РЕФЕРАТ
на тему: «Революция и Гражданская война в русской литературе:
И.Э. Бабель и М.А. Шолохов»
РЕВОЛЮЦИЯ 1917 г. И ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Революция 1917 г. в России завершила идейную борьбу в начале XX в. Победило материалистическоемиропонимание с его установкой, что человек должен сам творить свою новуюжизнь, разрушив старый уклад до основания и отодвинув в сторону целесообразныезаконы эволюции.
А. Блок, С. Есенин, В. Маяковский радостно приветствоваливеликое событие: «Слушайте, слушайте музыку революции!» (Блок), «Четыреждыславься, благословенная» (Маяковский), «Что нам слюна иконная в нашиворота в высь?» (Есенин). Романтики, они не вняли предостережениямПушкина, Достоевского, Толстого и не вчитались в Священное писание, впророчества Иисуса Христа:
«Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство, и будутглады и моры и землетрясения по местам… Тогда будут предавать вас на мученияхи убивать вас… И тогда соблазнятся многие; и друг друга будут предавать, ивозненавидят друг друга; И многие лжепророки восстанут и прельстят многих...» (Евангелиеот Матфея, гл. 24, п. 6—12)
И все сбылось: восстал народ на народ, братья на братьев,«глад», разруха, гонения на церковь, умножение беззакония, торжестволжепророков от марксизма, прельщение идеями «свободы, равенства, братства», нашедшимиотражение в творчестве самых талантливых, самых избранных. И трагичен финалэтих избранных. Революция «напылила кругом, накопыти-ла и пропала поддьявольский свист», а Блока, Гумилева, Есенина, Маяковского и многих других нестало.
М. Горький в «Несвоевременных мыслях» и И. А. Бунин в«Окаянных днях» свидетельствовали всеобщее озверение, взаимную ненависть,антинародную деятельность Ленина и его «комиссаров», гибель вековой культуры и человекав процессе революции.
Русский философ ИванИльин в статье «Русская революция была безумием» дал общий взгляд на нее ипроанализировал позицию и поведение всех слоев населения, групп, партий,классов в событии. «Она была безумием, — писал он, — и притом разрушительнымбезумием, достаточно установить, что она сделала с русской религиозностью всехвероисповеданий… что она учинила с русским образованием… с русской семьею,с чувством чести и собственного достоинства, с русской добротой и спатриотизмом...»
Нет партий, классов, считал Ильин, которые бы до конца понималисуть революционной ломки и ее последствий, в том числе и среди русскойинтеллигенции.
Историческая вина ее безусловна: «Русские интеллигентымыслили «отвлеченно», формально, уравнительно; идеализировали чужое, не понимаяего; «мечтали» вместо того, чтобы изучать жизнь и характер своего народа,наблюдать трезво и держаться за реальное; предавались политическому ихозяйственному «максимализму», требуя во всем немедленно наилучшего инаибольшего; и все хотели политически сравняться с Европой или прямо превзойтиее».
3. Н. Гиппиус, воспитанная на старой, христианской морали, оставила такиестроки о сути происходившего:
Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой, Смеются пушки,разевая рты. И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой, Народ, не уважающийсвятынь.
Эти строки углубляют проблему вины перед народом всех«спортсменов» и «дилетантов» от революции и предсказывают новое крепостноеправо в условиях советского режима.
Максимилиан Волошин не входил в литературу «левого фронта». Его стихотворение «Гражданскаявойна» продиктовано христианским взглядом на события и великой любовью кРоссии.
И не смолкает грохот битв По всем просторам русской степиСредь золотых великолепий Конями вытоптанных жнитв.
И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас — тот против нас.
Нет безразличных: правда с нами».
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
По Волошину, виноваты и красные и белые, считавшие своюправду единственно верной. Эти строки интересны и личным отношением поэта квраждующим сторонам: и те и другие — вероотступники, они впустили бесов вРоссию («Расплясались, разгулялись бесы//По России вдоль и поперек»), за них,обуянных злобой, нужно молиться, их нужно пожалеть.
