Министерствообразования и науки Российской ФедерацииФедеральноегосударственное образовательное учреждение
высшегопрофессионального образования
Чувашскийгосударственный университет имени И.Н. Ульянова
ФилологическийфакультетКафедрарусской литературыДипломная работа
Жанр притчи впрозе рубежа веков (И. Бунин, А. Куприн и Б. Зайцев)
Выполнила:
Студентка V курса
Буковская Наталья Николаевна
Научный руководитель:
К. ф. Н., доцент
Ляпаева Л.В.
Чебоксары2004 год
Содержание
Введение
Глава I. Притча каклитературоведческая проблема
Глава П.Особенности притчИ. Бунина, А. Куприна и Б. Зайцева
2.1 Аллегоризм притч А.Куприна
2.2 Библейские мотивы впритчах И. Бунина
2.3 Философский характерпритч Б. Зайцева
ЗаключениеБиблиография
Введение
На рубеже веков в литературепроизошла смена жанров. Ведущее положение в русской литературе занял малыйжанр. Ломка системы жанров не могла не отразиться на творчестве такихписателей, как И. Бунин, А. Куприн и Б. Зайцев (42, 13).
Александр Куприн и Иван Бунинвступили в литературу в 90-е годы Х1Х века, Борис Зайцев в начале 900-х гг.Объединяет их приверженность к жанрам малой прозы и особое отношение к А.П.Чехову, в котором они видели мастера русского рассказа.
Исследователи (В.А. Гречнев,Э.А. Шубин, А.В. Огнев) обращают внимание на то, что А. Куприн и И. Бунинсыграли важную роль в развитии малых жанров (42, 13; 60; 55, 6). Они говорят оведущем положении рассказа в прозе И. Бунина, А. Куприна, Б. Зайцева, иотмечают, что беллетристы обращаются к жанрам древнерусской литературы, средикоторых и притча (55, 6).
Традиционная, устоявшаясявеками поэтика притчи, легенды, сказки активно влияла на структуру «малойпрозы» таких писателей, как А. Куприн, И. Бунин и Б. Зайцев. Они обращались кжанрам легенд, притч, аллегории, к формам, прежде всего, очень ёмким и доступным.По мнению В.А. Гречнева, это жанры, в которых стихия лирических чувств самымудивительным образом сочеталась с эпической широтой и философскойуглубленностью (43,7).
Несмотря на то, что А.Куприн, И. Бунин и Б. Зайцев являлись писателями одной эпохи, тем не менее,сопоставительных работ о прозе этих художников нет. Нам представляется, чтописателей объединяет тяготение к жанру притчи.
О жанровом своеобразииписателей говорили многие исследователи: В.Н. Афанасьев, П.Н. Берков, А.А.Волков, О.Н. Михайлов, Ф.И. Кулешов, М.В. Михайлова, Н.И. Пак(15;16;17;18;29;30; 22;25;32;33) и другие.
В.Н. Афанасьев пишет: «Ксередине 900-х годов Куприн уже выработал в общих чертах тип своегособственного купринского рассказа… Прежде всего Куприн, — и это отличает его отЧехова, Бунина – сохранил пристрастие к остросюжетному фабульному рассказу.Сюжет в этих произведениях не просто способствует изображению характера героя,но помогает его раскрытию в какой-то значительный момент жизни героя» (15,162-163).
Таким образом, В.Н. Афанасьеввыделяет фабульный рассказ у А. Куприна и бесфабульный у И. Бунина (15, 162).
Исследователь такжеакцентирует своё внимание на рассказе-очерке А. Куприна: «Характерныеособенности Куприна – тонкая наблюдательность, повышенный интерес и внимание кмаленьким, незаметным, а иногда и деклассированным, брошенным на дно жизнилюдям.… Стремясь нарисовать типичные фигуры той или иной социальной категории,той или иной профессии, Куприн даёт обобщённые образы, а героев называет не поимени, а по принадлежности к той или иной группе – певчий, пожарный, квартирнаяхозяйка, художник и т.д.» (15, 17). Однако о жанре притчи и притчеобразностиВ.Н. Афанасьев не упоминает.
А.А. Волков (17;18), говоря ожанровом своеобразии А. Куприна и И. Бунина, отмечает наличие легенд иаллегорий у Куприна, а у Бунина — аллегорического рассказа и притчи.Исследователь отмечает, что «повесть «Суламифь» Куприна проникнута духомвосточных легенд»(18, 244), а в 1905 году писатель создаёт аллегорию «Сны»(18,27).
В творчестве И. Бунина А.А.Волков выделяет аллегорический рассказ «Сны», причём свободно пользуясьпонятиями аллегорический рассказ и притча. Исследователь не просторассматривает творчество двух писателей, но и находит один и тот же жанр, ккоторому обращаются А. Куприн и И. Бунин – аллегорию с одинаковым названием«Сны».
Ф.И. Кулешов также находит втворчестве Куприна и Бунина – аллегорический рассказ, легенду. Он пишет оБунине: «Романтическая легенда «Велга» явилась данью Бунина тем увлечениемусловными формами словесного искусства, которые так явственно обозначились врусской литературе уже с середины 80-х годов (аллегории и сказки Толстого,Гаршина, Короленко, Лескова) и получила широкую распространённость на рубежевеков в романтических сказаниях, легендах и аллегориях Куприна, Вересаева,Телешова, Андреева, Тана-Богороза» (23, 310).
В 900-е годы Бунин увлекаетсябесфабульным рассказом, как говорит Ф.И. Кулешов, «он в ту пору явнопредпочитал бесфабульный рассказ, в котором вместо «события» и «случая», тоесть вместо чёткого и связного сюжета, был лишь намёк на сюжет. Чаще всего влирической прозе отсутствовало резкое столкновение характеров, приглушалисьинтриги. Человек ставился лицом к лицу с природой, воспринимаемой снеобыкновенной обострённостью чувств» (23, 310).
Исследователь говорил и ожанровом своеобразии Куприна:
«…Куприн – реалист охотнопользовался и условно-фантастической формой, как это он делал в 90-е годы,когда им были написаны легенды «Аль-Исса», «Палач», аллегорический рассказ«Собачье счастье». В формах художественной условности выдержан целый рядкупринских произведений периода первой революции. Таков не толькофантастический «Тост», но и «Сны» — рассказ предельно насыщенный образнойсимволикой…. Элементы художественной условности, несомненно, присутствуют всюжете ряда реалистических рассказов, очень различных по содержанию и системеобразов, таких, к примеру, как «Штабс-капитан Рыбников», «Обида», «Бред»,«Исполины» (23, 263).
Далее Ф.И. Кулешовпродолжает: «Заключенная во многих рассказах символика, моральная илифилософская аллегория являлась одним из средств художественного обобщенияявлений, фактов, черт обновляющейся современности, которая предсказала чуть лине готовые сюжеты, неожиданные и, казалось бы, неправдоподобные, выдвигаяострые конфликты, сложные коллизии, столкновения характеров и страстей.
Использование средств иприёмов условной трактовки тем и образов, привлечение фантастики, аллегории,поэтической символики, сатирического гротеска и гиперболизации, эзопова языка,форм сновидения, жанра легенд и сказок – всё это, в конечном счете, былоподчинено задачам обобщённо-образного раскрытия авторской мысли означительности и грандиозности событий, происходивших в реальнойдействительности» (23, 263-264).
Об особенностях прозы А.Куприна и И. Бунина писал и О.Н. Михайлов (29;30;31). А в творчестве И. Бунинапомимо рассказа исследователь выделяет и другие жанры – легенды, предания,притчи, сказания… — при этом не касаясь сути жанровых признаков указанныхявлений (30, 83).
Таким образом, исследовательскийматериал показал, что вопрос о притчеобразности прозы Бунина, Куприна, Зайцева толькозаявлен, но не раскрыт, вопрос о притчеобразности не освещался.
Некоторые исследователитворчества А. Куприна, такие как П.Н. Берков, Л.В. Крутикова, говорят обувлечении писателя Библией (16, 20; 24, 82).
П.Н. Берков пишет: «В 1894году писатель отдаёт дань жанру неглубоких «легенд», подражая известному тогда«королю фельетона» В. Дорошевичу, прославившемуся своими «Легендами и сказкамиВостока» (26, 25).
А к 1906-1907 году у Купринаокончательно сложилось творческое мировоззрение, которое в значительной мересказывалось в произведениях предшествующего периода, и суть которого сводилась,по мнению П.Н. Беркова, к следующему: «человек воспринимается им не как частьколлектива и не в коллективе. Понятие коллектива как-то не укладывается вхудожественном сознании Куприна» (16, 113).
П.Н. Берков считал, что«принцип индивидуального восприятия жизни у Куприна остаётся незыблемым на всёмпротяжении творчества» (16, 114).
«Эта мысль проводится в рядепроизведений, но особенно отчетливо выражена она в аллегорическом рассказе«Собачье счастье» (16, 115).
Л.В. Крутикова также выделяеталлегорические рассказы, притчу (24, 63).
Исследователи творчества И.Бунина также говорили о жанровом своеобразии писателя.
Исследователь В.А. Гейдекоотмечает: «Рассказ – излюбленный жанр… Бунина» (19, 255). «ОсобенностьБунина-рассказчика в том, что в рамках одного рассказа он соединял различныепринципы сюжетной организации материала» (19, 266).
Л.А. Смирнова о жанровомсвоеобразии писателя говорит: «Малые формы прозы Бунина вызваны его стремлениемсосредоточиться на внутреннем облике героев (в какой-то конкретной временнойситуации). Внешняя среда воспроизводится писателем очень экономно. И хотябытовая конкретность присутствует во всех рассказах Бунина, его, прежде всего,волнуют вечные проблемы – смысл жизни, счастье, любовь, смерть» (37, 82).
Об особенностяхбунинского рассказа писал К. Паустовский: «Каждый рассказ… Бунина подобен сильномумагниту, который притягивает из самых разных лет, все частицы, нужные для этогорассказа» (34, 187).
А.А. Убогий назвалтворчество Бунина мифотворчеством «он творил миф о России… Он уверенно«подправлял» сырой материал бытия – в направлении одушевленного идеала… Это иесть свойство мифа – такого свидетельства о событиях жизни, которое, не по всемсовпадая с реальностью, всё же точнее, вернее, чем эта реальность, выражаетглубинную истину бытия….
