ЛИРИЧЕСКИЕ ЦИКЛЫ В ТВОРЧЕСТВЕ РУССКИХ ПОЭТОВ-ЖЕНЩИН
Введение
В данной работе мы обращаемся клирическим циклам отечественных поэтов А.А. Ахматовой,М.И. Цветаевой, Е.А. Благининой.
Проблеме цикла уделялось немаловнимания в научной литературе, и само понятие цикла уже обрелотерминологическое значение. Цикл рассматривается как специфический жанрлитературы, как «своеобразный структурный механизм, допускающий огромноеколичество всяких вариаций»[1]. Цикл определяетсякак «жанровое образование, главный структурный признак которого – особыеотношения между стихотворением и контекстом, позволяющие воплотить в системесознательно организованных стихотворений сложную систему взглядов, целостностьличности или мира»[2]. Цикл – «группапроизведений, сознательно объединенных автором по жанровому, тематическому,идейному принципу или общностью персонажей»[3], а также«рассказчиком, исторической эпохой единым поэтическим настроением, местом действия»[4].
Традиционная трактовка цикла неисчерпывает, однако, сложности жанровой природы цикла. На наш взгляд, кактивным циклообразующим факторам относятся единство проблематики, однотипностьсюжетообразующих конфликтов, образно-стилистического решения.
Одним из ведущих жанрообразующихэлементов является тип связи, проявляющий себя в обзорной композиции, то есть втаком построении произведения, при котором «организующим центром является неединый фабульный стержень, а единство идейно-тематического задания,проблематики, угол зрения, под которым и в соответствии с которым отбирается игруппируется материал»[5]. В обзорнойкомпозиции более явно выражает себя автор, так в ней во площаются авторскаяидея и авторская «воля»; «связующий элемент мысли»[6]определяет целостность произведения.
Объединяющим фактором в циклеявляется и общая атмосфера произведения, в которой проявляется авторскоемировидение и мирочувствование и которая создается «устойчивым повторениемопределенных тем и «немотивированным» их сцеплением»[7].
В создании эмоциональной атмосферыцикла важную роль играет воспринимающий субъект – читатель. Цикл рассчитан наособое активное сотворчество читателя. Именно на читателя ориентированы в циклезаглавия и эпиграфы, примечания и комментарии, высказывания «от автора»,расположение частей и др. Читатель должен проследить развитие сквозных мотивови образов, увидеть логику в прихотливом и часто ассоциативном развитииавторской мысли. Цикл характеризуется также вариативным развитием тем, наличиемобрамляющих новелл или очерков, особым хронотопом, относительной самостоятельностьюсоставляющих компонентов.
При существовании устойчивойтипологической структуры формирование цикла определено «идеями времени» итворческой индивидуальностью писателя. Общественно-литературная потребность вцикле обусловливает его жанровое содержание. В циклизации проявляется не толькоаналитическое, но и синтезирующее восприятие автором действительности, егожелание проникнуть в существо социальной и духовной жизни человека, осмыслитьглобальные общественные конфликты и более частные явления жизни.
Таким образом, цикл – «не случайнаяподборка произведений одного жанра и общей тематики. Это поэтический организм,клеточки которого, обладая относительной самостоятельностью, своей взаимосвязьюдруг с другом образуют «более широкое общее содержание, чем смысл отдельных вещейили их механической совокупности, суммы». Сущность их по поэтической связи С. Эйзенштейнв классической работе о монтаже определил следующей, пара доксальной дляарифметики, формулой: 1+1 больше, чем 2».[8] Монтируясь изотдельных фрагментов стихотворений, цикл в своей структуре несет широкиевозможности развития художественного смысла и допускает многообразие принциповпостроения.
Цикличность постепенно сталавосприниматься как особая художественная возможность уже в 19 веке, что привелок созданию новой поэтической формы лирического цикла (достаточно вспомнить «денисьевский»цикл Ф.И. Тютчева). Он представлял собой новое жанровое образование, стоящеемежду тематической подборкой стихотворений и лирической, бессюжетной поэмой.Каждое произведение входящее в такой цикл, может существовать каксамостоятельная художественная единица, но, будучи извлечено из него, теряетчасть совокупности смыслов отдельных произведений, его составляющих.
Существуют две наиболеераспространенные формы лирической циклизации: цикл стихотворений и цикл в формекниги. Их бытование, вероятно, обусловлено употреблением понятия «цикл» в«широком» и «узком» значении. В первом случае речь идет о книге стихов. «Подлирическим циклом, – утверждает М. Дарвин, – мы понимаем небольшойсборник лирических стихотворений, которые объединены единым характером одного итого же настроения или которые представляют собой краткую эпическую последовательностьв лирическом плане»[9]. Цикл,понимаемый в «узком» значении, обладает теми же признаками: это структурнаяорганизация, «соответствующая единому художественному замыслу, творческойконцепции»[10].
И в цикле-книге и в циклестихотворений каждое отдельное стихотворение, изъятое из общего контекста,теряет свою содержательность, свой «истинный смысл». На эту особенность циклауказывал еще Д. Брюсов. «Многие стихи, – писал он я не считалвозможным печатать отдельно, вне их связи целым циклом или даже со всей книгой.Только на своем месте рядом с другими, эти стихотворения получают их истинныйсмысл»[11].
Из этого взаимодействия смысловрождается целостная авторская концепция – «одна из важнейших типологическихчерт этих жанровых форм»[12], отражающаяизменчивый процесс взаимопроникновения поэта и мира.
На протяжении несколькихдесятилетий русская культура рубежа XIX–XX веков и целый корпус произведенийвсего ХХ века относились к области недоступной для научных исследований. Сведений,которые изредка появлялись в печати, было явно недостаточно для составленияцелостного представления об авторе, явлении, эпохе. Тем не менее, подобный фактне снижал интереса исследователей и читателей к литературному наследию тоговремени. В 80-е годы XX века началось истинное возрождение культуры Россииконца XX века. Стали доступны материалы, содержащие неизвестные ранее сведенияо литературе целого столетия. С новой силой зазвучали имена Н. Гумилева, В. Ходасевича,В. Набокова, Е. Замятина, А. Ахматовой, М. Цветаевой, И. Шмелева,3. Гиппиус.
А.А. Ахматова – знаменательнаяфигура ХХ века. Едва ли не сразу после появления первой книги («Вечер»), апосле «Четок» и «Белой стаи» в особенности, стали говорить о «загадкеАхматовой». Сам талант был очевидным, но непривычна, а значит, и неясна былаего суть. «Романность», подмеченная критиками, далеко не все объясняла. Какобъяснить, например, пленительное сочетание женственности и хрупкости с тойтвердостью и отчетливостью рисунка, что свидетельствуют о властной инезаурядной, почти жесткой воле?
В молодой поэзии обнаружилисьпризнаки возникновения ахматовской школы, а у ее основательницы появиласьпрочно обеспеченная слава. Источник очарования был не только в занимательностивыражаемой личности, но и в искусстве выражать ее, в новом умении видеть илюбить человека. Это перводвижущая сила ахматовского творчества.
Доверие к стихам Ахматовойдостигается, прежде всего, свободой речи, простой и разговорной. Но когда бы мытак разговаривали, то «для полного исчерпания многих людских отношений каждомус каждым довольно было бы обменяться двумя-тремя восьмистишиями – и было быцарство молчания», – как было замечено Н.В. Недоброво.
Обращение к личности и творчествуАхматовой в данной работе обусловлено многими причинами. Творчество АнныАндреевны привлекало внимание многих литературоведов и продолжает привлекать досих пор. Среди них как исследователи поэзии Ахматовой в целом, так и те, ктоизучает отдельные направления ее лирики или избранные стихотворения. Известныработы, посвященные Ахматовой, таких литераторов как Л.А. Шилов, А.И. Павловский,А. Хейт, Е. Эткинд, М.М. Кралин, В.М. Жирмунский, Е.С. Добин,А.Г. Найман, К.Г. Петров, Н.И. Попова, В.А. Черных, В.Г. Крючков,Л.С. Матвеева. Это далеко не полный список тех, кто занималсяисследованием творчества этого поэта. Обращаясь к этим источникам, мы пытаемсясделать самостоятельные выводы и умозаключения, связанные с циклами АнныАхматовой. Но до сих пор ее поэтическое наследие не достаточно изучено. Оностоль своеобразно и многогранно, что сложно найти более благодатный материал дляанализа как культуры «серебряного века» в целом, так и для выявлениязакономерностей литературного процесса всего столетия.
Одна из особенностей творчестваАнна Ахматовой – тяготение к цикличности («Полночные стихи», «Северные элегии»,«Шиповник цветет», «Смятение», «Обман», «Тайны ремесла», «Венок мертвым» имногие другие). «Стремление Ахматовой выйти за пределы узкой композиционнойформы краткого и замкнутого в себе лирического стихотворения с самого начала проявляетсяв тенденции к циклизации внутренним или внешним образом связанных между собойстихов».[13] Цикл –группа произведений, сознательно объединенных автором по жанровому понятию,тематическому, идейному принципу или общностью персонажей. Лирический циклАхматовой иллюстрирует все возможности этого жанрового образования. Поэтомусчитаем важным при изучении становления и развития лирического цикла вотечественной поэзии ХХ века обратиться именно к творчеству Анны Ахматовой.
Второе имя, к которому мы обращаемся – М.И. Цветаева, литературныйгений ХХ века. Цветаева сама себя правильно определила:
Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший сер,
Где вдохновенье хранят, как в термосе,
С этой безмерностью в мире мер.
Апрель, 1925 г.
Изучением творческой биографии Цветаевой занимались известные литературоведыВ. Швейцер, А. Саакянц, И. Кудрова, Г. Седых,А. Белова, М. Маслова, результаты исследования которых отражены вданной работе. Исследования названных авторов позволяют составить портрет поэтаМ.И. Цветаевой.
Марина Ивановна Цветаева жила очень напряженной, но потаенной жизнью (этов полной мере можно сказать и о времени её детства – юности, и о времени, когдаЦветаева была уже сформировавшейся личностью). Стихи были для нее почтиединственным средством самораскрытия. В её ранних дневниковых стихах подспудновызревал и временами уже давал о себе знать великолепный цветаевскийпсихологизм. Она точно схватывала и умела передать словом, интонацией, ритмикойтонкие и трудновыразимые нюансы своих переживаний, глубоко запрятанных чувств,мечтаний, надежд.
Литературный критик Марк Сломин (1894–1976 гг.) вспоминает: «Цветаеваромантиком родилась, романтизм её был природным, и она его громко утверждала: из-заэтого многие обвиняли её чуть ли не в актерстве и выверте – но те, кто хорошознал её, отчетливо видели всю естественность её порывов, её бунта и всего, чтонеправильно именовали её «неистовством»[14].
Точное определение личности Марины Цветаевой дала литератор и переводчикРезникова Наталья Викторовна: «Марина Цветаева была не только одареннейшим,талантливым, исключительным поэтом – она была необыкновенным существом. Она быларожденным поэтом – она вся была создана из какого-то другого материала. Былапоэтом всем своим существом – костьми, кожей, «ребром и помыслом», как говоритона сама».[15]
Примечательной особенностью поэтического творчества Марины Цветаевойявляется то, что автобиографические факты находят свое отражение и встихотворной форме. О чем бы ни писала Цветаева, её стихи всегда вызваны кжизни реально существующими обстоятельствами, подлинным внутренним волнением. Поэтическоетворчество Марины Цветаевой имеет яркий признак: обусловленность лирическогоначала личным опытом автора. Тематика стихотворных произведений определяется сплетениемреальных переживаний и очередного лирического сюжета. Судьба поэта в такой жестепени определяется особенностями его личности, как и его поэзия. А вернее,личность – поэзия – судьба образуют неразрывное единство поэтического мира.
Марк Сломин так характеризует Марину Ивановну: «Она отталкивалась от будничнойреальности и совершенно искренне признавалась: «Я не люблю жизни как таковой –для меня она начинает значить, то есть обретать смысл и вес, только вискусстве. Если бы меня взяли за океан, в рай и запретили писать, я быотказалась от океана и рая. Мне вещь сама по себе не нужна!»[16]
Поэтическая индивидуальность Марины Цветаевой многолика, мироощущениепротиворечиво, судьба глубоко трагична, а поэтический мир целен и един.
Отдельные лирические циклы М.И. Цветаевой,которые рассмотрены в данной работе, являют собой показательный пример жанра иоткрывают перспективу его возможностей, поэтому обращение к ним оправданно инеобходимо. Во второй половине 1910 – начале 1920-х гг. Цветаевой созданы циклы«Подруга», «Бессонница», «Гаданье», «Плащ», «Психея», «Стихи о Москве», «Стихик Блоку», «Ахматовой» и др., среди которых наибольший интерес для наспредставляют три последние из перечисленных – посвященные родному городу и двумвеликим современникам поэтессы.
В третьей главе данной работе мы обращаемся к творчеству Елены АлександровныБлагининой. В сознании читателя это имя надежно связано с памятью детства истихотворных строчек, отличающихся особенной ритмичностью, безыскусственностью,внеидеологичностью. Поэтическое высказывание касается самых знакомых и любимыхтем. Образная система отображает почти абсолютный набор объектов и атрибутовдетства. Стихотворение «Посидим в тишине» (Мама спит, она устала…) стало своегорода знаком поэтической школы автора, не говоря о том, что всегдавоспринималось как «визитная карточка» Благининой. Однако творческий обликпоэта не исчерпывается подобным «всеобщим» знанием. Ее наследие изученоминимально.
Изучением творчества Е.А. Благининой занимались известные литературоведыЛ. Озеров, В. Приходько Н. Павлова и др., результатыисследования которых отражены в данной работе. Чаще всего исследования творчестваБлагининой в отечественной истории литературы сводились к нескольким сверхмалогообъема вступительным «статейкам» для детских сборников (Тараховская Е.), котдельным биографическим с элементами литературоведческого анализа юбилейным имемориальным статьям (Приходько В., Павлова Н.),к комментариям и документированным публикациям в журналах (Озеров Л.).
Мало известны читателю ее произведения, не имеющие отношения к детскойтеме и детской образности, они редко привлекаются исследователями. Поэтическийсборник «Окна в сад» (1966), стихотворные подборки в сборниках «День поэзии»(1962, 1969, 1971, 1989), «Реквием» (1989), в журнале «Новый мир» (1987, 1989 гг.)показывают, что это высоко взыскательный и жестко самокритичный поэт,сущностное качество личности которого можно, пожалуй, определить как жаждусамоосуществления. Подход к изучению Благининой зачастую грешитодносторонностью и субъективностью, следует искать новые аспекты, подходы,интерпретации.
Актуальность нашей работы определяется следующими обстоятельствами:
1) А.А. Ахматова и М.И. Цветаева – два поэта ХХ столетия, сформировавшиеи реализовавшие сущностные свойства лирического цикла как жанрово-тематическогообразования, их влияние испытывает лирический цикл других поэтов-женщин ХХвека, в частности – Е.А. Благининой;
2) Благининуневозможно рассматривать в кругу профессиональных детских поэтов,разрабатывающих специфические детские темы и абсолютно реализовавших себя в них.Состоявшись как автор стихотворений, адресованных детям, она не отстраняется отпоэтического творчества как такового, вне разграничений и квалификаций по возрастномупризнаку;
3)тематический диапазон, жанровая специфика, образный строй и поэтикапроизведений Благининой отличаются самобытностью и новаторством, лирическиециклы имеют очевидные художественные достоинства, но не становились предметомспециального изучения, поэтому заслуживают обстоятельного рассмотрения.
Поэзии Е.А. Благининой представлена в двух аспектах: 1.Соотнесенность ее стихотворных произведений с традицией отечественной поэзии,созданной авторами-женщинами; 2. Оригинальность образного ряда и поэтики какадресованных детям, так и «взрослых» стихотворений Благининой, объединенных влирические циклы. Такой подход к изучению творчества Е.А. Благининой являетсяпринципиально новым, соответственно означает новизну работы.
Для своего исследования творчества Благининой мы избрали три группы объектов:
– стихотворения, вошедшие в детские поэтические сборники «Журавушка»,«Улетают – улетели», «Гори-гори ясно», «Вот какая мама!»;
– стихотворения, образующие книгу стихов «Окна в сад»;
– отдельные тексты из последних журнальных публикаций.
Теоретический материал для работыпредставляет собой данные различных по характеру источников, переработанныхнами для составления целостного представления о творчестве поэта.
