо возносясь,
Труды полезные и сан ихпрезирает, –
С улыбкой хладныянадменности внимает
Таящимся во тьме,незвучным их делам:
Часа ужасного нельзяизбегнуть нам!
Говоря о смерти,Жуковский всегда видит перед собой будущее. Смерть – это конец настоящей жизни,но начало жизни будущей. Однако помимо исконно христианской категории вечностичерез воскресение поэт представляет нам также категорию вечности через память.
Пожалуй, стоит привести впример известнейшее, хотя и чрезвычайно кратное стихотворение «Воспоминание»(1821), самое светлое из трагичных стихотворений поэта:
О милыхспутниках, которые наш свет
Своимсопутствием для нас животворили,
Неговори с тоской: их нет;
Но сблагодарностию: были.
Глубина мысли, заложеннаяв этих четырех строках, поражает. Вечность через память дается воспоминанием о«милых спутниках», но также очень важно понимание замены Жуковским настоящегоотрицательного на прошедшее положительное: «их нет» на «были». «Их нет»подразумевает конец бытия, а потому – тоску от безысходности потери. «Были»,несмотря на прошедшее время, подразумевает некую будущность: уникальноепонимание прошедшего, которое воспринимается как залог будущего. Через память,воспоминание о тех, кто «был», им дается вечная жизнь, и тем самым они – черезпамять – вечно «есть» для тех, кто их помнит.
В то же время память –это животворящее начало не только для ушедших, получающих через память вечнуюжизнь, но и для хранящего память: она позволяет сохранить образы любви исчастья в любых перипетиях настоящего. «… Не унывай; минувшее с тобой» –говорит лирический герой в стихотворении «Голос с того света». Память – этоэстетическая и нравственная ценность, чрезвычайно важная для ушедших, но, бытьможет, еще более – для остающихся.
Сочетание обеих идей –вечности через воскресение в райском покое и вечности через памятьреализовалось в стихотворении на память Марии Протасовой.
Известно, какое влияниена судьбу поэта имела его любовь к племяннице – Машеньке Протасовой, любовьхотя и взаимная, но безнадёжная. Маша вынуждена была выйти замуж за профессорамедицины И. Ф. Мойера и переехать в Дерпт. И хотя муж её боготворил, аЖуковский остался самым преданным другом семьи Мойеров, молодая женщина нечувствовала себя счастливой. Во время вторых родов Мария Протасова скончаласьвслед за младенцем. Сражённый страшным известием, поэт прискачет в Дерпт наследующий день после похорон. 19 марта появилось стихотворение:
Ты предо мною
Стояла тихо.
Твой взор унылый
Был полон чувства.
Он мне напомнил
О милом прошлом...
Он был последний
На здешнем свете.
Ты удалилась,
Как тихий ангел;
Твоя могила,
Как рай, спокойна!
Там все земные
Воспоминанья,
Там все святые
О небе мысли.
Звёзды небес,
Тихая ночь!..
В этом стихотворенииреализуются обе стороны категории вечного в понимании Жуковского: вечностьчерез покой, райское блаженство и вечность через память любящего человека,который помнит «о прошлом».
В литературоведении нераз отмечалась обращение Жуковского в прошлое, культ былого, минувшего. Смерть– также импульс к внутреннему созерцанию прошлого. Со смертью М.А. Мойер, как пишетЖуковский, «прошедшее как будто ожило и пристало к сердцу с новой силой...».Однако ретроспекция часто соседствует в поэзии Жуковского с устремленностью вбудущее и не только в пределах земной жизни, но и за гранью ее. У Жуковскогонастоящее так мимолетно, что между прошедшим и будущим не остается никакогозазора, будущее озаряет прошедшее, прошедшее перетекает в будущее. Вспомним:«былое сбудется опять» в стихотворении «Я музу юную, бывало...» илистихотворение «Приношение» (1827), посвященное тому, кто
Минувшее животворит
И будущее предрешает.