Творчество в чистом своёмпроявлении есть всегда мифотворчество, есть созидание высшего, вневременногопредставления о бытии. Так и бунинский труд по спасению бывшей России от мраказабвения, от «гроба беспамятства» и небытия есть не труд летописца – но трудмиротворца» (39, 230). Проблема жанра притчи в творчестве И. Бунина не изучена.
Еще намного меньше этапроблема изучена в творчестве Б. Зайцева. Вообще само творчество писателя малоизучено, лишь в последние десятилетия к Б. Зайцеву возвращается интерес.
Творчество писателяизучили Л.А. Иезуитова, М.В. Михайлова,
Т. Прокопов, Н.И.Пак(9;32;35;33) и некоторые другие исследователи.
Л.А. Иезуитова пишет овозвращении имени Бориса Зайцева.
Сам А. Куприн отмечал,что талант Б. Зайцева дорог ему чрезвычайно: «простой, вдумчивый, элегический,тонкий», у Б. Зайцева, по словам
А. Куприна, «есть глаз,умение проникнуть в жизнь» (9,8).
С. Осипов пишет: «В1902 году Зайцев напечатал один из первых своих рассказов «Волки», которыйсразу поставил его в один ряд с известными писателями. А в 1906 году выходит ипервая книга – «Рассказы». Книгу заметили, на неё появляются благожелательныерецензии авторитетнейших писателей – З. Гиппиус, В. Брюсова, А. Блока, упоминаяо зайцевской прозе, рассматривает её «…как вступление к чему-то большому ияркому» (7, 4).
Е.А. Колтоновская такжеговорит о рассказах писателя: «Ранние рассказы интересны своейнепосредственностью. В них Зайцев выразился весь со своими задатками ивозможностями.… Обнаружился в ранних рассказах и особенный философский,синтетический склад Зайцева как художника. Он улавливает общее прежде частного,жизнь стихии, а не отдельных индивидуальностей» (23, 212).
Современный исследовательН. Пак отмечает, что Зайцев обращался к древнерусской литературе, в которойследует искать истоки притчи: «В поэтике произведений писателя обращает на себявнимание принцип создания образов персонажей, близкой древнерусской литературе,основанного на характеристике – через канонический портрет и через поступкигероев, структура многих произведений, обусловление категорией вечности проявляющейся,в частности, через чудеса, чары, символические христианские образы» (33, 35).
М. Михайлова такжеобращает внимание на то, что Б. Зайцев создавал «образы праведников,противопоставлял православную и католическую традиции» (32, 158).
Проза Б. Зайцева обнаруживаетинтерес к древности лишь тематически: его стремление писать «романтизированныебиографии (в том числе Сергия Радонежского) его обращение к христианскимсюжетам («Алексей Божий человек», «Сердце Авраамия»)» (14, 11).
Таким образом, исследователивыделяют в творчестве писателей рассказ как основной жанр. Так, В. Шкловскийпишет о нём: «Лаконичность, единовременность эстетического воздействия начитателя, целеустремленность сосредоточенность на решении конкретнойидейно-эстетической задачи… способствует тому, что рассказ нередко выступает вроли первооткрывателя, разведчика новых тем, образов и проблем, он реагирует насоциальные и духовные изменения, происходящие… в жизни не только обращением, нои изменением свей структуры» (59, 6).
Но нельзя не отметить, что иА. Куприн, и И. Бунин, и Б. Зайцев, по мнению исследователей, обращаются кжанрам древнерусской литературы, среди которых и притча.
Таким образом, проблемапритчи и притчеобразности практически не изучена, исследовательских работнезначительное количество, что говорит об актуальности работы.
Цель работы – выявить чертыпритчи, притчеобразности в рассказах А. Куприна, И. Бунина и Б. Зайцева.
Для этого необходиморешить следующие задачи:
- систематизироватьпредставление об особенностях притчи и её чертах;
— исследовать творчествописателей с точки зрения поставленной проблемы – об особенностях притчи втворчестве И. Бунина, А. Куприна и Б. Зайцева.
Работасостоит из введения, двух глав, заключения и библиографии. Структура исодержание работы определены логикой развёртывания проблемы. Во введениипоставлены цель и задачи, говорится о степени изученности темы, даётся обзорлитературы. Первая глава посвящена проблеме притче. Вторая глава представляетсобой анализ притч писателей и призвана выявить роль притчи в художественномсознании А. Куприна, И. Бунина и Б. Зайцева. В заключении подводятся итогипроделанной работы.
Глава I.Притча как литературоведческая проблема
Притча относится к оченьдревним жанрам. Но несмотря на древность изучено это явление явно недостаточно.Вопрос об определении понятия предоставляется всё еще открытым.
Проблема притчиосмысляется Т. Давыдовой и В. Прониным, Н.Л. Мусхелишвили, А.И. Княжицким, А.Бочаровым, Н.И. Прокофьевым и академиком Д.С. Лихачёвым (45;54;48;40;46;49;50;53).
Т. Давыдова и В. Пронинобратили внимание на такую особенность притчи, как «параболическое развитиемысли» (45, 197). Н.Л. Мусхелишвили говорит о притче как средстве коммуникации(54, 101-104). А.И. Княжицкий рассматривает притчу только как жанрдревнерусской литературы. О притчеобразности литературы ХХ века писал А.Бочаров. Н.И. Прокофьев обращает внимание на происхождение жанра притчи. Такжевыделяет такие виды притч как «сюжетно-аллегорические, краткие – афористическиеи пословичные» (46, 7).
В. Солоухин характеризуетпритчу: «В притче может быть сказано так много, что хватает потом на многиевека для всех народов и любых социальных устройств» (57, 37).
При таком устойчивом иразностороннем интересе к притче, удивляет тот факт, что монографий о притченет.
Исследователи отмечают,что «притча» (более древнее – причта) имела различное значение в Древней Руси,это слово изначально обозначало прибавку к чему-либо, затем загадку, пословицукак прибавку в речи. Впоследствии слово «притча» стало обозначать образ,пример, аналогию (подобие), нравоучительное и загадочное изречение, пророчествои, наконец, определенную литературную форму» (46, 5).
Академик Д.С. Лихачёвотмечал, что притча единственный жанр, где в аллегорической форме преподноситсянравоучение читателям, это как бы образное обобщение действительности. Притчаговорит не о единичном, а об общем, постоянно случающемся. Лихачёв считает, чтодля Древней Руси она имеет еще и библейское происхождение. Притчами усеянаБиблия. Притчами говорит Христос в Евангелии. Соответственно притчи входили всостав сочинений для проповедников и в произведения самих проповедников» (49,15).
Наиболее удачнымпредставляется определение Н.И. Прокофьева, в котором суммированы всеособенности притчи. «Притча – это малый повествовательный жанр, в которомабстрагированное обобщение носит назидательный характер и утверждает моральноеили религиозное наставление. Действие притчи логически и конструктивнонаправлено на то, чтобы создать концентрированную иллюстративность длявыражения нравственных идей» (46, 6).
Как и любой другой жанр,притча имеет ряд особенностей. Исследователи отмечают следующие черты: Д.С.Лихачёв обратил внимание на то, что в ней события не определены нихронологически, ни территориально, но большей части нет прикрепления кконкретным историческим именам действующих лиц.
Притчи повествуют одействительности в обобщенно-трансформированной форме. Они фиксируют то, что,кажется средневековому автору и читателю, существовало и будет существоватьвсегда, что неизменно и часто случается постоянно» (53, 45).
А. Бочаров так говорит освоеобразии притчи: «Символика образов, философский подтекст, определённаязапрограммированность сюжетной коллизии на раскрытие её «поучающего»содержания, заострённость морально-философских выводов и ситуаций – всё этохарактерные особенности притчи» (40, 95).
Н.И. Прокофьев отмечаетв притчах – аллегоризм: «Аллегория в притчах по своей сущности близко стоит ксимволико-аллегорическим представлениям устной, народной поэзии. Иносказательныйразговор, пословица, загадка находят своё образное осмысление в притчах» (46,6). Эту же черту выделил и М.И. Сухомлинов (58, 317).
Исследователи отмечают,притчи входят в состав самых различных явлений культуры, в летописные сборники,четьяхминеи, прологи, т.е. различные сборники святых, в слова и поучения, дажев литературные памятники деловой письменности. Но не только в древнейписьменности Руси, они жили и живут до наших дней в устной речи, в устнойнародной поэзии. Иначе говоря, они стали явлением литературного творчества иустного поэтического слова.
Таким образом, можноговорить о фольклорной притче и литературной. Но нас, прежде всего, интересуетпритча литературная.
Литературная притчаскорее приглашает к размышлению, и к формированию в ней идеи — не абсолют, атолько повод к размышлению (48, 13).
По мнению, А.И.Княжицкого, два главных качества присущи притчи, — «иносказание ипоучительность» (48, 14). Причём они могут проявляться в большей или меньшейстепени. Если они проявляются достаточно полно, то перед нами притча, если жеони ослаблены, и притчей в точном смысле произведение назвать трудно, то можноговорить о том, что в нём проявляется притчевое начало. Разумеется, чёткуюграницу в данном случае провести невозможно.
Исследователи говоряттакже о том, что для притчи характерна, параболическое развитие мысли: « мысльдвижется как бы по кривой, начинаясь и заканчиваясь одним предметом, а всередине удаляясь со всем, казалось бы, другому объекту» (45, 197).
Интеллектуализм – это содержательностилистические особенности литературы, которые появляются благодаря чрезвычайновсеобьемлемому проникновению в произведение философского начала.
Интеллектуальноепроизведение обычно включает в себя параболическую мысль, то есть притчу,историю, казалось бы, отходящую от современности» (66, 48-49).
Вопрос о классификациипритч только начинает осмысляться.
Н.И. Прокофьев делит притчина «сюжетно-аллегорические, краткие афористические и пословичные» (46, 7).Исследователь пишет: «…в период становления жанров древнерусской литературыпритчи-пословицы сливались с мирскими сказаниями, формируя из них постепенно исобственно причти как жанр – повествовательные эпические произведения малойформы аллегорического содержания и назидательного назначения» (46, 12).
Н.И. Прокофьев выделяеттакже «притчи оригинальные, мирские и библейские, летописные и авторские,притчи-пословицы, притчи-басни» (46, 15). Причём исследователь не исключаетсуществование и других притч, например, притч-загадок (46, 15). Особую рольпритча как самостоятельный жанр играла в древнерусской литературе и в XVIII в.
«Притчи в системе жанроввыполняли свою роль в общем литературно-эстетическом комплексе, которыйобслуживал различные сословия и классы Древней Руси. С древнейших времён вплотьдо XVIII века притча имела морально-религиозное содержание» (66, 123).
