Время от смерти Петра до Елизаветы

Елизавета Петровна и Екатерина Великая

Время от смерти Петра до Елизаветы

Вслед за быстрым ростом при Великом императоре Россия после его смерти несколько останавливается в своем развитии. За первые 17 лет после Петра на престоле Российской империи сменилось четыре государя: вдова Петра Екатерина Первая (1725—1727); его малолетний внук Петр Второй (1727—1730); племянница Петра Великого Анна Иоанновна (1730—1740); ее внучатый племянник младенец Иоанн (1740—1741), после которого престол перешел к дочери Петра — Елизавете. Жизнь государства за это время не отмечена сколько-нибудь выдающимися событиями.

Положение России, приобретенное ею при Петре, было уже настолько прочно, что оно не поколебалось при быстрой смене его преемников. Шведы попробовали было в царствование малолетнего Иоанна Антоновича начать войну, желая возвратить земли, потерянные ими по Ништадтскому миру, но были побиты и заплатили за свою попытку еще частью своих финляндских владений (до реки Кюмени), присоединенных к Выборгской области (в 1743 году).

Неопасным соседом была для России и Польша. Издавна раздираемая бесконечной внутренней смутой и своеволием сильных панов, она утратила свою былую силу. Беспорядок во всех делах управления был полный; законы и суды не имели никакой силы; войско было ничтожно, плохо обучено и плохо вооружено и не могло ни защитить страну от внешних врагов, ни поддержать порядок внутри. Уже во времена Петра Великого в Польше происходило долгое междоусобие между приверженцами короля Августа Второго и сторонниками выдвинутого шведами против него другого короля — Станислава Лещинского. Петру пришлось занять Польшу своими войсками и восстановить власть законного государя. Петр не захотел тогда воспользоваться слабым положением Польши и отнять от нее принадлежавшие ей русские области. Он только подтвердил старые договоры, обязывавшие польское правительство не допускать никаких обид и притеснений православному населению этих областей. Но порядок, установленный Петром, был непрочен. Едва вышли из Польши русские полки, прежняя междоусобица вспыхнула с новой силой. Очевидно было, что жить самостоятельно это государство уже не может. Знатные и богатые паны, державшие в своих руках всю власть, не заботились о своем государстве, не дорожили ни пользой народа, ни честью родины. Они давали подкупать себя на сейме и не стеснялись призывать в Польшу на помощь себе и своим сторонникам иностранные войска. Это было выгодно для соседей, но гибельно и унизительно для Польши.

Из всех соседей этой страны больше всего власти и силы над нею приобрела со времени Петра Великого Россия.

В 1733 году когда умер король Август Второй, в Польше началось обычное междоусобие. Французы подкупили часть панов на сейме, и те провозгласили королём того же Станислава Лещинского, жившего во Франции после своего поражения и выдавшего здесь свою дочь замуж за короля Людовика Пятнадцатого. Другие, желавшие избрать саксонского короля Августа, сына покойного Августа Второго, жаловались императрице Анне Иоанновне, что выборы произведены неправильно, и требовали военной поддержки. Русские войска были введены в Польшу. С другой стороны вступили в нее призванные сторонниками Лещинского французы. Победа осталась за русскими, и Август Третий утвердился на польском престоле.

Попробовала вмешаться в дело и Турция, опасавшаяся усиления России на счет Польши. Но и в последовавшей затем войне с Турцией русские войска постояли за себя. Турки и татары были разбиты совершенно. Русские заняли Крым. Императрица Анна хотела удержать его за собою, чтобы навсегда покончить с беспокойными татарскими набегами. Но в дело вмешалась, кроме Франции, еще Англия: державы грозили войной, если Россия не вернет Крыма Турции. Анна Иоанновна уступила и ограничилась тем, что пределы России были отодвинуты далее на юг; присоединена нынешняя Екатеринославская губерния с северной частью Херсонской губернии.

Победа над Турцией имела важное значение тем, что отнимала сильную поддержку у азиатских орд, испокон веков кочевавших в южных степях по границам России. При Петре Великом к вечным набегам из Крыма прибавились ещё набеги кубанской татарской орды. Ногайцы, калмыки и башкиры, считавшиеся русскими поддаными, также нередко искали случая поживиться грабежом на Руси. Но Россия становилась все сильнее и все крепче теснила разбойничьи племена. Уже в 1731 году киргизские орды, кочевавшие в привольных степях восточнее Урала, перешли в подданство России. Чтобы следить за новыми подданными, на границе киргизской степи выстроен был городок-крепость Орск, а в 1742 году — Оренбург. Башкиры, недовольные постройкой этих городов, попробовали поднять бунт, призывая себе на помощь кубанских татар, но те и другие были скоро усмирены. Чтобы отрезать башкир от киргиз и не дать им в случае бунта действовать сообща, по обе стороны от Оренбурга, по всему течению Урала от верховья реки до моря выстроена была новая линия крепостей. Казачьи полки, поселенные вокруг этих крепостей, образовали новое Оренбургское войско. Под прикрытием Оренбургской линии северная половина теперешней Самарской губернии стала быстро заселяться русским земледельческим населением. Самый Оренбург стал местом бойкой торговли, уже через пять лет после его основания туда наехало столько купцов из Хивы, Бухары и Ташкента, что русским купцам не хватило для продажи привезенных товаров.

Так постепенно и прочно укреплялась сила России и на восточной окраине, и пред враждебными государствами Западной Европы.

Многие из европейских держав долгое время не хотели признавать за русскими государями императорского титула, утверждая, что право на этот титул имел лишь Петр Великий лично как счастливый завоеватель, но не его преемники. Однако видя, что могущество России держится на прежней высоте, государства одно за другим стали именовать Россию империей. В царствование императрицы Елизаветы России впервые после Ништадского мира пришлось воевать с сильной европейской державой — Пруссией; блестящие победы, одержанные нашими войсками, окончательно укрепили за Россией славу великой державы.

Внутренняя жизнь нашей Родины омрачена была в первые годы после смерти Петра Великого многими тяжелыми настроениями.

Сотрудники Петра Великого после его смерти стали ссориться и враждовать между собою. Враждой между русскими вельможами воспользовались иноземцы. При Петре они были на вторых местах, а через несколько лет после него, в правление Анны Иоанновны, заняли самое видное положение в государстве. Особенно возвысился курляндский выходец Бирон, имевший неограниченное влияние на дела управления.

Не связанные ни верой, ни происхождением с народом, их приютившим, эти иностранцы — главным образом немцы — управляли нашей страной весьма жестоко, и горько приходилось тем русским людям, все равно — будь то простой крестьянин, архиерей или знатный министр, которые осмеливались прогневить Бирона. С беспощадной жестокостью клевреты его взыскивали с народа увеличенные подати, а также все недоимки за прежние годы.

Такое положение дел в государстве вызывало сильнейшее недовольство русских людей всех сословий. Оно прекратилось только тогда, когда на престол при всеобщем ликовании народа вступила дочь Петра — Елизавета.

Общее направление деятельности императриц Елизаветы и Екатерины

Общая радость, вызванная воцарением цесаревны Елизаветы Петровны, не удивительна. Память Петра Великого благоговейно хранилась русскими людьми, и от новой императрицы все ждали, что она будет управлять страной и народом согласно примеру и заветам своего великого отца. Но и помимо того, личные свойства новой государыни вызывали к ней общее расположение.

Обладая привлекательной внешностью, она отличалась простым, живым и веселым нравом; при виде ее всякому становилось легче на душе; любовь к веселью не мешала Елизавете Петровне быть глубоко набожной: будучи императрицей, она не раз хаживала пешком на богомолье, прилежно выстаивала церковные службы, а в делах управления обнаружила живую заботу о нуждах православной церкви; особенно порадовала эта забота православный люд и духовенство после недружелюбного и сурового управления сановников-немцев, бывших у власти в царствование императрицы Анны Иоанновны и младенца Иоанна Антоновича. Замечательна была также доброта императрицы Елизаветы и ее горячая любовь ко всему русскому. Елизавета Петровна, подобно Петру Великому, не сторонилась иностранцев: любя веселье, музыку, всякие зрелища, она охотно выписывала к своему двору французских и итальянских певцов; но еще больше ей нравились русские песни, хороводы с крестьянскими девушками; в делах же государственных она решительно отстраняла всякое вмешательство иностранцев. Сановники-немцы с первых же дней ее царствования заменены были русскими, среди которых было уже достаточно людей, по образованию не уступавших ни немцам, ни французам. В течение всего своего двадцатилетнего царствования она не отступала от этого усвоенного ею правила. Когда ей предлагали назначить на какое-нибудь место иностранца, она отвечала: «К чему это? Разве нет способных русских людей?»

По уму и способностям Елизавета Петровна не могла равняться своему великому отцу, но она всемерно старалась идти по его стопам, восстановила многие законы Петра Великого и первенствующее значение сената, отнятое у него в предыдущие царствования.

Тем же стремлением идти по следам Петра Великого отличалось и следующее царствование — императрицы Екатерины Второй, начавшееся вскоре после смерти Елизаветы. Екатерина Алексеевна, сама не русская по крови, не уступала императрице Елизавете в любви к русскому народу, а за свой ум и государственные способности заслужила, подобно Петру, имя Великой.

Родившись принцессой одного из мелких немецких княжеских родов, она приблизилась к русскому престолу через супружество с внуком Петра Великого — императором Петром Третьим, царствовавшим полгода. Этот брак был заключен по желанию императрицы Елизаветы Петровны еще в начале ее царствования, когда Петр был объявлен наследником престола. Екатерине было всего 14 лет, когда она выходила замуж. В ней уже и тогда видны были недюжинные способности и светлый ум, перед которым впоследствии преклонялись величайшие ученые того времени. С природным умом она соединила редкую образованность, приобретенную ею почти без помощи учителей. Она обладала удивительным умением обращаться с людьми, верно оценивать их способности и привязывать их к себе. Особенно полюбили ее в России за то, что она, родившись немкой, сумела сделаться русской по духу. Она быстро и хорошо усвоила русский язык, глубоко и искренно полюбила Россию, прониклась историческими заветами русского народа, и никому не приходило в голову вспоминать об ее иноземном происхождении. Не только придворные, имевшие счастье личного знакомства с императрицей, но даже простые солдаты смотрели на нее с обожанием.