Совсем по-другому оценивали события в стране поэты-романтикиЭ. Багрицкий, М. Светлов, Дж. Алтаузен, М. Голодный, Н. Тихонов, убежденные,что в «солнечный край непочатый» можно прийти и через братоубийственнуювакханалию, террор.
Сюжет «Баллады о четырех братьях» Дж. Алтаузен анесложен: гражданская война сделала братьев врагами, домой вернулся толькоодин. Он рассказал о себе:
Домой привез меня баркас.
Гремел пастух в коровий рог.
Четыре брата было нас, —
Один вхожу я на порог.
Ему нужно признаться матери и сестре, как он преследовалбрата-юнкера, в прошлом пастуха:
За Чертороем и Десной
Я трижды падал с крутизны,
Чтоб брат качался под сосной
С лицом старинной желтизны.
Михаил Голодный пишет о похожей трагедии в стихотворении «Судья ревтрибунала».
Стол накрыт сукном судейским
Под углом.
Сам Горба сидит во френче
За столом.
«Сорок бочек арестантов!
Виноват...
Если я не ошибаюсь,
Вы — мой брат?
Вместе спали, вместе ели,
Вышли — врозь.
Перед смертью, значит,
Свидеться пришлось.
Воля партии — закон,
А я — солдат.
В штаб, к Духонину!
Прямей Держитесь, брат!»
Судья Горба судит единолично и самочиние свое оправдывает волейпартии и долгом солдата.
Культ ЧК вошел в плоть икровь романтического героя 20-х гг. Чекист у поэтов — непоколебим, обладаетстальной выдержкой, железной волей. Вглядимся в портрет героя одного изстихотворений Н. Тихонова.
Над зеленою гимнастеркой
Черных пуговиц литые львы,
Трубка, выжженная махоркой,
И глаза стальной синевы.
Он расскажет своей невесте
О забавной, живой игре,
Как громил он дома предместий
С бронепоездных батарей.
Поэты-романтики 20-х гг. встали на службу новой власти,проповедуя культ силы с позиций пролетарского интернационализма во имя«освобождения» человечества. Вот строки того же Тихонова, передающие идеологиюотчуждения личности, совести в пользу идеи.
Неправда с нами ела и пила.
Колокола гудели по привычке,
Монеты вес утратили и звон,
И дети не пугались мертвецов...
Тогда впервые выучились мы
Словам прекрасным, горьким и жестоким.
Что же это за прекрасные слова? Лирический геройстихотворения Э. Багрицкого «ТБЦ» тяжко болен и не может пойти в клуб насобрание рабкоровского кружка. В горячечном полусне к нему приходит Ф.Дзержинский и вдохновляет его на подвиг во имя революции:
Век поджидает на мостовой,
Сосредоточен, как часовой,
Иди — и не бойся с ним рядом встать.
Твое одиночество веку под стать.
Оглянешься — а вокруг враги,
Руки протянешь — и нет друзей,
Но если он скажет: «Солги!» — солги.
Но если он скажет: «Убей!» — убей.
«Убей!», «солги!» — есть ли страшнее слова в словаре?
Так совершалось непоправимое: жизнь питала поэта «жестокимиидеями», а поэт нес их к читателям.
Революция разделила поэтов и прозаиков не по степенидарования, а по идейной направленности. «Мы входили в литературу волна заволной, нас было много. Мы приносили свой личный опыт жизни, своюиндивидуальность. Нас соединяло ощущение нового мира как своего и любовь кнему» — так характеризовал А. Фадеев «левое» крыло русской литературы. Наиболееяркие представители его — А. Серафимович, К. Тренев, В. Вишневский, Э.Багрицкий, М. Светлов и др. А тот, кто не рядился в красные одежды, ктоужаснулся новой идеологии, тот заплатил изгнанием, непечатанием книг и дажежизнью.