Следует такжеразграничивать, по мнению А. Бочарова, саму притчу и притчеобразность.«Притчеобразность – одна из красок, а не единственный или магистральный путьинтеллектуальной прозы» (40, 70).
Исследователь обращаетвнимание на то, что «притчевость вообще наиболее эффективна тогда, когда онавыводит нашу мысль к общечеловеческим качествам, вопросам, сплетням» (40, 82).Притчевый эффект может достигаться и благодаря параболичности.
«Да, в «притчеобразности»всегда есть определенный художественный риск… — размышлял А. Адамович. –Заостряя мысль, свою нравственную позицию до «притчи», оголяя их, автор можетвпасть в нравоучительность, но и лишая своё произведение той действительности, воимя которой он мысль-то и заострял. Как бы ни внедрялась в сознание читателязаострённая, но публицистическая, «открытая» авторская мысль, идея, она непроникает в те глубины сознания и чувства читателя, куда западают (как бы безвсякого усилия, старания) мысли, выраженные истинно поэтически, художественно»(40, 106).
Таким образом, опираясь наотмеченные исследователями черты и свойства притчи, мы можем сделать вывод.
В притче события неопределены ни хронологически, ни территориально, но большей части нетприкрепления к конкретным историческим именам действующих лиц. Они повествуют одействительности в обобщенно-трансформированной форме. Притчи были характерныдля интеллектуальной литературы. Символика образов, философский подтекст,определённая запрограмированность сюжетной коллизии на раскрытие её«поучающего» содержания, заостренность морально-философских выводов и ситуаций– всё это характерные особенности притчи.
Притчи – это малыйповествовательный жанр литературы, для которого характерно параболическоеразвитие мысли, дидактизм, аллегоризм.
Глава II. Своеобразиепритч И. Бунина, А. Куприна и Б. Зайцева
Притча получилараспространение на рубеже ХIХ-ХХ веков. Это не могло не отразиться в творчествепередовых писателей того времени:
А. Куприна, И. Бунина иБ. Зайцева. Свои притчи писатели создавали в одно и то же время.
Но исследователипо-разному называют одни и те же произведения: аллегорический рассказ, притча,фантастический рассказ. Они свободно пользуются этими понятиями, не разделяяих: например, произведения «Сны» и «Тост» А. Куприна Л.В. Крутикова называетфилософскими миниатюрами,
Ф.И. Кулешов –фантастическими рассказами, а А.А. Волков – аллегориями. Мы относим их к жанрупритчи.
К притчам А. Купринаотносятся такие произведения, как «Собачье счастье» (1896), «Сны» (1905),«Тост» (1906), «Исполины» (1906), «Искусство» (1906).
У И. Бунина – это«Перевал» (1892-1898), «Сны» (1903), «Смерть пророка» (1911), «Сны Чанга»(1916), «Готами» (1919), «Ночь отречения» (1921).
В творчестве Б. Зайцевапритчами являются следующие произведения: «Хлеб, люди, земля» (1905),«Священник Кронид»(1905), «Миф» (1906), «Завтра!» (1906), «Молодые» (1906),«Черные ветры» (1906).
притчатворчество бунин куприн зайцев
2.1 Аллегоризм притч А.Куприна
В 1896 году АлександрКуприн пишет свою первую притчу «Собачье счастье», которая ставит важныевопросы о поведении человека, о том какие нравственные принципы должныруководить настоящими людьми, желающими «избавится от рабства» (24, 15).
Ценность и интереспроизведения заключается не столько в осуждении эксплуататорского буржуазногообщества, хотя и это в высшей степени важно, сколько в том, что писатель здесьдаёт ответ на вопрос о том, где пути избавления народа от угнетения, голода,смерти. В иносказательной, аллегорической форме в произведение говорится огосподствующих в России социальном неравенстве, гнёте и насилии.
Иерархическое «общество»собак выглядит лукавой пародией на человеческое общество при капитализме.Многочисленное «общество» собак, очутившихся в железной клетке поразительнонапоминает людское: тут имеется и свой аристократ-дворянин в образе старогомышастого дога, и болтливый буржуазный либерал, выступающий в маске белогопуделя – профессора Арто, и спесивые нервические аристократки, и подобострастнопреданные им слуги Бутоны, и прочие.
«В клетке уже собралосьдовольно многочисленное общество. Прежде всего, Джек заметил мышастого дога, скоторым он чуть не поссорился на улице…. Посредине клетки лежал, вытянувшийумную морду между ревматическими лапами, старый белый пудель…. Рядом с нимсидела, дрожа от утреннего холода и волнения, хорошенькая выхоленная левретка сдлинными тонкими ножками и остренькой мордочкой…» (10, 470-471).
Так называемомублагородному обществу противостоит в притче бедный фиолетовый пёс, о которомговорится, что он всегда «был зол, голоден, отважен и силён» — аллегорическийобраз человека труда, голодного, сильного и отважного.
«Благородное общество»питает к фиолетовому псу инстинктивные чувства враждебности, оно шокировало его«грубостью», «бестактностью», «резкостью» и категоричностью тона егоозлобленных речей.
— Эка невидаль послышалсяхриплый голос из тёмного угла. – Я в седьмой раз туда ему.
Несомненно, голос, шедшийиз угла, принадлежал фиолетовому псу. Общество было шокировано вмешательством вразговор этой растерзанной личности и потому сделала вид, что не слышит еёреплики. Только один Бутон, движимый лакейским усердием выскочки, закричал:
- Пожалуйста, не вмешивайтесь, если васне спрашивают! (10, 472).
Собаки размышляют особачьем счастье, и белый пудель делает вывод, что оно счастье в руках людей.«Вся собачья жизнь, всё собачье счастье в их руках» (10, 475).
Но фиолетовый пёсопровергает его слова, показав, в чьих руках собачье счастье. Фиолетовый пёссбежал из живодёрна, перемахнув через забор. «Старый белый пудель долго гляделему в след. Он понял свою ошибку» (10, 476).
Эта притча А. Купринавсею системою образов, своим духом объективно заключает в себе призыв кактивной борьбе с бесправием и эксплуатацией народа.
Тема, начатая в этойпритче, будет продолжена и в других притчах.
В 1905 году А. Купринпишет притчу «Сны». Она обобщила размышления и переживания, связанные среволюционными событиями. Правда во «Снах» есть несколько строк, выражающихнаивно-утопическую веру Куприна в стихийное духовное прозрение человека.
Главному герою притчи вдетстве снился «страшный сон, повторяющийся почти каждый месяц…» (12, 130).
«На минуту мы все видимогромную комнату, залитую багровым светом, в котором мечутся бледные измученныетени, слышим крики боли и отчаяния и, наконец, видим его – Палача! Он стоитнеподвижно, огромный, сильный и серьёзный, красное платье тесно обтягивает егомускулистое тело, его широкое лицо бледно. Это – Палач, и так его зовут потому,что у него нет другого имени… « если бы я спал, то не думал бы о том, что сплю.Всё это живая, настоящая действительность: эти отчаянные, безмолвные фигуры,кровавая комната. Палач, ожидающий меня… Смерть!» (12, 131).
Палач, очевидно,собирательный образ буржуа, который издевается и мучает людей. Во все векапалачи несли смерть, они исполняли приговор, лишали людей жизни. И не зря Палачодет в красное платье, красный цвет – цвет крови.
«Но теперь всё чаще ичаще снится мне земля – это огромное живое ядро, которое, вращаясь, летитстремительно в какую-то чёрную, бесконечную бездну, летит, повинуясь точным итаинственным законам. И кругом земли – тьма, густая, красная тьма, насыщеннаяиспарениями крови и запахом трупов. Это навис и сгустился над нею страшный,липкий кошмар, и она стонет и меняется во сне и не может проснуться.
Вижу и свою бедную,прекрасную, удивительную, непонятную родину…. Вижу её неизмеримо громадную, отЛедовитого океана до теплых морей, от Запада до сказочного Востока, и вся она взареве пожаров, вся залита кровью и усеяна трупами, вся содрогается от стонов ипроклятий. Кровавый сон ходит над нею, и в этом сне озверелые шайки с хохотомубивают женщин и стариков, разбивают головы детей о камни мостовой, и в этойкрасной мгле руки людей дымятся от крови» (12, 131).
«Я вижу людей с телами,иссушенными огнём, с руками, подорванными непосильной работой, людей с разбитойчахлой грудью.
- Наш труд – проклятие, не хотимрабство! – слышу я их беззвучные вопли.
- Терпите! – отвечают одни.
— Молчите! – кричитдругие – Терпите рабство – или смерть вам и щенятам вашим. И вижу я такжесытых, изрыгающих обильную пищу, которая не вместилась в желудках их, и вижунедоверчивых, что прячут от голодного недоеденную корку хлеба, и вижу рабов,убивающих по неведению, и трупы мучеников попранными и оплёванными» (12, 132).
Герой как будто живёт всвоих снах, там проходит его жизнь. Но эти сны – это явное отображениедействительности. «Земля – огромное живое ядро – образ народа, которыйбесконечно страдает и умирает от голода. А зарево пожара – это разгорающаясяреволюция. «Зарево пожара», «красная тьма», «кровавый сон», «красное платье»,«кровавая комната», «руки дымятся от крови», «окровавленный мир» — эту цепочкуможно продолжить. А. Куприн не зря повторяет эти словосочетания, так близкие позначению.
Люди на протяжении всейсвоей истории проливали кровь, сражаясь за что-то: за территорию, за свободу,ни одна война не прошла без потерь и разрушении.
В притче «Сны» писателькак раз в аллегорической форме и говорит о наступающей революции, о том, чтонарод устал жить в рабстве. Будет пролито много крови невинных людей, женщин идетей, но они погибнут за свободу и справедливость.
А. Куприн в последнемсне выражает веру в справедливость, в стихийное духовное прозрение человека.
«Чудится мне, чтооднажды ночью или днём, среди пожаров, насилия, крови и стонов раздаётся надмиром чьё-то спокойное мудрое тяжёлое слово – понятное и радостное слово. И всепроснутся, вздохнут глубоко и прозреют. И сами собою опустятся взведённыеружья, от стыда покраснеют лица святых. Светом загорятся лица недоверчивых ислабых, и там, где были кровь, вырастут прекрасные цветы, из которых мы сплетёмвенки на могилы мучеников.
Тогда вчерашний рабскажет: «Нет больше рабства». И господин скажет: «Нет в мире господина, кромечеловека!» А смеющая, пробуждённая земля скажет всем ласково: «Дети! Идите ксоснам моим, идите все равные и свободные. Я изнемогал от обилия молока» (12,132).