Нередко были случаи, что люди, получившие крест или медаль из ее рук, отказывались после от заслуженной высшей награды, чтобы не расстаться со знаком отличия, полученным от «матушки-императрицы», как все называли Екатерину.

Общая любовь и это ласковое прозвание «матушка-императрица» и имя Великой достались Екатерине недаром. С первых лет царствования государыня проявила необычайно живое внимание к государственным делам, искреннее желание жить и работать исключительно на пользу своей новой Родины. Она не только умела окружить себя умными и способными русскими людьми, но и сама не пропускала дня без усиленных государственных трудов. Раннее утро уже заставало ее за рабочим столом. Быстро и здраво разбираясь своим ясным и широким умом в самых сложных и трудных делах, императрица поистине была душою всего управления.

Не считая достаточным для себя изучение России по одним только книгам, Екатерина не раз совершала по России продолжительные путешествия, чтобы ближе ознакомиться с жизнью управляемого ею народа. Все это давало возможность государыне сделать весьма много в деле законодательства и управления.

Положение сословий

При Елизавете Петровне, а особенно при Екатерине уже не во всем было можно и нужно следовать Петру: жизнь сильно изменилась за это время. Изменилось самое положение сословий. При Петре дворянство несло пожизненную военную и другую службу государству, но уже при Анне Иоанновне оказалось возможным ограничить эту службу 25 годами. К этому времени дворянство стало более замкнутым сословием, чем раньше: только потомственные дворяне сохранили право владеть землями и жившими на них крепостными, дворяне личные этого права не имели. Вместе с тем дворянин теперь получил возможность начинать уже службу не с рядового или простого матроса, а с офицера, пройдя вновь открытую дворянскую военную школу — сухопутный шляхетский, или дворянский, корпус. Однако уклонявшихся от службы дворян по-прежнему сурово наказывали. Только в 1762 году был издан Петром Третьим «Указ о вольности дворянства», предоставлявший дворянам право служить или не служить по собственной охоте, но действие этого указа было на некоторое время приостановлено, и только по «Жалованной Грамоте» дворянству, данной императрицей Екатериной Второй в 1785 году, дворяне окончательно освобождались от обязательной службы. Этой «Жалованной Грамотой» дворянство признавалось первенствующим сословием в государстве и призывалось к широкому участию в местном управлении.

Постепенное освобождение дворянства от обязательной службы объясняется прежде всего тем, что во времена императрицы Екатерины не было нужды в таком числе подневольных служилых людей, как раньше. Уже имелось достаточно подготовленных людей, сведущих в разных делах военного и гражданского управления, да и сами дворяне теперь вполне сознавали необходимость службы государству без всякого со стороны его принуждения. Хотя служба дворянина стала необязательна, дворянство по-прежнему поставляло для армии офицеров; многие дворяне считали за честь для себя проливать кровь за Отечество и не смотрели на военную службу, как на тягостную повинность.

С другой стороны, за то время, когда дворяне бывали на всю жизнь оторваны службою от своих земель, имения их пришли в упадок; неумелые или своекорыстные управляющие разоряли и отсутствовавшего помещика, и его крестьян. Разорение дворянских имений и крестьян было для государства крайне невыгодно. И по этой причине дворяне были освобождены от постоянной обязательной службы. С этого времени многие из них могли сами управлять своими имениями. Кроме того, при императрице Екатерине на дворян смотрели, как на людей, которые на местах, в уездах, должны занимать, по выборам дворянских обществ, различные должности, как, например, должности предводителей, исправников, заседателей суда и т. п. Таковы были причины, делавшие полезным личное пребывание дворян в деревне.

Вполне понятно, что власть дворянина над крестьянином в это время стала значительно больше, чем прежде. По отношению к своим крестьянам помещики и раньше считались начальниками и судьями. Теперь, живя в деревне, они на деле получили большую власть над ними. Но в то время не без основания многие думали, что для самих крестьян лучше, если ими управляют дворяне, на землях которых они живут, а не случайные управляющие, ничем не связанные с крестьянством. Живя в деревне, помещик легко мог защитить своих крестьян и от обид и притеснений мелких приказных людей. Дворянин-помещик видел свою выгоду в том, чтобы крестьяне его не были разорены, так как его собственное благосостояние тесно связано было с благосостоянием крепостных крестьян: чем зажиточнее были крестьяне, тем исправнее они платили оброки. Конечно, не все помещики это сознавали, и бывали случаи, что, не понимая собственной выгоды, дворяне обращались со своими крепостными жестоко, требуя от них излишних оброков или тяжелой барщины; но такие случаи были не часты, и мы знаем из записок многих современников, что сами дворяне с величайшим презрением относились к таким своим собратьям.

Еще в 40-х годах XVIII века знатный и образованный помещик Татищев, первый начавший писать русскую историю, в своей духовной указал сыну правила хорошего управления имением и крепостными крестьянами. Он советовал сыну иметь в деревне образованного священника и дать ему безбедное пропитание, «чтобы он лучше прилежал к делам церкви». Затем он считал необходимым учить крестьянина грамоте, чтобы тот мог «через это назваться истинным человеком». Татищев идет еще дальше и советует своему сыну держать в деревнях своих еще доктора и снабдить деревни непременно банями и аптеками... Таковы были взгляды этого помещика на отношения дворянина к его крестьянам. Не забудем, что он писал это еще в царствование Елизаветы.

В царствование же императрицы Екатерины таких просвещенных людей, как Татищев, стало гораздо больше. В это время среди дворян появляются и такие люди, которые уже говорят о возможности уничтожить крепостное право. Во все царствование Екатерины идет обсуждение того, как приступить к облегчению участи крепостных. Сама императрица была убежденной противницей крепостного права. Она, особенно в начале царствования, мечтала освободить от крепостной зависимости. Сделатьэто она, однако, не могла, вопервых, потому, что не ветретила себе сочувствия среди многих своих приближенных, взгляды самой императрицы изменились после пугачевскоуральских казаков и много мятеж захватил значительную часть Поволжья и Урала.Те отвратительные жестокости, которые совершали шайки Пугачева, заставили императрицу думать, что простой русский народ еще не может обходиться без опеки и власти дворянина. Вот почему она, будучи противницей вообще крепостного права, не только не отменила его, а еще раздала многие казенные земли с жившими на них государственными крестьянами в частную собственность помещикам (особенно в южных и западных областях).

Пугачёв, беглый донской казак, объявил себя императорм Петром Третьим, якобы не умершим. К нему примкнула часть уральских казаков и много крепостных крестьян. Этот ужасный мятеж захватил значительную часть Поволжья и Урала. Те отвратительные жестокости, которые они совершали, заставили императрицу думать, что простой русский народ не может ещё обходится без власти дворянина, Вот почему она, будучи противницей крепостного права, не только не отменила его, а ещё раздала многие казённые земли с живщими на них государственными крестьянами в частную собственность помещикам (особенно в южных и западных областях).

Дела законодательства и управления

От Петра Великого до императрицы Екатерины Второй в деле законодательства и управления империей не произошло существенных изменений. Нельзя не отметить только некоторых мероприятий императрицы Екатерины. Установленная Петром рекрутская повинность была тягостна для населения, поэтому при Елизавете было повелено производить рекрутские наборы каждый год не со всего государства, а только с пятой его части. При этой же императрице началось генеральное (всеобщее) межевание земель, так как границы их были весьма спутаны и между владельцами происходили бесконечные споры и препирательства.

Гораздо большим оживлением отличалась законодательная деятельность при императрице Екатерине, прославившей свое долгое (1762—1796) царствование и блестящими победами, и мудрым, заботливым управлением.

Уже вскоре после вступления своего на престол она нашла, что одним из существенных недостатков русской жизни является устарелость законодательства: сборник законов, как мы знаем, был издан при царе Алексее Михайловиче, а жизнь с тех пор изменилась до неузнаваемости. Еще Петр Великий считал необходимым переработать и дополнить «Уложение» своего отца, но не успел этого сделать. Императрица Екатерина решила составить новое Уложение. Она читала множество сочинений знаменитых иностранных ученых о государственном устройстве и суде. Конечно, она хорошо понимала, что далеко не все то, что они писали, применимо к русской жизни.

Императрица находила, что законы должны быть согласованы с потребностями страны, с понятиями и обычаями народа. Для этого государыня решила обратиться к испытанной уже первыми царями из дома Романовых мере — созвать выборных от различных сословий государства для выработки нового Уложения. Это собрание выборных было названо «Комиссией для составления проекта нового Уложения». Комиссия должна была сообщить, прежде всего, правительству о нуждах и пожеланиях населения, а затем выработать проекты новых, лучших законов.

Она была открыта торжественно в 1767 году самой государыней в Москве, в Грановитой палате. Всех выборных депутатов собралось 567 человек: тут были представители от дворянства (от каждого уезда), купечества, государственных крестьян, а также оседлых инородцев. Всем депутатам был роздан «Наказ» императрицы. В этом наказе Екатерина указывала те общие правила, на основании которых должно быть составлено новое Уложение. Императрица особенно хотела внести в наше законодательство больше мягкости и уважения к человеку. Особенно казалось необходимым ей уничтожить пытки и предоставить дворянству и городскому сословию самоуправление.