Вообще прошлое для Жуковскогопредпочтительнее настоящего, предпочтительнее по весьма личным причинам. Трагическаяистория любви В. А. Жуковского к Маше Протасовой-Моейр стала как бы основой,открытым содержанием его творчества. Невозможность женитьбы на племяннице,трагедия разделенной, взаимной – но, увы, непризнанной обществом любви – сталаосновой и мрачного репертуара, и своеобразной философии Жуковского, определилаего понимание любви и счастья.[25]После вынужденной свадьбы Маши поэт писал: «Роман моей жизни кончен; начну ееисторию».[26]
Как будто с вышины
Спускается приятный
Минувшего привет,
И то, что невозвратно,
Чего на веки нет…
На земле – в настоящем –нет счастья, есть только тень его, счастье утраченное, отсюда и «низостьнастоящего».
Истинное же счастье – ввоспоминаниях о блаженных минутах, пережитых чувством, а вечное счастье – загробом:
Где жизнь без разлуки,
Где все не на час.
Уже здесь мы видим, как прошлоеи будущее выступают в творчестве Жуковского не столько в оппозиции друг другу, скольков диалектическом единении:
О милые воспоминанья,
О том, чего уж в миренет!
О дума сердца – упованье
На лучший, неизменныйсвет!
Ретроспекция частососедствует в поэзии Жуковского с устремленностью в будущее и не только впределах земной жизни, но и за гранью ее. У Жуковского настоящее так мимолетно,что между прошедшим и будущим не остается никакого зазора, будущее озаряетпрошедшее, прошедшее перетекает в будущее. Вспомним: «былое сбудется опять» («Ямузу юную бывало..», 1824 г.) или стихотворение «Приношение» (1827),посвященное тому, кто
Минувшее животворит
И будущее предрешает.
Это единение будущего ипрошлого чрезвычайно характерно для В. А. Жуковского и раскрывается им в рамкахжизненного цикла рождение – жизнь – смерть. Рождение предваряет небытие,смерть уходит в пакибытие; круг замыкается, в обеих концах – вечность. Такоепонимание прошлого и будущего демонстрирует поэма «Камоэнс».
В феврале 1839 годаЖуковский сделал перевод небольшой пьесы Фридриха Гальма «Камоэнс». Камоэнс иВаско Квеведо – две стороны души самого Жуковского, его т. н. «прошлое» и«настоящее». «С удивлением прислушивался Жуковский к голосу неумирающей ивозрождающейся Красоты. Среди молодых голосов начинал звучать и голос молодогоЖуковского, который приходил к Жуковскому старому…», — пишет В.Афанасьев.[27]
Нигде так, пожалуй, неслились прошлое, настоящее и будущее, как в этом произведении. С высоты будущегознания старшее alter ego поэтавопрошает:
Слепец! Тебя зоветнадежда славы,
Но что она? и в чем еенаграды?
Кто раздает их? и комуони
Даются? и не все ль еедары
Обруганы завидующейзлобой?
За них ли жизнь на жертвуотдавать?
И вот что отвечает«молодой Жуковский», пока еще видящий в будущем лучи надежды:
Нет, нет! не счастия, неславы здесь
Ищу я: быть хочу крыломмогучим,
Подъемлющим родные мнесердца…
Молодой Жуковский – ужепрошлое поэта, но он смотрит в будущее, тогда как обремененный знанием обудущем старый Жуковский подводит итог прошлому. Взаимопереплетение времен выходитна уровень над временного осмысления жизни как единства прошлого, настоящего ибудущего.
Такое единство времен нераз осмысляется Жуковским. К примеру, в стихотворении «Моя тайна» (1840) поэтпредставляет идеал счастливой (веселой) жизни:
Вам чудно, отчего во всюя жизнь мою
Так весел? – Вот секрет:вчера дарю забвенью,
Покою –ныне отдаю,
А завтра– провиденью!