Как бы ни были наивныэти строки, прекрасен и одухотворён пафос, которым дышит каждое их слово,прекрасна глубокая вера писателя в светлое будущее человечества.
Но главная сила притчи«Сны» не в утверждении положительных идеалов, а в отрицании зла и пороковбуржуазного общества. Нигде ни ранее, ни после Куприн не достигал такогогражданского пафоса, как в этом произведении.
Пророчество, заключающеепритчу «Сны», является ключом к этой очень своеобразной вещи.
«Я верю: кончится сон,и идёт пробуждение. Мы просыпаемся при свете огненной и кровавой зари. Но этозаря не ночи, а утра. Светлеет небо над нами, утренний ветер шумит в деревьях!Бегут тёмные ночные призраки. Товарищи! Идёт день свободы!
Вечная слава тем, чтонас будит от кровавых снов.
Вечная памятьстрадальческим теням» (12, 132).
Эта глубокая вераписателя в то, что чаша страданий народа переполнена и поэтому неминуемонастанет время преображения жизни, придаёт «Снам» героико-романтическийхарактер.
Анализируя притчу А.Куприна «Сны», было бы правильнее разобрать притчу И. Бунина с аналогичнымназванием именно в этой главе, потому что их объединяет не только общееназвание, но и тема. Свою притчу И. Бунин написал намного раньше, в 1903 году,за два года до начала революции.
Бунин писал передсмертью о притче «Сны»: «Рассказ (Бунин определяет «Сны» как рассказ) «Сны»написан мною в конце 1903 года, — полвека тому назад! – сдан был наспех впервый сборник «Знамя» и напечатан в нём без моей корректуры, — я был тогда вНицце, — чем и объясняются многие погрешности этого рассказа в его первойредакции (ныне мною устранённые). Весь он – вымысел, кроме того, что в нёмглавное, — вещее и даже зловещее, ибо уже недалёк был роковой 1905 год… — этотсон старичка священника, те три петуха, которых он будто бы видел и слышалночью в своей церкви. Разговоры о них шли тогда в народе упорно, а лично я оних слышал в нашем уездном городе, в Ельце, в базарном трактире, от мещан,пивших там чай. Рассказ мой, повторяю, был в некоторых частностях далёк отсовершенства (и, как я уже сказал, не совсем по моей вине).
Однако вот что писал онём Чехов в письме к Амфитеатрову 15 апреля 1904 года, незадолго до своегорокового отъезда за границу: «Пишу я теперь мало, читаю много…. Сегодня читал«Сборник» изд. «Знание», между прочим, горьковского «Человека», оченьнапоминавшего мне проповедь молодого попа, безбородого, говорящего басом, на о,прочёл и великолепный рассказ Бунина «Чернозём» (Рассказ «Сны» и «Золотое дно»были напечатаны под общим заглавием «Чернозём»), это в самом деле превосходныйрассказ, есть места просто на удивление!..»
Я узнал об этом отзывеЧехова совсем недавно из собрания чеховских сочинений и писем, вышедшего вМоскве тоже сравнительно недавно. Узнал, конечно, с большой радостью» (1, 565).
Рассказчик говорит о сне,приснившемся на Покров священнику.
Аллегорический смыслпритчи «Сны» иногда получает упрощенное толкование не соответствующее замыслуписателя. Такова на наш взгляд интерпретация О. Михайлова: «О каких делах»(заявление монашки священнику) идёт речь автор сказать не может, так как егозамечает рыжий мужик со «злыми» глазами. «Не господское это дело мужицкиепобаски слушать» (1, 165). Но прозрачен аллегорический смысл притчи с призраком«красного петуха», который скоро загуляет по господским усадьбам. Подобная«расшифровка» притчи произвольна.
Смысл «снов» священникадалеко не «прозрачен» и вывод, что «красный кочет» означает началокрестьянского восстания, противоречит общественным взглядам И. Бунина, егопониманию отношений между помещиками и крестьянами» (17, 39).
Рассказ, поведанный вдушном вагоне, вызвал разные эмоции:
- Вот за это-то за самое и называютвашего брата храпоидолами, чертями, — громко сказал мещанин, открывая глаза иугрожающе нахмуриваясь. – Ночь, скука, а он лишь какие суеверия сидит разводит!Ты к чему всё это гнёшь-то, а?
- Да, ведь я ничего плохого, — несмелопробормотал рассказчик.
- Позволь, — ты откуда взял-то всё это?
- Как откуда? Сам священник, говорят,рассказывал.
- Священник энтот помер, — перебилмещанин.
- Это верно, верно… помер… вскорости ипомер…
- Ну, значит, и брешут на него, что вголову влезет. Ведь это сновидение. Дубина!
- Да я-то про что ж? Известно,сновидение.
- Ну и молчи, — опять перебил мещанин.– Да и курить-то давно пора бросить, надымили – овин чистый!
- В первый класс иди, коли не нравится,- сипло и зло сказал рыжий мужик.
- Побреши ещё!
- Брешут собаки да твои свояки!
- Буде, буде, ребята! – закричалимужики, заволновавшись.
Бранившиеся смолкли, ив вагоне на время наступила тишина» (1, 164).
И. Бунин говорит ореволюции, которая не за горами. Именно её испугался мещанин, услышав о «красномкочете». И. Бунин, как и А. Куприн использует цветовую символику. Красный цвет– цвет крови.
Конечно же, этопротиворечило взглядам И. Бунина, по признанию самого писателя «Сны» – эточерновой вариант и в отредактированном виде, возможно, мы увидели бы совсемдругое произведение. Но писатель не мог не отреагировать на события,происходящие в России.
«Сны» И. Бунина,написанные в 1903 году, и «Сны» А. Куприна, написанные в 1905 году, являютсякак бы главами одного произведения, и это объединяет писателей.
Продолжением же «Снов» А.Куприна является притча «Тост». Если в «Снах» есть пророчества, то в «Тосте»оно уже сбылось.
Куприн мысленно переноситчитателя на тысячу лет вперёд, рисуя поэтические светлые картины того чаемогобудущего, во имя которого сегодня революционеры совершают чудеса героизма.
«Истекал двухсотый годновой эры. Оставалось всего пятнадцать минут до того месяца, дня и часа, вкотором, два столетия тому назад, последняя страна, с государственнымустройством, самая упрямая консервативная и тупая из всех стран – Германия –наконец решилась расстаться со своей давно устаревшей и смешанной национальнойсамобытностью и, при ликовании всей земли, радостно примкнула к всемирномуанархическому союзу свободных людей. По древнему же, христианскомулетоисчислению теперь был канун 2906 года» (12, 132-133).
Весь мир – этоэлектроземно-магнитная Ассоциация, которая состоит из Северного и Южногополюсов.
Все люди этого мирасобрались на праздник, председатель поднимает тост. Он восхваляет жизнь. «Слававечно юной, прекрасной, неисчерпаемой жизни. Слава единственному богу на Земле– Человеку. Воздадим хвалу всем радостям Его тела и воздадим торжественное,великое поклонение Его бессмертному уму!» (12, 134).
Что удивительно, хвалачеловеку была произнесена и в «Снах».
Люди этого миравосхваляют и труд. «Труд наш – это наслаждение. И любовь наша, освобожденная отвсех цепей рабства и пошлости, — подобно любви цветов: так она свободна ипрекрасна. И единственный наш господин – человеческий гений!» (12, 135).
Эти люди читают книгу«История революции ХХ столетия». Они никак не могут поверит, что предки жиликак-то иначе. «Порочные, грязные, заражённые болезнями, уродливые, трусливые –они были похожи на омерзительных гадов, запертых в узкую клетку…. Но и тогда средипокорных вьючных животных, среди трусливых пресмыкающихся рабов вдруг подымалиголовы нетерпеливые гордые люди, герои с пламенными душами. Как они рождались втот подлый, боязливый век, — я не могу понять этого! Они выходили на площади ина перекрёстки и кричали: «Да здравствует свобода!.. Долой тиранов!» (12, 135).
Люди этого мира поднимаюттост за своих предков, лишая себя всего. Они пьют за мучеников.
Однако, восхищаясьполнотой всемирного счастья, достигнутого людьми будущего, писатель даёт понять,что среди этих счастливых людей – «сильных, торжествующих» — есть и такие, укоторых вдруг рождается желание вернуться к героической эпохе первой русскойреволюции, чтобы снова пожить жизнью, «нетерпеливо гордых людей, героев спламенными душами».
- А все-таки… как бы я хотела жить в товремя… с ними… с ними… (12, 136).
Гармоничный стройбудущего, оказывается, более скучен и не столь радостен, как радостны дни игоды самоотверженно — героической борьбы за его утверждение.
Революционные борцы впритче «Тост» — риторически изображённые «люди с горящими глазами, герои спламенными душами». Царство будущего в «Тосте» выглядят статично ибесперспективно: люди 2906 года томятся в стеклянных дворцах нового мира итоскуют о досоциалистических временах. В притче отразились некоторыеанархо-индивидуалистические представления Куприна.
С другой стороны, вконцепции мира, предложенной Куприным, прослеживается влияние утопическойтеории социалистов К. Маркса и Ф. Энгельса.
Идея революциипрослеживается и в притче «Искусство» (1906).
Притча была написана вответ на просьбу газеты к деятелям искусства высказаться «в краткойафористичной форме» на тему «Революция и литература».
Истинная красота и правдатам, говорит писатель, где искусство внушает «радость борьбы», подобно статуеосвобождающегося раба, изваянного гениальным скульптором. Цель художника – неуслаждать невежественного мецената, а служить народу, воспевать героевосвободительной борьбы.
У одного гениальногоскульптора спросили, как согласовать искусство и революцию, и тот смогответить, представив скульптуру. Эта была фигура раба, разрывающего оковы.
«В своём лучшемпрограммном произведении, в притче «Искусство» Куприн воплощает идеюреволюционного искусства в фигуре раба, усилиями всех мышц тела срывающего ссебя оковы» (16,113).
Человек воспринимаетсяписателем не как часть коллектива и не в коллективе. Понятие коллектива неукладывается в художественном сознании Куприна. Поэтому сам образ рабадопускает в данном случае различное толкование.
Первое состоит в том, чтораб, разрывающий оковы – это народные массы, свергающие давящий их политическийи социальный гнёт, раб – это личность, восставшая против спутавших еёусловностей, предрассудков, стремящаяся к свободе. И это второе толкование,скорее всего, отвечает замыслу Куприна, то есть революция мыслится им(писателем) не как объединенные политические усилия массы, коллектива, а какиндивидуальный процесс «освобождения личности».