Затем Комиссия разделилась на 19 отдельных комитетов, которые должны были заниматься различными отраслями законодательства. Вскоре, однако, в ней обнаружилось непонимание многими депутатами того, к чему они призваны, и, хотя депутаты относились к делу серьезно, работы их шли весьма медленно. Бывали случаи, что общее собрание, не кончив рассмотрения одного вопроса, переходило к другому. Дело, порученное Комиссии, было большое и сложное, и приобрести сноровку в нем не так было легко. Императрица перевела Комиссию в Петербург; однако она и в Петербурге за год не только не приступила к составлению нового Уложения, но даже не разработала ни одного его отдела. Быстрая во всяком деле государыня была этим недовольна. Между тем в 1768 году многие депутаты из дворян должны были отправиться на войну с турками. Екатерина объявила о закрытии общих собраний Комиссии. Но отдельные комитеты продолжали работу еще несколько лет.

Комиссия не составила Уложения, но зато она ознакомила государыню с нуждами страны. Сама Екатерина писала, что она «получила свет и сведения о всей Империи, с кем дело иметь, и о ком пещись должно». Теперь она могла действовать вполне сознательно и определенно.

Прежде всего она нашла необходимым изменить управление на местах — в губерниях. Жизнь показала, что управление такими огромными губерниями, которые были образованы при Петре Великом, весьма затруднительно. Екатерина разделила Россию на 50 губерний так, чтобы приблизительно в каждой губернии было одинаковое число жителей. В губерниях были образованы новые учреждения, из которых некоторые, как, например, губернские правления, казенные палаты и др., сохранились до наших дней. Это показывает, что мероприятия императрицы в области управления отличались большим знанием народной жизни. В губернском и уездном управлении, преобразованном Екатериной, наряду с назначенными правительством чиновниками, были и выборные от местного дворянства во главе с предводителями.

Новые губернские учреждения были распространены на всю Россию. Государыня ввела их и в Малороссии. В последней было уничтожено гетманство еще в самом начале царствования императрицы, а Малороссия, находясь под управлением особой Малороссийской коллегии, постепенно подготовлялась к введению в ней общерусских учреждений. Оно и произошло в 1782 году, и этот год можно считать годом окончательного слияния Малороссии с коренной Россией.

Не менее важны были заботы государыни о развитии городов: в этом отношении деятельность ее представляла собой прямое продолжение деятельности Петра Великого. Вместе с «Жалованной Грамотой» дворянству она дала «Жалованную Грамоту» и городам. Городское общество по этой грамоте делилось на купцов трех гильдий, ремесленников и посадских. Все постоянные жители города получали право выбирать через каждые три года городского голову и думу, которые ведали все городское хозяйство. Вместе с тем, покровительствуя особенно развитию торговли, императрица Екатерина давала купцам разные льготы. Между прочим, чтобы не отвлекать купцов на много лет от торговых дел, освободила их от рекрутской повинности, но за это они должны были уплачивать значительную денежную сумму.

Развитие русской торговли со времен Петра шло медленно, но верно: способствовало увеличению торговли уничтожение при Елизавете Петровне внутренних таможен в городах и на ярмарках. Значительно возросла и иностранная торговля: вывоз наш за границу увеличился уже по одному тому, что в царствование Екатерины были присоединены такие богатые области, как правобережная Украина, Новороссия и Крым.

Вместе с развитием торговли шло вперед и развитие промышленности. Важно отметить то обстоятельство, что теперь правительству уже не приходится действовать путем принуждения, как при Петре. Само население сознает громадную пользу фабрично-заводской промышленности. Под конец царствования Екатерины в России насчитывалось около 2 000 фабрик и заводов. Кроме фабрик и заводов, во второй половине XVIII века возникло так называемое кустарное производство. Во многих местностях России крестьяне у себя в деревнях начали изготовлять разные изделия, которые получили широкий сбыт.

Кроме забот о развитии промышленности и торговли правительству приходилось в то время принимать меры к заселению вновь приобретенных громадных земельных пространств на юге России. При Елизавете Петровне сюда в большом числе вызывались славяне, по преимуществу сербы, жившие на Балканском полуострове и страдавшие от турецкого ига, а также жившие в Австрии, где им тоже приходилось плохо: эти новые поселенцы были православными и по крови и языку людьми нам близкими; потом уже стали селиться у нас на юге и немецкие колонисты, которым отводили также незаселенные места по Волге, в Самарской и Саратовской губерниях.

Помимо вывоза из-за границы новых поселенцев Екатерина принимала и ряд других в высшей степени благодетельных мер для сохранения населения. В настоящее время трудно себе представить, какое громадное количество людей на Руси в то время умирало от оспы; эта страшная болезнь ежегодно уносила многие тысячи людей, а некоторых обезображивала на всю жизнь. В это время англичанин Дженнер открыл средство для борьбы с оспой; он стал делать прививки здоровым людям и тем предохранял их от заражения. Средство это, которое теперь распространено повсеместно, во время императрицы Екатерины считалось еще по невежеству очень многими весьма опасным. И вот сама императрица, чтобы показать пример своим подданным, первая велела привить оспу себе и всей своей семье. Поступок этот вызвал тогда всеобщее восхищение не только у нас в России, но и за границей.

Однако и помимо оспы свирепствовало на Руси множество всяких болезней. Чрезвычайно велика была детская смертность. Посещали Россию и разные губительные повальные болезни — особенно страшна была чума 1771 года, свирепствовавшая по всей России и вызвавшая в Москве бунт невежественной черни. Смертность достигала ужасающихся размеров главным образом потому, что население было лишено всякой врачебной помощи; докторов было мало, да и были они только в крупных городах. Императрица Екатерина обратила и на это большое внимание: для заведования всем врачебным делом в России была учреждена особая медицинская коллегия, в каждом уездном городе должны были быть два врача — один для города, другой для уезда — и аптека; губернаторы обязаны были побуждать городские общества открывать больницы, а также приюты для увечных и неизлечимо больных. При императрице же Екатерине получили дальнейшее развитие разного рода попечительные учреждения: так, для попечения о дворянских сиротах были учреждены дворянские опеки, а для сирот других сословий — сиротские суды. Во главе всех благотворительных заведений в каждой губернии был поставлен вновь образованный «приказ общественного призрения».

Ломоносов и русское просвещение

Заботы Великого Петра о просвещении не остались без ответа со стороны русского народа. Пророчество Великого царя о том, что явятся на Руси свои русские ученые, оправдалось: на заботы его о просвещении русский народ ответил Ломоносовым.

В 1711 году в то самое время, как Великий Петр находился в самом разгаре своей деятельности, в среде предприимчивых архангельских поморов родился первый великий русский ученый Михаил Васильевич Ломоносов. Он был сыном рыбака, проживавшего в Курострове, напротив города Холмогоры, на Северной Двине. Отец его не знал грамоты, но был человеком выдающимся среди своих односельчан: он первый среди поморов снарядил по-голландски оснащенное судно, галиот, и на нем совершал далекие поездки, не только по Белому морю, но и по океану — на Мурман и даже на Новую Землю. Когда Ломоносову минуло 10 лет, отец стал брать в свои поездки и его. Ко всему внимательно присматривался любознательный мальчик: величественная природа нашего севера производила на него глубокое, неотразимое впечатление. Такие дивные картины природы, как северные сияния, могучие ледяные горы Северного океана, рано стали наполнять его воображение и занимать его ум. Он начал искать объяснения этих удивительных явлений природы. Ломоносов рано для тогдашнего крестьянского мальчика научился грамоте от одного своего односельчанина и в 12 лет уже лучше всех односельчан читал в своей сельской церкви на клиросе.

Однако жизнь Ломоносова в родной деревне была не сладкой: мать он потерял очень рано, а мачех'а не любила его и особенно преследовала за любовь к книгам. Но •страстное желание учиться не давало ему покоя: он решил покинуть родную деревню и с согласия отца в 1730 году ушел в Москву. По дороге он остановился на несколько дней в Антониевом-Сийском монастыре, а затем с рыбным обозом поморов прибыл в Москву, где ему и удалось попасть в Славяно-греко-латинскую академию. Низшие классы при академии, соответствовавшие низшим классам теперешних средних школ, молодой помор прошел очень быстро — первые три в один год, несмотря на страшно бедственное свое положение. Сам он впоследствии писал об этом времени так: «Имея один алтын в день жалования, нельзя было иметь на пропитание в день больше, чем на денежку хлеба и на денежку квасу, прочее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет и наук не оставил». Не менее бедности удручали Ломоносова и насмешки его товарищей, которые говорили: «Смотри-ка, какой болван, лет в двадцать пришел латыни учиться».

Но все победил, все вынес одаренный от Бога необычайными способностями юноша. Его ненасытный ум уже не удовлетворялся теми сведениями, которые он получил в Московской академии, тем более что они ничего не давали ему для познания природы, а к этому он более всего стремился. Ломоносов уже готов был ехать священником-миссионером в Карелию, но неожиданно счастливые обстоятельства дали ему то, что он искал: в числе 12-ти лучших учеников академии он в 1735 году был послан в Петербург, в университет при Академии наук. Но здесь его ждала новая счастливая неожиданность: осенью того же 1735 года он уже плыл на корабле в Германию, посланный туда Академией наук для изучения физики и химии под руководством лучших немецких ученых. Давнишняя мечта Ломоносова исполнилась: он мог теперь изучать то, что его больше всего занимало. За границей Ломоносов пробыл несколько лет и с необычайным успехом изучал свои любимые науки. В годы заграничного пребывания выпало на долю его немало неприятностей и беспокойств всякого рода. Не поладив с профессорами, Ломоносов в 1740 году решил вернуться на Родину. Денег у него не было, и он принужден был путешествовать пешком. По дороге он был завербован в прусские солдаты. Вербовщикам понравился его рост и могучее телосложение. Тяжелая участь ожидала нашего ученого, но, к счастью, ему скоро удалось бежать. В 1741 году Ломоносов добрался до Петербурга; но его не назначили сразу профессором в Академию наук, а дали ему место помощника профессора, хотя в то время никто в Академии не мог сравняться с ним в знаниях. Тогда в Академии безраздельно господствовали немецкие ученые.