Целью нашей работы является рассмотрение особенностей лирическогоцикла как жанрово-стилевого и структурно-тематического образования черезобращение к поэтическому творчеству трех поэтов ХХ века: А.А. Ахматовой,М.И. Цветаевой, Е.А. Благининой, выявление черт типологическогосходства и идейно-художественной специфики каждого
Задачи работы:
– выявить причины обращения кформе лирического цикла и обстоятельства его создания на примере мини-цикловлюбовной лирики А.А. Ахматовой;
– исследовать тематику икомпозицию лирических циклов А.А. Ахматовой «Тайны ремесла» и «Северныеэлегии»;
– сделатьисторико-литературный анализ трех ранних циклов М. Цветаевой: «Стихи оМоскве», «Стихи к Блоку», «Ахматовой»;
– аргументировать критерий гранимежду понятиями «поэзия» и «детская поэзия», представить поэтаЕ.А. Благинину в ракурсе «поэзия без граней»;
– выявить тематическуюнаправленность лирических циклов Благининой;
– рассмотреть наиболее показательные черты поэтикипроизведений, вошедших в лирические циклы Благининой.
Практическая значимость работы определяется тем,что материал и результаты могут быть применены в практике преподавания теории иистории отечественной литературы ХХ века, литературного краеведения.
Работа состоит из введения, трех глав,заключения, библиографического списка.
1. Лирические циклы в поэтическом творчестве Анны Ахматовой
1.1 Лирические циклы влюбовной лирике Анны Ахматовой
В творчестве Анны Ахматовойсуществуют циклы, обозначенные самой поэтессой, и тематически связанные циклы,которые она е только не представляла в качестве таковых, но порой искусственнорассредоточивала входящие в них стихотворения и даже нарочито изменяла даты,чтобы скрыть их общий смысл и связь с биографическими моментами.
Для этого у нее были вескиедоводы. Однако для понимания ахматовской поэзии важно само признание существованияподобных циклов и их изучение, которое помогает глубже вникнуть в смыслвходящих в них произведений.
Циклы, о которых идет речь,связаны с любовной лирикой Ахматовой. В центре каждого из них – герой игероиня. Героиня – лирическое «Я» поэтессы. Герой же, прообразом которогокаждый раз оказывается вполне определенная, реальная личность, оставившая следв биографии Ахматовой, становится центром своеобразной поэтической мифологемы,вбирающей глубочайшие размышления автора о любви и смерти, о времени, о себе,об истории и вечности. Каждый цикл, обозначенный своим кругом проблем, имеет исвой поэтический ключ.
Так, стихи, обращенные к Блоку(хотя их адресат не всегда обозначен прямо), связаны с ахматовским пониманием«серебряного века» русской поэзии и русской культуры.
Большой цикл стихов посвященчеловеку, к которому Ахматова, видимо, испытывала сильное и страстное чувство впредреволюционные годы и с которым исторические бури развели ее, причем судьбаподарила им позднюю встречу после пятидесятилетней разлуки. Образ этогочеловека, Бориса Анрепа, в силу биографических причин оказался в центе еепоэтических размышлений, связанных с проблемой эмиграции. Ему посвящена «Сказкао черном кольце» и множество стихотворений, начиная с 1915 года вплоть до последнихлет жизни.
Любовная лирика потрясающей силы,проникнутая философскими размышлениями, написанная в возрасте между 60 и 70годами, посвящена человеку, короткая встреча с которым послужила, как полагаласама Ахматова, причиной печально знаменитого постановления 1946 года, надолговычеркнувшего ее из жизни. Это цикл – поэтического опыта 40–50 годов.
Все названные группы стихов имеютсвоего героя. Поэтому так знаменательно заглавие – «Поэма без героя». Этапоэма, как и стихи к ней примыкающие, своеобразное подведение в творчестве АнныАхматовой итогов и своей судьбы, и судьбы своего поколения, и судьбы своейстраны.
Совершенно ясны причины,заставлявшие автора все делать для того, чтобы эти циклы растворились средидругих произведений. Эти причины – за пределами чисто художественных задач.Стихи, связанные с А. Блоком, вряд ли воспринимались ею самой как нечтоцелое, к тому же она всячески старалась развеять сплетню о ее романе с Блоком.Внутреннюю связь стихотворений, обращенных к адресату «Сказки о черном кольце»,многие из которых поначалу обозначались его инициалами, Ахматова не хотелаадресовать по личным мотивам. После 1917 года Борис Анреп находился вэмиграции, и она тем более опасалась раскрыть свои отношения с ним.
Поздние стихи, адресованные тому,кого поэтесса назвала в «Поэме без героя» «гость из будущего», были частичнособраны в циклы, озаглавленные «Cingue» и «Шиповник цветет» (1946 – начало 1950-хгодов). Но, во-первых, туда вошли не все стихи, связанные с этим кругоммотивов, а во-вторых, из-за уверенности Ахматовой в трагических для неерезультатах встреч с человеком, которому посвящены названные произведения, исама она, и комментаторы упорно игнорировали биографическую подоплеку цикла иотделывались таинственными недоговорками.
С необходимостью скрыватьавтобиографические мотивы связано и стремление Ахматовой утаить порой подлинныедаты написания того или иного стихотворения. «О датах со мной говорят как сопасно больной, которой нельзя прямо сказать о ее болезни».[17]Особой взврывчатостью биографического материала и объясняется то, что самаАхматова при ее тяготении к цикличности не сделала ни малейшей попыткиосмыслить эти циклы как целое. Хотя большинство стихов, вызванных встречей сИсайей Берлином, были собраны, как уже говорилось, в циклы «Cingue» и «Шиповникцветет», однако многие стихотворения, несомненно внутренне связанные с ними,оставались неопубликованными до конца жизни Анны Андреевны («Полуночные стихи».Что же касается произведений, так или иначе связанных с горчайшимипереживаниями Ахматовой по поводу гибели Гумилева, то их надо буквально«вылавливать» в разных разделах книги «Anno Domini», хотя именно они определяютпрежде всего трагический тон книги.
16 августа 1921 года, то естьвскоре после ареста Гумилева, Ахматова пишет стихотворение, которое можноназвать страшным пророчеством:
Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.
Горькую обновушку
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля.
Это стихотворение нередкоотносили к военным годам, и только в поздних изданиях установлена подлиннаядата. Откликом на получение трагического известия о гибели Гумилева можносчитать, видимо стихотворение «Страх, во тьме перебирая вещи», помеченное 27–28августа, а строки:
Лучше бы поблескиванье дул
В грудь мою направленныхвинтовое, –
Очевидно выражение тогоневыносимого горя, которое она пережила в эти дни.
В стихотворениях, обращенных кБорису Анрепу, повторяется тема кольца, подаренного лирической героиней илиснятого с ее пальца героем («Сказка о черном кольце»):
Как под скатертью узорной
Протянула перстень черный;
А на память чуда взяв кольцо…
Всем обещаньям вопреки
И перстень сняв с моей руки…
Для стихов, объединенных образом«гостя из будущего», характерен повторяющийся мотив «невстречи» – образноговоплощения роковой разделенности двух близких друг другу душ.
Говорить о наличии циклов можно ив силу единства их лирического героя и героини. Героиня стихов, посвященныхБорису Анрепу, сильно отличается от лирической героини цикла «Черный сон»,также связанного с биографическими фактами и адресованного В.К. Шилейко.вот позиция лирической героини, характерная для стихов, обращенных к Анрепу доего эмиграции.
Прости, что я жила скорбя,
И солнцу радовалась мало.
Прости, прости, что за тебя
Я слишком многих принимала.
Или:
Я знаю, ты моя награда
За годы боли и труда…
Стихи озарены радостьюобретенного, долго ожидавшегося счастья. Тема счастливой любви впервыевозникает именно в этом цикле, в более ранних книгах Ахматовой ее вообще нет.Даже когда наступает разлука и разочарование в любимом, светлая радость былыхдней диктует такие полные самоотречения слова:
Ты угадал: моя любовь такая,
Что даже ты не смог ее убить.
И в написанных через 45 лет послерасставания стихах, обращенных к Борису Анрепу, хотя и прорисовывается горькаяжалоба:
Всем обещаньям вопреки
И перстень сняв с моей руки,
Забыл меня на дне…
Эта жалоба не переходит ни вгнев, ни в проклятия. С самого начала в них задана грустно-примирительнаятональность:
Прав, что не взял меня с собой…
Совсем иной характер носят стихи«Черного сна» и примыкающие к ним:
От любви твоей загадочной,
Как от боли, в крик кричу,
Стала желтой и припадочной,
Еле ноги волочу.
Или:
А ты думал – я тоже такая.
Что можно забыть меня…
И далее:
…Будь ты проклят.
Ни стоном, ни взглядом
Окаянной души не коснусь,
Но клянусь тебе ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь
И ночей наших пламенным чадом –
Я к тебе никогда не вернусь.
Здесь можно говорить обопределенном единстве образа лирической героини в каждом цикле и о различиях вэтом смысле между циклами. Внутри цикла – образ героини и «Героя» такжепереживает эволюцию, что яснее всего видно на примере анреповского цикла.
Свет обретенного счастья неисчезает в первых стихах, написанных после отъезда Анрепа в эмиграцию («Сразустало тихо в доме…»). Но вскоре возникает новая тема – обвинения:
А ты теперь тяжелый и унылый,
Отрекшийся от славы и мечты,
Но для меня непоправимо милый,
И чем темней, тем трогательнейты.
Лирическая героиня выступаеттеперь в иной ипостаси; речь идет не о любовных обвинениях и жалобах, а одругом, более принципиальном споре, что ощущается уже в летнем стихотворении1917 года:
Ты отступник: за остров зеленый
Отдал, отдал родную страну…
И дальше эта тема настойчивоповторяется.
Борис Анреп вспоминает, что АннуАхматову огорчал его атеизм и что она не раз говорила об этом. Та же темавозникает теперь:
Так теперь и кощунствуй, ичванься,
Православную душу губя…
Отношения между героем и героинейдрамы меняются. Она все более ясно ощущает свою нравственную, религиозную иисторическую правоту, более того, приписывает и герою понимание этой правоты:
Для чего ж ты приходишь и стонешь
Под высоким окошком моим?
Вокруг тебя и воды и цветы,
Зачем же к нищей грешницестучишься?
Все чаще ветер западный приносит
Твои упреки и твои мольбы.
Изменение позиции лирическойгероини вряд ли связано с биографическими моментами, так как, по утверждениюАнрепа, переписки между ними не было. Но развитие темы продолжается и достигаеткульминации в знаменательном стихотворении «Мне голос был…», так же посвященномБорису Анрепу. И в поздних стихах – 1961 год, адресованных ему же, мотив моральноготоржества человека, оставшегося верным родине, несмотря на все пережитыебедствия, находят свое потрясающее по силе завершение:
Он больше без меня не мог:
Пускай позор, пускай острог…
Я без него могла.
И уже цитированное:
Прав, что не взял меня с собой
И не назвал своей подругой,
Я стала песней и судьбой,
Ночной бессонницей и вьюгой.
Следовательно, можно наметитьнаправление эволюции образа героя: идеальный возлюбленный приобретает черты,вызывающие горечь героини, а в дальнейшем с ним ведется долгий, на десятилетиярастянувшийся спор по важнейшему для Ахматовой вопросу об отношении к родине иэмиграции.
Итак, понимание внутреннегоединства стихов, образующих скрытые циклы – циклы, связанные биографически,тематически и художественно, позволяет глубже постичь и отдельные этапы, иобщее направление творческого развития Анны Андреевны Ахматовой.
1.2 Цикл Анны Ахматовой«Тайны ремесла»
Цикл Анны Ахматовой «Тайныремесла» впервые опубликован в ее последней прижизненной книге стихов «Бегвремени», вышедшей в октябре 1965 года.
Цикл «Тайны ремесла» былсоставлен из стихотворений, написанных в разное время, которые не былипервоначально задуманы как цикл. Это цикл стихотворений о сущности, природепоэзии и ее значении, о том, как рождаются поэтические произведения, каковаприрода вдохновения, о том, кто такой поэт, о музе и читателе.
На первый взгляд, здесьтворческое начало мало проявляется, особенно если учесть, что циклическиеконтексты могут быть созданы без ведома и без участия автора.
Два слова в названии циклаАхматовой успели стать именем нарицательным, указывающим на таинства любогоискусства. Это словосочетание – тайны ремесла – стало настолько привычным, чтомы мало задумываемся над заключенным в нем оксюмороном. Ведь в ремесле недолжно быть ничего тайного, это набор понятийных и доступных каждому навыков иумений.
В данном цикле стихотворенийАхматова верна традициям поэтического направления, к которому она принадлежала– акмеизма: словесное искусство воспринимается как ремесло, в котором можно достичьвысочайшего уровня владения отточенным поэтическим словом.
Цикл «Тайны ремесла» начинается ссамой сути, с приходом вдохновения в стихотворении «Творчество». Ахматоваподробно описывает процесс появления стихотворения:
Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов…
Первые же строки первогостихотворения обрушивают на читателя «бездну шепотов и звонов», которуюпобеждают единственный звук:
Так вкруг него непоправимо тихо.
Одновременно возникает мотивмагического круга («Сужается какой-то тайный круг») – автор сужаетпространство, вводя в тайный круг читателя и приглашая присутствовать присоздании стихотворения:
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.
Становится необычайно тихо, так,«что слышно, как в лесу растет трава». Только затем
…послышались слова
И легких рифм сигнальныезвоночки…
Так автор с самого началараскрывает перед читателем «тайны ремесла». Приход вдохновения описан такподробно, что никаких тайн не остается, все должно быть понятно. Действительнопросто:
Подумаешь, тоже работа, –
Беспечное это житье:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое.
За открывающим циклстихотворением «Творчество» следует «Мне ни к чему одические рати…» Объединяетэти стихотворения не только их соседство, но и стихотворный размер: пятистопныйямб с чередующимися мужскими и женскими рифмами. Выделяются только последниестроки каждого из трех катренов. Эти строки являются ключевыми и именно в нихразрешается смысловое движение каждого из четверостиший: «Не так как у людей»;«Как лопухи и лебеда»; «Не радость вам и мне».
Стихотворение написано оченьпростым языком, мы встречаем в нем разговорные синтаксические конструкции: «мнени к чему», «на радость мне и вам», «По мне». И строфа в стихотворениипостроена так, чтобы создавать впечатление разговорной речи. Это ощущениевозникает за счет того, что три первых стиха написаны пятистопным ямбом, ачетвертый стих каждой строфы резко понижается, краткость каждой строкисемантически выделяет стихи.
«Одические рати», «прелестьэлегических затей» – эти словосочетания двух первых стихов первой строфыстилистически контрастируют с нарочито сниженной лексикой всего стихотворения.
Заключительные строкиахматовского стихотворения, заряженные энергией автора, звучат особенноэмоционально. Вообще поэтическое повествование Ахматовой проникнуто настроениембодрости и оптимизма. Этому во многом способствует выбранный поэтессойстихотворный размер – ямб. А встречающиеся в каждой строке пропуски ударенийпридают стихотворению оттенок размышления, поэтического раздумья.
Нельзя не сказать о том, чтоахматовские стихотворения не отличаются богатством используемых автором средстввыразительности. Поэтесса явно предпочитала небольшой объем и простоту поэтическойречи.
Но это не лишает стихотворенияглубокого смысла. В поэтическом тексте явно чувствуется весеннее дыхание жизни.Мы видим «желтый одуванчик у забора», вдыхаем «дегтя запах свежий». И вообщерождение нового мы чаще всего связываем с весенней порой («растут стихи»).
Однако главная мысльстихотворения звучит в его финальных строчках:
И стих уже звучит, задорен,нежен,
Не радость вам и мне.
Таким образом, главное назначениепоэзии, по мысли автора, – это способность дарить людям радость, радость отсоприкосновения высокого искусства.
Далее следуют стихотворения, посвященныеглавным участникам творческого таинства: «Муза», «Поэт», «Читатель», «Простихи», «Многое еще, наверно, хочет…», «Подумаешь, тоже, работа…». Причем, с«музой» и «поэтом» – обхождение вполне «свойское»: «Как жить мне с этойобузой…», «Подумаешь, тоже, работа…» Такое «фамильярное» отношение к Музе иПоэту только оттеняет уважение перед Читателем, которому посвящено пятоестихотворение цикла. Читатель «неизменен и вечен», ведь без него не можетсостоятся главное событие – «беседы блаженный зной».
Чтоб быть современнику ясным,
Ведь настежь распахнут поэт.
Происходит своеобразный переносвечности существования стихов на вечность существования читателя.
А он неизменен и вечен –
Поэта неведомый друг.