И. Э. БАБЕЛЬ
(1894—1941)
Исаака Эммануиловича Бабеля называли русским Мопассаном завлюбленность в плоть земли, за цветистое, сочное описание природы и человека илюбимый им жанр — новеллу. Новеллой мы называем рассказ, в центрекоторого исключительное событие, а сюжет, краткий и напряженный, имеетнеожиданную развязку.
«Конармия» — это сборник небольших новелл, связанных темой гражданскойвойны, единым образом повествователя и повторяющимися персонажами безподробного описания их жизни. Мерцающая многолюдность оправдана буднями ПервойКонной — кто-то погибает, кто-то теряется на дорогах войны.
«Конармия» открываетсяновеллой «Переход через Збруч»: «Начдив донес о том, что Новоград-Волынсквзят сегодня на рассвете. Штаб выступил из Крапивно, и наш обоз шумливымарьергардом растянулся по шоссе...» Казалось бы, краткость, очерковость должнаввести читателя в стремительные действия, но Бабель позволяет себе и намполюбоваться полями пурпурного мака, игрой ветра в желтеющей ржи, девственнойгречихой и «жемчужным туманом березовых рощ». И вдруг… «оранжевое солнцекатится, как отрубленная голова», «штандарты заката веют над нашими головами»,«запах вчерашней крови и убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу». Тканьповествования образует сложное единство патетики и скорби, плоти идуха. Вот как сосуществуют эти начала в описании ночевки в беднойеврейской семье. «Все убито тишиной, и только луна обхватила синими руками своюкруглую, блещущую, беспечную голову, бродяжит под окном». Женщина снимаетодеяло с заснувшего отца, «глотка его вырвана, лицо разрублено пополам, синяякровь лежит на его бороде, как кусок свинца». Такой натурализм кажетсяизлишним, тошнотворным, но без этого нам не понять скорбь и силу восставшегодуха в этой несчастной женщине: «И теперь я хочу знать, я хочу знать, где ещена всей земле вы найдете такого отца, как мой отец». Манера письма вроде быбесстрастная (автор не высказывается по поводу увиденного), но на самом делепозиция его активная: не рвать на себе волосы, не кричать, а, стиснув зубы, понятьлюбого человека, застигнутого исторической метелью, разделить в нем высокоеи низкое, героическое и жестокое.
Бабель ведет рассказ от лица Лютова, работника штаба дивизии,участвовавшего и в боях, поэтому ставшего наблюдателем и судьей кровавыхсобытий. Прекрасно образованный (знает еврейские обычаи, священные книги,говорит по-французски, изучал латынь на юридическом факультете, знаком севропейской культурой, гуманист), он вполне сознательно оказался среди красныхказаков, думая, что война осуществит интернационал добрых людей. Все заветныемечты Лютова выразил старик философ Гедали: «Революция— скажем ей «да»… «да»кричу я ей, но она прячется от Гедали и высылает вперед только стрельбу». Полякбьет еврея и вырывает ему бороду, потом тот, кто бил поляка, отнимает у Гедалиграммофон… Запутался философ: «Революция — это хорошее дело хороших людей. Нохорошие люди не убивают. Значит, революцию делают злые люди». Вот длятого, чтобы раз и навсегда понять суть происходящего, освободиться от ложныхиллюзий, «розовых» очков, Лютову понадобилось оказаться в гуще революции. УЛютова-Вабеля в описаниях событий, характеров нет пасквиля, а естьжестокая правда кровавого потока жизни.