Другое дело, что все иноетворчество Жуковского демонстрирует, что этому жизненному принципу он неследовал: он не забывает прошлого, не видит покоя в настоящем. «Тайна» – это,скорее, идеал спокойной, счастливой жизни, недоступной поэту, – а может, игрустно-сатирический взгляд на попытки правильного образа жизни, дарующегопокой при жизни. Так или иначе, но в этом стихотворении поэт свел воедино тривремени в попытке осмыслить их единство в жизненном цикле человека, которому недано избежать ни прошлого, ни настоящего, ни будущего.
Это стихотворение – одноиз немногих исключений в творчестве Жуковского, подверженного общемулейтмотиву: настоящее – страдание, счастье в прошлом и будущем. Еще одноисключение – «Голос с того света» (1815):
Не узнавай, куда я путьсклонила,
В какой предел из мираперешла…
О друг, я все земноесовершила;
Я на земле любила и жила.
Нашла ли их? Сбылись лиожиданья?
Без страха верь: обманасердцу нет;
Сбылосья все; я в сторонесвиданья;
И знаю здесь,сколь ваш прекрасен свет.
С одной стороны, этостихотворение повторяет основной лейтмотив творчества Жуковского: «сторонасвиданья» (тот свет), «минувшее с тобою» и т. д. В то же время такие фразы, как«друг, на земле великое не тщетно» и «не унывай» несколько противоречат общемупониманию Жуковским настоящего. Как и предыдущее стихотворение, «Голос с тогосвета» показывает, что абсолютно единственного понимания времени Жуковским небыло и быть не могло: жизнь и творчество слишком многогранны, чтобы можно быловыстроить их в один ряд.
В любой тенденции бываютсвои исключения; тем не менее, рассмотрев творчество В. Жуковского, можновыделить две основные временные оппозиции в его поэзии: «настоящее – будущее», «настоящее– прошлое» и «прошлое – будущее», причем последняя оппозиция предстает скорее всостоянии диалектического единения и взаимопроникновения.
Настоящее – будущеепротивопоставляются в рамках отчасти античной, но в большинстве своемхристианской традиции: настоящему присуща эфемерность, суета, как итог – скорбьи несчастья; будущее воспринимается как неизбежная смерть, но, впротивоположность настоящему – положительное явление, освобождающее от тяготземной жизни, сулящее вечность через воскресение и вечность через память.Интересно, что в вечности через память мы видим обращение Жуковского кпрошлому, это своеобразное будущее через прошлое. Особенно ярко это единствопрошлого и будущего проявилось в историческом времени Жуковского, что будетболее детально рассмотрено в следующем параграфе.
Вообще же прошлое ибудущее выступают в Жуковского скорее не в оппозиции друг другу, а в сочетаниивзаимопроникающего единства, замыкающего круг жизни: из небытия приходит человек,в пакибытие уходит: из вечности в вечность. На наш взгляд, оппозицию прошлое –будущее в творчестве Жуковского следует рассматривать именно в таком контексте.
Что же касается оппозициинастоящее – прошлое, то здесь характерен выбор поэтом прошлого как счастливого минувшегов противопоставлении трагичному и безысходному настоящего. Думается, этопродиктовано исключительно личными мотивами в поэзии Жуковского, в частности,его несостоявшейся любви к Машеньке Протасовой.
Таким образом, каждое изтрех времен – прошлое, настоящее, будущее – имеет у Жуковского ярко выраженноеиндивидуальное лицо. Прошлое рассматривается как средоточие духовных ценностей,будущее – как вечное, и только настоящее воспринимается, как правило, со знакомотрицания. Прошлому присуще счастье былое; будущему вечному – счастье будущее;и только настоящее – обитель скорби и несчастий, в чем и заключается –парадокс! – счастье настоящего, о чем и свидетельствует приведенный выше итог«Камоэнса» или фраза из стихотворения «На смерть королевы Виртембергской»:«Несчастье нам учитель, а не враг».