Шестое стихотворение называется«Последнее стихотворение», но на самом деле речь идет в нем о разныхперсонажах-стихах. Оказывается, у каждого стихотворения (как у человека) свойхарактер и все они разные, непохожие друг на друга. Одно веселое, счастливое:
Одно, словно кем-то встревоженныйгром,
С дыханием жизни врывается в дом,
Смеется, у горла трепещет,
И кружится, и рукоплещет.
Другое – суровое, грозное:
Другое, в полночной родясьтишине,
Не знаю оттуда крадется ко мне,
Из зеркала смотрит пустого
И что-то бормочет сурово.
А бывает и так, что стихотворение«гранится, меняется, вьется, а в руки живым не дается».
Не приходит ощущение не толькорадости, но и ощущение потери, тоски:
И я не знавала жесточе беды –
Ушло, и его протянулись следы
К какому-то крайнему краю,
А я без него…умираю.
В цикле использованы различныестихотворные размеры: пятистопный ямб (1–2 стихотворения), дольник, в основекоторого трехстопный амфибрахий (3), трехстопный амфибрахий (4–5стихотворение), четырехстопный амфибрахий с отдельными трехстопными строчками(6), снова пятистопный ямб (7), четырехстопный (8) и пятистопный (9) хорей.
Метрическое движение от ямба вначале цикла к более энергичному хорею довольно последовательно. Только текст«эпиграммы» создает перебой в плавном ритмическом рисунке. «Эпиграмма» женарушает общую приподнятость и серьезность тона, свойственную лирическойгероине цикла. Включение в цикл этого стихотворения может показаться странным.К моменту создания цикла «Эпиграмма» уже успела стать более чем популярной,чтобы не сказать избитой:
Могла ли Биче словно
Дант творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить…
Но, Боже, как их замолчатьзаставить!
Нельзя забывать и то, что циклсоставлен Ахматовой в зените окончательной славы, когда все было пережито ирасставлено на свои места. «Эпиграмма» – единственное стихотворение, в заглавиекоторого вынесено жанровое определение, и автор четко следует канону жанра.Стоящие в самом начале риторические вопросы задают торжественный тон,преходящий в афоризм «Я научила женщин говорить», тон которого немедленноснижается иронией – «…как их замолчать заставить!»
Стихотворение «Про стихи»напоминает пастернаковское «Определение поэзии» (1922):
Это – круто налившийся свист,
Это щелканье сдавленных льдинок,
Это ночь, леденящая лист,
Это двух соловьев поединок.
Это – сладкий заглохший горох,
Это – слезы вселенной в лопатках,
Это- с пультов и флейт –
Фигаро низвергается градом нагрядку.
А у Ахматовой это так:
Это – выжимка бессониц,
Это – свеч кривых нагар,
Это – сотен белых звонниц.
Первый утренний удар…
Это – теплый подоконник
Под черниговской луной,
Это – пчелы, это – донник,
Это – пыль и мрак, и зной.
В стихотворении Ахматовой былопередано впечатление от стихов В. Нарбута, которому оно посвящено.Передано обаяние малорусского пейзажа («под черниговской луной»). Все, чтопопадает в очерченный тайный круг, названный в первом стихотворении,преображается, обретает особый смысл причастности к тайнам ремесла.
Поражает своей силой «Двустишие»:
От других мне хвала – что зола,
От тебя и хула – похвала.
Две строки – песня сердца.Хрустальный звук одиночества. Необъяснимое чувство, счастье – беспредельное,безоглядное.
Как тонко и прекрасно; как всегениальное – просто… Это любовь женщины. Можно сравнить со словами: «Живу, покалюблю».
Как продолжение «Двустишия»следует стихотворение «Последний тост». Стихотворение свойственное и близкоепоэзии Ахматовой. В нем ее жизнь, ее судьба, а главное – ее любовь. Но любовьобреченная, несчастная. В этом стихотворении, как почти во всех ахматовских стихотворениях,любовь уже прошла, угасла. Она сопровождалась предательством и обидой, и быть можетот этого еще более тяжелой остается рана от такой любви. «Последний тост» – стихотворение,а вернее даже слова, которые нужно произносить тихо, почти шепотом и в этом ихсила, именно от этого они звучат громче.
Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем,
И за тебя я пью, –
За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глав,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.
Стихотворение пронизывает пустотаи боль. Ахматова называет жизнь «злой», а мир – «жестоким и грубым». Все из-затого, что «одиночество вдвоем».
Каждое стихотворение Ахматовой –это откровение, «это боль сердца», это крик души, это шепот мольбы. Все то, чтоназывается жизнью.
Если не рассматривать каждоестихотворение в отдельности, а взглянуть на них в совокупности, то понятно всеони связаны друг с другом и вместе образуют одно целое. Каждое новоестихотворение продолжает тему предыдущего.
Все начинается с появления Музы.
Что почести, что юность, чтосвобода,
Пред милой гостьей с дудочкой вруке.
И вот вошла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня.
(«Муза»)
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки.
Ложатся в белоснежную тетрадь.
(«Творчество»)
Растут стихи не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
(«Мне ни к чему одические рати…»)
Одно, словно кем-то встревоженныйгром,
С дыханием жизни врывается в дом,
Смеется, у горла трепещет,
И кружится, и рукоплещет.
Другие, в полночной родясь тишине,
Не знаю откуда крадется ко мне,
Из зеркала смотрит пустого
И что-то бормочет сурово.
И постепенно в стихахраскрываются личные переживания.
За то, что я не издевалась
Над горькой гибелью друзей,
За то, что я верна осталась
Печальной Родине моей.
(«Зачем вы отравили воду…»)
Одни глядятся в ласковые взоры,
Другие пьют до солнечных лучей,
А я всю ночь веду переговоры
С неукротимой совестью своей.
(«Одни глядятся в ласковыевзоры…»)
А я иду (за мной беда)
Не прямо и не косо…
А в никуда и в никогда,
Так поезда с откоса.
(«Один идет прямым путем…»)
Откровение достигает той точки,когда появляются разговоры о смерти.
Но я предупреждаю вас,
Что живу в последний раз.
(«Но я предупреждаю вас…»)
На первый взгляд, кажетсястранным, что делясь с читателями «тайнами ремесла», раскрывая сутьпредназначения поэта и описывая прекрасное рождение стихов, все же в каждомстихотворении чувствуются нотки одиночества, грусти, а порой открытоупоминаются слова о смерти.
Возможно потому, что онопоследний сборник стихов Ахматовой и она как все одаренные люди чувствоваласвой «последний раз». Но по сути быть поэтом – это сложно и мучительно.
Пусть так, без палача и плахи
Поэту на земле не быть,
Нам покаянные рубахи,
Нам со свечой идти и выть…
(«Зачем вы отравили воду…»)
В этих строках видна реальнаяжизнь поэта на земле. С одной стороны поэт дарит радость, вносит в жизньвеселые краски, дает возможность прикоснутся к прекрасному, когда
…стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
Но с другой стороны, поэт обреченна одиночество, на изгнание. Человеку, который видит мир другими глазами,всегда труднее жить в обществе людей, которые его понимают. А из-за непониманияпорицают.
Мотив круга подчеркнут ипостроением цикла. Последнее стихотворение возвращает поэта к «бессловесному»бытию:
У меня не выяснены счеты
С пламенем и ветром, и водой.
Невозможность последнего,окончательного счета с тем, «бессловесным», открывает бесконечную перспективутворчества.
Оттого-то мне мои дремоты
Вдруг такие распахнут ворота
И ведут за утреней звездой.
Субъект высказывания (здесь этотрадиционный лирический персонаж – поэт) испытывает давление с двух сторон состороны внешнего «бессловесного бытия». Здесь двойной императив – «стихов» и«сора».
1. (Первое стихотворение цикла):
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы, и стоны.
9. (Последнее стихотворениецикла):
Многое еще, наверно, хочет
Быть воспетым голосом моим:
То, что бессловесное, грохочет
Иль во тьме подземной каменьточит,
Или пробивается сквозь дым.
В первом стихотворении поэт стоиткак бы на грани стихов, накануне речи. В последнее, наоборот, взор обращаетсявовне, за границы стихотворной речи, к бессловесному грохочущему бытию.
Теперь остановимся на шестомстихотворении цикла – «Последнее стихотворение». Вопреки заглавию,стихотворение не стоит в конце цикла. Что же означает определение «последнее»?По-видимому, речь идет об абсолютном конце, о последнем в жизни стихотворении:
А я без него…умираю
Таким образом, продолжение циклапосле «последнего стихотворения» означает продолжение творческой жизни.
Интересно преобладание «любовнойфразеологии», которое напоминает о стихах ранней Ахматовой. Но здесь – тема нелюбви, а творчества:
Но это!.. по капельке выпилокровь,
Как в юности злая девчонка –любовь,
И, мне не сказавши ни слова,
Безмолвием сделалось снова.
Уподобление «творческих мук»любовному томлению не ново; однако, в контексте ахматовского творчестваприобретает особое значение.
Соотносим его со стихотворением«Читатель»:
А каждый читатель как тайна,
Как в землю закопанный клад,
Пусть самый последний, случайный,
Всю жизнь промолчавший подряд.
Безусловное уважение к читателю –одна из ярких особенностей нетрадиционализма, которая особенно бросается вглаза на фоне авангардистского третирования читателя и соцреалистическойподменой читателя читательской массой.
Отношение к читателю как ксоучастнику творческого акта актуально не только в эстетическом, но и во вполнепрактическом контексте. Участие читателей в жизни произведений принимает оченьконкретные формы: запоминание крамольных текстов, распространение самиздата,передача запрещенных книг на Запад.
Трепетное отношение к читателю –собеседнику особенно разительно на фоне исключительной требовательностиговорящего к себе – автору, художнику. Потребность в читателе переживаетсясовсем не как условнолитературная категория, но как самая что ни наесть жизненнаянужда. В цикле звучит голос чрезвычайно близкий авторскому. Творческое кредогероини лирики Ахматовой совпадает с позицией самой поэтессы.
Мы попытались проанализировать«Тайны ремесла» как цикл стихов о стихах, как единый текст, рассказывающий втом числе и о своем рождении.
1.3 Лирический цикл «Северныеэлегии»
Поиски большой эпической формы,вмещающей в свои рамки и биографические воспоминания, и картину эпохи проходятчерез все этапы творческого развития Анны Ахматовой. Современное восприятие вистолковании действительности, осложненное отражением в индивидуальномхудожественном сознании поэта, не могло найти адекватного выражения втрадиционных формах объективного эпического повествования. Значительная частьэпических или, скорее, лиро-эпических замыслов Ахматовой были незакончены.
Последний этап в поисках болееширокой и вместительной эпической формы нового типа, объединяющейавтобиографическое повествование с лирическими раздумьями автора, представляют«Ленинградские элегии», впоследствии названные «Северными». Мысль объединить водном цикле, как единое поэтическое целое, несколько в разное время написанныхстихотворений, связанных биографической темой и ее художественной трактовкой,возникла у Ахматовой после войны. В.М. Жирмунский в своей книге приводитстроки из предисловия к седьмой элегии, сохранившегося в записной книжкеАхматовой: «Вскоре после окончания войны я написала два длинных стихотворениябелыми стихами и окрестила их «Ленинградскими элегиями. Затем я прибавила к нимеще два стихотворения («Россия Достоевского» 1940–1942 и «В том доме» 1921),дав им новые заглавия «Предыстория» и «Первая Ленинградская». Остальные – ихбыло задумано семь – жили во мне в разной степени готовности, особенно одно («Седьмая,или Последняя Ленинградская элегия») было додумано до конца, и, как всегда,что-то забыто, что-то вспомнено, когда вдруг оказалось, что я любила их заединодушие, за полную готовность присудить меня к чему угодно».
Если расположить все семь элегийне по времени их написания, а по содержанию, то они представятся нам в такойисторико-биографической последовательности:
I. «Предыстория» («РоссияДостоевского») – блестящий образец «исторической живописи Ахматовой. 70-е годы– время после освобождения крестьян, «стихийного» вторжения капитализма вполуфеодальную Русь», сопровождаемого распадом старого дворянско-помещичьегоуклада, и первые отдаленные признаки тех грядущих общественных потрясений,которые уже в то время провидел Достоевский («Омский каторжанин»):
Торгуют кабаки, летят пролетки,
Пятиэтажные растут громады
В Гороховой, у Знаменья, подСмольным.
Все разночинно, наспех,как-нибудь…
Отцы и деды непонятны. Земли
Заложены. И в Богдане – рулетка.
Страну знобит, а омскийкаторжанин
Все понял и на всем поставилкрест.
В своих незаконченных рукописныхвоспоминаниях Ахматова описывает Петербург «времен Достоевского», каким она егозастала. Образ города здесь постоянно двоящийся, обманчивый, переходящий изисторического отдаления «России Достоевского» в аспект едва ли не современный,чтобы тут же погрузится обратно в историю, а потом опять незаметно из неевыплыть чуть ли не в сегодняшний день:
Но, впрочем, город малоизменился.
Не я одна, но и другие тоже
Заметили, что он подчас умеет
Казаться литографией старинной,
Не первоклассной, но вполнепристойной,
Семидесятых, кажется годов.
Особенно зимой перед рассветом
Иль в сумерки – тогда за воротами
Темнеет жесткий и прямойЛитейный,
Еще не опозоренный модерном,
И визави меня живут – Некрасов
И Салтыков… Обоим по доске
Мемориальной. О, как было бстрашно
Им видеть эти доски! Прохожу.
«Прохожу». «Лучше не заглядывать,уйдем…»
«А в Оптиной мне больше небывать…»
Ходит, проходит, на мгновеньеостанавливается и всматривается одновременно и Петербурге своего детства («Торгуюткабаки, летят пролетки»), и в Ленинград 1940 года, невольно связывая их воедино.
Казалось бы не к месту тут звучити тоска одиночества, и что-то навсегда потерянное, связанное и для нее с этой«Оптиной пустынью», и облик матери вместе с воскреснувшими вдруг острымивоспоминаниями о ее доброте
…которую в наследство
Я от нее как будто получила, –
Ненужный дар моей жестокой жизни…
II. «И никакого розовогодетства».
Поначалу эта строка звучит какреплика, выхваченная из разговора, начавшегося гораздо раньше, чемстихотворение:
И никакого розового детства…
Веснушечек, и мишек, и кудряшек,
И добрых теть, и страшных дядь, идаже
Приятелей средь камешков речных.
Здесь, как нам кажется, интонациядля Ахматовой непривычная, взрывчатая, почти гневная, во всяком случае,саркастическая по адресу тех, кто может умиленно вспоминать о «розовомдетстве», о каких-то там «веснушечках», и «мишках», и «кудряшках», кто можетумилятся при воспоминании о «камешках-приятелях», когда у нее весь ужас, всянепостижимость судьбы сосредоточена в то, что:
Себе самой я с самого начала
То чьим-то сном казалась, илибредом,
Иль отраженьем в зеркале чужом…
На наш взгляд, в этой элегии естьи «расплата», но другая, то есть другого происхождения. Она за «счастье»ранней, как будто еще не заслуженной, преждевременной славы поэта:
И знала я, что заплачу сторицей
В тюрьме, в могиле, в сумасшедшемдоме,
Везде, где просыпаться надлежит
Таким, как я…
За этой элегией по содержаниюследует элегия «В том доме было очень страшно жить…» Эта элегия пришла в циклиздалека, из 1921 года, из Царского Села, из дома Гумилева. Она своего родасемейная идиллия в Царском Селе, над которой нависает тень трагической развязки.
В том доме было очень страшножить,
И ни камина свет патриархальный,
Ни то, что оба молоды мы были
И замыслов исполнены,
Не уменьшало это чувство страха.
Элегия «Так вот же он, осеннийтот пейзаж…» возвращает нас к автобиографическому источнику цикла. Ее развитиепостроено драматически – от ворвавшегося сразу, в первых же строкахназвавшегося, как в страшном сне, пейзажа с «небом, как пылающая бездна», с«этими слепыми стенами» и «этим черным садом», через напряженную кульминацию («Всеравно. Не надо…») – к горчайшему заключению:
…Так вот твоя серебряная свадьба,
Зови же гостей, красуйся,торжествуй!
Нам кажется, что эта элегия незнает особенно значительных вариантов. Кроме чисто интонационального, в первойстроке («Так вот он…» – «Так вот же он…»), существенен только один, касающийсястрок:
Мой бывший дом еще следил за мною
Прищуренным, неблагосклоннымоком,
Тем навсегда мне памятным окном.
