Суды по государственным преступлениям в 1717-1729 гг. Несостоявшаяся реорганизация 1724 г.
Окончательно установившийся к 1696 г. круг ведения Преображенского приказа почти не менялся затем на протяжении последующей четверти века. Как явствует из доныне не вводившегося в научный оборот доношения Преображенского приказа Сенату от 18 сентября 1717 г., в год начала судебной реформы в компетенцию приказа как органа правосудия входили «величия дела, которые касаютца о его царского величества здравии и о высокомонаршей чести и о бунте и о измене, да всяким правом два полка от лейб-гвардии…». Иными словами, Преображенский приказ по-прежнему осуществлял разбирательство, во-первых, дел по государственным преступлениям, а во-вторых, уголовных и гражданских дел, касавшихся военнослужащих гвардейских полков.
Примечательно, что, приступая к проведению судебных преобразований, Петр I испытал очевидные колебания относительно дальнейшей подсудности строевых гвардейцев. Об этом свидетельствует тот факт, что в п.2 поданного царю в начале декабря 1717 г. доклада о делах Преображенского и Семеновского полков был поставлен вопрос, под чьей юрисдикцией будут впредь находиться солдаты и офицеры гвардии (причем отмечалось, что пребыванием под юрисдикцией Преображенского приказа гвардейцы «были доволны»). В конце концов, Петр I решил оставить военнослужащих-гвардейцев в подсудности Преображенского приказа, о чем указал в резолюции, наложенной на доклад 5 декабря 1717 г.
Достойно упоминания, что в условиях 1710-х гг. Преображенский приказ сохранил не только прежнюю компетенцию, но и особый иерархический статус, заключавшийся в отмеченном выше подчинении непосредственно монарху. Весьма показательно, что, как установила Н.Б. Голикова, ведомство из села Преображенского упорно отказывалось предоставлять какую-либо информацию и выдавать дела даже по запросам Правительствующего Сената. Неудивительно, что Преображенский приказ далеко не сразу сумел отладить взаимодействие и с реформированными органами правосудия.
Исстари привыкший к особому статусу приказ игнорировал поначалу саму Юстиц-коллегию. 16 июля 1719 г. коллегия оказалась вынуждена направить царю доклад с жалобой на принявшие массовый характер самоуправные действия Преображенского приказа. 5 сентября 1719 г.А. А. Матвеев (уже единолично) обратился к Петру 1 с повторным докладом на эту тему, выдвинув предложение издать специальный указ, в котором разграничивалась бы компетенция Преображенского приказа и Юстиц-коллегии в делах, не касавшихся составов государственных преступлений.
Однако ни в 1719 г., ни в 1720 г., ни в 1721 г. предлагавшийся А.А. Матвеевым указ не появился (хотя, возможно, что какие-то указания на этот счет были даны монархом руководству Преображенского приказа в устной форме). Но в начале 1722 г. Петр I собственноручно записал для памяти: «Определить, каким делам быть в Преображенском приказы. Реализация означенного высочайшего замысла не затянулась.
Уже 29 апреля 1722 г. Петр I подписал закон, в котором впервые детально регламентировался круг ведения приказа в судебной сфере. В ст.1 и 2 названного закона (не рассматривавшегося до сих пор в историко-правовой литературе) подтверждались как традиционные полномочия Преображенского приказа по разбирательству дел по государственным преступлениям, так и аналогично традиционные полномочия по рассмотрению судебных дел, касавшихся военнослужащих гвардии. При этом в ст.2 указа оговаривалось, что дела по искам самих гвардейцев должны были рассматриваться теми судебными органами, под юрисдикцией которых находились ответчики.
Согласно ст.3 закона от 29 апреля 1722 г., к ведению Преображенского приказа были дополнительно отнесены дела о „великих убийствах“ и „городских разбоях“, совершенных в Москве и Санкт-Петербурге во время пребывания там императора. Завершало ст.3 категорическое предписание никаких дел иного характера в судебное производство приказа более не принимать, чтобы „тем конфузии не зделать положенному регламенту“ (то есть не нарушать функционирование реформированной судебной системы).