Восшествие на престол Елизаветы Петровны оказалось благодетельным и для русской науки: немцы потеряли прежнюю власть в Академии, и высочайшим указом в Д745 году Ломоносов, первый из русских, был назначен профессором Академии наук. Вместе с тем в это же время Ломоносов благодаря своим стихотворениям сделался лично известен императрице Елизавете и стал в весьма дружеские отношения к Ивану Ивановичу Шувалову, благороднейшему человеку и искреннейшему поборнику просвещения в России. Сильное покровительство, оказываемое* Ломоносову Шуваловым, давало ему возможность вести по временам из-за русской науки успешную борьбу с академическими немцами.

С того времени как Ломоносов сделался профессором химии в Академии, его научная деятельность не прекращалась уже ни на один день. Ломоносов работал в самых различных областях знания. Он производил многочисленные физические и химические опыты, иногда с опасностью для жизни; для этих опытов он придумывал особые приемы и благодаря им достигал таких успехов, каких другим тогдашним ученым не удавалось достигнуть. В своих книгах, посвященных изучению природы, он высказал много новых, никому до него не приходивших в голову мыслей. Некоторые его мысли были так смелы, что ученые того времени не решались следовать за ним. Эти мысли только в наше время вполне поняты и по достоинству оценены.

Беззаветная любовь к изучению природы соединялась у Ломоносова с глубокой верой в Бога и безграничной любовью к России, к русскому народу и государству. Он видел слабое развитие у нас многих отраслей науки и работал над ними, не щадя своих сил. Самый книжный русский язык многим обязан Ломоносову: он старался объединить в нем церковнославянское книжное слово с живой устной народной речью.

Поистине в области науки Ломоносов был такой же всеобъемлющий гений, как Петр Великий в области государственной.

Но Ломоносов велик не только тем, что сам был всеобъемлющим великим ученым, что некоторыми научными открытиями он далеко опередил свое время. Нет, он велик еще тем, что самые свои столь плодотворные занятия наукой готов был принести в жертву горячо любимой им Родине. Он часто отрывался от науки для того, чтобы написать, например, деловую записку «О размножении и сохранении Российского народа», многие мысли которой получили впоследствии осуществление при Екатерине. Исполняя просьбу Ломоносова, его друг И. И. Шувалов стал хлопотать о создании в Москве университета, который и был открыт в 1755 году. Это был первый настоящий университет в нашем Отечестве, так как университет при Академии наук был скорее простой школой, да и поставлен был плохо. Ломоносов советовал открыть высшее учебное заведение именно в Москве, как сердце России. Надежды Ломоносова и Шувалова вполне оправдались: Московский университет дал Отечеству впоследствии много замечательных людей. Ломоносов умер еще не старым человеком в 1765 году и погребен был в Петербурге, в Александро-Невской Лавре.

Такова была жизнь этого замечательного русского человека, который, выйдя из простой крестьянской семьи, занял почетное место среди великих людей нашего народа.

Вполне справедливо сказал о Ломоносове Пушкин:

Невод рыбак расстилал по берегу студеного моря.

Мальчик отцу помогал. «Отрок! Оставь рыбака!

Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы,

Будешь людей уловлять, будешь помощник царям».

Императрица Елизавета могла гордиться Ломоносовым, как славой своего царствования: но просвещение при ней еще не достигло того развития, которое оно получило при императрице Екатерине Второй. Будучи сама женщиной широко образованной, она считала первым своим делом распространение просвещения среди своего народа. Деятельным ее сотрудником в этой области был И. И. Бецкий, получивший образование за границей. И он и императрица находили, что нужно заботиться не только о приобретении знаний учащимися, но и о том, чтобы хорошо воспитать подрастающее поколение. Сделать это они думали в закрытых учебных заведениях, чтобы на детей не могло оказывать дурного влияния грубое и малообразованное общество, из которого они вышли. Для воспитания мальчиков существовало несколько кадетских корпусов, а для благородных девиц открыт Смольный институт. Тогда же рядом с ним было открыто особое училище для воспитания девушек купеческого и мещанского сословий. Устраивая учебные заведения для девиц, императрица показывала этим, что она считает необходимым образование и для женщин. Она хотела, чтобы в России были просвещенные и образованные матери, которые могли бы правильно воспитывать будущее поколение русских граждан.

Заслуживают внимания также человеколюбивые заботы императрицы и Бецкого о призрении детей, брошенных своими родителями на произвол судьбы. Для воспитания подкидышей и обучения их различным мастерствам и ремеслам были учреждены воспитательные дома в Петербурге и Москве.

Во вторую половину своего царствования государыня задумала широко распространить образование и вне столицы, открывая в губернских городах главные народные училища, а в уездных — малые. Первые из них были вроде теперешних гимназий, а вторые — вроде городских училищ. К концу царствования императрицы Екатерины было уже в России более 300 училищ.

Не менее плодотворно было покровительство русским писателям, которое оказывала императрица Екатерина. При ней литература наша очень оживилась: появились такие писатели, как Фонвизин и Державин. Сама императрица не раз бралась за перо и сочиняла комедии, где осмеивались недостатки современного ей общества. В том же духе работал и Фонвизин, написавший комедию «Недоросль». Вообще русский театр, возникший при Елизавете, в царствование Екатерины получил большое развитие и сделался не только местом для развлечений, но и средством исправления нравов. Императрица Екатерина, наконец, покровительствовала изучению родной русской истории. Она сама много ею занималась.

Просветительская деятельность самой императрицы, таких вельмож, как Бецкий, Шувалов и другие, привела к тому, что теперь дворяне, да и многие люди из других сословий, стремились сами к получению образования. Теперь не приходилось уже прибегать к тем насильственным мерам для насаждения образования, которые применялись при Петре Великом.

Просвещенная деятельность Великой государыни оставила в памяти потомства не меньший след, чем ее великие завоевания, о которых еще будет подробная речь.

«Память пышности двора твоего и великолепие праздников твоих, — писал впоследствии Бибиков, — со временем исчезнут, геройские подвиги храбрых твоих войск новыми нашего века победами затмятся: но дела благотворительницы и законодательницы России пребудут в сердцах в роды родов неизгладимыми и тверже запечатленными, нежели бы начертанные на величественных памятниках».

Присоединение Белоруссии, Волыни, Подолии и правобережной Украины

Забота о благоустройстве государства, о довольстве и счастье народа была в глазах императрицы Екатерины главною из ее царственных обязанностей. В молодости ей казалось даже, что хорошими законами можно вовсе истребить всякое зло и неправду, неразлучные с природой человека, создать «блаженство всех и каждого». К этому великом делу и лежало больше всего ее сердце.

Но положение России в Европе было тогда таково, что Екатерине с первых же лет своего царствования пришлось также уделять много сил и много внимания на достойную защиту прав и выгод России и русского народа перед иноземными государствами. Россия вызывала уже к себе страх и зависть, и вокруг нее сплеталась целая паутина ловких козней, имевших целью или подорвать могущество России, или использовать русскую силу на защиту чужих нужд и выгод. Всякая оплошность со стороны русских государственных людей грозила тяжелыми последствиями, которые, прежде всего, и отразились бы бедою на благосостоянии и жизни самого народа, о счастье которого так пеклась императрица.

Этими внешними делами, очень сложными, требовавшими больших знаний и тонкого ума, Екатерина занималась сама. Хорошим помощником ей был ее министр — образованный и умный граф Панин. В сношениях и переговорах с иностранными державами Екатерина всегда руководилась одним простым и ясным правилом: тратить средства России исключительно на те дела, которые могут принести самой России бесспорную пользу. Зато в таких делах она отстаивала пользу России, не поддаваясь ни просьбам, ни угрозам, с мужеством и упорством, приводившими в отчаяние иностранных послов.

Один раз английский посол, старавшийся заключить выгодный для англичан, но стеснительный для русских торговый договор, дошел до того, что стал на колени перед императрицей, умоляя ее уважить нужды и просьбы дружественного России английского народа. Все было напрасно: государыня не допускала даже малого стеснения своего народа.

Это твердое правило помогло императрице Екатерине с честью и пользой для России разобраться в важнейших событиях, надвинувшихся с первых же лет ее царствования.

На торжестве коронования императрицы приехавший из Польши Белорусский православный епископ Георгий Конисский обратился к ней сгорячей мольбой — защитить православное население Белоруссии от постоянных насилий со стороны католиков и униатов. Несмотря на все договоры с Россией и на многократные требования Русского правительства, православное население русских земель, бывших еще под властью Польши, терпело по-прежнему грубые обиды и притеснения, доходившие иногда до насильственного обращения в католичество или в унию.

Каждый год длинные списки таких обид и насилий присылались в Петербург. Упорное невнимание польского правительства к законным требованиям России было тем обиднее, что сама-то Польша без поддержки России не могла уже держаться. И в первые годы царствования Екатерины, как прежде, поляки продолжали докучать просьбами то о деньгах, то об оружии, то о военной поддержке для устройства своих внутренних дел.

Характер Екатерины не позволял ей мириться с таким положением вещей. Повторять в сотый раз бесплодные напоминания о старых договорах она не хотела и решила принять на этот раз крутые меры. Этого требовала не только защита русского населения в Польше, но и прямая польза Российской империи. Нельзя было допустить, чтобы Польша вышла из подчинения России, установившегося со времени Петра Первого: тогда она подпала бы под власть или влияние других соседних держав, которые через это стали бы более опасными для России.

Как раз в это время, в 1763 году, умер польский король Август Третий.

Опять началось, как в 1733 году, обычное в Польше междоусобие. Сильная партия, желавшая возвести на престол пана Станислава Понятовского, просила у Екатерины поддержки против вооруженных насилий, к которым прибегали противники. Императрица и воспользовалась этим случаем: она обещала свою поддержку Понятовскому с тем условием, что он и его сторонники, получив власть, установят новый закон, по которому православные подданные Польши наравне с католиками получат право участвовать в сейме и занимать всякие должности по государственной службе: тогда, конечно, всякие притеснения за веру стали бы немыслимы.