Таким образом, писатель виносказательной форме излагает свой принцип индивидуалистического восприятияжизни. Куприн считал, что жизнь прекрасна тем, что она в движении. Именно вжизни – движении и состоит настоящее счастье. Эта мысль характерна для всехпритч писателя.
Притча «Исполины»написана в 1906 году в разгар первой революции. В словаре русского языкаговорится: «Исполин-человек необыкновенноговысокого роста и крупноготелосложения; великан, богатырь» (64, 250).
Главные герои – господинКостыка – учитель гимназии по предмету русской грамматики и литературы. Емупротивопоставлен господин Лапидарский – молодой учитель, который находится навторых ролях, что не уменьшает его значимости в притче. Если учесть, что притчасоздана в период революции, можно сказать, что Костыка и Лапидарский это дваразных мира – мира старого буржуазного общества и нового общества, которое идётна смену.
Главным герой тожекогда-то верил в светлое будущее без угнетения и рабства.
«Ты, может быть, думаешь,что и я если не был глуп и молод, что и я не упивался несбыточными надеждами идерзкими замыслами? Погляди, брат, вот они, живые-то свидетели. Он широко обвёлрукою вокруг себя, вокруг стен, на которых висели аккуратно прибитые… портретывеликих русских писателей…» (12, 140).
Костыка верил всправедливость, равенство, но его вера оказалась слабой, и, пытаясь оправдатьсебя, он решил устроить экзамен великим писателям. Он назвал их «дилетантами» иобвинил в том, что они использовали талант на борьбу никому ненужную. Костыкапорочит имена А.С. Пушника, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, Ф.М.Достоевского, М.Е. Салтыкова-Щедрина.
«Вот вы, молодой человек!(о А.С. Пушкине) Хорошего роду. Получили приличное образование. К стихам имелиспособность. К чему вы её употребили? Что писали? Гаврилиаду? Оду к какой-тотам свободе или вольности? Ставлю нуль с двумя минусами. Ну. Хорошо.Исправились…. Так быть – тройка. Стали на хорошую дорогу. Нет, извольте:камер-юнкерский мундир вам показался смешным. Ведь нищим был, подумай-ка. Ещёнуль. Стишки писали острые против вельмож? Нуль с двумя. А дуэль? А злоба? Нанехристианские чувства – единица.
А вы, господин офицер? (оМ.Ю. Лермонтове) Могли бы служить, дослужились бы до дивизионного командира, апочём знать, может быть, и выше. Кто вам мешал развивать свой гений? Ну… тамоду на случай иллюстрации, экспромт по случаю полкового праздника?.. А выпредпочли ссылку, опалу. И опять-таки умерли позорно. Верно кто-то сказал:собаке – собачья смерть. Итак: талант – три с минусом, поведение – нуль,внимание – нуль, нравственность – единица, закон божий – нуль.
Вы господин Гоголь.Пожалуйста сюда. За малорусские тенденции – нуль с минусом. За осмеянияпредержащих властей – нуль, за один известный поступок против нравственности –нуль. За то, что жидов ругали – четыре. За покаяние перед кончиной – пять.
Так он злорадно и властноэкзаменовал одного за другим безмолвных исполинов, но уже чувствовал, как в егодушу закрадывался холодный, смертельный страх. Он похвалил Тургенева за внешнееблагообразие и хороший стиль, но упрекнул его любовью к иноземке (имеется ввиду Полина Виардо). Пожалел об инженерной карьере Достоевского, но одобрил заполячишек. «Да и православие ваше было какое-то (Ф.М. Достоевский окончил в1843 году Петербургское военное инженерное училище. Купринский чиновникодобряет шовинистические выпады против поляков).
Но за подобные слова имысли Костыка получает наказание. Но вдруг его глаза столкнулись с гневнымирасширенными, выпуклыми, почти бесцветными от боли глазами, — глазами человека,который, высоко подняв величественную бородатую голову, пристально глядел наКостыку. Сползший плед покрывал его плечи.
- Ваше превосходительство… — залепеталКостыка и весь холодно и мокро задрожал. И раздался хриплый, грубоватый голос,который произнёс медленно и угрюмо!
- Раб, предатель и…
И затем пылающие устаЩедрина произнесли ещё одно страшное, скверное слово, которое великий человек,если и произнести, то только в секунду величайшего отвращения. И это словоударило Костыку в лицо, ослепило ему глаза, озвездило его зрачки молниями… (12,142).
Великий Щедрин называетКостыку рабом и предателем, причём он вкладывает в слово «раб» совсем другоезначение. Герой сам надел на себя оковы, стал рабом власти буржуа, он отказалсяот борьбы.
В притче встречаютсяслова – «Маркс», «Ницше», «Свобода», «народ», «пролетариат», «великие заветы» — именно они помогают нам понять призыв Куприна. И слово «исполин» писательиспользует в переносном значении. Исполин – великий человек не по размерам телаи силы, а по значимости своего творчества, своей роли в жизни страны.
Куприн не случайно вводитв притчу имена великих классиков, ведь их роль в деле освобождения от гнёта, вборьбе за справедливость очень велика. Писатель оживляет их и переносит в своюсовременность. Великие писатели во главе с Щедриным выносят приговор герою –предатель.
Все притчи А. Купринанесут одну идею – призыв к борьбе с эксплуатацией. Притчам присущ аллегоризм –одна из черт жанра, причём одна и та же аллегория повторяется – аллегориясвободы – разорванные цепи. В притче «Собачье счастье» это — собаки-люди сидятв клетке, они пленники, рабы, в «Снах» — «…раб скажет: «Нет больше рабства»(12, 132), в «Тосте» — «среди трусливых пресмыкающихся рабов» (12, 135), в«Исполинах» — «раб, предатель, в «Искусстве» — скульптура раба, разрывающегооковы.
Классифицировать ихнужно как аллегорические притчи.
2.2 Библейские мотивы впритчах И. Бунина
В 1892 – 1898 году И.Бунин создает притчу «Перевал». Перевал – это место отдыха путника. Главнымгероем как раз и является путник, который никак не может дойти до перевала.«Скоро перевал, — говорил я себе. – Скоро я буду в затишье, за горами, всветлом, людном доме…» (4, 7).
На первый взгляд впроизведении нет ничего непонятного. Но смысл гораздо глубже. Путником являетсясам автор. В его творчестве в этот период, в период создания притчи происходитпереходный период. Прежний Бунин представлялся по преимуществу писателемобиженных и угнетённых, занимался общественными явлениями…. Теперь у писателяна первом плане только его настроение, другие люди для него – только поводвысказать свои чувства, мысли, ощущения.
- Иди, иди. Будембрести, пока не свалимся. Сколько уже было в моей жизни этих трудных и одинокихперевалов!..
День опять образуетменя людьми и солнцем и опять обманет меня…. Где-то упаду я и уже навсегдаостанусь среди ночи и вьюги, на голых и от века пустынных горах» (4, 9).
И. Бунин писал своюпритчу 6 лет, именно столько лет понадобилось писателю, чтобы пересмотреть своюсистему взглядов на жизнь. «Жизнь так интересна, человек же в своём знании её ограничен,скоро приходится умирать. Я бы согласился жить бесконечное количество лет…»Именно эти строки отображают в высшей степени настроения, которые былихарактерны для И. Бунина того времени. Именно эти строки легли в основу всехпоследующих притч.
В 1911 году появляетсяпритча «Смерть пророка», основанная на библейском сюжете. И. Бунин сосредоточенздесь на трагической коллизии человеческой жизни и смерти, решал эту проблему вдухе противоположном философии современного декаданса. Глубоко ошибочны иопасны утверждения пессимистов, будто для человека смерть также «сладостна ижеланна, как жизнь».
Желание смертипротивоестественно в человеке, — только глупец тянется к чаше смерти при жизни.Но было бы недостойно человека не думать о том, что его ждёт в конце егоземного пути. Мысль о неизбежности смерти помогает человеку уменьшить или вовсеодолеть «страх свой перед нею» и заставляет его заранее позаботиться освершении в жизни хороших дел, способных увековечить его, обессмертить. Ипотому, «тот глупец, кто не думает о неизбежном» (3, 195).
Пророк из бунинскойпритчи говорит мудро: «Каждое мгновение своё должен человек посвящать жизни,помня о смерти лишь затем, дабы взвешивать дела свои на весах её и без страхавстретить час неизбежный» (3, 197).
Час смерти «не такстрашен, как мы думаем», и людям не следует пугать себя смертью, а надо чащезаботиться о том, чтобы, пока ты жив, творить на земле добро – «иначе не мог бысуществовать ни мир, ни человек» (3, 198).
Бунин, повествуя о смертипророка Моисея, освободившего еврейский народ, от рабства и идолопоклонства,развивает идею: стремление к нравственному идеалу побеждает страх смерти и, вконце концов, в своей деятельности, человек обретает бессмертие.
Бунин развивает эту идеюв начале притчи, в середине отходит от неё, повествуя историю о пророке, но вконце возвращается к этой идее. «Кто может, тот свяжет рассказ поэта с нашим.Мир и радость всем живущим!» (5, 175). Такое развитие мысли называетсяпараболическим.
Притчеобразностьсвойственна и «Снам Чанга», написанным в 1916 году, здесь важен притчевыйзачин: «Не всё ли равно, про кого говорить? Заслуживает того каждый из жившихна земле» (2, 117).
В притче ощутимынастроения, навеянные знакомством писателя с философией и искусством ДревнегоВостока. Бунина привлекала вера древних во внутренние силы человека, которыеспособствовали бы его самосовершенствованию, однако для него был неприемлемаскетизм древневосточных мудрецов, проповедь отказа от жизни.
В произведение жизньчеловека показана через собаку Чангу, который сменил не одного хозяина. Впритче говорится, что «было когда-то две правды на свете, постоянно сменявшихдруг друга: первая та, что жизнь мыслима лишь для сумасшедших» (2, 116).
Капитан, второй хозяинЧанги утверждает, что есть, была и во веки веков будет только одна правда,последняя правда еврея Иова, правда мудреца из неведомого пламени экклезиаста»(2, 118).
По библейскому преданию,Иову, усомнившемуся в справедливости божьего промысла, принадлежат слова: «Ногде премудрость обретается? Не знает человек цены её, и она не обретается наземле живых; «человек, рождённый женою, кратковремен и пресыщен печалями».