Издание закона от 29 апреля 1722 г., казалось, незыблемо упрочило положение Преображенского приказа в государственном механизме Российской империи. Однако вскоре грянули события, едва не оказавшиеся для приказа роковыми. В начале 1723 г., впервые за историю могущественного ведомства из села Преображенского, оба многолетних руководителя его аппарата — дьяки Я.В. Былинский и В.Н. Нестеров — попали под суд по обвинению в преступлениях против интересов службы и против правосудия.
Еще не привлекавшее внимания исследователей дело Преображенских дьяков завязалось в первых числах февраля 1723 г. Уже 12 февраля 1723 г. Петр I указал, чтобы канцелярские и технические служащие Преображенского приказа объявили бы, что им известно о криминальных деяниях своих начальников (»какие ведают [за ними] … противные указом дела, обиды и народное грабленые и взятки").15 февраля 1723 г. император поручил разбирательство дела «дьяков Преображенских» Вышнему суду (непосредственно расследованием названного дела занялась Розыскная контора суда). В середине февраля Я.В. Былинского и В.Н. Нестерова взяли под стражу. В ходе следствия было вскрыто множество эпизодов преступной деятельности дьяков (особенно по фальсификации уголовных дел).
Впрочем, 1723 год особенных перемен в положение ведомства из села Преображенского не принес. В этом отношении показательна реакция Петра I на доклад Главного магистрата, в котором содержалось, в частности, предложение изъять из подсудности Преображенского приказа городское население. Как уже упоминалось выше, 27 сентября 1723 г. в качестве высочайшей резолюции на этот пункт доклада была приведена копия закона от 29 апреля 1722 г.
Примечательно, что в том же 1723 г. находившийся с особыми поручениями Петра I на Урале генерал-майор В.И. Геннин предложил учредить представительство Преображенского приказа в Сибирской губернии. В письме императору от 22 октября 1723 г. Вилим Геннин высказал просьбу, чтобы для разбирательства дел по государственным преступлениям прислать «ис Преображенска офицера… кому изволишь верить», который «в Сибири бы жил». В направленном два дня спустя письме к главе приказа И.Ф. Ромодановскому генерал-майор изложил соображения на этот счет более подробно.
По мысли В.И. Геннина, командированный в Тобольск уполномоченный Преображенского приказа производил бы — совместно с губернатором или вице-губернатором — разбирательство дел по «слову и делу», возбуждавшимся на территории Сибири. При этом по «малым делам» проектируемое сибирское представительство приказа осуществляло бы судопроизводство в полном объеме, а в остальных случаях — ограничивалось бы досудебным рассмотрением дела, результаты которого докладывались затем в Преображенский приказ. Однако, несмотря на серьезную обоснованность, данное предложение Вилима Геннина не нашло поддержки ни в Преображенском приказе, ни у Петра I.
Что бы там ни было, разоблачение Я.В. Былинского и В.Н. Нестерова явилось для императора очевидным поводом задуматься о дальнейшей судьбе Преображенского приказа, тем более что старинное ведомство совершенно не вписывалось в перестроенный по шведским образцам государственный аппарат России начала 1720-х гг. О направлении размышлений законодателя на этот счет можно судить по утвержденной Уложенной комиссией в сентябре-октябре 1723 г. главе 2-й кн.1 проекта Уложения Российского государства 1723-1726 гг., не вводившейся до настоящего времени в научный оборот. В этой всецело посвященной судоустройству, обширной главе (состоявшей в итоговой редакции из 52 сттш — «артикулов») о Преображенском приказе упоминалось единственный раз — в ст.48, в которой за приказом предлагалось закрепить лишь рассмотрение исков на военнослужащих гвардейских полков (и то за исключением вотчинных дел).