В силу этого соглашения с Понятовским казачьи полки были двинуты в Польшу, без труда разогнали отряды бунтовщиков, мешавших правильным выборам, и Станислав-Август был избран королем.

Однако и эта попытка — добиться справедливых прав для русского населения Польши — окончилась неудачей. Король Станислав, правда, предложил сейму издать закон о равноправии с католиками православных. Но сейм, состоявший исключительно из католиков, решительно отверг предложенный закон. Самого короля осыпали при этом грубой бранью; члены сейма размахивали обнаженными саблями, крича, что даже предложить такой закон может только изменник. Сильная ненависть поляков-католиков к иноверцам испугала и самого короля и его сторонников, раньше обещавших Екатерине добиться равноправия православным. Король донес императрице, что исполнить свое обещание он не может. Но шутить таким образом с Екатериной было опасно. Раз решив довести начатое важное дело до конца, она готова была идти и на крайние меры.

По ее призыву православное население русских областей Польши взялось за оружие и грозило восстанием, если ему не будут даны равные с католиками права. В г. Слуцке (ныне Минской губернии) собралось целое войско. Такой же вооруженный съезд собрали в Торне (ныне в Пруссии) польские лютеране, которым католики тоже не хотели давать прав. В Польше такие вооруженные съезды чем-либо недовольных шляхтичей, называвшиеся конфедерациями, издавна вошли в обычай и даже считались как бы дозволенными; такие удивительные порядки были в Польше. Екатерина обещала конфедератам вооруженную поддержку: казачьи полки стояли недалеко от Варшавы и в короткое время могли занять ее.

Угроза междоусобной войны и военного вмешательства России сломила, наконец, упрямство католиков — и сейм в 1768 году утвердил закон о равноправии с католиками православных и лютеран. Вместе с тем сейм заключил с Россией договор, дававший России право следить за порядком и соблюдением законов в Польше. Польское правительство уже сознавало, что оно не в силах поддержать в стране порядок. События очень скоро заставили вспомнить об этом договоре.

Поляки-католики, доходившие в своей ненависти к православным до изуверства, в свою очередь объявили вооруженную конфедерацию в г. Баре (ныне Подольской губернии), требуя отмены только что изданного закона о равноправии и низложения короля Станислава-Августа, которого они называли изменником и отступником от веры.

Конфедераты-католики сражались плохо, зато с беспощадной жестокостью мучили и убивали всякого православного, попавшего в их руки, жгли деревни и села, оставляя всюду за собой следы разрушения и трупы замученных и повешенных православных крестьян. Тогда крестьянское и казачье население польской Малороссии (Турция к этому времени вернула ее Польше), в свою очередь, подняло кровавое восстание против короля и против панов. По страшной силе и жестокости это восстание напоминало времена Хмельницкого: в г. Умани гайдамаки (так называли теперь восставших казаков) перерезали свыше 10 тысяч поляков и евреев, не щадя ни женщин, ни детей.

Страшное междоусобие охватило всю Польшу. Король, на которого восстание надвигалось с двух сторон, просил помощи у Екатерины, и императрица, согласно с договором 1768 года, снова двинула в Польшу свои войска. Гайдамаки немедля сложили оружие: они не хотели биться против войск православной императрицы. И прежде, начавши резню, они простодушно думали, что этой жестокостью делают угодное Екатерине. Но с конфедератами-поляками пришлось вести настоящую войну. В открытом поле конфедераты не могли устоять против регулярного войска, но они прятались небольшими партиями по лесам, делали быстрые набеги на русские отряды или мирные села, и эта мелкая, утомительная война затянулась надолго. Вожди конфедератов старались выиграть время, надеясь дождаться помощи от кого-нибудь из сильных врагов России. Особенно рассчитывали на Турцию. Послы конфедерации совместно с французским послом настойчиво убеждали турецких министров не дать России еще усилить свое влияние на польские дела.

Под влиянием этих наговоров Турция обратилась к Екатерине с дерзким требованием — отказаться от поддержки православных в Польше и вывести оттуда свои войска.

Екатерина избегала ненужных войн, но там, где этого требовали польза народа и честь государства, она не боялась принять вызов. Одновременно с польской смутой началась тяжелая турецкая война, затянувшаяся на 6 лет. Были минуты, когда Австрия также грозила России войной. Несмотря на все эти осложнения, русские войска в Польше продолжали упорную борьбу с конфедератами.

С большим трудом удалось, наконец, разогнать и переловить их шайки. Но король Станислав-Август в продолжение всей этой войны вел себя двулично и лицемерно: в душе сочувствуя конфедератам, он ни в чем не помогал нашим войскам, сражавшимся за него, а сам постоянно и настойчиво требовал от Екатерины, чтобы она отказалась от договора 1768 года о равноправии православных. Чем труднее приходилось России в тяжелой турецкой войне, тем настойчивее становились требования короля. В то же время он упорно отказывал во всяком, даже самом справедливом, требовании Екатерины в пограничных спорах, в жалобах на насилия над русскими подданными. Он даже заводил тайные переговоры с Францией и Австрией, прося у них помощи против России.

Екатерина, узнав об этих переговорах, предупредила короля, что считает его поведение равным объявлению войны.

В разгар польской смуты австрийцы, видя полное бессилие Польши, заняли своими войсками пограничные с Австрией польские земли. Вытеснить их оттуда можно было только войной. Но Екатерина, вынесшая уже по вине поляков тяжелую турецкую войну, не захотела снова из-за поляков проливать кровь своих солдат. Все средства были уже испробованы, чтобы добром добиться справедливых прав для православных подданных Польши. Король и шляхта ответили на миролюбие России явной враждой и попытками поднять против нее новых врагов, только бы не исполнить простых и законных требований императрицы. Все это давало Екатерине право отнестись к Польше, как к явному врагу. Без возражений предоставила она австрийцам занятые ими польские области; не мешала она также и своему постоянному союзнику — прусскому королю — присоединить к Пруссии часть польских владений; сама, в возмещение бесчисленных обид и убытков, причиненных России поляками, присоединила к России старинную русскую область — Восточную Белоруссию (теперешние Витебская и Могилевская губернии). В этом крае некогда, до присоединения его к Литве, княжили потомки Св. князя Владимира Равноапостольного. Мощи Св. княжны Евфросинии из его славного рода ныне почивают в древнем городе Белоруссии — Полоцке. Во время присоединения Восточной Белоруссии к Российской империи все сельское и городское население в ней было русское. Одна часть его была православной, а другая униатской по вере. Но лишь только белорусские униаты перешли под власть России, многие из них тотчас вернулись к православию.


Прусский король Фридрих откровенно признавался, что из трех держав, овладевших польскими областями, одна Россия имела на то нравственное право. Пруссия и Австрия, действительно, воспользовались слабостью Польши для захватов: пруссаки набросились на польско-славянские земли, а Австрия завладела даже русской по населению Галичиной — древним достоянием Русских князей. Этой Галиц-кой Русью с ее столицей Львовом, как и Русью Угорской и Русью Буко-винской, Австрия владеет и до сих пор. В этой родной нам зарубежной Руси до сих пор не удалось унии совсем загубить православную веру, как ни стремились к этому австрийцы, поляки и угры, или венгры.

Польский сейм, боясь навлечь на Польшу войну, послушно подписал в 1772 году договор об уступке России, Пруссии и Австрии занятых ими земель.

* * *

Обессиленная потерей обширных окраин Польша оказалась теперь в полном подчинении у России. Русский посол в Варшаве имел больше власти и значения, чем сам король. Кто хотел чего-нибудь добиться, обращался к нему или ехал со своею просьбой в Петербург. Но самой Польше от этого особенной беды не было. Даже враги России признавали, что под ее надзором Польша стала оправляться от бедствий и разорений многолетней смуты; в ней установился некоторый порядок в делах управления.

Но мир и на этот раз был непрочен. Пруссия и Австрия, опасаясь соединения двух сильных славянских народов, не жалели денег и старались через подкупленных агитаторов (подстрекателей) возбудить среди поляков озлобление и вражду к России. Их старания не остались бесплодны. Пока Россия была страшна, в Польше было тихо. Но в 1787 году началась у России новая тяжелая турецкая война. Ложные слухи о неудачах русских войск и ложная надежда на союз и помощь против России европейских держав внушили полякам мысль, что бояться России больше нечего. Миролюбие Екатерины, оставившей без внимания первые оскорбительные для России действия польского правительства, еще больше придало смелости полякам.

Сейм объявил уничтоженными все прежние договоры с Россией, искал союз против нее у Пруссии. На сейме во всеуслышанье с небывалой дерзостью поносили грубою бранью и Россию, и императрицу. Русским подданным нанесен был в Польше целый ряд тяжелых оскорблений; несколько высших православных духовных лиц, и в числе их единственный в Польше православный епископ Виктор, в 1789 году посажены были в крепость или брошены в тюрьму; суды не давали никакой защиты православным церквам, когда их грабили пьяные солдаты и чернь. Православное население правобережной Украины и Волыни опять, как в 1786 году, начинало волноваться. Ждали помощи от императрицы. Многие целыми семьями бежали за Русскую границу. Поляки боялись нового гайдамацкого восстания и стягивали на Украину войска. Чтобы предупредить восстание, иные предлагали опустошить весь край, как делывали поляки в старину.

Понятно, что на эти действия со стороны Русской императрицы мог быть один ответ: война.

В 1792 году русские войска снова вступили в Польшу. Православное население Украины встречало русские полки как своих избавителей, оказывая им всякую помощь: поляки же не могли добыть ни одного лазутчика. В густо населенной стране они не могли собрать сведений о передвижении целой русской армии; русским же генералам было известно всякое движение любого польского отряда. Среди самих поляков, по обычаю, нашлось немало врагов короля; они объявили конфедерацию и, вооруженные, примкнули к войскам императрицы.