Таким образом, всевремена Жуковского, несмотря на явную трагичность его творчества, подразумеваютсчастье, но не в бытовом понимании этого слова, а в более глубоком,диалектическом восприятии счастья не как радости, а как некоего состояниядушевной удовлетворенности: воспоминанием радостных мгновений; покоем райскогоблаженства; терниями настоящего, через несчастья которого познается счастье. Вэтом и заключается тайна не безысходной печали, но светлой грусти творчестваВ. А. Жуковского.
Глава 2. Историческое время в поэзииЖуковского
С чувством временисвязано и чувство истории. У одних писателей это чувство истории сильнее, удругих слабее. Это сказывается не только в выборе исторических тем однимиавторами и в отсутствии интереса к ним у других. Даже в подходе к пейзажу, кбыту может выражаться то большее, то меньшее чувство истории. Например, если мысравним с этой точки зрения таких русских писателей, как Чехов и Бунин, тозаметим, что у Чехова почти отсутствует интерес к истории, в то время как уБунина этот интерес поглощает его целиком.
У Жуковского интерес кистории очень велик. Индивидуальной чертой В. А. Жуковского следует признатьлюбовь к прошлому во всех его проявлениях, как сказано в «Невыразимом»: «… омилом радостном и скорбном старины». Таким образом, прошлое «мило» лирическомугерою независимо от того, радостное оно или грустное. Не случайно в этомстихотворении картины природы, затрагивающие самые потаенные душевные струны,вызывают у поэта теплые воспоминания, причем они приравниваются к душевномустремлению ввысь, вдаль; мысль автора движется одновременно сразу в двухнаправлениях:
Сие к далекомустремленье,
Сей миновавшего привет…
Жуковский частообращается к русской истории. Одним из самых знаменитых исторических произведенийпоэта является «Певец во стане русских воинов». В вернувшись в 1939 г. из-заграницы, Жуковский поехал в Москву и 26 августа присутствовал при торжественномоткрытии памятника на Бородинском поле. Здесь он услыхал, что многие повторяютего строки «Певца во стане русских воинов». Он писал, что это его «тронуло доглубины сердца. Жить в памяти людей по смерти не есть мечта: это высокаянадежда здешней жизни. Но меня вспомнили заживо, новое поколение повторилодавнишнюю песню мою на гробе минувшего».[28]
Впоследствии Жуковскийнаписал «Бородинскую годовщину» – параллель к «Певцу во стане русских воинов».Здесь названы имена тех же героев, но отмечены они не пламенным прославлениемих доблестей, а печалью по ним:
Ивождей уж прежних мало:Много в день великий пало
Наземле Бородина;
Позжетех взяла война;
Те,свершив в Париже тризну
ПоМоскве и рать в отчизну
Проводивши,от земли
Кхрабрым братьям отошли…
«Это был реквием былому,плач по героической эпохе в жизни страны и в своей жизни. Этим стихотворениемон в третий раз, после «Камоэнса» и «Сельского кладбища», замкнул кругу своейпоэтической судьбы – во всяком случае, ему казалось, что именно замкнул…».[29]
Обращение поэта кисторическим темам славной истории Отечества способствовали изменению репутациипоэта в глазах публики. Жуковский становится «русским Тиртеем», а не только«балладником». Это изменяет и автоконцепцию творчества Жуковского. Из лирика,«поэта чувства» он становится «певцом русской славы».
Большое значение длятворчества В. А. Жуковского имеет обращение к истории России на всем еепротяжении, в частности, к истокам «земли Русской», к мифославянскому наследию.При этом вкладываемая в произведение идея в изображении исторического временидля Жуковского гораздо важнее исторической достоверности: так, в «Песни барда»для Жуковского были важны не чистота исторического колорита, а возможностилирического повествования о предметах, традиционно бывших объектом воспеванияоды. Новизна «Песни» состояла именно в смешении разных жанровых тенденций исинтезе стилевых регистров. Жуковский вводит фигуру певца-барда, лиризмкоторого вызывает у читателя воспоминание об элегическом повествователе.Одический синтаксис сочетается с элегической лексикой и образностью:
О сладких песней мать,певица битв священна,
О бардов лиравдохновенна!