Сочетание «мой бывший дом»уточняет происхождение элегии. Это фонтанный дом, адрес душевной катастрофы,одной из самых тяжких для Ахматовой, которую она пережила в 1938 году, расставшись,после многих лет жизни с Н. Гумилевым.
Далее следуют элегии «Меня, какреку…» и «Есть три эпохи у воспоминаний…» Эти две элегии являются своего родавершиной цикла. Обе они поэтически совершенны. Структурная разница между ними,как нам кажется, в том, что элегия «Меня как реку…» в цикле занимает едва ли нецентральное место, в то время как элегия «Есть три эпохи у воспоминаний…» квнутреннему стержню того же цикла по существу примыкает менее плотно.
В элегии «Меня как реку…»Ахматова безыскусно говорит о том, кем могла бы стать, но не стала, как моглапрожить жизнь, но не прожила, говорит о «не своем» имени и даже о будущей «несвоей» могиле. Так входит в элегию тема двойника, заместительницы, «тени», тема«раздвоения» и муки, с ним связанной.
К элегии «Есть три эпохи увоспоминаний…» Ахматова возвращается на протяжении целого десятилетия, дорожилаею особенно. В ней есть, на наш взгляд, что-то неожиданное, несвойственное,даже чуждое Ахматовой в этой ее расправе с Памятью, в этом разоблачении Воспоминания,в жуткой трезвости ее отношения к духовным категориям, могуществом которых такпоразительно полнится всегда ее творчество.
Седьмая элегия осталосьнезаконченной, хотя Ахматова возвращалась к ней на протяжении шести лет. Вотличие от остальных шести, она рифмована, и ей дано название – «Последняя речьподсудимой».
В «Поэме без героя», во второй еечасти есть такая строфа (IX):
И со мной моя «Седьмая»,
Полумертвая и немая,
Рот ее сведен и открыт,
Словно рот трагической маски,
Но он черной замазан краской
И сухою землей набит.
В нескольких рукописях поэмы кпервой строчке этой строфы автором дана сноска: «Седьмая – Ленинградская элегияавтора – еще не написанная».
2. Лирические циклы М.И. Цветаевойвторой половины 1910 – начала 1920 годов
2.1 Лирический цикл «Стихи оМоскве»
Ранний период творчества М. Цветаевой/1908–1915/ не очень богат циклами; здесь ей, вероятно, пока еще хватает рамокодного стихотворения, чтобы выразить себя сполна. Она еще недостаточнотерпелива и внимательна, чтобы слишком разбираться в своих ощущениях. Еегероиня спешит жить и верит в открытость и доступность мира.
Я жажду сразу всех дорог!
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой;
Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень…
Чтоб был легендой – день вчерашний,
Чтоб был безумьем – каждый день!
/ «Молитва»/
Эта торопливость заставляем еепостоянно переключаться с одной темы на другую. Героине Цветаевойпредставляется, что она многое постигла в человеческих отношениях.
Мы старших за то презираем,
Что скучны и просты их дни.
Мы знаем, мы многое знаем
Того, что не знают они!
/ «В зале»/
И даже более зрелые строки о том же:
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром.
И какой героический пыл
На случайную тень и на шорох…
И как сердце мне испепелил
Этот даром истраченный порох.
/ «Вы, идущие мимо меня…»/
Героиня Цветаевой стремился несколько «все понять», сколько «за всех пережить»:
Мне судьбою дано все понять…
Все понять и за всех пережить!
/ «Литературным прокурорам»/
Несмотря на обилие тем и образов,стихи Марины Цветаевой объединены пока лишь одним настроением – детскойвлюбленностью в мир и… желанием умереть от счастья:
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Это строки из стихотворения«Молитва», которое является своеобразным манифестом юной поэтессы, в которомона выразила свои ощущения и размышления о жизни в четкой образной формуле:
Ты дал мне детство – лучше сказки
И дай мне смерть – в семнадцать лет!
Но впечатления накапливаются,духовный опыт обогащается, и в одном стихотворении Цветаевой становится тесно.Когда бесконечные впечатления переполняют ее, она пытается придать имсоответствующую образную и жанрово-стилевую форму. Так появляются циклы стихов,в которых раз заявленная тема /мотив/ получает развитие в другихстихотворениях.
Стихотворения этих циклов «Стихи оМоскве», «Стихи к Блоку», «Ахматовой» написаны Цветаевой весной и летом 1916года / за исключением нескольких стихотворений к Блоку, помеченных 1921 годом/.Их предысторией можно считать поездку Марины Цветаевой зимой 1915–1916 гг.в Петербург, где она познакомилась со многими петербургскими поэтами. Длялитературного Петербурга она была, представительницей литературной Москвы.Читая свои стихи в петербургских литературных салонах, она помнила, что выступает«от лица Москвы», и равнялась при этом «на уровень лица – ахматовского»[18].
Неоспоримыми авторитетами средипоэтов Петербурга были для Цветаевой Анна Ахматова и Александр Блок. Позже онапосвятит им циклы стихотворений. Пока же, возвратившись домой в марте 1916года, она пишет стихи о Москве.
С первых же строк «московского»цикла читателя захватывает радостная, чистая, светлая стихия любви и восторга:
Облака – вокруг.
Купола – вокруг
Надо всей Москвой –
Сколько хватит рук!
Возношу тебя, бремя лучшее,
Деревцо мое невесомое?
В дивном граде сем,
В мирном граде сем,
Где и мертвой мне будет радостно,-
Царевать тебе, горевать тебе,
Принимать венец, о той первенец!
Преобладание золотых и голубыхкрасок рождает представление действительно о дивном, нерукотворном «граде».Сквозными в поэтике цикла становятся песенно-сказочная и народно-поэтическаяинтонация:
Семь холмов – как семь колоколов,
На семи колоколах – колокольни.
Всех счетом: сорок сороков,-
Колокольное семихолмие
В колокольный я, во червонный день
Иоанна родилась Богослова.
Дом – пряник, а вокруг плетень
И церковки златоголовые. /1, 222/
Однако в переживаниях лирическойгероини Цветаевой сплелись два начала. Первое восходит к восприятию повседневно-обиходной,будничной жизни простого люда Москвы. Второе вызвано представлением о первопрестольнойкак символе религиозной, христианской святыни. Отсюда особый речевой колоритбольшинства стихотворений: причудливое «смешение» языковых оборотов «московскогосброда» с возвышенной церковно-славянской лексикой:
Пятисоборный несравненный круг
Прими, мой древний, вдохновенныйдруг.
К нечаянныя радости в саду
Я гостя чужеземного сведу.
Червонные возблещут купола.
Бессонные взгремят колокола,
И на тебя с багряных облаков
Уронит Богородица покров… /1, 269/
И здесь же, через несколько строк / в другом стихотворении, написанномнесколькими часами позже в тот же день, 31 марта/ героиня перевоплощается:
Мимо ночных башен
Площади нас мчат.
Ох, как в ночи страшен
Рев молодых солдат!
Греми, громкое сердце!
Жарко целуй, любовь!
Ох, этот рев зверский,
Дерзкая – ох! – кровь. /1, 270/
Очевидна смена настроений героини:то ее укрывает «с головы до пят Благообразия прекрасный плат», то примеряет она«крест серебряный на грудь», то вдруг почувствует себя бездомной, как «весьмосковский сброд».
Москва! Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси – бездомный,
Мы все к тебе придем.
Клеймо позорит плечи,
За голенищем – нож.
Издалека-далече – ты все же позовешь/1,273/
Здесь же угадывается «вера вспасительные силы Москвы /не только города, а святыни и красоты, завещаннойпредками, первопрестольной столицы/ и безграничная любовь поэта к ней»11
И льется аллилуйя
На смертные поля.
Я в грудь тебя целую,
Московская земля! /1, 273/
Рисуя картины жизни столицы,изображая себя в гуще народа, в толпе, щедро раздавая «червонные купола» чужеземнымгостям, помогая им понять и полюбить этот древний город,Цветаева-повествовательницав итоге возвращается к самой ceбe:»
Красною кистью рябина зажглась.
Падали листья, я родилась. /1, 273/
Такое завершение цикла, убеждаетнас, сколь неразрывен союз лирического «я» героини и мира Москвы, что главнойтемой цикла является она сама.
В «Стихах о Москве» еще нет тогоострого драматизма, конфликтности, которые откроются в последующих произведенияхпоэтессы. Но здесь уже чувствуется душевное напряжение лирической героини, еепереживания «по поводу исторического первородства Москвы»12, онаобнаруживает свою причастность к истории страны, заинтересованность в еесудьбе. «Стихи о Москве» – это шаг к самоутверждению через созидание, черезтворчество. Одновременно это историко-философская правда о судьбе России,которая, по мнению Марины Цветаевой, начинается с «Пятисоборного круга» – Успенского,Благовещенского, Архангельского соборов, с церкви Вознесения Господня, с собора16 века Чуда Архангела Михаила, уничтоженных в конце 1920 годов. Цветаевастремилась удержать, сохранить приметы древней культуры. Фактом создания стихово Москве поэтесса как бы обосновала свое неколебимое право быть хранительницейи представительницей первородной культуры древней Московской Руси.»
2.2 Лирический цикл «Стихи кБлоку»
Стихи о Москве» были для Цветаевойтой ступенью, которая как бы приблизила ее к поэтическим авторитетам – Блоку» иАхматовой. «Найденный Цветаевой важный общенациональный, исторического смысламотив давал ей моральное право вступить в своеобразный диалог с ее великимисовременниками»13. Циклы «Стихи к Блоку» и «Ахматовой» в единствепредполагают их сопоставление со «Стихами о Москве». Намечена своеобразнаяинтрига, суть которой в обнаружении двух традиций, связанных соответственно сМосквой и Петербургом.
Однако в сознании героини, каквыясняется, эти два мира представляются разными гранями общенациональной иличной судьбы. Поэтому цикл, посвященный Александру Блоку, петербуржцу, созданв том же стилистическом ключе, что и цикл о Москве. Это молитва, как и достойнообращаться к миру безусловному, ценности абсолютной.
Ты проходишь на Запад Солнца,
Ты увидишь вечерний свет.
Ты проходишь на Запад Солнца,
И метель заметает след.
Мимо окон моих – бесстрастный –
Ты пройдешь в снеговой тиши.
Божий праведник мой прекрасный,
Свете тихий моей души. /1, 289/
В Блоке-поэте ей видятся черты почтисказочного идеального героя, рыцаря «без укоризны»:
Нежный призрак, рыцарь без укоризны,
Кем ты призван в мою молодую жизнь?
Милый призрак!
Я знаю, что все мне снится.
Сделай милость:
Аминь, аминь, рассыпься! /1, 288/
Эти частые обращения, «вопрошение» героясоздают особую, предельно доверительную атмосферу во всем стихотворной цикле.
Цветаева видит Блока в полнойотрешенности от его земного человеческого облика: призрак, «снеговой певец», «снежныйлебедь», «ангел», нечто светлое, хрупкое, неземное, полуреальное,готовое вот-вот исчезнуть, вознестись на «заоблачную версту». Ключевое словоцикла – крыло /крылья/ – повторено восемь раз, при этом» оттеняет идеюсамопожертвования:
О, поглядите – как
Веки ввалились темные!
О, поглядите – как
Крылья его поломаны! / 1,292/
Рваные ризы, крыло в крови. /1,296/
Не проломанное ребро –
Переломленное крыло…. /1,296/
Святость, страдание, свет – вот, помнению Виктории Швейцер, понятия, связанные для Цветаевой с Александром Блоком.«В облике Блока, созданном Цветаевой, единственная реальность – страдание».Недаром ведь уже в 1916 году она создает первые стихи о смерти Блока / за пятьлет до его кончины/:
Думали – человек!
И умереть заставили.
Умер теперь, навек.
– Плачьте о мертвом ангеле!
Шли от него лучи –
Жаркие струны по снегу.
Три восковых свечи –
Солнцу-то! Светоносному! /1,291/
Темaстрадания, «насильственной смерти», тема искупления с самого качала связываласьу Цветаевой с образом Блока. Он для нее – воплощение народной веры, истины,торжества духа. Конечно же, здесь есть перекличка с настроением «Стихов оМоскве», с верой героини, что ее удел – "…вольный сон, колокольный звон,Зори ранние на Ваганькове». Главное, что и в «Стихах о Москве» и в «Стихах кБлоку» – общий источник: христианское самосознание, мысль о жертвенном подвиге.
В августе 1921 года, в письме к АннеАхматовой Цветаева «повторит свою мысль о смысле блоковской жизни: «Удивительноне то, что он умер, а то, что он жил. Мало земных примет, мало платья… Ничегоне оборвалось – отделилось. Весь он такое явное торжество духа, такой воочию – дух,что удивительно, как жизнь вообще допустила»15.
В цикле 1916–1921 гг. Цветаевапишет своего Блока» /Швейцер/, но это не конкретно-исторический портрет. Тем неменее цветаевское видение оказалось близким к восприятию автора «Стихов оПрекрасной Даме» другими его современниками.
Божественные, иконописные чертыБлока, его «светоносность» тем не менее не были плодами поэтической фантазииМарины Цветаевой. Таким, например, его помнит Ирина Одоевцева, слушавшаявыступление поэта в феврале 1921 года на «Торжественном собрании в 84-югодовщину смерти Пушкина». «В этот вечер на эстраде Дома литераторов ондержался, как всегда, очень прямо и совершенно неподвижно. Казалось, он даже неоткрывал рта, произнося слова. Его глухой, усталый голос возникал как будто самсобой. Блок был скорее похож на статую, чем на живого человека. Но от егосветлых, вьющихся волос исходило сияние… Но сияние это тогда многие заметили ирассказывали на следующий день…
– Блок был такой удивительный.Такой стройный, тонкий, молодой. Если бы не лицо. Ах, какое лицо! Темное,большеглазое, как лики святых на рублевских иконах. И над ним сияние, да, да,настоящее сияние, как на иконе. Не верите? Спросите других…»[19]
Цветаева увидела Блока позже, в мае1921 года, но ровно за год до этого она написала:
Восковому, святому лику
Только издали поклонюсь /1,290/
Значит, это было ее собственноевидение поэта, не навеянное рассказами очевидцев, однако совпавшее с ихвпечатлениями.
Виктория Швейцер в своихисследованиях пытается найти истоки обожествления Цветаевой Блока, «понять,какую идею олицетворяет Блок для Цветаевой»[20]. Б. Швейцерприходам к выводу, что Блок воспринимался Цветаевой как современный Орфей, «воплощениеидеи Певца, Поэта. Ведь и Орфей не был человеком, а существом из мифа, сыномбога и музы, хотя и смертным»[21].
К такому Богочеловеку обращенывопросы поэтессы:
Не ты ли
Ее шелестящей хламиды
Не вынес –
Обратным ущельем Аида?
Не эта ль,
Серебряным звоном полка,
Вдоль сонного Гебра
Плыла голова? /1,298/
Помимо восторга и преклонения встихах, особенно 1921 года, звучит мотив ревности, одиночества, оставленнойподруги-возлюбленной Поэта:
лирическийахматова цветаева благинина
«Покамест не продан!»
Лишь с ревностью этой в уме
Великим обходом
Пойду по российской земле.
Схватить его! Крепче!
Любить и любить его лишь!
О, кто мне нашепчет,
В какой колыбели лежишь? /1, 297/
Орфей в греческой мифологиивоплощает «могущество пения и любви, побеждавшей смерть»[22].Но сам он смертен. Лирическая героиня Цветаевой пытается спасти своего Орфея:
Рвануть его! Выше!
Держать! Не отдать его лишь! /1, 298/ 85
Однако тщетны попытки, «ложенподвиг, и даром труды». Могущественный певец в земле / «Державная нажить,Надежная, ржавая тишь…"/, но на земле осталась его «бессонная совесть».Потому героиня Цветаевой уже не противопоставляет себя другим, не обособляемся,а присоединяется к общему хору голосов, оплакивающих Поэта.
Так, Господи! И мой обол
Прими на утвержденье храма.
Не свой любовный произвол
Пою – своей отчизны рану.
Не скаредника ржавый ларь –
Гранит, коленами протертый!
Всем отданы герой и царь,
Всем – праведник – певец – имертвый. /1,299/
Думается, «праведник» помимо ужеупомянутого «крыла» также является ключевым символов цикла. Он выражает ипоэтическую, и человеческую судьбу Александра Блока. Как личность Блок многимпредставлялся праведником / «невероятно правдив и честен»20, страдающим«один за всех».
И. Анненский в стихотворении «Кпортрету А.А. Блока» говорит о «холоде невыстраданных слез» в стихахпоэта.
Цветаева лично не была знакома сБлоком, поэтому мотив праведного страдания за человечество, надо полагать,подсказан творчеством поэта и его общими представлениями о долге человека.