Война длилась недолго. Польские войска, довольно многочисленные, но нестройные, своевольные и не привыкшие к бою, не проявили ни военного искусства, ни настоящего мужества, и бывали биты при всякой стычке с русскими. Надежда на помощь Пруссии не оправдалась: пруссаки добились уже своего — вызвали в Польше новую смуту и теперь сами вероломно захватили у обманутых ими поляков еще несколько богатых торговых городов.

После нескольких месяцев войны поляки запросили мира. Главные начальники двинутых против России войск бежали за границу. Король попытался унижением перед своими польскими врагами — конфедератами — и перед Екатериной купить прощение. Но Екатерина, никогда не тратившая даром крови своих солдат, продиктовала суровые условия мира: не желая дольше оставлять во власти польской неурядицы и насилий земли, бывшие некогда законным наследием Русских государей, императрица в 1793 году навсегда присоединила к Российской империи Минскую, Волынскую и Подольскую области и правобережную Украину. Эта Украина составила вместе с присоединенным к России еще при царе Алексее Михайловиче Киевом нынешнюю Киевскую губернию.

Приобретения, сделанные Екатериной в 1772 и 1793 годах, особенно дороги были для России тем, что это были не чужие земли, завоеванные лишь силой оружия: это были исконные русские области, отторгнутые в разное время врагами, а теперь вернувшиеся под ски петр Российских государей.

Чуждыми русскому народу в этих областях были только помещики-поляки да жившие в городах и местечках евреи, которым сюда и во все западнорусские области был открыт доступ поляками. Коренное же население этих земель — все крестьяне и большая часть мещан—было русское по крови и по языку: белорусы в Минской, Могилевской и Витебской областях, малороссы на Волыни, в Подолии и Киевской земле.

Когда императрица Екатерина посетила соединенные с Россией русские земли, епископ Конисский, по жалобе которого императрица и вступилась в 1763 году за православных подданных Польши, приветствовал ее в Могилеве замечательной по Малоросские крестьяне силе и красоте речью. В этой речи ярко выразилась всенародная радость белорусского населения, нашедшего, наконец, мир и свободу под властью православной императрицы. В память давно жданного воссоединения с Россией древних русских областей Екатерина велела выбить медаль с надписью на славянском языке: «Отторженная возвратих».

Турецкие войны

В тяжелых условиях началась для России война с Турцией — война, которой русские не искали и не ждали. Нужно было мужество Екатерины, чтобы с честью встретить неожиданное испытание. Война в Польше требовала значительных сил, поэтому против турок можно было двинуть лишь очень небольшое войско.

Но Екатерина, сама смелая и верившая в силу своего народа, не хотела ограничиться обороной: раз начав войну, она решила не только наказать турок за нападение, но и свести с ними старые счеты.

В ответ на объявление турками войны, русские войска начали наступление на подвластные Турции Дунайские княжества (теперешнюю Румынию).

Екатерина хотела попытаться поднять против Турции порабощенных ею христиан. Для этого решено было послать в Эгейское море, к берегам Турции, населенным преимущественно православными греками, наш Балтийский флот. Решение это было смелым: наши корабли, никогда не выходившие из Балтийского и Немецкого морей, не были приспособлены для такого дальнего и тяжелого плавания. Но Екатерина верила, что мужество и выносливость русских моряков преодолеют все трудности.

Обогнув всю Западную Европу по Атлантическому океану и Средиземному морю, с большим трудом и задержками, потеряв в дороге от бурь несколько кораблей, дошел наш флот до берегов Малой Азии, принадлежавших тогда, как и теперь, Турции.

Число кораблей было невелико: всего 9 крупных и 18 мелких; вдобавок корабли, сильно пострадавшие от долгого плавания, не имели возможности починить как следует свои повреждения; матросы были сильно истощены усталостью и болезнями. Несмотря ни на что, начальники флота — кн. Орлов и адмирал Спиридов смело искали боя. 23 мая 1770 года они встретили сильный турецкий флот, состоявший из 16 крупных и 60 мелких судов. Адмирал Спиридов первый начал битву нападением на турецкий адмиральский корабль. После сильной перестрелки турки, оробев, стали уходить. Их флот укрылся в Чесменской гавани. Ночью русские, наполнив четыре барки горючими веществами, зажгли их и направили в гавань, где скучились турецкие корабли. Одна из этих барок зажгла неприятельское судно, и пожар, перекидываясь с корабля на корабль, охватил скоро всю гавань, превратив ее в сплошное море огня. Взрывы следовали один за другим. К утру все было кончено. Одни обгорелые обломки плавали по поверхности залива. Кроме одного корабля, захваченного в плен, весь флот турецкий погиб в пламени. «Слава Богу и честь Русскому флоту! — доносил императрице Спиридов. — Весь неприятельский военный флот мы атаковали, разбили, разломали, сожгли, в небо пустили, потопили, в пепел обратили и оставили на том месте престрашное позорище!»

Надежда на восстание греков не оправдалась. Греки настолько привыкли бояться турок, что даже после истребления турецкого флота немногие только из них решились поднять оружие. Но все же геройский поход и славная Чесменская битва не прошли без пользы.

Чтобы не дать подняться восстанию, турки должны были стянуть на юг большие войска, ослабляя этим свою армию, действовавшую на Дунае. Правда, их силы в Румынии все-таки были велики: 100-тысячная крымская орда и около 150 тысяч турецкого войска. Но со времен Петра Великого русское войско по вооружению и военному искусству далеко превосходило турок, не говоря уже о татарах. При надлежащем обучении испытанная храбрость наших солдат делала их непобедимыми. Вдобавок командовал ими старый герой, поседевший в битвах, — генерал Румянцев. Солдаты любили его до обожания, называли его своим отцом и орлом.

Стремительным, смелым движением Румянцев напал сначала на крымских татар, потом на турок: те и другие были разбиты наголову. В битве с турками русские имели всего 17 тысяч человек против 150 тысяч врагов: тем славнее была эта блестящая победа.

После этого русские войска без боя заняли Крым, а затем во главе с Румянцевым двинулись на самый Константинополь. Флот Спиридова в то же время грозил столице Турции с моря. Турки должны были просить мира.

Екатерина поставила им очень суровые условия: турки должны были отказаться от власти над Румынией, Крымом и кубанскими татарами. Все понимали, что это значило: держаться самостоятельно эти слабые народы не могли и, отделенные от Турции, само собою должны были рано или поздно подчиниться России. Опять, как при императрице Анне Иоанновне, в наши дела с Турцией вмешались иностранные державы. Австрия грозила войной, если Россия не откажется от своих требований. Но запугать императрицу Екатерину было трудно. «Когда увидят, что угрозами ничего не выиграют, то остальное устроится само собою; а если увидят, что мы гонимся за миром, то получим мир дурной, — рассудила она и дала решительный ответ. — Надо, чтобы Австрия перестала постоянно грозить нам войной. Россия, подвергшись нападению, сумеет защищаться. Она не боится никого, а переговоры мы ведем с турками, а не с австрийцами, с которыми у нас нет войны».

После долгих переговоров она согласилась отказаться от освобождения Румынии; за остальные свои требования она готова была продолжать войну. Ее мужество и настойчивость увенчались успехом. В 1774 году заключен был славный мир в Кучук-Кайнарджи. Россия получила очень важные турецкие крепости — Кинбурн на берегу Черного моря (ныне Херсонская губерния) со всей степью от устьев Днепра до устьев Буга и Керчь-Еникале в восточной части Крымского полуострова, возле Керченского пролива, соединяющего Азовское море с Черным. Вдобавок Россия получила 4 с половиной миллиона рублей в возмещение военных издержек.

России представлено было право, которое имела она и по отношению к Польше: заступаться за православных подданных Турции. Крым и Кубанская земля объявлены независимыми от Турции. Русским торговым кораблям предоставлен свободный выход из Черного моря в другие моря через Константинопольский пролив.

Кучук-Кайнарджийский мир был для Турции страшным ударом. Всего тяжелее была туркам потеря Крыма: Крым дорог был им в военном и торговом отношениях; многие вельможи и богатые купцы имели на южном берегу Крыма усадьбы и дворцы, куда приезжали отдыхать среди роскошной природы этого благословенного края.

Тяжело было отделение от Турции и крымским татарам: без поддержки турок они не могли делать набеги на русские земли и добывать пленных, которые продавались ими по высоким ценам. «Обстоятельство это, — говорит один современник-татарин, — повергло и дворянство наше, и простой народ в большое огорчение».

Упала также и торговля, запустели многие города. Феодосия (на южном берегу Крыма) считалась прежде вторым Константинополем по богатству и роскоши: на всех площадях шумели фонтаны, в кофейнях толпились купцы, наехавшие чуть не с половины Азии; рабы и рабыни из пленных христиан толпами продавались на рынках. С уходом турок Феодосия превратилась в тихий захолустный городок с одним туземным населением.

Крымские татары — народ бедный, дикий и мало развитой — не могли сами поддержать ни промыслов, ни торговли. Не умели они поддержать без чужой помощи и порядок в управлении страной. Немедленно начались раздоры и усобицы. Сильным ударом для ханства было почти поголовное выселение христиан из Крыма в пределы России, в окрестности Азова. Хан Шагин-Гирей попробовал было ввести в Крыму европейские порядки, но мусульманское духовенство, видя в этом отступление от веры отцов, взбунтовало против него народ.

Ханские дворцы были разграблены чернью, а сам хан принужден был бежать в горы. Не имея сил водворить порядок, он обратился к императрице Екатерине с просьбой присоединить мятежный Крым к России, а ему дать какое-нибудь убежище.

Екатерина, внимательно следившая за смутой в Крыму, без колебаний двинула туда свои войска. Если кто из татар и был недоволен водворением новой власти, то не смел подумать о сопротивлении. Крым занят был без одного выстрела. 9 апреля 1783 года объявлено было, во всеобщее сведение, о присоединении его к России. Вместе с Крымом присоединена была к России область кубанских татар, которая с течением времени стала местом поселения войска черноморских или кубанских казаков.