«Летопись будничных злодеяний теснит меня неутомимо, какпорок сердца», — написал Лютов в новелле «Путь в Броды». «Разлетаетсяжизнь, я на большой непрекращающейся панихиде» — так оценил увиденное Бабель.Сходство высказываний позволяет посмотреть на Лютова как на выразителя именнобабелевского взгляда. Интеллигент-очкарик, чтобы стать «своим» среди казаков,Лютов убивает на глазах у хозяйки гуся («Мой первый гусь») и требует,чтобы она его зажарила, на что та просто, буднично сказала: «Товарищ… я желаюповеситься». Бойцы сразу решили, что Лютов свой, подходящий парень, а онмучился: «Я видел сны и женщин во сне, и только сердце мое, обагренноеубийством, скрипело и текло». Почему «текло»? Да потому, что он видел, чточеловеческая жизнь в революции обесценена. Бабелю нужен именно такойрефлексирующий, образованный герой, чтобы показать два взгляда на кровавыесобытия: критический с позиции культуры, и простой, бесхитростный, тех, ктоубивал, грабил. «Красный» генерал из крестьян Матвей Павличенко, не знаяграмоты, сочиняет письмо якобы от Ленина: «Именем народа… и для основаниябудущей светлой жизни приказываю Павличенко, Матвею Родионовичу, лишать разныхлюдей жизни согласно его усмотрению». Но ведь Павличенко не сам это придумал!Приказ большевиков он понял верно: убивать без всяких, кто контра.Дурные и зверские инстинкты, дремлющие в человеке, оживают сразу, как толькоуслышан клич: «Кто не с нами, тот против нас».
В новелле «Письмо» мальчишка пишет письмо о том, какреволюция и война раскололи семью. В тексте второго абзаца сплошныереволюционные штампы, смешные в устах подростка: «в настоящее время красныйгерой», «родная беспощадная газета «Красный кавалерист», «с геройским духомрубает подлую шляхту». За фасадом «геройских буден» голодный, раздетыймальчишка, смакующий подробности семейной беды: папаша, служивший у Деникина,зарубил сына Федора — «красного орла» («шкуру, красную собаку, суку»), а СтепанТимофеич, старший брат, все мечтавший зарезать отца за Федю, кончил его наглазах народа. Финал новеллы примечателен: мальчик дает Лютову фотографиюсемьи, на которой были изображены отец Тимофей Курдюков, плечистый стражник сосверкающим взглядом «бесцветных и бессмысленных глаз», крохотная крестьянка сзастенчивыми чертами лица — мать и два «чудовищно огромных, тупых, широколицых,лупоглазых, застывших, как на ученье, брата».
Новелла «Соль» повествует о том, как любезные казачкипустили в вагон поезда женщину с грудным младенцем на руках, но, поняв, чтосверток на груди не ребенок, выбросили несчастную из вагона, расстреляв извинтовки, поскольку при падении она оказалась жива. Сначала: «Садитесь,женщина, в куток, ласкайте ваше дитё, как водится с матерями» (Балмашевуговаривает бойцов патетично, от лица революции, берегущей материнство). Потом,узнав, что в свертке соль: «А вы, гнусная гражданка, есть болееконтрреволюционерка, чем тот белый генерал...» Увы, бойцы верят, что жестокостьна войне — необходимость.
Новелла «СмертьДолгушова» погружает нас в страшные подробности боя и окружения красных.«Пропадаем, — воскликнул я, охваченный гибельным восторгом...» Долгушов «сидел,прислонившись к дереву. Сапоги его торчали врозь. Не спуская с меня глаз, онбережно отвернул рубаху. Живот у него был вырван, кишки ползли на колени, и ударысердца были видны...» Долгушов просил его убить. Лютов не смог, а его другАфонька Вида, страдая, спустил курок, крикнув Лютову: «Уйди… убью! Жалеетевы, очкастые, нашего брата, как кошка мышку!» Позже и эскадронный скажетодинокому в этой среде, даже в чем-то отверженному из-за неспособности убиватьЛютову: «Я тебя всего вижу… Ты без врагов жить норовишь… Ты к этому вселадишь — без врагов...»
Писательский взгляд Бабеля на революцию изнутри закончилсядля него трагически — «Конармия» была объявлена отходом от советскойдействительности (не показана роль партии, слишком резко изображена революция),он сам обвинен в участии в троцкистской организации, шпионаже в пользуфранцузской разведки и расстрелян.
М. А. ШОЛОХОВ
(1905—1984)
«Поднятая целина». В 1927 г. состоялся XV съезд партии, принявший решение о коллективизации.Написанная по «горячим следам» событий, первая книга романа «Поднятая целина»была опубликована в 1932 г. и восторженно принята советской номенклатурой иинициаторами колхозного движения.