Проснись – да оживетхвала в твоих струнах!
Да тени бранныенизринутых во прах,
Скитаясь при луне потучам златорунным,
Сойдут на мрачный дол,где мир над пеплом их,
Обвороженные бряцаньемтихострунным.
Славянский пейзажприобретает оссианический колорит; легендарные славянские боги сближаются сантичными, славянские воины наделяются доблестями средневековых рыцарей и т. д.Жуковский использует весь наличный арсенал изобразительных средств батальнойпоэзии, вне различия их функций в предшествующей традиции. Результатпарадоксальным образом оказывается вполне успешным.
Надо сказать, чтоподобное обращение к минувшим эпохам вполне соответствует общей направленностиэстетики романтизма. Поэта-романтика привлекают далекие, таинственные,романтизированные времена[30];все это отразилось и в поэзии В. А. Жуковского, особенно в выборе историческоговремени для его баллад.
При этом временнаякомпозиция отдельных баллад весьма сложна. Так, «Граф Гапсбургский» имеет болеесложную, чем другие баллады поэта, композицию: здесь не один «линейный», а два«концентрических» сюжета (баллада в балладе), неожиданно сходящиеся в финальнойстрофе. Более сложной является и «временная перспектива» баллады: прошлое(история о набожном графе) вторгается в настоящее (пир в Ахене) для того, чтобывызвать во всех свидетелях коронации уверенность в прекрасном будущем Богомблагословенной империи (предсказание певца-священника). В свою очередь,огромная временная и пространственная дистанция между русскими читателямибаллады и героями старинной ахенской истории открывала возможность дляаллегорического истолкования легенды: зачем она рассказана нашим поэтом внастоящих условиях? В таком случае особую, символическую, роль приобреталфинальный момент узнавания царственного героя:
И всяк догадался, ктонабожный Граф,
И сердцем почтилПровиденье.
Историческое время баллады,таким образом, аллегорическим намеком связывается с временем, настоящимЖуковскому. Еще более ярким примером такой связи является поэтический перевод«Одиссеи» Гомера.
Интерес к былым временамобратил взор Жуковского к античным циклам. Вершиной его творчества на этом полестал перевод «Одиссеи». Историческое время этого произведения переводчикпопытался передать максимально правдиво, причем не на конкретно-историческомуровне, а на эмоциональном, или, как мы бы сейчас сказали, ментальном.
Наверное, ни об одномсвоем произведении Жуковский не писал так много и с такой любовью, как об«Одиссее» (1842 – 1849), которую называл своей младшей дочкой, прижитой с вечноюною музою Гомера, венцом творческой деятельности, подарком современникам и«твердым памятником» себе на Руси. По верному замечанию критика, свою работунад поэмой Жуковский рассматривал «как важную миссию, имеющую не тольколитературное, но и религиозно-дидактическое значение для современности». Всвоем переводе Жуковский стремился «угадать» самый дух подлинника, воскреситьэмоциональный мир древнего человека (который, в его интерпретации, был не чеминым, как префигурацией христианского мироощущения) и создать русскую«Одиссею», художественно равную (если не превосходящую) английскому (Pope) и немецкому(Voss) образцам. Эту русскую «Одиссею» поэт намеревался противопоставитьхаотической и больной современности как своего рода эстетический антидот.«Будет значительною эпохою в нашей поэзии, — говорил он, — это позднеепоявление простоты древнего мира посреди конвульсий мира современного...».[31]
В поздние годыниколаевского царствования, в эпоху «безначалия» в русской поэзии, «Одиссея»воспринималась значительной частью русской интеллектуальной и литературнойэлиты как иконическое выражение самой идеи возвращения (поэта – души – поэзии –нации) к чистым истокам, на духовную родину, в «первоначальный Эдем»,ассоциируемый с Россией. Знаменательно, что при таком истолковании поэмалогически завершалась возвращением Одиссея домой (начало XIII песни). Всеостальное – целых 12 песен – уже не было существенно.[32]
Очень интересно, чтоисторическое время «Одиссеи» в переводе В. А. Жуковсокго тесно переплетается ссовременной ему картиной времени. Это было время революций, которые самЖуковский искренне ненавидел, и противовес видел лишь в сохранении твердой,«патриархальной» руки самодержавия.