Выгоды этого приобретения для России были неоценимы. Екатерине удалось и здесь достигнуть заветной цели, к которой уже три века стремились русские государи: завоевать для России ее южные черноземные степи, самой природой предназначенные для народа-пахаря. Со времени Михаила Федоровича русское население далеко продвинулось на юг, заняв нынешние Воронежскую, Курскую, Харьковскую и Полтавскую губернии. Но население этих южных земель до 1783 года жило по-прежнему под страхом татарского набега со степи: все мужчины поголовно записаны были в казачьи или гусарские полки и одновременно с крестьянским своим делом должны были собираться по нужде и на защиту степной границы.

При Анне Иоанновне укрепленная сторожевая линия между Днепром и Донцом шла по южной границе Полтавской и Харьковской губерний. Нынешняя Екатеринославская губерния и северная часть Херсонской считались уже русскими, но селиться там было невозможно, так как степная граница к югу от них не была защищена. Во время турецкой войны при Екатерине между Днепром и Донцом проведена была новая линия укреплений — по южной границе теперешней Екатеринославской губернии.

Теперь с занятием Крыма не только открывались для русского земледельческого населения плодородные степи нынешних Херсонской и Таврической губерний, но и для населения прежней южной окраины русской начиналась новая, мирная и безопасная жизнь. Теперь уже нечего было бояться татарского набега, смерти или горькой неволи. Укрепленные степные линии стали не нужны. Вместо них Черное море омывало и охраняло южную границу России.

Вновь занятый край (Екатеринославская, Херсонская, Таврическая губернии) объединен был под названием Новороссии, и управление им Екатерина поручила главному своему советнику и сотруднику князю Потемкину.

Умный и деятельный наместник не жалел трудов и усилий. По его призыву на новые земли толпами повалили переселенцы — и бродячие, вольные люди, и беглые крестьяне; переводились сюда тысячами и крепостные; шли поселенцы и из Крыма, и из-за границы — немцы, славяне. Потемкин всеми мерами поддерживал разведение садов, виноделие, овцеводство, шелководство; сам выписывал для поселенцев хороший скот для развода, виноградные лозы, плодовые деревья. В удобных местах строились новые города. Со сказочной быстротой выросли в безлюдной дотоле степи Екатеринослав, Херсон, Николаев, в Крыму — Севастополь; в Николаеве и Севастополе в несколько лет успели выстроить довольно сильный военный флот. В Крыму снова расцвели и промыслы, и торговля, заглохшие было с уходом турок.

В 1786 году императрица пожелала сама познакомиться со своими новыми владениями. Ее путешествие отличалось торжественностью и блеском, достойными государыни великого народа после блестящих побед.

В то время как последний крымский хан доживал свои дни в Калуге, Бахчисарай — бывший триста лет столицей страшного для России разбойничьего Крыма — увидел в своих стенах милостивую и грозную победительницу — Великую Екатерину, окруженную блестящей свитой.

Два европейских государя — польский король и император Австрии — выезжали ей навстречу.

Из богатого и благословенного, но совершенно дотоль пустынного края, к которому так давно тянулся русский народ, словно волшебством вырастала действительно Новая Россия. За какие-нибудь двадцать лет население Новороссии возросло с 50 тысяч до 700 тысяч, и еще богатый запас свободных земель ждал новых переселенцев. Теперь эти земли кормят уже 6 миллионов народу, а при более совершенной обработке земли и улучшенном ведении хозяйства будут кормить в десять раз больше.

Но все неоценимые приобретения, сделанные Екатериной, надо было еще укрепить за Россией. Было ясно, что Турция без новой войны не помирится с присоединением Крыма к России. Видя неизбежность этой войны, Екатерина заботливо готовилась к ней. Австрию, бывшую еще недавно во вражде с Россией, она сумела привлечь к союзу, и в 1787 году, когда началась новая турецкая война, австрийские войска действовали совместно с нашими против турок.

Вторая турецкая война Екатерины (1787—1791), как и первая, ознаменована была блестящими успехами русского оружия. Главным героем ее явился знаменитый Суворов — один из самых прославленных полководцев, каких когда-либо видел мир.

Александр Васильевич Суворов был родом из небогатой дворянской семьи. С детских лет увлекался он рассказами о военном деле и о подвигах замечательных полководцев всех времен. Пятнадцати лет по собственному желанию вступил в военную службу простым солдатом, что в ту пору уже было редкстью для дворянина. Девять лет он был солдатом и только 24-х лет от роду получил первый офицерский чин. В войнах времен императрицы Елизаветы он выдвинулся, несмотря на скромный чин, как замечательный офицер: имя подполковника Суворова знали в армии, знали больше, чем имена многих крупных генералов.

Повышаясь в чинах, он все больше и больше мог показать свои редкие военные дарования. Никто не мог сравниться с Суворовым в умении говорить с солдатами, ободрить усталых или оробевших метким словом или шутливой прибауткой, на которые он был мастер. А больше всего одушевлял он войска своим примером, разделяя с солдатами все тягости и лишения походной жизни и опасности в битве. От природы хилый и слабый, он умел так закалить свое тело, что не боялся ни усталости, ни простуды, зимою делал походы в одном суконном плаще, ел с солдатами из котла. Зато под его начальством солдаты поражали всех своей неслыханной выносливостью: переходы по 70 верст в день, хотя бы в распутицу и непогоду, были для них обычным делом. И нередко случалось Суворову после такого перехода вести солдат без отдыха в бой.

А в сражении суворовские полки проявляли мужество и стойкость, поразительные даже для русского солдата. Это были какие-то сказочные богатыри — «чудо-богатыри», как называл их сам Суворов. За 30 лет своей боевой жизни он ни разу не скомандовал своим чудо-богатырям отступления и ни разу не был разбит.

В царствование Екатерины Второй Суворов принимал участие во всех военных действиях против поляков, турок, бунтующих башкирцев. «Известно, — говорил он, — я и в Камчатку и в Японь готов, если на то Высочайшая воля».

Но настоящей славой не только на Родине, но и по всей Европе покрыли его подвиги во время второй турецкой войны.

Главными русскими силами, двинутыми против турок, начальствовал в эту войну князь Потемкин, наместник Новороссии. Умный и способный правитель, он оказался посредственным полководцем: его стотысячная армия действовала вяло и нерешительно, а сам Потемкин от первых неудач так падал духом, что предлагал императрице просить мира. Екатерина со спокойным мужеством приказала продолжать войну. «Прошу ободриться и подумать, что добрый дух и неудачу поправить может, — писала она Потемкину. — Пишу это все тебе, другу, воспитаннику моему и ученику».

Суворов тем временем начальствовал особой небольшой армией на Дунае; против него надвигались главные силы турок. Суворову приходилось действовать в союзе с австрийцами, двинувшими в Румынию свои войска. Неслыханно быстрым переходом Суворов подоспел на помощь австрийцам, которые призывали его отчаянными посланиями: на их 18-тысячный отряд наступало целое турецкое войско — 50 тысяч, а за ними двигались и другие 50 тысяч. «Жаль, что они не все вместе, лучше было бы покончить с ними разом», — спокойно сказал Суворов и приказал идти в атаку. Русских было у него всего 7 тысяч. Ученый австрийский полководец считал безумием нападать на вдвое сильнейшего врага. Но Суворов знал, что делает.

Австрийцы, по выражению Суворова, приобрели к тому времени неискоренимую привычку быть битыми. Но под его командой даже австрийские солдаты проявили необычную для них стойкость и мужество. Турки были разбиты. Император Австрии вне себя от радости осыпал Суворова почетными наградами. Немного спустя Суворов нанес туркам еще более страшное поражение у Рымника: из 100 тысяч турок только 15 отступили, не бросив оружия. После этих блестящих побед успех всюду стал переходить на сторону русских.

Несмотря на то, положение России было стесненное. Одновременно с войной против турок России пришлось вести войну и со шведами. В Польше началась новая смута, требовавшая также вооруженных действий. Австрия опять, как при Петре Великом, отстала от союза и заключила с Турцией мир. Англия и Пруссия вели переговоры о вооруженном союзе с Польшей против России. Турки, надеясь на эти затруднения, с упорством отказывались от мира. Надо было напугать их движением на Константинополь. Но дорогу на Константинополь заслоняла сильнейшая крепость Измаил, стоявшая в устье Дуная. Не взяв ее, нельзя было двинуться вперед.

В октябре и ноябре 1790 года около 30 тысяч русского войска стояло под стенами Измаила, но из этой осады не могло ничего выйти: сильнейшая крепость, вооруженная тремя сотнями пушек, имела в свои стенах 42 тысячи отличного войска и могла считать себя вполне неприступной. О приступе наши генералы не решались и подумать. Обстреливать крепость не могли за недостатком пороха и ядер. Солдаты, страдая от мокрой осенней погоды, голодали, болели и совсем упали духом.

В конце ноября началось отступление. Но не успели еще все войска отойти от Измаила, как получено было приказание вернуться и вновь занять покинутые позиции: начальником осадного корпуса назначен был Суворов.

2 декабря он подъехал к русскому лагерю без всякой свиты, в сопровождении одного казака, который вез в узелке все походное имущество генерала. При появлении любимого вождя солдаты точно переродились. Усталость и уныние сменились общим ликованием и подъемом духа. Все знали, что Суворов не любит долго смотреть на осажденную крепость. «Одним смотрением крепости не возьмешь», — говорил он.

Неделю спустя Суворов созвал совет старших начальников и сообщил им свое решение — взять крепость приступом или погибнуть всем под ее стенами. Атаман Донского казачьего войска Платов первый громко крикнул: «Приступ!» Все единогласно высказались за то же: под начальством Суворова собирались всегда испытанные храбрецы. Многие из них впоследствии сами были прославленными полководцами.