Цветаева знала «Стихи о ПрекраснойДаме» и поэтому образ благородного рыцаря, очевидно, «заимствован» из них.
О, я привык к этим ризам
Величавой Вечной Жены!
Цветаева, кажется, почти текстуальноповторит Блока:
Во мгле сизой
Стоишь, ризой
Снеговой одет. /1,288/
И еще:
О, Святая, как ласковы свечи,
Как отрадны Твои черты!
Мне не слышны ни вздохи, ни речи,
Но я верю: Милая – Ты.
/Блок/
Цветаева:
Он поет мне за синими окнами,
Он поет мне бубенцами далекими.
Длинным криком, Лебединым кликом –
Зовет.
Милый призрак! /1,289/
Как уже отмечалось, циклы о Москве иБлоке перекликаются прежде всего интонационно: своим доверительно-молитвенным» голосом,общим настроением – веры и поклонения. Однако это совпадение далеко не абсолютно.В цикле, посвященном Москве, наряду с силой веры и жертвенного служения, обнаруживаетсясила почти загадочной стихийной страсти, граничащая с дерзостью, вызовом,бунтом. Последняя не затихнет, не растворится, а будет по-своему реализована вцикле стихов «Ахматовой» и как бы замкнет на этом этапе творчества Цветаевойкруг ее представлений о должном и сущем.
2.3 Лирический цикл «Ахматовой»
Поэтическое обращенье к АннеАхматовой следует почти сразу за циклом «Стихов к Блоку». Но дело не только вих смысловой близости, важнее другое – смысловая взаимозависимость циклов.«Тихая, даже молитвенная радость стихов о Блоке дополняется кипением страстей вцикле «Ахматовой»[23]. Ахматова, впредставлении Цветаевой, из другой и сама, воплощает эту стихию – многоликихприродных сил в одном случае, тайны и загадки народной души – в другом. Поэтомунет той гармонии, умиротворящего начала, которые наблюдаются в облике Блока иего взаимоотношениях с миром. Однако Ахматова рядом с Блоком – это представлениеЦветаевой о возможностях человека, это как бы один собирательный характер.
В стихах ахматовского цикла большеот поэзии народных гаданий и заклинаний, от представлений о скрытых силахприроды и человека:
О Муза Плача, прекраснейшая из муз!
О ты, шальное исчадие ночи белой!
Ты черную насылаешь метель на Русь,
И вопли твои вонзаются в нас, какстрелы…
/1,303/
«Анализ заклинательныхпесен-обращений, – свидетельствует исследователь поэтики русских обрядовыхпесен Ю. Круглов, – обнаруживает в них общую черту: они исполнялисьот имени коллектива – заклинание должно было помочь не одному человеку, а всейсемье, всей деревне. Отсюда почти в каждой песне местоимения: «мы», «нам», «нас».
Так же, от имени всей Москвы, в духенациональных русских традиций обращается Цветаева к Ахматовой:
И мы шарахаемся, и глухое: ох!-
Стотысячное – тебе присягает – Анна.
/1,303/
Подобно тому, как древние предкизаклинали силы природы, заклинает и Цветаева властительницу и «разъярительницу»ветров, Насылательницу метелей, лихорадок, стихов и войн» – Чернокнижницу! – Крепостницу!»/1,307/.
Магическая сила слова, достигнувсвоей цели, преображает чернокнижницу сначала в «Богородицу хлыстовскую», азатем в «Златоустую Анну всея Руси». Почти незаметно слились воединопротивоположные стихии, «святое и грешное, Небо и Земля, смирение и бунт», став«полюсами одного характера». Знаменательно, что эти полюса – ворожба, и молитва– одинаково принимаемы лирической героиней Марины Цветаевой:
Океаном ли правишь путь
Или воздухом, – всею грудью
Жду, как солнцу подставив грудь
Смертоносному правосудью. /1,307/
Не этих ивовых плавающих ветвей
Касаюсь истово, – а руки твоей!
Тебе одной ночами кладу поклоны,-
И все твоими очами глядят иконы!/1,309/
По мнению Виктории Швейцер, Цветаева«любила в Ахматовой то, чего сама была лишена, прежде всего ее сдержанность игармоничность». В цветаевском цикле Ахматова неистова в своих чувствах.
Вероятно, Цветаева, увидела такойАхматову в ее стихах /ведь лично, они не были знакомы в это время/. Запоэтическим «лаконизмом и энергией выражения» /Эйхенбаум/ Ахматовой Цветаевапочувствовала, нечто родственное себе – ту самую «силу жизни и любви», котораятак сильна в поэте, что он «начинает любить самое свое сиротство, постигаеткрасоту боли и смерти».
Нам сейчас нелегко решить, чегобольше в Ахматовой: гармонии или раздвоенности, а мнения критиковпротиворечивы. Одни отмечают сдержанность, лиризм, напевность, «хрупкуюпронзительность» /Кузмин/ ее поэзии, другие, напротив, видят в ней «нечтосходное с неразрешимыми диссонансами /Жирмунский/ и «парадоксальный своейдвойственностью образ /Эйхенбаум/.
Лидия Гинзбург в статье 1977 года «Несколькостраниц воспоминаний», воскрешая в памяти образ Ахматовой 10–20-х годов,замечает, что «удивительно красивая, блистательно остроумная, величественная…Анна Андреевна не была похожа на своих героинь. Но Ахматова, с ее трезвым,наблюдающим, несколько рационалистическим умом как-то похожа на свойпоэтический метод». Эти слова, как нам кажется, еще одно подтверждениенеобычайно сложного, а то и загадочного мира Ахматовой, что ближе самой МаринеЦветаевой.
Противоречивость, стихийность натурыМарины Цветаевой была отмечена многими. В. Швейцер считает ее поэтомкрайностей и дисгармонии. И. Бродский называет поэзию Цветаевой «проповедьюокраинных ситуаций», а цветаевское мироощущение – философией дискомфорта.М. Белкина, вспоминая свои встречи с Цветаевой, сравнивает ее с колдуньей:«В ней было что-то от ведуньи, расколотившей к черту все крынки, чугуны,презревшей людские законы, молву – и на шабаш».
Вот такой же колдуньей,чернокнижницей увидела Цветаева и Анну Ахматову:
Ты, срывающая покров
С катафалков и колыбелей,
Разъярительница ветров,
Насылательница метелей… /1,307/
Вопреки всем свидетельствам людей,знающих Ахматову, Цветаева утверждает свой образ петербургской поэтессы,используя возможности «самого субъективного рода литературы». «В лирическомстихотворении читатель хочет узнать не столько поэта, сколько себя»[24].Рисуя Ахматову в противоречивых красках, Цветаева таким образом еще разподчеркивает и свою противоречивость, и схожесть своей судьбы с судьбой «ЗлатоустойАнны всея Руси».
3. Поэтическое творчество Е.А. Благининой;значимость и особенности лирического цикла
3.1 Биографические вехи,творческий облик
Елена Александровна Благининародилась в мае 1903 года в деревне под Мценском Орловской области, а росла иучилась в Курске. После школы – Курский педагогический институт. Писать началарано. Еще студенткой вошла в Курский союз поэтов.
В дальнейшем, узнав, что в Москвесуществует Литературно-художественный институт им. Валерия Брюсова (егоназывали просто – «Брюсовский институт»), решила в него поступить. Поступила винститут и одновременно работала в багажном отделении газеты «Известия». И то идругое оказалось в жизни важным. В 30-е годы, уже заявив о себе как даровитыйлитератор, Елена Благинина становится редактором журнала «Мурзилка», затем – журнала«Затейник». Ее связь с литературой для детей закрепляется прочно и надежно.
У Елены Благининой немало строк, строф, целых стихотворений, бытующих вдетской аудитории без имени автора. Но мы-то с вами знаем, кто автор. Где и откого мы услышали это?
Как у нашей дочки
Розовые щечки.
Как у нашей птички
Темные реснички.
Как у нашей крошки
Тепленькие ножки.
Как у нашей лапки
Ноготки царапки.
Одни скажут: в детсаду отвоспитательницы. Другие: дома, от дедушки. И лишь третьи снимут с полки книгу«Гори-гори ясно» (М.: Детская литература, 1965) и на странице 111 найдут «Аленушку»или – что у кого имеется – снимут с полки книгу «Журавушка» (М.: Детскаялитература, 1973) и на странице 52 прочитают то же самое, но с другими картинками(там – Н. Кнорринг, здесь – Ю. Молоканов).
Ее имя знают, вероятно, все от маладо велика. Дети в этом смысле памятливей и благодарнее. Стихи и поэмы ЕленыБлагининой, ее бесконечные песенки, скороговорки, считалки, тараторки, игрыдавно полюбились малышам, стали неотъемлемой частью их ученья и досуга.Педагоги и воспитатели пользуются ими в своей работе.
Интересен и оригинален ритмическийнабор Е. Благининой. Четырехстопный ямб, чередующийся с трехстопным, стольчастый четырехстопный хорей, амфибрахий баллад и описаний, редкие дактиль ианапест – все служит поэту. У Елены Благининой нет стереотипов. Все живо, вседвижется, все служит образу, характеру, мысли. И все так просто, все сделано изосновных стихий мира – огня, воды, воздуха.
В иноязычных литературах ее всего более интересуют поэты, писавшие длядетей. Так она становится мастером перевода. Ее переложения стихов ТарасаШевченко, Леси Украинки, Марии Конопницкой, Льва Квитко, Наталии Забилы широкоизвестны. Они вошли во многие хрестоматии и антологии. Ее собственные стихитоже звучат на многих языках ближнего и дальнего зарубежья.
Творческий облик Елены Благининойбудет неполон и недостаточно проявлен, если не сказать об ее книгах длявзрослых. Их не много, этих книг, но они весомы. В них значима каждая строка.
Лирика для взрослых и лирика длядетей не отделены у Елены Благининой высокой и звуконепроницаемой перегородкой.Они сообщаются, они аукаются. Ауканье – слово здесь не случайное. В поэтикеЕлены Благининой аукаются, как положено, рифмы, но аукаются и времена, игорода, и страны, и возрасты человека.
Елена Благинина всегда оказываетсяокруженной людьми разных возрастов, книгами, деревьями, птицами, реками,цветами. И все они существуют не отдельно, не разрозненно, а в единстве земногомира, все они связаны, все они аукаются. Их соединяет душевная теплота поэта,его обращенность ко всему сущему. Годы шли, а Елена Благинина не переставалаудивляться чуду бытия:
Разговор с предками и с потомкамивполне реален в рамках поэтики Елены Благининой. Она обращается к своимплемянникам:
Запишите мой голос на пленку!
Вдруг в две тысячи третьем году
Вы услышите тетку Аленку,
Ту, что будет в раю иль в аду.
В беспредельности небытия ЕленаБлагинина находит воспаленную точку, в которой останется ее живая часть – голос.Снова эхо, ауканье настоящего (которое станет будущим) с будущим (котороестанет настоящим).
Остается голос. Голос как синонимслова и песни. Об этом сказано у той же Елены Благининой (цитируя, я получаюудовольствие – снова прочитываю милые мне строки):
Деревья те, что мы любили,
Теперь срубили…
Цветы, которые мы рвали,
Давно увяли…
То пламя, что для нас горело,
Других согрело…
Сердца, что рядом с нами бились,
Остановились.
И только песня остается,
И все поется,
Все поется…
Устная и письменная речь ЕленыАлександровны представляется мне образцовой. Разливы этой речи во всех еетонах, во всех полутонах звука и цвета доставляют истинное удовольствие. Послеречевой мешанины, языковых коктейлей, после стилевой безвкусицы, которые мывстречаем сплошь и рядом у современных авторов, сочинения Елены Благининой доносятдо нас переливы живого народного говора, сохраняют чистоту и прозрачность его.В этом смысле Елену Александровну можно назвать хранительницей огня, хозяйкойречевых кладов. И здесь она может быть наставницей. Вслед за Пришвиным, Житковым,Соколовым-Микитовым, Паустовским, Исаковским и Фраерманом. Свобода и изяществослога, изобретательность и естественность словесного волеизъявления безсловесной эквилибристики, богатство интонаций и гармония переходов от одной кдругой – вот что можно сказать о языке произведений Елены Благининой.
Елена Благинина оставила обширнуюмемуарную прозу, давно ожидающую публикации. Вероятно, запасники этого авторамогли бы существенно увеличить корпус опубликованных произведений. Но ЕленаАлександровна с ее высокой взыскательностью и жесткой самокритичностью нетак-то часто и легко расставалась со своими рукописями. Вслед за МаксимилианомВолошиным, ее любимым поэтом и учителем, она могла бы повторить: «Приятней бытьне книгой, а тетрадкой».
Многое о личности Благининойсообщают современники, лично знавшие этого человека, этого поэта. Автор книги оее творчестве В. Приходько пишет, что Елена Александровна не переставалаудивлять и радовать, а зачастую выручать своих друзей. Помогает родителям,посылает подарки и билеты на елку детям тек, кого арестовали по бредовымобвинениям в шпионаже; поселяет у себя вернувшихся из эвакуации, после войнызаводит порядок – каждый четверг собирать гостей, чтобы читать стихи,слушать музыку, дарить свои новые вышедшие книги.
Е.А. Таратута свидетельствует:«Мне нравилась ее чистая речь, с простыми теплыми словами, которые вдруг становилисьвысокой поэзией. Она умела весело играть словами, как любимыми игрушками,раскрывая их внутренний смысл, их таинственное звучание. Она прекрасно зналарусскую поэзию – Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Некрасов, Фет. Очень любила Блока.Как-то она рассказывала мне, что Блок просто околдовал ее, а его стихи научилилучше видеть, лучше слышать…».
В. Приходько и Е. Таратутаприводят несколько «речений» Благининой, на которые она была неиссякаема:
– Открылись шлюзы – поперли музы…
– Не все то молодо, что свистит!
– Кто гудит – не убедит.
Личная судьба Благининой сложна, ее события практически не тронутыбиографами. Ее мужем был поэт Георгий Николаевич Оболдуев. Признанность его небыла официальной. При жизни удалось напечатать одно стихотворение и одинрассказ, поэтическое творчество было известно немногим посвященным. Здесьотмечается свойственный 20-м годам дух экспериментов, обращение к поэтикефутуризма и конструктивизма, близость к обэриутам. Оболдуев оставил свои стихив двух машинописных подборках, готовых к печати, большой роман в стихах «Явидел».
Вдове, Елене Благининой, удалось впоследствии опубликовать в СССР только6 стихотворений. В 1933 – 39 годах Георгий Оболдуев был репрессирован,Благинина стала хранительницей его наследия.
Оттепель дала возможность опубликовать некоторые серьезные стихи. В 1966году в свет выходит единственный «недетский» поэтический сборник Благининой«Окна в сад», показавший читателю известную поэтессу с неожиданной стороны.Первая книга для взрослых. А ей уже шестьдесят три года… Подзаголовок «Книгастихов» указывает на цельность поэтического видения автора. Произведениясборника отличаются ясностью языка и смысла. В них отражаются пережитые илиувиденные ситуации, рассказывается об отдельных переживаниях или судьбах,обнаруживается связь с природой и сосредоточенность на передаче мысли. Ониобращены к третьему: к человеку – матери, отцу, мужу; событиям, явлениям –детству, войне, природе, зрелости; к Богу.
Благинина не могла при жизни напечатать свои серьезные, основанные нахристианской вере стихи, в которых выражен ее трезвый взгляд на коммунистическоегосударство. Всю жизнь она плодотворно работала как детский поэт, и поэтическиесборники для детей всегда пользовались признанием. Состоявшись как авторстихотворных произведений для детей, она тем не менее испытывала в этомположении противоречивые чувства. Издавшая за свою долгую жизнь более сорокакниг для детей и тайком хранившая свои «взрослые», крамольные стихи, в концежизни не без злопыхательства сочинила такой «стишок»:
На зеленой на лужайке
Скачут белки, пляшут зайки,
И поют на все лады
Птички – мать их растуды.
В 80-е и 90-е годы Благинина публикуется в «толстых» журналах. Последниесочинения приносит в редакцию сама, словно торопясь, боясь не успеть оставитьсвое слово о важном, полное то любви, то скорби. В стихах говорится о горестипо погибшим родственникам, об арестованных, о судьбе поэта, о вызывающихотвращение стукачах (они – хуже Иуды), о преследуемых великих, о вынужденномодиночестве тех, чьи родные в ГУЛАГе, о многих давящих при коммунизмеобстоятельствах. Но при этом стихи Благининой всегда поднимаются надпублицистичностью. Она пытается осмыслить судьбы – свою, близких, окружавших еесовременников, поколения, отечества. Как гражданка, как женщина, как человек,как художник.