Можно назвать немалопримеров переноса современных поэту исторических реалий в текст «Одиссеи».Например, сцена расправы Одиссея с женихами у Жуковского не имеет ничего общегос гомеровским оригиналом, ибо «изобилует вульгарными словами, снижающими этужуткую сцену до уровня пьяной драки».[33]Между тем перед нами не воспроизведение вульгарной речи, но «высокий» языкполитической ругани. Ср. оценки Жуковским революционеров и депутатовгерманских парламентов в письмах и статьях поэта 1848—1849 годов: «мастераразрушения»; «оргия безначалия»; «нахально буянствующая малочисленная шайкаанархистов»; «отчаянное бешенство»; «бессмысленные возмутители»; «безумныйразбойник»; «неописанное нахальство» и т. д. и т. п.[34]
Это не низкий стиль, агорячая злободневная полемика. Шайка горланящих женихов, несомненно,ассоциируется поэтом с депутатами немецких ассамблей и парламентов (ср.,например, 108 женихов во главе с наглым красавцем Антиноем и более 800франкфуртских депутатов во главе с импозантным говоруном Генрихом фон Гагерном,над которым Жуковский издевается в своих письмах). Разгул и грабительствоженихов – этих «святотатцев, губящих дом Одиссеев и в нем беззаконного многотворящих» – представляют для Жуковского программу революции, которую онопределяет как проповедь анархии и безбожного расхищения чужой собственности(ср.: «как деятельно и безстыдно злоумышленники грабят общее достояние в пользусобственную, не давая себе и труда украшать виды свои маскою пристойности»[35]).
Традиция «политическойпедагогики» помогает лучше разобраться в еще одном подтексте финала «Одиссеи»Жуковского. Здесь действуют царь Итаки, его сын Телемак и учитель последнегоМентор (образ которого принимает Паллада). Эта сцена, как представляется,разыгрывает «в лицах» главную мысль поэта – о смысле современной политическойистории и миссии русской монархии и поэзии.
Напомним, что Жуковскийпосвятил «Одиссею» своему ученику, великому князю Константину Николаевичу.Последнего поэт называл «северным Одиссеем». В начале 1840-х годов юныйКонстантин совершил несколько морских плаваний, повторив однажды маршрут царяИтаки. Великий князь командовал военными кораблями «Улисс» и «Паллада». В 1846году он был произведен в капитаны первого ранга. Тем не менее отождествлениеОдиссея с молодым князем имеет лишь внешний, сугубо комплиментарный характер.Действительно, Константин — сын монарха и принц-путешественник, то есть неОдиссей, а Телемак, ученик Ментора.
Но гораздо важнее, каккажется, ассоциация с Телемаком старшего брата Константина – государянаследника Александра Николаевича, которому Жуковский также посвятил свою«Одиссею». Примечательно, что в письмах Жуковского к наследнику престола особоеместо занимает тема нерушимого тандема отца и сына: Николай предстает здесь каквеликий Кормщик, которому не страшны бури революции, а его сын – как верныйпомощник и продолжатель дела родителя.