Сюжет романа переносит нас на Дон, на хутор Гремячий Лог,куда одновременно приезжают участники и идеологи будущего конфликта: один,Половцев, ночью, как волк, потому что он белогвардеец, другой, бывшийпутиловский рабочий и красный моряк Давыдов, — днем, открыто. Половцев хочетвтянуть казаков в Союз борьбы за освобождение Дона, Давыдов какдвадцатипятитысячник должен собрать всех в колхоз, поприжав покрепче кулака.После приезда вожаков стремительно разворачивается сюжетное действие с егоосновными «узлами»: первым собранием бедняков, принявшим решение раскулачить«богатеньких», сценой раскулачивания Гаева, Лашнинова и прочих, раздачейимущества беднякам, вторым собранием гремяченцев по созданию колхоза, драматическим«бабьим бунтом», сценой пахоты, когда Давыдов сумел организоватьсоциалистическое соревнование бригад. Массовые сцены — художественнаяособенность нового, советского романа социалистического реализма. Что хотелсказать художник таким построением сюжета? «Течет» народная масса, выявляясвое, заинтересованное отношение к новым идеям, стало быть, народ — хозяин итворец истории. Так ли это?
Половцев сразу взял в оборот местного агронома и крепкогохозяина Якова Лукича Островнова. «Страшно мне на такое дело идтить… неневольте сразу, господин есаул», — признается Островнов в ответ на предложениеПоловцева перейти на его сторону, потому что он хлебороб и все его интересывокруг земли.
Давыдов сразу начал подзадоривать бедняков: «Кулак гноит хлебв земле». И жалобные голоса незамедлительно откликнулись: добро богатых отдатьв колхоз. И уже раздался призыв: «Кулаков громить идите!»
«Не желай дома ближнего твоего: не желай жены ближнеготвоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла, ничего, что уближнего твоего» (Библия, «Исход», гл. XX). Нарушение этого закона человеком обнаруживает в немзависть, толкающую и на преступление.
Раскулачивание начинает самый вроде бы безобидный и робкийдед Щукарь: «Не терпится». Люди еще живут в доме середняка Титка Бородина, аНагульнов уже планирует: «Дом этот под правление колхоза». У Фрола Рваногокомандует Демка Ушаков: «Уничтожаем тебя как кулацкий класс». Давыдов обвиняетРаз-метнова в слабости и мягкотелости при конфискации имущества у многодетногоГаева: «Они нас жалели? — вот его аргумент. — Враги плакали от слез нашихдетей?» И имущество отобрали, и детей поделили на «наших» и «не наших».Нагульнов, не «остывший» от военных баталий, словно клятву дает: «Да я…тысячи станови зараз дедов, детишков, баб… Я их из пулемета всех порежу».Давыдов вторит ему: «Выслать… на Соловки… Работать будут — кормить будем».
Философ Иван Ильин в книге «Путь духовного обновления» пишето неприкосновенности частной собственности, в которой проявляются«естественные, инстинктивные, духовные» свойства человека, а значит, ее надо«принять, признать, оградить». Ильин считает, что иногда человек сводит своипотребности в частной собственности к минимуму либо из-за лени и беспечности,либо ради высшего духовного сосредоточения (индийские йоги, христианскиеаскеты), но чаще частновладельцем движут иные мотивы: «он не только «поливаетпотом» свою землю и дорабатывается до утомления, до боли, до ран на теле; он творческизаботится о своем деле, вчувствуется в него воображением, изобретается,вдохновляется, напрягается волею, радуется, огорчается, болеет сердцем».
Действительно, называяземлю «матушкой», пахарь не только любит ее, но тоскует без нее; садовник непросто «копается в саду», но творчески чует жизнь своих цветов идеревьев»; человек, строя дом, «устраивает себе лично интимный угол наземле, свой священны! очаг». А вместе они «как бы продолжают дел Божьего миротворения»,и их хозяйственны труд имеет, по Ильину, религиозный смысл. «Погромщик иподжигатель страшны не столько убытками, сколько неутомимой завистью и дикойненавистью к чужому достижению и совершенству, презрением к чужомутворчеству...»