Правда мудреца изневедомого пламени, экклезиаста — экклезиасту, или Проповеднику, Библииприписывает слова: «Всё – суета и томление духа», человек не может постигнутьдел, которые делаются под солнцем», «если человек проживает много лет, то пустьвеселится он в продолжение всех их, и пусть помнит о днях темных, которых будетмного» (2, 538).
Слова капитана: «Помни,человек, с юности твоей те тяжелые дни и годы, о коих ты будешь говорить, нетмне удовольствия в них!» (2, 118). Это неточная цитата из «книги экклезиаста,или Проповедника» (Библия).
Капитан очень многоговорит о смысле жизни. Он упоминает в своем разговоре Будду, Тао — древнекитайского философа. Согласно буддийскому учению, все земное непостоянно,обречено на уничтожение; всякое бытие есть страдание.
Чтобы освободиться отстраданий мира, от самой жизни, нужно достигнуть нирваны (Нирвана — это водажизни, утоляющая жажду пожеланий), то есть состояние оцепенения, полнейшегобесстрастия и самосозерцания. Тогда человек будет избавлен от страданийсансары-бесконечной цепи перевоплощений в других земных существ, выйдет из этойцепи. Дао (Тао) — в древнекитайской философии — «Путь», основа всего сущего во вселенной,источник всего Человека, который следует Дао, должен покориться неизбежному, невпадать в «грех непослушания», и тогда он будет неподвластен радостям и печалямземным и достигнет гармонии с окружающим миром.
Капитан даже цитируетпритчи Соломона «Золотое кольцо в ноздре свиньи — женщина прекрасна!» Коврами яубрала постель мою разноцветными тканями египетскими…(2, 129).
Слова приведены не совсемточно, но смысл не искажён. Человек должен ценить жизнь должен ценить то, чтоподарила ему судьба, с другой стороны, каждый человек может стать бессмертный ввоспоминаниях любимых людей.
Ведь именно об этомговорится в конце рассказа. «Если Чанга любит и чувствует капитана, видит еговзором памяти, того божественного, чего никто не понимает, значит еще с нимкапитан, в том безначальном мире, что не доступен Смерти…» (2, 131).
Та же самая мысль, что ив «Смерти пророка», о бессмертии души.
Тему, начатую впредыдущих притчах, И. Бунин продолжил и после революции 1917 года.
В 1919 году он создаётпритчу «Готами». Главная героиня Готами — бедная крестьянская девушканезаурядной внешности. Высока ростом и на вид худощава была она, а душойпроста, нетребовательна, и соседи дали ей недоброе прозвище» (2, 178).
Однажды её заметилцарский сын и сделал своей наложницей. Она была очень покорна. Она спокорностью приняла свою беременность, рождение дитя и даже холодность царскогосына. И была до времени счастлива, приготовляясь, сама того не ведая, к темвеликим скорбям, что должны были прийти на законную смену этому счастью инаправить её на путь единоистинный, в среду Братии Жёлтого облачения». (2,180).
«… в среду Братии Жёлтогооблачения» — то есть к бикшу, последователями Будды. По преданию, когда царевичСакия-Муни (впоследствии Будда) покинул отчий дом, чтобы посвятить свою жизньслужению человечеству, он обменялся одеждой со встречным нищим, отдав ему своёцарское одеяние, и оставил себе только жёлтый охотничий плащ. С той поры всеего ученики должны были носить плащи жёлтого цвета.
Образ нищего присутствуетв притче. «Готами, будь благословенна стезя твоя! (2, 180)
Мысль о бессмертии душивыражена в конце притчи. «Блаженны смиренные сердцем, расторгшие Цепь.В обителивысокой радости живём мы, ничего в этом мире не любящие и подобные птице,которая несёт с собой только крылья (2, 180). «… расторгшие Цепь», имеется ввиду цепь земных существований.
Но этой притчей неисчерпывается тема жизни и смерти, характерная для И. Бунина. В 1921 году быланаписана притча «Ночь отречения». Писатель находился уже за границей, в Париже,его тяготила обстановка в стране после революции.
Г.Н. Кузнецов в «Грасскомдневнике» пишет: «9 сентября 1932 г. И.А. [Бунин] читал мне переводы обращенияБудды к монахам, восхищаясь высокой прелестью и общим строем этой речи. Потомпопросил меня прочитать ему вслух его «Ночь отречения». Рассказал, как был вКенди и видел в священной библиотеке пальмовые дощечки с начертанными на нихкруглыми знаками – буддийские книги. Показывал их ему верховный жрец, человек«с сумасшедшими, сплошь чёрными глазами». Библиотека помещалась в подземелье,решетчатые окна которого приходились почти вровень с водой рва, и так каквокруг мы много зелени, в комнате был зеленоватый отблеск. Стены были оченьтолстые, с нарисованными на них драконами. Жрец подарил ему одну пальмовуюдощечку, на которой стилетом написал тушью с золотом своё имя.
2 октября. После обедаразговаривали в кабинете о Будде, учения которого И.А. читал мне перед тем. ОтБудды перешли к жизни вообще и к тому, нужно ли вообще жить и из каких существсостоит человек. И.А. говорил, что дивное уже в том, что человек знает, что онне знает… и что мысли в нём давно, и что жаль ему, что он не положил всю своюжизнь «на костёр труда», а отдал её дьяволу жизненного соблазна. «Если бы ясделал так – я был бы одним из тех, имя которых помнят». Но… Ананде былосказано Буддой: «Истинно, истинно говорю тебе ты ещё много раз отречёшься отменя в эту ночь земных рождений…» (2, 540).
В основе этой притчиэпизод из жизни Будды об отречении его ученика от него. Здесь мы находимописание самого Будды: «человек этот бос, с обрезанными волосами, с обнажённымправым плечом, в рубище отшельника»
(2, 191). Когда царевичСакия-Муни Сиддархта (будущий Будда) покинул родительский дом, он обрезал своидлинные волосы (знак высокого происхождения).
Будда подвергался многимискушениям Мара – сатаны буддийского мира, искусителя-демона. Будда искушаетсядочерьми Мара, носящими имена: Желание, Беспокойство, Стремление.
- Тщетно, Мара! Тщетно, Тысячеглазый,искушаешь ты, проносясь над землёй животворящими ураганами и ливнями, тучным иуже вновь благовонным тлением могил, рождающих новую жизнь из гнили и праха!Отступись Мара! Как дождевая капля с тугого листа лотоса, скатывается с меняЖелание» (2, 191).
Любимый ученик Будды — Анандаотрёкся от него.
-Истинно, истинно говорютебе, ученик: снова и снова отречёшься ты от меня ради Мары, ради сладкогообмана смертной жизни, в эту ночь земной весны. (2, 192).
Этот сюжет встречается ив Библии. Ученик Иисуса трижды отрёкся от него.
Бунин не случайноиспользует библейский сюжет. Он хочет сказать нам, что жизнь краткосрочна, нопрожить её надо достойно, не растрачивая свои таланты попусту.
Притчи И. Бунина:«Смерть пророка», «Готами», «Ночь отречения», «Сны Чанга» объединяют библейскиесюжеты. Писатель не случайно обращается к ним. Через них он хочет решить вопросо жизни и смерти, хочет понять, в чём смысл жизни, ради чего стоит жить и какнужно жить, чтобы стать бессмертным.
И. Бунин находит ответына все вопросы – человек бессмертен, пока его помнят.
Для его притч характернопараболическое развитие мысли. А классифицировать их можно как библейскиепритчи.
2.3 Философский характерпритч Б. Зайцева
Б. Зайцеву тоже былблизок жанр притчи.
Как и другиесовременники, он – бытийный художник. Бытийность у него особого рода: этообращение к жизненным первоэлементам, к субстанции вселенского «тела»,«признание благую самой первоосновы жизни» — «сквозь жестокости и скорби»миропорядка.
Живое переживаниесиюминутного и в то же время вечного, способность чувствовать человека вкачестве составной части потока – земного и вселенского – постоянные величиныхудожественного мира Зайцева. Они придают его творчеству цельность и единство.
В притчах «Хлеб, люди,земля», «Молодые», «Миф», «Завтра!» писатель размышляет в аллегорической формео Мировой душе, о единение космоса. Не миг существования важен для него, а мигличностного переживания Космоса.
В притче «Хлеб, люди,земля» представлена подвижная картина ночного мига жизни России, великойстраны, миллионов людей, тысяч сёл. «Среди полей станция: красный дом изкирпича, рядом водокачка. Мимо станции железный путь: разъезды, фонари, склады,вагоны…. Эти угрюмые товарные проходят ночью, в темноте издалека видны жёлтыеогни…» (9, 30).
Всё живое просторнораскинулось на земле в разные стороны, по лицу праматери: Тоненькие ниточкижелезных дорог пронизывали тело страны и сосредоточивали в себе трудные ритмыземной жизни: тяжело идущие грузные поезда с хлебом — с юга на север идвижущиеся в черноту ночи составы с солдатами: их везут на восток дикие песни,тяжёлые драки запасных, сотни спящих похожи на кули с мукой, что везут имнавстречу» (9, 34).
Б. Зайцев постоянноповторяет слова «хлеб», «люди», «земля» и не зря. Люди обрабатывают землю ивыращивают хлеб, но в этом им помогает природа, стихия воды в виде дождя,который рождается в космосе.
Каждый отдельный миг естьтрепетное соединение отдельного (человеческого) с общим (космическим) естьспособ протекания вечного. «Натуралистическая» зарисовка внешнего – откликовночных далей, громады «гигантской патлатой земли с удушливыми деревушками изапахом печёного хлеба» (9, 34) – создаёт «портрет» одной из космическихстихий; она дышит, стенает, дыбится…
Жизнь и смерть втворчестве Зайцева являются формами существования Космоса. В притчах Зайцеваобитает не только поэзия Космоса, но и религия Космоса.
«Почти единодушно критикиопределили технику письма Зайцева то как прозрачную акварель, то как животную,рубенсовскую веру, — писал Чуковский, — он умеет облечь её в мягкие тона и нежныеподкупающие краски». Голос его «томен, застенчив и нежен –женственно–мелодичен» опровергают заблуждения об однотонности ласковости,хрупкости его изобразительности. Если позволительно говорить об искусстве словав категориях и понятиях живописи, то «Священник Кронид» и «Молодые» — этомасло, сочное, яркое, сверкающее победными цветами (9, 7).