Образ царя Итаки можетбыть понят как аллегория русского императора. Образ могучего и благородногоцаря, усмирителя бунтов и стража порядка, — один из важнейших в историософскойконцепции Жуковского конца 1820 – 1840-х годов. Николай изображается поэтом какцарь-воин и странствователь (ср. его восточный поход 1828 года,ассоциировавшийся у современников с Троянской войной, а также многочисленныепутешествия-инспекции по России), благочестивый христианин, заботливый муж илюбящий отец. Силам разрушения и зла Николай противопоставляет, по словамЖуковского, «магическое обаяние геройской отваги».
Николай есть самоолицетворение идеи справедливости и святости власти, то есть – по словам самогоЖуковского – воплощение истинной поэзии. В письме к Константину НиколаевичуЖуковский приводит как пример истинно-вдохновенной поэзии историю о подавленииимператором холерного бунта 1831 года. Грозные слова Николая «На колена!»,усмирившие чудным образом бунтовщиков, названы Жуковским «одной из высочайшихминут… вдохновения», которое заставило дикую толпу склониться «перед святынеюверы и власти». «И отсутствие этой-то поэзии, – продолжает поэт, – произвелото, что теперь везде перед нашими глазами творится». Замечательно, что в том жеписьме Жуковский сообщает о начале работы над второй частью «Одиссеи».
Показательно, чтонекоторые оценки Одиссея в последних песнях перевода Жуковского перекликаются схарактеристиками императора в «николаевском мифе» придворного поэта ивоспитателя детей русского самодержца (ср., например: «непреклонный в напастях»герой, «орел поднебесный», отважный, «грозно-могучий», «моложавый», с прямымстаном, «божественно-чистой» красоты). Наконец, Николай, как и Одиссей,изображался поэтом в виде Капитана, твердой рукою ведущего свой корабль побурному морю.
Так понимание своегопатриотического долга В. А. Жуковским отразилось на переплетении историческоговремени русского перевода «Одиссеи» и современных поэту политических реалий.
Интересное сочетаниеинтереса к истории и христианского мировоззрения представляет поэма«Странствующий жид». Этот сюжет традиционен для европейской поэзии. К немуобращались Шиллер и Гете, Шлегель, Шубарт, Ленау, Шамиссо, Шелли, Беранже. Изрусских авторов – Батюшков и Кюхельбекер. «Грандиозность сюжета захватилаЖуковского так, что он приступил к работе, несмотря на старость и болезни, сюношеским жаром и трепетом…».[36]Несколько огромных тем пересеклось в сознании Жуковского: история христианства,история мира, философский вопрос обретения веры, судьба личности на фонеисторических переворотов, значение природы и поэзии в жизни человека. ДревнийРим, первые христиане, закат Рима, Наполеон на острове Святой Елены, – вот фон,на котором выступает колоритная фигура романтического изгнанника, знакомогорусскому читателю по поэмам романтической эпохи, но – укрупненного, с чертамиэпического величия. «Рисуя судьбу Агасфера, Жуковский громоздит глыбыисторических эпох».[37]
Подводя итог, повторим,что изображение В. А. Жуковским исторического времени в его произведенияхобосновывалось концепцией романтизма, в связи с чем в произведениях поэтапредстает, как правило, романтический ореол той или иной эпохи при несоблюденииконкретных исторических реалий. Этот романтический ореол в наибольшей степенихарактерен для баллад, однако он также присутствует в произведениях Жуковского,прославляющих родную историю.
В сочетании искренности иправдивости в выражении своих чувств к славной истории Отечества сромантизацией представленного исторического времени того или иного произведенияи кроется, позволим себе тавтологию, причина славы В. А. Жуковского как «певцарусской славы».
Заключение
Рассмотрев творчество В.Жуковского, можно выделить три основные временные оппозиции в его поэзии: «настоящее– будущее», «настоящее – прошлое» и «прошлое – будущее», причем последняяоппозиция предстает скорее в состоянии диалектического единения ивзаимопроникновения.