Елена Александровна Благинина в последнюю поэтическую подборку включает итакое стихотворение:
Да не сокрушится дух мой преждетела!
Господи! Тебе ведь все равно!
Сделай так, чтоб птицей отлетела,
А не завалилась, как бревно…
3.2 Тематические циклы и показательныечерты их поэтики
Е.А. Благинина (1903–1989)пришла в детскую литературу в начале 30-х годов. Стихи ее печатались в журнале«Мурзилка». В 1936 году вышли первый сборник стихов – «Осень» – и поэма«Садко», а в 1939-м – сборник «Вот какая мама». С тех пор фонд русской лирикидля малышей постоянно пополнялся ее стихотворениями.
Стиль Благининой существенноотличается от стиля Чуковского, Маршака и даже Барто – особенным, женскимзвучанием. В стихах Благининой нет громкого, декларативного пафоса, интонацияих – естественно-мягкая. Женственность сквозит в образах маленьких девочек ирасцветает в образе матери. Деловитость и сердечность, любовь ко всемукрасивому, нарядному объединяет маму и дочку – двух постоянных героиньБлагининой. Ее маленькую поэму «Аленушка» можно назвать поэмой женственности.Одно из лучших стихотворений поэтессы – «Вот какая мама!» (по ее собственнойоценке, оно «если не совершенное, то все же подлинно детское»). Построено онотак, что в нем воедино слиты голоса матери, девочки (может быть, играющей «вдочки-матери») и автора.
Мама песню напевала,
Одевала дочку,
Одевала – надевала
Белую сорочку.
Белая сорочка –
Тоненькая строчка.
Вот какая мама –
Золотая прямо!
Чистым, звонким голосом говорит еелирическая героиня о любви – к маме, к деревьям и цветам, к солнцу и ветру…Девочка умеет не только восхищаться, но во имя любви и работать, и дажепоступаться собственными интересами. Ее любовь проявляется в деле, в хлопотах,которые и есть радость ее жизни («Не мешайте мне трудиться»). Дети, вособенности девочки, с малых лет знают стихотворение Благининой «Посидим втишине»:
Мама спит, она устала.
Ну, и я играть не стала!
Я волчка не завожу,
Я уселась и сижу.
Елена Благинина опиралась в своемтворчестве на традиции народных колыбельных детских песенок, на высокуюпростоту пушкинского «глагольного» стиха, на цветопись и звукопись Тютчева иФета, звонкость поэтов-песенников – Кольцова, Никитина, Некрасова, Есенина.Богатое наследие народной поэзии и классической русской лирики и помогло ейсоздать свой мир чистых красок, ясных представлений, добрых чувств.
Я надела поясок,
Подвязала туесок,
Побежала по малину
Через луг, через лесок.
Я раздвинула кусты.
Ну, тенисты, ну, густы!
А малина-то, малина –
Самой крупной крупноты!
Самой крупной крупноты,
Самой красной красноты!
Темы детских стихов Благининойопределяются привычным кругом интересов малышей: родной дом, близкие люди,любимые игрушки, сад и лес, домашние любимцы. Животные удостоены объемногопортрета, в котором учтено до мельчайшей черточки все во внешнем облике, учтенхарактер:
Зверь на совушку похожий,
Именуемый Котом,
На ларе сидит в прихожей,
Окружив себя хвостом.
Через щелочки-прищурки,
В темноте мерцает он,
На его пушистой шкурке,
Загогулин миллион.
А на морде – для красы –
Врастопыр бровеусы
Ни мурлыка и ни мява.
Он так важен потому,
Что сейчас придут
X О 3 Я В А,
И начнут служить ему…
Как пример можно вспомнитьстихотворения «Котенок», «Журавушка», «Кукушка», «Зайчики».
Природа в ее стихах – близкая,знакомая, тоже «домашняя». Можно прямо обратиться к черемухе, к«травушке-муравушке», к березам и услышать ответ:
– Черёмуха, черёмуха,
Ты что стоишь бела?
– Для праздника весеннего,
Для Мая расцвела.
Даже мотивы советской жизни поэтессавплетала в жизнь семейную (стихотворения «Шинель», «Миру – мир» и другиеподобные). Вопреки духу идеологии и производственности Благинина возвращалачитателей в мир личных, интимных ценностей. Мать, провожающая сына на войну («Двематери»), бойцы Красной Армии («Песня про двух буденовцев»), молодой партизан («Гармоника»)показаны в самые драматические моменты жизни. Интересна для автора динамикапереживаний: осмысление долга, прощание, душевная боль, любовь… В подтверждениеможно назвать многочисленные ее сборники: «Вот какая мама!» (1939), «Посидим втишине» (1940), «Радуга» (1948), «Огонек» (1950), «Гори-гори ясно!» (1955),итоговый сборник «Аленушка» (1959), а также новые, более поздние – «Травушка-муравушка»,«Улетают – улетели».
Созданное Еленой Благининой в поэзииможно было бы распределить по тематическим циклам. Скажем, стихи о временахгода. У нее довольно полно изображены весна и лето, осень, из осени в зиму, итак – по кругу. И Елена Благинина зорко следит за приметами этого перехода, ввыразительных деталях передает каждую пору. Вот золотая осень:
Солнышко то спрячется за тучей,
То раскинет желтые лучи.
И сидит поджаристый, пахучий,
С золотистой коркой хлеб в печи.
Золото листьев перекликается сзолотистой коркой хлеба. Неожиданный, смелый образ! В том же стихотворении «яблокискуластые, крутые, то и дело шлепаются вниз». Эпитет «скуластые» вместе вэпитетом «крутые» делает яблоки не только зримыми, но и ощутимыми на вкус.
Лето и весна, в изображенииБлагининой, многоцветны, плотно заселены. Персонажами становятся деревья («Черемуха»,«Яблонька»), цветы («Одуванчик», «На моем окошке»), ветер, дождь.
И зной, и дождь, и ведро, и стужа, иветер, и метель – все это получило в книгах Елены Благининой живое и яркоевоплощение. Задача поэта – не только изобразить, но и выразить. Выразить своесостояние, свое настроение. Но и этого мало. Стихотворение несет читателю мысльо мире. Как это выглядит у Елены Благининой? Прошел летний дождь, и колеянаполнилась водой. Читаем стихотворение «Колея»:
Над рожью, дождиком примятой,
Стоит денек почти сквозной.
Орловский ветер пахнет мятой,
Полынью, медом, тишиной.
Иду стеной высокой хлеба.
Иду, иду да постою.
Любуясь, как упало небо
В наполненную колею.
Живописец здесь бы и остановился.Картина есть? Есть. Но поэт (впрочем, не всякий, а именно Елена Благинина) идетдальше:
На синем дне летают птицы,
Плывут печально облака…
Картина еще продолжается. Но она ужевопиет о выходе к мысли, к обобщению. И вот:
Стою… Мне страшно оступиться.
Мне очень страшно оступиться –
Так эта пропасть глубока.
Глубока своим отражением неба,облаков, простора, мира. Тут не только залюбуешься картиной, но и задумаешьсянад смыслом увиденного…
Вообще говоря, описательная лирикаБлагининой тяготеет к обобщениям, принимает характер художественногоисследования мира вещей и их преломления в индивидуальном сознании лирическогогероя («Форточка», «Снегурка», «Милый сад», «Ненастный дождик», «Белые грибы»).
Елена Благинина в особенной манереизображает труд и людей труда. Показывая одновременно, как душевные качествачеловека раскрываются в труде. Профессий в стихах Елены Благининой много. И они– разные. Дворник, полотер, точильщик, крановщик. И все – нужные людям. И какпривлекательно выглядит у Елены Благининой «веселый человек» (так называется стихотворение)!Появившись в доме, он «все перевернул вверх дном»:
Он двигал кресла и столы,
Он залезал во все углы,
Он краску на пол проливал
И песни распевал.
Этот перечень реален. И он вызвалвосторг у наблюдавшего «за ним мальчика или наблюдавшей за ним девочки. Всеравно – здесь важны восторг и зависть.
Покурив, отдохнув, полотер беретсяза работу:
Сукно и щетку притащил
Веселый человек.
Он щетку воском навощил.
Веселый человек.
И ну плясать, и ну свистеть –
И начал так паркет блестеть,
Что окна вместе с синим днем
Вдруг отразились в нем.
Потом паркет сукном натер
Веселый человек.
Ох, удивительно хитер
Был этот человек!
Он двигал мебель как хотел.
Он стулья в воздухе вертел,
Но даже тетя на него
Не злилась, ничего!
К восторгу и зависти прибавляетсядосада. В чем дело? Тетя дает полотеру положенные деньги.
А мне за эту кутерьму
Какую поднял ты в дому,
Такой бы вышел нагоняй,
Что только ай-ай-ай!
Это не «протокольный» пересказ«процесса труда», как у нас говорят, а живой, психологически верный портретчеловека; вырванный из жизни эпизод поэтом одухотворен.
Женщина принесла корыто и началастирать:
Пахнет пена под руками
И пузырится слегка,
Будто дали нашей маме
Не белье, а облака
На плите бушует бак,
Крышкой хлопает толстяк.
Это можно перенести на картину. Запределами картины остается концовка – достояние поэзии. Белье постирано,развешано на веревке.
Ветер машет рукавами,
Треплет кофты и штаны,
Будто вдруг сбежались к маме
Все танцоры-плясуны.
Любое занятие человека под перомЕлены Благининой превращается в поэтически увлекательное действо. Свежеепросохшее белье надо прогладить. Будничное занятие. Вот оно – в изображенииЕлены Благининой:
Утюг идет по простыне,
Как лодка по волне,
И оставляет ровный след
На белом полотне.
Горячий, ровный-ровный след,–
Ни складки, ни морщинки нет.
Одновременно видишь утюг и лодку,простыню и речную гладь, морщины на простыне и волны на воде. Сверх того,видишь человека, который гладит белье. И словно вступаешь с ним в беседу. Этосверхзадача поэтического образа.
Можно наметить цикл об отношенияхстарших и младших, родителей и детей. Здесь возникает особый мир,психологически достоверный и тонко изображенный. («Наш дедушка», «Про флажок»,«Шинель», «Про хрустальный башмачок»). Скомпоновать можно благининские стихи ипо-другому – по часам суток: от рассвета до заката, от заката до рассвета («Уморилась»,«Ветер», «Букварик», «С добрым утром»). Могут быть разные аспекты, раскладки,компоновки. Они освежают восприятие. И многое проясняют в творчестве.
Обходясь лишь точным словом да узорным ритмом, Благинина создавала образродного языка – яркого, звонкого, гибкого.
3.3 Лирические циклы книги стихов «Окна в сад»
В каждом стихотворении Е.А. Благининой есть тонко и умно решеннаясверхзадача поэтического образа.
Рассмотрим стихотворение, которое иначе как программное, помня о еевеликих предшественниках, не оценишь:
Я спросила эхо:
– Замолчишь ты?
А сама притихла и стою.
А оно в ответ мне:
– Ишь ты! Ишь ты!.
Значит, понимает речь мою.
Я сказала:
– Ты поешь нескладно!
А сама притихла и стою.
А оно в ответ мне:
– Ладно! Ладно!
Значит, понимает речь мою.
Я смеюсь, и все звенит от смеха,
Замолчу – и всюду тишина.
Иногда гуляю я одна,
А не скучно, потому что эхо.
(с. 54)
Традиционно стихотворение «Эхо» включается в поэтические сборники длядетей. Но квалифицировать его как детское впору и поостеречься. Так кактеряются либо перестают действовать критерии. Причем не только вышеперечисленные,но и проблемно-тематический. Что здесь предмет поэтического высказывания? Эхо,отзвук, отражение, голос, диалог, ауканье, взывание и ожидание ответа, поисксвязи с миром через созвучие… Разве вопрос о «детскости» и «взрослости» нетеряет смысл? Тем более что идея и эффект эха оказываются самоценны и угадываютсяв других текстах.
Например:
Деревья те, что мы любили
Теперь срубили…
Цветы, которые мы рвали,
Давно увяли…
То пламя, что для нас горело,
Других согрело…
Сердца, что рядом с нами бились,
Остановились…
И только песня остается,
И все поется, все поется.[25]
И это – эхо, ауканье не в пространстве, а во времени. И одно лишь это становитсядорого, и не суть важно, что все предыдущие, освоенные, соблюденные не однаждытребования здесь забыты, оставлены, или, может быть, исчерпаны. Возникновениелирических циклов в творчестве Благининой стало возможно именно благодаря этой«растянутости» и неисчерпанности каждого переживания.
Конечно, с одной стороны, детские стихотворения Благининой легко классифицируются,распределяются по тематическим и жанровым группам, а поэтому и объединяютсясамим поэтом в циклы. Это позволяет щедро и последовательно рассказывать о еетворчестве в персональном параграфе любого учебного пособия по детскойлитературе. Строятся они примерно так:
– стихотворения Благининой о временах года;
– стихотворения Благининой о времени суток;
– стихотворения Благининой о профессиях и ремеслах;
– стихотворения Благининой о маме;
– мотивы советской жизни, вплетенные в жизнь семейную, в стихотворенияхБлагининой
– традиции колыбельных песен в поэзии Благининой;
– стихотворения Благининой, соотносимые с жанровыми формами детскогофольклора: частушки, считалки, тараторки, загадки.
Как видно, все правомерно. Но всякий раз зависает, а будучи зависшей, отсекаетсяважная составляющая личности и судьбы поэта Благининой.
Перечисляя темы и мотивы, жанровые формы и изобразительные средства,авторы словно настаивают, что только это читателю и надлежит запомнить. Изабыть, или просто не принять во внимание, что положение Благининой в детскойлитературе особенное, вернее – несвойственное.
Благинина сознательно ориентируется на ребенка – адресата своих стихов,ведет литературную работу на соответствующем поприще (редактирует журналы«Мурзилка», «Затейник»), но этим не исчерпывается ее творческий облик. ЕленеБлагининой (и именно это словно предписывалось забыть) принадлежатстихотворения, к которым можно, несмотря на настойчивость прокрустово ложе длянее таки сохранять, неприменимо определение «детские». Напомним, что это никакне оценка качества, поэтического достоинства. Это указание наидейно-тематический характер, а также на универсальность изобразительных средств.
Речь идет о ее лирике, известной по сборнику 1966 года «Окна в сад», поотдельным текстам в сборнике «Дух поэзии» 62, 69, 71, 89 годов., по сборнику«Реквием» 1989 г., подборкам в отдельных номерах журнала «Новый мир» за87, 89 гг. По прочтении их становится понятно, что автор – человек ясно мыслящий,религиозный, критически настроенный в политике, имеющий личный скорбный опыт.Это поэт, сумевший не заплатить за свой успех в детской литературесамоуспокоенностью.
Благинина отображает увиденные ситуации, передает отдельные переживания:печаль о погибших родственниках, об арестованных, пишет о вынужденномодиночестве тех, чьи родные оказались в ГУЛАГе, о множестве давящих прикоммунистической идеологии обстоятельств, о процветающих приспособленцах и преследуемыхвеликих…
И всякий раз она поднимается над публицистичностью, обнаруживает свободуи изящество слога, этакое словесное волеизъявление, богатство интонаций,гармонию переходов, этику аллюзий… Это стихи, не по которым знают Благинину.
Я вам прочту стихи, которых нет,
Которых даже не было в помине,
Которые не думают о славе,
И ничего не знают о наследстве,
Оставленном поэтами земле.
Они растут травой и стынут камнем,
И зреют хлебом, и текут водой,
И просто так живут со мною рядом,
Как горные чабанские собаки,
Бегущие за стадом дней вослед…
Я вам прочту стихи, которых нет.
Указывая на существование стихов, «которых нет», Благинина провидческиуказывает на судьбу своего поэтического наследия.
Отдельные стихотворения вызывают аналогии с поэтическими текстами другихженщин-поэтов. Так, данное, например, устойчиво и объективно ассоциируются сцветаевским «Моим стихам, написанным так рано…», напоминает об ахматовском«…растут стихи»
Благинина, вообще говоря, часто либо вторит тем двум (или двоим), которыевоплотили два основных типа поэтического темперамента – Ахматовой и Цветаевой,либо открыто, но вполне угадываемо противоречит. В этом смысле интересны«Михайловское», «Звон синичек жестяной». Особенно это заметно в текстах,передающих переживание творчества, отношение к слову. Показательностихотворение «Слова»:
А я их – на ощупь!
А я их – на вкус!