Особенно показательно, что о Преображенском приказе ничего не было сказано в утвержденной Уложенной комиссией 4 октября 1723 г. пространной ст.42 «В каковых делах государево слово и дело за собою сказывать и где о том доносить». В данной главе — вполне в соответствии с заголовком — описывалась процедура объявления «слова и дела», рассмотрением дел по которым ведомство из села Преображенского занималось, стоит повторить, с 1696 г. Но во второй половине 1723 г. Петр 1 взялся размышлять не только о целесообразности сохранения Преображенского приказа. На повестке дня тогда встал вопрос о системных переменах в устройстве суда по государственным преступлениям.
Как уже упоминалось, по той самой ст.42 гл.2-й кн.1 проекта Уложения, заявление по «слову и делу» (каковое теперь допускалось исключительно по первым двум «пунктам» закона от 25 января 1715 г) надлежало подавать либо монарху, либо в канцелярию Сената. Иными словами, согласно внесенному в ст.42 законодательному предположению, осуществление судопроизводства по делам о государственных преступлениях передавалось в ведение Правительствующего Сената. Вместо специализированных судов, подчиненных непосредственно монарху, дела по «слову и делу» предлагалось впредь разбирать высшему органу государственной власти. Тем самым, заведомо ситуативное личное участие императора в инициировании и рассмотрении дел по государственным преступлениям дополнялось организованным на постоянной основе участием в этом процессе сенаторов.
Учитывая, что одним из составителей главы 2-й (и, в частности, ст.42) кн.1 проекта Уложения явился член Уложенной комиссии действительный тайный советник П.А. Толстой, входивший в ту пору в ближайшее окружение Петра I, можно с уверенностью предположить, что подобный вариант реорганизации суда по государственным преступлениям проектировался с учетом тогдашних умонастроений законодателя или же вовсе по согласованию с ним. В этой связи нельзя не упомянуть и о Розыскной конторе при Сенате, весьма лаконичный именной указ об учреждении которой состоялся 13 января 1724 г. Как представляется, именно Розыскной конторе предстояло в дальнейшем принять в производство дела по государственным преступлениям, которые поступали бы в Сенат в соответствии со ст.42 гл.2-й кн.1 Уложения Российского государства (подготовка которого в 1724 г. находилась в завершающей стадии).
Если же заодно вспомнить, что 15 января 1724 г. последовало издание закона об упразднении Тайной канцелярии (еще одного суда по государственным преступлениям, речь о котором пойдет чуть ниже), дела и канцелярский персонал которой предписывалось передать именно в Сенат, то картина начала проведения новой реорганизации судебного устройства прояснится окончательно. Уместно заметить, что подобная реорганизация не противоречила в целом и национальному опыту государственного строительства. Как показала Н.Б. Голикова, на протяжении XVT-XVTI вв. Боярская дума нередко разбирала дела по государственным преступлениям. Правда, в те времена при думе не создавалось никакого структурного подразделения, занимавшегося делами подобного рода.
Однако сложившимся во второй половине 1723 г. замыслам Петра I о преобразовании суда по государственным преступлениям не суждено было, в итоге, претвориться в жизнь. Как явствует из образцово сохранившегося указного и протокольного делопроизводства Правительствующего Сената за 1724-1725 гг., Розыскная контора в его структуре так и не была создана de facto. Не состоялось в ту пору и закрытия (или реорганизации) Преображенского приказа.
Более того: 21 апреля 1724 г. Сенат подтвердил — в очередной раз — подсудность дел по «слову и делу» именно ведомству из села Преображенского. В дополнение к этому, 7 мая 1724 г. Петр I указал направить дела из ликвидировавшейся Тайной канцелярии не в Сенат (как это предусматривалось в законе от 15 января 1724 г), а опять-таки в Преображенский приказ. Остается добавить, что не дошло до приговора и почти завершенное следственным производством дело Преображенских дьяков. Я.В. Былинского и В.Н. Нестерова было предписано освободить из-под стражи по амнистии уже спустя два дня после кончины первого российского императора — по ст.2 именного указа от 30 января 1725 г.