В притче «СвященникКронид» — главный герой священник Кронид. Ему дано одно из имен Зевса – богаясного неба, земли, отца героев. Он ведёт своё имя от отца Зевса Крона, илиКроноса – титана, имя которого в народе служило символом бессмертного времени.
В контексте притчи имяКронид, Крон воспринимается в свете народной этимологии как «Крона» — верхушкимогучего вековечного дуба, пять его сыновей – здоровые, хорошие дубки.Семейство батюшки написано в образах древесно-животных, а окружающие ихживотные и деревья – в человеческих образах. Сам Кронид – языческий бог,крепкие брови, ласковая под солнцем борода, крепкие волосатые руки, ум,основательность. Его церковная служба – отпевание, исповедование, причащение –это помощь земле встретить «своего Бога в силе и свете» (9, 46).
Попадья – «плодоноснаяматушка», попята – молодые дубки, двуногие, они любят, погоготать, «поржать» навесенней свободе. Все они живут просто, естественно, как сама природа.Молчаливых голубоглазых баб Зайцев сравнивает с лошадьми, покойных и важныхлошадей – с добрыми работниками, стройные липы и дубы – с молчаливыми бабами. Вкоровах отмечает задушевность, а в жеребятах – «ветрообразие». «Громаднейшеевсемужицкое тело» — Россия встречает свой праздник – Пасху: «… копошится постране, тащит пасхи в церковь, ждёт яркого и особенного дня» (9, 45).
Притча «Молодые»посвящена мистерии осени. В один ряд выстраивает Зайцев пахоту земли, сеяниеозимых, поцелуи Глашки и Гаврилы, их обручение.
«Так обручились они другдружке в светлый осенний день, при ласковом солнце, в двух шагах от пашни, вроще. И назад вышли спокойнее, уже гораздо важнее, — молодой четой» (9, 67-68).
То, что случилось с нимине просто любовь: великое действо самой природы. Именно она обручила их. Всяжизнь взаимосвязана и мы зависим от природы. Писатель напоминает нам, что всемы вышли из природы, из хаоса, космоса.
Иной вариант деревенскойидиллии, нежели то было в «Молодых» и «Священнике Крониде», представлен притчей«Миф». Это самая светлая, нежно-мажорная, лирическо-взволнованная притчаЗайцева.
«Один счастливый день надаче» — так прозаически назвал бы притчу писатель-бытовик. Зайцев создаётвместо него «Миф». И действие в огромном храме природы, верховный божествомкоторого является золотое Солнце, а летнее утро простор полей, жнивья –гимногение и служение Богу – Солнцу, приготовление к новому миру.
«… Я ясно чувствую, — говоритгерой притчи, — как все мы, живя, мысля, работая, как тот мужичонко… вон, пашетпод озимое, что мы вместе плывём …как солнечная система к какой- то болеесложной и просветленной жизни. Все мы переход: и мужики, и работники, ичеловечество теперешнее…. И то, будущее, не представляется вроде глубинного сиянья,облачки вечернего.
Людинепременно станут светоноснее, легче… усложненней… и мало будут похожи натеперешних людей…» (9, 55). В будущем люди не станут ангелами, бесплотнымидухами, « Наоборот, они будут одеты роскошным плывучим и нежным телом… такоетелобудет как- то мягко кипеть, пениться и вместо смерти таять, а может, и таять небудет, и умирать не будет» (9, 55-56).
Зайцев дает здесь своюкартину будущего, будущего, в котором все люди будут бессмертными. Это, конечноже, утопия, возможно именно поэтому притча названа « Миф».
Быт и повседневность, любовь,рождение, жизнь, смерть, душа человека, явления одушевленной природы объясняютсяЗайцевым в понятиях Космоса и воспринимаются им как его проявления. Точно также оказываются истолкованными в его творчестве все явления социальной жизни.
В виде двух чёрных потоковкосмических сил показаны горячая волна колонны революционеров – рабочих истудентов – и движущаяся ей навстречу орда скифских зверей, черносотенной сыти:одна очищает жизнь от муки и боли, другая топит жизнь в стонах, боли, муке(«Чёрные ветры»,1906).
«Чёрный поток всё виднее.Ломовики бурлят, наскоро выламывают слеги, появилось дубьё, бегут приказчики.Взмётываю батоги, и, как орда скифских зверей, рушатся они на противников.Тусклый ветер кружит над площадью, сумрак реет; мучные вихрастые волны змей;точно огненная буря охватила всех, гигантская масса воет, бьёт, кромсает; телохляскает, бьют по живому, рвут. Лошади мечутся, телеги грохочут.
- Узнали, как бунтовать! Узнали! Узнали!
Красная мгла застилает глаза»(9, 61-62).
Рёв ветров, гудениеколоколов, полыхание зарев не фон, не аккомпанемент, а равнодействующие силысоциального Хаоса (контрреволюции) и социального Космоса (революции).
В образах космических стихийописана революция в притче «Завтра!». О первом дне первой российской революцииговорится как о первом дне рождении Космоса из хаоса бытия. Волны ночныхэмоций, могучий шторм рождающейся ночной власти, запах бунтовского ветра,огромный вихрь криков, рукоплесканий волн – в таких формах и понятиях воспринялгерой притчи Миша начало революции: это начало вселенского События, когдавоскресает Мировая душа, пробуждается Великий дух. « Ты, великий дух, тымесишь, квасишь, бурлишь и взрываешь, ты потрясаешь землю и рушишь города,рушишь власти, гнёт, боль,- я молюсь тебе. Что бы ни было завтра, я приветствуютебя, Завтра!» (9, 61).Так молитвенно обращается к ним Миша.
Притчи Б. Зайцева оченьсвоеобразны, в них нет героев-характеров. Писателя всегда обвиняли в том, что унего нет человеческой личности с ее моральными и интеллектуальными высотами,отличающими её от остального «тварного» царства.
Вообще такая направленность былахарактерна для всего творчества Притчи писателя, казалось бы, просты, банальны,порой непонятны. Человек приходит из космоса, и после смерти он опять же уходитв космос, он возвращается к истокам. Человек не исчезает бесследно, он вечен,земная жизнь – это одна из форм существования Космоса.
Притчи Б. Зайцева объединилив себе и аллегорическое начало, так характерное для притч А. Куприна, ипараболическое развитие мысли, характерное для притч И. Бунина.
Наиболее выраженааллегоричность в притче «Священник Кронид», где образы людей представлены черезобразы деревьев.
Не оставил без внимания Б.Зайцев и революционные события 1905- 1907 гг., отразив это в притчах «Завтра!»,«Чёрные ветры».
Утопические мысли, выраженныев притче «Миф» сближают писателя с
А. Куприным и его притчей«Тост».
Б. Зайцеву свойственен болееобобщённый и условный взгляд на мир. Его притчи рассказывают о жизни и о мечте,которым не дано воплотиться. Нарисованные им люди земли обречены уничтожению.Зайцевская космогония находит выход и успокоение в чувстве христианскогопримирения с миром и надежды на то, что когда-нибудь в будущем посеяннаякрасота даст свои всходы.
Подобные размышления писателяо жизни нашли отражение в его философских притчах.
Б. Зайцев синтезировал идеиИ. Бунина и А.Куприна. А. Куприн — бытийный художник быт и повседневностьхарактерны для него. И. Бунин – художник высоких идеалов, быт далёк от него. Б.Зайцев – тоже бытийный художник, но быт и повседневность он представляет черезвечность, через единение с космосом.
Б. Зайцев вошёл в литературупозже, чем И. Бунин и А. Куприн, он усвоил опыт этих писателей. Если А. Куприноставался со своими проблемами на земле, а И. Бунин возвысился к небу, то Б.Зайцев возрос ещё больше, он приблизился к космосу.
А. Куприн, И. Бунин и Б.Зайцев это такие индивидуальные писатели, но их объединяет притча, жанр оченьёмкий и доступный.
Заключение
Притча один из древнейшихжанров литературы. На рубеже веков она получила распространение в творчестве А.Куприна, И. Бунина и Б. Зайцева. Интерес их к этому жанру вызван, прежде всего,его уникальным свойством проявляться в качестве осознанного приёма в творчествеписателей.
Действие притчи логическии конструктивно направлено на то, чтобы создать концентрированнуюиллюстративность для выражения нравственных идей. Именно таковы притчи А.Куприна, И. Бунина и Б. Зайцева. Характерные черты притч писателей – малыйобъём, аллегоричность, параболическое развитие мысли.
Пародия на буржуазноеобщество, пророчество революции, концепция нового мира после революции,революционное искусство – всё это нашло отражение в притчах «Собачье счастье»,«Сны», «Тост», «Искусство», «Исполины» А. Куприна. Они призваны решатьсоциальные проблемы современности – борьба с эксплуатацией и угнетением народа.
В притчах писателядоминирует такая её черта, как аллегоричность, поэтому классифицируем мы их какаллегорические притчи.
В 1892-1898 годах И.Бунин пишет притчу «Перевал», которая ознаменовала начало нового периода в еготворчестве. Писатель отошёл от бытовых проблем к более высоким: к проблемамжизни и смерти.
И. Бунин как-то сказал:«Жизнь так интересна, человек же в своём знании её ограничен, скоро приходитсяумирать. Я бы согласился жить бесконечное количество лет…»
Эти строки приоткрываютедва ли не самое мучительное для писателя противоречие: с одной стороны,кратковременность человеческого бытия и ущербность земного счастья, а с другой– желание каких-то истин, разомкнувших бы существование личности и наполнившихего высоким смыслом. Именно эти мысли нашли отражение в притчах: «Смертьпророка», «Сны Чанга», «Ночь отречения», «Готами».
Для бунинских притчхарактерно параболическое развитие мысли. В творчестве писателя преобладаетбиблейские притчи, так как в их основе лежат библейские сюжеты.
Если А. Куприн решаетсоциальные проблемы современности, И. Бунин – вечные, Б. Зайцеву свойственболее обобщенно-условный взгляд на мир.
Быт и повседневность,любовь, рождение, жизнь, смерть, душа человека, явление одушевленной природыобъясняются Зайцевым в понятиях Космоса и воспринимаются им как его проявления.Жизнь и смерть у него являются формами существования Космоса. Философскиеразмышления писателя о жизни нашли отражение в притчах: «Хлеб, люди, земля»,«Молодые», «Миф», «Завтра!», «Чёрные ветры».
Притчи Б. Зайцевасинтезируют параболическое развитие мысли и аллегоричность, философскиеразмышления писателя позволяют нам классифицировать их как философские притчи.