Как дерева брус
И как варева кус.
Как облака вечность,
Как яблока сочность,
Как формулы математической точность.
(с. 98)
В стихотворении «Речка синяя» содержится подтверждение тому, что словапопутно, по ходу какого-либо повествования в стихах словно пробуются на вкус,подвергаются какой-то проверке, поворачивается различными гранями,устанавливается их не словарное родство.
Реченька, река
(Реку – реченье!),
Тайное теченье
И свеченье!
Синяя!
Синей небесной сини,
Синею
Зовут тебя и ныне…
(с. 107)
То же в стихотворении «Снегиренок»:
Нет нигде ни соринки,
Постаралась зима –
На перилах перинки,
На ветвях бахрома.
Красноперое диво,
Теплый отсвет зари…
Это правда красиво –
На снегу снегири.
(с. 85)
Елена Благинина, и это думается особенная грань ее дара, создает, позволимтак ее назвать, соединяя идейное и жанрово-тематическое направления,описательную лирику мысли. Так в основе стихотворений «Вижу сад», «Лестница, котораяникуда не ведет», «Крыжовник», «Ручей», «Колея» – зарисовка, частососредоточенная на одном предмете. Это одновременно отправная точка и материалдля обобщения.
Что может быть грустней предмета,
Который вовсе ни к чему?.
Вот лестница большая эта
В моем разрушенном дому…
«Лестница, которая никуда не ведет» (с. 53)
Я привезла с собой на дачу
Овальный маленький портрет.
Сижу, гляжу и громко плачу
Над тем, кого уже с нами нет…
«Овальный портрет» (с. 59)
Называя особенности художественного видения поэта Благининой, следует,как нам кажется, указать на ее:
– способ писания женской судьбы – досконально, детально передается одно,часто мгновенное, чувствование или из упоминания возникает картина:
Может это и смешное свойство,
Да никак его не изживешь:
Вечное, тугое беспокойство –
Вот ты повернешься и … уйдешь.
Так оно и сделалось! И что же?
Я хожу. Я говорю слова.
Я ложусь на прибранное ложе,
Сплю… И просыпаюсь…Я жива! (с. 78)
– на особенную значимость художественного изображения предмета, вещи влирическом произведении, когда наименование предмета присутствует одновременнов конкретном вещественном, метафорическом и ассоциативном ряду:
И живу я – Богом забытый,
Телефон молчит, как убитый,
И дверной звонок ни гу-гу.
Ах дом мой, пристанище Чуда,
Люблю твой высокий накал…
Здесь был понаслышке Иуда
И хлеб в солоницу макал.
– на обыкновение с иронической легкостью переосмысливать сказочные образы:
Обротали Горыныча-змея:
Крутобок, одноглаз и бесхвост.
Он летит, отдышаться не смея,
Мимо трав, мимо снов, мимо звезд…
«Автобус Псков-Москва» (с. 104)
По зацветшим болотцам
Лягушки курлычут.
Может статься
Ивана-царевича кличут.
Может, плачут?
Они ведь еще не узнали –
Та царевна-лягушка
Счастливой была ли?
«Там сияют зарницы» (с. 90)
– на неуловимость образа лирической героини. Лирическое «я» часто простоскромно присутствует на втором плане. Отдельные же тексты, наоборот, сверхдостаточныименно в этом отношении.
А все-таки и я побушевала:
Простым крестом по снегу вышивала.
Месила тесто теплых пашен вешних.
Нагим лучом лежала на скворешнях,
И прыгала синицей над криницей
И августовской прядала зарницей,
Росла чертополохом и крапивой,
Прикидывалась то ручьем, то ивой,
То рыжиком морковно-серебристым
Под небом остывающим и чистым.
Потом еще метелицей блистала…
Потом устала… И меня не стало…
(с. 119)
И таких направлений возможных исследований, думается, можно обозначить,немало.
Елена Александровна Благинина – автор, тематический диапазон и рамкипоэтики которого таковы, что поэзия для детей никак не может показаться легкопостигаемым явлением, а поэзия для взрослых, сопрягаясь с детской, воспринимаетсякак самодостаточная книга стихов. Объединение лирических произведений в циклыусиливает это впечатление.
Книга стихов «Окна в сад» включает три тематических подборки, объединенныхтемами: «Память детства», «Война», «Взаимодействие поэта с миром» и двасобственно лирических цикла: «Стихи, которых нет», посвященный ГеоргиюОболдуеву, и «Восемь стихотворений из Псковской тетради». Каждое стихотворение,воспринимаемое в контексте, становится фрагментом лирической повести.Становятся очевидны сквозные образы, доминирующие мотивы, предпочитаемыеприемы. Так, например, обращение Благининой к сказочным образам не единично,его можно рассматривать в наборе устойчивых поэтических приемов.
Образы, которые мы здесь именуем сказочными, действительно принадлежностьфольклора, по преимуществу – русского, но иногда они напоминают о «мировом»сюжете, и раньше о сказке литературной, чем фольклорной.
Это несколько модификаций героя по имени Иван: дурак, царский сын, братецАленушки. Это различные «добрые» героини: Леда, Аленушка, Василиса,царевна-лягушка. Наконец, это герои, персонифицирующие волшебные силы: змей Горыныч,Яга.
Каждый случай лирического переложения известной сказки либо только само упоминаниеперсонажа иллюстрирует обыкновение Благининой переосмысливать сказочные образы.Благодаря этому или происходит более глубокое в сравнении со сказочнымисточником проникновение в мир субъективных переживаний (что вполне отвечаетлирике как роду), или видоизменяется сам сюжет, или возникает возможностьнеожиданной интерпретации как образа, так и идеи.
Благинина нередко называет сказочных героев, чтобы через них задатьхарактеристику своему герою. «Ни снегуркой, ни царевной, ни забавой не была»(10), – читаем в стихотворении «Мать».
«И стоишь ты некой сандрильоной / В страстном ожиданье волшебства», –такое «творительное» сравнение находим в стихотворении «Вижу сад» (44).
Снегурка, царевна, сандрильона – в данном случае воспринимаются как обозначениясоциально-психологического типа. Не случайно все эти существительные являются нарицательными.
Показательно и употребление множественного числа имени: «Тут, наверно,Иванушки жили – / Дурачки и царевичи…» (105). Или: «Наверно, там Аленушки,/ наверно, там живут!» (109)Иванушки и Аленушки – средоточие иконкретного и обобщенного смысла одновременно.
В стихотворении «Сказка» (23) Благинина идет дальше. В основе содержания– детская игра, воспроизводящая события фольклорной сказки о сестрице Аленушкеи братце Иванушке. Ситуация воспринимается лирическим героем изнутри сказочногодействия.
Вымышленное, воображаемое, выстроенное на обыденных атрибутах волшебноепространство рождает реальные переживания. Ощущение: «А камень ко дну тянет,тянет. / Так, что дохнуть я не могу». Эмоцию: «От страха мрет в груди сердечко,/ Пылает голова огнем». Заключительная строфа – финальное душевное движение:«Мы продолжать не в силах действа / И плачем громко – в три ручья, – / Отвероломства, от злодейства, / От горькой сказки бытия».
Как видно сказочный материал преломляется через индивидуальное видение,приводит к размышлениям по поводу онтологической проблемы. Перед порогом этихразмышлений герой оставлен.
Благинина выбирает известные сказочные мотивы и объединяет их в новыеструктуры, в итоге достигает особенной емкости, цельности поэтического решения.
Так, в стихотворении «Речка Синяя» (105) лирический герой постигаетнастоящее как поиск связи реального и вымышленного народной фантазией. Здесьимитируется миф о происхождении.
Речка Синяя[26] возникла,по измышлению Благининой, так: Василиса, не в силах убежать от Яги, взмахнуларушником, «туманами повитым», и превратилась в реку («водицей обернулась»),узоры рушника («елочками темными расшитый») стали натуральной декорацией.
Динамика событий, переданная здесь, рождает еще и аллюзию на античныйсюжет. Герой, который не может допустить, чтобы его настигли, меняет облик,сливается с природой. Именно так произошло с Дафной, убегающей от Аполлона.
Иногда Благинина подготавливает появление сказочного образа, намеренносоздавая тональность сказочного повествования.
Так, в стихотворении «Там сияют зарницы» каждому предмету, попавшему вполе зрения лирического героя, сообщаются признаки и действия, какие ему былибы присущи в другой реальности. Показательны эпитеты и метафоры: «сияют зарницы»,«сиротинки-осинки», «рябинки-маринки», «зацветшие болотца».
Выстраивается иной мир, где «подымают короны свои электрички» и «поют,обезумев от радости, птицы». Иначе говоря, все проецируется на сказочныепредставления, даже самое обыденное, порожденное «новой» действительностью, несоотносящейся со временем, когда создавались сказки.
Последние две строфы – размышление лирического героя, нацеленное на разрушениеинерции восприятия образа из старой сказки. Тональность светлой грусти и иронииодновременно очевидна.
Вопрос о том, была ли счастлива та самая царевна-лягушка, и предположение:«Может, нету на свете ее одиночке», – неожиданны и в данном стихотворении, идля читательской памяти жанра.
То же можно сказать о соединении в пространстве одного поэтическоготекста Мороза-деда и Северной Леды (У Мороза-деда,);
о намерении показать укрощенного Горыныча-змея в условиях сегодняшнегодня (Автобус Псков – Москва);
об умении воображаемую встречу с литературным героем провести черезсопоставление двух типических героинь сказок – золушки и инфанты (НаташаРостова).
Воссоздание сказочных образов происходит не как «привлечение для», аименно как переосмысление в соответствии с оригинальной художественнойидеей.
Еще одной примечательной особенностью, на которую хотелось бы указать,как на циклообразующий фактор и, вообще, определяющую черту поэтики Благининой,является своеобразная роль предметного мира.
Художественное изображение предмета в сознании исследователей чаще всегосопряжено или с символическим значением детали, или с пониманием предмета какштриха в описании и, как следствие, оценочной характеристики целого. Чтокасается лирического произведения, лирического цикла – в частности, то здесьпредмет – это прежде всего образ – переживание.
В поэзии Е.А. Благининой предметный мир обширен, но не подчиняетсятрадиционным принципам рассмотрения. Благинина не прибегает к изображениюпредмета ради того, чтобы задать ему символическое содержание, редко делает егооценочной приметой душевного уклада лирического героя. Чаще всего это отправнаяточка для поэтического размышления:
Что может быть грустней предмета,
Который вовсе ни к чему?.
Вот лестница большая эта
В моем разрушенном дому» [53].
Или:
Опять продаются фиалки…
Я все еще, милый, жива!» [62].
В описательной и повествовательной лирике Благининой предмет становитсясвоего рода семантическим сигналом из другого мира – мира воспоминаний илимечтаний лирического героя:
Все просто на столе рабочем:
Перо, бумага, папка, нож…
А за окошком, между прочим,
Денек ни на што не похож!» [116].
Или:
Я привезла с собой на дачу
Овальный маленький портрет,
Сижу, гляжу и громко плачу
Над тем, кого уж с нами нет» [59].
Нередко точно подобранный предмет прежде прочих средств помогает создатьнеобходимую атмосферу, подобрать тональность. Например:
Пахнет хвоей и чуть-чуть снежком,
Зеркало завешено платком. [27]
В стихотворениях «Кукла», «Окно», «Одинокие печки», «Лестница, котораяникуда не ведет», «Овальный портрет» название предмета вынесено в заглавие, чтосамо по себе делает его центром поэтического высказывания. И далее весьобразный строй соотносится с ним. Несмотря на то, что в основе содержания вкаждом случае – реальная, обыденная ситуация, предметам сообщается изряднаядоля сакрального смысла.
Семантика предметного мира Благининой допускает очень четкую классификацию.Можно выделить предметы, связанные общим значением дома, очага: лестница, окно,печь, ковер. Легко вычленяются атрибуты – или образа жизни или человека:английская трубка, трость, книга в сафьяновом переплете, поношенный белый китель,тетрадь стихов, графин с вином, котомка, колючая проволока. Довольно устойчивоупоминание какого-либо тканевого изделия: саван, скатерть, занавесь, пелена.Даже в первом приближении узнаваем ряд: каравай, ломоть или краюшка хлеба,связка баранок. Часто в предметном мире появляются цветы, напоминающие не опейзаже, а о домашнем уюте и, соответственно, о вожделенном покое: герань, фикус,фиалка, розы.
Поэтизация бытовой детали (обстоятельство, наводящее на воспоминание обакмеистах) достигается при минимальном присутствии тропов. Самымупотребительным оказывается олицетворение, призванное передать впечатление,создать яркий образ. «Из окна рванулась резко рама,/ И заныли стекла, дребезжа».Или: «Телефон молчит, как убитый» [28]
Олицетворение становится развернутым. Так, в стихотворении «Одинокиепечки» сказано:
Им стыдно. Они присмирели.
Им очень, видать, тяжело… [57].
Приращение смысла происходит преимущественно за счет синтаксиса.Риторические фигуры помогают сосредоточить внимание именно на предмете.Показательны начальные строки стихотворений «Лестница, которая никуда неведет», «Ни тебе перстенечка».
Повторения оказываются способны задать интонацию заклинания, причитания,молитвы, жалобы, эффект эха.
Долго в мыслях баюкала,
Долго в мыслях мечту:
Настоящая кукла,
Как шиповник в цвету! [19].
Огромную смысловую и отчасти ритмообразующую нагрузку несет антитеза,построенная на противопоставлении предметов.
…Или саван из холстины,
Или хлеба каравай, –
читаем в стихотворении «Мать» [10].
Я – золушка, она – инфанта,
Мне – мешковина, ей – меха, –
в стихотворении «Наташа Ростова» [34].
Ч
асто различные приемы поэтического синтаксиса не просто соседствуют втексте, а взамопроникают:
Самодельные тапки!
Самодельные шляпки!
Ни тебе перстенечка,
Ни сережек литых…» [32].
Благинина, создавая образы предметов, счастливо избегает словеснойизбыточности, напротив, своеобразные речевые формулы продуманны, лаконичны.Благодаря синтаксическим и интонационным решениям достигается особенная выверенностьпоэтической фразы, емкость, цельность. Каждый названный элемент предметногомира при этом способен вобрать и множество отсутствующих в «открытом» текстеэлементов, служить «зерном» лирического сюжета.
Заключение
Стремление поэте не только ксамовыражению, но и к отражению «эпохального сознания своего современника, вполноте и многообразии его духовного опыта» /Блок/, обуславливает появлениецелых книг стихов, являющихся одним обширным циклом, «замкнутым целым,объединенным единой мыслью» /Брюсов/.
Этот интерес ведет поэта к «сплошнойциклизации» творчества7. Выражение это употреблено в связи створчеством Блока. Думается, оно вполне приложимо к поэзии А.А. Ахматовой,М.И. Цветаевой, Е.А. Благининой. «Сплошная циклизация» их лирикивыражается не столько в объемности циклов, сколько в устойчивости ее обращенияк этой жанровой форме.
Названные поэты – тонкие знатокиженской души, женской судьбы. В каждом стихотворении видится драма, тяжелыепереживания, целая гамма человеческих чувств. Трагическая судьба современнойженщины как никому была близка им, и этим можно объяснить прочувствованностькаждого слова, сострадание и сопереживание. Беспощадность окружающего мира,мучительная страсть и порыв – вот что определяет судьбу женщины.
О каких бы личных переживанияхили событиях истории ни шла речь в их стихах, во всех произведениях слышатсяинтонации именно их голоса, просвечивают свойства яркой, самобытной, красивой человеческойличности.
Переливы и переходы, противоречияи внезапности любовного чувства, поданные, как правило, с помощью немногихточно выбранных деталей, образовывали в ее лирике, похожей на своеобразныйдневник чувства, некий роман, где можно было бы проследить не без сюжетногоинтереса все основные перипетии разыгравшейся любовной драмы. Любовный роман,выразившийся в стихе, является в конечном счете отражением реальной жизненнойистории, которая была трагичной.
В творчестве Анны Ахматовойсуществуют циклы, обозначенные самим поэтом, и тематически связанные циклы,которые она е только не представляла в качестве таковых, но порой искусственнорассредоточивала входящие в них стихотворения и даже нарочито изменяла даты,чтобы скрыть их общий смысл и связь с биографическими моментами.
Цикл «Тайны ремесла» мы попыталисьпроанализировать как цикл стихов о стихах, как единый текст, рассказывающий втом числе и о своем рождении.