После 1725 г. Преображенский приказ еще успел и переименоваться в «канцелярию», и попасть в непосредственное подчинение Верховному Тайному Совету, и передислоцироваться на некоторое время из подмосковного Преображенского в Санкт-Петербург. Однако, сумев уцелеть при сокращении государственного аппарата в 1726-1727 гг., ведомство все более теряло былое значение. В итоге, этот реликт приказной юстиции был упразднен по именному указу от 4 апреля 1729 г. Согласно данному указу впредь дела, «состоявшим в первых двух пунктах», надлежало направлять на рассмотрение либо в Сенат (дела меньшей важности), либо в Верховный Тайный Совет.
Уместно добавить, что идее Петра I сосредоточить разбирательство дел по государственным преступлениям в особом структурном подразделении при высшем органе государственной власти не суждено было угаснуть. Эту идею воплотил на практике Петр III. Вместо так и не начавшей функционировать в 1724 г. Розыскной конторы в структуре Правительствующего Сената в феврале 1762 г. возникла просуществовавшая затем почти сорок лет Тайная экспедиция.
Теперь стоит перейти к рассмотрению вопроса о Тайной канцелярии петровского времени. Наиболее изученная к настоящему времени из специализированных судов, основанных в 1717-1723 гг., Тайная канцелярия возникла — без издания особого учредительного акта — в феврале 1718 г. как чрезвычайный орган, призванный осуществить предварительное следствие по делу царевича Алексея Петровича. В подобном качестве Тайная канцелярия мало чем отличалась — на что обратил внимание еще В.И. Веретенников — от «майорских» следственных канцелярий (о системе которых, окончательно сложившейся на исходе 1717 г., речь пойдет далее). Однако в том же 1718 г., после завершения процесса Алексея Петровича Тайная канцелярия не только не была упразднена, а, наоборот, из временного органа предварительного расследования превратилась (опять-таки в безуказном порядке) в постоянно действующий орган правосудия по делам по «слову и делу» (или по «первым двум пунктам» закона от 25 января 1715 г).
Учитывая, что ни в 1718 г., ни впоследствии законодатель не предусмотрел никакой — ни инстанционной, ни организационной связи — между Тайной канцелярией и Преображенским приказом, следует констатировать, что в 1718 г. в отечественной судебной системе сложился редчайший параллелизм: рассмотрением дел по государственным преступлениям стали заниматься и Преображенский приказ, и Тайная канцелярия. Если вспомнить, что в Швеции начала XVIII в. вообще отсутствовал особый орган правосудия по разбирательству дел по crimina laesae majestatis, то возникновение в российском государственном аппарате сразу двух судов по государственным преступлениям явилось весьма существенным отходом от стратегической линии на всемерное заимствование шведского опыта. Но в 1718 г. в сфере политической юстиции Петру I было совсем не до шведских образцов.
Как известно, будущий император крайне болезненно воспринял дело Алексея Петровича, расценив его (отчасти небезосновательно) как признак обострения внутриполитической ситуации. В подобной обстановке Петр I, с одной стороны, не мог полагаться на карательный потенциал одного лишь Преображенского приказа, а с другой — нуждался в судебном органе по разбирательству особо важных дел по государственным преступлениям, который находился бы в новой столице, поблизости от царя. Таковым органом, по всей вероятности, и предстояло стать Тайной канцелярии.
Однако, в итоге, на практике разграничение судебной компетенции между Преображенским приказом и Тайной канцелярией сложилось отнюдь не по значимости дел, поступавших в их производство. По данным Н.Б. Голиковой и Е.В. Анисимова, разграничение юрисдикции между Преображенским приказом и Тайной канцелярией имело исключительно территориальный характер: дислоцировавшаяся с марта 1718 г. в Санкт-Петербурге Тайная канцелярия рассматривала дела по «слову и делу», возбуждавшиеся в новой столице и на Северо-Западе, Преображенский приказ — дела, возбуждавшиеся в остальных частях России.