Литература
1. Бунин И.А. Cочинения. В 3-х т. – М.: Худож. лит.,1982. — Т.1.Стихотворения; Повести и рассказы 1900-1914; Из рассказов «Теньптицы». / Предисл. О.Н. Михайлова; Состав, коммент. А.К. Бабореко. 1982.- 582с.
2. Бунин И.А. Сочинения. В 3-х т. – М.: Худ. лит., 1982. — Т.2 Повести ирассказы 1914-1930 / Сост. и коммент. А.А. Саакянц, 1982. – 558с.
3. Бунин И.А.Собрание сочинений в 9-ти т. Т.3. – М.: 1967.
4. Бунин И.А.Собрание сочинений в 9-ти т. Т.2. – М.: 1962.
5. Бунин И.А.Собрание сочинений в 6-ти т. Т.3. Повести и рассказы 1907-1914/Редкол.: ЮБондарев, О. Михайлов, В. Рынкевич; Подгот. текста и коммент. А. Бабореко,статья-послеслов. Л. Крутикова. – М.: Худ. лит., 1987. — 671 с.
6. Бунин И.А.Избранная проза. – М.: Олимп, ООО «Фирма» изд-во «АСТ», 1998. – 656 с.
7. Зайцев Б.К ЛюдиБожии / Сост. и вступит ст., коммент. С.Н. Осипов. Худож. С.И. Мартенькова. –М.: Сов. Россия, 1991. — 432 с.
8. Зайцев Б.Н. Улицасвятого Николая: Повести и рассказы/ Вступ. статья О. Михайлова, ил. А.Костиной. – М.: Худ. лит., 1989. — 399 с.
9. Зайцев Б.Н.Земная печаль. Из шести книг/ Вст. Ст. А.А. Иезуитовой. – Л.: Лениздат, 1990. — 496 с.
10. Куприн А.Собрание сочинений В 6-ти т. Т.1 Произведения 1889-1990/ Сост. вступ. Ст. С.Чупринина. Примеч. И. Питаяр и В. Титовой. – М.: Худ. лит., 1991. — 524 с.
11. Куприн А.И.Собрание сочинений в 9-ти т. Т.1. – М., 1970.
12. Куприн А.И.Избранное. Рассказы. Очерки. Роман «Колесо времени». – М.: Высш. шк., 1981. — 302 с.
13. Куприн А.И.Повести. Рассказы. — М.: Олимп. Изд-во АСТ, 1996. — 688 с.
14. Ремизов А.М.,Зайцев Б.Н. Проза. – М.: Олимп; ООО «Изд-во АСТ», 1997. — 752 с.
15. Афанасьев В.Н.,А.И. Куприн. Кратко-библиографический очерк. Изд. 2-ое исп. и доп. – М.: Изд-во«Худ. лит», 1972. — 176 с.
16. Берков П.Н.Александр Иванович Куприн. Критико-библиографический очерк. – Л.-М.: Изд-во АНСССР, 1956. – 195 с.
17. Волков А.А. ПрозаИвана Бунина. – М.: «Моск. рабочий», 1969. — 448 с.
18. Волков А.А.Творчество А.И. Куприна. – Изд. 2-е.- М.: Худ. лит., 1981. — 360 с.
19. В.А. Гейдеко. А.Чехов и И. Бунин. – М.: Сов. писатель, 1987. — 368 с.
20. Брелов А. Звездаодинокая И. Бунин// В кн. «Три судьбы»: — Л.: Сов. писатель, 1980. – с.275-623.
21. Карпов И.П.Структура бунинского повествования знаки авторства// Филологические науки,1997. — №3. – с. 96-105.
22. Качаев Л.А.Куприн учиться, Куприн учит// Литературная учёба, 1981. — №2. – с. 216-221.
23. КолтоновскаяЕ.А.// Борис Зайцев/ В кн. Русская литература ХХ века(1890-1910)/ Под ред.Проф. С. А. Венгерова. В 2-х кн. – М.: Изд-ий дом «ХХ! век – Согласие», 2000. –Кн.2. – 472 с., 16 с.ил.
24. Крутикова Л.В.А.И. Куприн.- Л.: изд-во «Просвещение». Лен. Отд., 1971. -120 с.
25. Кулешов Ф.И.Лекции по истории русской литературы конца Х1Х – начала ХХ века.- Мн.: Изд-воБГУ, 1976. — 368 с.
26. Кулешов Ф. И.Творческий путь А.И. Куприна.-2-е изд., перераб. И доп. – М.: Изд-во БГУ, 1983.– 357 с.
27. Маркович Д.С.Иван Алексеевич Бунин// Русский язык в СССР, 1991. — №6. — с. 35-42.
28. Мескин В.А.Человек в круге бытия. О творчестве и. Бунина // Русская словесность.- 1993. — №4.– с. 16-24.
29. Михайлов О.Н.Строгий талант Иван Бунин Жизнь. Судьба. Творчество.- М.: Современник, 1982. — 279 с.
30. Михайлов О.Н.Страницы русского реализма.-м.: Современник, 1982. – с. 67-182.
31. Михайлов О.М.Куприн. — М.: Молодая гвардия, 1982. — 270 с.
32. Михайлова М.В.Б.К. Зайцев русский классик ХХ века // Вестник Московского Университета, серия9, филология, 2001. — №5. — с.157-159.
33. Пак Н.И. Путиобретения России в произведениях Б.К. Зайцева и И.С. Шмелёва// Литература вшколе, 2000. — №2. — с. 34-40.
34. Паустовский К.Иван Бунин// В кн. «Золотая роза», сост. Галина Георгиевна Арбузова. – М.: Сов.писатель, 1983. — с.179-193.
35. Прокопов П.Художник, которого мы узнаём… Борис Зайцев. — судьба и творчество писателя//Дон, 1989. — №9. — с. 161-170.
36. Рощин М. Князь.Кн. Об Иване Бунине, русском писателе// Октябрь, 2000. -№ 1. — с. 387, № 2. — с.81-135.
37. Смирнова Л.А.Иван Алексеевич Бунин: Жизнь и творчество. Кн. для учителя. — М.: Просвещение,1991. – 192 с.
38. Точёный О.Александр Иванович Куприн// В кн. «Русские писатели в Москве. – М.: Моск.Рабочий, 1977. – с. 724-734.
39. Убогий А.Божественный мастер (памяти Ивана Бунина)// Наш современник. – 2003. — № 12. — с. 229-238.
40. Бочаров А.Свойство, а не жупел // Вопросы литературы. – 1977. — № 5. — с. 65-107.
41. Буслаев Ф. Историческиеочерки русской народной словесности и искусства. – Спб., 1861. — Т.2. — с.95.
42. Гречнев В.А.Рассказ в системе жанров на рубеже ХIХ-ХХ вв. К вопросу о причинах сменыжанров// Русская литература, 1987. — №1. — с.131-144.
43. Гречнев В.А.Русский рассказ конца ХIХ-ХХ вв. – М.: Наука, 1979. — 208с.
44. Давыдов Н.В.Евангелие и древнерусская литература. Учебное пособие для учащихся среднеговозраста. Сер. Древнерусская литература в школе. – М.: МИРОС, 1992. — 256с.
45. Давыдова Т.,Пронин В. Басня и притчи// Литературная учёба. – 2003. — № 3. — с. 195-197.
46. Древнерусскаяпритча/ Сост. Н.И. Прокофьева, Л.И. Алёхиной. Коммент. Л.И. Алёхиной; Предисл.Н.И. Прокофьева; Оформ. Б.А. Дидорова. – М.: Сов. Россия, 1991. — 528с.
47. История жанров врусской литературе XI-ХVII вв. (ТОДРЛ т.27). – Л.: Изд-во «Наука», Мн. Отд.,1972. — 468с.
48. Княжицкий А.И.Притчи. – М.: Мирос, 1995. — 216с.
49. Лихачёв Д.С.Великий путь: Становление русской литературы XI-ХVII веков. – М.: Современник,1987. — 301с.
50. Лихачёв Д.С.Исследования по древнерусской литературе. – Л.: Изд-во «Наука» Мн. Отд., 1986.- 406с.
51. Лихачёв Д.С.Развитие русской литературы XI-ХVII веков. Санкт-Петербург: «Наука», 1986. — 206с.
52. Лихачёв Д.С.Поэтика древнерусской литературы. — 3-е изд. – М.: «Наука», 1979. — 360с.
53. Лихачёв Д.С.Славянские литературы как система// Славянские литературы: VІ Международныйсъезд славистов (Прага, август 1968).
54. Мусхелишвили Н.Л.Притча как средство инициации живого значения //Философские науки, 1989, — № 9.– с. 101-104.
55. Огнев Л.В.Русский советский рассказ 50-70-х годов. Пособие для учителя. – М.:Просвещения, 1978. — 208 с.
56. Сахаров И.Сказания русского народа.- Спб, 1849.- т.2.- кн.5.- с 84.
57. Солоухин В.Работа.- М.; 1966. – с. 37.
58. Сухомлинов М.И. Осочинениях Кирилла Туровского // Исследования по древнерусской литературеакадемика М.И.Сухомлинова.- Спб, 1908.- с. 317.
59. Шкловский В.Художественная проза. Размышления и разборы.- М.: Сов писатель, 1961. — 608 с.
60. Шубин Э.А. Современныйрусский рассказ. Вопросы поэтики жанра.- Л.: Издательство «науки», Лен. отд.,1974. — 182 с.
61. Зуева Т.В.Русский фольклор: Словарь- справочник. Кн. для учащихся.- М.: Просвещение,2002. — 334 с.
62. Квитковский А.Н.Поэтический словарь.- М.: Издательство «Сов. энц.» 1966. — 376 с.
63. Краткаялитературная энциклопедия / Под ред. А.Л. Суркова.- М.: Издательство «Советскаяэнциклопедия»,1964. т. 6. Присказка.- Сов. Рос., 1040 с.
64. Кузнецов С.А. «Исполин» / Большой толковый словарь русского языка / Сост. и гл. ред. С.А.Кузнецов.- Спб: Нфинт, 2000. — 1536 с. — с 250.
65. Литература икультура Древней Руси. Словарь- справочник /
О.М. Анисимова, В.В.Кусков, М. П.Одесскин, П. В. Тятнов. Под ред. В.В. Кускова.- М.: Высш. шк., 1994. — 336 с.
66. Тимофеев Л.И.Тураев С.В. Краткий словарь литературоведческих терминов. Кн. для учащихся /Ред.- сост. Л.И. Тимофеев, С.В. Тураев.- 2-е изд., дораб.- М.; Просвещение,1985.- 208 с.