«Настоящее – будущее»противопоставляются в рамках отчасти античной, но в большинстве своемхристианской традиции: настоящему присуща эфемерность, суета, как итог – скорбьи несчастья; будущее воспринимается как неизбежная смерть, но, впротивоположность настоящему – положительное явление, освобождающее от тяготземной жизни, сулящее вечность через воскресение и вечность через память.Интересно, что в вечности через память мы видим обращение Жуковского кпрошлому, это своеобразное будущее через прошлое. Особенно ярко это единствопрошлого и будущего проявилось в историческом времени Жуковского.
Вообще же прошлое ибудущее выступают в Жуковского скорее не в оппозиции друг другу, а в сочетаниивзаимопроникающего единства, замыкающего круг жизни: из небытия приходит человек,в пакибытие уходит: из вечности в вечность. На наш взгляд, оппозицию «прошлое –будущее» в творчестве Жуковского следует рассматривать именно в такомконтексте.
Что же касается оппозиции«настоящее – прошлое», то здесь характерен выбор поэтом прошлого как счастливогоминувшего в противопоставлении трагичному и безысходному настоящего.Думается, это продиктовано исключительно личными мотивами в поэзии Жуковского,в частности, его несостоявшейся любви к Машеньке Протасовой.
Таким образом, каждое изтрех времен – прошлое, настоящее, будущее – имеет у Жуковского ярко выраженноеиндивидуальное лицо. Прошлое рассматривается как средоточие духовных ценностей,будущее – как вечное, и только настоящее воспринимается, как правило, со знакомотрицания. Прошлому присуще счастье былое; будущему вечному – счастье будущее;и только настоящее – обитель скорби и несчастий, в чем и заключается – парадокс!– счастье настоящего. Следовательно, все времена Жуковского, несмотря на явнуютрагичность его творчества, подразумевают счастье, но не в бытовом пониманииэтого слова, а в более глубоком, диалектическом восприятии счастья не какрадости, а как некоего состояния душевной удовлетворенности: воспоминаниемрадостных мгновений; покоем райского блаженства; терниями настоящего, через несчастьякоторого познается счастье. В этом и заключается тайна не безысходной печали,но светлой грусти творчества В. А. Жуковского.
Анализируя изображение В.А. Жуковским исторического времени, следует прежде всего подчеркнуть, что оноопределяется, во-первых, интересом самого Жуковского к истории, во-вторых, егопониманием патриотизма, а в-третьих, концепцией романтизма, в связи с чем впроизведениях поэта предстает, как правило, романтический ореол той или инойэпохи при несоблюдении конкретных исторических реалий. Надо сказать, чтоподобное обращение к минувшим эпохам вполне соответствует общей направленностиэстетики романтизма. Поэта-романтика привлекают далекие, таинственные,романтизированные времена; все это отразилось и в поэзии В. А. Жуковского,особенно в выборе исторического времени для его баллад.
Этот романтический ореолв наибольшей степени характерен для баллад, однако он также присутствует впроизведениях Жуковского, прославляющих родную историю.
Большое значение длятворчества В. А. Жуковского имеет обращение к истории России на всем еепротяжении, в частности, к истокам «земли Русской», к мифославянскому наследию.При этом вкладываемая в произведение идея в изображении исторического временидля Жуковского гораздо важнее исторической достоверности. В результатеполучается сочетание искренности и правдивости поэта в выражении своих чувств кславной истории Отечества с романтизацией представленного исторического временитого или иного произведения.
Понимание своегопатриотического долга В. А. Жуковским отразилось на переплетении историческоговремени русского перевода «Одиссеи» и современных поэту политических реалий. Историческоевремя «Одиссеи» в переводе В. А. Жуковского тесно переплетается с современнойему картиной времени. Это было время революций, которые сам Жуковский искреннененавидел, и противовес видел лишь в сохранении твердой, «патриархальной» рукисамодержавия.
Примечания