Между тем, наряду с совпадением функций по отправлению правосудия по государственным преступлениям, в организации и компетенции Преображенского приказа и Тайной канцелярии имелись и некоторые различия, поныне целостно не освещавшиеся в историко-правовой литературе. Что касается организационной стороны, то здесь следует иметь в виду, что у Тайной канцелярии имелось представительство в Москве (до мая 1723 г), в то время как Преображенский приказ не располагал никакими территориальными подразделениями. Со стороны компетенции различия между Тайной канцелярией и Преображенским приказом касались их дополнительных функций.
Приоритетно занимаясь разбирательством дел по государственным преступлениям, Преображенский приказ был, стоит повторить, еще обременен управлением некоторыми дворцовыми землями, а также отправлением правосудия по делам военнослужащих-гвардейцев. В свою очередь, Тайная канцелярия и после окончания дела царевича Алексея Петровича продолжала в отдельных случаях выступать — по указаниям Петра I — в качестве органа предварительного расследования, причем не только по делам по «слову и делу». Например, именно Тайная канцелярия расследовала в 1718-1719 гг. многоэпизодное «ревельское адмиралтейское дело» (об осуществленных группой должностных лиц Ревельской адмиралтейской канцелярии преступных махинациях с провиантом, предназначенным для снабжения Балтийского флота). После завершения расследования обвиняемые из числа военнослужащих были преданы военному суду, а один из обвиняемых, комиссар Я. Лопухин — суду Правительствующего Сената.
Наконец, нельзя не отметить зримо различную интенсивность работы Преображенского приказа и Тайной канцелярии. Если в Тайной канцелярии с 1719 по июль 1726 г. было осуществлено разбирательство 280 дел, то в Преображенском приказе за 1718-1725 гг. — 1988 дел. Таким образом, совершенно очевидно, что основным органом правосудия по делам о государственных преступлениях в нашей стране и в 1718-1724 гг. оставался Преображенский приказ.
Как бы то ни было, дублирование соответствующих функций Преображенского приказа и Тайной канцелярии чем дальше, тем больше не соответствовало принципам построения государственного аппарата России, общая реорганизация которого на основе принципов камерализма завершилась в начале 1720-х гг. Показательно, что на протяжении 1718-1725 гг. не было издано ни единого нормативного правового акта, в котором бы регламентировались статус и полномочия Тайной канцелярии. Не менее показательно, что о Тайной канцелярии оказалось ни словом не упомянуто в посвященной судоустройству обширной главе 2-й кн.1 проекта Уложения Российского государства 1723-1726 гг., утвержденной Уложенной комиссией в сентябре-октябре 1723 г. — несмотря на то, что в состав комиссии входил бессменный глава канцелярии сенатор П.А. Толстой.
По всему этому не приходится сомневаться, что не только в 1718 г., но и впоследствии Петр 1 рассматривал Тайную канцелярию как чрезвычайный судебный орган, созданный на период обострения внутриполитической ситуации. Тем самым, ликвидация Тайной канцелярии была лишь вопросом времени. И время это наступило в 1724 г., когда, как уже говорилось выше, первый российский император взялся преобразовывать организацию суда по государственным преступлениям. Стоит повторить, что 15 января 1724 г. был утвержден закон о закрытии Тайной канцелярии с передачей ее дел в Правительствующий Сенат.
Правда, на практике упразднение Тайной канцелярии затянулось, в ее производство, по указаниям монарха и Сената, продолжали поступать — хотя и в совсем незначительном количестве — новые дела (к примеру, в апреле 1725 г. известное дело С. Выморкова). В итоге, 28 мая 1726 г. Екатерине 1 пришлось издавать повторный закон об упразднении Тайной канцелярии с передачей ее дел и канцелярского персонала в Преображенский приказ. Так закончилась история сосуществования двух органов власти с идентичной компетенцией в сфере политической юстиции.