Этот цикл обладает следующимиособенностями:
– цикл «Тайны ремесла»составлен из стихотворений, написанных в разное время, которые не были с самогоначала задуманы как цикл;
– в названии циклазаключается оксюморон, так как в ремесле не должно быть ничего тайного;
– в цикле использованыразличные стихотворные размеры: пятистопный ямб, дольник, трехстопный,четырехстопный и пятистопный хорей;
– в контексте цикла «тайныремесла» не окутывается туманной завесой, наоборот, максимально раскрываются;
– в цикле наблюдается мотивмагического круга, который также подчеркивается построением цикла.
Можно утверждать, что общая длясовременной литературы тенденция к повышению степени творческой деятельностипривела к закреплению новых форм цикличности: «стихи о стихах» появляются уразных поэтов и часто объединяются в циклы о «тайнах ремесла». Особенно часто кэтой теме обращаются поэты, ориентированные на традицию.
Цикл «Северные элегии» сталрезультатом поисков поэта более широкой и вместительной эпической формы новоготипа, которая объединила автобиографическое повествование с лирическими раздумьямиавтора.
В этом цикле объединены, какединое поэтическое целое, несколько написанных в разное время стихотворений,связанных биографической темой и ее художественной трактовкой.
Циклы М. Цветаевой. – «Стихи о Москве», «Стихи к Блоку», «Ахматовой»– одни из первых наиболее значительных, произведений Марины Цветаевой. Поэтомусправедливо предположить, что, кроме конкретного содержания, они былисвоеобразным самоутверждением поэтессы, поставившей свое имя в ряду таких имен,как Блок, и Ахматова, и соотнесшей свою личную судьбу с народно-поэтической кисторической судьбой первопрестольной, «Москвы Златоглавой».
Из наблюдений над тремя цикламиМ.И. Цветаевой можно заключить, что поэта интересует, кроме самочувствия инепосредственных переживаний ее героини, также историко-литературный контекст,который формирует истинные эстетические пристрастия и является одновременнобезусловным ценностным ориентиром.
В ранних циклах достаточно четкопроявился интерес поэта к противоречивому единству мира и характеров / «святомулику» и «уснувшему демону», «черному мороку адову» к «Солнцу-то!Светоносному!"/, к поклонению и вызову, что станет важнейшей смысловой истилевой особенностью последующего ее творчества.
Понимание внутреннего единствастихов, образующих циклы, связанные биографически, тематически и художественно,позволяет глубже постичь и отдельные этапы, и общее направление творческогоразвития.
Поэзия Благининой явление замечательное, но, ксожалению, не осмысленное в литературоведении в достаточной мере.Последовательное и добросовестное прочтение Благининой современным читателем,читательский опыт которого обогащен знанием русской поэзии ХIХи ХХ веков, необходимо для постижения многих существенных проблем теории иистории литературы.
Среди многих авторов в русской литературе она отличается тем, что глубокоиндивидуальна и личностна в своем творчестве. За обилием форм и течений,требований официальной идеологии, перипетиями личной судьбы она не потерялатого, что отличает человека и художника.
В данной работе сделана попытка исследования факторов, обусловившихстановление и самобытность поэта Е.А. Благининой, появлениежанрово-тематической формы лирического цикла в ее творчестве.
Примечательно, что детскую и «недетскую» поэзию Е.А. Благининойобъединяет родство мотивов, отдельных образов, устойчивых изобразительныхприемов: это – различное воплощение одних и тех же переживаний, восприятиядействительности. Первая требовала от поэта максимальной объективности, особойобразности и ритмики при отражении жизненных реалий, а вторая – средствосамораскрытия. Через нее Благинина вводит нас в мир своих сокровенных мыслей, приоткрываеттайны души, показывает, как её захлестнула «стихия», унесшая в мир поэзии.
Поэтическое творчество Благининой было освещено избирательно: преждевсего стихотворения, посвященные традиционным для детской поэзии темам, затем –отражающие действительные события и переживания поэта; наконец – мотивы, общиедля поэзии и «поэзии детской». Сказано об обусловленности выборахудожественно-изобразительных средств, приемов, отдельных образов.
Очевидно, что четкому отграничению поэзия Благининой от детской поэзии неподдается и ставит под сомнение правомерность такового. Поэтика ее имееттенденции, закономерности, приметы, но не «рамки». Темами самостоятельногообширного исследования могут стать вопросы о художественном образе вещи исказочных образах, что проиллюстрировано конкретными примерами.
Автор выражает надежду, что последовательное и детальное осмыслениетакого явления в отечественной литературе, как Елена Александровна Благинина, унаших литературоведов впереди и состоится в близкой перспективе.
Библиографический список
1. АнненскийИ. Избранные произведения. – Л., 1988, с. 171.
2. Арзамасцева И.Н., Николаева С.А. Детская литература. – М.:Издательский центр «Академия», 1997.
3. Ахматова А.А. Сочинения В 2-х томах. Т. 1. – М.: Правда, 1990.
4. Ахматова А.А. От царскосельских лип. – М.: Издательство «ЭКСМО– Пресс», 2000.
5. Баевский В.С. История русской поэзии: 1730–1980 гг. –Смоленск: Русич, 1994.
6. Белкина М.О. Скрещение судеб: Попытка Цветаевой, двух последнихлет ее жизни. Попытка времени, людей, обстоятельств. – 2-е изд., доп. – М.:Благовест: Рудомино. – 541, (1) с.
7. Белова А.А. «Она умела любить восторженно» /Отечество. – 2002. – №10.– с. 30–36.
8. Берштейн И.А. Скрытые поэтические циклы в творчестве АнныАхматовой / Ахматовские чтения «Царственное слово» – М: 1992.
9. Благинина Е.А. Окна в сад. Книга стихов. – М.: Советскийписатель, 1966.
10. Благинина Е.А. Гори-гори ясно! Стихи для детей. – М., 1962.
11. Благинина Е.А. Улетают-улетели. – М., 1982.
12. Благинина Е.А. Журавушка. Стихи. – М.: Детская литература,1983.
13. Борзас В. Многоэтажная Ахматова / Нева – 1997. – №7
14. Бродский И. 0 Марине Цветаевой // Новый мир, – 1991.-JI2.-C.152.
15. Верба И.А.М.И. Цветаева // Школа. – 2002. – №3. – с. 41–48.
16. Виленкин В.Я. В сто первом зеркале. – М., 1987.
17. Воспоминания об Анне Ахматовой. / (сост. В.Я. Виленкин, В.А. Черных;коммент. А.В. Курт, К.М. Поливанова). – М.: Советский писатель, 1991.
18. Воспоминания о М. Цветаевой: Сборник. – М.: Советский писатель,1992. – 592 с.
19. Выходцев П.С. В поисках нового слова: Судьбы рус. поэзии 20х-30хгг. XX в. – М.: Современник, 1980. – 319 с.;
20. Гаспаров М.Л. Стих Ахматовой: 4 его этапа / Литературноеобозрение – 1989. – №5
21. Гинзбург Л. Ахматова. Несколько страниц воспоминаний // Ахматова А.А. Избранное.-М.,1993, с. 290
22. Гончарова Н. Ахматова: попытка комментария / Вопросы литературы – 1999. –№1
23. Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. М., 1990, с. 182
24. Добин Е.С. Поэзия Анны Ахматовой. – Л.: Советский писатель,1968.
25. Долгополов Л. На. рубеже веков. — Л., 1977;
26. Дудин М. Невеселые признания при радостном событии // Звезда. – 1989.– №6.
27. Енишерлов В. Если душа родилась крылатой…: (К 90-летию со дня рождения М.И. Цветаевой.1892–1941). Огонек, 1982, №42, с. 18–19.
28. Жижина А.Д. Проникая в мир цветаевского лиризма // Открытаяшкола. – 2002. – №6. – с. 26.
29. Жирмунский В.М. Творчетво Анны Ахматовой. – Л.: Наука,Ленинград. отделение, 1973.
30. Жолковский А.А. Ахматова – 50 лет спустя / Звезда – 1996. – №9
31. Зубова Л.В. Поэзия Марии Цветаевой: Лингвистический аспект.ЛГУ. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. – 262, (1) с., 20 см.
32. История русской советской поэзии, 1917–1941 /(В.В. Будник, В.В. Тимофеева,В.В. Богданов и др.; Редкол.: В.В. Будник (отв. ред.) и др.). Л.:Наука. Ленингр. отд-ние, 1983. – 416 с.
33. Каган Ю.М. Марина Цветаева в Москве. Путь к гибели. – М.,1992, с. 102.
34. Кардин В. Здесь я не нужна. Там я невозможна: Штрихи к литературномупортрету М. Цветаевой // Первое сент. – 1998. – 6 янв. – с. 8.
35. Кедровский А.Е. Возвращенные имена. – Курск: 1994.
36. Коган Ю.М.И.В. Цветаев. Жизнь. Деятельность. Личность. – М.:Наука, 1987. – 192 с., ил. – (Серия «Из истории мировой культуры»).
37. Коржавин Н. Ахматова и «серебряный век» / Новый мир – 1989. – №7
38. Крали М.М. Победившее смерть слово. – Томск, 2000.
a. Краткая литературная энциклопедия. Т. 8. – М.: Советская энциклопедия,1975
b. Круглов Ю.Г. Русские обрядовые песни.-М., 1989, с. 38–39.
39. Крючков В.П. «Вещи и лица» в поэзии А. Ахматовой //Литература в школе. – 2003. – №4.
40. Кудрова И.В. Версты, дали…: Марина Цветаева: 1922–1939. – М.:Сов. Россия, 1991. – 368 с.:
41. Куликова Т.А. Семейная педагогика и домашнее воспитание:Учебник для студ. сред. пед. учеб. заведений. – 2-е изд., испр. и доп. – М.:Издательский центр «Академия», 2000. – 232 с.
42. Литература: Большой справочник для студентов / Э.Л. Безносов, Е.Л. Ерохина,А.Б. Есин и др. – 2-е изд. – М.: Дрофа, 1999. – 592 с.
43. Магидсон С. К творческой биографии Ахматовой / Смена – 1996. – №7
44. Маслова И. Мотив родства в творчестве Марины Цветаевой. – М.: Советскийписатель, 1985. – 275 с.
45. Маслова М.И. Мотив родства в творчестве Марины Цветаевой. –Орел: Изд-во «Вешние воды», 2001. – 154 с.
46. Мочульский К. Поэтическое творчество Анны Ахматовой / Литературное обозрение– 1989. – №5
47. Мусатов В.В. К проблеме анализа лирической системы Анны Ахматовой /Ахматовские чтения «Царственное слово» – М.: 1992.
48. Найман А.Г. Рассказы об Анне Ахматовой. – М, 1989.
49. Недашивин В. Пепел ее тополей… // Лит. газ. – 2002. – №41. –с. 12–13.
50. Немзер А. Готика смыслов: (К 100-летию со дня рождения М.И. Цветаевой) //Россия. – 1992. – 7–13 сент. (№41). – с. 16.
51. Одоевцева И.В. На берегах Невы. – М., 1989, с. 206
52. Озеров Л. Хранительница огня. // Детская литература. – 1989. –№9.
53. Павловский А.И. Анна Ахматова. Очерк творчества. – Л.:Лениздат, 1966.
54. Павловский А. Куст рябины. О поэзии Марины Цветаевой: Монография. – Л.:Сов. писатель, 1989. – 352 с.
55. Павловский А.И. Анна Ахматова. – 2-е изд. – Л., 1982.
56. Петросов К.Г. Литературные старки. – М., 1991.
57. Приходько В. Творчество Е. Благининой. – М., 1971.
58. Попова Н.И. Анна Ахматова и Фонтанный дом. – СПБ., 1991.
59. Роднянская И.Б. Лирический образ вещи в поэзии нашего века //И. Роднянская. Художники в поисках истины. – М.: Современник, 1989.
60. Рудинский В. Поезд не в ту сторону: (Размышления о жизни и творчестве М. Цветаевой) //Наш современник. – 1991. – №11, с. 190–192.
61. Руднев В.П. Энциклопедический словарь культуры XX века. – М.: Аграф, 2001.
62. Рудник Н.М. Проблема трагического в поэзии В.С. Высоцкого– Курск, 1995.
63. Русская детская классика / сост. В.Н. Бредихина. – М.: ООО «ИздательствоАСТ»: ООО «Издательство Артель», 2004.
64. Русская литература XX века. В 2-х кн.: Учебноепособие для вузов /Под ред. Л.П. Кременцова. – М.: Изд. центр «Академия».– (Высшее образование).
65. Русская литература XX века. В 2-х кн.: Учебноепособие для вузов /Под ред. Л.П. Кременцова. – М.: Изд. центр «Академия».– (Высшее образование).
66. Русская литература XX века. Советскаялитература. Сборник трудов. М., 1975.
67. Русская литература и журналистика начала XX века1905–1917. /(М.А. Никитина. – М.: Наука, 1984. – 367 с.
68. Русская литература и начала XX века (1890–1910В2-х кн. Кн. 1 /Под ред. С.А. Венгерова. – М.: Изд. дом «XXIвек – Согласие», 2000. – 512 с.: ил. – (Два века русской филологии).
69. Русская литература конца XIX – начала XX века 1908–1917. (Ред. коллегия: Б.А. Белик (отв.ред.) и др.) М.; «Наука», 1972.
70. Роскина Н. Анна Ахматова // Огонек. – 1989. – №10.
71. Саакянц А. Марина Цветаева. – М.: Советский писатель, 1980. –325 с.
72. Сироткина Е. Одиночество: О самом независимом русском поэте //Первое сент. – 1996. – 23 мая. – с. 3
73. Скатов Н. Книга женской души / Литература в школе – 1989. – №3.
74. Сироткина Е. Одиночество: О самом независимом русском поэте //Первое сент. – 1996. – 23 мая. – с. 3
75. Словарь античности. – М., 1993, с. 400.
76. Спроге Л. Лирический цикл в дооктябрьской поэзии А. Блока ипроблемы циклообразования у русских символистов. – Тарту, 1988;
77. Тименчук Анна Ахматова в 1960-е годы. – Водолей Publishers, The University ofToronto Москва; Toronto – 2005.
78. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. – М.: АспектПресс, 1999.
79. Урбан А. Образ Анны Ахматовой / Звезда – 1989. – №6
80. Федосеева Л.Г. Марина Цветаева. Путь в вечность. – М.: Знание,1992. – 62 с. – /Новое в жизни, науке, технике. Сер. «Литература»; №4
81. Фоменко И.В. Об анализе лирического цикла // Принципыанализа литературного произведения. – М., 1984, с. 171.
82. Хрестоматия по литературной критике. – Сост., коммент. Л.А. Сугай.– М.: «РИПОЛ КЛАССИК», 1998. – 768 с.
83. Цветаева М. Избранное / Сост., коммент. Л.А. Беловой. – М.: Просвещение,1989. – 367 с.: ил.
84. Цветаева М.И. Господин мой – время… М.: Вагриус, 2003. – 573 с./ Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц, Л. Мнухин.
85. Цветаева М.И. Стихотворения и поэмы / Вступит. ст., сост.,подг. текста и примеч. Е.Б. Коркиной. – Л.: Сов. Писатель, 1990. – 800 с.,16 ил., 1 л. портр (Б-ка поэта. Большая сер.).
86. Цветаева М.И. Стихотворения и поэмы / Сост. и предисл. Г. Седых.– М.: Мол. гвардия, 1989. – 237 [3] с. – (ХХ век: поэт и время).
87. Цветаева М.И. Стихотворения и поэмы / Сост., коммент.,послесл. Л.А. Беловой. – М.: Профиздат, 1996. – 496 с.
88. Цветаева М.И. Сочинения. В 2-х т. – М.: Худож. лит., 1980. –Т. 2 Проза / Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц.
89. Цветаева М.И. Об искусстве. – М., 1991, с. 239.
90. Цветаева М.И. Мой Пушкин. – М.: Худож. лит., 1982. – 150 с.
91. Черных В.А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. – М.,2001.
92. Чуковская Л.Н. Записки об Анне Ахматовой. – М., 1984. Кн. II:1952–1962.
93. Швейцер В. Быт и Бытие Марины Цветаевой.-, 1992, с. 232.
94. Шилов Л.А. Анна Ахматова./ 100 лет со дня рождения/. – М.:Знание, 1989.
95. Эйхенбаум Б. Анна Ахматова. Опыт анализа. – В кн.: О поэзии. – Л.:Советский писатель, 1969.
96. Эфрон А. О Марине Цветаевой. Воспоминания дочери. – М.: Сов. Писатель,1989. – 480 с.
97. Ямпольский И.Г. Поэты и прозаики: Ст. о русских писателях XIX-начала XX в. – Л.: Сов.писатель, 1986. – 350 с.