Начальнику крепости Суворов послал короткое извещение: «Я с войсками прибыл сюда. 24 часа на размышление — и воля; первые мои выстрелы — уже неволя; штурм — смерть». Из крепости получен был ответ: «Скорее небо обрушится на землю, чем сдастся Измаил».

В ночь с 10 на 11 декабря войска шестью колоннами выступили из лагеря к стенам крепости. Скоро наступление было замечено. От непрерывной стрельбы, точно огненной нитью, засветились валы и стены Измаила. Опытные воины сознавались, что никогда не случалось им испытать такого адского огня. С жестокими потерями дошли русские до укреплений и стали заваливать вязанками хворосту глубокие крепостные рвы. Непрерывная пальба со стен так и косила ряды нападавших. В одном полку перебиты были все офицеры, и полковой священник с крестом стал во главе полка. Под градом пуль, среди грохота несмолкавшей пальбы русские лезли на валы Измаила с непоколебимым упорством. Суворов, следя за ходом приступа, распоряжался движением отрядов. Но многим солдатам в пылу одушевления казалось, что они видят любимого вождя перед собой: его видели одновременно во многих местах.

К рассвету солдатские и казачьи отряды стали уже с разных концов врываться в крепость. Турки резались с редким ожесточением. Жестоким и кровавым боем, шаг за шагом продвигались наши вперед. К 8 часам утра все было кончено: из 42 тысяч турецкого гарнизона спасся один человек, который и принес на родину известие о страшном ударе, разразившемся над Турцией.

Впечатление было потрясающе по неожиданности. Никто ни в Турции, ни в Европе не допускал и мысли, чтобы сильная крепость, защищенная высокими стенами, вооруженная отличной артиллерией, могла пасть перед войском, значительно более слабым численно, чем защищавший ее гарнизон. Сам Суворов, осматривая утром валы и стены взятой крепости, сознавался, что отважиться на приступ Измаила можно только один раз в жизни. В Константинополе народ, взволнованный этим беспримерным поражением, поднял бунт. Пруссия и Англия немедленно отказались от мысли выступить против такого противника, каким показала себя Россия.

Этим богатырским ударом закончилась война. Пораженная Турция поспешила заключить мир, который и был подписан в Яссах (1791). Цель России была достигнута: весь северный берег Черного моря, Крым и новороссийские степи отданы были ей в вечное и бесспорное владение. Черное море, к которому были направлены первые походы Петра Великого, стало, наконец, в значительной части нашим морем. Еще при жизни Екатерины Великой на месте убогого турецкого поселка Гаджибея заложена была Одесса, которой суждено было вскоре затмить все более старые черноморские гавани.

Конец Польши

Завоевание Новороссии и возвращение от Польши старых русских областей дали России то, к чему издавна стремились русский народ и его державные вожди. Теперь Россия могла отдохнуть от утомительных войн. Но последние годы славного царствования Екатерины были смущены еще одной кровавой бурей: в 1794 году поднялось новое восстание в Польше.

Несчастья и позор, постигшие Польшу в последние 30 лет, во многих из поляков разбудили угасшее чувство любви к родине и вызвали стремление вернуть ей былое могущество и свободу. Во главе заговора стал человек смелый и горячо любивший свой народ — Костюшко. Восстание началось зверскими поступками, навлекшими на Польшу вполне заслуженную грозу. В четверг на Страстной неделе 1794 года в Варшаве заговорщики набросились внезапно на отряды русских солдат, расставленные по городу далеко один от другого, — и началась неслыханная по жестокости резня. В одной церкви перебито было 500 солдат, подходивших безоружными к причастию. Опьяненная от крови толпа разграбила арсенал; из всех окон, с крыш шла непрерывная пальба по русским, когда те проходили по улицам или выбегали из домов. Ни один гонец не мог проехать по улицам — толпа захватывала всех, кто был в русском мундире, и забивала насмерть. Королевские войска приняли участие в этой отвратительной резне. Сам король не имел смелости ни стать во главе восстания, ни принять меры против него. Кончились тем, что остатки русского войска принуждены были покинуть Варшаву.

Почти одновременно с Варшавой восстание вспыхнуло и в столице Литвы — Вильне. В пасхальную ночь заговорщики бросились на квартиры русских офицеров и многих перебили. Уцелевший полковник Тучков собрал вокруг себя солдат и ввиду большого превосходства в силах неприятеля отступил в Гродну.

Руководители мятежа рассылали по всей стране воззвания, обещали крестьянам свободу, иноверцам — полное равноправие и защиту законов; пытались вызвать восстание и в бывших польских землях, отошедших в 1772 и 1793 годах к Австрии, Пруссии и России. Но попытки раздуть этот мятеж во всенародное восстание не имели успеха: исправлять старые законы было уже поздно, а обещаниям никто не верил.

Военные способности Костюшко и одушевление, с каким многие из восставших сражались, доставили полякам на первых порах несколько успехов в стычках с небольшими русскими отрядами. Русские генералы, действуя недружно и нерешительно, за пять месяцев войны не успели сделать ничего важного. Пруссаки и австрийцы, которым тоже грозило польское восстание, придвинули свои войска к границам, но от настоящей войны уклонялись, предоставляя ее русским. Так тянулось до августа, когда императрица, недовольная медленным ходом дел, отправила в Польшу Суворова.

Его появление, как всегда, совершенно изменило ход войны. Быстрыми и решительными переходами Суворов двинулся прямо на Варшаву, стягивая к себе по пути действовавшие порознь русские отряды. Костюшко, сбитый с толку невиданной быстротой суворовских передвижений, попробовал поправить дело смелым нападением на отряд генерала Ферзена, но эта смелость кончилась для него бедой: его войско бежало, а сам он, раненный, взят в плен казаками. Видя бегство своих и свой неминуемый плен, Костюшко бросил саблю и падая с коня, сказал с отчаянием: «Конец Польше».

Польше, действительно, приходил конец. Уже в начале октября Суворов подступил к Варшаве. Предместье города — Прага — было сильно укреплено и защищалось тридцатью тысячами войска, столько же, сколько имел Суворов. Но для чудо-богатырей, видевших валы и стены Измаила, укрепления Праги были не страшны. После кровопролитного приступа, длившегося целый день, Прага была взята. Поляки защищались с таким ожесточением, что из 30 тысяч их легло в битве 23, только 7 тысяч положили оружие.

В Варшаве господствовал неописуемый ужас. О защите никто не думал. Войска поспешно отступали из города. Население спешило отправить к Суворову послов с мольбой о мире.

Суворов, грозный и беспощадный во время сражения, умел щадить врагов, просящих милости. Он дал послам скорый и благожелательный ответ. Русские полки с распущенными знаменами и с музыкой вступили торжественно в смирившийся город. Несмотря на озлобление, какое питали солдаты к варшавянам, недавно резавшим их безоружных братьев-русских, строгая суворовская дисциплина не допустила никаких враждебных действий или насилий. Русские войска охраняли порядок и спокойствие в городе лучше, чем умело это делать само польское правительство.

Месяц спустя, когда Суворов уезжал из Варшавы, город поднес ему золотую табакерку с надписью: «Варшава своему избавителю». Еще раньше Варшавы взята была приступом русскими войсками Вильна.

Императрица не могла пощадить мятежного государства, из которого каждый год выходили смуты и потрясения, требовавшие денег и крови. Да и сама Польша страдала от этих потрясений не меньше, чем ее соседи. Несчастная страна была совершенно опустошена вечной неурядицей и войной. Поля оставались необработанными, народу грозил голод.

Императрица и в этом случае нашла в себе силу кончить дело раз навсегда решительным ударом. Мятежная Польша перестала существовать. Австрийцы и пруссаки поделили между собою чисто польские области: первым достались земли со старой столицей Польши — Краковом, вторым — земли с новой ее столицей Варшавой. К России отошли земли бывшего великого княжества Литовского — нынешняя Виленская, Ковенская и Гродненская губернии (последняя без Белостокского округа), и герцогство Курляндское. Из этих земель только в Ковенской губернии да в небольшой западной части Виленской живет коренное литовское население (из всех европейских народов наиболее родственное славянам). Во всей остальной части Виленской губернии и в Гродненской губернии живут русские (белорусы, а на юге Гродненской губернии — малороссы). В городе Гродно до сих пор уцелели остатки каменной православной церкви (на Коложе), построенной Русскими князьями еще до татарского завоевания Руси, более семисот лет тому назад. Но ко времени присоединения к России русское население всех этих мест сплошь было уже униатским, частью же и католическим. Только кое-где уцелели слабые остатки исконного тут православия. В самой Вильне была только одна православная церковь (в Свято-Духовом монастыре), тогда как четыреста лет перед этим, во время соединения Литвы с Польшей в Вильне было до пятнадцати православных храмов. Уцелела одна православная церковь и в г. Брест — в том самом Бресте, в котором за двести лет перед этим провозглашена была пресловутая церковная уния: в этой церкви, в бедном Симеоновском монастыре, почивали мощи Преподобного Афанасия, игумена Брестского, принявшего в 1648 году смерть от руки католиков и униатов.

Падением Польши закончилась великая борьба, начавшаяся еще при государях Рюрикова дома и тянувшаяся три столетия. Борьба эта была великим народным делом. Западная Русь, страдая под иноземной властью, познала самую тяжелую беду, какая может постичь народ: потерю своего Отечества. Стремление выйти из этой беды, говорить свободно на родном языке и исповедовать свободно веру отцов — было общим и глубоким в сердцах русского населения, подвластного Польше. «Волим под Царя восточного, православного», — кричала в 1654 году на Переяславской раде казачья громада. С этого началось великое народное движение. Оружие царских войск поднялось в этой борьбе на поддержку дела, на которое двинулся сам народ, не щадя ни своей, ни вражьей крови. Первые успехи в этой борьбе выпали на долю царя Алексея Михайловича. Сто лет спустя умом и твердостью Великой императрицы почти закончено было великое дело освобождения и объединения русского народа.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://historic.ru/