Но Ильин знал также, что частная собственность можетразбудить в человеке, «богатеющего не в Бога» (в делание добра, милосердия,самоограничения с целью освобождения времени для духовной, внутренней работы),болезненную страсть стяжательства, алчности, вседозволенности в отношении кприродным богатствам и другим людям, зависть, тщеславие.
И поэтому, утверждая, что только духовно воспитанный человекможет сделать свою частную собственность источником цветущего социальногоблагосостояния и судьбы каждого из нас, ибо духовно развитый человек не допустит,чтобы чужие дети голодали, а сосед спивался от крайней нужды — онумеет любить и совершенствовать свои земные дела по Богу.
Такое отступление от романа нам понадобилось с одной целью —понять происшедшее в Гремячем Логу с позиций духовных, непреложных дляосвобождения человека от звериных инстинктов, ведущих к междоусобицам и драмам.Вернемся к роману «Поднятая целина», повествующему о создании колхоза. Всезаинтересованы, равнодушных не было. Мужик в лисьем треухе предложил собратьбедняков в один колхоз, середняков в другой, а лодырей — на выселки. НиколайЛюшня убежден: «колхоз — дело добровольное, хочешь иди, хочешь — со стороныгляди», то есть он за свободу выбора. Доводы Кондрата Майданникова, середняка,привлекают, но не убеждают. Он верно назвал причины незащищенности единоличногохозяйства — и засуха, и проливные дожди, и неурожай, и свалившаяся вдруг наработника хворость, и смерть хозяина. Он серьезен и обстоятелен, этот человек,который, трепеща, принимал у своей коровы маленького, дрожащего бычка, растил,как ребенка, а теперь, голосуя за колхоз, отдавал свою «худобу» в чужие руки,возможно, ленивые и равнодушные. Правда Кондрата трогает нас, ибо его трудовыемозоли, любовь к родному наделу, животине свидетельствуют о глубокой укорененностив жизни и понятном каждому страхе за будущее. Предпосылки трагедии ужеобозначены в итогах собрания. «Ты нас не силуй», — прозвучал голос одного измногих. «Таких, как ты, всех угробим», — пообещал коммунист Давыдов,выполнявший задание партии.
Жизнь в Гремячем Логу встала как «норовистый конь передпрепятствием»: кто-то сводил на общий баз свою скотину, кто-то убивал коров ителушек, объедаясь до болезни мясом, кто-то приходил на конюшню покормитьсвоего коня. Брожение усилилось, когда стало известно, что соседи из другогоколхоза претендуют на часть семенного фонда. Мужики готовы были развязать новуюгражданскую войну: «Ярские приехали забирать семфонд!», а в ответ: «Вас вСоловки надо сажать, собаки на сене!», «Наел мурло, разуйте его, бабы!» —кричали своему же односельчанину Разметнову. «Ключи давай! Распущай колхоз!»Страшные по свирепости и жестокости сцены! К счастью, Давыдов смог на времяприостановить конфликт: поверили бабы, что бессребреник Давыдов о будущемсчастье Федоток печется.
В драматических коллизиях романа раскрываются характерыинтересные, самобытные, описанные ярко, пластично, с мягким юмором. Не можетчитатель не сочувствовать Давыдову с его широтой души и внутреннейправдивостью, ставшему, однако, носителем командно-административной системы изаложником ее. Не может не горевать над неустроенностью жизни, несогретостьюНагульнова, верящего в мировую революцию и готового за нее жизнь отдать.
Значение романа «Поднятая целина» бесспорно: и в мало-мальскиправдивом изображении деревни 30-х гг. на фоне парадной советской литературы, ив том, что Шолохов, по существу, открыл своим романом «деревенскую прозу»нового века. Наиболее ярко в нашей литературе она будет представленапроизведениями Ф. Абрамова, В. Распутина, В. Тендрякова, В. Шукшина, В. Белова.