Трудным, долгим и очень сложным был путь Анны Ахматовой. Он не мог быть легким для великой трагической поэтессы, родившейся на рубеже, на изломе эпох, двух веков, жившей в период тяжелейших общественных потрясений: революций, мировых войн, репрессий. Ахматова гордилась тем, что застала краешек столетия, в котором жил Пушкин, ее поэзия возникла в лоне талантливого «серебряного века», поэтому неудивительно, что ранняя лирика Ахматовой — почти исключительно лирика о любви.
Но постепенно в ее стихах появляется ощущение конца эпохи. «Здесь все мертво и немо, как будто мира наступил конец», — напишет она в «Первом возращении» после посещения Царского Села. Все чаще в стихах звучит предчувствие катастрофы, которую несет «не календарный — настоящий Двадцатый Век». Для Ахматовой он начался осенью 1914 года. Тема Родины все более властно звучит в поэзии в годы первой мировой войны. Поэтесса, понимая, что война — величайшее зло, потому что она убивает, пишет стихи-плач:
Можжевельника запах сладкий
От горящих лесов летит.
Над рябинами стонут солдатки,
Вдовий плач по деревне звенит.
Родина корчится от боли, и Ахматова молит судьбу, «чтобы туча над темной Россией стала облаком в славе лучей». Но тучи сгущались, и не славу, а страдание, боль и муку принес России 1917 год.
И все это разделит со своей страной Ахматова, решив остаться навсегда именно здесь. Наверное, были минуты сомнения: Мне голос был.
Он звал утешно,
Он говорил:
«Иди сюда,
Оставь свой край, глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.,»
Но любовь к Родине была сильнее, ощущение неразделимости своей судьбы с судьбой народа окажется той силой, которая поможет принять существенное для нее решение:
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.
Пройдя пять лет скорбного пути с окровавленной, разоренной гражданской войной Россией, пережив личную трагедию (в 1921 году расстрелян муж — поэт Николай Гумилев), Ахматова уверенно скажет: Не с теми я, кто бросил землю На растерзание врагам. И постепенно «я» превращается в «мы»: Мы ни единого удара Не отклонили от себя. Это «мы», выросшее из ощущения родства со страной, с горькой ее судьбой, особенно часто будет звучать в годы Великой Отечественной войны.
Ахматова, обладая пророческим даром, предчувствовала приближение новой войны, которая станет трагедией для многих народов, и эту «двадцать четвертую драму Шекспира», которую пишет страшное время, «уже мы не в силах читать!» Не в силах потому, что позади тридцатые годы: изломанные судьбы, миллионы безвинных жертв, звон тюремных ключей, отступничество от общечеловеческих норм, личное горе (арест сына). Ахматова сама удивлялась, почему стих не замолчал, ведь «перед этим горем гнутся горы, не течёт великая река». К началу новых испытаний, ждавших народ в годы войны, она подошла с выстраданным опытом гражданской поэзии.
Война застала Ахматову в Ленинграде, городе, который стал еe духовной родиной. Опять трагедия народа совпадает с личной трагедией (арест сына во второй раз). И опять звучит «мы» в военной лирике: Мы знаем, что ныне лежит на весах И что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет. Война расширяет Родину до просторов Азии, где поэтесса находится в эвакуации.
Ахматова не описывает войну — она ее не видела, но считает себя обязанной оплакать великие жертвы своего народа: А вы, мои друзья последнего призыва! Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена. Во всех военных стихах звучит мужественная скорбь, величайшее чувство сострадания, безмерная любовь к своему многострадальному народу. И победа в стихах Ахматовой — это образ Победы-вдовы. Всю боль своей Родины поэтесса вобрала в себя, и только будучи гражданином и патриотом, можно сказать:
Как в первый раз я на нее,
На Родину, глядела.
Я знала, это все мое —
Душа мое и тело.
Это взгляд с высоты самолета, но это взгляд Поэта, поднявшегося на эту высоту любовью к Родине и народу. Ахматова всегда была «там, где мой народ, к несчастью, был». И мы должны быть вечно благодарны великой поэтессе, что она, к счастью, была, есть и будет со своим народом.